Имперский престол

Глава 16

Глава 16

Измаил

15 октября 1610 года

— Гетман, ты не изменишь своего решения? — спросил Дмитрий Богданович Барабаш у Петра Сагайдачного.

— Дмитро, порядок — головное. Хмельное под запретом в походе. На том всем казакам было сказано ранее, — Петр Кононович не хотел слушать никого из заступников [во время походов под предводительством Сагайдачного сухой закон был строгий и за нарушение его могли казнить].

Барабаш был единственным, кто мог не чинясь спросить и у Сагайдачного и даже с Сагайдачного. Поддержка гетмана Земель Запорожского Войска со стороны Дмитрия Богдановича сыграла важную роль в том, что Сагайдачному удалось провести все реформы устройства в достаточно консервативном казачьем обществе.

Главная же реформа — это установление института Гетмана, как основы для казацкой автономии в составе Российской империи. Были те старшины, который посчитали такое положение дел, как попрание основ всей системы Запорожского Войска с казачьей вольностью. Но их удалось урезонить, хотя полторы тысячи казацких воинов ушли на службу Сигизмунду.

Были еще и те, кто, в протест на реформы, искал себе применение в Крымском ханстве, но там Тохтамыш в резкой форме отказал казакам. Русские стали влиять на Крым в той степени, что хан и слышать не хотел, чтобы идти против Москвы. Ну а идти на службу к османскому султану, было глупо уже потому, что бить султана начинает быть забавой для православного воинства. Хотя предатели были и они турок предупредили, что запорожские и донские казаки планируют совершить атаку на Трапезунд и Синоп.

Вовремя сообщили Ивану Исаевичу Болотникову о том, что турки будут ждать набеги именно на эти два прибрежных города. Срочно был отправлен посыльный к Сагайдачному и планы поменялись. Еще ранее рассматривались две другие цели для набегов: Измаил с Килией и Кафа. Вот они и были приняты после ряда совещаний, как приоритетные в текущем году.

— Секите головы! — приказал Сагайдачный и демонстративно ушел с площади.

Связанные и поставленные на колени казаки зло посмотрели вслед уходящему гетману. Они могли кричать оскорбления, проклятия, или же попытаться в очередной раз покаяться, но молчали. Такой приказ гетмана ввел всех в ступор.

— Вы слышали, — нехотя сказал Барабаш, тоже отвернулся, чтобы проследовать за гетманом, но посчитал нужным добавить. — Перед законом все равны.

Пятьдесят три казака-героя быстро лишились головы.

Войско зашумело, недовольных было много. Будь подобное дело на Сечи, то даже с гетмана казаки нашли бы как спросить. Еще не настолько сильна власть Сагайдачного, да и русские, как было понятно некоторым старшинам, не цеплялись именно за Петра Кононовича, как проводника русской политики, главное, чтобы гетман был лояльным Москве, а иное чревато полным истреблением казачества.

Триста десять тысяч чаек более двух недель назад без потерь прошли черное море и вошли в устье Дуная. Казаки шли практически безмолвно, в ночи. Лишь только звуки входящих в воду весел, редкий скрип досок, наспех сколоченных чаек, нарушали тишину. А, нет. Еще шумели пеликаны. Они издавали глухие, рычащие, а порой даже хрюкающие звуки. У некоторых казаков от хрюканья пеликанов изрядно разыгрался аппетит. Птиц было в округе немерено много.

Уже через пять часов после того, как казацкие чайки вошли в Дунай, показалась возвышенность, на которой находилась крепость. Минареты и полумесяцы указывали на принадлежность данной фортификации к Османской империи. Это был Измаил.

Огромная вереница казацких кораблей остановилась, и тогда Сагайдачный проклинал и себя, и те карты, которые удалось начертить со слов некоторых турок, что взяли в полон еще в Варне. По расчетам Измаил должен был находиться часах в трех пути выше по течению. А еще одна ошибка была в том, что головная чайка, с самим гетманом на борту, показалась из-за излучины реки. И не оставалось сомнения, что османы заметили казаков.

Сигнал, прозвучавший в крепости, показал, что взять укрепление окажется не самой простой задачей. Планировалось подойти ближе к Измаилу, высадиться на берег, быстро провести разведку, после чего две большие турецкие галеры, захваченные ранее, должны были выдвинуться вперед. А на этих трофеях были бы и в качестве гребцов, и в роли османских моряков лучшие казаки, опытные, бесстрашные, хладнокровные.

