Император

Глава 2

Петербург

29 февраля 1752 год

Этот високосный год точно войдет в историю. Столько событий уже случилось и столько впереди, что люди, в свойственной им манере поддаваться влиянию мнимого мистицизма, будут связывать все произошедшее именно с тем, что у нас, современников, чуть ли не помутился рассудок. А как иначе? Год-то високосный!

Но то дела спевдоисториков, которые захотят попиариться на нумерологии. Мы здесь и сейчас вершим историю и строим свое государство. И это строительство начинается с арестов.

Некогда я читал про всякого рода зверства правителей. Думал: ну какие же они все-таки злые люди! Вот брать и изничтожать подданных, даже, если они виновны в преступлениях? Злыдни, да и только!

И такой подход был у меня в детстве и юности. Уже после, особенно, когда приходилось работать с людьми и строить свою финансовую империю, я понял тех правителей. Оказывалось, что жесткие методы, к сожалению, чаще наиболее эффективные.

Мое отношение не упертая позиция по принципу: «нет человека, нет проблем», такое может быть только в условиях, когда противник действительно сильный. Шуваловых я считал сильными, до поры и Бестужев казался мне политическим гигантом. Но не Разумовские и те, кто рядом с ними. Вопрос лишь в том, что это семейство способно стать знаменем, под которым начнут собираться все недовольные, коих хватает даже в условиях спокойного и неспешного развития, а уж в период крутых перемен, которые наступили…

Еще за пару часов до рассвета начались аресты. Где-то даже были боестолкновения и пришлось, к примеру, откатываться от дома Алексея Разумовского, который, как выяснилось, охраняли более плотно, чем предполагалось. Однако, гвардейские полки оказались на нашей стороне. Нужно будет еще учинить следствие, почему Семеновский полк не в полном составе вышел на улицы Петербурга. Видимо, подкормленные Разумовскими офицеры, решили сыграть за своих патронов. Но быстрый арест большинства командиров, на которых были сведения об общении с бывшим фаворитом Елизаветы, решил проблему.

В то, что удастся схватить всех людей, замаравшихся в только формирующемся заговоре, я не сомневался. После провала Шешковского с недосмотром за Марфой Шуваловой, Степан Иванович рьяно взялся за проведение новой операции. Вместе с тем, Шешковскому было кем оперировать: штат Тайной канцелярии увеличился чуть ли не в десять раз. Ранее я поразился, когда узнал, что в этой важнейшей спецслужбе работает не более ста человек, это я еще считаю с людьми, которые могли быть в Москве, или иных городах. Что можно сделать таким количеством сотрудников? Теперь у Шешковского есть своя, условно «группа захвата», из которой я думаю сделать гвардейский полк. Есть филеры, есть аналитики, следователи, дознаватели… хотя последних всегда хватало.

Наутро «ведомости» разразились обличительными статьями. Я очень боялся перегреть людей. Столько событий, столько эмоциональных воззваний, погребение императрицы, покушение на императора! Уверен, что многие просто теряются в событиях и не совсем понимают, что происходит. Боялся и того, что кто-то сочтет череду событий, как признак грядущего Апокалипсиса. Начнут закапываться, само сжигаться. Но общество должно иметь ответы на те действия, что происходят, иначе найдутся те силы, которые найдут свои объяснения и тогда пожарищ с людьми может быть и больше.

Сегодня должно выйти два номера газеты. Во втором будет так же статья о том, что я признаю Милоша Петровича своим сыном без права наследования российского престола даже в порядке очередности. Не стану я держать в тайне свою связь с погибшей Иоанной. Это будет не исповедь перед подданными, а задел на то, что мой сын существует и в нем течет кровь и Романовых и знатного сербского рода, имевшего своим предком героя Косовского сражения. Чем не хорош вариант для воцарения на в будущем престоле сербском? Да, сербское царство еще нужно создать, но я надеялся, что это произойдет в недалеком будущем. Нужно еще подобрать понятливого и исполнительного человека, который мог бы стать регентом при малолетнем Милоше. Не доверять же воспитание сына какому сербу? А то и родная кровинка может взбунтоваться против отца и того государства, где, волей Божией правит родитель.

— Ваше Императорское Величество! Граф Алексей Григорьевич Разумовский требует… нет, — просит, предстать пред очи Ваши. Не верит он, что все случившееся императорская воля, — обратился ко мне Михаил Андреевич Грановский — один из заместителей Шешковского.

Грановский был из смоленских дворян, скорее, шляхты. Православный и его предки не были замечены в смене веры. Молодого мужчину представили Шешковскому, когда Степан Иванович был с инспекцией в Смоленской губернии. Там глава Тайной канцелярии самолично интересовался судьбой отрока Григория Потемкина, но нашел другого феномена, по-старше. Ибо не оскудеет земля русская на таланты, если поискать и дать им шанс раскрыться.

Грановский обладал феноменальными способностями к анализу и великолепной памятью. Наряду с исполнительностью этого молодого человека, Михаил Андреевич еще был весьма неплохим воином, знал с какой стороны держать и шпагу и саблю, да и с пистолями обращаться умел.

Что интересно, данного уникума Шешковский от меня скрывал, будучи уверенным в том, что я заберу парня к себе. Судьбы тех, кто хорошо проявлял себя на службе, Степану Ивановичу были известны — я сразу же приставлял тех к делу. Савелий Данилович Померанцев не даст соврать.

Теперь, когда Шешковский официально представил мне своего заместителя, я, как бы должен проникнуться и не спешить переманивать перспективные кадры к себе. Подумаем еще, пусть Грановский пока учится и набирается опытом. А надо будет его определить куда, так Шешковский никуда не денется, отдаст молодого специалиста для карьерного роста.

— Давай его, Михаил Андреевич! — повелел я.

Пока вели бывшего некогда неприкосновенного, много сильного, Алешку Розума, я вспомнил про Померанцева, которого только что сравнивал с Грановским. Савелий Данилович уже должен быть в Петербурге. Нужно его обязательно, как ранее и думал, возвести в графское достоинство и написать за что именно. Пусть подданные видят и знают, что за действительные дела, я жалую и простых дворян. У каждого есть свой шанс заслужить и титул и награду. Но сделать это в Петербурге станет невообразимо сложно. России нужны свершения вдали от теплых постелей европейской части государства.

И еще, я собирался объявить об русской Америке. Пора уже громогласно сказать миру, что западно-американское побережье Тихого океана — это территория Российской империи, а так же под русским протекторатом Гавайские острова и остров Эдзо, чем бы там не закончилось противостояние с Японией. В условиях войны ни Англия, ни Испания не станут вести серьезных боевых действий против русских поселений. Банально, у них там не так уж и много сил, может, и вовсе нет. Между тем, я приглашу все страны к торгу. Пусть в этом регионе расцветет торговля. Единственным ограничением станет то, что каждому иноземному кораблю нужно будет взять разрешение на ведение торгов в Охотске или в Петрополе, которые уже должны быть в достаточной мере укреплены, чтобы противостоять вероятным угрозам военных действий.

