Императрица Орхидея

16

В день первого дня рождения моего сына по традиции в императорском семействе устраивалась церемония «Поймай удачу на подносе». Перед ребенком ставился поднос с разными предметами, а он выбирал из них то, что ему больше всего приглянулось. Предполагалось, что его выбор даст родственникам ключ к пониманию будущего характера принца. На церемонию были приглашены самые важные персоны императорского двора.

К этому событию евнухи, приставленные к Тун Чжи, готовились целую неделю. Стены, колонны, двери и окна в моем дворце были заново покрашены. Желтую черепицу крыши отмыли, и она сверкала на фоне ясного голубого неба, как гигантская золотая корона. Отмытые мраморные террасы притягивали взор своей замысловатой резьбой.

Церемония открывалась во Дворце телесного благополучия, в его восточном крыле, где был установлен алтарь. Над алтарем висел развернутый свиток с подробным описанием ритуала. В центре зала стоял большой квадратный стол из красного дерева, а на нем поднос размером с детскую ванну. На этом подносе лежали разные символические предметы: императорская печать, томик сочинения Конфуция «Весны и осени», кисточка для письма из козлиной шерсти, золотой слиток, серебряный слиток, решето, декоративный меч, миниатюрная бутылочка для вина, золотой ключик, игральные кости, серебряная табакерка, музыкальные часы, кожаный хлыст, синяя керамическая чаша, разрисованная пейзажами, старинный веер со стихами знаменитого поэта времен Мин, нефритовая заколка для волос в форме бабочки, серьга в форме пагоды, розовый пион.

Согласно правилам, нас с сыном разлучили с самого утра. Это делалось ради того, чтобы не возникало сомнений в свободном волеизъявлении ребенка. В течение нескольких недель накануне церемонии я занималась со своим сыном, пытаясь направить его выбор в «правильную» сторону. Я показывала ему карту Китая, красочные картинки с изображением пейзажей и, разумеется, тот объект, который в символической иерархии предметов был главным, — императорскую печать, его роль играла специально изготовленная Ань Дэхаем деревянная болванка. Я ставила эту фальшивую печать в разные места и пыталась привлечь к ней внимание ребенка. Но его гораздо больше интересовали заколки в моих волосах.

Гости сидели в зале и терпеливо ждали, когда перед ними предстанет Тун Чжи. Под взглядом сотен направленных на меня глаз я встала перед алтарем на колени и зажгла ароматические палочки.

Император Сянь Фэн и Нюгуру сидели в центре зала на своих тронах. Пока мы все молча молились, фимиам наполнял окружающее пространство. Гостям подавали чай и орешки. Но вот солнце ударило в потолочные балки, и два евнуха внесли в зал Тун Чжи. Он был одет в золотое платьице, расшитое драконами, и с любопытством осматривался кругом своими большими маньчжурскими глазами. Евнухи посадили его на стол, он ерзал, раскачивался и никак не хотел принять церемониальную позу. Все же каким-то образом евнухи заставили его поклониться отцу, матери и портретам предков.

Я чувствовала себя ужасно одинокой и слабой, мне хотелось, чтобы рядом со мной была мать или Ронг. В прошлом на этот ритуал никто не смотрел столь серьезно: люди просто приходили потетешкаться и посюсюкать с ребенком. Но сегодня необыкновенную силу при дворе приобрели астрологи: маньчжурские правители уже не чувствовали себя уверенно. Все решения принимались «по велению Небес».

Что будет, если Тун Чжи вместо императорской печати возьмет в руки женскую заколку или цветок? Неужели тогда люди скажут, что мой сын непременно станет пустым прожигателем жизни? А что, если он возьмет часы? Вдруг его привлечет их тиканье?

Нагрудник Тун Чжи промок от слюней. Евнухи перестали его удерживать, и он пополз в сторону подноса. Скованный неудобным парадным нарядом, он двигался очень неуклюже. Все смотрели на него, затаив дыхание. Я почувствовала на себе взгляд Нюгуру и постаралась придать себе уверенный вид. Накануне вечером я простудилась, и у меня болела голова. Чтобы себя хоть немного привести в порядок, я стаканами пила воду.

Вот Тун Чжи дополз до подноса и остановился. Мне показалось, что это не он, а я на столе перед глазами множества зрителей. Внезапно выпитая вода заставила меня бежать в туалет. Я рванулась из зала, растолкав служанок, которые бросились вслед за мной.

В туалетной комнате я сделала несколько глубоких вдохов. Боль с правой стороны головы перешла на левую. Я освежила руки и лицо холодной водой Когда я снова вернулась в зал, Тун Чжи жевал свой нагрудник.

Собравшиеся продолжали терпеливо ждать. Их напряженное внимание действовало на меня изнуряюще. «До чего же нелепо это гадание на ребенка!» — думала я, в то же время прекрасно понимая, что, стоит мне высказать эту мысль вслух, как моего сына отберут у меня насовсем.

Вот Тун Чжи чуть не упал со стола. Евнухи подхватили его на лету и опять посадили на середину. У меня в голове возникла картина: охотники выпустили на волю оленя только для того, чтобы расстрелять его из своих луков. Логика их действий такова: если олень недостаточно силен, чтобы убежать, он заслуживает смерти.