Именно так, хитростью, Измаил должен был пасть в загребущие руки казаков. Но, не сложилось.

Два дня запорожцы грабили близ лежащие деревни и сам город, осадив крепость. Уже отправились первые корабли обратно к Днепру, когда начался штурм сердца Измаила.

Приступ был кровавый. Измаил не был готов к обороне, но десять орудий, пусть и очень устаревших, имел. Земляные валы, ров, деревянно-каменные не слишком высокие стены, не казались непреодолимым препятствием. Особенно сказывалось колоссальное преимущество казаков в численности. Двадцать тысяч запорожских воинов против шести сотен защитников Измаила. На подходе к городу удалось разбить один отряд османских всадников, который спешил в город. Так что защитников оставалось мало.

Измаил пал. Пусть Сагайдачный и потерял более сотни воинов, но решительный штурм не оставил шансов для османов.

Следующей ошибкой запорожцев стало то, что казаки промедлили. Сильно много времени было потеряно на погрузку захваченного добра, оружия, освобожденных православных рабов, а также захваченных женщин. Среди полонянок турчанок почти не было. В основном, женщины, которые уже скоро станут казацкими женами, были волашками, гречанками и представительницами других народностей.

Аккерман удалось взять сравнительно небольшим отрядом в пять сотен сабель. В принципе, эту крепость первоначально не думали захватывать. Зачем казакам небольшая крепость, в которой и взять толком нечего? Однако, видимо, защитники Аккермана не были осведомлены о большом казацком набеге и впустили внутрь крепости, якобы, торговцев и их слуг.

Среди этих «актеров» были те казаки-герои, которых сейчас обезглавленными их товарищи несли на окраину города Киликия, чтобы там предать земле. На Сечь должны были возвращаться либо живые, либо мертвые, но только не преступники, в каком бы виде они ни были. Казаков еще больше возмущал именно этот факт, чем сама казнь. Получалось, что православных оставят тут, в мусульманской земле. Не было ни одного православного, который бы думал иначе, если только не сам гетман Петр Кононович Сагайдачный.

Именно эти герои впоследствии первыми взобрались на стены Киликии, крепости, которая единственная оказала серьезнейшее сопротивление казакам. Так случилось, что неподалеку от Киликии находилось два алая сипахов. Эти элитные полки тяжелой османской конницы прознали о набеге казаков и направились в ближайшую крепость, которой и оказалась Киликия. Сами же сипахи направлялись в Валахию, чтобы помочь протурецким силам низвергнуть господаря Раду Шербана.

Вылазки сипахов доставляли много беспокойства казакам. Сами запорожцы были почти что безлошадными и им было сложно противостоять тяжелой кавалерии, которую чаще всего не пробивала пуля. Только лишь, когда сняли двадцать корабельных пушек с чаек, удалось подловить сипахов и ударить по ним из пушченок. В основном покалечили лошадей, но упавший сипах — это уже не так серьезно, чем конный, казаки справятся.

И вот, когда потрепанные тяжелые всадники возвращались в крепость, сидящие в засаде две сотни казаков ворвались на их плечах в киликийскую твердыню. Завязался бескомпромиссный бой, и эти смельчаки смогли продержаться ценой в более, чем сотню товарищей, до прихода основных сил запорожцев.

Большая часть из казненных сегодня — были те самые герои.

Казаки нашли запасы вина в крепости, спрятали их, а ночью много пили, заливая свои страхи и празднуя свое мужество. Кто именно тогда призвал пойти и покарать пленных сипахов, которые убили многих товарищей, на допросе так и не выяснили. Так что преступления казаков очевидно. Они не только напились, что уже карается казнью, но и покрошили пятнадцать османских офицеров, которые обещали, что их родственники смогут предоставить большой выкуп.

Однако, героизм казаков для всех, кроме Сагайдачного, крыл любые преступления.

— Петро, ты меня знаешь, я честен с тобой и всегда тебя поддерживал, но эта казнь… — Дмитрий Барабаш с сожалением посмотрел на своего товарища.

— Не думай, Дмитро, что я не разумею, как казаки отнеслись к казни. Но слово мое нерушимо. Сказал, что буду карать за пьянство и иные проступки, не отступлюсь от этого. Слово гетмана сказано, — отвечал Сагайдачный, после его взгляд смягчился и Петр Кононович решил переменить тему разговора. — Скажи мне сколько мы добра взяли!

