Император

Глава 4

Восточная Пруссия

20 апреля 1752 года

Петр Семенович Салтыков был недоволен тем, что обстоятельства, как и воля императора, вынуждают его поспешать. Российское общество будто в одночасье сошло с ума, требуя решительно и жестоко покарать тевтонов за их дерзость и зверство. Все требуют вражеской крови. Вместе с тем, крикуны, крайне критично отнесутся к любому поражению. А при спешке и неподготовленности, с таким серьезным противником, как Пруссия можно и проиграть не только сражение, но и войну.

Собранный у Риги корпус в пятьдесят тысяч солдат был явно несбалансированным. Чего было действительно немало, так это пушек. Салтыков уже привык воевать в условиях, когда русская артиллерия была представлена большим количеством орудий. Сейчас же у него в наличии всего сто двадцать пушек. Еще лет пять-шесть назад генерал-фельдмаршал мог считать такое количество орудий более чем достаточным, а, с условием еще и качества пушек, так и вовсе артиллерия могла казаться избыточной. Сегодня, нет! Этого мало для реализации большинства тактических приемов, которые уже становятся характерными для русской армии.

Однако, ощущался существенный дефицит и в кавалерийский частях. Даже иррегулярные войска, к многочисленности которых Петр Салтыков привык во время сражений в Молдавии, были представлены всего двумя полками, один из которых был казачий, второй представлял сборную «салянку» из ранее разрозненных отрядов калмыков, башкир и кайсаков. Не смотря на то, что, казалось, русское общество во всеобщем порыве собирало провизию и фураж для армии, всего нужного для большого корпуса было явно недостаточно. А то, что организация корпуса была большей частью стихийной, сыграло не лучшую роль в боеспособности.

Уже делаются попытки комплектования армии военного времени и армии мирного периода. Пока только эксперименты, когда из полка должна вырастать дивизия, из дивизии — корпус. Должны привлекаться резервисты, которых пока мало и большинство расположены в Новороссии и в Крыму. И Салтыков увидел перспективу подобного формирования армии, эта система явно была лучше, чем нынешняя. Сейчас же в назначенное место приходят отдельные полки, которые сбиваются в дивизии, часто несбалансированные. Толком никто не проводит работы по боевому слаживанию, поэтому на поле боя часто может возникнуть недопонимание. В условиях же необходимости отработки тактических приемов, особенно при взаимодействии с артиллерией, новая тактика сходит на «нет».

8 апреля 1752 года русское воинство выдвинулось из Риги, Пскова и Ревеля. Зима уже сдала свои права, но промозглый ветер, практически непрекращающиеся дожди, делали и так труднопроходимые болотистые дороги сплошным месивом. Поэтому ни о каком быстром марше речи не шло. Задача стояла уменьшить рост санитарных потерь, так как лазареты были переполнены и простудившимися, и теми, кто маялся животами.

— Юрий Юрьевич, — обращался Салтыков на военном совете к своему заместителю, генерал-поручику Броуну. — Прошу вас прекратить столь часто использовать фельдъегерскую службу в своих больше личных нуждах.

— Ваше Высокопревосходительство! Я только лишь хотел предложить императору направить меня в австрийские войска для согласования.

— Вы считаете, что наш император не рассматривает возможность согласования действий с союзниками? Или, генерал-поручик, вы так спешите в гости к своему племяннику фельдмаршалу Максимилиану Улиссу Броуну? — сказал Салтыков и пронзительно посмотрел на своего заместителя. — Вы мне нужны для иного! Именно вам, Юрий Юрьевич, я поручаю взять Мемель. Через 6–7 дней согласно плану должен подойти наш флот к этому городу и начать его обстрел.

— Ваше высокопревосходительство, позвольте поинтересоваться, почему я только сейчас узнаю о сих планах? — возмутился Броун.

— Тайна, — коротко и сухо ответил Салтыков.

— Я выполню любой приказ, — сказал генерал-поручик и щелкнул каблуками.

— Я в этом не сомневаюсь, тем более, что одна из колонн шла от Либавы к Мемелю, и защитники крепости уже заперты внутри. Так что осада Мемеля началась. Вам предстоит подвести достаточное количество артиллерии, чтобы принудить город к сдаче, — сказал Салтыков.

— Почему нельзя было начать осаду Мемеля раньше, оставив там часть пушек, — недоуменно спросил генерал-поручик.

— Юрий Юрьевич, — Салтыков позволил себе улыбку. — Кто ж знал, что нас не станут встречать на Немане, речка-то, пусть и не сильно разлилась, но все ж поймать на переправе было бы самым удачным решением для пруссаков. И вот в этом случае те пушки, что нынче отправятся под Мемель, могли бы кровушки попить вражеской и здесь, на переправе.

— А вы уверены, что неприятель не станет атаковать нас? — спросил Броун.

— А я ни в чем не уверен! Переправа только началась, и вы об этом знаете. Ваша пехотная дивизия первая должна будет вступить на западный берег реки, — сказал Салтыков.

— Вы меня лишаете одной из дивизий? — с нотками обреченности спросил Броун.

— Юрий Юрьевич, будет чрезмерным и расточительным выставлять против полутора тысяч гарнизона Мемеля войско в тридцать-сорок тысяч. Там уже три наших полка перерезали дороги и осадили Мемель, так, что одна дивизия с приданными сорока орудиями и полком уланов — это более чем много.

Генерал-фельдмаршал Петр Семенович Салтыков собирался отобедать и принять лекарства. В переходе Салтыков, как и многие русские солдаты, простудился, ничего серьезного, но головная боль, насморк и ломота в теле не позволяли работать с полной самоотдачей.

— Ваше превосходительство, срочное донесение, — сражу же, как только вышел генерал-поручик Броун, вошел адъютант Салтыкова.

— Ну, чего ждешь, Алексашка?

— Простите! Высланные к Тильзиту казаки сообщили о приближении кирасиров и драгунов неприятеля, — доложил адъютант.

— Прикажите переправившимся войскам не выдвигаться вперед и изготовиться к отражению атаки. Сколько вообще неприятеля?

Салтыков забыл о головной боли и стал собранным и решительным.

— Предполагается до десяти тысяч, — ответил адъютант.

Петр Семенович Салтыков нечто подобное и предполагал. По крайней мере, он так бы и поступил, обязательно пощипал неприятеля на переправе. Командующий русскими войсками знал, что Фридрих находится на границах западной части Силезии и Богемии. Прага оккупирована прусскими войсками, но король Пруссии то ли не решился идти на Вену из-за того, что дорогу к австрийской столице прикрыл корпус австрийца-фельдмаршала Броуна. Того самого племянника русского генерала. Помогает Броун еще один австрийский корпус фельдмаршала Дауна. Возможно, Фридрих посчитал нужным поспешить в австрийским Нидерландам и к Ганноверу. Что именно будут предпринимать французы, Салтыков не знал, но, наверняка, генералы Людовика XV уже должны действовать. А Фридрих будет противодействовать франкам.

Удар прусской кавалерии оказался существенным. Если бы не разведка, то пруссакам удалось скинуть русских в воды разбившегося Немана.

Русская дивизия, которая уже практически полностью переправилась через реку, приняла бой. Пруссакам не удалось опрокинуть русский авангард в реку, но и русские лишились более тысячи своих солдат, при двух тысячах раненных. Был в ходе боя и эпизод, когда отступающий русский полк попал под «дружественный огонь» артиллерии, которая стояла на противоположном берегу.

Неприятным открытием для Салтыкова стало то, что прусские кавалеристы имели многозарядные пистоли, по примеру тех, что уже использовали русские во время турецкой компании.

Ранее было принято решение, что использовать в войне с пруссаками револьверы, опрометчиво. Пруссия имеет высокую культуру оружейного производства и прусские ремесленники быстро смогут повторить русское оружие. Потому, кавалерийские части императорской армии должны были получить револьверы на последнем этапе войны, или в случае существенных сложностей при ведении военной компании.

Пруссакам удалось сделать реплики многозарядного пистоля и теперь русские пехотинцы испытали на себе губительное воздействие злого оружия. Потому и потери были сравнительно высокими. П прусские кирасиры расстреливали полный барабан, а уже позже брали дезориентированных русских на клинки.

После атаки при переправе через Неман, следующее сопротивление Салтыков встретил при подходе к Тильзиту. Там не более пяти тысяч пруссаков, используя грамотно выстроенные укрепления, три дня сдерживали русские атаки, а после отошли [Семилетнюю войну часто называют «первой окопной», фортификационные сооружения использовались всем сторонами конфликта].

Сам же Тильзит был русскими взят почти без боя, но гарнизон города, как и немало его жителей, пошли на соединение к корпусом прусского фельдмаршала Левальда.

Салтыков, выдвигаясь в направлении на Кенигсберг понимал, что уже не имеет существенного преимущества перед менее чем тридцати тысячным прусским корпусом. Вместе с тем, если ждать Фридриха и затягивать компанию, то она будет русскими проиграна. Нужно было сражение. Кроме Левальда некому больше защищать «Город королей».

20 апреля 1752 года русская армия, ставшая уже по численности скорее корпусом, в сорок две тысячи штыков и кавалерии, подошла к берегу реки Ауксины у села Зиттенфельде. Чуть в стороне, в четырех-пяти километрах была деревня Гросс-Егерсдорф, что находилась в междуречье рек Ауксины и Прегель. Салтыков посчитал, что располагаться на мене выгодных позициях у Гросс-Егерсдорфе нельзя, несмотря на малое пространство для маневра прусской кавалерии. Русский генерал-фельдмаршал был уверен, что в междуречье разлива рек можно только обороняться, так как элементарные фортеции неприятеля не позволят развить наступление.

