Глава 53 После такого надо и отдохнуть

Настал 2000 год. Многие люди поверили предсказаниям о том, что наступит конец света. Кто закупал свечи, консервы, продукты питания. Кто ходил в церковь с удвоенной силой, отмаливал грехи. Мы ко всему этому относились спокойно и даже равнодушно. Чему бывать, того не миновать. Чиновники делили власть. Дерибанили предприятия. Резких сдвигов от правительства и Президента не поступало. Все катилось вниз по тем же самым рельсам. Система обещаний лучшей жизни в ближайшем будущем успешно работала.

Моя задача заключалась только в том, чтобы удержать свои предприятия на плаву. Очень помогала молва про мои возможности в Киеве. Налоговая, милиция меня практически не трогали. Конкуренты обходили стороной. Былые связи работали и сегодня. Мы пока держались. Но о больших и средних прибылях можно только мечтать. Наши запасы медленно, но постоянно таяли.

Воровство продолжалось. И как я начал понимать, здесь уже задействованы мои средние структуры. Хотя и мое руководство начало тырить, где только можно. И это не зависело от зарплаты и премий. Печально другое. Вновь поставленные, через неделю-две, принимали активное участие в этих мероприятиях воровства.

Мельница, крупорушки и все остальное поставленное оборудование прибылей не давало. Не хватало объемов. Надо ждать сбора урожая, а точнее конца года. Затраченные средства не возвращались. Единственно утешало то, что в такой заднице находятся все средние и малые предприятия.

На всех собраниях, съездах, совещаниях слышны только лозунги, жалобы и обещания. Надо затянуть пояса. Надо чуть-чуть потерпеть. В ближайшие годы все изменится. Наши дети и внуки будут жить в другой стране. Мне вся эта лапша на голове и ушах надоела, но что остается делать? Мне же предлагали пойти в правительство и менять все к лучшему. Я же отказался. Точнее сделано все для этого отказа. Но если быть честным перед самим собой, то что-то в стране изменить к лучшему все равно не получится. Это все равно как в двигателе машины улучшить ее работу хочет свеча зажигания. Она то может работать, но двигатель от отличной работы одной свечи лучше работать не станет. Надо весь двигатель перебирать. Может, пример и не особенно удачный, но вполне наглядный. Скажи, Витя, спасибо судьбе, что живой остался.

В середине февраля состоялся суд. Судили только двоих. Одноглазый в тюрьме повесился или его повесили. Меня этот эпизод не интересовал. Я на суд ездил как свидетель. Все выступали, размахивали руками. Родственники плакали. Каким образом бандитов задержали, арестовали, сообщили вскользь. Как написано в газете «принятыми оперативными мерами преступники задержаны». Я даже сначала обиделся. Так и хотелось заявить во всеуслышание: «Так это я их скрутил, а милиция тут совсем ни причем!». Но потом, после раздумья, понял, что не прав. Ни хрена мне такая популярность среди родных, близких, друзей этих бандитов. Вдруг, кому-то придет в голову светлая идея, что за них надо отомстить. Придется жить, ходить и оглядываться. А у меня Лена с Егором, за которыми нужен глаз да глаз. А так на суде обо мне не вспоминали. Никто лозунги о мести не кричал. Вот и славно.

Весну и половину лета 2000 года особо выдающимися событиями отмечать не пришлось. Шла борьба за выживание. Мы мотались по всей Украине в поисках предприятий, в которых еще теплилась жизнь. Помогали, кому могли в поисках недостающих материалов и сырья. Скупали товары народного потребления. Продавали. Развивали бартер, а если сказать простым языком, то меняли все на все. Посуду на металл. Посуду и металл на консервы-тушенку. Консервы на кирпич. Кирпич на квартиры. Квартиры достраивали и продавали. И снова меняли, меняли, меняли. Житомир, Ужгород, Ровно, Кривой Рог, Днепропетровск, Крым. Мотались по всей Украине. Что-то выгодно перепродавали, что-то меняли по необходимости.

