И. Мышкин – один из блестящей плеяды революционеров 70-х годов

Борьба до конца

После объявления приговора Мышкин оставался в Петербурге недолго. Уже в апреле 1878 г. царские власти поспешили отправить его в Новобелгородскую центральную каторжную тюрьму Харьковской губернии, славившуюся особо тяжелым режимом содержания заключенных. Здесь в одиночной камере Мышкин провел два долгих года.

Камера, в которой поместили Мышкина, была низкой и темной, питание в тюрьме было отвратительное. Закованные в цепи заключенные спали на голых койках, жестоко страдая от холода. «Ночью, – вспоминал один из каторжан, – мучительный сон на голых досках; скорченные, спутанные цепями и одеревеневшие от холода члены – и ни клочка, хотя бы соломы, какая всегда найдется к услугам последней бездомной собаки»⁷¹.

Но хуже всего то, что режим политического отделения тюрьмы, кроме физических, причинял тяжелые нравственные муки: отсутствие свиданий с родственниками, ограничение чтения. Продолжительное время заключенным выдавались для чтения лишь книги религиозного содержания. Особенно же жестокой пыткой явилась полная бездеятельность заключенных: царские власти в нарушение всех законов распорядились не допускать политкаторжан ни к каким работам. С этим был связан особый расчет: полная бездеятельность заключенных, приговоренных к длительным срокам наказания, должна была неизбежно тяжело отражаться на их психическом состоянии. И недаром среди находившихся в каторжных централах был такой высокий процент смертности и психических заболеваний. По приблизительным подсчетам, из числа политкаторжан, содержавшихся в Новобелгородской и Новоборисоглебской тюрьмах Харьковской губернии в период 1875 – 1880 годов, 30% умерли или сошли с ума. «Заживо погребенными» назвал содержавшихся в Новобелгородской тюрьме один из товарищей Мышкина по заключению.

Так же как и остальные, Мышкин был заключен в одиночную камеру и подвергнут всем жестокостям этой каторжной тюрьмы. Первое время он вел себя сдержанно, внимательно присматривался к тюремным порядкам и в стычки с начальством не вступал. Мышкин мечтал о побеге и не хотел привлекать к себе излишнего внимания. Но, ознакомившись с тюремными нравами, он убедился, что фактически в тюрьме создан режим планомерного уничтожения борцов за народное дело. В течение первых же месяцев Мышкин узнал от надзирателей, что несколько его соседей один за другим сошли с ума. В этих условиях он решил начать открытый протест с требованием предоставить политическим заключенным работу. Однажды утром из камеры Мышкина понеслись равномерно повторяющиеся крики:

«Я требую физического труда, я требую ремесленной работы!»⁷²

Следует отметить, что в старом здании тюрьмы стены не были очень толстыми и звук проходил достаточно хорошо. Выкрики Мышкина резко разносились по всему зданию, призывая заключенных к борьбе. Его протест услышали и надзиратели. В тюрьме поднялась суматоха, Мышкина увели в темный карцер. Через шесть дней его оттуда выпустили, но, едва охрана доставила его в камеру, Мышкин снова начал кричать, требуя предоставления ему работы. Его снова отправили в карцер, но тем не менее в результате этого протеста Мышкин, поддержанный всеми заключенными, добился своего: тюремная администрация уступила. Ему, как и всем политическим заключенным, было разрешено под наблюдением надзирателей пилить и колоть дрова. Таким образом, Мышкин в Новобелгородской тюрьме выступил инициатором борьбы, которая принесла пользу всем заключенным.

После происшедших событий Мышкин основное внимание сосредоточил на подготовке побега. Внимательно изучив все особенности тюрьмы, он задумал дерзкий план: взломать незаметно пол камеры и сделать подкоп под стены тюрьмы. Несмотря на кажущуюся фантастичность такого плана, Мышкин энергично приступил к его выполнению. Подобранным на прогулке гвоздем он терпеливо расшатал половицы и сделал это так умело и осторожно, что, убирая их ночью, а днем ставя на место, сумел не привлечь внимания при ежедневных осмотрах камеры. Используя в качестве инструмента все тот же гвоздь и добытую им на прогулке штукатурную лопатку, Мышкин повел подкоп.

