После очередного сеанса переноса воспоминаний в альманы и ужина я нахожу Кастиана, сидящего на зелёной лужайке за храмом, где ряды можжевеловых изгородей создают преграду свечению храма. Я замечаю шерстяное одеяло, бутылку сидра и спички в его руках.
— Что ты делаешь? — спрашиваю его.
Он отвечает с кривой ухмылкой:
— Пытаюсь зажечь спичку.
Я фыркаю и возвожу глаза к безлунному ночному небу.
— Я имею в виду зачем?
— Я кое-что обнаружил. — Он зажигает огрызок белой свечи.
Я приседаю на корточки рядом с ним и откупориваю бутылку. Пытаюсь пить, не обращая внимания на нервный узел в животе. Правильнее было бы остановить его, сообщить, что я теперь знаю истинную цену спасения наших народов. Но я не помню, когда последний раз видела Кастиана таким оживлённым, таким радостным. Даже в детстве. Он перебирает свои вещи и достаёт знакомый медный купол, размером с его ладони. Альфаро.
— Я забрал его из руин замка, — признаётся Кас, ставя перфорированную полусферу на землю и чуть-чуть разворачивая. — Здесь от него никакого толка. Но прошлой ночью, когда я впервые увидел звёзды, то наконец-то понял, почему созвездие было мне незнакомо — о нём не рассказывают в Пуэрто-Леонесе.
Я прослеживаю его взгляд к небу. Миллионы звёзд мерцают, подмигивая нам, но одна ярче всех. Маринера. На неё мы ориентировались, пока плыли сюда.
— Мэриам назвала его Лапой Льва, — говорит он и усмехается. — Это созвездие соответствует месяцу рождения моей матери.
— Видимо, тебе было суждено родиться львом.
— Интересно, какие ещё тайны хранила моя мать.
— Только мёртвым известно.
— Я скучаю по ней. — Он забирает у меня бутылку и делает глоток. — Я не хочу скучать по ней, но ничего не могу с собой поделать. У меня столько вопросов, но я всё испортил, потому что был зол и творил ужасные вещи. Я всё думал о том, что сказал Лео в Малом Лузо. Теперь я вижу, что причиняю боль женщинам, которых люблю.
— Что ты имеешь в виду?
— Я оттолкнул Нурию, думая, что тем самым защищаю её. Я отказывался прощать собственную мать, потому что хотел, чтобы она страдала так же, как и я все эти годы. Я… Я не хочу причинять тебе боль.
— Мы все о чём-то жалеем, Кас.
Я убираю волосы, упавшие на его лицо, и он подаётся навстречу моей руке.
«…женщинам, которых люблю», — сказал он. И он любит меня, хотя прямо этого не говорил.
— Как ты думаешь, после того, как это всё закончится, — задумывается он, — мы сможем убедить Арги вернуться в королевство? Не навсегда, если ей этого не хочется, но чтобы поделиться своими знаниями с мориа, оставшимися там?
Мы.
— Когда придёт время, — говорю я, — мы сделаем всё, что от нас потребуется, ради наших народов.
Опираясь на колено, он наклоняется к медному альфаро и раскручивает его.
— Говори прямо, Нати, не увиливай.
Я прикусываю нижнюю губу и чувствую привкус вины за всё то, что мне не хватает духу произнести вслух.
— Я тогда неправильно выразилась, — признаюсь я, моё дыхание учащается. — Когда я просила тебя поцеловать меня, чтобы я могла забыться. Я не хочу тебя забывать. Я хочу впитать каждое мгновение, будь оно хоть жестоким, хоть идеальным — а у нас хватает и тех, и других. Когда я с тобой, в глубине души мне хочется, чтобы мы были другими людьми.
— Почему? — Он мягко касается моего подбородка, ловя мой взгляд. — Почему, Нати?
Разве это не очевидно?
— Потому что у нас с тобой нет будущего.
Он отводит глаза.
— Не факт.
— Факт. Давай не будем строить планов, Кас. Просто представим, что нам удалось создать безупречную иллюзию, я получила Клинок, мы спасли королевство. Что потом? Кем я буду для тебя? Ты станешь королём Пуэрто-Леонеса.
— Знаю, — мрачно отвечает он.
Я подавленно вздыхаю.
— Когда я с тобой, мне хочется забыть, что я девочка без рода, титула и земель. И прежде чем ты скажешь, что тебе всё равно, пойми, что всему остальному миру не всё равно. Твоему Совету не будет всё равно. Твоим союзникам не будет всё равно.
— Тогда я не буду королём.
Он произносит каждое слово медленно, но убеждённо.
— Кас…
Он берёт мои руки в свои и усмехается.
— Не ожидала таких слов от своего «злейшего врага»?
Я вспоминаю, как называла его в письме, в котором просила о помощи леди Нурию. С тех пор, кажется, прошла целая вечность. Мы переросли наши прежние тела и стали новыми версиями самих себя.
— Ты пьян?
— Это очень разбавленный сидр, — возражает он. — Нет, я не пьян. Мы на этом острове всего два дня, а я ещё никогда не был таким счастливым. Если не считать тех дней, когда мы были в Асестенье.
«Я ненавижу тебя».
«Я ненавижу тебя сильнее».
— Мы же только и делали, что ругались. — Мой голос дрожит от слабого довода.
— Мне нравится с тобой ругаться. Я люблю, когда ты не соглашаешься со мной. Поправляешь меня. Я… Мы можем остаться здесь, Нати. Или вернуть свой корабль и уплыть куда-нибудь, если тебе захочется. Я готов уплыть с тобой, куда скажешь.
— Из тебя так себе мореплаватель.
— Мечником поначалу я тоже был ужасным, но сумел же привести себя в форму, согласись?