Может и станут возмущаться всякого рода «партнеры» и другие враги, но открытые, но… пусть с ними. Судя по всему, Россия стала в регионе крепко. Флот на севере Тихого океана собрать можно внушительный.

— Государь! Ты жив и на своих ногах! — удивился Алексей Григорьевич Разумовский, как только его привели в мой кабинет.

Да, сегодня ночью я приехал в Зимний дворец… Новый истинный Зимний дворец. Одно крыло этого несомненно, шедеврального здания, было полностью подготовлено для жизни и работы. Так что в новую жизнь в новом доме!

— А ты, Алексей Григорьевич, как я понимаю, и был бы рад, чтобы в гробу меня увидеть? Дядюшка! — последнее слово я, как будто выплюнул.

— Что же Вы такое говорите, Ваше Императорское Величество? Я Богу молился за Ваше выздоровление! — сказал Алексей Разумовский и глубоко поклонился.

Подобного подобострастия в этом человеке я еще не видел, видимо, граф проникся ситуацией и оценил свое незавидное положение.

— Полно те, Алексей Григорьевич! — сказал я и поспешил сесть.

Хотелось встретить Разумовского на ногах, пусть одна нога и была в гипсе, использовать который «додумался» Кашин. Но я еще не столь здоров, а обезболивающими не стоит злоупотреблять.

— Ваше Величество! Коли чем прогневил, так простите неразумного! Уйду я в поместье и буду жить преспокойно. И ранее не хотел политикусы разводить, токмо пока государыня погребена не была, — просил Алексей Григорьевич.

Уж не знаю, почему именно так стал вести себя старший Разумовский, наверное, своими действиями я создал репутацию жесткого правителя. Или он чует, словно зверь, изменение ситуации?

— Алексей Григорьевич, все решено! Могу лишь позволить Вам ознакомиться с делом. Там столь много омерзительного, что пересказывать не желаю, –я демонстративно отвернулся.

А что еще по-пустому разговаривать? Заговор был, пусть не исполнен и ждали моей смерти, но был. Он посмел измыслить обнародование свидетельства о венчании. Захотел стать регентом? Может позже и императором? Моего ребенка использовать себе в угоду? И пусть Алексея Разумовского убедили, может и не хотел старший брат той власти, но решился, не отринул предложения, не дал в морду своему братцу-Кириллу, арестовал Трубецкого, собирался арестовывать и Миниха и Голицына, благо они не были в Петербурге.

Сразу же, как только вывели Разумовского, в кабинет зашел Грановский.

— Что с Бестужевым? — спросил я.

Старик пытался сбежать. Уж не знаю куда он засобирался, но попытка почти удалась. Мои люди просмотрели хитрого Бестужева. Охрана, или, скорее конвой был приставлен к бывшему канцлеру, которому, по соглашению с Синодом, было разрешено присутствовать на похоронах. Но во время покушения бывший канцлер бежал, словно заправский спринтер, мало что старик болезненный. Взяли его только на выездном посту.

— Помяли Бестужева, уж не взыщите, Ваше Величество, недосмотрели!

— Ну и поделом, что помяли! Видимо много здоровья у бывшего канцлера скопилось, что так бегает, малость и поубавить можно, — ответил я, потом строго посмотрел на Грановского. — Но это все равно упущение! Просчитывайте свою работу тщательнее!

День был сложным. Не для меня, в целом для общества, ну, скорее еще индивидуально для Шешковского. Я самоустранился. Может и смалодушничал, не хотел разгребать Агниевые конюшни. Да и мое ли это дело? Нужно долечиваться и строить планы, принимать новые законы. Ну не бегать же мне наперегонки с Бестужевым? Жаль не видел сего эпического спектакля.

Так что пишем законы. Вот сегодня, к примеру, подписал указ о мужеложстве, скотоложстве и иных извращениях. Как по мне, так прогрессивный. Не собирался я их просто казнить, как, впрочем, и сложно казнить не буду. Разжалование, полная конфискация имущества и принудительное перевоспитание в монастыре. Очень гуманно. Принял бы что-то вроде всепрощения для развратников, не поняло бы общество. Даже те самые развратники громче всех кричали бы о необходимости ужесточения наказания.

Но таких развратника будет только два: Григорий Теплов и Кирилл Разумовский. С остальными договоримся за лояльность к власти, за некоторые пожертвования в Фонд вспомоществования армии и флота. Ну и молоденькие да сладкие мальчики отправятся осваивать Сибирь. Нет, это не будет ссылка, а служба на благо Отечества. Там же, в кружке разврата имени пиде… мужеложца Теплова половина офицеров, или просто образованных людей. Часть этих мужеложцев поедут в Иркутский острог, частью в Нерчинский острог. Повезут туда и людишек и припасов и товара нашего.

Будут и иные задачи: оставить и организовать в Иркутске и в Нерчинске училища и воинские школы, по типу Центра подготовки в Ропше. Людей для училищ сами должны подыскать, казаков и унтер-офицеров-отставников дам. Нужно поддержать эти остроги, навести там порядок, дать новую жизнь. Российской империи нужно укрепляться на границе с Китаем, заселять те территории людишками.

Уже подписан указ о торговле с Китаем. Оказывается, что Россия посылала в Поднебесную только один караван в год. Да, при отсутствии хорошей базы с товарами, сложно вести серьезную торговлю. Тут я придерживаюсь того мнения, что нужно использовать частный капитал и инициативу. Дело в том, что в России ранее была запрещена торговля с Китаем частным лицам. Я это дело переиначил и, напротив, сделал послабления для купцов. Нужно только, чтобы те товары, что производятся на уральских заводах Товарищества стали востребованы и в Китае. Купцы, при явной выгоде торговли с Китаем смогут и спровоцировать естественную миграцию в те края русского населения. Как бы далеко не было, но, если там русскому человеку будет сытно жить, то и человек поедет в дали дальние.

Ну а среди людей, которые отправляются в Восточную Сибирь за казенный счет, преобладают женщины. Еще не хватало, чтобы русская Сибирь стала такой, как те представители «золотой молодежи», что отправляются на пять лет служить в Иркутск и Нерчинск.

Еще важным делом для налаживания отношений с Китаем стала отправка послом с делегацией Михаила Илларионовича Воронцова. Сильно повезло, что бывший вице-канцлер отправился в Китай еще до церемонии погребения, иначе несомненно, так же попался бы на попытке заговора. Но я объяснил Воронцову, что от его работы многое зависит, прежде всего, судьба и самого Воронцова и всего его клана.

