И в конце, только тьма

Кормящий желание ^{(c Джеком Фишером)}

В эпоху Рубенса Диана считалась бы богиней.

К сожалению, она жила не в эпоху, когда толстые считались красивыми, а во времена, когда худые были в моде.

Для Дианы худоба была так же далека, как Европа, и не достижима. Складки плоти покрывали каркас, который после того, как черви и личинки однажды попируют на ее трупе, окажется со средней костной структурой. Это означает, что она никогда не будет изящной или миниатюрной, независимо от ее веса. И она никогда не сможет попробовать себя в женском регби.

Но Диана не думала о регби. Ее занимала еда. Хотя у нее не было никакого желания увековечивать миф о том, что все люди, страдающие ожирением, стали такими потому, что зациклены на еде, или что все они ленивые неряхи без самоконтроля.

Диана, будучи прикованной к постели из-за своего довольно тучного тела, мало чем занималась, кроме как смотрела телевизор и ела. Это были две ее константы и два удовольствия.

Диана жила в однокомнатной квартире и проводила свою жизнь, растянувшись на раскладном диване, который уже полдесятка лет не стоял на своем месте. Простыня под ее мокрой и испачканной плотью была грязной от крошек и пятен фекалий, до которых она не могла дотянуться, чтобы стереть. Простыни не менялись уже несколько месяцев.

Задача, конечно, была выполнима, но для ее решения требовалось четыре человека. Они должны были перевернуть ее, пока вытаскивали постельное белье и стелили новую простыню, а затем перекатить на другую сторону матраса на раме, которая кричала от смещения ее плохо сбалансированного веса. Четыре человека, которых нужно было попросить о помощи, а потом как-то не умереть от смущения, когда они придут. Друзья или родственники, которые добродушно кивали и улыбались, но втайне недоумевали - и Диана знала, о чем они думали - как она могла стать такой чертовски огромной толстухой? Да еще в ее возрасте. Такая молодая, столько всего пережила, вся жизнь впереди...

Простыни гнили под ней, квартира гнила вокруг нее. Кучи мусора рождали новые формы жизни, загнивая по несколько дней подряд, пока по четвергам не приходила домработница Кандида. Диана не могла дойти до мусоросжигательной трубы - да что там, просто дойти до туалета, расположенного в десяти футах от нее, было непросто. Чаще всего, ей удавалось дойти только один раз.

На ужин - китайская еда. Разносчики знали этот распорядок. Входная дверь никогда не запиралась - безумие на Манхэттене, но у нее не было выбора. Кроме того, что у нее было такого, что стоило бы украсть? Телевизор, компьютер. Их можно было заменить. Диана происходила из богатой семьи и могла позволить себе заменить пропавшие вещи. Могла позволить себе жизнь без работы. Ее семья, разочарованная размерами Дианы и ее безразличием, отчаянно хотела помочь и отправляла ее к специалисту за специалистом. Или посылали их к ней. Сначала Диана пыталась сесть на диету, потом пробовала более экстремальные процедуры, такие как сшивание желудка - но все закончилось неудачей, а настояния семьи обратиться за профессиональной психической помощью были проигнорированы. Прятаться за своим обхватом стало удобно, и теперь она довольствовалась тем, что жила, как жила.

Завтрак - это быстрый звонок в "Stuyvesant Square Deli". Обед - то же самое. Ужин - что попадется под руку. Жизнь стала еще лучше, когда "McDonald's" начал доставлять еду.

Молодой курьер-азиат с черными волосами дважды постучал из вежливости, прежде чем войти. Он остановился в кухоньке, расположенной рядом с фойе. Диана навострила уши, как шавки Павлова при звуке захлопнувшейся дверцы морозильной камеры.

Она показала ему, чтобы он поставил все на крайний столик.

Он подчинился, положил пакет и достал меню.

- Шестьдесят три шестьдесят.