— Вышлите все возможные дозоры и казаков-пластунов. Мне нужны сведения о расположении неприятеля! — приказал Салтыков.

Слишком мало оказывалось в подчинении Петра Семеновича иррегулярных войск, чтобы рассчитывать на достоверные сведения о противнике. Командующего не покидало ощущение, формирующее понимание, что он поспешил выступить. Нужно было подождать, доукомплектоваться, провести боевое слаживание. Но общая атмосфера в Российской империи гнала генерал-фельдмаршала вперед.

Черногория

18 апреля 1752 года

Степан улыбался и смотрел на более, чем странного, человека сидящего напротив. Перед ним, связанный, на лавке сидел невысокого роста человек, чернявый, с выразительным носом и натруженными руками.

— Так, кто ты? — спросил Степан, продолжая ухмыляться.

— Я ампиратор всероссийский Петр Второй Алексеевич, — гордо ответил самозванец.

Степан был направлен в Черногорию и Сербию командовать отрядом казаков и людьми Тайной канцелярии. Задачей было поднять славян на массовое восстание. Еще раньше три корабля русской эскадры в Средиземном море передали немало вооружения и порохового запаса вероятным борцам за сербскую независимость. Делали это скрытно, чтобы ни черногорские власти не прознали, ни венецианские соглядатаи, ни, уж тем более, турецкие шпионы. Уже в горах Черногории сформированы шесть отрядов свободолюбивых сербов, но были там и хорваты, и боснийцы. И черногорцы имели представительство, многим не нравилось засилье Венеции в их стране, в которую черногорцы таким напряжением сил не впускают турок.

И тут, когда уже планировалось начать вхождение на территорию Сербии и Боснии для поднятия восстания, в черногорском городе Катар появляется некий плут, представившийся императором всероссийским Петром Вторым [отсылка к реальной истории про самозванца Стефана Малого, представившегося в Черногории Петром Третьим].

Этот самозванец рассказывал всем вокруг, что он прибыл в Черногорию для того, чтобы лично спасти братский народ и не позволить туркам накинуть ярмо на свободолюбивых черногорцев. Фантазер повместно доказывал, что он на самом деле не умер от оспы или от какой иной болезни, а всего-то сбежал, не желая жениться на дочери князя долгорукого. А чтобы России не оказаться без императора, Долгоруковы и другие русские вельможи инсценировали погребение Петра Второго.

Степан поражался, как могут люди верить в такую небылицу! Поражало еще и иное, насколько самозванец, являвшийся явно черногорцем или сербом, знает о раскладах русской политики, как после смерти Петра Алексеевича, так и нынешние. Сидящий напротив человек потому и получил по своему нерусскому лицу хлесткий удар, что называл нынешнего императора менее достойным трона, чем он, якобы, Петр Второй. Также самозванец называл всю линию от Екатерины Первой поганой и недостойной власти.

Степана остановило от смертоубийства только то осознание, что к этому самозванцу прислушиваются немало знатных людей и в Черногории, и в Сербии. Именно с его именем на устах мужчины берут вилы и прибиваются к партизанским отрядам по всем северным Балканам.

— И что мне с тобой делать? — спросил казачий атаман, друг российского императора, лучший рукопашник после смерти Кондратия Пилова.

— А ты иди ко мне на службу. Хошь генерал-фельдмаршалом или… — самозванец задумался. — Нет! Канцлера я уже пообещал дать одному почтенному господину.

— Ха, ха, ха. — искренне рассмеялся Степан и только через минуту, отсмеявшись, продолжил разговор. — Значит, так! Убивать я тебя не стану, хулу возводить на нынешнего императора ты прекращаешь! Я признаю, как это сделает и русский представитель в Черногории, что ты действительно можешь быть, а можешь и не быть императором. Назовись ты хоть кем, но если сие поможет делу, я готов стерпеть [в реальной истории русский представитель очень уклончиво не опроверг происхождение Стефана Малого, что способствовало росту сопротивления туркам]. Я буду при тебе, можешь звать меня генералисимусом, но, как только дело сладится, и Черногория с Сербией станут свободными, ты исчезнешь.

Лицо самозванца потускнело и стало выражать страх.

— Да, не бойся, я убивать тебя не стану! Такие малые, но деятельные люди моему императору пригодятся, — вновь рассмеялся Степан и достал нож.

Поигравши на нервах самозванца, который остро реагировал на клинок в руках Степана, казак разрезал веревки на руках «ампиратора» и предложил вина. Предстоял более детальный разговор.

— Значит так, ампиратор! — Степан улыбнулся. — Готовишь воззвание к сербскому народу, где говоришь о том, что… передашь свою власть законному наследнику сербского престола, сыну брата твоего императора Петра III Федоровича, Милошу Петровичу Романову-Обиличу. Пока тот младенец и воспитывается у отца в Петербурге, ты, плут этакий, самозванец, будешь волю его представлять.

— А что после? — спросил мнимый Петр Алексеевич.

— А после, как дело сладишь. Мне так все равно кто ты там, Россия далеко, а моя пуля близко. Для государя ты не опасен. А тут сослужить добрую службу можешь и России и Сербии. Людей нужно подымать, русский император рядом, уже, может быть и под Константинополем.

— Я понял. И что я получу взамен? — уже без нотки боязливости спросил самозванец.

— Экий плут! — Степан рассмеялся. — Многое получишь! Вот гляди: я тебя не придушу — это раз, не пристрелю — это, стало быть, два. Не скину с горы…

— Я понял. Но кроме страха за жизнь человеком двигают и иные мотивы, — философствовал самопровозглашенный русский император.

— Разумник выискался! Серебра получишь, признание от русской миссии и от меня лично. От императора не жди ничего! — Степан жестко посмотрел на своего пленника. — И гони прочь венецианцев. Не нужны они нам!

Калифорния. Петрополь

20 апреля 1752 года.

Митрофан Никитич Горбатов не долго пробыл главой Петрополя. Его, как специалиста, забрали в новую русскую миссию, которая должна была основаться сильно севернее Калифорнии. Там земледелие могло стать более привычным делом, так как климат был понятен для русского человека. Ну а самую разросшуюся русскую миссию возглавил Печнов.

Наум Никифорович Печнов после отъезда Горбатова стал главой даже не города, а уже выстраивающейся агломерации. Вокруг Петрополя уже четыре поселения, специализирующихся на сельском хозяйстве, и одно, которое условно можно считать производственным. Первое время после отъезда Савелия Даниловича Померанцева, чуть позже и Митрофана Горбатова, Печнов проклинал их всех скопом. Следующие недели взывал к Божьей помощи, ну а после освоился, и даже ему стала нравиться работа и власть над людьми.

В целом, в Калифорнии в русской миссии все шло неплохо. После того нападения, были только две незначительные стычки с индейцами и прогнаны три монаха-иезуита, которые то ли шпионили, а, может, и, действительно, так далеко от своей миссии заблудились.

Но это все произошло уже настолько давно, что и было забыто. Время в Петрополе текло как-то быстро.

Вообще складывалось впечатление, что католическая церковь не оставила без внимания эти земли. Наум Никифорович не знал, что еще до начала большой европейской войны всем колониальным державам были разосланы реляции о том, что впредь Россия считает своими даже не колониями, но землями, Калифорнию и все западное побережье Тихого океана вплоть до Аляски. Испания и Англия, в меньшей степени Франция, было возмутились подобному стечению обстоятельств, но в условиях международного напряжения преждевременно ни одна из держав не хотела обострять и без того сложную конфигурацию политических сил. Теперь же все стало на круги своя и Англия в состоянии войны, а Испания косвенный, но через союз с Францией, партнер России. Однако, об этом Печнов еще не знал, иначе мог уже начать приготовления к вероятному противостоянию. Наверняка Англичане могли попробовать либо захватить, либо ослабить Россию в Калифорнии.

Проблемы, с которыми не довелось столкнуться Померанцеву, буквально через три недели, как первый глава Петрополя уплыл, во весь рост коснулись Печнова. Дело в том, что началась эпидемия кори, и болели не европейские переселенцы, а в основном индейцы [проблема переносимости европейских болезней была актуальна для индейцев и в описываемом периоде, и позже]. Наум Никифорович при первом же заболеваниями ввел жесточайшие карантинные меры, которые вызвали недовольство не только среди индейцев, но и всех поселенцев. Все службы, все работники мастерских были посажены под домашнюю изоляцию с патрулированием улиц и поселений казаками и военными. Ни одного чужака-индейца не пускали на, пока еще условную, территорию русской колонии. Только помощь вождя кашаев Маковояна позволила избежать реальных бунтов. Однако, через две недели после того, как произошел последний случай заболевания, карантинные меры начали ослабляться. Теперь выработалась система, по которой новые поселенцы прежде, чем вступить на территорию города либо иного поселения две недели проводят в изоляторе, где происходит в том числе обработка их одежды, как и всех вещей. Пребывающие животные также некоторое время не допускаются в общее стадо.

Русская миссия, благодаря опыту общения с кашаями начала пополняться и представителями других индейских племен. Особую активность стали проявлять, сперва опасливые, но позже более активные племена Чоченьо. И вот именно в тот день, когда вечером была намечена сходка вождей племен под общим названием «олони», прибыл военно-транспортный корабль с переселенцами. И сейчас Наум Никифорович Печнов спорил с капитаном корабля Николаем Ивановичем Кротовым.

— Николай Иванович, я ж из казаков, человек прямой, — говорил Печнов, сжимая кулаки. — Ты что мне рассказываешь? Зачем врешь?