К этому времени тюремное начальство решило извлечь пользу из знаний Мышкина в области топографии. Ему предложили изготовлять для земств и других учреждений географические карты. Мышкин и это новое занятие использовал для подготовки побега. Поскольку в городе нельзя было появиться в арестантской одежде, Мышкин для совершения побега из отрезков холста, который ему предоставлялся теперь для расклейки карт, сумел сшить себе легкий летний костюм. Казалось, все было готово к побегу, но в самый последний момент надзиратель случайно обнаружил подкоп. Мышкина посадили в карцер, и было начато следствие по делу о подготовке побега.

Однако, учитывая обстановку в России в 1880 г., царские власти не были заинтересованы поднимать шум вокруг этого дела. В стране нарастала новая революционная ситуация, происходило резкое обострение классовой борьбы. Поскольку одни полицейские репрессии оказались недостаточными, царское правительство было вынуждено лавировать, сочетая карательные меры с заигрыванием с либеральными слоями общества. Поэтому следствие о попытке к побегу скоро было прекращено. Не заинтересованные в привлечении внимания к насилиям, широко практиковавшимся на царской каторге, власти решили объявить Мышкина душевнобольным. Это было очень выгодно и удобно для царских властей, так как случаи психических расстройств были в царских каторжных тюрьмах обычным явлением. Кроме того, нельзя не учитывать, что этим бросалась тень и на предыдущую революционную деятельность Мышкина.

Велико было отчаяние Мышкина, когда его побег окончился неудачей. Успешно довести почти до конца смелый замысел, чувствовать себя почти на свободе, и вдруг такой удар! Теперь не было даже и тени надежды, что новую попытку побега удастся повторить, так как напуганные тюремщики стали за ним наблюдать днем и ночью. В создавшихся условиях Мышкин не думал о своей участи и старался помочь другим. Он решил оскорбить должностное лицо из тюремной администрации при исполнении служебных обязанностей. Хотя он и понимал, что это может привести его к смертной казни по приговору военно-полевого суда, но, если состоится такой суд, он решил использовать его для разоблачения зверского режима Новобелгородской тюрьмы, попытаться привлечь внимание русской общественности к участи заключенных там революционеров. Опасаясь, чтобы тюремные власти опять не замяли дело, Мышкин решил нанести оскорбление публично и некоторое время хладнокровно выжидал. Один уже факт трезвого учета способов действий, терпеливого ожидания в течение нескольких месяцев благоприятного случая для выполнения намеченного плана убедительно опровергает заключение царской экспертизы о «ненормальности Мышкина» в тот момент.

Наконец, в тюремной церкви было назначено торжественное богослужение в день царских именин. Мышкин заявил о своем желании там присутствовать и в сопровождении надзирателей пошел в тюремную церковь. Он терпеливо простоял всю службу. По ее окончании он, сделав вид, что хочет приложиться к кресту, и приблизившись к стоявшему в полной парадной форме смотрителю Копнину, сильно ударил его по лицу со словами: «Вот тебе, мерзавец!» На Мышкина сейчас же набросились надзиратели, избили его и потащили в карцер ⁷³.

В результате этого выступления Мышкин добился своего: теперь дело замять было никак нельзя. Известие о пощечине, нанесенной публично главе тюремной администрации в присутствии нескольких сотен человек, проникло «на волю». Царские власти были вынуждены начать официальное следствие; о жестоких порядках, существовавших в тюрьме, начались разговоры.