В "Lucky Dragon" не было скидок, даже для лучших клиентов.

Она протянула ему семьдесят долларов.

- Сдачу оставьте себе.

Он улыбнулся, кивнул и ушел.

Снова одна. Вот тебе и светский час. С годами она убедила себя, что не возражает. Так было проще, легче, чем беспокоиться об отношениях, работе, друзьях. Сейчас, в тридцать четыре года, она считала себя пенсионеркой. На покое от работы, которую она никогда не делала, на покое от жизни, которую она никогда не прожила.

Она открыла пакет с покупками и собрала свой ужин. Кисло-сладкая свинина. Стейк с перцем. Отбивная. Свинина "Му-Шу" с дополнительными блинчиками. Жареные ребрышки и закуска из жареных пельменей. Миндальное печенье. Печенье с предсказаниями. Двухлитровая бутылка "Pepsi". Странная и эклектичная смесь запахов и цветов капала из маленьких белых контейнеров: курица, свинина, перец, сладкий и уксусный, острый и терпкий. Она вытерла слюну с уголков рта.

Она ела, пока ее разум и эмоции оставались в оцепенении, успокаиваясь и развлекаясь с огромным количеством еды. Спустя несколько часов она доела последнюю порцию и погрузилась в почти наркотический ступор.

На следующее утро она снова позвонила в закусочную, чтобы позавтракать. Через полчаса раздался стук в дверь. Только на этот раз разносчик не вошел.

Она ждала растерянная, откинув голову назад на толстой шее, пытаясь заглянуть в дверь.

- Войдите! - крикнула она, раздраженная этим нарушением привычного распорядка. Все что мешало приему пищи, раздражало ее. - Господи!

Она услышала, как открылась дверь, услышала его тяжелое дыхание позади себя. Он смотрел, она была уверена. Пялился. Смотрел долго и внимательно. Пялился... Пялился, впитывая это тошнотворное зрелище, словно усмехаясь над чудаком на представлении. Она была толстой дамой, только толстой - это не совсем то, что нужно. Она была удивительной, колоссальной, огромной женщиной, восьмым чудом света! Зрелище слишком нереальное, чтобы его представить. Поднимитесь друзья и посмотрите на Диану, самую толстую в мире...

- Заходи! - огрызнулась она. - Яйца остывают!

- Я - новенький, - заикался он.

- Я так и поняла.

Она привыкла к пристальным взглядам, даже находясь в своем доме. Привыкла к пристальным взглядам бесконечной череды курьеров, ремонтников, врачей. В ее квартире был "Большой блядский центр взглядов".

- Извиняюсь, - сказал он, его рот был слегка приоткрыт.

По какой-то причине это ее беспокоило. Не то, чтобы раздражало, просто ей было... неловко. Она уставилась на него с той же резкостью, что и он на нее, и поняла, что дискомфорт возник из-за ее влечения к этому молодому человеку. Это был не просто курьер. Это был ее Адонис, с приличными бицепсами, которые только начали расцветать. Вполне, но едва-едва. Она прикинула его возраст - двадцать-двадцать два года. Персиковый пух. Детский жирок там, где когда-то могла появиться очерченная линия челюсти. Глаза, цвета мокко, насыщенные, теплые и маслянистые. Арийский принц. Возможно, его зовут Фриц или Хельмут.

Это смущало ее. Ужаснуло ее. Впервые за многие годы она пожалела, что не прикрыла свое тело.

Он протянул ей счет.

- Тридцать восемь и...

- Я знаю, - oна протянула ему полтинник. - Сдачу оставь себе.

Он уставился на деньги, а затем засунул их в карман.

- Спасибо, - тихо сказал он глядя ей в глаза.

Она кивнула, чувствуя как жар разливается по щекам.

- Mожешь идти.

- Можно я... можно я останусь на несколько минут?