По отношению к нам активизировалась налоговая инспекция. Наша активная деятельность привлекала к себе внимание. Но мы отбивались всеми способами праведными и неправедными. Проверки шли волнами, одна за одной. Проверяющие сразу заявляли, на сколько они хотят нас штрафануть, потому, что у них свои поставленные цифры по штрафам. Работу свою они терять не хотели. Где ее, такую работу, найдешь? Проверять — не работать. Те, кого они проверяют, старались задобрить, подмаслить тяжкий труд проверяющих. Накормить, напоить и с собой что-то завернуть. Отбиваться от всех и всем помогало еще участие в работе УСПП, знакомства в обладминистрации и горисполкоме.

В конце июля, когда начался основной сезон летних отпусков, решили и мы рвануть на море в Крым. Людмила Николаевна, как член Президиума такой мощной организации как «Женщины Украины», созвонилась с бывшими соратниками по партийной работе. Предложила нам поехать в санаторий закрытого типа «Черное море». После нашего согласия туда позвонили, заказали номер на двадцать четыре дня с первого августа. Моя команда дала мне «добро» и мы с Леной, забрав Егора, покатили в Крым с утра пораньше. Выехали в три часа утра, с тем, чтобы туда приехать часа в четыре дня. Погода чудесная, дорога хреновая, но мы приехали даже в три часа дня и начали поиски этого санатория. Искали час, но найти следов санатория не удавалось. Я пошел самым простым путем. Поймал такси, которое пошло впереди за оговоренную плату. Таксист вывел нас к армейским зеленым воротам с красной звездой. Обычный забор. Вышел сторож, осмотрел нас и нашу машину. Я ему сказал, что хочу видеть начальника, если только перед нами санаторий «Черное море». Никакой вывески нет. Сторож, молча, открыл ворота и показал на дорогу. Мы поехали вниз вдоль забора и заправки с цистернами, пока не уперлись в жилой пятиэтажный дом на два подъезда. Возле дома площадка для автомобилей, где стояла довольно новая «Волга». И никого. Моря за кустами тоже не видно. Лена решительно сказала, что отдыхать здесь она не хочет, что я должен пойти и культурно отказаться. Может сегодня переночевать, а завтра с утра поехать или в санаторий «Мисхор», или «Днепр». И там купить путевки. О том, что я смогу это сделать в самый пик курортного сезона, у Лены даже сомнений не возникало. Она уже привыкла, что такие задачи я могу решать запросто. Я их оставил возле машины, а сам с тоской, что нас кинули, пошел в подъезд этой пятиэтажки.

Открыл входную дверь и остолбенел. Везде полированное дерево, подсветка, ковры, цветы. Все отделано по высшему разряду. Меня пригласили на второй этаж, где весь этаж занимал кабинет директора санатория. Он посадил меня в кресло. Сообщил, что ему сверху звонили. Номер для нас готов на втором этаже. Он открыл бутылку коньяка. Секретарша, очень красивая и фигуристая, принесла кофе, лимон, конфеты, печенье. Василий Петрович сообщил, что ехать нам никуда не надо. Мы выпили, познакомились. Он сам из Житомира. Так что мы почти земляки. Сказал, что ему звонил Засядько, которого он хорошо знает. Так, что по моей персоне никаких вопросов нет, а только максимум уважения. Мы встали и пошли к двери. Василий Петрович подвел меня к окну.

— Вот, видите, море. Перед ним большой четырехэтажный корпус на четыре подъезда. Три подъезда жилые, по два номера на этаже. У нас всего двадцать четыре номера. Четвертый подъезд — это лечебный профилакторий. Под прямым углом примыкает клуб и столовая. Есть еще здание, но потом Вам его покажут. На пятьдесят отдыхающих семьсот метров пляжа. Хотите, будете загорать в компании, а если не хотите, то много места полежать в одиночестве. Пойдемте.