Я хотел получить от Китая изменение Нерчинского договора, который был подписан еще в прошлом веке. По этому договору есть очень интересная земля, которая должна находится в «серой» зоне и ни одна из сторон не может там обосновываться. Мне нужен был Владивосток, вернее место, где должен быть этот город. В свете последних событий и русской экспансии в Тихом океане Владивосток может стать важным пунктом. Это и торговля с Китаем товарами, которые будут приходить из Америки, Гавайев, Аляски. Охотск имеет осложненное положение из-за климатических условий и географии.

Вот и была главная цель русского посольства Воронцова — добиться границы по реке Амур. Для этих нужд, кроме слов, предусматривается значительная сумма денег, как для взяток китайским сановникам, так и для прямой покупки территорий. Не получится? Придется тогда силой!

— Ваше Величество! К Вам… Екатерина Алексеевна, — подбирал слова Илья.

— Илья, пока нету иного решения, то она Великая княгиня! — усмехнулся я.

Каждый, кто не вспоминал про Катерину, всегда тушевался, как именно ее назвать. Вроде бы и Великая княгиня, но мое отношение к жене неоднозначное для меня самого, не говоря уже об моем окружении.

— Ваше Величество! — Екатерина Алексеевна поклонилась.

— Присядь Катя, поговорим! — сказал я и указал на диван, который был собран по моим чертежам.

— Ты ко мне так не обращался уже…- Катерина задумалась.

— Давно! — ответил за нее я.

— Очень! — сказала Катя.

— Зачем под пулю полезла? — задал я самый волнующий меня вопрос.

Ну никак не складывались обстоятельства, чтобы Катерина, вдруг, решила закрыть меня собой от смертельной пули. Скорее должно было произойти обратное.

— Я не знаю! Тогда я не думала, только чувствовала, что иначе нельзя! — ответила Екатерина и понурила головой.

— Ты пока спасла себя от монастыря. Да, я собирался отправить тебя в обитель, — наблюдая, как просияла Екатерина, поспешил добавить дегтя. — Мы не вместе. Я не могу тебя принять, как свою жену, но принимаю, как мать наших общих детей. Никаких измен!

— Ты так же? — спросила Екатерина чуть нахмурившись.

— Ничего публичного, никаких более влюбленностей! Но это не тебе уступка, это мое решение! — жестко ответил я.

— Из-за нее? — выпалила Екатерина и сжалась.

— Не смей о ней говорить! — прошипел я, но взял себя в руки и продолжил. — У меня есть сын Милош и, если хочешь оставаться при мне, условием еще одним будет то, что отнесешься к нему благосклонно.

— Я читала «ведомости» и была к тому готова. Мы многое пережили и много наделали глупостей, ребенок в том не виновен. Да, я собираюсь больше уделять внимание и своим детям и не забуду о Милоше, — отвечала Екатерина.

— Нет, дорогая, дети будут под моим контролем, их воспитание и обучение. Ты отдавай им материнскую ласку, и там посмотрим, как жить станем далее, — я улыбнулся, появилась некоторая легкость. — Ты не будешь императрицей, коронован буду только я. Так же подпишешь письмо, в котором целуешь крест, что не станешь регентом, чтобы не случилось, тем более императрицей. И как только начнешь общение будь то с гвардейцами, с чиновниками, если того не потребуют порученные тебе дела… отдельная келья в Покровском монастыре будет постоянно свободна.

— Ты жесток! — задумчиво сказала Екатерина.

— Я думаю, что проявляю милосердие! Меня до все еще терзает вопрос зачем ты меня прикрыла? Но об этом после, — я попытался встать, но сделал это столь неуклюже, что плюхнулся в кресло.

— Ха-ха! Прости, я напряжена и потому смеюсь! — поспешила оправдаться за свое веселье Екатерина.

— Подай вон те бумаги! — я казал пальцем на синею папку в шкафу.

Екатерина встала, бросила на меня смешливый взгляд, после подала папку.

— Тут, — я не стал реагировать на изменившееся настроение жены. — Прожекты университетов. Я собирался поручить это дело Ивану Шувалову, но он пока не в состоянии работать. В ближайшее время я собирался организовать три университета. Один в Петербурге, один в Казани, один в Крыму. Денег на это дал Шувалов. Четыреста тысяч рублей можно использовать только на организацию. Поручаю это дело тебе. Переписывайся с кем угодно, но нужны профессора, присматривайся к студеозусам из Московского университета. Чему учить и как я вижу университеты — все это изложено в бумагах. Справишься, будут еще прожекты. Пока ты ограничена в передвижении, по сему думай, что и кому поручить. Все назначения согласовывать со мной.

— Вот так, не отправил в монастырь, так закрепостил! — сказала Екатерина, впрочем, без особого осуждения.

— Ступай! Нам еще нужно научиться жить не вместе, но рядом! — сказал я и попытался выдавить из себя улыбку, получилось плохо.

— А тебя повязка на глазу даже красит! — сказала Екатерина и вышла из кабинета.

— Ага! Любительница одноглазых! Своему Потемкину об это расскажешь! — пробурчал я. — Или не расскажешь, скорее всего.

Ее топили, но она не утонула, надеюсь не потому, что является тем, что не тонет. Ее отсылали, но она возвращается. Делает так, что я остаюсь благодарен за спасение и тем самым выторговывает себе индульгенцию. Но, вот же… сильная женщина, может без всяких своих закидонов и послужит для России.

А еще мне стали доступны некоторые документы взаимоотношений Петра Великого и его сына Алексея. Мальчик так и рос с кучей комплексов, обделенный женским, да и отцовским вниманием. Вырос не рыба ни мясо, только характера и хватило, чтобы пойти на подростковый конфликт со всемогущем папой. Чем все закончилось, знаем! Пусть мои дети видят мать, видят не любовь, так сотрудничество. А я обложу Екатерину такими условностями и вниманием, чтобы знать не то что о ее действиях, но и о мыслях. В нормальной семье должен воспитываться нормальный, а, может и более великий, чем я, правитель Российской империи.

*………*………*

Предместье Праги

3 марта 1752 года

— Господин Бутми, играйте! Что ж вы остановились? — деланно возмутился король Пруссии. — Своему господину, принцу Лотарингскому вы более охотно играли сию пьесу для клавесина.

— Ваше величество, но эта пьеса сочинена именно для господина, — ответил личный музыкант командующего австрийскими войсками принца Лотарингского.

— Считайте, Жозе, что теперь я ваш господин. Познакомлю вас с несравненным виртуозом Бахом. Хотите с сыном и тогда играйте мне, а хотите с отцом… тогда отказывайте мне (Иоганн Себастьян Бах умер в 1750 году). Думаю, вам есть чему поучиться у этих великих музыкантов. Хоть на этом свете, хоть на том, — сказал Фридрих Прусский и повелительно махнул рукой своему адъютанту, чтобы тот выпроводил за дверь трофей в лице личного музыканта командующего австрийскими войсками Жозе Бутми.

