Император

Глава 10

Пекин

1 августа 1752 года

Михаил Илларионович Воронцов злился на себя, на китайцев, на бездельников из русской православной миссии, на всех. Сколько пришлось ему пережить, ранее стоявшему у трона Российской империи, унижений, лишений, усталости, столько за всю жизнь Михаил Илларионович не испытывал.

Дорога до Китая показалась бывшему вице-канцлеру чудовищно изнурительной. Ведь все познается в сравнении. Теперь та дорога кажется увеселительной прогулкой. Осунувшийся, сильно похудевший, Михаил Илларионович простоял месяц в Норчине, китайцы не давали разрешения на пересечение границы большому русскому каравану. После, когда уже и взятки были пограничной стражей получены и вроде бы как попировали вместе с таможенными чиновниками Поднебесной, караван был тщательно досмотрен. И на этот осмотр потрачено еще две недели. При этом русским запрещалось покидать свой караван, где очень быстро съедались запасы, собранные на переход до Пекина. Именно туда направлял Воронцов русских торговцев.

Нет, никакого Пекина не было. Русских «гоняли» вдоль границы, не разрешая удалятся в глубь Китая. Подобное унижение было бы воспринято русским вице-канцлером, как объявление войны, если подобное имело бы место в Европе, с Османской империей или в Персии. Но, тут… другой характер народа, иные обычаи, гордыня и пренебрежение интересами иных стран. Китайцы знали о том, что в торговом караване есть русский посол и специально издевались, испытывая терпение русских, или изучали степень допустимого, постоянно повышая уровень унижения.

Воронцов сжимал кулаки, но держал лицо, исполнял большинство из того, что требовалось. То поклонись портрету императора, то его отцу, переночуй в не самой лучшей комнате в трактире. И таких нюансов было много [с некоторым художественным вымыслом описываются перипетии английского посольства в Китае, примерно в это время, еще во время правления Хунли. Посольство в итоге ничего не добилось].

Насколько Воронцов испытывал решимость любыми способами, но добиться результата в переговорах, настолько он понимал позже, что ничего, кроме унижения, он в этой стране не увидит.

Когда Михаил Илларионович уже отчаялся, один из его людей, который был приписан к миссии от Тайной канцелярии, и об этом знал бывший вице-канцлер, убедительно попросил Михаила Илларионовича еще потерпеть. Российской империи нужны были сведения о такой мощном соседе, как Китай. Мощном с виду, но за красивым фасадом, опытный Воронцов видел будущий упадок страны.

Россия некогда подобное переживала. Полная изоляция, самодостаточность, слишком медленное принятие технических новшеств, как следствие — соседи начинали опережать и в военном, и в экономическом развитии. Но русские цари могли увидеть необходимость принятия опыта и технологий своих западных противников. В итоге, Петр Великий, ценой немалых жертв, дал мощный импульс к развитию России.

Китай при Айсиньгьоро Хунли выглядит величественной страной, разукрашенной разными красками. Вместе с тем, император считает свою державу самодостаточной, а торговлю с иными странами нужной только для того, чтобы больше серебра приходило в Китай, но никакого серебра из Китая уходить не должно. Это означало, что китайцы готовы продавать, но ничего не покупать, при том, что и эта односторонняя торговля ограничена лишь одним морским портом и прорвой условностей, замешанных на унижении.

Оказывалось, что отношения Китая с Российской империей даже более благоприятственные, нежели, к примеру, с Англией. Русские везут свои товары в Китай, продают меха, зерно, пусть в небольшом количестве, но раз в год, чего не может сделать та же Англия.

Так что Россия совершает обмен товарами, в отличие от других стран, а не только везет в Поднебесную серебро. Да, количество торговых караванов строго регламентировано и, как уже понял Воронцов, китайцы не собираются изменять текущее положение дел. Единственно, что потребовали, именно потребовали, без дискуссий и переговоров, скупщики русского товара, чтобы вместо иного привозили меха, прежде всего, калана.

Единственный, кто себя еще более или менее ощущал не обиженным в Китае, так это иезуиты. Однако, Воронцов, определив тенденции внутренней политики в Поднебесной, понимал, что, как только иезуиты достроят дворец, что сооружается в барочном стиле в Пекине, то и эти католики отправятся восвояси. Или иезуиты станут столь аморфным и незаметным явлением, как и русская православная миссия в Пекине.

— Арсений Владимирович, — обратился Воронцов к агенту Тайной канцелярии. — Что вы там все пишете? Поговорите же со мной, а то это пребывание на одном месте скоро окончательно сведет меня с ума!

— Извольте, Ваша Светлость, какого-либо запрета на общение с Вами и обсуждение сведений по Китаю у меня нет, — сказал Гурин Арсений Владимирович, привстал и подошел к сидящему на подушках в углу Воронцову. — Взгляните, Ваша Светлость!

Воронцов взял в руки листы бумаги, где симметричными рисунками иллюстрировались различные рода войск Поднебесной.

— Арсений Владимирович, вы считаете, что китайцы вообще могут составлять нам угрозу? — спросил Воронцов, но сразу же осознал, что, да, могут.

— Считаю, что при системе острогов и засечной черты, китайцы даже превеликим войском не смогут атаковать русские поселения и углубиться не по реке Лене, ни по иным водным путям, — уверенно отвечал Гурин.

— А я все же считаю, что они могут угрожать. Сколько армии у императора? Миллион, больше? Да! С вассальными монголами точно больше миллиона. Бойцы сильны, обучены. Помните, Арсений Владимирович, как нам показывали, как будто случайные войсковые учения? Вы же видели ту массу людей, замечу, организованных, совершавших быстрые перемещения и построения⁈ — Воронцов развел руками, приглашая собеседника парировать аргумент.

— Вот именно тот показной спектакль и уверил меня, что императорская армия, может быть, и сильна оригинальными бойцами, но мало, чем отличается от средневековой армии. Мне совершенно непонятно, почему император столь последовательно противится и мушкетам, и пушкам, предпочитая луки и мечи. Достаточно пятидесяти-шестидесяти пушек и два мушкетерских полка, чтобы остановить большую массу китайских солдат, — пояснял Гурин.

— В том и проблема, Арсений Владимирович, что граница с Китаем велика, а местами вовсе не определена, потому, где именно китайцы могут напасть, узнать не суждено, — сказал Воронцов, и чуть повеселев, добавил. — А не выпить ли нам?

— Ваша Светлость, — в комнату практически ворвался личный несменный слуга Воронцова. — Вам послание от императора.

Несмотря на то, что император изъявил желание видеть русского посланника, встреча состоялась еще через месяц после того самого приглашения. До того Воронцова провезли на не самой подобающей его статусу лодке по реке Хуанхе. Якобы властитель Китая находился где-то на природе и ждал русского посланника. Нет, не ждал, а Воронцова катали словно зверушку на показ разномастной публике, в основном, китайским чиновникам, некоторым из которых, сопровождающий Воронцова китаец предлагал поклониться. Михаил Илларионович лишь обозначал поклон, все еще веря в то, что увидит императора.

И вот она встреча. Перед русским посланником располагался в метрах не менее, чем пятидесяти, а то и больше, казалось, невзрачный, худощавый, с редкими волосами и редкой бородой император.

— Сын неба требует от России не только соблюдения Нерчинского договора, но и совместного удара по наглым зверям джунгарам. В остальном же Сын неба считает, что русские и так слишком много имеют, потому никаких улучшений или изменений в торговых отношениях не будет. Отныне Сын неба будет считать возможную торговлю с Россией только, если половина от положенного каравана будет загружена мехами. Сын неба все сказал! И не желает более вести переговоры, — провозгласил через переводчика подручный императора в то время, как сам властитель деланно смотрел в сторону, не замечая русского посланника.

Воронцову не дали сказать ни единого слова, брезгливо приняли дары, которых было на целое состояние, и сказали лишь то, что было произнесено в большом зале императорского дворца. Михаил Илларионович посчитал, что после встречи с императором, он сможет хотя бы поговорить с его сановниками. Ведь не должно же быть так, чтобы одна сторона диктовала свои условия и даже не хотела услышать, возможно, и выгодные предложения с другой стороны. Однако ни один из сановников не ответил на предложение о встрече, а еще через неделю пришло уведомление, которое, пусть и предлагало, но в ультимативной форме, отправиться Воронцову в Россию, либо сухопутным путем, либо через порт в Макао, где стоит Русский корабль. А также была приписка, что торговать с русскими и через караван, и посредством морской торговли возможно только при условии продажи русскими меха, предпочтительнее из которого будут шкуры калана, в меньшей степени песец и соболь. Иного же не привозить.

При том, что императору презентовались и красиво выделанные спички и шоколадные конфеты, самопишущие ручки. Но ничего не заинтересовало китайцев, которые, возможно, даже не пожелали ознакомится с дарами. Может, только сто шкурок каланов и приглянулись императору. В этой стране ценили самый плотный в мире мех.

Воронцову предстояла долгая дорога в Россию, возвращаться в которую он опасался ибо не выполнил ничего из того, что ему предписывалось. Единственный, кто вселял надежду на благополучное разрешение возможного недовольства императора был Арсений Владимирович Гурин, утверждая, что по Китаю собрано в достаточной мере информации, и в его докладе будет описано, насколько был профессионален и целеустремлен Воронцов.

*………*………*

Копенгаген

10 августа 1752 года

— Господа, вам не кажется, что это слегка комично, — сказал Адам Готлоб фон Мольтке. — Общество скажет, что мы не в театр пришли, а устроили Тайный совет рядом с императорской ложей.

— Господин обер-гофмаршал, а мне кажется, что общество будет думать так, как мы ему преподнесем свои мысли. А что до того, что наш разговор происходит в театре, так, господа, признаться, я ждал от нашего именитого драматурга Хольберга чего-то более интересного. Вот, к примеру, его пьесы про бездельников, безответственных политиков, ученых-дураков — это было свежо, вызывающе, смело, пожалуй, не хуже, чем у господина Мольера. А нынче Людвиг стал писать слишком мудрые для обывателя пьесы. Но, а для умных людей, смею надеяться, господа, таких, как мы, пьеса не достаточно глубока, — сказал Йоханн Хартвиг Эрнст Бернсторф.