В обстановке все нараставшего общественного возбуждения в стране царские власти не решились расправиться с Мышкиным. Наказание, которому он был подвергнут, было необыкновенно легким для такого поступка: его заковали в цепи, посадили на шесть суток в карцер, а затем перевели в соседнюю Новоборисоглебскую тюрьму, где в это время каторжный режим был уже значительно смягчен. Таким образом, вместо ожидавшейся им смертной казни Мышкин совершенно неожиданно для себя получил более лучшие условия заключения. Но в этой тюрьме он пробыл недолго. Широкая огласка тех насилий, которые чинились над заключенными в каторжных централах (ей, в частности, способствовал и протест Мышкина) в период, когда царское правительство начало проводить политику лавирования, вынудила последнее отдать в ноябре 1880 г. распоряжение о закрытии Новобелгородского и Новоборисоглебского централов. Все содержавшиеся там заключенные были переведи в Мценскую пересыльную тюрьму и в скором будущем подлежали отправке в Сибирь.

Режим Мценской тюрьмы, учитывая обстановку того времени, был еще более смягчен. Заключенные не были закованы, им разрешалось одевать свою одежду, часто давались свидания с родственниками, можно было свободно получать газеты. В ней оказались участники всех наиболее громких революционных процессов того времени. И в этих условиях среди виднейших революционеров 70-х годов Мышкин, сам того не желая, выделялся как крупный деятель, имевший значительное влияние на других заключенных. В качестве одной из наиболее характерных черт Мышкина, как отмечали и его товарищи по заключению, была исключительная чуткость к окружающим. Так, заметив хандру одного из заключенных, Мышкин немедленно постарался сблизиться с ним, постоянно с ним разговаривал и только когда этот заключенный успокоился, Мышкин ослабил к нему свое внимание.

Заключенные широко использовали предоставленные им льготы. Они внимательно следили за происходившими в стране событиями, выписывая в тюрьму газету и даже журналы. Поскольку все 30 заключенных не могли ознакомиться с корреспонденцией все сразу, обычно газету передавали Ковалику и Мышкину, которые для остальных делали по прочитанному ежедневный доклад. При этом Мышкину поручалось делать обозрение о положении в России. Развернувшаяся в это время отчаянная борьба между «Народной волей» – тайной организацией народников-террористов и царским правительством была в центре всеобщего внимания. Разуверившись в возможности организовать крестьянское восстание, народовольцы, надеясь, что убийство императора Александра II вызовет революционный взрыв, предприняли несколько террористических актов. Узники Мценской тюрьмы хорошо были информированы о террористических актах «Народной воли» через посещавшего тюрьму активного народовольца офицера Николая Рогачева – брата содержавшегося вместе с ними Дмитрия Рогачева.

Среди народников-пропагандистов начала 70-х годов, виднейшие представители которых были заключены в Мценскую тюрьму, отношение к террору не было единодушным. Но, отражая общую эволюцию народничества, большинство из них с различными оговорками или одобряло деятельность террористов, или было настроено выжидательно. М.М. Чернавский, приговоренный к каторжным работам за участие в политической демонстрации, вспоминал впоследствии о попытках Мышкина разобраться в происходивших событиях. Называя Чернавского «романтиком» за идеализацию народа, Мышкин говорил, что «народ не хочет знать нас». По словам Чернавского, Мышкин считал, что «народовольцы делают два очень больших, одинаково нужных и одинаково полезных дела: во-первых, они наносят правительству такие тяжелые, такие звонкие удары, что эхо разносится по всему земному шару, во-вторых, сами ложатся костьми за дело народного освобождения»⁷⁴.

В этом высказывании Мышкина очень интересно то, что он вовсе не убежден в победе народовольцев и в их способности вызвать революцию. В качестве положительной стороны их действий он отмечал лишь популяризацию революционного дела как результат их борьбы.

В мае 1881 г. относительно свободной жизни в Мценской тюрьме пришел конец, все политические заключенные были отправлены в Восточную Сибирь. Им предстоял длинный путь. Правительство решило перевести их в Карийскую тюрьму Нерчинской каторги. Каторжан везли то по железной дороге, то пересаживали на баржи. От Томска до Иркутска шли этапом целых три месяца. В пути Мышкин, проявив большую находчивость, организовал побег своего товарища Мартыновского. Сам он еще в Мценской тюрьме решил, что включиться снова в революционную деятельность и лучше разобраться с состоянием дел он скорее всего сможет, бежав за границу. Для этого он еще полгода назад начал изучать английский язык.

