1877 год...
В пасмурное утро 15 ноября Петербург жил своей обычной жизнью. Медленно оживали великосветские гостиные титулованной знати: их хозяева вставали поздно. Но еще задолго до рассвета заполнили петербургские рабочие корпуса заводов и фабрик и начали свой длинный, 15-часовой рабочий день. Рано вышедшие утренние выпуски газет содержали обычные сообщения: последние новости о курсе фондов и акций на Петербургской и Московской биржах; «высочайшие повеления и распоряжения», делавшиеся от имени императора Александра II; внутреннюю и международную информацию. Казалось, что вся жизнь страны находится под надежным полицейским и цензурным прессом и везде царят покой и тишина.
Но это впечатление было кажущимся и поверхностным.
В этот осенний день, около полудня, в здании петербургского окружного суда началось очередное заседание высшего судебного органа Российской империи, разбиравшего политические дела, – «Особого присутствия правительствующего сената». Слушался процесс «О революционной пропаганде в империи». За длинным столом, покрытым массивным красным сукном, важно уселись члены сенатского присутствия. Раздались слова: «Ввести обвиняемых!», и в зал, в окружении жандармов с обнаженными саблями, вошла большая группа людей. Председатель стал поочередно задавать вопрос: признает ли обвиняемый себя виновным. В зале однообразно зазвучали ответы: «Признаю», «Не признаю», некоторые вообще отказались отвечать.
Но вот председатель обратился к невысокому человеку, сидевшему в центре подсудимых: «Подсудимый Мышкин! Вы обвиняетесь в том, что принимали участие в противозаконном обществе, имевшем целью в более или менее отдаленном будущем ниспровержение и изменение порядка государственного устройства. Признаете ли вы себя виновным?»1
«Я не могу признать себя членом тайного сообщества.., – быстро прозвучал ответ поднявшегося с места Мышкина. – Мы составляем лишь частицу многочисленной в настоящее время на Руси социально-революционной партии, понимая под этим словом всю массу лиц одинаковых с нами убеждений... Основная задача социально-революционной партии – установить на развалинах теперешнего государственно-буржуазного порядка такой общественный строй, который, удовлетворяя требованиям народа в том виде, как они выразились в крупных и мелких движениях народных и повсеместно присущи народному сознанию, составляет вместе с тем справедливейшую форму общественной организации. Строй этот – земля, состоящая из союза независимых производительных общин. Осуществлен он может быть только путем социальной революции...»2
Голос Мышкина звучал взволнованно и страстно. С большой силой он говорил о делах и задачах революционной интеллигенции, об ее попытках установить связь с народом, о возмущении крестьян, ограбленных помещиками и задавленных непосильными поборами. Председатель несколько раз перебивал его речь и, наконец, вынудил сесть.
Но вот, воспользовавшись паузой, Мышкин снова встал и опять заговорил. На этот раз он говорил о революционерах – людях, которые вели непримиримую борьбу против самодержавия, о тех, кто сидел в этом зале в качестве подсудимых. Обращаясь к немногочисленной публике, он снова и снова говорил о целях революционеров, разоблачая все те наговоры и ложь, которые на них возводили судейские чиновники. Гневно прозвучали его слова о том, какие бесчеловечные насилия чинятся в казематах над борцами за народное дело.
В бессильной злобе пытался председатель Петерс заставить его замолчать. Наконец, повинуясь знаку Петерса, на Мышкина бросились несколько жандармов и, схватив, потащили из залы. Но сквозь поднявшуюся сумятицу, покрывая весь шум, мощно звучал голос Мышкина:
«Теперь я могу, я имею полное право сказать, что это не суд, а простая комедия или нечто худшее, чем дом терпимости: там женщина из-за нужды торгует своим телом, а здесь сенаторы из подлости, из холопства, из-за чинов и крупных окладов торгуют чужой жизнью, истиной и справедливостью, торгуют всем, что есть наиболее дорогого для человечества!»3
Защитники, публика, жандармы – все это задвигалось, заволновалось. В зале поднялся сильный шум. В адрес жандармов неслись выкрики: «Палачи, живодеры!» Перетрусившие судьи поспешно бежали.
Растерянный прокурор закричал: «Это чистая революция!»
Так «солдатский сын» Ипполит Мышкин произнес свою знаменитую речь, сыгравшую значительную роль в деле пропаганды революционных идей в России в 70-х годах XIX столетия. Жизни и деятельности этого выдающегося представителя революционного народничества 70-х годов и посвящается настоящая брошюра.