Он показал мне дорогу, как проехать вниз. Я познакомил его со своим семейством. Там внизу заехал на стоянку для автомобилей, где стояло два десятка престижных марок. Наш «Мерс» не проигрывал никому, даже когда был весь в пыли. Василий Петрович вызвал дежурного врача. Нас завели в шикарный трехкомнатный номер. Мы положили свои вещи, и пошли вслед за Василием Петровичем осматривать лечебный корпус, столовую, выход на террасу отдыха со спуском к морю по ковровым дорожкам. Везде тишина, покой. Отдыхающих почти не видно. В столовой нам определили столик. Приятный полумрак. Играет тихая, спокойная музыка. Нам предложили на следующий день заполнить заказ-меню по завтраку, обеду и ужину. После часа экскурсий Василий Петрович с нами попрощался. Предложил с любыми вопросами заходить к нему.

В это время рабочий на стоянке уже помыл мою машину от пыли и грязи. Я отдал ему ключи, а он пообещал через часик их принести. Мы вернулись в номер.

— Ну, что, Леночка, поедем в другой санаторий?

— Нет, мой родной. Нам с Егором здесь очень нравится.

На ужин мы не пошли, а перекусили бутербродами. В номере стоял чайник, сервизы всех типов. Чай, кофе, какао, сахар. Забитый холодильник. Где даже стояла бутылка водки и три вида баночного пива. Егор сразу выпросил разрешения на литровую бутылку Пепси-Колы. Отпуск начался очень хорошо.

Наутро мы пошли в столовую. У меня великолепное настроение и, зайдя в столовую, на входе я громко сказал:

— Доброе утро, дорогие товарищи. Приятного всем аппетита.

В столовой находилось человек двадцать. Все остановились жевать. В этой тишине я продолжил:

— Очень плохо, что не отвечаете. Будет каждый день тренироваться.

И мы пошли к своему столику. В зале стояла полная тишина. Три раза в день, перед тем как сесть за свой столик, я желал всем приятного аппетита, а по утрам здоровался. Лена просила меня прекратить, но я продолжал. Мне уже сказали, что в основном здесь кушают министры, заместители министров, депутаты Верховной Рады, представители администрации Президента. Знакомых я не нашел. Но через три дня на мое приветствие все отвечали. А через неделю я им всем заявил, что дальше будем «сп╕лкуватися т╕льк╕ на державн╕й мов╕». Все уже раскрепощено засмеялись. Через десять дней все, кто заходил в обеденный зал или выходил из него, обязательно проходили мимо нашего столика. Здоровались, прощались, желали приятного аппетита. Перебрасывались добрыми словами. Василий Петрович сказал, что практически все спрашивали, кто я такой и какую должность занимаю. Он им ответил, что я личный друг и доверенное лицо нашего Президента. Вопросов больше ни у кого не возникало. Все хотели со мной дружить. Приглашали нас на стакан вина или чашку кофе, когда образовывались компании. Мы со всеми дружили. Устраивали вместе с Василием Петровичем застолья, мальчишники. Участвовали во всех мероприятиях.

Приехала мама Василия Петровича. Прекрасная женщина. Конечно, со своими болезнями. Лена сразу же нашла с ней общий язык. По лечению болезней, по проблемам питания и прочим житейским вопросам. Егор нашел себе компанию. С родителями отдыхали еще два мальчика по возрасту старше Егора на год. Но Егор оказался крупнее их. И они втроем играли по всей территории санатория. Егор полгода занимался плаванием в бассейне. Плавал, как рыбка. Но мы все равно с родителями ребят за ними присматривали по очереди.

За неделю до нашего отъезда Василий Петрович подвел меня к стройному пожилому мужчине для знакомства. Предварительно он мне сказал, что хочет познакомить меня со всемирно известным ученым. Академиком семнадцати крупнейших академий мира.

— В свое время он являлся одним из самых засекреченых ученых Советского Союза. Сейчас он директор научно-исследовательского института материалов. Академик Перфильев Владимир Иванович.

Академик Перфильев сидел за столом, обложенный научными журналами и правил какую-то напечатанную статью. Открытое симпатичное лицо. Резкие порывистые движения. Рядом пепельница, полная окурков. Сигарета во рту, которую он не выпускал.

— Владимир Иванович, хочу вас познакомить. Это Рубин Виктор Иванович.

— А, это тот, который заставляет всех по утрам здороваться. Очень приятно познакомиться.

И здесь же без перехода.