По личной просьбе короля, три основных вершителя датских судеб, как есть на самом деле, или великолепных исполнителей воли монарха, как думает сам король Фредерик V, прибыли посмотреть последнюю пьесу драматурга Хольберга. Именно эти люди — Мольтке, Бернсторф, Шиммельманн –тот триумвират, который управляет государством. Датский король не то, чтобы страдает алкоголизмом, но уж точно, чем он не страдает, так это желанием работать. Фредерик красуется на публике, вполне сведущ в искусстве, в том числе театральном, хотя последнее можно поставить под сомнение уже потому, что пьеса, которой восхвалялся король и на которую пригласил трех своих фаворитов, просто ужасна.

— Господа, вам не кажется, что мы поступили слишком опрометчиво относительно посланника русского императора? — задумчиво произнес Мольтке, улучив момент, когда со сцены временно смолк ужасный крик одного из актеров.

— Сейчас уже кажется! Но того не вернуть. Что случилось, то произошло, — Сказал Шиммельманн.

— А вы, мой друг, еще больший философ, чем господин драматург, поставивший на сцене этот ужас, — пошутил Йоханн Бернсторф.

— Граф, а не Вы ли подослали этому Брокдорфу бретера, — спросил Мольтке министра иностранных дел Бернсторфа.

— Мой милый Адам, — игривость Бернсторфа никак не отступала. — Русский посланник, пожалуй, заслужил то, что произошло.

— Господин министр, — уже серьезным тоном, после небольшой паузы, пока оркестр великолепного Джузеппе Сарти не отыграл приятно звучащую мелодию, обратился Мольтке к своему, на данный момент старшему товарищу. — А не получится ли так, что в ближайшие недели вполне себе неплохой флот Российской империи появится в гавани Копенгагена? Замечу, господа, военный флот!

— Все может быть, — серьезно произнес Бернсторф. — пока этот юнец Румянцев не разбил Фридриха и речи не могло быть о том, чтобы русские хоть как-то проявили агрессию против нас. Сейчас уже и не знаю. Наша выжидательная позиция, даже при всех заверениях в дружбе и поддержке Франции и России не выдерживает критики ни у Людовика, ни у русского гольштинца.

Наступила небольшая пауза, в ходе которой зал недавно построенного Большого театра рукоплескал маэстро Людвигу Хольбергу. Скорее, потому, что и король соизволил похлопать в ладоши.

— Господа, не составите ли мне компанию проехаться в ресторацию, — предложил Бернсторф.

Это было вполне разумно, так как в ресторации весьма недурственно готовящий повар, пусть и русский, но от этого блюда не становятся хуже. Король обязательно поедет к своей очередной любовнице в окружении камердинеров, пажей и иных маловозрастных подхалимов, так что можно преспокойно пообщаться об управлении Датским королевством. В компании короля должен был быть и Мольтке. Иногда, чтобы поддерживать реноме королевского фаворита, ему приходится участвовать в застольях и не всегда умных, а порой и пошлых королевских развлечениях.

— Господа, вот теперь мы можем спокойно поговорить. Я выскажу свое видение проблемы и, если нам удастся понять друг друга, то я бы хотел, чтобы король не услышал никакой иной альтернативы, кроме той, которую мы ему предложим, — сказал Бернсторф и подобрался, превратившись, словно, в иного человека.

Теперь за столом сидел жесткий политик, государственный деятель с тяжелым взглядом, именно Бернсторф и может считаться сегодня первым человеком в Дании. Кому-то приходило на ум сравнение министра с таким величайшим деятелем Франции, как кардинал Ришелье. Иногда датчанина называли и кардиналом, дополняя образу некой цветовой гаммы — «красный, черный», а кто-то серым кардиналом обозвал.

— Итак, господа, — министр выпил газированной сладкой воды, в последнее время необычайно дорогой в Дании из-за ограниченных поставок из России. — У нас два варианта. Первый — на меня вышли англичане и весьма убедительно просят в случае чего не препятствовать проходу английского флота через наши проливы.

Берсторф удостоился недоуменных взглядов от своих собеседников. В датском правительстве наибольшее предпочтение отдавали французам, которые сейчас воюют с англичанами. В то же время русские могут при желании дойти до датских земель и сухопутным коридором. Так что тут теневая поддержка от Англии лишней не будет. Англичане и сами не заинтересованы в том, чтобы внешне хоть как-то наладить отношения с Данией, но политика она такая — если нужно что-то, то хоть с чертом договаривайся, но сделай.

— Я с вами не соглашусь, господин министр. Сепаратными доверенностями с англичанами Вы поставите под удар наше отечество, — возразил Шиммельманн.

— А оно не под ударом, отечество наше? Вы же знаете, что гольштинец сообщил о намерениях вернуть нам деньги, уплаченные нами за Гольштинию и Шлезвиг? Это завуалированное объявление войны. Что в этом случае нам делать? Датский флот силен, но достаточно ли его, чтобы сдержать русских, уже прочувствовавших вкус побед? С английским же флотом мы можем не опасаться, что русские будут угрожать с моря. Что касается нападения с земли, то я уже разговаривал с австрийским послом и тот заверил, что Австрия не позволит России развязывать новые очаги в итак горящей Европе, — министр иностранных дел выдохнул и залпом осушил стограммовую рюмку с абсентом.

— И все же, если англичане пройдут проливы, то нас может ожидать разрыв с Францией, — возразил Мольтке.

— И тут, господа, вы не правы. Французы как раз-таки не против такого стечения обстоятельств, при котором часть английского флота будет отвечена на дела в Балтике. Единственная заминка, как бы это странно не звучало, — это Швеция, — министр иностранных дел слегка скривился, он откровенно шведов не любил, часто идеализируя датское прошлое, когда вся территория Швеции принадлежала его стране.

— А почему Швеция? — спросил уже слегка захмелевший Шиммельманн, на него абсент действовал моментально.

— Да потому, мой милый друг, что это феноменально, когда злейший враг России, Швеция, отказывается от того, чтобы этого врага пощипали, — ухмыльнулся Бернсторф.

— Я правильно понимаю, что вы хотите разрешить англичанам пройти через проливы? — спросил Мольтке. — И тем самым поссориться с русскими. Мало нам, что гольштинец уже начинает нервничать из-за ситуации в Киле и с его посланником?

— Как вы могли такое подумать, Адам? — делано возмутился министр. — Англичане прорвутся через наши проливы, а мы будем в них стрелять. Мало того, пошлем в Россию человека с извинениями за недоразумение с Брокдорфом и с просьбой о военной помощи в случае нападения англичан.

— Мы будем в англичан стрелять, но обязательно промахнемся? — догадался о сути политической интрижки Мольтке. — А в случае морского сражения между англичанами и русскими при условии весьма ослабленного шведского флота…

— Да, мой друг, вы правы. Дания, пусть и временно, но будет иметь самый боеспособный флот в Балтийском море. Вряд ли нам тягаться с русскими. У меня вообще складывается впечатление, что они нашли философский камень, и сейчас делают золото даже из грязи, которой полно на их дорогах. Если бы Дания позволила себе такое строительство флота, то, пожалуй, Дании уже не было бы, столько денег на флот нет ни у одной страны. Может только у Франции и Англии. Но они уже давно морские и все равно не тратят такие средства на строительство новых кораблей. Да мы сами строим корабли русским! — Бернсторф своим тяжелым взглядом посмотрел на собеседников. — Господа, так вы поддержите меня, не станете короля отговаривать от подобной затеи?

— Господин министр, признаться, я опасаюсь русских, но прекрасно понимаю, что ослабить Россию нынче необходимо, но не злить зверя в его берлоге. Пусть медведь поспит, пока не пройдет охотник через датские проливы. Но Брокдорфа нужно подлечить и отпускать в Россию с чем-нибудь хорошим — заверением дружбы, обещанием, что разберемся в ситуации в Киле и прочим-прочим. Внешне все должно выглядеть так, что мы стремимся наладить отношения с Россией.

Русского посланника Брокдорфа откровенно подставили. Сначала хотели его напоить, познакомить с нужной дамой, но на удивление этот человек вел себя почти пристойно, лишь по вечерам позволяя немного расслабиться и выпить. Ну, а расслабленный человек иногда может сказать что-то не то, тем более, если этот человек гольштинец и ненавидит датчан. С послами дуэлировать категорически невозможно, но Брокдорф не представился послом, не являлся и посланником. Он был лишь дворянином, исполняющим посреднические функции между одним монархом и другим. Поэтому опытный бретер под надуманным предлогом, но в крайне оскорбительной форме, смог выбить из Брокдорфа вызов на дуэль. Сейчас курьер русского императора ранен, отлеживается в одном из домов пригорода Копенгагена. А сделано было все это лишь для того, чтобы как можно дольше оттянуть датский ответ императору России.

*………*………*

Петербург

25 августа 1752 года

— Господин Шешковский! — я открывал Государственный Совет докладом главы Тайной канцелярии.

— Ваше императорское Величество, господа! — Шешковский открыл свою большую черную папку.

Казалось, что ее невозможно удержать навесу, но Степан Иванович не показывал никакого дискомфорта от необходимости лишь в одной руке удерживать увесистую папку.

— К нам поступили сведения, что в Англии, в портах восточного и юго-восточного побережья готовится к выходу флот. Нацеленность английских эскадр, пусть это и держится в тайне, — Балтийское море. По не слишком достоверным расчетам англичане способны, без отрыва от французского направления, выставить не менее пятидесяти кораблей, из которых до десяти линейных кораблей, порядка пятнадцати-восемнадцати фрегатов. Есть сведения о том, что прусский флот зашел в порты и дополнительно оснащается и пополняется абордажными командами. У меня все, если потребуются дополнения, я готов их предоставить, — сказал Шешковский и деловито закрыл папку.