Вчера произошла битва, которая, вероятно, воздет в историю, как битва за Прагу. Карл Лотарингский был сокрушен непобедимой мощью прусской армии. Фридрих не стал задерживаться на границе Силезии и Богемии, и четырьмя корпусами вошел на территорию Австрии. Сходу были заняты практически не охраняемые австрийские позиции, расположенные на возвышенностях Зиска и Табор. После этого прусская армия, не совершая рекогносцировки, начала атаку со стороны Просекских высот. Австрийцы долго не замечали приближения прусских колон и линий, которые скрывались в пологе тумана и шли максимально бесшумно.

Австрия была не готова к войне, точнее сказать к войне этой зимой. Только формировались и вооружались дивизии. Только вступил в свою должность командующий Максимилиан Улисс граф Браун. Кроме того, Австрия испытывала серьезный недостаток в гранычарах [Воинские формирования австрийской армии, состоящие из сербов и хорватов]. Дело в том, что часть гранычар ранее отправилась в Российскую империю, пополняя формирующиеся полки соплеменников на территории России. Часть гранычар устремилась к себе на родину, в Сербию, так как становилось все более очевидным, что сербский народ готов поднять восстание против владычества османов. После прихода нового султана турки стали вести себя более жестко в отношении покоренных народов. И недавняя победа России над турками еще больше побуждала славян к сопротивлению, тем более, что ни для кого не было секретом, что русская эскадра обосновывается в черногорском городе Катар и оттуда снабжает сербские партизанские отряды оружием…

— Позовите мне фон Винтерфельдта, — повелел король.

— Ваше величество! — буквально мгновенно материализовался генерал.

— Ханс, вы озаботились своим любимым делом, рекогносцировкой? — игриво спросил Фридрих.

Король уже со вчерашнего вечера находился в превосходнейшем расположении духа. Австрийцы оказались слишком неподготовлены к сражению. Даже, имея меньше конницы, чем могло бы быть, ибо Зейдлиц все еще не соединился с войсками короля, прусской армии удалось излюбленным косым строем вынудить австрийцев принять линейный бой. Австрийская армия, не успевшая провести боевое слаживание между войсками, порой вызывала недоумение у Фридриха, иногда перерастающее в откровенные издевки короля, относительно боевой выучки противника. Прага была почти беззащитна. По тем данным, что сообщали Фридриху, принц Лотарингский, спешно отступая, позабыв даже прихватить с собой своего лучшего музыканта, увел не больше семи тысяч австрийских войск. И сейчас Фридрих, упиваясь своим величием, снизошел до мнения генерала пехоты Винтерфельдта.

В свою очередь генерал откровенно не понимал, зачем Фридрих постоянно пытается с ним советоваться. Ханс Карл рекомендовал своему королю более вдумчиво и сестемно подходить к вопросам вербовки сдавшихся саксонских войск под Пирно. Король его не послушал, приказывая срочно привести саксонские войска к покорности и влить их в состав непобедимой прусской армии. Винтерфельдт совместно с генерал-фельдмаршалом Шверином советовал королю провести разведку австрийских позиций, но король вновь сделал все по своему разумению, и прусские войска пошли в атаку в предполагаемом направлении. Наверняка, эта счастливая звезда Бранденбургского дома, что прусаки вышли именно там, где более наиболее желательно атаковать неприятеля [здесь и ранее художественная обработка реальной битвы под Прагой].

— Так, что, мой верный генерал, будете ли отговаривать меня заходить в город? — спросил король, лукаво прищуриваясь.

Чаще всего Фридрих оставался серьезным с невозмутимо решительным лицом. Сегодня же он вводил своим игривым настроением в ступор всех, с кем общался.

— Считаю, Ваше величество, — Винтерфельдт лихо щелкнул каблуками. — Нам необходимо стремительно отрезать Прагу от всех коммуникаций, выставить тридцатитысячный, может, чуть более многочисленный, заслон в направлении Вены и пытаться входить в сам город.

— Что с вами, Ханс? — усмехнулся король. — Вы хотите угодить своему монарху? Разница между нашими мыслями лишь в том, что я собираюсь уже завтра выдвинуть пушки. И, если утром мы будем вести обстрел окрестностей города, то обедать я намерен в самой Праге.

— Как будет угодно Вашему величеству. Натиск и неожиданное для врага решение чаще всего приводят к успеху.

— Смелось и решительность берет города! — выдал афоризм Фридрих Великий. — Я вас больше не задерживаю.

Король упивался своей победой, как и всей войной. Прага, несомненно, будет прусской, как и вся Богемия. Пополняя свои ряды новыми рекрутами из завоеванных территорий, Фридрих неизменно сокращал мобилизационный ресурс австрийцев. Да, и Богемия представлялась не менее богатой областью, чем Саксония или Силезия. Австрия лишалась в том числе и экономической мощи. А еще от Праги весьма недурственная, вместе с тем короткая, дорога в сердце империи, Вену.

— Ваше величество, к вам господин Подевильс, — сообщил камергер короля.

— И что Генриху от меня нужно? — король задал сам себе вопрос одновременно со взмахом руки, указывающим о дозволении принять следующего посетителя.

— Ваше величество! Искренне рад, что чаще всего я оказываюсь не прав, подвергая сомнению Ваше истинное величие и существование той звезды и божественного проведения, что ведет Бранденбургский правящий дом к величайшим свершениям, — сказал прусский министр, и, подражая армейской манере, резко склонил голову и щелкнул каблуками.

Получилось слегка неловко.

— Хм. Вы меня все больше поражаете, мой, ранее, ворчащий друг. Я привык к тому, что вы постоянно меня критикуете. Но, Генрих, вы становитесь почитателем моей гениальности, которую ранее не признавали? — сказал король и внимательно посмотрел на своего министра.

Подобное резкое изменение настроение монарха было связано с тем, что Подевильс должен был в данное время находиться либо в Кенигсберге, либо в Дрездене, но никак не в полевом лагере прусской армии. Поэтому король сосредоточился и приготовился получать информацию.

— Вот, Ваше величество, — Подевильс протянул своему королю два полностью исписанные почерком министра листа бумаги.

— Что это? В двух словах, — спросил король.

— Это, Ваше величество, реакция русского императора на рейд генерала Зейдлица, — ответил министр, а король стал вчитываться в текст.