Барабаш нехотя стал рассказывать. Получалось, что добыча, которую взяли казаки была даже чуть больше, чем когда они брали Варну. Более трех сотен рулонов разных тканей, серебра и золота так же много, тут счет шел в пудах. Были и многие предметы роскоши, те же ковры. Ну а по оружию, так очень много. Пороха в крепостях хранилось предостаточно, чтобы организовать еще три таких набега. В людях так же немало получилось. Было освобождено более тысячи православных рабов, в основном выходцев из украин. Были и полоняные, которые сами станут рабами, но уже у казаков. Насчет же освобожденных, то русский государь, обещал за каждого давать рубль. Получалось, что тысяча рублей у запорожцев, ко всему прочему, так же будет.

— Год можно у московитов не просить оружие и порох, — констатировал Сагайдачный.

— Лучше просить, коли дают. Впрок запосемся, того и гляди на следующий год сможет больше людей повести, — говорил чуть повеселевший Барабаш.

Перечисление награбленного, чаще всего улучшает настроение.

*…………*…………*

Кафа

20 октября

Выход в набег донских казаков задерживался. Не успевали наклепать стругов, кочей, ну и, по примеру запорожцев, чаек. Более пятнадцати тысяч казаков были собраны под командованием Ивана Исаевича Болотникова. Сами донцы не смогли бы столько собрать, учитывая то, что часть станичников ушла с атаманом Заруцким на Кавказ. Так что тут были и терцы и отряд яицких казаков, а так же охочие люди из числа тех переселенцев, которые все больше пребывают на русские украины.

Разношерстное войско получалось, сложно управляемое. Потому Болотников жесткой рукой стал наводить порядок. И вот на это так же уходило время. Потому был риск и вовсе не успеть осуществить набег в этом году.

Однако, понимая, что больше ждать нельзя, иначе воля государя не будет исполнена, Болотников отдал приказ на выдвижение. И огромная лента из разных кораблей стала спускаться по Дону в Черное море.

Новые проблемы обнаружились сразу. Тохтамыш в последний момент отказал в проходе через его земли остатков ногайской конницы, которую так же планировалось привлечь к походу, чтобы те подошли к Кафе с суши. Хан возмутился тому факту, что его никто заранее не предупреждал о такой необходимости. Но как же предупреждать, если все старались сделать в тайне?

Но не столько крымский хан воспротивился переходу союзных русским войск, сколько сложились обстоятельства у самого хана. Дело в том, что именно вокруг Кафы сконцентрировали свои силы остатки тех беев, которые уже проиграли Тохтамышу в междоусобной войне в Крыму. Татары, более смотрящие не на Москву, а всматривающиеся в сторону Истамбула-Константинополя, группировались возле Кафы, где был большой турецкий гарнизон.

Эта крепость более остальных пополнилась османскими воинами. И теперь турки не дают Тохтамышу окончательно разбить несогласных с его правлением беев.

Тут бы ударить одновременно, чтобы и Тохтамыш привел свое войско под стены Кафы, но нет. Крымский хан, пусть и выполнял все взятые на себя обязательства перед Москвой и даже освобождал желающих уйти в Россию рабов, но объявлять войну султану не хотел, да и в татарском обществе такая война могла вызвать новый виток восстаний [были свидетельства, может, чуть позднего времени, что далеко не все невольники в Крыму стремились освободиться, уживаясь в татарском обществе, да и сами татары нередко освобождали рабов, «за выслугу»].

Исходя из всего, поход Болотникова превращался в авантюру. Иван Исаевич понимал, что если он откажется от набега, то государь его поймет. Вот только не поймут казаки. Сильно взбаламутилось донское общество подготовкой к набегу, не простят Болотникову то, что поход тот не состоялся и казаки не получили никакой награды. Так что атаман находился в цепях обстоятельств.

Обнаружились и иные сложности. Донские казаки не имели большого опыта таких набегов, как и управления лодками. Еще не вышли из Дона, а уже в были потеряны четыре корабля, столкнувшиеся между собой, или севшие на мель так, что и вытянуть не получалось.

Но вот она Кафа. Некогда город, который своими размерами превышал Константинополь. Нет, не византийский в период расцвета империи, до таких масштабов Кафа никогда не разрасталась, но в середине XV века, перед самым завоеванием города османами, Кафа была больше столицы Византии, которая к тому времени и состояла всего из единственного города. В Кафе был банк, театр, город жил бурной жизнью.

После османы взяли причерноморский город и там образовался большой невольничий рынок. Вот только Кафа в это время была блеклой тенью себя в прошлом.