— Спасибо, граф, уверен, у собравшихся господ членов государственного совета возникнут вопросы, и вы на них ответите. Пока, господа, нам нужно обсудить сам факт возможного противостояния с Англией. Попрошу сперва высказаться первого министра, — я посмотрел в сторону Ивана Ивановича.

Нелидов степенно встал, обозначил легкий поклон в мою сторону, выдержал небольшую паузу и начал говорить.

— Ваше Величество, господа! Я не могу рассуждать о готовности русского флота и забирать слова у генерал-адмирала Михаила Михайловича. Однако, с политической стороны хотел бы отметить, что я не предвижу действительной войны с Англией. На мой взгляд, Георг Второй, напротив, собирается выгадать наилучшее положение перед вероятными переговорами. Насколько стало общеизвестно, — Нелидов посмотрел в сторону Шешковского, который, как я знал, секретно предоставил Иван Ивановичу Нелидову эти самые «общеизвестные» сведения. — Англия потеснила французов и в Индии и в Канаде, кроме того, война съела много английских денег и они уже печатают новые, которые становятся менее ценными.

Агентурная сеть за рубежом работала все лучше и лучше. Щедрость финансирования, нелинейные подходы в вербовке, в том числе через шантаж и женщин, давали отличные результаты. Много еще предстоит сделать в этом направлении, но точка опоры, с которой можно развивать внешнюю разведку, как я это вижу, выстроена [в РИ Шешковскому также удалось создать весьма обширную агентурную сеть за рубежом, на некоторое время лучшую в Европе, по крайней мере, соперничавшей с английской].

— Я тоже, господа, считаю, что англичане не пойдут на долгосрочное противостояние с нами. При том, как мне докладывают, английские торговцы зафрахтовали товары. Сие означает, что они оплатили то, что получат только весной следующего года. Из чего следует, что англичане к весне рассчитывают решить все споры, по меньшей мере, с нами. Однако, подобное не исключает атаки английского флота на русские корабли, — высказался я.

— Ваше Величество, я с Вами соглашусь, но, простите мою вольность, не совсем, — я развел руками, улыбнувшись, мол «давай, уж говори, Нелидов». — Подобное, когда англичане скупают всю предлагаемую к продаже пеньку, канаты, иные товары, частью оплачивая их загодя, может быть для отвлечения нашего внимания.

— Может быть и так, — удовлетворенно говорил я, мне понравилось, что Нелидов мыслит столь широко, предполагая английские уловки. — Только англичане так устроены, что деньги по ветру не кидают, даже, если это тяжелые серебряные монеты. Более четырех сотен тысяч рублей проплачено за товары, которые будут доставлены ранее ледосхода… Вместе с тем, не следует отвергать любые измышления и уловки островитян. Господин министр внутренних дел? Вам есть что добавить?

— Ваше Величество, господа! — князь Трубецкой встал, что далось ему с некоторым усилием. — Я так же считаю, что англичане не способны к продолжительной войне. Усилия Георга II были направлены в Америку и Индию. Те сообщения, что приходят оттуда, говорят, что в Индии Англия добилась желаемого, в Америке улучшила свое положение.

— Не соглашусь с вами, князь, французскую крепость Пондичерри англичане так и не взяли. Еще неизвестно, как закончилось сражение за Чандернагор, — возразил я.

Действительно, в современных мне реалиях успехи англичан выглядят внушительно. Но я-то знал, что в иной истории французы то ли были вообще выбиты из Индии, то ли столь ослаблены, что не смогли более содержать колонии в этом регионе. Также войска Людовика XV потерпели в иной реальности поражение и в Канаде. Сейчас же французские форты успешно отражают атаки англичан на востоке Квебека. При том, что у красномундирников явно не хватает сил для решительного рывка. Так что противостояние в колониях, при несомненном успехе Англии, перерастает в менее ожесточенный позиционный конфликт. Обе страны, скорее, уже тяготятся войной и понимают бессмысленность борьбы на данном этапе. Может быть красотка Помпадур прислушалась к моим увещеваниям, и Франции удалось лучше подготовиться к колониальной войне?

Вообще складывается четкое убеждение, что война не станет не семилетней, не даже трехлетней, и вина в этом лежит целиком на мне. И что тогда думать, если через месяц-другой участники конфликта начнут заявлять о необходимости мирной конференции? Только одно — нам необходимо будет готовиться к новой войне! Но пока нужно решать оперативные задачи, пусть и не забывая о стратегических.

— Хотелось бы выслушать и наш флот, — я посмотрел в сторону генерал-адмирала Михаила Михайловича Голицына.

— Ваше Величество, господа! — Голицын с большим проворством, нежели ранее Трубецкой, встал со своего стула. — Я откажусь от бравурных слов о том, что российский флот выполнит любые задачи. Это и так должно быть понятно, иного выбора, чем славить русское оружие, у нас нет. Вместе с тем, Ваше Величество, уверен, что англичане выбирают наиболее удачное для них время прохождения в Балтийское море. Это должно произойти не ранее конца сентября этого года, и время будет зависеть от того, сколь скоро Финский залив покроется льдом. Данное природное обстоятельство будет сковывать часть нашего флота и не позволит всемерно оказывать сопротивление действиям Англии. Посему считаю, и это суждение не только мое, что Англия может избегать крупного сражения и производить частые смены кораблей, которые начнут действовать на наших путях и мешать взаимодействию с войсками.

— С чего вы, Михаил Михайлович, считаете, что англичане не будут действовать большими эскадрами? — спросил я, хотя уже сам догадывался, в чем будет заключаться ответ, но пусть его озвучит тот, кто ответственен направление.

— У Англии не должно быть ни одного порта приписки, если датчане в открытую не поддержат английский флот, — ответил Голицын.

— А как же прусские порты? — встрял в обсуждение генерал-фельдмаршал Петр Александрович Румянцев и получил укоризненный взгляд от присутствующего здесь же Петра Семеновича Салтыкова.

Мне пришлось провести несколько бесед, как с генерал-фельдмаршалом Салтыковым, так и с генерал-фельдмаршалом Румянцевым. Действительно, получалось, как будто мое решение отозвать Салтыкова и назначить командующим, как многие считают, любимчика Румянцева-Закавказского, выглядело не совсем честно. Хотя, о какой честности можно говорить, когда речь идет о важнейшей битве, что могла предрешить исход всей войны? И я не хотел забирать славу у Салтыкова, достаточно пожилого человека, а лишь желал продолжать взращивать ту когорту военачальников, которая во время моего правления способна будет решать любые задачи. Вместе с тем я даже не потребовал, а попросил Салтыкова поучаствовать в деле становления Петра Александровича как, я на это очень надеялся, первого из плеяды непобедимых русских полководцев. Будь на месте Салтыкова достопамятный Апраксин или ныне здравствующий Александр Борисович Бутурлин, то я нажил бы себе недруга, возможно, и заговорщика. А Петр Семенович повздыхал, но взял опеку над Румянцевым, который, пусть и генерал-фельдмаршал, но вряд ли дотягивает до этого звания даже с учетом явного полководческого таланта.

— Так что предлагаете, Михаил Михайлович? — спросил я у Голицына.

— Первое, Государь, — это срочно сформировать эскадру из Архангельска и перевести ее в Пиллау или под Кенигсберг, — начал предлагать генерал-адмирал, но я его перебил.

— И тем самым мы ослабим Архангельск, который также может быть подвергнут английской атаке, — сказал я немного раздраженно, не хотелось бы, чтобы мы принимали только лишь линейные решения, которые от нас и ждут.

— Посмею возразить Вашему Величеству. Совершенно недавно были спущены на воду с архангельских верфей два линейных корабля, один фрегат, также на ремонте стоят еще три корабля. В течение месяца все перечисленные мной корабли уже могут формироваться в новую архангельскую эскадру, при том, что состоялся выпуск мичманов и гардемаринов. Позволю себе заметить, что в Архангельске, а также и в Соловецком монастыре размещены батареи орудий, кои Вы, Ваше Величество, видели на последних спущенных на воду линкорах петербуржской верфи, — докладывал Голицын, как показалось, с неким вызовом, видимо, настраиваясь со мной дискутировать.

— Подобное может изменить мое отношение к вопросу отправки ныне действующей Архангельской эскадры в Балтийское море. Жду от вас, генерал-адмирал, доклад в цифрах, именах командующих и вашим видении возможностей формируемой Второй Архангельской эскадры, — я оглядел присутствующих с некоторой укоризной. — И почему, господа, никто не задается вопросом, как вовсе островитяне намерены пройти через датские проливы? Дания же наша союзница, пустая, невоюющая, но союзница.

— Позволите, Ваше Величество? — подал голос Нелидов.

— Прошу!

— Я убежден, что датчане открыто разрешать проход не станут. Вместе с тем, стремление Дании обходить стороной любое противостояние, не смотря на союзнический долг, возобладает и они пропустят английскую эскадру, — высказался Иван Иванович Нелидов.

— Я убежден, господа, что случится некий спектакль, в котором даже прозвучат пушечные выстрелы. Складывается картина, что Дания заранее просит прощения за проход английской эскадры. Именно так я могу объяснить то, сколь много в последнее время заверений с датской стороны об их благосклонности к моей державе, — я посмотрел в сторону сидящих рядом Румянцева и Салтыкова. — Как думаете, господа, каковы наши возможности провести демонстрацию силы на земле?

— Позвольте отбыть, Ваше Величество, в расположение войск, — выпалил Румянцев.

— Граф, вы считаете, что генерал-аншеф Юрий Григорьевич Ливен с поставленными задачами не справится? — спросил я с нотками укоризны.

— Простите, Ваше Величество, безусловно, и сам генерал-аншеф способен выполнить Вашу волю, Государь. Кроме того, Юрий Григорьевич располагает умелыми и решительными офицерами, которым можно поручить важные дела, — сказал, несколько винясь за вспыльчивость, Румянцев.

