И в конце, только тьма

Каллиопа

Каллиопа резвилась в городе,

вдыхая жизнь в пустое скучное существование;

Все жужжала, щелкала и навязчиво музицировала.

И дети кувыркались, прыгали и тащились следом,

по следу яркой, богато украшенной, подпрыгивающей кареты

которая катилась по мощеным улицам,

и ее обезьяньи визги наполняли сладкий соломенный воздух

спектральными и мелодичными звуками.

Она привела детей к цирку -

дети улыбались и смеялись, с лицами, окрашенными в розовый цвет сахарной ватой,

только с грязными коленками и неряшливыми ногтями.

И она повела их мимо цирка в лес.

Глубоко в лес,

счастливая трубная органная музыка направляла их.

И все же они танцевали рядом с коляской

потому что бояться было нечего,

даже в темном лесу со страшными тенями монстров

и грязной землей, покрытой перегнившими мертвыми листьями,

и медным запахом, который висел в воздухе

как густые и мясистые благоухания.

Ⓒ Calliope by Monica J. O'Rourke, 2002

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2019

Армагеддон

Он следует за мной домой,

Кувыркаясь через травинки, словно крошечные копья,

плоть отделяется от кости с каждым кульбитом.

Извивается по двору, как суровый октябрьский ветер,

разрисованное лицо с вечной ухмылкой

и яркой пастельной одеждой, плохо сидящей на поникших плечах.

Он следует за мной, предлагает четыре воздушных шара, их цвета приглушены временем.

Смерть

Голод

Эпидемия

Война

И я по глупости принимаю их,

невольно вызывая разрушение.

Я пытался их вернуть.

Слишком поздно.

Ⓒ Armageddon by Monica J. O'Rourke, 2013

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2019

Что она видит

Проповедник по имени Чарли уговаривал ее в подвале

там, где из гниющих труб сочился ихор, разреженная жидкость текла

по венам богов.

Но она передумала,

больше не хотела играть, не хотела кукол и

щенков,

сказала, что ей пора домой, а то опоздает к ужину.

Слишком стара для сказок, слишком молода для религии.

Идеальный возраст для поглощения черноты,

для выявления грязных сердец тех, кому вы доверяете.

Коробки с печеньем разбросаны на бетонном полу рядом с последними компаньонами:

распотрошенными плюшевыми игрушками и влажными трехколесными велосипедами, Гибкими Флаерами[1]

распятыми над сушилкой,

больными останками из украденного детства.

Но не ее.

Ее детство было где-то далеко, не украдено, а потеряно,

забыто, непримечательно.

Говорят, последнее, что видит мертвец, отпечатывается на его

роговице

как отпечаток пальца.

И она хранит свои секреты, умоляет, чтобы ее выслушали.

Последние мысли о

одиночестве

опустошении

заброшенности.

О нем, творящем искусство,

любящим ее до смерти,

сокрушающим ее маленькое тело своим большим.

Ее собственный секрет.

Никто больше не мог услышать.

Со временем они нашли девушку, запутавшуюся, в раздумьях,

В которой ничего не оказалось просто.

Люди, которые в конце концов требовали ее,

во всяком случае, ее части,

даже не знали, что ее уже не было.

Но ее мертвые глаза,

открыты, словно пытаясь объяснить окончательное забвение,

темные лепестки цветут на щеках,

нитки жемчуга смешались с алым, обвив ее шею,

истина сочится из невидящих глаз.

Ⓒ What She Sees by Monica J. O'Rourke, 2013

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2019