В сентябре этап прибыл в Иркутск, где по разным причинам он надолго задержался. Заключенных разместили в уже знакомой Мышкину Иркутской тюрьме. Во время пребывания этапа в тюрьме Мышкин вел себя с обычной для него по отношению к своим товарищам чуткостью, всячески опекая слабых. С Иркутской тюрьмой связано последнее открытое революционное выступление Мышкина. Состоялось оно при следующих обстоятельствах. В тюрьме скончался политический заключенный Л. Дмоховский. При отпевании в тюремной церкви тела умершего Мышкин неожиданно вышел вперед из рядов заключенных и заговорил, сначала тихо, потом все сильнее и громче. Начал он с описания горя товарищей, которое причинила им его гибель. Потом Мышкин заговорил о горе матери Дмоховского, когда она узнает о кончине своего сына. Затем он завел речь о насилиях царского правительства, томящего в тюрьмах лучших сыновей русского народа и погубившего Дмоховского. Чувствуя, что его сейчас прервут, Мышкин быстро закончил речь следующими словами: «На почве, удобренной кровью таких борцов, как ты, дорогой товарищ, расцветет дерево русской свободы!» Растерявшиеся было надзиратели бросились к Мышкину. Проводивший отпевание священник сразу же показал свое лицо верного слуги царских властей. Несмотря на свой священнический сан, он грубо закричал, стараясь перебить Мышкина: «Врешь, не расцветет!»⁷⁵

По этому делу было немедленно начато следствие. В феврале 1882 г. за произнесение при отпевании в церкви «речи противоправительственного содержания» Иркутский губернский суд приговорил Мышкина дополнительно к 15 годам каторжных работ «с содержанием в разряде испытуемых 8 лет»⁷⁶.

Из Иркутска Мышкина и его товарищей повезли на Кару на почтовых лошадях. Вскоре они прибыли в Карийскую политическую тюрьму Нерчинского округа, через которую уже прошел ряд виднейших революционеров того времени. В момент прибытия «централистов» на место нового заключения на Карийской каторге сложилось весьма своеобразное положение. Многолетней упорной борьбой заключенные добились смягчения режима. Представители тюремной администрации посещали тюрьму только во время утренней и вечерней поверки. Однако единодушия среди заключенных не было. Все они резко делились на два лагеря: осужденных на длительные сроки, большинство из которых готовило побег, и тех, кто собирался отбывать свой срок. Положение усугубило убийство одного из заключенных, нечаевца Успенского, по необоснованному подозрению в доносе начальству.

Своей первой задачей «централисты» поставили объединить всех заключенных в один сплоченный коллектив. После переговоров с каторжанами была созвана общая сходка и создан особый орган, который должен был впредь разрешать все недоразумения. Специальной комиссии, в состав которой был избран и Мышкин, было поручено разобрать дело Успенского. Комиссия провела расследование и признала Успенского невиновным.

Все эти меры дали свои результаты, и жизнь в тюрьме стала быстро налаживаться.

Как уже отмечалось раньше, значительная часть заключенных долгое время вынашивала план побега из тюрьмы. Из тюрьмы даже велся подкоп, но, так как грунт был болотистый, дело шло очень плохо и окончания работ нельзя было ожидать в скором времени. Ознакомившись с состоянием дела, Мышкин вскоре перестал верить в его осуществление. Изучив все тюремные распорядки и особенности тюрьмы, он быстро пришел к выводу, что побег возможен только из здания тюремной мастерской, которая была расположена вне тюремной ограды. Днем каторжан водили туда на работу под конвоем. Мышкин скоро учел, что строгого счета заключенных, работающих в мастерской, не ведется и если удастся остаться в ней на ночь, то будет несложно выбраться на волю. Своим планом Мышкин поделился с товарищами и получил их одобрение. В связи с тем что массовый побег этим путем провести было невозможно, признали целесообразным в первую очередь организовать побег Мышкину. При обсуждении кандидатуры Мышкина, как свидетельствуют воспоминания участников, было признано, что он представляет собой тип «деятеля, популярного в революционном мире, энергичного, и человека, который от раз намеченной цели не уклонится в сторону»⁷⁷. Учитывая предстоящие в пути трудности, Мышкину назначили в спутники молодого, физически сильного политического заключенного – рабочего Николая Егоровича Хрущова. Были изготовлены и заполнены фальшивые бланки паспортов на имя Казанова и Миронова – этими вымышленными именами Мышкин и Хрущов должны были называться на воле. Наконец, наступил день побега.