— Господа, жду от каждого доклад. Не забывайте, что в ваших ведомствах есть люди, которым за их работу идет оплата из казны, посему перепоручайте, но перепроверяйте, — я улыбнулся, тем самым стараясь разрядить обстановку. — А теперь, господа, поговорим о деньгах, для чего я пригласил господина Рычкова, который, оказывается, весьма сведущ в делах экономии.

День был насыщенным, я преизрядно устал, однако, вечернюю тренировку не пропустил. Недавно от Василия Петровича Капниста, действовавшего до сих пор на ниве успокоения закавказских народов, был прислан один интересный персонаж, некогда казак-некрасовец, который оказался очень искусным бойцом, владеющим рядом таких ухваток, что я, считавший себя искушенным рукопашником, оставил казака-отступника на некоторое время рядом с собой. При том держать рядом потенциально нелояльного бойца не хотелось. Потому я поспешил лично взять у Никодима несколько уроков, чтобы быстрее отправить того в формируемый отдельный батальон закавказских казаков. Именно так я повелел именовать бывших некрасовцев.

Я лежал в кровати и думал, как завтра постараться выделить время Якову Штеллину и поприсутствовать на его уроках с моими детьми.

— Ваше Величество, к Вам великая княгиня Екатерина Алексеевна. Прикажете, что-либо ей ответить? — спросил дежуривший этой ночью у моей спальни слуга.

— Пустите, чего уж там! — сказал я усталым голосом.

— Петр, можно к тебе? — спросила Екатерина.

— Ты уже здесь!

— Мне холодно и одиноко, позволь побыть с тобой рядом, — произнесла Катя, опустив глаза в пол.

— Ложись рядом, ты же не начала храпеть во сне?

— Пока нет, — улыбнулась Катерина.

И мы уснули, просто, на разных краях большой кровати, отвернувшись друг от друга, опасаясь что-либо большее говорить.

А наутро, совместно позавтракав, обсудив общие намерения посетить уроки детей, разошлись по своим делам. Сегодня днем Якова Штеллина ждет серьезная экзаменация от главных родителей империи. Но я уверен, что наши дети покажут достойные для своего возраста знания и воспитание.

*………*………*

Прага

27 августа 1752 года

Искандер сжимал эфес своего ятагана, с силой, до хруста костей. Лицо воина не проявляло никаких эмоций, он улыбался, но глаза… они предательски слезились. Можно было бы списать наличие влаги на щеках на дождь, но стояла жаркая и сухая погода. Сильный мужчина улыбался, но плакал.

Сегодня утром 27 августа 1752 года началось грандиозное сражение у местечка Кениггрец. Может это поселение и можно было считать городом, но после Тридцатилетней войны некогда немалый населенный пункт так и не смог разрастись до размеров, когда можно было бы с уверенностью называть это место многолюдным. Вместе с тем, именно здесь прусские войска окапались.

Если бы кто-нибудь из современников Первой мировой войны присмотрелся к тем фортециям, что возвели пруссаки в этом месте, то никакого сомнения не было бы, что оборонительные сооружения соответствуют условиям войны с использованием тяжелой артиллерией. Окопы были вырыты практически в полный рост, валы, рвы, рогатки, флеши, ретраншементы, все это давало возможности прусской армии надеяться на успех оставить территории за собой. И так было по всей линии обороны на подступах к Праге. Генералы Фридриха не имели возможности качественно контролировать Богемию, пока австрийские войска Дауна и Брауна не разбиты. Поэтому оборона концентрировалась не слишком далеко от Праги. Тут присутствовали и соображения логистики, так как к столице Богемии были проложены весьма неплохие дороги, по котором споро снабжалась прусская группировка войск в оккупированной провинции.

Каких-либо хитроумных тактических приемов австрийцы не использовали, если не считать тактику использования масс [тактический прием австрийских войск времен наполеоновских войск]. Данная тактика помогала нивелировать не слишком хорошую подготовку австрийских солдат. Дело в том, что тактика масс помогала хоть как-то маневрировать не умеющими быстро строится солдатам австрийских войск. По сути, это каре, но с той разницей, что внутри построения не пространство, а масса людей. Вполне умно, но менее практично, относительно действительно выученных солдат Фридриха.

Когда началось сражение, австрийцы смело пошли на штурм прусских позиций. Искандер даже уверился, наблюдая атаку союзников, что пруссаки не выдержат и их полки будут смяты. Однако, войска Джеймса Фрэнсиса Эдварда Кейта, которого король Фридрих направил в Прагу ранее, держали свои позиции вопреки всему. Стойкость прусского солдата стала неожиданностью для австрийцев. Да все знали, что пруссаки сильные воины, но чтобы вот так цепляться за землю, которая явно не твоя?

Пять раз войска Дауна штурмовали австрийские позиции, которые столь грозно огрызались, что стало ясно — австрийцы скоро сточатся. Тогда генерал-фельдмаршал Даун обратился к своему русскому коллеге Броуну за помощью.

— А чем нам поможет союзник? — спрашивал австрийский фельдмаршал Броун русского генерал-аншефа Броуна.

— Всем, мой любезнейший племянник! Всем! — отвечал своему родственнику Юрий Юрьевич.

— Ну? Дядюшка! — нетерпеливо вопрошал племянник.

И русский генерал-аншеф отдал тот самый приказ, суть которого состояла в том, чтобы русский корпус, всеми силами, ударил по центру прусских позиций и взял их.

Юрий Юрьевич упивался от возможностей своего положения. Он сильно завидовал своему племяннику, который на австрийской службе добился уже высшего чина в армии. Да и то, как была устроена австрийская армия, какие были взаимоотношения среди офицеров германской императорской армии, все нравилось Броуну. Юрий Юрьевич даже подспудно ловил себя на мысли, что он с намного большим удовольствием служил бы Марии-Терезии. Вероятно, он попросит своего племенника об оказании протекции, чтобы поступить на австрийскую службу. Ну и отличной заявкой и проверкой на лояльность стал приказ русскому корпусу атаковать лоб в лоб пруссаков.

Это была «мясная атака». Аварцы, черкесы, чеченцы, дагестанцы, грузины, бакинцы, много еще представителей различных народов Кавказа, как и Новгородская дивизия, семь тысяч иррегулярных войск башкир и казаков, всех послали на штурм оборонительных укреплений. И ослушались приказа только три башкирских сотни, они попытались удрать, но тут же были настигнуты австрийскими гранычарами и взяты, под арест.

Безумный приказ выполнялся. Дикая дивизия приблизилась к оборонительным позициям пруссаков на расстояние пистолетного выстрела, но… не успели воины разрядить свои пистоли, как со стороны прусских укреплений прогремели пушечные выстрелы и первые ряды напирающих «диких» выкосило, словно острой косой. Последовали ружейные выстрелы и опешившие горцы понесли еще большие потери. Искандер, наблюдая полный разгром своей дивизии, выдвинулся вперед и уже хотел погибнуть, но в бою. Генерал-майор Искандер спрыгнул со своего скакуна, решительно направился к прусским позициям, переходя с шага, на быстрый шаг, бег трусцой, разгоняясь по мере приближения к неприятелю. Пруссаки стреляли, пули свистели рядом с командиром Дикой дивизии, Искандер ничего не замечал, он шел умирать. Лишь одного боялся бывший янычар, что пуля его остановит и Искандер не сможет убить ни одного врага.

Именно этот пример командира и сделал возможным продолжить атаку на прусские позиции. Искандер не замечал, но, как только он сделал шаг навстречу своей смерти, рядом с ним встали его заместители, на полшага отставая от командира. Когда Искандер переходил на быстрый шаг, рядом и позади его было уже не менее двух сотен бойцов, в тот момент, как командир «диких» перешел на бег, вокруг его, с боку, сзади, бежала тысяча воинов. Наблюдающие отчаянную атаку Дикой дивизии русские офицеры Новгородской дивизии, страшась казаться трусливыми, поспешили примкнуть к «диким», дополняя русскую атакующую массу до семи тысяч. Разворачивались уже и те солдаты, которые успели показать спину неприятелю. Спешивались башкиры и бежали на валы фортеций, перепрыгивали через рвы, срываясь вниз.

Мертвецы шли вперед! Инерция атаки была такова, что уже умирающий воин заваливался лишь тогда, как перестанет стучать пылающее огнем сердце истинного воина. Стреляли прусские пушки, картечь продолжала брать свою кровавую жатву, разряжали свои штуцера прусские егеря. Но они, эти мертвецы шли! Стеклянные глаза, целеустремленное и решительное движение — это пугало даже вышколенных прусских солдат.

Встретились две силы, два характера, два полюса. Рубка, которая началась на прусских ретраншементах отличалась необычайной жестокостью. Австрийские офицеры смотрели в свои зрительные трубы, силясь сдерживать рвотные позывы, даже опытные командиры и те не видели столько жестокости. Кровь, оторванные конечности, вспоротые животы, отрубленные головы. Дикая дивизия умирала, но оставляла о себе такую славу, что этими воинами начнут пугать детей.

Прусские гренадёры, элита королевских войск, они еще не встречали достойных себе противников. Этим воинам внушали, что в мире нет силы, которая могла бы сломить волю лучших солдат Фридриха. И до сегодняшнего дня так и было. Но вот эти дикари, которые, если уже и умирали, но падали на врага, чтобы накрыть того своим телом, замедлить, или попытаться хоть какой причинить ущерб врагу.

И пруссаки дрогнули, они отошли. Организованные отряды гренадёров заняли вторую линию обороны, которая располагалась в шестистах метрах, оставив первую линию.

— Мы вытеснили неприятеля только лишь на иные позиции, нынче пруссаки пойдут в атаку и нам нечем будет им ответить, — констатировал премьер-майор Светин Кирилл Иванович, старший из оставшихся в живых офицеров Новгородской пехотной дивизии.