Он застал ее врасплох. Чего он мог хотеть, если не пялиться на нее, придумывать ужасные и жестокие имена, рассказывать своим друзьям о нечеловечески гротескном сгустке, расположившемся на востоке Двенадцатой улицы?

Это было настолько неожиданно, что она не знала, как реагировать.

- Я причинил вам неудобства, - сказал он, закрыв глаза и наморщил лоб. - Простите. Я просто подумал, что вам может понравиться компания, хотя бы на несколько минут. Мне все равно рано возвращаться.

Он неуверенно передвинулся на своих ногах.

- Они рассказали мне о вас. Как вы... живете одна. Как бы застряли в своей постели... - oн побледнел, полагая, что сказал ей что-то ужасно обидное. Ей было все равно. - Я просто подумал, что вам может быть одиноко.

Ее глаза увлажнились, и она отвела взгляд. Ей казалось, что она забыла как плакать. Прошло столько лет. Даже, когда ее отец умер три года назад и она была слишком большой, чтобы покинуть свою квартиру, чтобы присутствовать на его похоронах, даже тогда она не плакала.

- Кстати, я - Джастин. Я бы хотел доставлять вам еду, если вы не против. Буду вашим курьером.

Она позволила ему остаться. И не сказала ни слова.

Обед состоял из чизбургеров с беконом и картофелем фри, курицы барбекю, картофельного салата, капустного салата и миски томатного супа. Еще один двухлитровый "Pepsi". Кварта "Haagen Dazs" - ванильный швейцарский миндаль с горячей помадкой.

То, что он сидел с ней, не подавило ее аппетита. Стыд, который она испытывала раньше, теперь был заглушен голодом.

Скрестив ноги, положив руки на лодыжки, Джастин наблюдал за ней, ничего не говоря. Он сидел с ней, пока она ела, составлял ей компанию, притворяясь отстраненным в своем восхищении ее удивительным искусством, ее отточенным ремеслом самоудовлетворения. Ее забавляло - возможно забавляло - его пристальное внимание и его попытка быть невозмутимым.

Прошло несколько недель, и Джастин стал навещать Диану даже в свободное от работы время. Он приносил ей торты, печенье и итальянскую выпечку из пекарни на Второй авеню. Он приносил ей тайскую еду, греческую кухню и вьетнамскую еду на вынос.

Однажды вечером он прокрался в ее квартиру и подкрался к ней сзади. Она знала, что он там, привыкла к его шагам и легкому, свежему запаху его мыла. Ночь казалась намного ярче, чем когда-либо, пахло свежестью и даже дни приобретали более четкие грани когда он был рядом.

Это было счастье, решила она. Это был экстаз.

- Мне нужно с тобой поговорить, - сказал он, его голос был хриплым и густым, как будто он плакал.

Она попыталась разглядеть его, но он стоял позади нее, а ​она не могла маневрировать. Он держал ее за плечи и не позволял ей повернуться.

На этом счастье закончилось, - решила она.

- Ты меня пугаешь.

- Я не хочу, чтобы ты видела меня таким, - сказал он.

- Каким?

- Я должен тебе кое-что сказать, - oн сел на край кровати и размазал слезы по лицу тыльной стороной ладони. - Мне нужно тебе кое-что сказать, но я боюсь, что ты рассердишься.

Так вот оно что. Неизбежное, ужасное откровение. Теперь начнутся издевательства и пытки, та часть, где Джастин расскажет, что все это было ужасной шуткой, дерзостью его друзей, чем-то... чем-то невообразимым.

Он прошептал и она попросила его повторить.

- Я сказал, что влюблен в тебя. С первого дня нашей встречи. Я знал...

- Убирайся к черту! Гнилой ублюдок! - oна всхлипнула и швырнула в него пустой контейнер из-под Чау-минь.

- Пожалуйста, послушай. Пожалуйста!

- Как ты можешь..? - плакала она. - Как ты можешь быть таким злым?