— Щенок! Неблагодарный гольштинский выкормыш, — сыпал оскорблениями Фридрих. — Что за варварские методы, давать цену за голову моего генерала? Подевильс, вдумайтесь — мой племянник подобен царю Медасу, к чему не прикоснется, все становится золотом! Он предлагает такие большие деньги за голову еще вчера бывшего полковника? Если он так будет оценивать моих генералов и полковников, то не меньше десяти миллионов выложит. Ха! А, может, мне продать всех генералов глупцу-племяннику и набрать новых? С такими деньгами я смогу завоевать всю Европу!

Подевильс не разделял шутки короля, настроение которого вновь стало игривым.

— Ваше величество, мне кажется, что вы не до конца поняли важность того, что происходит в России, — начал говорить министр, но был перебит королем.

— Вот, Генрих, теперь я узнаю вас. Что ж, расскажите своему королю, что же такого ужасного нам сулят сии прокламации?

— Извольте, Ваше Величество, — Подевильс не стушевался. — Россия, по сути, объявляет нам не просто войну, а противостояние народов, цивилизаций. Россия показывает, что готова бросить все свои ресурсы и силы на войну с нами. Мой король! Русская империя в последние годы показывает весьма внушительный экономический рост. Насколько я знаю, даже у Вас бесшумная карета русской выделки. Они начинают использовать новое оружие. Подобное русским пистолям, оружие, только начало поступать в нашу армию. И я уверен, что нам лучше поторопиться и не допустить полноценного вступления России в войну.

— Да, мой племянничек предлагал время для того, чтобы я успел разобраться с Австрией и Францией. Видимо, он посчитал себя умнее опытного правителя и получил, я бы сказал, родственную оплеуху, чтобы не зазнавался. А то, что здесь написано, — считаю, что таким образом Карл Петр стремится дешевыми манипуляциями укрепиться на троне. Сейчас это для него оправдано. Но и вы, Подевильс, напишите что-нибудь подобное. Они выдумывают всякие небылицы про зверства наших предков, но и мы должны написать про истинную варварскую натуру московитов, — сказал король.

— Но, Ваше величество, — попытался возразить министр.

— Генрих, я всегда Вас выслушивал, но сейчас меня больше заботит завтрашний триумф Пруссии. Россия еще два месяца, а то и больше, будет собирать свои силы. Слякоть и плохие дороги не позволят русским в скором времени начать хоть какие боевые действия. А к этому времени возрастет и моя армия, и я успею нанести тяжелый удар по Австрии. Вероятно, и французам достанется.

Подевильс ничего не ответил, поклонился и удалился. Может, и прав король, и газетные статьи русских не столь важны. Ну, а то, что его королю пока все очень легко удается, говорит о действительном гении монарха и о Божьем провидении.

Петербург

4 марта 1752 года

Столица бурлила. Газетный тираж, несмотря на свое увеличение, раскупался, как только появлялся в продаже. «Петербургские ведомости», мало того, что подняли втрое стоимость каждого экземпляра, так еще редакция приняла решение о дополнительном тираже. И это не помогло, дефицит вновь образовался. Но хорошо то, что выручка от продажи газет резко возросла.

Казалось, что новости про мужеложство Президента Академии наук, гетмана Запорожского войска Кирилла Разумовского и его близкого друга, а также наставника, Григория Теплова, взбудоражили общественность больше, чем покушение на императора. Император жив и идет на поправку, так что здесь такого интересного? А вот посмаковать извращения — вот это то, что народ любит больше всего.

Почему я все-таки решился на публикацию самого факта о мужеложстве? Да, скорее всего, потому, чтобы мои действия в отношении Разумовских приобрели максимальную легитимность. Создать образ и клише, и уже не важно, старший брат или младший, вся фамилия под ударом. А тут еще и кстати пришелся закон о мужеложстве, предусматривающий, пусть и не жестокое наказание, но существенное.

Вместе с тем, мои действия привели к некоторой проблемной ситуации, когда практически перестал работать Правительствующий Сенат. Шуваловых не стало, Бестужев свергнут, как и его родственник, Воронцов также, Апраксин вслед за Бестужевым, тут еще и Разумовские. Вот и выходило, что в Сенате не хватало более половины сенаторов, так как вместе со своими патронами покидали Правительствующий Сенат и их клиенты, стремясь удрать в свои поместья и не высовываться пока не стихнет буря. Этим они подписали себе приказ на увольнение, ибо в самое ближайшее время я намерен потребовать присутствие всех членов Сената.

Знаю, что против меня высказывались и некоторые сенаторы, которые все же не побоялись собраться и обсудить последние новости. Зачинщиком начала критики стал Александр Борисович Бутурлин. Интересно, что к нему присоединились обер-прокурор Сенода Шаховский и генерал-полицмейстер Татищев. Но этих товарищей как-то карать я не думал. Во-первых, по отношению к ним выстроилась вполне внушительная группа оппонентов, во главе которой стал князь Трубецкой, Александр Румянцев, Василий Суворов. Последние два сенатора, видимо, были благодарны мне за столь рьяное продвижение по службе их отпрысков. Хотелось бы верить, что не только этот фактор повлиял на то, что часть сенаторов выступила на моей стороне.

Сенат ждет существенное пополнение из моих ставленников. Собираюсь продвинуть кандидатуру Голицына, Миниха, Неплюев обязательно войдет в состав руководства Правительствующего Сената. Впереди ряд реформ, в том числе и административная, и мне нужна поддержка всех государственных институтов.

— Вы хотели меня видеть Ваше Императорское Величество? — спросил Александр Вист, войдя в мой кабинет.

Еще недавно непризнанный архитектор, после помпезной церемонии погребения Елизаветы Петровны, Вист оказался весьма популярным. Даже я знал, несмотря на то, что специально не интересовался, что Виста стали привлекать к организации разного рода церемоний. Он, возможно, и хотел бы стать действительно архитектором, получить задание на строительство некого ансамбля, по типу Петергофа, или Зимнего дворца, но стал, своего рода, организатором праздников и похорон.

Мне понравился и подход Александра к работе и само исполнение. Потому именно этому человеку я и хотел поручить создать спектакль под названием «коронация императора».

— Александр, а как Вы видите мою коронацию? — спросил я.

— Простите, Ваше Величество, но я не задумывался над этим вопросом, — растерянно ответил архитектор.

— А Вы подумайте и в самое ближайшее время представьте мне проект такого праздника. Я хотел бы все сладить коронацию в самое ближайшее время, которое только возможно выгадать без ущерба всем правилам и церемониалу, — сказал я и сделал паузу.

Если сейчас архитектор не соберется и не проникнется, то я заменю его на иного исполнителя. Мне нужно быстрее стать коронованным императором, еще больше упрочить свое положение и меньше оглядываться на всякого рода условности на пути получения власти. Вернее, власть уже получена, но полная ее легитимация должна произойти после коронации.

— Я понял, Ваше Величество. Уже через два дня я готов подготовить основу спектакля, — четко ответил Вист после непродолжительной паузы.