Император Сянь Фэн пообещал, что если Тун Чжи «хорошо себя покажет», то я буду вознаграждена. Но как я могла в реальности повлиять на его выбор? Чем больше я читала развернутый над столом свиток, тем страшнее мне становилось.

Тун Чжи между тем внимательно «изучал» все предметы на подносе, но пока не прикасался ни к одному из них. В зале стояла такая тишина, что было слышно журчание ручьев за окном. Я обливалась потом, воротник на платье казался мне слишком тугим

Тун Чжи засунул палец в рот. «Он хочет есть!» — пришло мне в голову. Шансы за то, что он выберет каменную печать, таяли с каждой минутой.

Ребенок снова начал ползать. На этот раз он решил удрать со стола более решительно. Евнухи схватились за края стола, чтобы не дать ему ускользнуть.

Император Сянь Фэн уронил голову на руки, словно она показалась ему слишком тяжелой. Он тер руками то один висок, то другой.

Тун Чжи снова подполз к подносу. Взгляд его остановился на розовом пионе. Он улыбнулся, вытащил палец изо рта и потянулся рукой к цветку.

Я закрыла глаза и услышала вздох императора Сянь Фэна . Что он сейчас чувствует? Разочарование? Тоску?

Когда я снова открыла глаза, Тун Чжи передумал брать цветок.

Может быть, он вспомнил, как я наказывала его, когда он дома тянулся к цветку? Мысленно ненавидя саму себя, я его тогда хорошенько отшлепала по попке.

Вот мой сын приподнял свой крошечный подбородок и оглянулся кругом. Кого он ищет? Может быть, меня? Забыв обо всем на свете, я прошла сквозь толпу и встала напротив стола. Я улыбнулась и глазами нарисовала дугу от носа Тун Чжи к императорской печати. Маленький трюк сработал. Решительным движением ребенок схватился за печать.

Толпа разразилась аплодисментами.

— Поздравляем вас, Ваше Величество! — слышала я со всех сторон.

Плача от счастья, Ань Дэхай выбежал во двор. В небо взмыли фейерверки и ракеты. Взрываясь, они выбрасывали в небо тысячи бумажных цветов

Император Сянь Фэн вскочил со своего трона и провозгласил:

— Согласно историческим хроникам, со дня основания династии Цин в 1644 году императорскую печать выбрали только два принца. И оба стали самыми могущественными китайскими императорами. Их имена Кан Си и Чен Лун! Кажется, мой сын Тун Чжи станет в их ряду третьим!

На следующий день после церемонии я долго молилась перед храмовым алтарем. Несмотря на болезнь и упадок духа, я чувствовала, что должна отблагодарить богов, которые так мне помогли. Чтобы выразить мою признательность, я сделала им щедрые пожертвования. Ань Дэхай внес в храм живую рыбу на золотом блюде, обвязанную красной лентой. Ее надо было потом отпустить на свободу живой, поэтому я спешила и пролила на каменный пол красное вино.

Ань Дэхай с такой почтительностью внес в мой паланкин рыбу, словно она была человеком. Я выпустила ее в озеро, и она на прощание вильнула мне хвостом

Чтобы обезопасить будущее моего сына еще сильнее и собрать побольше благословений от всех богов, Ань Дэхай раздобыл где-то десять клеток с красивыми птицами, которых я тоже выпустила на волю, проявив тем самым милосердие от имени Тун Чжи.

Когда я вернулась во дворец, меня ожидали хорошие новости. Состоялась помолвка Ронг и принца Чунь. Мать чувствовала себя на седьмом небе от счастья.

По мнению императора Сянь Фэна, его брат не отличался ни талантами, ни амбициями. Во время знакомства сам принц представил себя своей невесте как «горячего последователя конфуцианского учения», что значило его желание вести жизнь свободного мыслителя и при этом наслаждаться всеми благами своего высокого положения. Он свято верил, что «если в чашку налить слишком много воды, то она расплещется» и что «если на голову нацепить слишком много украшений, то все они будут выглядеть пошлой дешевкой».

В то время никто из нас еще не понимал, что вся риторика принца служила только ширмой для прикрытия дурных черт характера. Очень скоро обнаружилось, что его «простота» и «добровольное духовное отшельничество» являются не чем иным, как обычной ленью.

Я снова и снова предупреждала Ронг, чтобы она не питала иллюзий относительно императорского брака.

— Посмотри на меня, — говорила я. — Здоровье Его Величества непоправимо подорвано, и в перспективе мне следует готовить себя к роли императорской вдовы.

И в своем беспокойстве об императорском здоровье я не была одинока. Нюгуру волновалась по этому поводу не меньше моего. Во время последнего ее визита ко мне мы впервые почувствовали друг к другу настоящие дружеские чувства. Нас сблизил страх в скором времени потерять Сянь Фэна. Кроме того, Нюгуру уже начала свыкаться с мыслью, что я ей почти ровня. Она постепенно избавлялась от чувства превосходства и в разговоре очень часто обращалась ко мне запросто, как к своей ближайшей родственнице, без соблюдения всех громоздких церемоний. Из истории мы обе хорошо помнили, какая участь ожидает императорских жен и наложниц в случае смерти их господина. И понимали, что рассчитывать можем только друг на друга.