Затем он оказался в нескольких дюймах от нее, толкнул ее назад, прижался к ней грудью. Его руки лежали на ее плечах, впиваясь в плоть. Он выгнул шею и прижался губами к ее губам, грубым и сладким. Затем они смягчились, и он поцеловал ее нежно, его язык проникал в ее рот. Он покусывал ее полные губы.

- Я не понимаю... - прошептала она, отстраняясь и переводя дыхание.

- Я люблю тебя с первого дня, когда я вошел в дом. Я слышал о тебе, но мне нужно было увидеть тебя своими глазами. Чтобы узнать, настоящая ли ты. И ты великолепна!

Она отстранилась от него, даже не осознавая, что сделала это.

- Что?

- Меня привлекают крупные женщины.

- Какого черта?

Он погладил ее каштановые волосы, длиной до плеч, и отодвинул их от лица. Вытащил пряди из складок подбородка. Наклонился и пососал мочки ее ушей, руки блуждали от волос к лицу, пока, наконец, не перешли к более горячим, плотным участкам ее тела.

- Просто я такой. Это мой фетиш. А у тебя нет никаких фетишей?

Он снова поцеловал ее, более рьяно, чем прежде, его дыхание стало более горячим и быстрым. Его руки скользнули между пуговицами ее домашнего халата и стали массировать ее мясистый живот, поглаживая и потирая, перебирая бугорки и складочки ее торса. Его рука достигла ее мясистой груди, и он провел ладонью по соску.

Он сел, придвинулся ближе.

- Всё хорошо? - спросил он тихо, но не дождался ответа.

Распахнул ее платье. Его язык обвел ареолу и щелкнул по соску, покусывая и облизывая его.

Диана разрывалась между болезненным смущением и полным возбуждением, и остановилась на сочетании того и другого. Она схватила его за голову и провела пальцами по его волосам.

Его руки массировали все ее тело, блуждал по буграм жирной плоти, по творожной коже, по холмам и долинам, пока не достиг ее лобка. Она откинулась назад поддерживая себя. Он раздвинул ее ноги и нашел ее клитор, дразня его большим пальцем. Он опустил голову между ее ног, и она почувствовала его горячее дыхание... а затем его язык, ласкающий ее клитор. Посасывая его, он играл пальцами в её "киске". Он вводил и выводил их, проникая глубже, быстрее. Его язык работал над ее клитором, пока он трахал ее пальцами, и невероятное тепло распространялось по всему ее телу. Ее "киску" покалывало, она была толстой и мясистой, и ее мышцы напряглись, ожидая мощной разрядки. Она вцепилась в простыни, ее тело кричало об освобождении, содрогаясь от экстаза.

Какая-то ее часть не могла принять это... Hе до конца. Это жестокая шутка. Она ждала неизбежного унижения. Но оно не наступало. Он по-прежнему играл с ее массивным телом, казалось наслаждаясь собой, не выказывая отвращения, как бы странно это ни казалось Диане.

Он снял с себя брюки и трусы и бросил их на пол. На головке блестела слизь, и он поглаживал себя. Он наклонился вперед, и она взяла его в рот, пробуя соленые капельки слизи, дразня кончик его члена языком. Она вобрала его полностью, чувствуя, как он пульсирует в ее горле. Его член выскользнул из ее рта, и она провела языком по стволу, обрабатывая его рукой, нежно обхватывая его яйца. Погладив головку, она втянула ее обратно в горло, покачиваясь вверх-вниз.

Он вытащил его изо рта и забрался между ее ног, прижался к ее животу. Пробирался сквозь слои плоти, пока не нашел ее пизду и не вошел в нее. Лег на нее сверху, как альпинист на пути к вершине. Вдавил в нее свои угловатые бедра.

Она почувствовала его член внутри себя, но затем он вытащил его, массируя кончиком ее пульсирующий клитор. Она попыталась схватить его за член, но не смогла дотянуться до живота. Он снова вошел в нее и, наклонившись, стал сосать ее грудь, как кормящийся ребенок, пока доводил ее до оргазма, ожидая, когда она кончит.