— Я более Вас не задерживаю. У моего камергера возьмете бумажных денег на сумму в сто тысяч рублей. Когда будет понятно сколь много нужно денег, обратитесь к нему же, — сказал я и увлекся чтением бумаг.

Не хотелось вникать в тонкости мероприятия по коронации. Единственно, что я сделаю в ближайшее время, так это закажу корону. Не то, чтобы мне хотелось как-то выделиться, просто нужно же сделать шедевр, который будет через столетия радовать глаз посетителей музея. Ну и иное — мне очень не приглянулась корона Анны Иоанновны. Правда и такую дорогую, что исполнили для Екатерины в иной истории, я заказывать не собирался.

— Салтыков Петр Семенович пришел? — спросил я у Ильи.

— Прибыл, Ваше Величество! — ответил Илья.

Не нужно было продолжать и говорить о том, чтобы Илья позвал Салтыкова, он и так уже многое домысливает и делает. Мне всегда нравились такие секретари, которые умеют понимать и даже чувствовать чаяния и желания начальника.

— Ваше Императорское Величество! — в кабинет зашел Президент Военной коллегии.

— Я вызвал Вас только по той причине, что осталось мало военачальников, которые действительно были на последней войне и смогли себя проявить. Есть еще генералы, но более низового звена. По сему, именно Вам я и доверю вести наши войска в бой. Но никто не отменяет и то, что Вы Президент Военной коллегии. По сему нужно понять, не навредит ли общему делу нашей победы Ваше назначение, — сказал я и посмотрел на озадаченного Петра Семеновича Салтыкова.

— Ваше Величество… — замялся генерал-фельдмаршал. — При всех недостатках, Степан Федорович Апраксин в значительной степени облегчал работу. Он занимал свое место!

— Я уважаю Вас, генерал, но где чье место решать мне! — вспылил я. — Занимайтесь подготовкой армии и в конце апреля я жду действий русского воинства.

Салтыков поклонился и вышел. Зря я так! Действительно, обнаружилась проблема, когда деятельных высших командиров просто не было. Даже Фермор мог считаться опытным и тем, на кого я полагался. Кто еще остается? Был генерал-фельдмаршал Александр Борисович Бутурлин. Но он сейчас в Сенате критикует меня. Да и что это за боевой генерал, который в последнее время только и занимался тем, что разгребал наследственные споры в семье Демидовых, изрядно на этом пополнив свою мошну.

В иной истории был такой генерал Тотлебен. Авантюрист чистой воды, «перелет», успевший и Саксонии наследить, в Австрии, а перед началом войны, слал на мое имя прошение вновь поступить на службу в Российскую империю. Нужен такой генерал, который сейчас в Пруссии? Пусть Тотлебен и не в армии Фридриха, а временно безработный, но нам такое счастье не нужно. Уж не знаю, сколь большой вклад в Семилетней войне должен был внести этот авантюрист и герой многих сатирических произведений в Европе, но сейчас это не тот человек, которому я мог бы доверить жизни солдат.

Остается назначить Юрия Григорьевича Ливена заместителем Салтыкова. Барон участвовал и в русско-турецкой войне, где командовал Миних, потом командовал в ставшей уже легендарной битве при Берг-ап-Зоме, участвовал он и во взятии Бендер. Так что опытный генерал, но постоянно как-то в тени иных, даже Румянцева.

Своих же любимчиков Петра Румянцева, Александра Суворова и присоединившегося к этому списку Василия Капниста, я направлю на формирование второй армии. Рискованно, конечно, давать Петру Румянцеву в подчинение сразу три корпуса. Но если не он, то кто? На данный момент нету генерала, который имел бы больший боевой опыт, чем Петр Александрович.

— Илья! — продублировал я звон колокольчика.

— Ваше Величество! — материализовался секретарь-камергер.

— Что у меня на сегодня? — спросил я.

— Господин актер Волков, после господин Бецкой, после запланирован разговор с архиепископом Арсением, — зачитывал порядок аудиенций Илья.

— Волкова отменяем!.. — я пристально посмотрел на секретаря. Илья⁈

— Простите, Ваше Величество, но Вы сами подписали прошения об аудиенциях от господина Сумарокова, — чуть испуганно сказал секретарь.

Встречаться с Волковым? Одним из своих убийц? Этот актеришка меня не просто раздражал, но бесил. Я через Тайную канцелярию перекрыл тому кислород и собирался вообще по-тихому… А тут вот он!

— Отменяй Волкова! Бецкой или Арсений на месте? — сказал я.

— Оба, Ваше Величество! — ответил секретарь.

— Давай… архиепископа! — сказал я и настроился на серьезный разговор.

С церковниками никогда не было просто ни мне сейчас, ни тетушке до меня. Я понимаю мотивацию своего предка, когда Петр Великий не дал избрать очередного патриарха. Но это было тогда, в период слома старой системы, сейчас можно многое переиначить.

Светская власть должна заниматься управлением государства. А религия быть только инструментом. Так видел проблему я. Но мое видение ситуации категорически отрицалось церковниками.

Арсений с порога попытался со мной торговаться за то, чтобы церковь объявила Фридриха пособником нечестивого. Чего захотел⁈ Патриаршество!

Признаться, я не особо понимаю, почему в Российской империи нельзя ввести патриарха. Это в допетровские времена патриаршество было важным институтом, который влиял на власть. Сейчас же, в этой системе, патриарх не должен сильно влиять на светскую власть. А в отношении духовной сферы, тем более морали, пастырь точно не помешал бы. Но… не вмешиваться в дела власти и управления государством.

Относительно восстановления патриаршества для меня был еще один довод «за». Скоро русским станет Константинополь и освободится от турецких оков константинопольский патриарх. Можно ли допустить того, чтобы этот деятель, молящийся некогда за победу турков над нами, стал главенствующим иерархом в России? Тот, кто в своих молитвах упоминает султана? Да, в русских церквях некогда упоминали великого хана, как своего царя, но те времена канули в Лету, а мы живем здесь и сейчас.

Что может изменить греческий патриарх, если не будет своего, русского? Например, начать новую реформу. Уже сто лет назад наизменялись, не смогли договориться и Раскол русского народа ощущается до сих пор и будет актуальным еще долго. Еще один Раскол? Нет! И нужно ли нам засилье греческих попов? Многие из них более образованы и подкованы в вере, чем русские. Недаром, чуть ли не половина всех русских православных иерархов — выходцы из киевской академии. Мы в этом проигрываем. А, между прочим, вера — это основное идеологическое явление в это время. Что скажет батюшка, то для паствы закон!

Так что нужен свой, лояльный, патриотичный. Где только такого найти? Вот Арсений? Чур меня! Такого не нужно. Это мы только и будем тем заниматься, чем разговоры разговаривать, да ссориться. А вот Платона я бы поставил. Но… для начала нужно выторговать преференции.