Кроме того, у меня были свои причины искать в лице Нюгуру союзницу. Я знала, что, в случае чего, судьба моего сына окажется в руках таких амбициозных государственных чиновников, как главный советник Су Шунь, который пользовался полным доверием императора. Вся страна знала, что Су Шунь боится только одного человека на свете — принца Гуна.

Во время болезни Его Величества Су Шунь вершил государственные дела и проводил аудиенции от имени императора. Причем чем дальше, тем его действия становились все более независимыми. Его власть меня очень беспокоила, потому что я считала его коварным интриганом. Приходя к императору, он старался обсуждать с ним государственные дела как можно реже. Отговариваясь заботой о его здоровье, он изолировал Сянь Фэна от принятия решений и укреплял свою собственную власть. По мнению принца Чуня, Су Шунь годами выстраивал базис своей собственной власти путем назначения друзей и знакомых на важные государственные посты.

Я убеждала Нюгуру, что мы должны устроить так, чтобы все важные государственные документы пересылались императору Сянь Фэну. Возможно, Его Величество и не сможет их досконально изучить из-за болезни, но все равно он должен быть в курсе. В конце концов, мы сами не будем пребывать в неведении и сможем удостовериться, что Су Шунь не злоупотребляет своей властью.

Нюгуру не пожелала себя утруждать.

— Мудрая благородная дама проводит свою жизнь, наслаждаясь красотой природы, сберегая свои инь-элементы и заботясь о своем долголетии.

Инстинкт подсказывал мне, что если мы не будем интересоваться делами государства, то, вполне возможно, потеряем даже ту власть, которую имеем.

Нюгуру соглашалась, что в этом есть резон, но мой план не могла принять окончательно. Не взирая на это, я в тот же вечер поговорила с Его Величеством, и на следующий день он подписал указ о том, чтобы все документы поступали сперва к нему, а потом уже к другим высокопоставленным чиновникам.

Меня не удивило, что Су Шунь этот декрет проигнорировал. Он отдал распоряжение курьерам, которые разносили документы, «следовать однажды заведенному порядку». И снова сослался на слабое здоровье императора. Мои подозрения укрепились, а недоверие возросло.

— От твоих попыток обуздать амбиции Су Шуня я просто старею! — раздраженно говорила Нюгуру и просила меня избавить ее от этих забот. — Делай, что хочешь. Поступай с Су Шунем, как считаешь нужным, только не преступай границ и уважай тот факт, что «солнце восходит на востоке и заходит на западе».

Меня поразило, что Нюгуру так волнует это обстоятельство, но все-таки я дала слово. И она немедленно успокоилась.

— Почему бы тебе самой не посещать аудиенции, а потом не просвещать меня вкратце по основным вопросам? — предложила она. — Я терпеть не могу сидеть в одной комнате с людьми, от которых дурно пахнет.

Сперва я решила, что она таким образом проверяет мою лояльность, но потом убедилась в искренности ее слов. Она относилась к той категории людей, которые могут потерять сон из-за малейшего пятна на платье, но не из-за важной статьи в международном договоре.

Нюгуру сидела, освещенная солнцем, и силуэт ее узких плеч поражал своей изысканностью. Целыми днями она занималась только тем, что готовила себя к возможному посещению Его Величества. Создавалось впечатление, что на макияж она тратит полдня. Для чернения ресниц она использовала специальную пасту из душистых цветочных лепестков. От этого ее глаза приобретали выразительность и таинственность двух бездонных колодцев. Губам она каждый день придавала новые оттенки. Сегодня это был розовый со слабым оттенком алого, вчера розовый с оттенком персикового, позавчера розовый с оттенком пурпурного. Ей хотелось, чтобы ей постоянно говорили комплименты, и я поняла, что для укрепления наших отношений не следует такой условностью пренебрегать.

— Мне очень неприятно видеть, как ты стареешь, Ехонала, — говорила она, рассматривая свои двухдюймовые ногти, покрытые золотым лаком и разрисованные изысканными пейзажами. — Последуй моему совету, и пусть твой повар каждый день готовит тебе отвар, о котором я уже упоминала. Возьми сушеных шелковичных червей и черных фиников. Вкус получится не слишком приятный, но ты к этому привыкнешь.

— Нюгуру, давай лучше поговорим о Су Шуне и его кабинете, — отвечала я. — Меня очень волнуют те вещи, о которых я не знаю.

— О, ты никогда не будешь знать всех вещей до конца. — Она выставила на мое обозрение свои ногти-кинжалы. — Я пришлю к тебе во дворец свою маникюршу, раз ты сама об этом не заботишься.

— Мне не нужны длинные ногти, — возразила я. — Они ломаются.

— Но разве не я стою во главе императорского дома? — гневно нахмурилась Нюгуру.

Я прикусила язык и напомнила себе о том, как важно не нарушать между нами согласия.

— Длинные ногти — это символ благородства, госпожа Ехонала, — продолжала наставлять меня Нюгуру.