— Охолони, господин Печнов, с дворянином разговариваешь! — вызверился Кротов.

— Так ты кого привез мне? Татарки? Да еще и страшнее ночи? Мало того, все с малыми детьми али брюхатые. Коли баб везешь, так хоть работниц, а так едоков у меня и без того хватает! — выговаривал капитану губернатор русской Калифорнии.

— Кого велено было, того и привез! — жестко сказал Кротов.

— Николай Иванович, — с нотками обречения говорил Печнов. — Да, знаю я все, чай не в полной изоляции живем, да и другие корабли хаживают. Это ты лучших людей, да добрый товар торгуешь с казачком этим, Басовым, который колонию основал на севере. Он тебе и серебро сверх положенного даст, и лишнюю шкурку подкинет, да все с банькой, да девками. Вот ты ему нормальных татарок и оставил. А мне — «на те Боже, что мне не гоже!».

— Ты говори, Наум Никифорович, да не заговаривайся, а то и на дуэль вызову! — сказал Кротов, демонстративно взявшись за эфес своей шпаги.

— А ты не пужай, и сабелькой махать я не из последних, да и шпагу осваиваю, — усмехнулся Печнов. — А ну-ка, я тебе зерна отсыплю с гнильцой, да капусты квашеной дам только по положенному, а не сверх меры, как ранее. Гляди-ка и цингой маяться станете. Ты ж пойми, Николай Иванович, мы ж единое дело делаем, и не гоже мне дурное подсовывать, да ослаблять земли калифорнийские, а казаку Басову девок добрых давать, да кабы ликом гожие были, для гарема его!

— Зря ты так, Наум Никифорович. Басов хоть и казак лихой, а толково хозяйство ведет. Он уже удумал кабы ни целый завод ставить в горах, да речку, что Волгой назвал, исследует. Но в следующий раз я тебе добрых девок привезу, — пошел на попятную капитан.

— Ты мне не девок, а мужиков привези, да рукастых! Мне стекло и кирпич делать, да дерево обрабатывать, да на реку ставить мельницы и кузницы, — Печнов улыбнулся. — Ладно, давай грузиться, да ступайте в карантинную зону. Там уже и хмельное стоит, и столы накрыты, чем Бог послал.

Даже для моряков Печнов не изменял карантинной зоны, для них был отстроен отдельный причал с гостиным двором, баньками и со срамными девками, без них моряку никуда.

А ближе к вечеру в трех верстах от Петрополя состоялось собрание многих из племен, живших в Калифорнии. Прибыли представители и от племени авасвас, и рамайтуш, и иные. Всего более пятидесяти человек. И Печнову пришлось, задушив внутреннего хомяка, изрядно потратиться на представительские расходы, но оно того стоило.

Большинство вождей или иных представителей от племен не выказали недовольство присутствием русской миссии. Часть индейцев, например, чоченьо и рамайтуш высказались за то, чтобы Петрополь принял на тех же условиях, что и племена кашаи, иные соседние роды. Главными условиями были: не грабить селения, не уводить насильно мужчин и женщин на работу, не проводить христианизацию. Пришлось уточнять, что есть такое насилие, так как Печнов уже сталкивался с тем, когда молодые люди приходили на работы в Петрополь без согласия родителей и вызывали тем самым проблемы.

Отдельно Наум Никифорович поднял вопрос о вере и образовании. Еще Померанцев выстроил такую систему, когда полноценными жителям колонии считались все, независимо от этнической принадлежности. Православные и люди, посещающие школы, как в Петрополе, так и в иных поселениях, получали статус подданных Российской империи, с некоторыми льготами и преференциями, чтобы выделить от остальных колонистов и побудить к образованию. Иные не притеснялись и были только работниками, которым в оплату шла еда, стекло, железные орудия труда, иногда холодное оружие. Несмотря на активность уже пяти православных священников насильно к принятию православия никого не принуждали, но христианский крест на шее, как и посещение школы увеличивали оплату труда индейцев.

Так что при удачном стечении обстоятельств российскими подданными могли бы стать более трех сотен тысяч индейцев Калифорнии, и на эту работу постоянно выделялось не менее двадцати процентов всех ресурсов ранее колонии, а нынче губернии.

*………*………*

Восточная Пруссия

23 апреля 1752 года

Два дня русская и прусская армии стояли друг напротив друга. Постоянно осуществлялись маневры. То русская армия попытается обойти Норкитенский лес и угрожать левому флангу генерала Левальда, то прусский подполковник Малаховский со своими гусарами ударит по замешкавшимся русским конным гренадерам.

Сложность диспозиция была в том, что генерал Левальд превратил широкое Гросс-Егерсдофрское поле, вместе с одноименной деревней, в сильнейший укрепленный район. Наступать на позиции пруссаков в этом месте было не то что не выгодным, но безумным. Потому обе стороны не решались начать активные боевые действия. Дважды пруссаки пытались поймать русских на маршах при маневрах, в один момент даже завязалась серьезная драка и Салтыков посчитал, что вот оно — сражение. Однако, как только заговорили русские пушки, прусская пехота стройно развернулась и ушла под защиту оборонительных укреплений. Русские было дело подошли к этим укреплениям, но прусская артиллерия не дремала.

— Ваше Высокопревосходительство! — обратился к командующему адъютант. — Прибыло пополнение.

— Кто? И сколько? — заинтересовано спросил Салтыков.

— Казачий полк и три сотни пластунов, — сообщил адъютант.

Петр Семенович обрадовался. Да, это не то, на что рассчитывал генерал-фельдмаршал, было бы неплохо получить, как минимум, дивизию иррегулярных войск, да еще две дивизии из егерей, гренадеров и драгунов. Но и это уже хорошо, что подкрепления доходят, тем более казаки-пластуны. Салтыков помнил, как действовали пластуны в русско-турецкой войне и три сотни таких бойцов могли многое изменить в подготовке к сражению.

— К Вам с докладом просится казачий генерал-майор Никита Рябой, — через небольшую паузу, подсмотрев в блокнот, сообщил адъютант.

— А что у казачьих генералов отчества нет? — спросил Салтыков немного раздражительно.

Он человек спокойный в мирской, не в военной жизни, но то, насколько император привечает казаков, раздражало и генерал-фельдмаршала. Ну не может вчерашний десятник, вдруг, стать генералом.

— Ну давай его сюда! — приказал Салтыков.

Через две минуты перед командующим стоял именно тот самый генерал-майор, которого, как оказалось, Салтыков уже видел и не раз во дворце и рядом с императором.

— Ваше Высокопревосходительство! — с трудом выговорил обращение Никита Рябой. — Велено лично в руки!

Казак протянул письмо, которое, незамедлительно было прочитано.

Петр Семенович с одной стороны хотел выругаться, с другой же понимал, что доля рационального суждения в повелении императора была.

Петр III писал о том, что Салтыков не должен напряжением всех сил стремится к Кенигсбергу. На усмотрение генерал-фельдмаршала оставалось решение, которое должно исходить из реального положения дел. Император предусматривал то, что магазинов в Либаве не хватил, что в Ковно только формируется запас провианта и фуража. Именно из-за недостатка последнего в армии Салтыкова так мало конницы. Потому и не следовало бы активно наступать, а налаживать больше логистику и готовится к решающим битвам.

Генерал-фельдмаршалу предлагалось закрепится на том участке, который он сочтет выгодным и ждать, пока наладятся поставки всего необходимого и сформируется новая армия. Предполагалось, что к середине лета, к Салтыкову присоединиться русский корпус и можно будет развивать сразу два направления в летней компании: на Кенигсберг и на Штеттин.

— Нет, не по чести! — с казал Салтыков, как только из палатки вышел казачий генерал-майор. — Нужно дать бой!

Утром 23 апреля 1752 года прусская армия пришла в движение. Пользуясь тем, что все Гросс-Егерсдорфское поле было ископано земляными укреплениями, генерал Левальд, начал выманивать русские силы, что бы те пошли в атаку на прусские укрепления.

Прусский подполковник Малаховский со своими «цветными» гусарами, выступил в роли затравщика. Но кто-то иной мог бы попасться на уловку, но не Петр Семенович Салтыков, который нечто подобное совершил некогда против турецкого войска. Генерал-фельдмаршал выставил по фронту лишь заслон и небольшую часть артиллерии, сам же решил атаковать менее укрепленные позиции неприятеля у деревни Пушдорф.

Вместе с тем, пруссакам удалось выманить на свои оборонительные укрепления один, единственный в русской армии, Грузинский гусарский полк, под командованием Элишера Паатовича Амилохвара. Увидев возможности удара во фланг выдвинувшимся прусским гусарам, Амилохвар, посчитал нужным этот удар совершить. И не сказать, что грузинский командир не был дисциплинированным, просто приказ только что пришел, а переводчик куда-то запропастился, вот и решил Элишер Паатович ударить по неприятелю, как это было ранее оговорено. В этом полку по-русски мало кто говорил, потому много было несогласованности [в РИ П. А. Румянцев в негативном ключе высказывался об этом подразделении, считая его самым слабым в русской армии уже потому, что командиры не знали русского языка].

Разгром русско-грузинских гусар был полным, если бы артиллеристам не удалось плотным огнем, опасным и для союзников, отсечь набирающих динамику атаки прусских кирасиров. Тем не менее, Грузинский гусарский полк после такого поражения уже не мог в том виде существовать далее.