А как же мориа и все те люди, что погибнут из-за войны, разжигаемой королём Фернандо? Как же Дез, Лео, Лейре? Как же Арги и пираты Сан-Пьедрас? Как же мы с Кастианом? Разве это не наш долг перед теми детьми, что прятались в потайных библиотеках и под кухонными столами во дворце? Я чувствую, как воспоминание загорается напротив моего сердца, свет просачивается сквозь шнуровку рубашки.
— О чём оно? — шепчет Кастиан.
— О тебе, Кас. — Я перебираюсь к нему на колени и разворачиваюсь. Мы сидим лицом к лицу, нас разделяют считанные сантиметры. Я пробуждаю воспоминания на своей груди — те, которые решила сохранить. Стягиваю через голову рубашку, и чувствую, как его взгляд ожигает мою обнажённую кожу. — Ты сказал, что поцелуешь меня вновь. По-настоящему. Так давай.
Раньше мне казалось, что я ураган, а Кас — его спокойный эпицентр. Что я землетрясение, а он — затишье перед тем, как разверзнется земля. Но когда он целует меня, то мы оба становимся всеми этими явлениями сразу. Поймав мою нижнюю губу, он слегка надавливает на неё, чтобы дать путь языку. Ветер холодит кожу, разгорячённую объятьями Каса. Его руки обводят мою талию. Я чувствую, как каждая моя клеточка пробуждается, тянется к нему, хочет оказаться ближе.
Когда Кас отстраняется, чтобы сделать вдох, у меня вырывается протестующий стон. Он смеётся, целуя меня.
— Я никуда не уйду. Я буду с тобой столько, сколько захочешь.
— Я хочу тебя навсегда, Кас.
Нежно целую его, запоминая каждую чёрточку пухлых губ и привкус соли на коже его шеи. Я хочу его навсегда. Но даже если он отречётся от семьи и трона, меня рядом не будет, и он имеет право это знать. Мой пыл сбавляется, но стоит Кастиану снять свою рубашку, как все мои слова испаряются, как тучи после дождя.
— Значит, я навсегда твой.
Он берёт меня за руку и целует ладонь. Я всегда отстранялась, когда так делал Дез, потому что боялась, что моя магия ему навредит. Но Кастиану я доверяю — всей душой я доверяю ему. Я провожу пальцем по обнажённой коже вдоль линии его штанов. Кас запрокидывает голову и бормочет ругательства в ночное небо. Я зачарованно смотрю, как его ресницы касаются щёк, как его губы приоткрываются при каждом вдохе. Это я вызываю у него такую реакцию.
Затем он прижимается лбом к моей груди, опуская меня на одеяло. Трава щекочет мои обнажённые плечи. На секунду мне вспоминается похожая ночь. Я чувствую запах зелёной листвы, слышу эхо бурлящей реки, как в ту ночь, перед тем как Кас забрал у меня Деза. Моё сердце вздрагивает от этой мысли и от того, как поцелуи Кастиана спускаются к моему животу. Я отгоняю прочь мысли о Дезе, но воспоминание совсем близко. Теперь оно ощущается иначе, и я понимаю истинное значение той ночи. Отчаянное желание близости с кем-то. Потребность удержать рядом. Я целую Кастиана с новой силой, боясь, что этот поцелуй может стать последним.
Скажи ему.
Королевство нуждается в нас. Скажи ему, что это не навсегда.
Но ничто не вечно, кроме земли, небес и моря. И даже они меняются. Звёзды движутся. Облака превращаются в нечто иное. Земля размывается, меняя форму. Кто будет помнить обо мне, когда меня не станет? Я пытаюсь представить мир, который воссоздаст Кастиан. После этой ночи. После меня.
Магия вспыхивает между нами.
Тёплое свечение альмана в моём кармане прорывается сквозь ткань. Я достаю камень, он очень горячий. Мы поднимаем глаза и оказываемся в моём последнем воспоминании — возле реки. Я оборачиваюсь: храма нет, а одно воспоминание перетекает в другое. Кас прижимает меня к себе, когда лес исчезает, а вокруг нас возгорается пламя. На мгновение я возвращаюсь в небольшую деревушку под названием Эсмеральдас. Горящий дом сменяется пылающими улицами Риомара, и это всё кажется настолько реальным, что Кастиан вскакивает на ноги, готовый сразиться с солдатами, но те только превращаются в дым, пробегая сквозь нас.
А вот мы в дворцовых садах, прячемся в изгороди. На земле лежит женщина, её золотистые локоны раскиданы по траве, а корона лежит в стороне. Она едва дышит. Её глаза красные, опухшие. Дворцовая стража поднимает её. Это воспоминание о матери Кастиана — единственный раз, когда я увидела её, будучи ещё маленькой девочкой во дворце.
Он отпускает мою руку, и чары рассеиваются. Иллюзия испаряется. Остаёмся только мы в темноте.
— Мы сделали это, — произношу я. Вместе наших сил хватило воплотить не одну, а целых четыре иллюзии.
— Да, сделали, — подтверждает Кастиан, разворачиваясь по кругу, пока иллюзия отступает, и слабое свечение храма и силуэт изгороди возвращаются на место. Одеяло у наших ног залито сидром, а воск свечи образовал лужицу на шерстяной поверхности. Я переплетаю наши с Касом пальцы, и он подносит костяшки к своим губам, всё ещё горячим от поцелуев.
— Мы не можем остаться здесь, Кас.
— Знаю. — Он притягивает меня к себе, окружая обещанием никогда не отпускать. Обещанием, которое ни один из нас не сможет сдержать. Он целует меня вновь. — Знаю.
Мы одеваемся и возвращаемся обратно в жилые помещения, чтобы разбудить нашу команду.