Я кивнула в знак согласия, хотя мыслями в это время пребывала совсем в другом месте. Нюгуру удовлетворенно улыбнулась.

— Китайские женщины бинтуют свои ноги. Они не созданы для труда, но созданы для того, чтобы их носили в паланкинах. Чем длиннее наши ногти, тем больше мы отличаемся от простолюдинов. Прошу тебя, прекрати хвастаться тем, что ты сама работаешь в саду. Ты унижаешь не только себя, но и всю императорскую семью.

Я продолжала кивать, притворяясь, что ее совет для меня очень ценен.

— И ешь поменьше мандаринов. — Она наклонилась ко мне так близко, что я чувствовала жасминовый запах ее дыхания. — Излишек горячих элементов может вызвать прыщи. Я велю евнуху принести тебе черепахового супа, который погасит огонь в твоих внутренностях. Прошу тебя, сделай мне одолжение и соглашайся.

Я понимала, что после того, как император Сянь Фэн перестал делить со мной постель, она считала свою цель достигнутой. Кроме того, у нее были и другие причины чувствовать себя со мной в безопасности: всем было ясно, что император угасает и у него вряд ли возникнет желание снова войти в мою спальню.

— Я оставляю тебя с твоими головными болями, — сказала Нюгуру, улыбаясь и поднимаясь с места.

Чтобы еще больше ее успокоить, я сказала, что не имею опыта в ведении государственных дел, а кроме того, у меня нет связей.

— Вот как раз с этим я, кажется, смогу тебе помочь, — ответила Нюгуру. — Приближается мой день рождения, и в честь этого события будет устроен банкет. Ты можешь пригласить на него любого, кого считаешь полезным. Не беспокойся. Все спят и видят, как бы найти к нам подход.

— А кому еще мы можем доверять, кроме принца Гуна? — спросила я.

Она минуту подумала, а потом ответила:

— Как насчет Жун Лу?

— Жун Лу?

— Начальник императорской стражи. Он находится в подчинении у Су Шуня. Очень способный человек. На праздник рисовых пирожков я ездила домой, и его имя было у всех на устах.

— Ты с ним встречалась?

— Нет.

— Ты пошлешь ему приглашение?

— Послала бы, если бы могла. Все дело в том, что его ранг слишком низок, чтобы на императорском банкете ему нашлось место.

Приемный зал во Дворце оберегаемой энергии и весь двор перед дворцом наполнял запах лаврового масла. Одетая, как цветущее дерево, Нюгуру принимала гостей. Ее неприятно поразило, что в последнюю минуту Су Шунь прислал извинения и отказался присутствовать на банкете. В качестве объяснения он говорил, что «императорские женщины предназначены только для императорских глаз». Нюгуру едва не вспылила.

Шея Нюгуру едва выдерживала тяжесть многочисленных украшений из золота и драгоценных камней. Она только что во второй раз за день сменила платье, и теперь появилась перед гостями в светло-желтом тончайшем шелке, украшенном императорскими символами.

Все глаза, не отрываясь, смотрели на Нюгуру, кроме глаз императора Сянь Фэна Он заставил себя прийти на праздник, несмотря на болезнь. Его наряд был под стать Нюгуру, только символы на его платье были другими: вместо фениксов — драконы, вместо рек — горы.

— Поздравляем Ее Величество императрицу Нюгуру с ее двадцать вторым днем рождения! — пропел главный евнух Сым.

Толпа ему вторила, все желали Нюгуру долголетия. Я потягивала рисовое вино и думала о словах Нюгуру, которая рассказывала мне о своем методе достижения внутренней гармонии: «Ложись в постель, которую для тебя постелили. Гуляй в туфлях, которые для тебя сшили».

Такие рассуждения не имели для меня смысла. Моя жизнь больше напоминала вышивку, в которой каждый стежок был сделан моими собственными руками.

За столом между тем подавались бесчисленные блюда. Когда гости устали от еды, они перешли в другое крыло дворца, где происходило вручение подарков. Нюгуру сидела на троне, как Будда перед толпами своих почитателей.

Первым представил свой подарок император Сянь Фэн. Это была огромная коробка, завернутая в красный шелк и перевязанная желтыми лентами. Она лежала на столе из слоновой кости, и в зал ее вместе со столом внесли шесть евнухов.

Глаза у Нюгуру заблестели, как у любопытного ребенка. Когда были сняты многочисленные обертки, под ними обнаружился огромный персик, вырезанный из дерева

— Персик? — разочарованно протянула Нюгуру. — Это что, шутка?

— Открой его, — подсказал Его Величество.

Нюгуру спустилась с трона и обошла персик вокруг.

— Вытащи косточку, — продолжал руководить ее действиями император.

В комнате установилась напряженная тишина. После того как Нюгуру несколько раз потрогала персик, потрясла его и постучала по нему костяшками пальцев, он упал на пол и раскололся надвое. В сердцевине его лежала пара чудесных туфелек, которые вызвали у всех присутствующих возгласы восхищения.