В это же время между двумя лесными массивами, не выходя на гросс-егерсдорфское поле, маневрировали линии прусских и русских полков. Несмотря на хорошую выучку, пехотинцы под командованием русского генерал-аншефа Василия Абрамовича Лопухина, уступали в шагистике прусским гренадерам. Неприятелю, в результате продолжительных «танцев» на поле, удалось зайти косыми линиями на дивизию Лопухина. Пруссаки делали больше выстрелов, имели лучшие позиции для стрельбы и расстраивали русские линии. Разгром мог состоятся и здесь, но русская артиллерия быстро изготовилась для стрельбы и открыла навесной обстрел позиций неприятеля, благо демидовские гаубицы позволяли это делать.

Петр Семенович в это время отдавал приказ казачьему полку выдвинуться из Норкитенского леса и ударить по прусским укреплениям у Гросс-Егерсдорфа, после быстро отскочить. Какие сюрпризы при этом оставят казаки для преследователей, оставалось на откупе станичников.

А на левом фланге началось жесткое противостояние с переходом в рукопашную, где русские гренадеры были успешнее своих визави. Удар прусских кирасиров по дивизии Лопухина предрешил это противостояние и русские полки были практически смяты. Сам Лопухин в это время отважно сражался почти в полном окружении, собрав вокруг себя не менее трех сотен русских гренадеров [в РИ Лопухин погиб при Гросс-Егерсдорфе в схожей ситуации].

Удар второго казачьего полка, который был направлен командующем для купирования вероятного прорыва противника воодушевил уже отступающие русские разрозненные части и вновь началось жесткое противостояние. Именно здесь и было основное сражение, тогда как на русском правом фланге имела место быть вполне удачная для русских артиллеристов дуэль.

Генерал Левальд хотел послать на усиление своего правого фланга, где прусские гренадеры и кирасиры завязли в рукопашной свалке, драгунов, но в это время, прямо на центр гросс-егерсдорфского поля вышли русские казаки и они тащили пять пушек. Пруссаки не ожидали такой наглости, да и лес казался малопроходимым, тем более для пушек, но факт на лицо — вот он противник.

Быстро, лихо, казаки развернули пушки, но не стали из них стрелять, а подскакали к прусским позициям, используя фактор неожиданности и то, что прусские артиллеристы замешкались и не сразу развернули свои пушки по фронту. Проскакав вдоль фортеций неприятеля, казаки стали разворачиваться и уходить в лес. Как только казачий полк минул русские пушки, они громыхнули и казаки сразу же стали деловито запрягать коней, чтобы оттянуть орудия.

Пруссаки не заметили, или не придали значения действиям казаков, когда те установили не менее пятнадцати фугасов и подожгли труты. Вот и показывали пушкари, что они не успевают убежать. Русские пушки — очень лакомый трофей, за него в прусской армии обещалось огромное вознаграждение. Потому полковник, командующий драгунами не мешкая послал свои полки в погоню за казаками. Это не было нарушением плана боя, драгуны и первоначально предполагались быть использованы для того, чтобы не допустить атаку русских по центру через лес. Задачей было опрокинуть русских, если они решаться это сделать.

Драгуны имели не самых лучших лошадей, потому не могли сравниться с казачьими ни в скорости, ни в выносливости. Донская лошадка — она такая, не прихотливая и выносливая. Потому то речи, чтобы догнать казаков не было, но вот русских пушкарей…

— Бах-бабабах! — с разницей в секунд десять, не больше, разорвались фугасы, посылая резвые стальные шарики кормится прусской кровью.

Казаки же, еще не запрягшие пушки, вновь развернули орудия и ударили картечью по замешкавшимся еще живым драгунам. Со свистом и улюлюканьем развернулся весь казачий полк и рванул добивать прусских драгунов. Разгром трех прусских полков был полный, особенно после того, как неприятельские пушки ударили и по своим и по казакам. Побитые, но не побежденные станичники, удалялись в лес.

К вечеру сражение закончилось. Говорят, что победителем следует признавать того, за кем осталось поле боя. Тогда русские победили, ибо прусские войска ушли из междуречья и устремились на уже строящиеся позиции в тридцати верстах от Кенигсберга.

Однако, русская армия такими силами не могла наступать. Из сорока пяти тысяч Салтыков уже недосчитался одиннадцати тысяч убитыми и раненными. Также прибыл полк уланов, которые были отправлены для сбора провизии и фуража и… они были изрядно потрепаны прусскими гусарами.

У деревни Кумелен уланы остановились на отдых, но неожиданно налетели прусские гусары и императорские русские уланы только и смогли, что бежать, бросив и обоз и потеряв убитыми своих товарищей более трех сотен. Уланы, перегруппировавшись уже было хотели отбить деревню, но столкнулись и с прусскими гренадерами и вновь понесли ощутимые потери [в РИ перед битвой при Гросс-Егерсдорфе был позорный случай бегства из деревни Кумелен, но русских конных гренадер].

Получалось, что пруссаки все же нашли резервы и сейчас корпус Левальда может восполнить свои потери. Однако, было понятным, что и пруссаки наступать не смогут. Салтыков так же не мог надеяться на скорый триумфальный парад по улицам Кенигсберга. Патовая ситуация и выиграет тот, у кого будет лучший запас прочности и, конечно же логистика. Салтыков понимал, что уже скоро он будет иметь в наличие в разы превосходящие противника силы. А пока пусть французы покажут, действительно ли они столь сильны, как об этом говорят во французских газетах.

Босфор

25 апреля 1752 года

Христофор Антонович Миних стоял на холме Юши. Сами турки терялись в показаниях, кто именно захоронен на этом священном холме. Официальная версия гласила, что это Юша ибн Нун. Генерал-фельдмаршал сомневался в том, что один из предводителей еврейского народа Иисус Навин захоронен именно здесь. Но фактом является то, что еще с античных времен холм считался священным и на нем приносили жертвы богам. И русский военачальник ощущал себя одним из тех, о ком говорят греческие легенды. Подвластно ли было кому еще лет десять назад взять Константинополь? Христофор Антонович, как никто иной знал, что это было не возможным. Но он тут, на горе Юши.

Миних должен был стоять на этом холме значительно раньше. Десантная операция у Константинополя затягивалась из-за того, что османы с необычайным остервенением, не считаясь с потерями, взяли-таки крепость Аккерман и были на подступах к Хаджибею. Героическим усилием, прежде всего, Восьмого Московского полка и приданным ему артиллеристам, удалось с большими потерями, но задержать наступление турок на Хаджибей. Для купирования прорыва османских войск Миних использовал две дивизии, которые предполагалось задействовать в десантной операции. В ходе кровопролитного сражения турки были отброшены, и Аккерман снова стар русским. Вместе с тем приходили сведения, что османские войска проводят перегруппировку, чтобы вновь идти на Хаджибей и Яссы. Разведка также сообщала, что турки стягивают все силы, которые только можно и собираются дать последний решительный бой. Вот тогда Миних долго думал и все никак не решался на авантюру, именно так выглядела в этих условиях десантная операция на Босфор. Тем камушком, которые перевесил чашу весов в пользу отправки русского флота к Константинополю, стало отсутствие возможности предупредить средиземноморский флот отложить прорыв в Дарданеллы. Курсирующие корабли русского Черноморского флота по косвенным сведениям, полученным от турецких и армянских рыбаков, которых захватили у Босфора, уже прорвались через Дарданеллы. Местные жители немусульмане охотно сообщали, что в Мраморном море находятся русские корабли, которые пытались прорваться через Босфор, но развернулись и вновь ушли в Мраморное море.

На удивление сама Босфорская операция прошла без особых сложностей. Дело в том, что крепость на европейской части Босфора Румели Хисар, пятью годами подверглась пожару и из-за нехватки ресурсов так и не была восстановлена [в 1746 году действительно горела, а другая крепость Йорос была запущена].

Произошло морское сражение, где в отчаянной атаке турки пытались… к слову, непонятно, что именно они хотели сделать. Тем составом кораблей и галер они могли только героически погибнуть, что и произошло. Но, у русских был поврежден один линейный корабль, а еще один черноморский фрегата выскочил на камни европейской части Босфора.

Героический подвиг моряков, возможно, частью и безрассудный, войдет в историю русского флота. Так, капитан корабля Отто Бергсон приказал всем раненым юнгам, корабельному хирургу, картографу спуститься на яллах и выйти в море. Сам же капитан занял круговую оборону и проложил дорожку из пороха, чтобы подорвать крюйт-камеру. Турки не преминули послать отряд к русскому кораблю, и в ходе ожесточенного боя, где не выжил ни один моряк, было уничтожено множество турецких солдат, которых и так не хватало в Константинополе.

Теперь Царьград брался в осаду, так как первая попытка сходу взять древний город закончилась многочисленными потерями в русском войске. Были перекрыты все дороги, ведущие в пока еще столицу Османской империи, возводились фортификации, направленные, как внутрь осаждаемого кольца, так и в сторону возможной атаки турок по деблокированию столицы. А корабли с русским десантом все пребывали и пребывали.

— Господин командующий! Вас спрашивает какой-то человек. Он представился Степаном, — немного сконфужено докладывал адъютант генерал-фельдмаршалу.

Странная была ситуация и то, что произошло могло сильно сказаться на карьере многих офицеров. Дело в том, что ночью у входа в шатер командующего появились пять человек, которые были незнакомы офицерам той роты, которая заступила на дежурство в центре русского лагеря, где располагались шатры высших офицеров. При этом солдаты преспокойно поговорили с пришедшими, которые представились казаками-пластунами, что прибыли после исполнения очень важного поручения. И это поручение давал лично генерал-фельдмаршал Миних.