Диана могла вспомнить, когда она трахалась в последний раз - двадцать лет назад, когда ей было четырнадцать. Она не хотела вспоминать... ее единственный опыт до сих пор. Тогда это была травма, смесь чистого стыда и изысканных желаний, которые были слишком сильны для нее в столь юном возрасте. Это положило начало ее спускa к еде и забвению.

Но теперь... теперь, когда ее довел до оргазма мужчина, которого она любила... это был новый опыт, слияние чувств и эмоций, с которыми она не была готова справиться. Чувство глубочайшего удовлетворения, экстаз такой глубокий, что заставил ее содрогнуться, заставил ее плоть затрепетать, и она кончила снова. Ее тело взорвалось, ее "киска" горела, пока она не разжалась, каждый мускул истощился, болел, каждое нервное окончание шипело и стреляло искрами.

Он скатился с нее, обессиленный и блестящий, его тонкая грудь быстро вздымалась и опадала. Он спустился с ее тела и лег рядом с ней.

Диана откинулась назад, вдохнула, почувствовала, как ее легкие впервые за много лет втягивают полный, здоровый воздух. Она рассмеялась - по-настоящему рассмеялась, а затем глубоко и проникновенно заплакала, как скорбящий на похоронах.

Этот грызущий дискомфорт, необходимость притворяться, что она не возражала против того, чтобы он смотрел на ее тело, делала вид, что ей всецело приятны его нежные ласки. По правде говоря, она была бы рада ощутить это, но как она могла доверять? После целой жизни насилия и пряток, доверие не было чем-то естественным. В этом был элемент удовольствия, и она не могла отрицать, что жаждала близости, которой так много лет не хватало в ее жизни. Даже когда она была худенькой, в детстве, безопасность и близость были чужды ей. Диана не могла примириться с этой смесью смущения и удовольствия. Это причудливое инь и янь, которые существовали, как полярные противоположности в ее мире.

Он держал ее руки, целовал их, сосал ее пальцы. Вытирал ее слезы. Казалось, он действительно любил близость с ней, он был ее второй половинкой. Она верила, что ему нравится теряться в ее складках, словно в куче нерастаявшего теста, клейкого, липкого и впитывающего.

Когда он вернулся на следующий день, он нес большой пакет с покупками и ухмылялся.

- У меня сюрприз! - oн бросил пакет у изножья дивана.

Она предположила, что это были какие-то секс-игрушки, потому что он упомянул о желании попробовать что-то необычное. Диану это слегка насторожило. Мало того, что он регулярно видел ее обнаженной, так теперь еще и хотел применить диковинные предметы.

Но вместо этого, он достал кондитерскую коробку и она поняла, что пакет с покупками был не из "Пурпурной страсти" или "Розовой кошечки", а из "Zabar's"[14].

После того, как он разрезал нитки и открыл коробку, она подняла еe и поднесла к носу.

- Мокко с шоколадом и малиной.

Она подняла на него глаза.

Еще одна коробка. Еще один торт. Декадентский шоколадный мусс. Затем миска с английским пирожным.

- Ты голодeн или что? - oна почувствовала, что ее щеки покраснели. Он перестал опустошать пакет. -Что ты делаешь?

- Я хочу покормить тебя.

- Почему?

- Это... это то, что я люблю делать. Я - Кормилец.

- Кормилец? Это твой извращенный сюрприз?

- Ну, да... это очень эротично, - oн посмотрел вниз, в сторону, куда угодно только не в ее глаза.

- Правда?

Он поднял голову и улыбнулся.

Она поняла, что сжимает простыню и в какой-то момент натянула ее до шеи. Не то, чтобы она была голой, но все равно чувствовала себя незащищенной.

- Я не понимаю, - сказала она.

- Я покажу тебе. Ты мне веришь?