19 апреля, заранее договорившись, ряд заключенных заявил о своем желании идти работать в мастерскую. Мышкин лег в ящик деревянной кровати, который двое каторжан – С. Ковалик и Д. Рогачев – под предлогом ремонта захватили с собой в мастерскую. Хрущов же просто прошел в мастерскую под конвоем, а остальные каторжане стали ходить под разными предлогами из мастерской в тюрьму и обратно, сбив конвойных со счета. Староста заключенных, Попов, отозвал конвой в пекарню, чем окончательно лишил возможности вести правильное наблюдение. В результате всех этих подготовительных мер Мышкин и Хрущов смогли вечером спрятаться в мастерской и остаться в ней на ночь. В ночь с 19 на 20 апреля они выбрались через отверстие в крыше и ушли в лес. Утренняя поверка 20 апреля, произведенная смотрителем, показала, что все арестанты оказались налицо. Не смогли обнаружить отсутствие бежавших и остальные поверки, что объясняется прежде всего единодушием заключенных ⁷⁸.

Все каторжане, восприняли побег Мышкина как близкое им дело. Дали свои результаты и меры, предусмотрительно принятые перед побегом. Заключенные изготовили чучела, которые они клали на нары. Поэтому при беглом осмотре казалось, что все обитатели тюрьмы на своих местах. Таким образом, властям не удалось обнаружить факт побега, и он поначалу проходил вполне успешно.

Однако уже через несколько дней группа заключенных, также мечтавших бежать, стала высказывать предложения о желательности снова использовать уже проторенный Мышкиным путь. Несмотря на возражения более опытных товарищей, понимавших, что из-за торопливости можно легко сорвать так удачно начатый побег, сдерживать рвавшихся на волю скоро стало невозможно. И всего неделю спустя через мастерскую бежала вторая пара, в следующую ночь третья, затем четвертая. Когда бежала последняя пара, она вела себя неосторожно и привлекла внимание часовых, которые подняли тревогу. В тюрьме была произведена тщательная проверка, и администрация неожиданно для себя обнаружила массовый побег. За бежавшими была организована настоящая охота. Была назначена значительная денежная награда всем, кто доставит бежавших живыми или мертвыми. Повсюду были посланы телеграммы о задержании всех подозрительных. Местные казаки и крестьяне посылались целыми партиями в тайгу для поисков бежавших. Розыском лично руководил сам начальник Главного тюремного управления Галкин-Врасский. В результате принятых мер сравнительно скоро удалось поймать почти всех бежавших, за исключением Мышкина и Хрущова.

В ходе следствия властям случайно удалось узнать, под какими фамилиями бежали Мышкин и Хрущов. Казачий атаман Нижне-Куларского поселка, еще в апреле проверивший их документы при проходе через этот поселок, опознал их по присланным ему фотографическим карточкам. Жандармам повсеместно сообщили фамилии, под которыми могли скрываться Мышкин и Хрущов. За это время беглецы успели проехать более 3 тыс. километров и достичь Владивостока. Но здесь им не повезло: во Владивостоке не оказалось ни одного иностранного парохода, на котором они могли бы уехать. У них не было возможности и продолжительное время скрываться, так как они не располагали надежными связями и адресами. В этих условиях нужно было любыми средствами срочно выбираться из Владивостока. Поэтому, когда они узнали, что скоро один русский пароход уйдет из Владивостокского порта в Одессу, было решено рискнуть и попытаться по своим подложным документам устроиться на пароход. В пути, в иностранном порту, они надеялись с парохода бежать. Не зная, что побег на Каре уже раскрыт, Мышкин и Хрущов попытались оформить свои фальшивые документы для проезда, но 21 мая 1882 г. были опознаны и арестованы ⁷⁹. Вскоре они были доставлены назад в Карийскую тюрьму.