Остаток ночи и утро представившиеся казаками спокойно провели в отдельном солдатском шатре, после их покормили. Оказывалось, что командующий решил переночевать на борту одного из линейного корабля, потому и не было Христофора Антоновича на месте. И после казаки преспокойно отправились к горе Юши, где и должен был находится командующий.

Уже после, когда произошла смена дежурных рот, офицеры стали выяснять, что это были за такие казаки. Оказалось, что никто их не знает, название полка караульные не выяснили, поверили всему на слово. Так любой мог прийти и убить генерал-фельдмаршала. Тогда солдаты роты Второго Воронежского егерского полка устремились в погоню за казаками и настигли их уже на гребне горы.

После небольшой потасовки «ночные гости» представились, но уже никто им не верил.

— Степан? — удивился Миних. — Странно… А почему не пустили?

— Так опасаются егеря. Мало чего, — стушевался адъютант.

Помощника командующего подполковника Аблазова очень, ну очень, просили прикрыть оплошность егерей. И адъютант принял решение не распространятся о нарушениях ведения караульной службы. Теперь у Аблазова в личной казне на двести рублей больше. Но подполковник боялся разоблачения, как только стало понятно, что Миних знает этого казака Степана, и подполковник сник.

— Рад встречи, Степан Емельянович! — приветствовал Миних одного из самых ближних людей императора. — Уж не чаял, ни гадал, что увижу Вас здесь!

— Проходил мимо, Ваше Высокопревосходительство! — Степан улыбнулся. — Не один проходил. Со мной пять тысяч неплохих воинов, которые готовы сражаться за правое дело и выгнать турок из Европы.

— Это очень кстати! Признаться, я не уверен в том, что нам удастся быстро взять Константинополь, — Миних развел руками. — Посмотри на его! Величественный город!

— Нам придется это делать, господин командующий! — Степан посмотрел на вид окрестностей Константинополя. — По моим данным турки срываются с мест, собираются двигаться от Измаила напрямую к Константинополю. Если город не взять в ближайшие два-три дня, уже скоро мы встретимся с атакой с двух сторон явно превосходящего числом противника.

— Думаете я этого не понимаю? Мы входили в город. На улицах баррикады, стреляет каждый угол. Свое преимущество в силе оружия мы не можем использовать, — досадовал командующий.

— Отдайте в мое подчинение всех казаков-пластунов, лучших егерей. Дайте два дня и готовьте штурм, — Степан жестко посмотрел на Миниха, поймав на себе не менее суровый взгляд.

Мужчины «бодались» взглядами, но в итоге, Степану пришлось сдаться. Казак рассчитывал, что его близость к императору и в этот раз поможет, но Миниха он не продавил.

— А теперь, казак Степан, — сказал генерал-фельдмаршал несколько в уничижительной форме. — Рассказывай свой план! Я уже понял, что ты хочешь создать штурмовые плутонги. Как видишь, Степан Емельянович, я так же немало разговаривал с императором и понял твою задумку. Но успеется ли?

— Простите, Ваше Высокопревосходительство, за дерзость! — повинился Степан.

— Полно-те, идем пить кофе и сразу же за работу! — повеселевшим голосом сказал командующий. — Чего нам горевать? Как там вы, казаки, говорите: двух смертей не бывать, а одной не миновать? Будем думать, как нам в ближайшие две недели миновать той самой дамы с косой, а там, хоть трава не расти!

— Вы все лучше осваиваете русский язык! — решил польстить Степан, чувствующий некую неловкость в том, что попробовал манипулировать командующим.

— Я русский! Поверьте, уже такой русский, что страшно становится! Вот и приступ Константинополя будет истинно русским «на авось», — вздыхая, сказал Миних.

— Уж, простите, но вы неправы! До того, пока Ваша истинно русская нога не ступила на земли древней Византии, я не мог говорить о том, что в Константинополе давно работают несколько наших тайных групп. Вчера ночью еще две группы проникли в город. После сигнальной ракеты все они начнут действовать, — Степан протянул сложенный лист бумаги. — Тут цели атак тайных людей в городе.

— Удивляете! — задумчиво сказал Миних. — Впрочем, можем обойтись и без кофе. Сейчас же созову военный совет.

28 апреля 1752 года началась необычайно мощная канонада, предвещающая штурм города. Может артиллерийский обстрел и мог представляться бессмысленным, так как защитники турецкого города попрятались за стены зданий, однако это было не так. Артиллерия позволила русским полкам подойти вплотную к пригородным постройкам города и занять некоторые здания.

Еще ночью по всему городу начали твориться необъяснимые вещи. Вначале были взорваны три из пяти известных мест дислокации янычар. Потом загорелся турецкий линейный корабль, стоящий в бухте золотого рога, несколько десятков ракет устремились на султанский дворец Топкапы. Кроме того, на улицы древней столицы Римской империи вывалили люди, которые кричали, что русские уже в городе и нужно помочь им. Эти крикуны встречались и с одобрительными выкриками и в их сторону летели камни. Однако, всеобщая паника, которая захлестнула город сделала невозможным управление войсками гарнизона. Поэтому, когда русские рано утром пошли на приступ города, мало того, что защитники-мусульмане были уставшие от бурной и энергозатратной ночи, так и не успели в должной мере среагировать на угрозу.

Закрепление на окраинах города прошло, как-то даже легко, что вселяло уверенность в быстром захвате города.

— Чего сидим? — спросил не отличающийся дисциплиной сержант Никодимов.

В своем плутонге Иван Никодимов уже успел почувствовать, что такое власть, поэтому, когда пришлось подчиниться какому-то казаку, сержант раздражительно отнесся к приказу. Но ослушаться было невозможно. И вот он, командир плутонга, сейчас, словно простой сиволапый солдат-первогодка идет в бой.

— Никодимов, ты опять? — взбеленился казак Григорий Староверов.

Их плутонг, как и многие иные, как только русская армия закрепилась на окраине Константинополя, вышел вперед, на штурм очередного строения, из-за которого велся вполне интенсивный огонь, насколько это возможно, используя старые турецкие ружья.

— Так никто не стреляет! — сказал Никодимов и встал во весь рост.

— Вжух! — турецкая пуля вошла сержанту прямо в грудь и забрызгала кровью спрятавшихся рядом членов штурмовой группы.

— Твою в душу мать! — выругался Староверов, сразу же перекрестился двумя перстами. — Еще кто скажет слово супротив моего… лично прирежу!

— Понял откуда! — прокричал егерь, один из двух стрелков-штуцерников в группе.

— Так бей! — выкрикнул Григорий.

Прозвучали два выстрела и Староверов поднял свой плутонг на штурм. В здание ворвались спокойно, только пришлось добить раненного турка, одного из двух, которые стреляли из оконцев на первом этаже здания.

— Гренаду! — прокричал Григорий и рослый егерь, поняв куда именно нужно запустить снаряд, закинул его. — Бойся!

Григорий ожидал, что после того, как взорвется граната, он быстро пойдет на штурм второго этажа, уже приноравливался к лестнице. Но получилось иначе… второй этаж начал рушиться и обваливаться.

— Все во двор! — прокричал Григорий, но егерь Семен замешкался и его завалило кирпичом и всем тем, что было на втором этаже, включая уже погибших турок.

Лишившись уже двоих из двенадцати членов штурмовой группы, Григорий повел своих штурмовиков дальше.

Нельзя сказать, что стрелял каждый дом в городе, но, чем дальше продвигались штурмовые группы, тем больше было сопротивления. Защитники города уже опомнились и начали организовывать оборону каждого квартала.

— Господин ротмистр! — обратился к командующему батальона поручик Синицын, ответственный за разведку в отряде.

Уже были убиты все вышестоящие офицеры, батальон превратился в роту, пусть и расширенную, но приказа отступать никто не давал. Еще ранее батальон, как только выдвинулся в направлении одной из улиц, ведущей к порту, получил неожиданную атаку турецкой конницы. До сотни османских всадников вылетели неожиданно. Русские пехотинцы пусть и имели заряженные фузеи, но далеко не все успели выстрелить, как были сбиты рослыми конями или посечены турецкими ятаганами. В той свалке, которая началась после замедления конной атаки, русские бились с особым остервенением. Несмотря на бой, многие увидели распятого русского солдата, которого немыслимым образом прибили к стене строения по пути следования батальона.

Синицын не знал имя солдата, которого бережно лично помогал снимать со стены, как оказалось православной церкви. Рядом лежали еще пять русских егерей и два казака. Сорок минут назад, именно возле этой православной церкви казак Староверов потерял еще семерых. Штурмовой плутонг тогда не позволил туркам подпалить церковь, куда набились испуганные люди, вступив не просто в неравный бой, но безнадежный. Турки передумали сжигать людей, так как выстрелы и иные звуки городских боев становились все отчетливее, а Староверов, раненный в левую руку, в сопровождении еще двоих, оставшихся в живых егерей, продолжил выполнять задачи.

В это же время генерал-фельдмаршал Миних пытался хоть что-то разглядеть, стоя на линейном корабле, который дежурил у бухты «Золотой рог». Казалось, что город горит, так много было дыма, но вида пламени Христофор Антонович не видел. Командующий надеялся, что город не будет полностью разрушенным.

— Дождь! Дождь! — радостно сказал Миних, а после сразу же посмурнел.

Сырость и дождливость это больше плохо, чем хорошо. Может так статься, что промокнет порох.

— Господин командующий! Сигнал с воздушного шара! — прокричал офицер фельдъегерской службы.

— Что? — сухо спросил Миних.

— Просят артиллерию и поддержку с моря! — расшифровал знаки, подаваемые с воздушного шара офицер связи.

Это был уже четвертый раз, когда в небо подымается воздушный шар, который, в условиях городских боев давал хоть какую-то информацию.