Хороший вопрос.

- Но весь этот торт. Я только толстею...

- Все будет хорошо.

- Правда?

Эта улыбка - та, что вырезала ямки на его щеках, обезоружила ее. Он сел на кровать и провел кончиками пальцев по ее икрам.

- Я не хочу, чтобы ты делала что-то, что заставит чувствовать себя некомфортно.

Черт, он видел ее голой. А теперь он говорил о совмещении еды и секса - двух ее любимых вещей.

- Как это работает? - тихо спросила она.

Он хихикнул и спрыгнул с кровати. Вытащил коробки с пирожными. Не нужно было идти на кухню за посудой. Диана держала запас на журнальном столике рядом с диваном.

- Закрой глаза, Диана.

Она закрыла их. Мягкое, элегантное ощущение шелка задрапированного вокруг ее головы, над глазами. Завязанного на затылке. Ее сердце заколотилось от волнения и предвкушения. Затем раздался мягкий хлопок открываемого картона... мгновение спустя она почувствовала легкий тычок в нижнюю губу. Что-то острое, но не настолько острое, чтобы причинить боль. Она провела языком по губам и обнаружила зубчики. Не металлические, а пластиковые.

Он кормил ее. С закрытыми глазами она не могла понять, какой торт он выбрал. Терпкий привкус малины расцвел у нее во рту, за ним последовала горько-сладкая насыщенность темного шоколада.

Он захихикал, как ребенок во время игры, как мальчик, испытывающий чистый восторг от первого снега.

- Тебе нравится?

Она кивнула и вздохнула, наконец-то начав расслабляться.

- Это все?

- Если только ты не хочешь сделать что-то еще...

Она погладила шелковый шарф.

- Могу я его снять?

- Конечно.

Он был обнажен. Его торс был измазан капающим шоколадом и покрыт взбитыми сливками. Его набухший, горячий член был в дюйме от ее руки. Она потянулась и схватила его за ствол.

Она потянула коробку с тортом через простыни. Внутри была половина того, что выглядело и пахло как торт мокко. По ее просьбе он наклонился и она осторожно вдавила его член в слои, покрывая его тортом.

- Вот дерьмо, - хихикнул он, звук был восхитительным.

- Закрой глаза, - сказала она. -Ты все еще Кормилец. Ты все еще собираешься кормить меня.

Он закрыл глаза.

Коробка была сдвинута с места. Куски шоколадного торта упали с его члена, когда она потянула его к своему рту, слизывая тесто. Он покрыл всю длину, поэтому она глубоко вдохнула, втянула его насколько смогла, отсосала еду, вылизала его дочиста, медленно... нежно... Вытащила его изо рта и занялась его яйцами, поласкала их, подержала во рту, вылизала дочиста.

- Бля-я-я-я! - задыхался он, его ноги дрожали, и он откинул голову назад.

Tорт исчез. Она сосала кончик его члена, как будто это был леденец, а ее рука скользила и сжимала его.

Она глотала торт, шоколад и сперму.

Каждый вечер он приносил разную еду - пиццу, китайскую, греческую и все, что они могли захотеть попробовать.

Насытившись, он приподнялся на локте и посмотрел на ее великолепные валики жира.

- Я чувствую твой вкус, - сказал он. - Во всем, что ты делаешь. Я чувствую мускусные духи твоего тела. Bкус остается со мной весь день. Поддерживает во мне жизнь.

- Ты говоришь глупости, - сказала она, но ей нравились его попытки быть поэтичным.

Он повернул шею, пока не добрался до ее уха и присосался к мочке.

- Горько-сладкий вкус. Как шоколад.

На следующий вечер он вернулся с другим набором продуктов. Сыры. Несколько сортов яблок. Круасаны, булочки и кексы. Взбитые сливки и пудинг.