— Вы правы, но оборонится будет легче. Да и подмога должна когда-нибудь подойти. А пока приказывайте развернуть прусские пушки по фронту и зарядить их картечью! — командовал Искандер, ставший наиболее старшим офицером в русском корпусе, если не считать генерал-аншефа Броуна, пьющего в это время кофе и принимающего поздравление прусских коллег.

Потом были два штурма со стороны прусских позиций. Остатки русского корпуса отбили попытки пруссаков вернуть первую линию обороны. Кейту пришлось вводить в бой свои резервы, чтобы не допустить прорыва своих позиций по центру.

Только в конце дня, когда стало смеркаться и сражение замирало, чтобы завтра разразится с новой силой, к оборонительной линии, которую удерживал Искандер, стали пребывать австрийские войска.

В живых из всей почти двенадцатитысячной Дикой дивизии в строю осталось только две тысячи пятьсот человек. Да, еще сотен пять вернуться после излечения, но таких катастрофических потерь нету в сумме у всех австрийских войск. Если прибавить еще три тысячи потерь у башкир и более половины от числа солдат в Новгородской дивизии, то получалось, что именно русский корпус своими жизнями не сделал возможным победу Австрии, но избавил ее от позорного поражения.

Но, кто так скажет? Тем более, что русский генерал-поручик поздравлял своего племянника и генерал-фельдмаршала Дауна с великой победой. Искандер душил в себе порыв скрутить шею этому предателю, который лишь для того, чтобы угодить австрийцам положил более двенадцати тысяч воинов Российской империи. Бывший янычар прекрасно понимал, что убей он сейчас Броуна, то и русский император не узнает правды о произошедшем. Кроме того, Искандер теперь будет жить только для того, чтобы видеть смерть того, кто послал Дикую дивизию умирать и не поддержал ее, когда «дикие» решили жить. Жить в веках, в памяти народа. И он, Искандер должен этого добиться.

Сильный мужчина улыбался, но плакал, до хруста костей сжимая эфес ятагана, перекрасившегося в красно-алый цвет.

*………*………*

Киль

15 сентября 1752 года

Григорий Андреевич Спиридов стоял на мостике флагманского корабля и пил кофе. В последнее время адмирал пристрастился к этому напитку. Две недели назад Спиридову поступил приказ выдвигаться усиленной эскадрой к городу Киль и заняться свободным поиском прусских кораблей. Неприятельский флот, по всем данным, не приставлял серьёзной помехи для действий уже опытных русских мореходов. Поэтому, ранее, Григорий Андреевич нисколько не переживал за исход своего мероприятия. Теперь ситуация изменилась.

Пришли сведения, что через датские проливы прорвался английский флот. Цифры о составе английских кораблей рознятся, но это эскадра по крайней мере сопоставимая численно спиридовской. Тут адмирал немного, но стушевался. Было у него некоторое предубеждение о силе английского флота, который в последние полвека выигрывал все наиболее значимые свои сражение, как с голландцами, так и с французами. Однако, Григорий Андреевич быстро взял себя в руки и еще раз прошелся по палубе большого линейного корабля «Елизавета Петровна», который был спущен на воду только полгода назад и строился из хорошего сухого дерева, получая наилучшее оснащение.

Больше всего Спиридов уповал на пушки, которые получили во флоте прозвище «груши». Мощнейшие орудия, которые способны бить в полтора раза дальше обычного вооружения, в том числе и английского. Таких орудий на «Елизавете» было шесть.

Русская эскадра своим появлением вызвала переполох в Киле. Датчане, по сути, управлявшие городом, несмотря на его свободный статус, даже попытались выразить какие-то там претензии. Но такие политические шаги были купированы Спиридовым и текстом договора с Данией о статусе Киля, как и довольно жестким отношением к парламентерам. Русский флот, если нужно будет, обязательно начнет и высадку своих команд в город и станет на ремонт, или станет закупать провизию. В принципе, так все и случилось. Неделю русские корабли пробыли у Киля. В это время в городе резвились русские моряки, и работали агенты русской Тайной канцелярии, выясняя суть дела о том, как и по какому праву в Киле стали оттирать русские представительства.

И вот адмирал Григорий Андреевич Спиридов вновь в море и ищет уже не прусский флот, а английский.

— Паруса! — прокричали на флагмане. — На «Святителях» заметили паруса!

— Командуйте «всем собраться», — сказал адмирал, деловито, не показывая своего волнения, отпивая с чашки совершенно остывший кофе.

— Как думаете, Дмитрий Иванович, — обратился Спиридов к капитану флагмана. — Решаться англичане на атаку? Нам их нельзя пропускать в Балтику!

— А для чего они тогда здесь? — ответил вопросом на вопрос капитан. — Простите, Григорий Андреевич. Да, бой будет! Или не будет, но мы должны быть к нему готовы!

— Вот то-то и оно! Будет, не будет! У нас главное преимущество — это «груши». Не нужно подпускать неприятеля близко, на расстояние выстрела их пушек! — размышлял вслух Спиридов.

Десять минут, или более того, адмирал был в себе и думал, как поступить. Только одно действенное решение приходило на ум — нужно подставится. Но сделать это так, чтобы иметь шанс для отдельного корабля победить и в этой ситуации. И такие корабли в составе эскадры были.

— На «Святителях» много картечниц? — спросил Спиридов, хотя и сам знал ответ на этот вопрос. — У них еще и сильная команда абордажников, причем часть имеет револьверы. Мы хотели использовать этот корабль для ближнего боя. Вот пусть и повоюет. Командуйте «Святителям» оставаться на месте и готовится к ближнему бою. Всем остальным приказ прежний.

Англичане выстраивались в боевую формацию. Было видно, что островитяне собирались атаковать сходу. Но это могло означать в то же время и то, что роял неви хочет спровоцировать русских, чтобы после иметь оправдания своей агрессии. Война между Россией и Англией не объявлена ни одной из сторон, несмотря на то, что через систему союзов и альянсов, страны все равно фактически в состоянии войны.

Еще сорок минут тягостного ожидания и события пошли вскачь! Два английских фрегата обошли «Святителей» с двух сторон с открытыми для выстрелов пушками. Англичане не стреляли, но у русских канониров, видимо сдали нервы, так как Спиридов не мог объяснить здравым смыслом то, что русский линкор ответил только одним выстрелом, но не в сторону, а, как есть, картечью по палубе. Столь кучно летели стальные шарики, что английская команда одного из корабля, недосчиталась сразу до десяти своих моряков.

— Вперед! Выход на расстояние выстрела «груш» и поворот под залп правого борта! — командовал капитан флагмана.

— Капитан! Прикажите вывесить команду «делай, как я, с отходом», — скомандовал адмирал.

Спиридов теперь понимал, что сражение уже идет и нужно сразу же использовать свои преимущества, выбивая английские корабли до момента открытия ими ответного огня.

Григорий Андреевич взял себя в руки, «включил» режим деятельного и решительного флотоводца и не стал акцентировать внимание на том, что английских вымпелов численно больше, чем в русской эскадре. Англичане уважительно привели в Балтику столько кораблей, чтобы сравняться числом с русским флотом. Это было уважение или даже страх. Еще не было таких конфликтов, где русские воевали бы с англичанами на море, если не считать того давнишнего инцидента с английскими каперами у Мадагаскара. Зря все же генерал-адмирал Голицын не позволил взять Спиридову больше кораблей, теперь русские в меньшинстве. Семь линейных кораблей, при двенадцати фрегатах, семи галер, и еще десяти иных вымпелов — вот сила, которой располагал Спиридов. Против восьми линкоров, но двадцати двух фрегатах и еще с два десятка разных кораблей у англичан.

— Выстрел! — прокричал капитан флагмана, держась на перила из-за того, что разворот оказался резким.

— Одно попадание! — прокричал один из мичманов.

Даже одно ядро такого мощного орудия, как «груша» может стоить неприятелю корабля, так как способно бить аж на вылет. Другие корабли первой линии так же вполне удачно отстрелялись дальнобойными орудиями, жаль только, что такие пушки были только на четырех русских линкорах.

— Всем отход! — скомандовал Спиридов, потом подумал и спросил. — Капитан! Есть ли у Вас на корабле такой мастер, который точно положит ядро?

— Есть Ваше превосходительство! — с гордостью отвечал капитан.

Спиридов решил помочь «Святителям», который уже сцепился с английским кораблем и, как наблюдал адмирал, русские не оставляли шанса англичанам в схватке. Английские корабли редко когда брали абордажную команду, но там каждый матрос, кок или юнга, были готовы к рубке. На русском же корабле была проверенная рота морских пехотинцев и еще команда пластунов, которые были вооружены револьверами. Так что с одним неприятельским фрегатом «Три святителя» справятся, даже с двумя. Но тогда появляется риск оставить линкор «на убой».

Спиридов стремился отсечь от сражающегося русского линейного корабля другой английский фрегат.

— Ай да молодец! После жду этого мастера на разговор! — восклицал адмирал, всматриваясь в последствия одного, но точного выстрела.

Канонир Кукушин отправил ядро «груши» прямо к ватерлинии, теперь английский фрегат может только сконцентрироваться на борьбе за живучесть своего корабля, но не на бое.

— Потонет! — голосом мудреца, произнес капитан флагмана.

— Отход и выстрел! — скомандовал Спиридов немного расплывчатый приказ, но флажки на флагмане уже зашевелились, меняя конфигурацию.

«Спасителям» удалось уйти от англичан, которые начали маневрировать и не спешили ввязываться в абордажные бои. А русская эскадра методично, по мнению английских флотских офицеров, трусливо, стреляла из дальнобойных пушек и вновь уходила с расстояния дальности выстрелов английских орудий. Таким образом уже сильно были повреждены три английских фрегата и один линкор, которые выходили из боя.

Одиножды англичанам удалось поймать, став удачно на ветер, группу русских кораблей и там, было дело, закипел бой. Но демидовки сказали свое веское слово и, потеряв один фрегат, команда которого почти вся перебралась на иные русские корабли, где была частью убита, а иные взяты в плен, сражающиеся стороны разошлись.