— Черт возьми этот дождь! — прорычал Миних и даже не перекрестился после поминания нечистого.

Действительно, погода становилась нелетной. И командующий не сможет узнать о всех действиях остатков штурмовой группы Староверова и ему подобных командиров более ста штурмовых плутонгов. Теперь только тот самый «Авось».

— Авось проскочим? — спрашивал егерь Иван Шилов у казака Староверова.

— А деваться то и некуда, если только, не как мыши забиться в конуру и трусить, — ответил казак, морщившись от боли, он слегка дернул рукой и боль пронзила раненную конечность.

Иван Шилов первым рванул к массивной двери и резко ее открыл. Никого не было. Следом, как только Иван махнул остатку плутонга, в дом ворвались и Староверов с Игнатом Платовым.

— Вот, там, с крыши этого дома и нужно будет сбросить две оставшиеся гренады, — говорил Григорий Староверов.

— Да и камней можно скинуть! — предложил еще одну идею Игнат.

Очередную засаду, которую турки уготовили наступающим русским полкам, обнаружил самолично Староверов. Он же увидел, что скоро, через минут десять-пятнадцать на переулок выйдет отряд из более чем ста русских солдат. Если эти солдаты услышат звуки боя, то они смогут сориентироваться и не попасться в ловушку, напротив, разбить залегающих турок.

— Шайтан! — из-за угла комнаты, в которую вошел Иван Шилов выбежала молодая женщина с большим ножом в руках.

Иван, еще сам молодой парень, зачаровался красотой девушки и не успел вовремя среагировать на угрозу. Да и от бабы угроза? Он воюет с турецкими мужчинами!

— Хлуп! — нож вошел в плоть парня, который только как второй год служил, никогда не целовал девушку.

Иван мечтал, что вернется в родное калужское село и там все женщины будут только и говорить, что о героическом солдате Иване Шилове. А он такой гордый идет по улице, и солнышко пригревает, а не этот проклятущий дождь.

— Сука! — вскрикнул Игнат Платов и рубанул тесаком молодую девушку.

— Вот же война! — с горечью сказал Григорий, стоя у колыски, в которой рыдал младенец. — Пошли Игнат, у нас еще война.

— А дите? — спросил солдат Платов, но не стал дожидаться ответа.

В доме больше никого не было, кроме молодой женщины и, скорее всего, ее дочери. Теперь мать мертва, а ребенок… это война… Русские солдаты шли вперед, обрекая турецкого ребенка на смерть.

— Что там, поручик? — спросил ротмистр Андрей Казимирович Шагитский.

— Не могу знать! Бой идет! — растерянно ответил поручик Синицын.

— Так уточните! — выкрикнул Шагитский.

Батальон, которому приходится командовать ротмистру, уже сточился не то, что до роты, но до шестидесяти человек. Андрей Казимирович уже дважды пытался поворачивать назад и выходить из города, но, оказалось, его отряд зашел слишком далеко, в самое сердце Константинополя. Ротмистр хотел найти удачное место для того, чтобы организовать там круговую оборону и ждать подхода своих. Но та засада, в которую вел оставшихся своих людей Шагитский стала бы последней для всех русских солдат бывшего батальона. Но кто-то, перед тем, как отряд ротмистра должен был выйти на залегавших турок, сбросил гренады на османов, чем не только уменьшил число врагов, но, главное, выдал их месторасположение.

— В атаку! — скомандовал Шагитский и первым побежал в сторону янычар, а это были именно они.

В это время с крыши дома, как оказалось весьма небедного, Игнат увидел дворец султана.

— Глянь, Григорий! — сказал Платов.

— Ты иное смотри! — указал пальцем чуть в сторону Староверов. — Видать сам султан сбежать вздумал?

— Так а что мы можем? — испугался своей же мысли Игнат.

Оба парня были настолько накачены нескончаемыми смертями, тем, как они наблюдали за распятием своего товарища, что подспудно хотели умереть и сами. Григорий с Игнатом были уверены, что и они умрут, потому лучше погибнуть, в схватке с самим султаном.

— Пошли! — скомандовал Староверов.

Подобравшись поближе к столпотворению великолепных коней, золоченных карет, не менее чем пяти сотен турецких всадников, оба штурмовика замерли.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать? — с улыбкой спросил Староверов. — Достанешь до султана?

Платов не ответил. Он был уверен кто именно из столпившихся султан — конечно самый толстый и богато одетый. Возле этого турка еще все крутятся иные люди, ему часто кланяются.

Выстрел прогремел, казалось громче обычного.

— Есть! — обрадовался Староверов, чуть приподнялся, чтобы посмотреть, точно ли султана убили, или он только раненый, один из ответных сотни выстрелов охранников знатного османа, сразил насмерть Григория.

В это время в атаку на группу османов заходил остаток батальона Шагитского. Ротмистр не разглядел сколько именно турок столпилось у богатого дома. Когда же прогремел выстрел с крыши соседнего дома, и знатный осман замертво свалился, ротмистр решил, что он не один атакует османский отряд и рванул вперед.

Игнат Платов наблюдал с крыши, найдя более-менее безопасное место, как погибают русские солдаты, которые пошли в атаку на гвардию султана. Егерю было очень неприятно, что умирают солдаты, так и не добившиеся значительного успеха в своей атаке. Погибли все русские воины, а последнему, раненному ротмистру вначале отрубили руку, после, когда турки насладились муками русского офицера, через не менее чем три минуты, Шагитскому рассекли голову.

А в это время на дорогу, которую уже с боями прошел полностью погибший батальон Шагитского, вышли русские драгуны, которые, не встречая хоть какого сопротивления, спешно шли к дворцу султана.

Именно эти драгуны и разбили охрану знатного турка, которого штурмовики приняли за султана.

Потом выживший Игнат Платов будет говорить о войне, его наградят званием Героя Российской империи. Парень сильно разочаруется, узнав, что убил не султана, а османского казначея, который собирался прорываться на выход из города и вез какие-то немыслимые драгоценности, стоимостью в более, чем десять миллионов рублей.

Платов закончит офицерские курсы, начнет писать статьи в журнал, а потом напишет книгу «Человек на войне», которая станет настоящим бестселлером и в России и за рубежом.

А пока Платов смотрел, как обкладывают во всех сторон дворец султана, как со стороны Топкапы уже стреляет артиллерия, а в бухте «Золотой рог» русский линкор, получая попадания, удачно запускает ядра в сторону турецкой артиллерии.

Сражения продолжалось, но к вечеру стало понятным, что город не выстоит. Начались сдачи некоторых османских подразделений, иные отходили в сторону султанского дворца. Не менее тысячи турок вырвались из города.

Миних не просто устал, он был выжат. Из мужественного человека, как будто вынули стержень. Христофор Антонович даже боялся давать приказ о подсчете погибших.

Петербург

1 мая 1752 года

Последние дни выдались сложными. Нельзя говорить, что мне тут, согретым майским солнцем, плохо. Там, на фронтах наших войн умирают русские воины, а я, тот, который их послал на смерть, пью кофе, да закусываю шоколадными конфетами. Но как же сложно ждать!..

Утром принесли доклад от Салтыкова. Да, там не все гладко, но я и не предполагал, что, вдруг, всех победим и через неделю уже будем обедать в Берлине. Напротив, я хотел затяжной войны. Во-первых, если конфликт продлится месяц-два, то стороны уже через год, а то и меньше, начнут новую войну. И еще не понять в какой политической конфигурации Россия будет вступать в череду новых противостояний. России нужен Константинополь и, если завтра война закончится, то австрийцы, я даже не удивлюсь, пойдут на соглашения с Англией и Пруссией. Тогда что? Крымская война, когда Европа объединилась, чтобы наказать Россию? Может и выдюжим, выстоим, но какими усилиями? Тут и Польша не преминет воспользоваться ситуацией, что уже говорить о шведах. Можем получить такой пинок, что оправляться будем долго. При всех вводных, мы не можем воевать против всех. А этот сценарий реалистичен, и история, которую тут знаю только я, красноречиво говорит, что можно и нарваться.

Поэтому я и посылал, по сути, на убой, Салтыкова. Россия не может сейчас проявить такую мощь, которая сметет армию Фридриха. Да и задачка победить дядюшку не столь легка в исполнении. А, если к этой, задаче прибавится война с Австрией, Францией, Англией, Швецией, Речью Посполитой, Испанией, Португалией и еще Бог весть с кем, даже с Персией и остатками Османской империи? Как вариант?

Я не хотел, чтобы мое попаданство ознаменовало крах России.

Но это так… рефлексия. Сложно психологически, даже преследуя благие намерения, посылать людей на смерть.

Не скажу, что Петр Семенович не имел шансов победить. Думается, что армия чуть лучше подготовлена, чем это было в иной истории. Да, численно Салтыков имел сильно меньше войск, в сравнении с тем, которым располагал в другой истории Степан Апраксин. Кроме того, под предлогом малого количества фуража и занятости калмыков и других иррегуляров, в войске Салтыкова должна ощущаться острая нехватка конницы. Первоначально я думал, что те две дивизии, что начали размещаться в Курляндии, но были разбиты пруссаками, так же вольются в армию генерал-фельдмаршала, но, нет. Поэтому спешно направил свой резерв из особо выученного казачьего полка. Я был уверен, что на поле боя казаки-пластуны могут сделать немалое, а вне сражения, способны нагадить неприятелю еще больше.

— Я доволен, Степан Иванович, — я посмотрел на Шешковского. — Нет! Правда! Вы молодец! Наконец русская разведка не только ищет крамолу и заговоры внутри мой державы, но и занимается не менее важным делом — поиском сведений о противнике.