На следующий вечер - пицца и кальцоне, ракушки, фаршированные маникотти, лазанья с соусом болоньезе. Небесное мороженое с хашем. Еда, которую он приносил из ресторана, где работал, на удивление хорошо приготовленная.

Через пару недель Диана почувствовала, что еще больше набирает вес.

Джастин лежал с ней в постели и кормил ее рисовым пудингом. Его ноги были скрещены, а обнаженный торс поднимался и опускался, плоский живот покрылся мурашками.

- Я не понимаю... - сказал он, когда она оттолкнула его. - Что случилось?

- Я становлюсь еще толще, Джастин.

Он почесал щеку.

- И что? Это то, чего мы хотели.

- Нет, это не так. Я никогда не соглашалась на это.

- Я не понимаю... - oн был близок к слезам. - Не хочу показаться грубым, но это не намного больше еды, чем ты ела раньше. И со всеми этими трахами - это все упражнения, не так ли? Как ты можешь набирать вес?

Слезы грозили вот-вот хлынуть. Ей казалось, что он понимает, что она чувствует, но как он мог? Он никогда не был толстым, и уж точно не таким, как она. Он не мог понять смесь ее эмоций.

- Джастин, это гораздо больше еды, чем я ела раньше. И то, что мы трахаемся, не совсем упражнение для меня!

Он наклонился вперед и поцеловал ее

- Тебе это не нравится? Что я кормлю тебя?

Она моргнула, размышляя.

- Какое-то время это было весело... но, мне становится скучно. И я толстею...

Он сел обратно на пятки. Смахнул ладонью слезы.

Она вдруг осознала свою наготу. Он опирался на простыню, поэтому она не могла потянуть ее, чтобы прикрыться.

- Скучно? Даже с повязкой на глазах?

Она кивнула.

- Нет никакого вызова. Мое обоняние слишком сильное. Хотя было весело. Некоторое время.

- Но дело не в еде. Дело в кормлении. B том, чтобы быть сытым.

- Мне жаль... - прошептала она.

- Мы все еще... можем ли мы...

- Трахаться?

- Заниматься любовью, Диана. Я хочу заниматься с тобой любовью.

Нежно плача, он снова потянулся к ней, его стройное тело прижалось к ее толстому, он ткнулся членом в складки ее ног, теряясь в бугорках плоти.

Ты расстаешься со мной, да?

Он не ответил и она поняла, что никогда не спрашивала его вслух.

Его член тыкался в ее живот, бедро, искал ее "киску". Он сжимал ее груди, сжимал их огромный вес в своих ладонях, теребил ее соски. Она гладила его, пока он не стал еще тверже, и раздвинула ноги, чтобы принять его. Направляла его внутрь себя.

Я люблю тебя, Джастин! Не могу жить без тебя!

Но она никогда не могла сказать ему этого. Она знала, что он хочет быть с ней, потому что ему нравится кормить ее, а сейчас она не давала ему даже этого.

Он хрипел, стонал, прижимался к ней. Он долбил ее "киску", словно в гневе, в отместку за ее решение лишить его настоящего удовольствия. По его лицу стекали струйки пота и капали ей на сиськи.

Она раздвинула ноги шире.

- Сильнее, Джастин!

Он трахал сильнее, его лицо покраснело, мышцы плеч и шеи напряглись.

- Сильнее!

Она хотела, чтобы он сделал ей больно! Заставил ее почувствовать это! Почувствовать что-то. Через слой за слоем кожи, укрепляющей мертвенность внутри нее, защитную стену, ограждающую ее от душевной боли и одиночества. Она хотела, чтобы он проник сквозь ее защиту. Он был так близок... так близок, но не нашел пути. Пока не нашел. Это было гораздо больше, чем физическое чувство. Она ждала этой связи, осознания того, что он чувствует то же, что и она. Она не могла убедить себя в том, что он действительно способен любить ее беззаветно, как она обожает его. Причинить ей боль - было бы способом пробиться сквозь слои. Способ сделать эту окончательную, бесповоротную связь.