— Ну, не получается ничего. С этими нашими законами хорошее, нужное дело провести нельзя. Дурость какая-то. Вот неделю правлю эту статью, а толка нет никакого. Все время натыкаюсь на запреты. Это нельзя, а это не можно.

Просто из чувства любопытства я поинтересовался, в чем проблема.

— А Вы, Виктор, экономист?

— Диплом экономиста у меня есть, а вообще я предприниматель.

— Ну, так вот Вам вопрос на засыпку, экономист-предприниматель. Сейчас государство сняло гриф «Секретно» с некоторых научных исследований и разрешило их использовать в народном хозяйстве, в том числе и продать за рубеж. Академия наук бесприбыльная организация и наши научные институты так же. Но главная проблема, что любое открытие плод труда коллектива ученых. Чья-то идея, разработка. Мы хотим продать эту разработку, идею, открытие. Предположим за миллион долларов. Ученый говорит, что это открытие его. Значит, деньги должен получить он. Но он это открытие готовил не один. Он использовал научные лаборатории, коллективы научных сотрудников. Зарплаты людей, затраты на опыты, оплата оборудования, энергии. Этого ученого учили, воспитывали, помогали. Я надеюсь, Вы понимаете, о чем я. А дальше интересы государства. В чьем интеллектуальном ведении это находится. А ученый утверждает — нет, это моя интеллектуальная собственность. Заберите десять процентов, а остальное мое. А еще большой вопрос, когда открытие не довели еще до финиша. Все готово на восемьдесят процентов. У государства нет сейчас средств, довести дело до конца. Появляются иностранные инвесторы, которые готовы вложить эти деньги в доработку и открытие присвоить себе. Мы затратили девяносто процентов, инвестор десять, и мы потеряли право на это открытие. Заключить какой-то денежный договор Академия Наук по нашему законодательству не имеет права. А пока мы раскачиваемся, гриф секретности сняли и через месяц-другой это открытие уже всплывает за пределами страны. И таких открытий сотни, многие из которых стоят десятки миллионов. А все это уходит мимо государства, которое затратило огромные средства. А возврата нет. Вот и встал ребром вопрос взаимоотношений ученых и государства.

— Владимир Иванович. Если статья об этом, то можно мне ее почитать и подумать?

— Берите, читайте, думайте. Я уже ничего придумать не могу. Я по этому поводу часто общаюсь в последнее время с Борисом Евгеньевичем Патоном — Президентом Академии Наук, но решения такого, которое устраивало бы всех, мы не находим. Давайте Вы, со свежими мозгами. Может, что-то предложите.

Я видел, что Владимир Иванович занят не только этим, поэтому забрал статью и ушел. Они вдвоем остались и начали о чем-то спорить.

Статью я проштудировал. Там Владимир Иванович предлагал различные варианты, вплоть до того, что авторов изобретения лишать авторских прав, если они не хотят признавать участие государства в их изобретениях. Видимо, ученые выступают единым фронтом за свои права и свои прибыли в миллионах долларов. А как определить долю государства? Долю соратников по изобретению? К обеду следующего дня я нашел на террасе Владимира Ивановича. Он работал. На столе, заваленном научными журналами и его папками, оставалось место только для пепельницы, наполненной окурками.

— Вам не кажется, что Вы очень много курите?

— Дурная привычка, а отвыкнуть не могу. Что бы лучше мыслить обязательно должна быть эта соска во рту.

— А если засунуть в рот половинку бублика или конфету?

— Пробовал. Толку никакого. Даже пробовал электронные сигареты. Привезли мне в подарок. Так голова бастует. Думать о работе не хочет. Требует сигарету.

У меня создавалось впечатление, что мы с ним знакомы давным-давно. Вот только на некоторое время расстались, а сейчас встретились. Я прекрасно понимал разницу в нашей научной подготовке, уровень знаний не подлежал никакому сравнению. Но Владимир Иванович своим поведением убирал эту грань. Разговаривал со мной на равных. Не спускался с заоблачных высот ко мне, а меня подтаскивал к своему уровню. Он — академик многих академий мира, признанный авторитет в науке советовался со мной, как с равным.