Крепость города была еще генуэзской, прямоугольной, с шестью башнями, стеной в шесть-семь метров в высоту, рвом, валом. А защищали город более трех тысяч воинов. Это много, даже очень. Обычный гарнизон Кафы ранее был не больше пятисот защитников.

Так что Болотников крепко думал, что ему делать.

Первая попытка высадиться рядом с городом оказалась неудачной. Османы увидели, что казаки идут к берегу в двух верстах и отправили свою конницу туда, а следом и янычар. Да, в крепости были янычары, более тысячи. Увидев это, благо зрительная труба помогала рассмотреть нужное, атаман приказал вновь садиться в лодки и отчаливать от скалистого берега. Был бы удобный выход к морю, без обрывов, то можно еще думать о десанте, а так, сложно придется и многие полегли бы.

После была имитация десанта в другом месте и туда выдвинулись крымские татары мятежных беев. Вот и терялся Болотников, как именно поступить, но мыслей о том, чтобы отправиться не солоно хлебавши, не возникало.

— Что мыслите, казаки? — спросил Болотников, который был вынужден созвать Военный Совет.

Эта нужда совещаться была вызвана тем, что Иван Исаевич склонялся к весьма авантюрной идее, как брать на приступ крепость с моря. И такое решение должно быть принято не только им, иначе, в случае поражения, не только закончится военная карьера Болотникова, но он может и быть казнен царем. И атаман понимал, что проиграй он эту битву и слова не скажет государю в свое оправдание, так как будет сам считать себя преступником.

— Я так думаю, что нам стоит растягивать и дразнить турку, — говорил атаман Карела, заместитель Болотникова.

Обычно оба атамана, где головой Иван Исаевич, думали в одном направлении, но нынче их мнения разнились. Карела не видел возможности для осуществления задумки Болотника.

— И что сие даст? — спрашивал капитан стрельцов Никифоров, представлявший при Болотникове государево войско, по сути, следивший за деятельностью казаков. — Ежели мы так, растягивая истощали, да выматывали турку, то да, разумно. Но мы же сами устанем, будем бегать только туда-сюда до зимы. А тут не так тепло, замерзнем на радость врага.

— Тогда что? — недовольно спросил Карела.

— Я за то, чтобы сделать, как предлагает атаман, — сообщил Никифоров.

Иван Исаевич с благодарностью в глазах посмотрел на капитана.

— Это можно, — разгладив бороду начал высказываться самый старший среди собравшихся на Совете, уважаемый казак Гаврила Ступак. — Построить такое можно, да и пушки установить. Македонский Искандер, был такой атаман славный, брал город вот так, как и наш атаман предлагает. Сноровка тут нужна.

Все недоуменно посмотрели на старика. Нет, собравшиеся знали, что Гаврила Никитич мудрый человек, он даже что-то похожее на школу в своей станице организовал. Но все же знания про Искандера Македонского… Или выдумал такого атамана старый, с него станется?

Гаврила Ступак принял участие в набеге, по его словам, чтобы умереть не больным на соломе, а в лихом бою, как казак. И такую мотивацию старика все поняли, не стали отказывать, а Болотников так и вовсе пригласил Гаврилу Никитича на Военный Совет, как мудрого и опытного казака. И вот такая поддержка для Болотникова более остальных значит. Теперь среди казаков будут говорить, что коли сказал Ступак, что такое можно, так оно и есть. Старый — мудрый человек.

— Коли такое удастся, то я… — Корела улыбнулся, что было кране коряво из-за его шрамов на лице. — Аргамака своего отдам тебе, Иван. Коли нет, то ты станешь батькой для моего сына, так как я хочу в числе первых быть при таком приступе, кабы славу свою казацкую добыть.

— Нет, я поведу казаков! — не согласился Болотников.

— Вот же недоросли, — проворчал старик Гаврила Никитич. — Вы оба должны смотреть, как иные идут вперед, да приказывать.

— Правда твоя, козак, нешта мы отступились от дела, — спохватился атаман.

— Так чего уж там, коли приняли решение. Будем строить! — Карела махнул рукой. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Так-то, станичники.

Идея поставить башни на корабли была не нова, если обратиться к истории. Вот только, кроме старого казака никто больше и не слышал о подобном опыте. А, ведь, после Александра Македонского такую тактику применил еще и византийский полководец Велизарий, когда рвался к Риму.