После возвращения на Кару Мышкин обнаружил, что режим в тюрьме значительно ухудшился. 11 мая, ночью, в тюрьму неожиданно ворвались многочисленные отряды солдат и казаков. Заключенных подвергли избиениям, заперли по небольшим камерам и произвели строгий обыск. Скоро их заковали в кандалы, отобрали книги и теплую одежду, обрили головы. Была ограничена переписка и запрещены свидания с родными; начальство даже стало угрожать политическим заключенным применением телесных наказаний, которые ранее применялись лишь в отношении уголовных. Паек заключенных резко сократили.

На эти насилия каторжане ответили борьбой. Особенно их взволновала угроза применения телесных наказаний. Было решено начать общую голодовку протеста. 12 июля группа заключенных объявила голодовку, в течение двух последующих дней общее число голодающих превысило 60 человек. Тюремное начальство всячески стремилось подорвать голодовку, к камерам заключенных на ночь выставлялась еда. Но первую неделю протестовавшие держались стойко, пищу принимать отказывались и только пили воду.

Поведение Мышкина во время голодовки очень примечательно. Дело в том, что некоторые народники, писавшие позднее свои мемуары, упрекали Мышкина «в неспособности подчиняться дисциплине», «в нежелании уложиться ни в какие организационные рамки»⁸⁰. Поступки Мышкина во время коллективного протеста на Каре в корне опровергают эти неправильные утверждения. В начале Мышкин высказывался против голодовки. Выражая сомнение в ее успешном исходе, он говорил: «Голодовку надо доводить до конца, нельзя отставать, когда нам сделают частичные уступки»⁸¹. После начала голодовки Мышкин счел своим долгом присоединиться к голодавшим. От имени 54 каторжан, голодавших наиболее продолжительное время, он написал начальству резкое заявление с изложением их требований ⁸². Но ряд заключенных не выдержал, и большинством голосов было решено голодовку прекратить. Мышкин подчинился общему решению. Удалось добиться принятия администрацией лишь части требований: возвращения книг и письменных принадлежностей, разрешения курить, прогулок по двору. В результате протеста тюремщики не решились прибегнуть к телесным наказаниям. Таким образом, в этом наиболее важном для заключенных пункте они одержали верх.

Частичный успех выступления не смутил Мышкина. Он оставался чужд хандре, которая часто овладевала многими каторжанами. Его иногда только мучила мысль, что он явился невольным виновником тех строгостей, которые обрушили на заключенных власти. Тем не менее он оставался тверд. В его переписке не было ни одной жалобы. Все это делало его настоящим руководителем заключенных, слова которого пользовались большим авторитетом. Царские власти, опасаясь его влияния на арестантов, а также нового побега, решили перевести Мышкина в столицу. В 1883 г. как «зачинщик бывших на Каре беспорядков»⁸³ он был переведен в Петербург и заключен в казематы Петропавловской крепости, сначала в Трубецкой, а затем в Алексеевский равелины – самые страшные политические тюрьмы того времени. Вместе с ним в Петербург были привезены и многие другие каторжане, протестовавшие на Каре наиболее активно.