Но я прошел свой жизненный путь. Мне уже трахнуло пятьдесят лет. Я вспомнил, как неделю плохо спал до своего дня рождения. В голове постоянно билась мысль — мне пятьдесят лет. Все, жизнь заканчивается. Пора закругляться. Я старик. Мне пятьдесят лет. Потянулся. Рядом посапывала моя Ленушка. В окно светило солнце. Пели птицы. Ничего не болело. Встал. Пошел. Умылся, побрился. Пришел к Лене. Разбудил ее поцелуями. Обнял и через мгновение оказался на ней, и в ней. Она еще сонная, попыталась освободиться, но эти попытки оставались бесполезными. Если ты видишь, что сопротивление бесполезно, то лучше расслабься и получи удовольствие. Что она и сделала. Какие пятьдесят лет? Ну и что, что пятьдесят лет. Что изменилось по сравнению с тем, когда исполнилось сорок пять лет? Сорок девять? С этого дня я стараюсь не вспоминать о своем возрасте. Сколько есть, то столько есть.

А Владимиру Ивановичу за семьдесят перевалило уже давно. Но возраста его не чувствуется. Он энергичный, подвижный. Я взял у него со стола лист бумаги, ручку. Нарисовал прямую линию. Подписал «Академия Наук». Нарисовал стебель из этой поверхности и на стебле цветок ромашки.

— Владимир Иванович. Это основа — Академия Наук и ее институты. Мы создаем структуру, которая будет произрастать из этой почвы. Вся эта сердцевина — управление, бухгалтерия, консультанты, юристы. Каждый лепесток — это изобретатель со своим коллективом, кто в этой работе ему нужен. Он пользуется юристами, бухгалтерией на общих основаниях. Все эти лепестки — это ваши институты, коллективы. Вход иностранных инвесторов только через сердцевину — постоянную структуру. Кончилась работа, все вопросы решили — лепесток отпал. Пришел новый инвестор — появился новый лепесток. Предварительное распределение — по сорок процентов автору и государству. Двадцать процентов — команде сопровождения. Налоги со своих оборотов платятся централизованно, через сердцевину. Средства аккумулируются на трех счетах. Ученые получают платежную банковскую карту. И разбираются у себя сами — процентное распределение прибыли.

Владимир Иванович задал еще пару уточняющих вопросов.

Мы пошли на обед. Еле отловили Егора, который носился со своими сверстниками, и отрываться от своих важных дел на обед не хотел категорически. Но победили сильнейшие, пригрозив, что иначе он сегодня уляжется спать сразу после обеда. Компромисс найден. Обед — это святое и не обсуждается.

В пять часов вечера меня нашел Перфильев. Без всяких предисловий он сообщил, что нас завтра в это время ждет Президент Академии Наук Борис Евгеньевич Патон.

— Я надеюсь, Вы сможете поехать? Машина моя. С водителем. Сразу после встречи возвращаемся обратно. Попросите разрешения у вашей супруги. Хотите, я сам с ней поговорю?

Елене я просто сообщил, что мне нужно в Киев. Она уже догадалась, что я еду с Перфильевым. В три часа утра мы стартовали. В два часа дня мы уже въехали в Киев. Завтракали мы по дороге. В столовой санатория водителя отоварили термосами с кофе, чаем. Загрузили ему курицу-гриль и еще всего разного в виде нарезки овощей, мясного ассорти. Три дня втроем можно продержаться смело. Пообедали мы уже в ресторане в Киеве.

Патон нас принял сразу, как только мы приехали. Я смотрел на легенду советской и мировой науки. Видел перед собой восьмидесятилетнего старика, полного сил и энергии. Они с Перфильевым совсем разные и в то же время чем-то одинаковые. Обсудили наш вопрос. После уточнения отдельных положений, Борис Евгеньевич согласился, что этот вариант наиболее приемлемый. Патон назвал Академию Наук — научным собесом.

— Мы теряем научные кадры, целые научные школы и направления. А это потери для государства, невосполнимые на двадцать-тридцать лет. Мы платим ученым пособие по безработице. И теряем свои кадры. У нас уже сейчас переманили в западные страны семьдесят процентов докторов и кандидатов наук в возрасте до пятидесяти пяти лет. Государство вложило в них огромные деньги, а они теперь работают на другие государства.