Возможно, у Нюгуру было тяжелое детство. Возможно, она много страдала в качестве отвергнутой жены своего царственного мужа. Но тут она получила вознаграждение за все свои страдания. Это были маньчжурские туфельки на высоких каблуках, самого изысканного вкуса, покрытые драгоценными камнями, словно каплями росы на цветущих лепестках пиона От счастья Нюгуру начала рыдать. За те месяцы, которые мы проводили в спальне с императором Сянь Фэном, потеряв счет дням, она превратилась в живое ночное привидение. Каждую ночь, чтобы заснуть, она подолгу бродила по дорожкам сада и распевала буддийские молитвы. И вот теперь, когда я тоже вышла из милости императора и превратилась в еще одну ординарную отвергнутую наложницу, ее ревность успокоилась. (Она снова уселась на трон и продолжала принимать поздравления.)

Я подошла к Нюгуру, чтобы сделать ей комплимент и пожелать счастья, и спросила, впору ли ей туфли. Ее ответ меня удивил:

— Знаешь ли ты, что Его Величество щедро одаривает своих китайских женщин дворцами, золотом и слугами.

В ужасе я взглянула на Его Величество, боясь, что он может нас услышать. Но он в это время успел задремать.

Нюгуру запаковала туфли обратно в персик и приказала евнуху его унести.

— Несмотря на состояние своего здоровья, Его Величество не желает оставлять своих женщин с забинтованными ногами, и это меня очень печалит, — грустно сказала она

— Я с вами согласна, что Его Величество должен больше внимания уделять своему здоровью, — вторила ей я. — Но, Нюгуру, в собственный день рождения забудьте об этом хоть на минуту!

— Как? — По щекам у нее потекли слезы. — Он заселил этими потаскушками весь Летний дворец. Вокруг своего маленького «Сучжоу» он построил наполненный водой канал, который обошелся казне в целое состояние. По берегам канала он возвел множество павильонов и уставил их мебелью и красивой утварью. В чайных домиках он устраивает оперные спектакли, куда приглашает самых знаменитых пекинских артистов. Он не забыл даже возвести домики для ремесленников и предсказателей судьбы! Все, как в настоящем городе, кроме того, что в нем нет жителей! Подумай только, этим потаскушкам он даже дает имена! Одну называет Весной, другую Летом, потом появились Осень и Зима. «Красавицы на все сезоны», — говорит он. Леди Ехонала, Его Величество устал от нас, маньчжурских женщин. Однажды его сила истощится окончательно, и он умрет в разгаре неистовых наслаждений, а для нас это горе тоже окажется слишком тяжелым, и мы не сможем его пережить.

Я вынула платок и передала его Нюгуру, чтобы она утерла слезы.

— Нам не следует воспринимать это персонально, — утешала я ее. — У меня такое чувство, что Его Величество устал не от нас, а от своей ответственности перед страной. Вполне возможно, что наше присутствие слишком напоминает ему об этой ответственности. В конце концов, ведь это именно мы так часто говорим ему о том, что он разочаровал своих предков.

— Но у тебя есть хоть малейшая надежда на то, что Его Величество когда-нибудь одумается?

— Хорошие новости с границы наверняка поднимут настроение Его Величества и прояснят его мысли, — заверила ее я. — В сегодняшних утренних сводках я прочитала, что генерал Цзэнь Гофань открыл кампанию против тайпинов, пытаясь загнать их обратно в Нанкин. Давай надеяться, что он добьется успеха. Уже сегодня его войска должны подойти к Учану.

Она меня остановила.

— Ах, Ехонала. Избавь меня, пожалуйста от этой пытки! Я не желаю ничего знать!

Я села на стул рядом с ней и взяла из рук Ань Дэхая чашку с чаем.

— Хорошо. — Нюгуру немного успокоилась и взяла себя в руки — Я понимаю, что я императрица, и должна все знать. Расскажи мне все, что считаешь нужным, но умоляю тебя — как-нибудь попроще!

Я терпеливо начала объяснять Нюгуру суть дела. Разумеется, кое-что она уже слышала и сама: о том, что тайпины — это мятежники из числа крестьян, что они приняли христианство, а их лидер — Хон Сючань — провозгласил себя младшим сыном Бога и братом Иисуса Христа. Однако Нюгуру ничего не знала о том, каких успехов им удалось достичь на поле брани. Сянь Фэн никогда не стремился обрисовать нам ситуацию во всех подробностях, а между тем тайпины заняли весь юг страны, самый плодородный регион, и уже продвигаются на север.

— И чего же хотят эти самые тайпины? — спросила Нюгуру, беспомощно моргая ресницами.

— Свергнуть нашу династию.

— Но это немыслимо!

— Столь же немыслимо, как и те договоры, которые нам навязывают иностранцы.

Выражение лица Нюгуру напоминало ребенка, который обнаружил в коробке с конфетами мышь.

— Свободная торговля плюс христианство — вот так иностранцы собираются нас «цивилизовать».

— Какое оскорбление! — воскликнула Нюгуру.

— Не могу с тобой не согласиться. Иностранцы говорят, что пришли сюда для того, чтобы спасти наши души.

— Но разве можно кого-то спасать такими методами? Их поведение говорит само за себя!

— Истинная правда. Англичане продали китайцам только за прошлый год товаров на девять миллионов фунтов стерлингов, причем из них шесть миллионов — это опиум.