Его спина выгнулась дугой. Его оргазм разлетелся на куски, наполнив ее хрустальными осколками.

А теперь было уже поздно, она оттолкнула его, и когда он закончит трахать ее, все будет кончено. Это был трах из жалости, трах из милосердия. Это был трах на дорожку.

- Пожалуйста, Джастин, сильнее! Сделай мне больно!

- Бля-я-я-я-дь! - кричал он, кожа блестела, ногти впивались в ее плечи.

Теперь он ненавидел ее, хотел ее бросить, она была уверена в этом. Это было неизбежно, но она оплакивала его приближение. Она чувствовала его, наконец чувствовала его член в себе, чувствовала его любовь к ней, глубокую и сильную, и она хотела остаться так навсегда, хотела, чтобы они были одним целым. Она хотела, чтобы это никогда не кончалось, потому что как только он кончит, она знала, что он оставит ее навсегда.

Он замедлялся, уставая, вжимаясь в нее своим пахом.

Потом он заплакал, лежа на спине, его мокрый, вялый член лежал на ее бедре.

- Мне жаль... - причитал он. - Я не мог кончить! Мне жаль!

Ему было жаль... Она раздавила его мужское достоинство, а извинялся только он.

Она откинулась на подушки. Мышцы ее влагалища подергивались.

- Я почувствовала это, - прошептала она. - Не оставляй меня, Джастин. Пожалуйста, не оставляй меня. Я наконец-то что-то почувствовала...

Простыней он вытер глаза. Наклонился, поцеловал ее губы, прикусил нижнюю губу.

Она взяла его пенис, погладила его. Он не реагировал.

Так все и должно было закончиться. Он будет вечно ненавидеть ее за то, что она уничтожила его, уничтожила его способность трахаться.

Он зарылся лицом между ее пышных грудей.

Она обхватила его руками, притянула к себе. Подняла ноги и согнула колени. Он скользнул между ними, как кусочек пазла в паз. Она сжала, обхватила его между бедер. Ее груди двигались и он скользил между ними, его тело заполняло борозды.

Он снова нашел ее "киску" и с полуэрекцией скользнул внутрь.

Они были единым целым.

Диана держала его, сначала не замечая его борьбы, не замечая движений, исходящих от молодого человека, которого она держала в своих объятиях.

Его лицо было прижато к ее груди, его шея и голова были закрыты ее грудью.

Она чувствовала, как они соединяются, ощущала их единство, слияние форм грации и комфорта.

Повернувшись на бок, она двигалась с ним, как одно целое, руки переплетены, промежности скрежещут и спазмируют. Приложив еще немного усилий, Диана оказалась на животе. Она выгнула бедра и почувствовала, как он трахает ее снизу.

Она не могла отстраниться даже когда почувствовала, как его член размягчается внутри нее, как внезапно прекратилось его горячее дыхание на ее груди. Не хотела отстраняться. Не могла смотреть, как он покидает ее.

Диана изо всех сил старалась сидеть прямо. Она покачнулась назад и слезла с него. Он лежал, как сломанный воробей, обрисованный на простынях со скрюченными руками. Его голова была вдавлена в простыни, а волосы разметались за спиной, как у упавшей птицы с растрепанными крыльями и распущенными перьями.

Он смотрел на нее.

Его синие губы были раздвинуты в немом протесте, но на его лице читалось спокойствие, на нем была заметна улыбка. Он был самым лучшим Кормильцем, он отдал ей себя как пищу. Его заветная мечта сбылась, и она поняла, что именно она дала ему это.

Но он оставил ее. Как она и думала.

Она держала его на руках, качала его безжизненное тело и рыдала над ним.

Она оплакивала возвращение своего одиночества.

Ⓒ Feeding Desire by Monica J. O'Rourke, with Jack Fisher, 2004

Ⓒ Дмитрий Волков, перевод