Мы сидели втроем и обсуждали проблемы мировой науки. Два великана и пигмей. Но я уже начал чувствовать, как я расту над собой. Патон расспросил о сроках создания такой организации. Сошлись на мнении, что создать ее можно и оформить юридически до конца октября. Перфильев предложил Патону в руководители такой структуры меня. Борис Евгеньевич, обращаясь ко мне, спросил о моем мнении и добавил, что он лично считает это правильно.

— Виктор Иванович. Совместно с Владимиром Ивановичем и при его непосредственном руководстве, предлагаю Вам возглавить эту структуру.

И оба смотрели на меня выжидающе. Я машинально кивнул головой в знак согласия, хотя в голове стоял туман, и я ничего не соображал. Все шло так быстро. Придется переезжать в Киев. Бросать свои предприятия. Искать себе квартиру. А как Егор, Лена? Как Людмила Николаевна и ТАСИС? А Патон уже поднялся, проводил нас до двери, пожал руку. Прием закончен.

Мы с Перфильевым дошли до машины. Водитель спал. Мы его разбудили и рванули обратно в Крым. Владимир Иванович, не дожидаясь вопроса, заверил, что водитель десятки раз проверенный и для него сутки за рулем — это семечки. Водитель, повернувшись ко мне, одарил меня улыбкой.

— Не переживайте, доставлю на место целым и сохраненным.

Когда мы выскочили из Киева, я начал делиться с Владимиром Ивановичем своими сомнениями. Может ему подобрать кого-нибудь из своих сотрудников, которые более компетентные, чем я? Как мне быть с семьей? Надо снимать квартиру. Бросать все свое. В лучшем случае я буду приезжать в Винницу на субботу-воскресенье. Наступает осень-зима. Мотаться туда и сюда накладно по всем причинам. И чем больше я выкладывал сомнений Владимиру Ивановичу, то тем больше понимал, что я соглашусь. Меня мысль поработать в Академии Наук увлекала все больше и больше. Мне надоело вариться в собственном соку. Мне хотелось чего-то нового. Да хрен с ними, этими деньгами. На жизнь хватает — и замечательно. Да и перспектива прикоснуться к распределению десятков миллионов долларов согревала. Ведь я это предприятие буду создавать со своим счетом, своей печатью. Как не хватает Куца. Кое-кого из своих придется из Винницы забирать с собой. Владимир Иванович молчал, давая возможность обдумывать варианты.

После разговора с Леной, я созрел окончательно. Лена все мои желания угадала сразу.

— Витя, тебе хочется, я же вижу. Ну, давай, попробуем. Не получится — вернемся домой. Егора пока этот год срывать не будем. Мама справится. Да и человечка в помощь мы нашли замечательного. Я имею в виду нашу домоправительницу — Валентину Александровну. Ты мне лучше скажи, а ты выдержишь? Там твоих девушек не будет.

— Если ты поможешь, то я справлюсь. Я давно уже хочу быть только с тобой.

— Все, что от меня зависит, я сделаю.

Я уже над этим задумываюсь не один день. Я обнял свою любимую женку, свою замечательную женщину крепко-крепко.

— Ты для меня лучше всех на белом свете.

— Смотри, не обмани, — засмеялась она.

Перед нашим отъездом домой Василий Петрович вечером в столовой накрыл столы, как на праздник. В конце своей речи объявил:

— Виктор, Лена. Двери нашего санатория для вас всегда открыты. Вам не надо никаких путевок. Звоните заранее, приезжайте, оплачивайте на месте, и мы рады Вас видеть.

Выступали и знакомые, и не знакомые. Подходили, говорили тосты, чокались. С некоторыми мы даже целовались.

Обратно тронулись в шесть часов утра. Ехали до Винницы двенадцать часов. Домой и лошадь бежит быстрее. По дороге опять и опять перебирали варианты своего переезда в город Киев. Оба понимали, что переезжаем мы надолго.

Загрузка...