— Я скажу, что мне нужно от церкви! Первое — земли церкви отходят государству. Второе…- я собирался продолжить, но был перебит.

— Не с того, государь начинаешь правление! — взбеленился архиепископ.

— Это мне решать, с чего начинать свое правление! — возмутился и я. — Потому мой дед и упразднил патриаршество. Мне такоже не нужен человек, что вместо того, кабы заниматься делами духовными, станет указывать, как вернее всего править Россией.

— Так а на что тогда пастырь? — чуть сбавив тон, спросил Арсений.

— На то, чтобы духовность блюсти, направлять в делах и помыслах на правильное, но не указывать, что именно должен сделать император, — так же спокойно ответил я.

— С чего, государь церкви кормиться, если земли заберешь? — сказал Арсений несколько обреченно.

Уверен, что такие вот разговоры у него уже случались не раз и не два, но с Елизаветой Петровной.

— Паствы станет больше, уже скоро. Но и то малое. Никто не запретит Вам торговать при монастырях и церквях. Не все земли я умыслил забрать. Сто десятин на церковь оставлю. Хотел еще предложить церкви более весомо заняться Просвещением. Всем учителям приходских школ станут платить от числа тех выучеников, что посещают школу. Учить станете по-новому, с иной словесностью, но и церковное учение останется, без него, никак. Еще каждый священник, что пойдет окормлять паству в войска, станет получать жалование, которое будет зависеть от того, сколь много человек будет слышать несомое пастырем слово Божие. Готов продавать зерно монастырям и церквям по ценам, ниже тех, что есть повсеместно, — сказал тогда я.

— Добре говоришь, государь, считать потребно, сколь то выйдет, не станет ли голода в монастырях, — задумчиво сказал Арсений.

— Не допустим, владыко. Но мне нужно еще одно от церкви… — я улыбнулся, понимая, что последнее точно понравится Арсению. — Создать коллегию благочестия. Она не станет подчиняться мне, но через эту коллегию, я, владыко, предлагаю влиять на помещиков, мещан и иные сословия, кабы не развращались. Мы должны вместе подумать над тем, как влиять на умы людей. Не хочу я увеличения числа пьяниц, хочу умерить наказания и смертоубийство среди крепостных людей, запретить продажу крестьянские семьи порознь.

— Думать крепко нужно. Но, сыне, зачем тебе патриарх, коли он власти над людьми не будет иметь? — задал вопрос Арсений.

— Узнаешь, владыко, прости, но не сейчас, — ответил я тогда и поспешил закончить разговор.

Еще не раз и не два придется разговаривать. Это только один иерарх русской православной церкви, есть еще иные, правда, Арсений наиболее принципиальный.

Не хотел я пока говорить о своей задумке восстановить и патриарха Русского и сохранить Синод. Как? Почему бы России не объединить православие? Синод может возвышаться над патриархами. Болгарский, Сербский, Греческий и Русский патриархи станут проводить согласованную политику с Синодом, который объединит эти православные церкви. Может, получится еще сюда включить и Антиохийского Патриарха, Иерусалимского, Александрийского. Вот тогда Синод будет действительно важным инструментом в деле «мягкой» силы Российской империи. Вопрос о том, стоит ли восстанавливать все патриархаты, может тем же болгарам или сербам хватит и митрополита? Думать нужно!

— Ваше Величество! — в кабинет зашел Бецкой.

Стройный, с задранным подбородком, идеально аккуратный, мужчина выглядел чуть ли не хозяином этого кабинета. Но при этом я не испытывал к этому человеку негатива, напротив, Бецкой, еще ничего не сказав, но уже создавал благоприятное отношение к себе. Хороший у Трубецкого бастард получился!

— Долго занимать Ваше время не стану. Работы много и у Вас и, тем паче, у меня! По сему, к делу, — я достал из папки бумагу, на которой был изложен указ о назначении Ивана Ивановича. — Господин Бецкой, я назначаю Вас главой Канцелярией от строений.

— Премного благодарен и сделаю все, чтобы Ваше Величество не разочаровалось во мне! — торжественно сообщил Бецкой.

— Не спешите, Иван Иванович, есть условности. Первое — это то, что впредь Ваше ведомство не станет вмешиваться в планирование застройки городов, если это только не будет касаться не культурно-исторического достояния Отечества. Это так же нужно Вам определить, что есть это достояние. Далее, Вы занимаетесь государственными строениями, историческими центрами городов, население которых более пятидесяти тысяч. Все изменения в Петербурге или в Москве Вы согласовываете с Франческо Бартоломео Растрелли. При спорах я буду выступать арбитром. Но постарайтесь не спорить. Еще… на Вас возлагаю ответственность за возведение памятника Петру Великому. Некоторое свое видение монумента я предоставлю. Кроме того, знаю, что Вы ревнитель воспитания и обучения, по сему, находите себе помощников и занимайтесь вместе с Великой княгиней открытием новых воспитательных школ. Как? По силам Вам сие?

Бецкой задумался. Действительно, я много на него возлагал, но не определял сроков. Тем более, что все, о чем сейчас шла речь, уже было в иной истории. Иван Иванович тогда справился, справиться и сейчас.

— Готов подтвердить свои слова, сказанные ранее, Ваше Величество, сделаю все, чтобы оправдать возложенное доверие, — сказал Бецкой.

— Я рад. А сейчас приглашаю Вас со мной отобедать, Иван Иванович. Там можем в непринужденной обстановке обсудить наши взгляды на будущее Петербурга и иных городов, — сказал я и позвонил в колокольчик Илье.

Япония город Эдзо

10 марта 1752 года

Василий Андреевич Хметевский уже как восемь месяцев назад получил письмо от цесаревича-наследника с просьбой исполнять обязанности полномочного представителя Русско-Американской компании, который должен блюсти и интересы державы. При вступлении в данную должность Хметевскому даровались полномочия заключать союзы и объявлять войны, если таковые никоем образом не могут сказаться на «метрополии».

Слово «метрополия» впервые прозвучало. Еще не было ни одного документа, который бы регламентировал статус осваиваемых территорий. Получалось, если есть метрополия, значит у России официально появляются и колонии.

Дальнейшее чтение документа позволило пролить свет на определение новых территорий. Так, при волеизъявлении местных туземных жителей, территории, ими населенные, как и те, что осваиваются русскими миссиями, входят в состав Российской империи и присоединяются к Охотскому генерал-губернаторству. При том, что Русско-Американская компания остается монополистом в торговых и промышленных делах.