В страшных тюрьмах Петропавловской крепости, где свирепствовала цинга и заключенные умирали десятками, Мышкин продолжал оставаться борцом. По воспоминаниям народника Попова, заключенного в соседней с ним камере, Мышкин, умело обойдя все строгости тюремщиков, довольно быстро сумел наладить связь с товарищами. Для этого он использовал религиозные книги тюремной библиотеки. На широких полях «Христианского чтения» Мышкин обожженным концом спички писал записки, вырывал их из книги и клал во время прогулок в условленное место. При помощи этого способа Мышкин убеждал товарищей коллективно выступить за смягчение тюремного режима. При этом он категорически высказывался против голодовки в условиях, когда русская общественность ничего о ней не знает и оказать поддержки не сможет. Поэтому он предлагал сделать все возможное, чтобы о протесте стало известно в городе; все заключенные в определенный момент должны были поднять крик, бить стекла и т.д. Предложение Мышкина было принято. Было решено начать «шумный» протест с требованием выдачи книг, разрешения свиданий и переписки. Однако протест вскоре отложили ввиду появившейся надежды, что заключенных отправят из крепости назад в Сибирь. Слухи эти оказались ложными. В августе 1884 г. заключенных действительно отправили, но не в Сибирь, а во вновь открытую тюрьму в Шлиссельбурге, «русскую Бастилию», специально построенную для тех, кого самодержавие считало своими наиболее упорными противниками.

Глубокой ночью 4 августа закованных в ручные и ножные кандалы арестантов поодиночке вывели из камер Петропавловской крепости. Дюжие жандармы подхватывали арестантов под руки, втаскивали на баржу и запирали в отдельном помещении. По прибытии в Шлиссельбург каждого арестанта, опять поодиночке, в сопровождении целой толпы жандармов выводили с баржи и доставляли в крепость. Введя в камеру, с заключенного снимали наручники и, раздев догола, производили самый тщательный обыск. Затем вся толпа жандармов отправлялась за новым заключенным.

Перевод в Шлиссельбург был для Мышкина тяжелым ударом. Он и раньше мало верил в отправку в Сибирь, теперь же он должен был совсем отказаться от надежды на побег и свободу. Он был обречен на пребывание в «живой могиле» – камере № 30 Шлиссельбургской тюрьмы. Заключенные были лишены права свидания с товарищами, табака, права переписки. Такой режим угрожал в самом скором будущем гибелью для всех заключенных.

Не в силах вынести порядки в Шлиссельбургской тюрьме, один из заключенных – Минаков – решил протестовать в одиночку и во время осмотра дал пощечину тюремному доктору. Минаков был немедленно предан военному суду, приговорившему его к смертной казни. Когда Минакова повели на расстрел, он крикнул: «Прощайте, товарищи! Меня ведут убивать!»⁸⁴ Ему никто не ответил: изолированные и разобщенные заключенные не знали, что значит этот возглас Минакова.

Мышкина очень мучило, что на последнее обращение Минакова никто не ответил. Себя он обвинял больше всех: ему казалось преступлением растеряться и не найти ответа. Вечером в тюремном коридоре разнесся голос Мышкина, который, пренебрегая карами тюремного начальства, прокричал в дверную форточку: «Товарищи! Да будет всем нам стыдно, что мы не ответили на последнее прости Минакову. Себе я этого никогда не прощу...»⁸⁵

Мышкин хорошо сознавал, что борьба в одиночку успешной быть не может. Об этом он перестукивался со своими товарищами, пытаясь организовать коллективный протест. Однако возможность его осуществить в первые годы существования Шлиссельбургской тюрьмы не было. Тюремщикам удалось разобщить заключенных, изолировать их друг от друга. И только в этих условиях Мышкин решил протестовать в одиночку. Но совершенно неправы те, кто расценивал протест Мышкина как «борьбу за право умереть». Его протест объективно был направлен на то, чтобы ценой собственной гибели заставить царские власти пойти на уступки и создать в Шлиссельбурге режим более приемлемый для существования. Своей смертью Мышкин решил «изгладить зло, происшедшее для всех политических из-за его побега». Он надеялся, что известия о расправе с ним проникнут «на волю» и будут содействовать «гуманному разрешению тюремного вопроса»⁸⁶.