— Только не говори мне, госпожа Ехонала, что наше правительство бездействует!

— Как говорит принц Гун, Китай поставлен на колени, и ему ничего не остается делать, кроме того, что ему говорят.

Нюгуру заткнула уши.

— Прекрати! Со всем этим я точно ничего не могу поделать! — Она порывисто схватила мою руку. — Пусть этими делами занимаются мужчины, прошу тебя!

Жун Лу, начальник дворцовой стражи, был вызван во дворец Нюгуру. Она считала, что если есть кому охранять ворота Запретного города, то ее безопасности ничего не угрожает. Я не могла с ней спорить по этому поводу. За несколько дней до того Нюгуру провела свадебную церемонию принца Чуня и моей сестры Ронг. Это было очень длинное мероприятие, которое вышибло меня из колеи. А Нюгуру, напротив, чувствовала себя в своей тарелке и была полна энергии. За время свадьбы она ухитрилась тринадцать раз сменить туалет, занимаясь этим чаще, чем невеста.

Вслед за Нюгуру я прошла в спокойный кабинет в западном крыле дворца, где Жун Лу нас уже ждал. И вот я увидела перед собой крепкого молодого мужчину, который при нашем появлении поднялся с кресла и бросился на колени.

— Жун Лу прибыл по зову Вашего Величества и ждет ваших приказаний, — сказал он, ударяясь головой об пол. Голос его был твердый, манеры простые и решительные.

— Поднимитесь, — пропела Нюгуру и жестом приказала евнухам внести чай.

По внешнему виду Жун Лу можно было дать лет двадцать восемь-двадцать девять, у него были умные, проницательные глаза и обветренная кожа. Брови его были похожи на два меча, а в форме носа было что-то бычье. У него были крупные квадратные челюсти и решительный, резко очерченный рот. Когда он встал, то шириной своих плеч он мне напомнил древнего воина с барельефов.

Нюгуру начала болтать о всякой ерунде. Сперва она довольно долго распространялась о погоде, в то время как он спрашивал ее о здоровье Его Величества. Когда Нюгуру спросила его наконец о тайпинах, он отвечал терпеливо и четко.

Он произвел на меня сильное впечатление. Его манеры, как мне показалось, одновременно отличались сдержанностью и открытостью. Я с интересом рассматривала его одежду. Он был одет в военную форму командующего кавалерией, которая состояла из юбки и покрывающей ее парадной безрукавки. Последняя вся была усыпана медными заклепками, пуговицами и декоративными петлицами и посажена на подкладку. Ранг его обозначался особым узором на ткани.

— Не могла бы я взглянуть на ваш арбалет? — вдруг спросила я.

Жун Лу отвязал его от пояса и передал Нюгуру, которая в свою очередь передала его мне.

Я рассматривала его колчан, сделанный из шелка, кожи и шерстяной ткани и украшенный серебром и сапфирами. Каждая стрела имела оперенье из перьев ястреба

— А ваш меч? — спросила я.

Он тем же способом передал мне меч.

Меч оказался тяжелым. Я провела пальцами по лезвию и почувствовала, как его владелец на меня смотрит. От этого взгляда у меня порозовели щеки. Мне было стыдно за свой странный интерес к этому мужчине, но назвать природу этого интереса я бы в данный момент не смогла

Ань Дэхай рассказывал мне, что Жун Лу взошел на китайскую политическую сцену благодаря своим личным достоинствам.

Я едва сдерживалась, чтобы тут же не начать задавать ему вопросы. С одной стороны, мне хотелось произвести на него впечатление, но с другой — необходимо было соблюдать в словах крайнюю осторожность. Я размышляла о том, знает ли Жун Лу, как редко мне или Нюгуру выпадает возможность вот так запросто встречаться с мужчинами. И до чего же важно для нас общение с человеком, который живет настоящей, полнокровной жизнью за пределами Запретного города.

— Наши дворцы столь уединенны, что очень часто нам кажется, будто для страны мы существуем только в виде имен, — услышала я свой собственный голос, который произнес эти слова как будто непроизвольно. Я посмотрела на Нюгуру, которая улыбнулась и поощрительно покивала головой. Успокоенная, я продолжала дальше: — Ход нашей жизни, разработанный до мельчайших подробностей, призван убедить нас самих, что мы являемся носителями власти, что мы — те самые, кем себя считаем, и нам нет нужды чего-либо бояться. Однако правда в том, что мы боимся. И больше всего мы боимся, что император Сянь Фэн может умереть от печали. Потому что он человек, которого страх не покидает ни на минуту.

Словно потрясенная моими откровениями, Нюгуру схватила меня за руку и вонзила ногти в мою ладонь. Но я уже не могла остановиться.

— Дня не проходит, чтобы я не боялась за своего сына! — Сказав это, я вдруг остановилась, сама обескураженная своими словами. Я опустила глаза и увидела, что на коленях у меня все еще лежит меч. — Надеюсь, что наступит день, когда мой сын возьмет в руки такой же великолепный меч и влюбится в него без оглядки!

— Да! — выдохнула Нюгуру, довольная тем, что я прекратила рассуждать на отвлеченные темы. Чтобы поддержать разговор, она похвалила меч за тонкость и надежность работы.