В сумерках обе эскадры почти организовано разошлись в разные стороны. Казалось бы, что ничья, если и русские и англичане просто разошлись, но морские глубины близ датских проливов не дадут солгать, что русские открыли свой счет в морском противостоянии с Англией. Островитяне потеряли один линкор, семь фрегатов, много поврежденных иных кораблей. Частично отход Спиридова мог бы объясниться и милосердием. Русские давали возможность англичанам собрать своих моряков и офицеров, которые еще не успели утонуть.

После в английской прессе разразится скандал: с одной стороны поражение объясняли трусливой тактикой русских, у которых была «царь пушка» и они всегда убегали подальше, боясь разобраться по-мужски. С другой стороны, газеты спрашивали: «А почему таких пушек нет в английском флоте? И как роял неви собирается становится „хозяйкой морей“, если даже русские способны бить доблестных моряков его величества?».

Англичане умели учиться, умели они и производить, как и строить. Потому английские заводы станут срочно искать, как противодействие русской трусливой тактике, может быть в виде обшивки своих кораблей, хоть каким тонким железом, так и технологии строительства, похожих на русские, орудий.

Лондон. Кенгсингтонский дворец

25 сентября 1752

Король Георг II пребывал в плохом расположении духа. Ночью открылось кровотечение, вновь и вновь заявляет о себе геморрой. Казалось, монарх великой державы уже смирился с неудобством, но нет, болезнь прогрессирует. Уже не помогают всяческие примочки и мази. Может только тогда, если королю мажут его седалище сливочным маслом, причем обязательно русским, боль на время уходит. Георг понимал, что дело не в чудодейственном свойстве именно что русского масла, а в том, что он сам себя убеждал, что именно этого места и достойно все русское. Бывало, что король сам с собой спорил о том, насколько его филейная часть важна для Англии и для всего мира и тогда мысли Георга путались. Ведь седалище короля — это важнейшая часть организма монарха, потому она, оно, священное, а он вот так это русское масло намазывает на благоговейную королевскую задницу.

Впрочем, в последние две недели, Георг мало задумывался о таких глупостях, все же он был монархом в стране, дела в которой не то, чтобы и великолепны.

Пришли сведения из Индии, где никак не получалось взять французский Мадрас. Мало того, активизировалась Майсурское княжество, которое получило-таки помощь от Франции и в последнем сражении даже смогло нанести более чем ощутимый урон английским… нет же — ост-индским войскам. И что характерно, о чем акцентировалось внимание в докладе, войска упертого Типу Султана использовали в бою невообразимое множество ракет [после этой атаки в Европе временно активизировалось производство ракет, которые были и у англичан и у войск Наполеона].

Получалось, что добиться решающего поражения над Францией и над теми, кто либо поддерживает лягушатников, либо все еще лелеет надежду на независимость, не представляется возможным. Необходима переброска не менее чем пятнадцатитысячного корпуса с артиллерией, чтобы и сокрушить всех противников и не потерять уже то, что было захвачено.

— Получается, лорд Пелэм, что в Индии в ближайшее время мы уже не сможем улучшить свое положение? — спросил король у премьер-министра, который прибыл для главного доклада.

— Ваше Величество! Слона нужно есть по частям. Мы откусили очень большой кусок. Франция не сможет, если только не напряжением огромных сил, содержать колонию в Мадрасе. Им просто будет нечего есть. Мы перекрываем не все, но многие пути доставки продовольствия. Зачем такой актив, который станет высасывать из страны огромные ресурсы без перспектив дать прибыль? — ответил премьер-министр.

— Да, да! Я читал в докладе. Там есть предложение начать переговоры с Францией, как только закончится война в Европе о покупке нами Мадраса. Правда, пока не понимаю, откуда на это найдутся деньги, — король пристально посмотрел на своего министра.

Георг прекрасно уже изучил Пелэма и знал, что тот никогда не предлагает проектов, которые непродуманные, уж, тем более, если на них нет финансов.

— Вот тут, мой король, интересная вырисовывается картина. Россия предлагает нам кредит! — Пелэм улыбнулся. — Тот бой у Датских проливов назван инцидентом и в знак того, что Россия не имеет враждебных отношений к нам, а хочет лишь торговли, русские и предложили поработать с их банком.

— Вы в своем уме? Они проявляют необычайную агрессию по отношению к нашему флоту и всей Англии, а мы у них будем брать деньги? Или не нужно отдавать? — взгляд монарха высказывал крайнюю заинтересованность в том ответе, который напрашивался.

— К сожалению, отдать нужно, — разочаровал Генри своего короля. — Однако, и тут все было продумано, Ваше Величество. Россия готова предложить нам три миллиона фунтов, при условии десяти процентов и на пять лет. Это более чем хорошие условия. Мы же можем предложить Франции не более пятисот тысяч, Мадрас более не стоит. Большая часть предложенного кредита по договоренности с русскими, пойдет на наши закупки в России товаров.

— Когда в условиях войны, Вы успели с ними договориться? — перебил король докладчика.

Действительно, это было весьма и весьма странно. Так себя в Европе пока никто не ведет. Или все же это нормально? Торговали же голландцы с Испанией и оружием и канатами с парусиной в то время, как и воевали с ней и даже костры инквизиции пылали на всей территории мятежной Голландии? И сами англичане, чего уж там, действовали по принципу: война-войной, а торговля по расписанию. Но русские? Они же такие прямые, вроде бы и не готовые на нелинейные решения. Однако, новый император весьма и весьма эксцентричный. Вена, которая уже была готова чуть ли не договариваться с Фридрихом, также делала намеки англичанам на совместные планы по усмирению России. Но ранее, сейчас же Австрия только и говорит о том, какие интересные приемы в русском посольстве.

— Ваше Величество, для меня так же было странным, когда к нашему шпиону в Киле, который никоем образом не демонстрировал свое подданство, подошли русские господа и предложили поговорить. И мне, как и некоторым членам вигов, русские предложения кажутся весьма и весьма привлекательными, — Пелэм открыл свою папку и подал королю одну из бумаг. — Вот Ваше Величество план, как из русских трех миллионов сделать четыре уже наших.

Король стал вчитываться в текст, изобилующий множеством цифр.

— Продавать русскую пеньку в североамериканские колонии? — задумчиво спросил король, но вопрос был самому себе. — Я вижу, Генри, что тут могут возникнуть две угрозы: первая — это то, что мы, разрешая колонистам строить для нас новые корабли, взращиваем в них опасные мысли о сепаратизме. Второе, что мы же и обрушаем экономическую ситуацию в колониях. Продавать им пеньку втридорога?

— Ваше Величество! Если разобраться, то русские канаты лучшие в мире, парусина в последние годы — выше всяческих похвал. Срок службы такелажа, собранного из русских материалов, увеличивается вдвое. Так что, по сути, переплата не столь выходит большой. У североамериканских колоний более нужного для их существования денег. Дадим некоторые послабления для их промышленности. Вместе с тем, у нас более тридцати тысяч солдат высвободятся после войны и пусть сами же колонисты их и кормят.

— И они же станут выполнять полицейские функции? — улыбнулся Георг. — Что ж, я одобряю такой подход. Мы получаем строительство флота, при этом не тратим денег. Но все же, какое Вы имеете мнение о предложении русских начать переговоры?

— Не хотелось бы, что мой король подумал обо мне, как о русском агенте, но я поддерживаю стремление к миру. Достаточно крови пролилось на полях сражений, — сказал Пелэм, вызывая улыбку короля.

— И это правильно, Генри, когда нужно Англии, тогда и повоевать можно, но шпагу вложить необходимо, когда для нашего государства война не выгодна! — сказал король, потом, будто опомнился, продолжил. — А как у нас дела в Канаде.

— Примерно так же, как и в Индии, Ваше Величество. Выгнать лягушек не получилось, но болото для их проживания стало сильно меньшим прежнего, — сказал Пелэм и не удержался от смеха, заражаясь весёлостью от короля.

— Это Вы славно подметили! — смеялся Георг, даже позабыв о своих болячках.

— Мы готовы разделить Квебек на две части, где большая будет за нами. Франция разрывает свои союзнические договоренности с индейцами, при этом мы можем немного, но помочь французам с продовольствием, — сообщил размытые пока позиции англичан в предстоящих переговорах.

— И они пойдут на это? — удивился король.

— Да, Ваше Величество, я в этом уверен. У Англии и Франции появляется много точек соприкосновения в будущей политической системе. Нам не нужен убийственный для Англии союз Фридриха и Петра, что весьма возможно из-за упертой позиции Австрии в вопросе Константинополя, — разъяснял политические расклады премьер-министр.

— Но русские покоряют Вену, там звучит все больше музыки из России, от этого молодого да раннего вундеркинда Петра. Вот, право слово, лучше бы он писал музыку, а не лез в политику! — Георг скривился, наверное нужно послать слугу за русским сливочным маслом.

Или попробовать натереть русское же подсолнечное масло?

— Да, Ваше Величество, русские покоряют общество в Вене. Австрийская газета даже напечатала в подробностях о подвигах русских солдат в битве при Кениггреце. Там было какое-то сумасшествие, когда русские пошли в лобовую атаку на неприступные фортификации пруссаков. Фридрих по этому поводу даже высказался: «Русские не солдаты, они звери, совладать с которыми тем сложнее, чем больше ты человек».

— Старина Фридрих любит говорить на публику. После битвы при Кёнигсберге он так же говорил: русских мало убить, их нужно еще повалить [действительное выражение Фридриха Прусского]. Но полно-те, давайте к делу, — Георг поежился на стуле.

Король уже хотел прилечь на кушетку, так ему легче пережидать болезненные неудобства.