Так до конца Хметевский и не понял, почему он и некий представитель, но по своему функционалу исполняет обязанности генерал-губернатора. Из Охотска не видно, что творится в Петербурге. Вести на окраину необъятной России приходят, в лучшем случае, с опозданием в семь месяцев. Потому Василий Андреевич просто начал работать.

Первым делом Хметевский поплыл в Ново-Архангельск. Это поселение можно было уже назвать городом, пусть кирпичная церковь еще только строилась. Василий Андреевич удивился происходящему на Аляске и после посещения иных русских колоний это удивление не покидало фактического генерал-губернатора. Хметевский и не думал, что получится так органично вписать местное население в выстраиваемую колониальную систему.

Ранее Василий Андреевич, начитавшись разных докладов о политических колониальных системах Англии, Испании, Португалии, был уверен в том, что туземцы не способны стать полноценными членами выстраивающегося общества. Нет, способны. Не эти люди, но их дети, точно.

Алеуты оказались крайне полезны и миролюбивыми [в РИ алеутов русские использовали даже в Калифорнии]. В Ново-Архангельске уже не работало ни одной охотничьей артели из колонистов, зверя приносили на продажу местные. Было обучение местных аборигенов, которых сочли наиболее лояльными и огневому бою. И пространство русских миссий расширялось, воинственные тлинкиты уходили все дальше, в глубь материка.

Кроме Ново-Архангельска основаны еще две фактории, которые занимаются и торговлей с алеутами и добычей пушного зверя, ну и на одном поселении работает большая кузня, производящая холодное оружие и орудия труда.

Следующим пунктом в большом путешествии Василия Андреевича Хметевского по территориями складывающегося генерал-губернаторства стала Калифорния. Тут произошла смена власти. Савелий Данилович Померанцев со своим свояком Иваном Кольцо отправились в Петербург. Взяли жен, детишек и по требованию наследника, поплыли уже более коротким путем, через Атлантику. Главой Петрополя стал Митрофан Никитич Горбатов. Уже это назначение о многом говорило: русские не собираются воевать, а хотят развиваться, потому у них главами колоний аграрии. Хметевский знал о золоте и знал, что рудазнавец Печнов назначен теперь ответственным за сохранность и добычу желтого металла. В эту вотчину Василий Андреевич решил не лезть.

Петрополь развивался хорошо, уже приспособились к местному жаркому лету, получают достойные урожаи, везут на Аляску зерно, а оттуда лед для оборудования ледников. Население всех поселений в Калифорнии уже перевалило за две тысячи, при том, что племя кашаи практически целиком влилось в систему колониального управления и можно даже встретить казацкого десятника явно индейской наружности. Такой казак говорил с жутким акцентом, но матерился… Хметевский заслушался.

На острове Гавайя представитель РАК пробыл не долго. Тут все только строилось и поля только готовились под пашню. Однако, генерал-губернатор встретился с королевой Лилиуокалани. Василий Андреевич чуть не потерял голову от экзотической красоты женщины, благо, вовремя ему подсказали про некоторые аспекты «налаживания добрососедских связей» капитаном Спиридовым. Ну да, это их дело!

И вот крайним пунктом большого путешествия Хметевского стал остров Эдзо, население которого полностью вошло в подданство Российской империи. И Василий Андреевич предполагал собрать старейшин айну и привести их к официальной, под запись в бумагах, присяге. И обязательно провести еще один ритуал — награждение званием Героя Российской империи Ивана Фомича Елагина с вручением ордена Славы.

Хметевский уже присвоил звание Героя Дмитрию Овцыну, главе русской миссии на Аляске, собирался это же сделать в отношении и Померанцева и Спиридова, но их на месте не оказалось.

Елагину было за что давать и две Звезды Героя. Он не только проложил путь к острову Эдзо, но и установил контакты с населением айнов на многих других островах севернее. Удачно повоевал с японцами и вынудил тех пойти на мирные соглашения. Теперь именно Хметевскому, от имени российской императрицы, предстояло подписать соглашение с японским сегуном, вернее с его секретарем.

Встреча с Ока Тадамицу состоялась на борту фрегата «Восток», того самого корабля, который наводил ужас на японских моряков и рыбаков. Елагин упросил Василия Андреевича Хметевского использовать для встречи именно этот корабль, утверждая, что японцы отлично знают его очертания и у них уже должен выработаться животный страх перед сорока пяти пушками фрегата.

Договор был согласован обеими сторонами, и у генерал-губернатора не было возражений по содержанию.

Предполагалось, что японцы сохранят одну свою торговую базу на Эдзо, но торговать станут только под присмотром русских представителей. Любое посягательство на жизнь и здоровье представителя народа айну будет считаться посягательством на подданного Российской империи и рассматриваться как акт агрессии в отношении империи. Вместе с тем, японцы могут беспошлинно торговать в одном пункте и согласовывать с русскими властями возможность открытия уже пошлинной торговли в ином. Похожая ситуация складывалась и с русской торговлей. Японцы открывают для торговли свой порт Нагасаки. Русские корабли, к коим причисляются и плавательные средства айну имели право торговли в этом порту, но без возможности заходить в город. Японцы требовали, чтобы русские миссии не занимались агитацией перехода японского населения в христианство. Ну и одно из главных — подписание договора о разграничений сфер влияния. За Российской империей оставались острова Эдзо, Кунашир и иные Курильской гряды, Россия оказывалась от дальнейшей экспансии на исконно японские земли.

Отдельным актом, сразу же после подписания провозглашалось подданство Российской империи народа айну.

Ока Тадамицу выглядел величественно. Этот, по сути, секретарь, смог взять доверенность от сегуна Иэмигэ с подтверждением подлинности подписи правителя Японии от его братьев. Это было требованием России, так как Иэсигэ можно было в любой момент объявить умалишенным и аннулировать все соглашения.

— Большое дело сделали, Иван Фомич! — усталым голосом говорил Хметевский.

Только час назад делегация от сегуна убыла на берег. Три часа с очень спорными, непрофессиональными, переводчиками, объясняясь чуть ли не на пальцах, длились переговоры. Но все в прошлом. Сейчас уже можно расслабиться и плыть к этому самому порту Нагасаки, чтобы начать торговлю и осмотреться на предмет необходимости и возможности строительства. Как минимум, нужен склад и дом для размещения русских людей.

— Да, Василий Андреевич! Когда я влез в эту войну, не думал, что сегун окажется столь сговорчивым! Японцы мне казались упертыми, — отвечал Елагин, отпивая из фарфоровой чашки чай с шиповником.

— Как видите, мой друг, любое упорство ведет к трем вещам: победе, смерти, или, в конечном итоге, пониманию, что все тщетно и нужно договариваться. Японцы оказались вполне здравомыслящими и решили договориться. Только не продавайте им современное оружие, как бы нам такое в будущем не аукнулось, — сказал генерал-губернатор и залпом осушил свой стакан с водкой.