Между тем, разглядывая меч, я вдруг увидела, что на его рукоятке выбиты символы, которые обычно предназначаются исключительно для императора. Удивленная, я спросила:

— Разве это подарок императора?

— Да, это подарок императора Сянь Фэна моему начальнику господину Су Шуню, — ответил Жун Лу. — А тот в свою очередь подарил его мне, — разумеется, с разрешения Его Величества.

— По какому случаю? — едва ли не хором спросили мы с Нюгуру.

— Однажды мне посчастливилось в сражении с бандитами спасти жизнь господину Су Шуню, — сказал Жун Лу. — Это произошло в горах Хубея. Кроме меча, я получил в награду еще и этот кинжал. — Тут он опустился на левое колено и вытащил из-за голенища кинжал. Я взяла его в руки и начала рассматривать. Рукоять его была сделала из нефрита и инкрустирована драгоценными камнями. Но стоило мне дотронуться до клинка, как по всему моему телу пробежала непонятная мне самой дрожь.

Ровно в полдень Нюгуру сказала, что ей надо удалиться в молитвенную комнату, чтобы пропеть мантры и прочитать по четкам молитвы Будде. Тема нашей с Жун Лу беседы казалась ей неинтересной. Некоторое время назад я сама просила Нюгуру немного просветить меня в области буддизма, но она ответила, что все здесь крутится вокруг понятий «бытия в небытии» и «возможностей, которые мы упускаем». Когда я начала настаивать на большей определенности, она отговорилась тем, что это невозможно.

— Я не могу описать свои отношения с Буддой земным языком, — строго сказала она, а потом с сожалением добавила: — Все мы были предопределены к тому, чтобы здесь родиться.

После ухода Нюгуру я продолжила беседу с Жун Лу. Мне казалось, что мы стоим в начале какого-то необыкновенного, пленительного путешествия, которое, несмотря на чувство вины, с каждой минутой становилось для меня все более интересным. Он был родом с севера, по происхождению маньчжуром. Будучи внуком генерала, он в возрасте четырнадцати лет присоединился к клану Белого Знамени и прошел все ступени военной лестницы, одновременно не оставляя без внимания гражданских дисциплин.

Я спросила его об отношениях с Су Шунем.

— Главный советник выступал обвинителем в суде, на котором я был истцом, — ответил Жун Лу. — Это случилось в восьмой год правления Его Величества, и как раз тогда я сдавал государственные экзамены.

— Я читала об этих экзаменах, — вставила я. — Но никогда не видала тех, кто в них участвовал лично.

Жун Лу улыбнулся и облизал губы.

— Извините, я не хотела вас перебивать.

— Ничего, — застенчиво ответил он.

— Итак, вы получили свою должность в результате государственных экзаменов?

— Нет, — ответил он. — Тогда произошло нечто очень странное. Победителя экзаменов начали подозревать в подлоге. Он действительно был сыном богатых родителей и страшным бездельником. Многие тогда обвиняли высшие классы в коррупции. При поддержке других своих сверстников студентов я обратился в суд и потребовал устроить для всех нас переэкзаменовку. Мое требование отвергли, но я не сдавался. Я решил расследовать это дело до конца, причем самостоятельно. Через месяц, с помощью одного знакомого чиновника высокого ранга, я представил императору Сянь Фэну детальный доклад, а тот передал его на рассмотрение Су Шуню.

— Да-да, — поддакнула я, вспоминая, что уже слышала об этом случае.

— Су Шуню не потребовалось много времени, чтобы раскопать всю правду, — продолжал Жун Лу. — Тем не менее случай оказался не из легких.

— Почему?

— Потому что он затрагивал одного из ближайших родственников Его Величества.

— Но Су Шунь убедил Его Величество принять необходимые меры?

— Да, в результате победитель государственных экзаменов был обезглавлен.

— Власть Су Шуня напрямую связана с его слишком длинным языком, — перебила нас Нюгуру, которая незаметно вернулась в зал в разгар нашей беседы, все еще с четками в руках. Взгляд ее все еще казался отсутствующим. — Су Шунь может даже мертвого заговорить до того, что тот встанет и запоет.

Жун Лу откашлялся, стараясь ни чем не выдать, согласен он со словами Нюгуру или нет.

— Что же сказал Су Шунь императору Сянь Фэну? — спросила я.

— Он привел Его Величеству пример бунтовщиков, которые в четырнадцатый год правления императора Чжу Чи в 1657 году едва не свалили империю, — ответил Жун Лу. — Зачинщиками бунта оказалась группа студентов, с которыми во время государственных экзаменов обошлись несправедливо.

Я взяла свою чашку и сделала из нее глоток.

— Как же так получилось, что вы стали работать с Су Шунем?

— Меня бросили в тюрьму как зачинщика беспорядков.

— А Су Шунь вас спас?

— Да, именно он отдал приказ о моем освобождении.

— То есть он вас спас, а потом продвинул по службе?

— Да, после лейтенанта я сразу стал командующим стражей.

— Как давно это случилось?

— Пять лет тому назад, Ваше Величество.