— Я и партия, что мною возглавляется, просит Его Величество, соизволения на активизацию переговорного процесса. Предположительно, конференция может пройти в Аахене. Мы готовы пойти на соглашение, если за Пруссией сохранится в вассальной зависимости с элементами самоуправления Саксония. Богемия возвращается Австрии. Проблема Восточной Пруссии стоит во главе угла, но русские, как я думаю, готовы западную часть Восточной Пруссии отдать Фридриху, — докладывал Пелэм.

Король уже хотел было заканчивать разговор, но резануло то, что русские забирают не всю Восточную Пруссию, оставляя клочок земли и Фридриху.

— Вы подставляете Польшу? Пруссии нужна будет единая граница с теми жалкими территориями, что русские готовы упустить. И почему Петр хочет что-то отдавать Фридриху? — спросил король.

— Ваше Величество относительно польского вопроса, то, да, это придется сделать. Речь идет о средне и дальне срочных перспективах. Общая русско-прусская граница — это первый шаг к конфликту этих держав. Фридрих, несомненно усилится за счет Саксонии, он умеет выжимать все соки из своих территорий. У нас появится бульдог, которого, отпустив с повадка, станет возможным натравить на медведя, — ответил премьер-министр.

— Что-то сегодня Вы все чаще используете образность в докладе! Впрочем, это дает большее понимание ситуации. Польша, конечно, важна, но тут пусть французы думают, они больше заинтересованы. Нам же нужно еще решить, какой кусок отхватить от османского пирога, — Георг улыбнулся. — Ваша образность мышления заразительна.

— Я думаю, что Англии нужен Египет! — заявил Пелэм.

— Вы лелеете надежду когда-нибудь, но построить канал к Красное море? Это было бы, безусловно хорошо, если не русские, довлеющие над коммуникациями. Но лучше быть с Египтом, чем без него. Думаю, Петр пойдет на то, чтобы поделиться к французами Дамаском или Бейрутом с Ливаном. Уверен, что Палестину, царь-схизматик оставит себе, — размышлял король.

— Я так же думаю, Ваше Величество. При этом нам необходимо начинать плотно работать с персами. Вооружать их, обучать. Они должны быть сильно злыми на русских. Не следует забывать и о том осколке Османской империи, который, скорее всего, оставит Россия. Петр оказался не настолько глуп и недальновиден, чтобы взять под свою опеку всех турок. А жаль… Россия бы надорвалась кормить такую прорву людей, — премьер-министр дождался вымученного кивка, в знак согласия от своего короля и решил быстрее заканчивать разговор. — Мы должны работать над тем, чтобы одномоментно через семь-десять лет Российская империя столкнулась с персами, турками, шведами, Пруссией, вероятно, с Австрией. Мы с французами так же поучаствуем в веселье.

— Хорошо бы! Иначе Англии будет сложно с таким геополитическим соперником, — констатировал король, привставая, чтобы закончить аудиенцию.

Где же это русское масло?

Петербург

17 октября 1752

Я устал. Насколько же был утомителен последний месяц! Если раньше я думал, что вот, война, взятие Константинополя, первые решения, когда я стал соправителем и после императором — все это оказалось утомительным, обременительным и тяжелым трудом. Но последний месяц — это каторга. Если бы в моем штате присутствовал психолог, то обязательно бы зашел разговор о профессиональном выгорании. Но я старался! Делал все, что от меня требуется. Не предавался излишествам в питие, не ездил на охоту, не волочился за юбками, а работал.

Не легко дался указ о секуляризации церковных земель. Арсений Мацеевич, вдруг, скончался в объятиях монашки. О, Боже, я — чудовище! Этот священник действительно верил в то, что делал и был принципиальным. Такого бы себе в соратники. Но нет, если бы не был кардинально решен вопрос с архиепископом, то я бы получил мощную оппозицию в церкви. Здесь и до Раскола недалеко. Но, что сделано, то не вернуть, да и стань передо мной опять выбор, Раскол или смерть уже пожившего человека, я бы и сейчас выбрал второе. В иной истории Мацеевичу лишь немного не хватило до того, чтобы поднять свою паству на бунт. Его арест и низложение сделало из церковника мученика и добавило не одну каплю в чашу недоверия екатерининской властью. Может быть какие-то корешки от того дела также подкармливали дерево народного недовольства, что породило бунт Пугачева. Теперь имя Арсения Мацеевича оболгано, при том, что он не успел сказать свои главные резкие слова осуждения земельной реформы, направленной на церковные владения.

Нынче приходится думать, как и куда трудоустроить более, чем один миллион крестьян, которые выбиваются из выстраиваемой системы землепользования. Даже при минимальной механизации сельского хозяйства и лишь в зачаточном состоянии научного подхода такое количество крестьян, которые жили на отобранных у церкви землях, не нужно для того, чтобы поля не пустовали. Безусловно, можно поступить волею моей и сослать крестьян, к примеру, на юг Сибири. Даже в условиях войны, нынешнее государство потянет финансово подобный грандиозный проект. Но я был против подобной штурмовщины, тем более, что быстро конные механизированные станции организовать на всех землях, ранее бывших церковными, не получится.

Тут открывается, вернее, становится еще более актуальной, кадровая проблема. Школа управления, которая была открыта в Люберцах, абсолютно не отвечает количественной и качественной кадровой подготовке будущих управленцев. Существует бизнес-план по расширению школы управления и вообще переводе ее в Ярославль. Именно в этом городе также будет располагаться исследовательский институт, или как там его еще назовут, господина Роландера при деятельном участии и финансировании среднего из братьев Демидовых.

Так что проблему более, чем миллиона крестьянских душ придется решать в течение не менее трех лет, расселяя крестьян в Новороссию по мере появления все новых КМС.

Кроме того, месяц прошел в нескончаемых назначениях, множестве прошений о протекции от многих людей, стремящихся заполучить должность генерал-губернатора. Подобные собеседования порой утомляли больше, чем какая-либо другая работа.

После того, как стало известно о морском инциденте флотилии адмирала Спиридова. Я потребовал от кабинета министров нового бюджета с учетом серьезных подвижек в международной торговле. Россия должна была быть готова к тем недостачам, к которым приведет полное затухание торговых отношений с Англией. Читая предложения от многих и разных, якобы специалистов, у меня случился смех сквозь слезы. Были такие нелепые предложения, чуть ли не по вводу налога на воздух. Вместе с тем пару дельных подходов мною были отмечены, особенно предложения Петра Ивановича Рычкова.

Этот исследователь Урала, географ и вообще всесторонне развитый человек, не столько по образованию, сколько по складу ума и обширному кругозору, на удивление, высказывал понятие о рыночной экономике. Я потратил целый свой драгоценнейший день, только с одним перерывом на обед, для работы лишь с Петром Ивановичем. Что такое финансы, инфляция, частный и государственный сектор, плюсы и минусы протекционистской политики, обеспечение золотым запасом и производственными мощностями, валюты, роль повышения производительных сил, потребительская способность и увеличение производства товаров. Казалось, что весь курс макро- и микроэкономики, менеджмента, логистики и иных предметов экономического цикла были проговорены нами за один лишь день. А через неделю после этого разговора Петр Иванович Рычков абсолютно не из-за того, что являлся креатурой первого министра Нелидова, стал министром экономики и промышленного развития. Название министерства, конечно, не соответствовало времени, таким наименованием мы перепрыгивали через целый пласт развития научной мысли, но иначе, как ввести новые понятия, я поступить не мог. Теперь Рычков готовит объемный научный труд по данному направлению.

Нам очень и очень далеко до того момента, как будет подсчитана, например, потребительская способность населения, о многом можно лишь догадываться. Между тем, марафонец бежит более 42 километров, и не останавливается лишь потому, что знает, что через эти самые сорок два километра с лишним будет финиш, цветы и поздравления и всеобщие признание. Мы теперь знаем, в чем заключается цель, и путь в миллионы листов исписанной бумаги, в кучу нервов и всего сопутствующего, пройдем, так как куда именно идти уже известно.

Еще одно, что прибавило мне, образно говоря, седых волос, было следствие по итогам летней компании. И два человека, которые подверглись этому следствию были Суворов и генерал-поручик Броун. Несмотря на мой, даже немного пиетет, перед личностью Александра Васильевича, нельзя допускать, чтобы в армии офицеры любого уровня не исполняли приказы, даже, если они при этом смогли сделать что-нибудь полезное. В условиях сражения с грамотным и опытным противником даже успешная атака в одном месте, не согласованная с командованием, могла привести к общему поражению. Под Кенигсбергом в битве с Левальдом русские победили, Суворов взял позиции прусаков, но приказ не был исполнен, что привело к необходимости передислокации резервов, которые, в свою очередь, не были использованы при прорыве на главном направлении удара. Было подсчитано и выяснено, что подобное привело, пусть к незначительному, но все же увеличению русских потерь.

Я не стал с Суворовым слишком суров, но при этом места для каламбура и шуток точно не было. Однако, генерал-майор, получив звезду Героя Российской империи за Вторую битву под Кенигсбергом, при этом был понижен за несоблюдение приказа на один чин вновь став бригадиром. Было важно показать, что и любимчики могут быть осуждены, если они не соблюдают установленных правил, уж тем более ослушиваются приказов.

Что же касается ранее бывшего генерал-поручиком Юрия Юрьевича Брауна, то тут следствие привело к чуть ли не измене. Было установлено, что приказ Брауна на атаку в лоб на позиции прусаков был отдан по просьбе, либо давлению союзников. Данная атака русского корпуса преследовала лишь одну цель — своими бессмысленными, но героическими смертями, отвлечь прусаков и дать возможность австрийцам перегруппироваться, чтобы нанести удар во фланг. Были возможности дать приказ на отступление, но Броун посчитал это ненужным. Кроме того, генерал-поручик прислал прошение на мое имя о позволения перейти на службу к Марии-Терезии.

Пусть теперь переходит, разжалованный, без права ношения русского мундира и презираемый в обществе. Нужен такой вояка австрийцам? Пусть забирают! Но не должен солдат Российской империи, будь он хивинцем, дагестанцем, или даже, как Искандер, бывшим янычаром, своей кровью позволять иным побеждать.