В конструкционном плане все не так и сложно, тем более, что стены Кафы не были исключительно высоки. Лишь проблемой стала платформа, на которую можно установить башни. И таковыми платформами могли стать большие турецкие галеры. Вот только были они именно что турецкими и для реализации плана нужно еще захватить те османские корабли, что стояли в Кафе. Это были семь больших галер, более чем подходящие под нужды казаков.

Потому усилия казацкого войска было разделено на две неравные части. Одна захватила в десяти верстах часть более-менее удачной бухты и там началось строительство пяти башен. Дерева не хватало, потому приходилось разбивать некоторую часть казацких лодок. Мятежные беи, имевшие легкую конницу пытались помешать казакам работать, но выставленные шесть небольших пушек, что были на кочах и стругах, как и заслон из воинов с пищалями, не дали татарам шанса сбросить часть войска станичников в море. При том крымцы потеряли немало своих мятежных соплеменников.

Вторая же часть казацкого войска имела задачу захватить турецкие галеры, которые были блокированы в порту Кафы. И для решения задачи к городу направились более ста лодок казаков. Такое явное избыточное количество мелких казачьих кораблей было вызвано тем, что имелась необходимость создать у противника понимание полноценной атаки. Только в таком случае турки рискнули бы выдвинуть свои галеры вперед, перекрывая вход в порт и крепость.

Эта тактика, которую в будущем могут назвать «москитного флота», заключалась в том, чтобы быстро приблизится с турецкими кораблями, зацепиться кошками, перелезть на чужое судно и начать абордажный бой. И сейчас так и получилось. Немногочисленные пушки, которые были на галерах, располагались таким образом, что могли бить только по тем лодкам, что находились относительно далеко, что резко уменьшало шансы османов на попадания. Чайки же сближаясь с турецкими кораблями, оказывались в «мертвой зоне», куда османские орудия бить не могут. Ну а ружейные выстрелы, как и пущенные стрелы, не были столь убийственными, как при выстрелах залпами и большим количеством стрелков.

С крепости наблюдали, как отчаянно бьются уже на палубах галер, турецкие воины. Они не сдавались, а продавали свои жизнь, убивая немало казаков. Оказалось, что на каждой галере был отряд из янычар, которые суровые в схватке и очень сильные индивидуальные бойцы. Вот только русские лодки прилеплялись к турецким галерам, как комары к сладкому и теплому телу в таежном лесу. Уже и не было места, где бы «парковать» свою лодку и тогда связывались две казачьи.

Так что, несмотря на потери, четыре галеры были скоро захвачены, а еще одну отчаянные янычары подорвали, унося жизни и свои и гребцов, ну и тех казаков, которые были в этот момент на корабле. Еще две умудрились в ходе атаки затопить. Или это сделали сами турки, так как затопленные турецкие галеры стали сильно затруднять выход в порт.

После этой атаки понадобилось еще более недели, чтобы подготовить генеральный приступ Кафы. В итоге, медленно, но верно, четыре башни приближались к крепости, впереди шли казацкие лодки.

Турки сконцентрировали огонь своей артиллерии на единственном участке, чтобы разбить плавучие башни. Пушек в Кафе было явно более двадцати, что очень много и говорило о том, что османы явно усилили городской гарнизон не только янычарами, но средствами поражения.

Когда одна из башен загорелась, сложилось впечатление, что идея не удастся. Болотников было дело даже подумал о том, как бесславно он вернется в Москву и что объедет земли Донского Войска стороной. Казаки не простят атаману нереализованные обещания. Но остальные башни все более приближались к крепости. Тот выстрел был или случайностью, или проведением, но в дальнейшем только три попадания было по башням, или по галерам, но такие, что и с повреждениями можно было продолжать выполнять задачу.

В это же время, словно рой ос, струги, чайки и кочи, устремились в порт. Оттуда стреляли три турецких орудия и стреляли они хорошо. Три лодки были потоплены на подходе к порту и еще четыре получили сильные повреждения, но оставались на плаву, а казаки боролись за живучесть своего плавательного средства.

— Бах-бах, — раздались выстрелы с башен.

Конструкция, надстроенная на трофейных галерах, заключалась в том, башни имели три уровня-этажа. На втором располагались казаки с пищалями и по два стрелка из новейшего нарезного оружия. У каждого такого стрелка из винтовки было по два заряжающих, ну и аж три ружья. Только так плотность огня из нарезного оружия была хоть как-то сравнима с тем, как действовали пищальники. Но дальность выстрела и его точность позволяли убивать и ранить самых богато одетых врагов.