— Благодарю за похвалу, Ваше Императорское Величество, — проговорил глава Тайной канцелярии, силясь, большей частью безуспешно, скрыть свое удовольствие.

— Потом обстоятельно напишете, как удалось добыть столь важные данные, — я усмехнулся, рефлексия и самокопание резко сменились оптимизмом.

Шешковский принес информацию, которая говорила о планах короля Фридриха и в целом о планах войны. Сработала какая-то агентура в Ганновере. Там было русское торговое представительство. Небольшое, так, больше намерения, чем, непосредственно торговля. Но в числе торговых агентов были и иные, которые собирали сведения о действиях Англии. Потом сведения поступили в Данию, ну а после в Киль и Петербург.

В Ганновер прибывают дополнительные силы англичан, которые хотят настолько увлечь французов европейскими делами, чтобы те и думать забыли о колониях. Франция, то ли по моему наущению, может и самостоятельно додумалась, но большие конвои устремились и в Канаду и в Индию. Вряд ли в иной истории французы так озаботились своими колониями, иначе не проиграли бы в пух и прах лаймам.

Фридрих Прусский, чтобы не потерять английское финансирование так же поспешает завершить свои дела в Австрии, чтобы громить армии Людовика. В иной истории он так же себя повел, но после поражения под Прагой. Сейчас столица Богемии в руках Фридриха, так же немало рекрутировано в прусскую армию из той же Богемии. Да, Австрийская империя уже готова выставить против пруссаков силу, но насколько она будет сопоставима с мощью Пруссии? Вопрос! Уверен, что австрийцы так же решать подождать, пока французы не разобьют, или, хотя бы, ослабят Фридриха. И на Востоке будет временное затишье.

— Ладно, давайте к плохому, Степан Иванович, — я вздохнул… как же все это надоело.

Все эти переживания, терзания, игра в ромашку на тему «любит не любит». Нет! Все в прошлом, но, если Екатерина вновь берется за старое…

— Простите, Ваше Величество, но особо ничего плохого не произошло! — отвечал задумчиво Шешковский, видимо, силился вспомнить, какие это дурные новости он не рассказал.

— Я про Екатерину Алексеевну, — помог я Шешковскому.

— Государь, ничего предосудительного не произошло, напротив, Ваша супруга сама обратилась ко мне и по вопросу о прусском шпионе и о госпоже Прасковье Александровне Брюс, — сказал Шешковский [Прасковья Александровна в РИ была любвеобильной персоной, есть мнение, что она способствовав близкому общению Екатерины Великой со многими ее фаворитами, в том числе и с Григорием Орловым].

— И? Доложите, что учудила родная сестра моего, смею сказать, друга Петра Александровича Румянцева? — спросил я.

— Склоняла Екатерину Алексеевну, в некотором роде, к адюльтеру, — ответил Степан Иванович.

Я не устраивал еще ни одного пышного приема. Вначале под предлогом недавнишнего покушения и погребения Елизаветы, позже, потому что, у нас, как бы война и не следует… Но, видимо, в угоду двора и обществу что-то нужно сделать. Вот жду реляцией о победе, чтобы отпраздновать. На что не поскупился бы, так это на праздник по случаю освобождения Константинополя от турецкого ига.

Вместе с тем, пусть и под пристальным надзором, но я не ограничивал общение жены с фрейлинами и иными дамами. Мужчины, насколько я знал, обделяют своим вниманием мою супругу, от греха подальше. Ну и Шешковский знает, что я не потерплю рядом со своей женой кого либо. Пусть это эгоистично, неправильно, нужно дать женщине свободу… Нет! Не дам!

— У меня в приемной Петр Румянцев, сам с ним переговорю, если муж Прасковьи не имеет влияния на супругу, — сказал я.

После еще немного поговорили о том, какое участие в обеспечении правопорядка в Миассе предприняла Тайная канцелярия. Проект запущен, уже в марте, как только общественности стало известно о том, что я выжил, газеты разразились очередной сенсацией, что в районе Миасса было найдено золото. На страницах печатных изданий сообщалось, что, в отличие от предыдущих практик, сейчас каждому желающему можно приехать в Миасс, купить или взять в аренду участок земли и заняться золотодобычей. Часть отдать государству, но другую долю оставить себе.

Еще не знаю, сколько много людей прибудет в Миасс, но очевидно, что народ отправился на поиск легкой наживы. Еще ранее слухи об находках золота в Миассе стали распространять среди донских и яицких казаков. Какой-никакой, но казачество должно было помочь навести порядок на золотодобычи. Потому станичники раньше иных отправились за презренным металлом.

— Государь, отпустите на войну, нельзя терять времени! — упрашивал меня Петр Александрович Румянцев, как только зашел в кабинет.

— Я хотел бы перекусить. Не составите компанию, генерал-аншеф, граф Румянцев-Закавказский? — спросил я, ухмыляясь.

— Сочту за честь, Ваше Величество, — взял себя в руки генерал.

— Готовьте войско, Петр Александрович, когда случится Ваш выход, нужны будут только победы. Сейчас же учитесь применять новое оружие, те же ракеты. Мы должны будем ошеломить противника и не дать ему шанса вновь собрать силы, — сказал я, беря в руки колокольчик.

Илья не спрашивал, что именно я хочу, он только показался в двери и кивнул, что все понял и сейчас принесут. Сегодня на обед был плов.

— Как по Вашему мнению может себя показать «Дикая дивизия»? — спросил я после того, как пришло первое пресыщение.

— Это рискованное дело, Ваше Величе… — начал было говорить Румянцев, но я его перебил.

— Давайте без чинов. Во время обеда, который я разделяю с другом, хотел бы более откровенного разговора.

— Спасибо за оказанную честь, Петр Федорович, — Румянцев продолжил. — Искандер, коего Вы изволили назначить командиром дивизии, достойный офицер. Еще бы знать, что у него в голове. Не измышляет ли крамолу.

— За ним пристально наблюдает Тайная канцелярии. Его эпатируют, говорят об Османской империи, вынуждают к противоречивым действиям. Но Искандер держит лицо. Вот я и спрашиваю, нужен ли он такой нам? — сказал я, самолично наливая себе кофе.

Вообще я не злоупотреблял обслугой, по крайней мере со стола мог и сам себе взять и еду и напитки.

— Я не знаю генерала, который смог бы совладать с той вольницей, что могла бы иметь место в названной Вами «Дикой дивизии». Его слушают, а дисциплина такая, как, полагаю, была в армии Чингисхана — безупречная, — отвечал Румянцев.

— Прими Петр Александрович его к себе. Посмотри на переходах, подстрахуйся. Шешковский даст имена командиров, которые служат Тайной канцелярии. Я хотел бы видеть в Искандере человека, который станет поддерживать Россию в том числе и с деле взятия Константинополя. Мы не можем взять и убить всех мусульман на Балканском полуострове. Чем тогда мы станем отличаться от нехристей? Да, большинство уйдет, но с теми, что останутся нужно вести работу и для этого нужны примеры, как перевоспитанный османский командир. Нельзя получить пороховую бочку с зажженным трутом, но сохранить людей. Это подати, мощь нашей империи! — выдал я целую речь.

— Сделаю все от меня зависящее! — отвечал Румянцев.

— Ну а теперь скажите свои прогнозы о столкновении французов с англичанами, ганноверцами и Фридрихом, — сказал я, вкушая вкуснейший торт.

Я набирал массу, которая сильно просела после покушения.

Румянцев, будучи уже достаточно опытным военным выдавал один прогноз за другим. И я был большей частью с ним согласен.

Что есть прусская армия? Недосягаемая дисциплина и безукоризненное исполнение приказа. Может этого добиваются прусские генералы из-за того, что прусский солдат больше боится капральской палки, или иные причины, но пруссаки идеальные исполнители. Французы же многие изнежены и купаются в лучах своей гордыни. Я знал, что Фридрих разобьет французов. В той истории разбил, в этой и подавно. Франция не готова к войне, много ресурсов в этом варианте истории французы тратят на поддержку колоний. Кроме того, Фридрих не проиграл под Прагой и уже имеет ресурсы из Богемии. А грабить пруссаки умеют, думаю, не хуже нас, русских, а то и лучше.

Я не стал за обедом высказывать Румянцеву за поведение его сестры. В конце концов, она уже мужняя. Да и то, что Брюс, как и его жена временно будут отстранены от двора, остудит нрав Прасковьи.

Вечером у меня еще встреча с канцлером Нелидовым по согласованию кандидатур на министерские посты, ну а потом… Ефросинья. Простая красивая молодая женщина, как я рассчитываю, ни на что не претендующая, но мне нужно. С Екатериной более близко общаться еще не было желания. Оно то было, но я не позволял себе увлечься желаниями.

Главное, чтобы эта Ефросинья не сыграла какую-нибудь грязную роль, как это сделала любовница сына Петра Великого Алексея. Тогда любимая Фрося, сбежавшего в Австрию наследника российского престола, свидетельствовала против своего благодетеля. Но для меня: сегодня Фрося, завтра может еще кто, но никаких романов, только физиология.

Вместе с тем, Екатерина работает и делает то, что я ей поручил. Как я знал, уже с первого сентября готовятся к открытию пять школ и царско-сельский лицей. Идет работа по открытию Петербуржского университета. Вот с Таврическим ВУЗом застопорилось. Ничего, с османами разберемся и до Крыма доберемся!