Кроме того, на поведение Мышкина в определенной степени влияли гнусные провокации тюремщиков. Старший помощник начальника тюрьмы капитан Соколов один раз прямо и откровенно «посоветовал» Мышкину: «Если тебе невыносима жизнь, то вешайся, и черт тебя дери!»⁸⁷ Но Мышкин не желал идти на поводу у своих врагов и покончить жизнь самоубийством. До последнего дня он продолжал вести упорную борьбу. Поэтому еще в августе, вскоре после перевода в Шлиссельбург, Мышкин отказывался подчиняться тюремным порядкам, а, по официальной терминологии тюремщиков, «просил смертной казни». 25 декабря 1884 г., протестуя против зверских порядков, установленных царским правительством в Шлиссельбургской тюрьме, Мышкин бросил медной тарелкой в известного своей жестокостью старшего помощника начальника тюрьмы капитана Соколова. Делу был немедленно дан ход, о поступке Мышкина доложили министру внутренних дел и царю. В условиях установившейся в стране в первой половине 80-х годов жесточайшей реакции царские власти решили не церемониться. 7 января 1885 г. из департамента полиции поступило предписание за подписью министра внутренних дел Д. Толстого с приказом учредить в Шлиссельбурге военный суд и разобрать дело Мышкина ⁸⁸.

Участь Мышкина была заранее предрешена, и он знал об этом. Тем не менее будущая казнь не привела его в уныние. Внешне он держался по-прежнему. В эти дни, ожидая суд и неизбежную казнь, он много думал о своей жизни. «Я чист перед собой и перед людьми, я всю жизнь отдал на борьбу за счастье трудового угнетенного народа, из которого мы сами с тобой вышли. Верю, новые поколения выполнят то, за что мы безуспешно боролись и гибли»⁸⁹. Эти строки из предсмертного письма И. Мышкина к брату лучше всего свидетельствуют о его твердости.

В этом сильном и твердом человеке высокая требовательность лично к себе сочеталась с большой внимательностью к своим товарищам, с горячей и нежной любовью к своей матери. В эти дни, перестукиваясь с товарищами, он просил передать матери весть о его гибели и о том, что он умер с мыслями о ней. «Вы мне дороже всех людей на свете, – писал Мышкин в своем последнем письме к матери. – Простите за великое горе, причиненное Вам... Прощайте, мысленно обнимаю и целую Вас, дорогая моя. Умру я с мыслью о Вас...»⁹⁰

15 января временный военный суд начал свои заседания, сведшиеся к пустой формальности. В тот же день в 5 часов вечера был вынесен приговор ⁹¹. Обвиненный «в дерзком деянии – оскорблении офицера при исполнении служебных обязанностей», Мышкин был приговорен к расстрелу. Приговор был незамедлительно утвержден в высших инстанциях, и была назначена специальная команда в составе 15 рядовых, барабанщика и унтер-офицера под командованием капитана. 26 января в 8 часов утра приговор был приведен в исполнение ⁹². Товарищ Мышкина, Попов, переведенный в камеру, где Мышкин провел последние часы, на крышке стола нашел надпись: «26 января – я, Мышкин, казнен»⁹³.

Протесты Мышкина и Минакова привлекли к Шлиссельбургу внимание. Царские власти были вынуждены смягчить тот убийственный режим, который они установили в первые месяцы существования Шлиссельбургской тюрьмы.

Гибель Мышкина не была напрасной. Вся его жизнь – героическое поведение в тюрьме, его смелые политические обличения на суде были примером для передовой русской молодежи и служили делу революции. Зверские расправы царизма с революционерами не могли остановить поступательный ход истории. В 1885 г., т.е. как раз тогда, когда трагически оборвалась жизнь Мышкина, на арену общественной борьбы России впервые грозно вышел новый общественный класс – пролетариат. В январе 1885 г. произошла грандиозная стачка на Морозовской мануфактуре в Орехово-Зуеве. Русское рабочее движение неуклонно развивалось, и ему принадлежало будущее.

«История России за целый ряд десятилетий нового времени, – говорил В.И. Ленин, – показывает нам длинный мартиролог революционеров. Тысячи и тысячи гибли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых борцов, поднимала на борьбу все более и более широкие массы»[11].

Эти слова великого Ленина можно полностью отнести и к Мышкину. Борьба Мышкина против царского самодержавия является исключительно ярким эпизодом в истории революционного движения в России.