Австрийцы тогда не проиграли сражение. Не так, чтобы разбили армию Кейта, но заставили прусского генерала отойти к самой Праге, а, после, и за богемскую столицу, заняв позиции на возвышенностях. Вот оттуда выбить пруссаков окажется еще более сложной задачей, нежели ранее.

Мария-Терезия запросила помощи, но через тайную дипломатию. Я не то, чтобы отказал, но, имея острое желание заканчивать войну после инцидента с Англией, предложил начать переговоры.

Три недели все молчали и чего-то выжидали, при этом активных боевых действий не велось. Только французы собирали новую армию и грозили всем и вся, что вот именно что в этот раз, они-то покажут. Однако все французские силы ретировались, как только Фридрих, вопреки всему, даже здравому смыслу, рванул к французской границе.

Тут и получилось подойти к Берлину. Нет, мои войска не вошли в город, который откупился, но Россия показала, что именно она сейчас решает, кому жить, а кому и помирать на поле ратном. Берлин отдал три миллиона серебром и даже не торговался относительно каких-то там ассигнаций или расписок. Только металл. При этом часть ремесленников, особенно оружейников, пусть не столицы Пруссии, но иных городов, исчезали, вернее, были вынуждены встать на путь смены подданства.

Все задачи в войне Россия выполнила, зачем же продолжать войну? Это имело бы смысл, если не было бы угрозы экономическому кризису. Без торговли с Англией, да и вообще нормальных торговых отношений, медленно, но моя империя станет уходить в пропасть, при всей внешней величественности.

— Ваше Величество! — вырвал меня из мыслительного процесса Илья.

— Просил не беспокоить! — с нотками раздражения сказал я.

— Прибыл Никита Иванович Панин! — сообщил секретарь.

Этого человека я ждал. На мирную конференцию, которая должна была пройти в Аахене нужен был изворотливый представитель. Посылать туда Нелидова я счет неправильным. Он слишком прямолинейный человек, пусть и такие качества в ряде случаев даже на пользу. Но тут нужно было извернуться и не потерять ни земли, ни союзников. В ближайшие годы я не хотел воевать. Пора было бы освоить те ресурсы, что добыты, прежде, чем чего-либо хотеть иного. Панин же имел отношения и в Швеции, где и был послом, в Пруссии, хорошие связи в Дании, во Франции. Нужна была альтернатива союзу с Австрией, желательно без каких-либо конкретных договоренностей, только чтобы австрийцы больше ценили то, что у них есть мы. Но главное — Кенигсберг российский и он не может стать предметом обсуждения.

— Ваше Императорское Величество! — в кабинет зашел невысокого роста, весьма улыбчивый мужчина, полноватый, как и многие в этом времени, но не толстый.

— Никита Иванович, Вы нужны мне, как и нашей России! — сказал пафосно я.

— Готов служить, Ваше Величество! — ответил один из организаторов государственного переворота и моего убийства.

Никакого влияния эта гадюка при дворе не получит, но не воспользоваться его дипломатическим талантом, я не мог. Пусть едет в Аахен, договаривается, устраивает приемы, подкупает кого надо, деньги дам.

— Итак, я повторю, — сказал я после уже двухчасового разговора. — Нам нужна Пруссия, как умеренно сильная держава. Ровно настолько сильная, чтобы Австрия была в напряжении. Саксония, думаю справедливый трофей Фридриха, но не Богемия. Против того, чтобы Швеция получила Померанию, я не стану возражать, но и не хотел бы, чтобы Россия отстаивала интересы северного соседа до последнего политического аргумента. Впрочем… у Вас будут исчерпывающие инструкции. Действуйте по ним!

Панин раскланялся, заверил, уверил, пообещал, ушел.

— Илья, Шешковский прибыл? — спросил я, после того, как вызвал секретаря.

Вызов Ильи был магическим — с помощью светового индикатора. Да, Рихнер сделал такой вот дейвайс, видимо, рассчитывая заполучить какую награду. Что ты! Это же лампочка светится, если перевернуть рубильник! Ха! Пришлось выписать некоторое дополнительное финансирование для исследователя электричества. Хотя, он повторил лишь то, что уже установлено в моих выездах в каретах. Но, личные средства есть, ущерба бюджету не будет, может в скором времени и селектор изобретет. Хотя вряд ли.

— Господин граф ожидает в приемной! — сообщил Илья.

— Проси! — сказал я.

— Ваше Императорское Величество! — в кабинет вошел глава Тайной канцелярии.

— Ну, Степан Иванович! Есть чем порадовать? — сказал я показывая рукой на стул.

— Простите, государь, но радости сведения не несут! — ответил Шешковский, присаживаясь.

— Степан Иванович, если у нас уже есть возможность получать важные данные из английского парламента, это уже отличнейшая новость сама по себе. Предупрежден — вооружен! — улыбнулся я.

Улыбка оказалась лишней, ибо те не весьма полные сведения, которые принес Шешковский, действительно заставляли сильно задуматься, как и внести коррективы в работе многих министерств.

Англичане, как сказали бы индейцы, выходили на тропу войны. Против нас воевать удумали. Позже, когда найдут других исполнителей, но воевать точно станут. Вопрос только в том, сколь долго продлится холодная фаза противостояния и когда начнется горячая.

У Шешковского, хотя почему у него, у меня, как правителя Российской империей, появился важный осведомитель из партии вигов в английском парламенте. Пойман был прелюбодей на горяченьком, любил, скотина, маленьких девочек, да и мальчиками не брезговал. Наши агенты работали в том числе и через бордели и там, оказалось, есть один особый клиент, с особыми вкусами. Жаль, что нет фотоаппарата, но и тех доказательств, что были собраны, хватило, кабы прижать сластолюбца к стенке. Ну а после дали ему денег, взяли бумагу о соглашении работать на русскую разведку, приложили печать этого господина к документу. Так что агент есть, правда такой, что придушил бы собственными руками. Но что поделать, если на кону огромная держава, где, волею… каких-то сил, я стал правителем.

В целом, ничего нового мы не узнали из того, что уже сами смогли предугадать, но направления нам были неизвестны. Так, отрадно было думать, что мои усилия в Австрии были оценены англичанами, которые считают, что русская «мягкая сила», как и уступки Марии-Терезии, особенно после личной беседы, смогут если не удержать австрийцев, то сильно усложнить англичанам с ними работу. Так что и нам следовало бы усилить свою работу с Австрией, чтобы в будущем иметь в лице Марии-Терезии если не союзника, то нейтрала.

— Что по сыну Марии? — спросил я.

— Карл Иосиф растет здоровым и умным мальчиком. В свои семь с половиной лет, уже свободно говорит на французском, изучает латынь и даже греческий, — начал докладывать Шешковский.

— Степан Иванович, мне нужно, чтобы ему сделали незаметно, хоть как, прививку от оспы! — перебил я главу Тайной канцелярии [Карл Иосиф умер от оспы в 16 лет].

— Простите, государь, пока такой возможности не предвидится, — повинился Шешковский.

— Я буду переписываться с Марией-Терезией о том, чтобы в следующем году мальчик посетил Россию. Тут и сделаете. Я хочу, чтобы Аннушка была счастлива с ним и тот полюбил Россию и выжил. А после, кто его знает, как сложится судьба старшего сына Марии-Терезии Иосифа, — сказал я, но не желая более продолжать тему, выбрал иное направление разговора. — Необходимо подготовить людей для работы по Персии и на Кавказе. Там не должно быть никаких бунтов, ну а персы наши враги и, скорее всего, уйдут под пяту к англичанам.

— Так и есть, Ваше Величество, уже обсуждалось количество серебра и офицеров, которые поедут в Персию, — ответил Шешковский.

— Хорошо, что Вы это понимаете, так что работайте. Я переговорю с господином Рычковым и посмотрим, сколь много денег мы сможем Вам еще дать. Хотя, Степан Иванович, Ваша служба обходится мне в кругленькую сумму и без увеличений. Пока Вы приносите мне подобные сведения, я готов платить, — я пристально посмотрел на Шешковского, чтобы убедится, что мой непрозрачный намек услышан и понят. — Как там Антуан справляется?

— Ваше Величество, уже три шпиона выявили таким образом, — похвастал Шешковский.

— Больше работайте обычными способами, не увлекайтесь спиритизмом, — посоветовал я и закончил на этом аудиенцию.

Потом у меня вновь был Рычков, который превращается в скрягу, у которого постоянно «нет денег». Этим он напоминает мне моего некогда сотрудника, который распоряжался моими же миллионами, но при этом, у него всегда не было денег даже для меня.

Была и встреча с князем Трубецким. Тут проблема складывалась иного характера: имели место быть какие-то волнения у башкир. Опять землю делят. Поговорили, выработали письмо, направили полк милиции, и такой уже есть, на места. Кочевники то одни, то другие, постоянно волновались, главное, чтобы Пугачев какой не отыскался. Однако, именно что Пугачев и не отыщется уже, Шешковский сделал нужное.

— Петр, пошли ужинать! — в кабинет вошла Екатерина.

— Сама приготовила, хозяюшка? — усмехнулся я.

— Лучше уже в монастырь, чем кухаркой! — усмехнулась Катя, но как-то без веселья.

— Петру Великому жена мундир штопала! А ты, когда возьмешься за нитку с иголкой? — продолжал я стебаться с жены.

— Лучше в монастырь! — вторила Екатерина.

— Тебе, так только в мужской! — сказал я и, не обращая внимание, на проявление актерского мастерства жены, которая попыталась изобразить обиду, направился в столовую.

Немного вина и общество округлившейся, умной, пусть и опасной, женщины, не повредит. Однако, оказалось, что у нас чуть ли не семейная идиллия — Анна с Павлом так же присутствовали на ужине.

Тяжелый день заканчивался легко. Так бы и с неделей, годом, всем временем, что мне даровано править. Пусть и тяжело, но с легкостью, хотелось бы и закончить свое правление. Дадут ли мне это?