— Потрясающе.

— Я несказанно благодарен главному советнику и навеки сохраню ему верность.

— Разумеется, — сказала я. — Но в то же время вы должны держать в уме, что своей властью Су Шунь обязан императору Сянь Фэну.

— Да, Ваше Величество.

Я с минуту подумала, а потом решила слепо приоткрыть те факты, которые недавно обнаружил Ань Дэхай. Они заключались в том, что глава императорской экзаменационной службы был врагом Су Шуня.

Жун Лу удивился или сделал вид, что удивился. Я ожидала от него хоть какой-нибудь реакции, вопросов, опровержений, восклицаний, но ничего такого не последовало.

— Су Шунь очень умно расправился с человеком, на которого держал зуб, — продолжала я. — Причем сделал это руками императора Сянь Фэна и во имя того, что восстанавливает справедливость по отношению к вам.

Жун Лу снова промолчал. Видя, что я жду от него ответа, он наконец произнес:

— Простите, Ваше Величество, но у меня нет слов.

— Вам и не надо ничего говорить. — Я поставила свою чашку на место. — Я просто хотела узнать, знаете ли вы об этом или нет.

— Да... в некотором смысле... немного... — Он опустил глаза.

— Что можно сказать в таком случае о Су Шуне как о человеке?

Боясь выдать себя хоть одним неправильным словом или жестом, Жун Лу решил удостовериться сперва в моей искренности и понять истинные причины моего поведения. Он поднял глаза и внимательно посмотрел мне в лицо. Встретив его взгляд, я поняла, что передо мной сидит истинный представитель знамени.

Я повернулась к Нюгуру. Она все еще сидела с четками в руках, но больше их не перебирала. Я не могла сказать в точности, витает ли она в облаках вместе с духом Будды или попросту дремлет.

Я вздохнула. Император слишком слаб, Су Шунь слишком коварен, а принц Гун находится слишком далеко, в то время как нам нужно иметь надежного человека по возможности совсем рядом с нами.

— Время покажет, кто такой Су Шунь, — примирительно сказала я. — Нас заботит теперь только ваша преданность. Кому она принадлежит в первую очередь: Су Шуню или Его Величеству императору Сянь Фэну?

Жун Лу бросился на землю и начал биться головой об пол.

— Разумеется, Его Величеству! Поверьте, мое безоговорочное почтение обращено в первую очередь к императору, и здесь моя душа не знает никаких сомнений!

— А мы? Жены и дети Его Величества?

Не вставая с колен, Жун Лу выпрямил спину. Наши глаза встретились. Это мгновение запечатлелось в моей памяти с четкостью иероглифов, написанных тушью на рисовой бумаге. В некотором смысле он все еще не мог удержаться от сомнений, взвешивания всех за и против, страха перед неизвестностью. Я чувствовала, что ему хотелось бы удостовериться, в какой степени я достойна его преданности.

Я выдержала его взгляд и как бы без слов ему ответила, что в обмен на его честность и дружеские чувства я отвечу ему тем же. Если бы я имела хоть малейшее понятие о том, что должно произойти в будущем, то не стала бы так себя вести. Я была слишком самоуверенной и считала, что полностью владею и ситуацией, и своими чувствами и что до конца дней мне суждено остаться всего лишь верной наложницей императора Сянь Фэна.

Оглядываясь назад, я могу сказать, что даже тогда я отказывалась видеть истину. Я не признавала, что с самого первого мгновения нашей встречи я ждала от Жун Лу гораздо большего, чем просто охраны своего спокойствия. Моя душа уже тогда была готова к тому, чтобы любить и быть любимой. И когда я дотронулась до кинжального клинка, то «здравый смысл» покинул меня окончательно.

Вернулся евнух и принес свежий чай. Жун Лу одним глотком опустошил свою чашку, словно только что вернулся из пустыни. Но это не смогло его успокоить. У него был взгляд человек, который собрался покончить с собой, прыгнув со скалы. Глаза его расширились, нервное напряжение с каждой минутой нарастало. Когда он снова поднял глаза, я удостоверилась, что мы оба являемся потомками самых мужественных маньчжурских знамен. Мы способны выдерживать сражения, причем не только внешние, но и внутренние. Такое качество мы приобрели благодаря своей рассудительности и способности ставить доблесть и честь выше личных разочарований. В душе мы могли выть от боли и тоски, но улыбка с нашего лица при этом все равно не сойдет.

Я сама была глубоко обескуражена, когда поняла, что главный мой талант — не в способности править, а в способности чувствовать. Этот талант обогатил мою жизнь, но зато именно он постоянно разрушал ту гармонию, которую я всячески пыталась поддерживать в себе и вокруг себя. И к тому, что со мной случилось в скором времени, я оказалась совершенно неподготовленной. Я была рыбой на золотом блюде, перевязанной красной лентой. Только никто не хотел возвращать меня в родную стихию.

Усилия по сохранению благопристойной маски на лице измучили меня до последней степени. Жун Лу это тоже, видимо, почувствовал. Лицо его посерело и осунулось.

— Аудиенция окончена, — слабым голосом произнесла я.

Жун Лу поклонился и с достоинством вышел из зала.