Константинополь

10 мая 1752 года

Вселенский патриарх стоял перед представителем новой власти не менее покорно, как это делал и при власти султанов. Как это не прискорбно, но константинопольские патриархи не были некой силой даже в понимании своих прихожан. Главы православной церкви в Османской империи не были и теми, кто хоть как бы нес, если не огнь, то тлеющий уголек, свободомыслия и идеи противостояния османскому засилью.

Султаны восхвалялись, они упоминались в молитвах. Да, Русь проходила похожий период, когда в православных церквях упоминался царь, имея в виду великого хана. Но времена монгольского владычества канули в лету и Миниху, немцу, лютеранину, было невдомек, как можно церкви плыть по течению и заниматься лишь угождением сильным мира сего. Христофор Антонович лукавил, и протестанты так же искали выгоды, не ссорились с князьями и королями, потакали некоторым слабостям. Человек грешен, это аксиома!

Паисий II был уже престарелым, даже старым человеком. Но не стоило коим образом поддаваться стереотипам о немощи стариков. Многие из сильных людей к старости не только не теряют свою силу, но становятся еще более хитрыми и изворотливыми.

— И почему Вы не желаете сделать воззвание к горожанам Константинополя? — спрашивал Миних у патриарха.

— От чего же, я очень желаю, и я покорен Вашей воле, но… в Константинополе все очень сложно, — пытался выскользнуть из смысловой ловушки Паисий II.

Патриарх не рассказал главе военной администрации города, что на его резиденцию уже были нападения, что в среде духовенства уже созрело недовольство его политикой. И дело не только, даже не столько, в делах духовных, а в деньгах [В РИ Паисий II был поставлен в третий раз патриархом в 1751 году, смещен в сентябре 1752 года из-за финансовых махинаций в том числе, до этого была чехарда патриархов]. Пассий увеличил налоги с приходов, вел политику, направленную на сопротивление Российской империи, призывал мирян идти в армию и защищать султана. И константинопольское духовенство не смущали воззвания православного иерарха защищать исламские ценности даже после прокатившихся погромов и убийства «неверных гяуров». Причина недовольства патриархом была банальна — деньги, которые в том числе уходили и на покупку оружия.

— Я не испытываю к Вам какие-либо чувства, кои может испытывать верующий. По сему скажу прямо: либо Вы исполняете мою волю, либо я провозглашаю Вас поборником ислама и тайно исповедующим именно эту религию. Ну а обрезать что и где положено, умельцы найдутся. Чтобы так… народу показать истинного мусульманина, — зло проговорил Миних. — И сделаю это и выставлю Вас голым на потеху толпы с обрезанным…

Генерал-фельдмаршал не пугал, сегодня, как и вчера и позавчера, он был готов сделать много мерзостей, так как чаще всего спокойный человек был на грани сумасшествия. Усталость, не проходящее и на секунду напряжение — то малое, что раздергивало психику уже не молодого человека. За последние две недели Миних, ранее моложавый, казалось, постарел на лет пять.

Осада Константинополя продлилась не долго. В самом городе началась практически гражданская война. И не сказать, что горожане немусульманского вероисповедания вдруг решили освободится от турецкого ига. Нет, это сыграло всеобщая нервозность и обвинения со стороны тех же мусульман, что православные и армяне поддерживают Россию. Во втором «вечном» городе после Рима проживало очень много и армян и греков и иудеев. Может быть и не меньше половины от всех жителей города. Кто-то действительно ждал Россию, но большее число людей просто боялись перемен и того, что в их дома придёт война. Как поведут себя русские? Может всех ограбят, или выгонят из домов, чтобы самим заселиться. Перешептывания были разные.

Вот с этой нервозности и начались битвы всех со всеми. Ну и… постарались русские диверсанты. Взрывались дома османских чиновников, массово умирали мусульманские муллы и видные религиозные деятели. Стреляли и в равинов и в христианских авторитетов. Грязно? А входить в город, где может стрелять каждая крыша и окно? Потерять большое количество солдат и не выполнить задачу? Не бывает войны в белых перчатках!

И вот, когда в Константинополе началась битва всех со всеми, когда запылали пожары, были взорваны две казармы с янычарами, русские войска начали движение с трех направлений, а два линкора вошли в бухту «Золотой рог» и стали обстреливать дворцы и правительственные здания. Паника усугубилась.

И все равно русские потери были большими, до шести тысяч, ещё не менее двух тысяч сербов, что привел Степан сложили головы на улицах Великого города. Чаще всего именно одиночки с крыши, или из подвала стреляли по русским. Эти стрелки сразу же нейтрализовались, но одного солдата или офицера русские теряли. Три дня продолжалась эта воинствующая вакханалия, русскому флоту пришлось изрядно поработать, перекрывая пути бегства яхт и рыбацких суденышек. Куда? Азиатский берег был взять еще раньше, чем европейский!

— Завтра я жду у себя иерархов церкви! Если соглашения не последует и далее, многие лишаться своего сана, — бескомпромиссно сказал Миних и показал рукой на дверь.

Время разводить политесы не было. Еще не закончились бои в городе. Точнее Константинополь был взят, но еще шел штурм дворца султана. Там укрылось не менее семи сотен янычар и иных особо упорных почитателей османской власти, которых хотелось бы не изничтожить, но заставить подписать хоть какое-нибудь соглашение, пусть и под явным давлением со стороны России.

Целью было подписание договора с султаном и отпустить того в Малую Азию. Россия не могла взять полностью под контроль Османскую империю, на это просто не было ресурсов. Тем более, что на азиатской части былой империи предполагается более жесткое сопротивление. Пусть курды подымают восстание, войска под командованием Капниста освобождают армянские земли, но для того, чтобы полностью уничтожить Османскую империю, не было сил. По подсчетам Миниха нужно не менее триста пятидесяти тысяч войск. И даже полностью победив османов, прекратив само существование их государства, как кормить столько много людей? В любом случае экономика разладится.

Вместе с тем, империя уже никогда не будет прежней и в той географии, что Россия оставит туркам. Бывшая Блистательная Порта станет умирающим человеком. Вероятно, в будущем все турецкие земли станут вассальными российскому императору.

— Топкапы сняли флаги! — сразу после того, как вышел патриарх, в кабинет Миниха влетел его адъютант.

— Султан? — генерал-фельдмаршал не стал выговаривать за беспардонность.

— Убит! — сухо сообщил помощник.

— Плохо! И то нехорошо, что дворец Топкапы превратили в руины и то, что теперь нам не с кем договариваться. Что ж! Готовьте воззвание к жителям Константинополя и назначайте в каждом районе города ответственного. Списки мне на стол через час, — скомандовал Миних.

Генерал-фельдмаршал практически не спал трое суток. Были две атаки османов с целью прорваться в осаждаемый город, был удар и из самого Константинополя. Все это были проявления агонии. Но еще ничего не закончилось. Прибыл корабль, который отслеживал активность османов в районе Измаила. Турки снимаются с мест своей дислокации и устремляются к столице. Сражение за Константинополь еще только начинается. Но, Христофор Антонович был уже уверен, что отстоять город получится.

— Ваше Высокопревосходительство! К Вам просится некий… иудей, — сообщил слуга, который, по занятости адъютанта, выполнял работу помощника.

— Ну давай его… иудея, — Миних улыбнулся.

Генерал-фельдмаршал уже неоднократно имел дело с представителями этого народа, который имел феноменальную способность приспосабливаться к любым условиям жизни и взаимодействовать с разными системами управления. Вот и сейчас именно иудеи первыми прочувствовали неминуемые изменения и пришли на поклон.

— Господин, меня зовут Моисей Капсали, или Моше бен Элияху Капсали. Я, господин русский начальник, представляю народ Израиля тут, в Константинополе и не только, — Моисей за сказанные два предложения успел пять раз отвесить поклон, держась левой рукой за грудь.

— И что Вы хотите? Я знаком с представителями Вашего народа и могу догадываться о предмете разговора, — усмехнулся Миних.

— Вы проницательны, господин. А желаю я одного — мира своему народу и выгодного сотрудничества, — отвечал Капсали, не пряча слащавую улыбку.

— Что можете предложить? — спросил Миних заинтересованно.

— Уже то, что мы знаем город, его людей и можем убедить немало из них сотрудничать. Мои соплеменники работают на складах и местах распределения продовольствия. Много чего… вот понадобится господину военному начальнику связаться с главарями восстания в Сербии и Боснии, это помогут сделать представители моего народа. У еврея нету границ, — отвечал Моисей Капсали.

— Взамен? — спросил Миних

— Уверен, что господин военный начальник знает, что для еврея важны три вещи: семья, безопасность, и достаток. Вот я и попрошу, чтобы наши мастерские или торговые лавки не грабили, людей наших не убивали и не били, ну и вели с нами торговлю, у нас имеются запасы, чтобы покрыть часть потребностей в городе, за умеренную цену, — Моисей вновь поклонился.

— Ну тогда и вы, уважаемый, должны выполнить мои требования. Мне нужны сведения о том, что происходит в городе. Где собираются те, кто намерен сопротивляться, или иное. Так же вы станем с вами торговать, но ежели цены будут завышаться… — Миних зло посмотрел на Капсали.

— Я понял Вас, господин, уже скоро Вам принесут три сотни золотых монет, это только часть нашей благодарности за Вашу мудрость и справедливость, — сказал Моисей Капсали.

Миних был честным генералом и верноподданным русского императора. Но в этом времени считалось несусветной глупостью не брать деньги за свою работу, хоть от государства, хоть от частного лица. Да, генерал-фельдмаршал, немного, но скорректирует работу по обеспечению правопорядка в Константинополе в пользу иудеев. Почему при этом не взять золотые монеты? Обидно только, что так мало!