Иван Исаевич впервые подумал о том, что приступ может удаться. В любом случае, в порту уже шла ожесточенная схватка.

Турки встретили русский десант в порту не только артиллерийским огнем, но и слаженной работой стрелков. Залповый огонь сметал хаотично бегущих на своего врага казаков. В какой-то момент могло сложиться впечатление, что православных скинут в море. Да и сами казаки начали колебаться. Ну а кто задумывается на поле боя, мешкает, тот первым и погибает. Лишь только все больше и больше пребывающие лодки с воинами, позволяли не захлебнуться приступу порта.

Новые казаки подпирали собой тех, кто уже понес большие потери, так что бегства не случилось. Напротив, станичники отвоевывали шаг за шагом, заставляя противника отступать и постепенно беря в окружение отчаянных османов, которые, оставшись в порту и защищая его, собственно, уже приняли смерть, так как бежать некуда и ворота крепости никто не откроет.

Казакам же уже застило глаза, они входили в состояние отчаянной ярости. Много, очень много товарищей потеряли станичники. Переступая через искореженные тела своих еще недавних друзей, знакомых, не оказывая помощи тем раненым, кто сейчас перекрикивал звон клинков и гром выстрелов, православные воины шли убивать мусульманских воинов.

И вопрос религии, который был, казалось, на поверхности, не играл ключевую роль. Здесь и сейчас происходила месть за унижения, оскорбление, насилие и смерть, которые веками несли татары на русские земли Россия окончательно избавлялась от страха татарских набегов. Больше Москва гореть не будет! История уже так изменилась, что и Наполеона может не быть.

Множество звуков было вокруг, но ни оставшиеся в строю янычары, ни наступающие казаки не произносили ни звука, кроме тех, что исходили от движения. Это было не столько, чтобы не сбить дыхание, это молчаливое проявление упорства и борьба косы с камнем.

— Сипахи! — закричал кто-то из казаков и этот панический крик был поддержан иными.

С улиц города выходили сотни две тяжеловооруженных османских конных. Они раньше были спрятаны на окраине города, но с началом битвы за порт, всадники начали готовиться к атаке.

— Пищали изготовить! — закричал один старшина.

— Пики ставь! — скомандовал второй казачий командир.

— Рассыпайся, браты! Ховайся пищали заряжай! — поддержал третий старшина.

Ранее молчаливые казаки, загомонили, но не растеряли свой боевой настрой. Это кажется, что сипахи сейчас сомнут казаков и сбросят их в море. Уже нет. Опоздал командир сипахов Малик Коракуглу с приказом выдвинуться. Еще минут пять-семь назад то конница имела бы небольшое пространство в порту и примыкающей к нему торговой площади, но не сейчас. Свои же, остатки отступающих янычар, мешали. Ну а там, где конному нужно объезжать препятствие, там теряется главное в коннице — сила динамичной атаки.

— Пли, хлопцы! — уже на кураже кричали десятники.

— Тыщ-ты-дыщ, — раздавались выстрелы.

Сипаха взять пулей сложно, доспех добротный, хотя на таком близком расстоянии, которое сложилось в бою, и это возможно. Но самым уязвимым местом были кони. Животные не были полностью защищены железом, да и попадание в то самое железо для коня болезненно, оттого он и брыкнет и остановится. Ну а выставленные пики вовсе оттеснят всадников. Так что сипахи не оказались той силой, что была способной переменить ход сражения.

— Алла! Алла! Аллаху Акбар! — закричали оттесненные янычары и рванули в контратаку.

Было понятно, что османским воинам не прорваться, но они продавали свои жизни, твердо веря в то, что делают это не напрасно. Сейчас убить как можно больше казаков, значит уменьшить русское влияние и возможности.

Бой закипел с новой, ранее недосягаемой силой. Казалось, что люди используют последние свои ресурсы и остановись они, так и упали замертво даже не пораженные противником, а от истощения.

В какой-то момент янычары даже потеснили казаков. Небольшое количество османских воинов стало отодвигать к морю абсолютное большинство православного воинства. Вот только вперед вышли свежие силы и это были казаки, которые получили вооружение за счет самого Болотникова. У каждого из трех сотен отличных казачьих воинов было по два пистолета.

— Тыш-ты-тыщь, — зазвучали пистолетные выстрелы и янычары стали один за другим укладываться на мостовую базарной площади.

В это время бой кипел уже на стенах крепости. Лишь две башни удалось подвести, и то не вплотную, хотя зацепиться удалось. Однако, из башен хлынули и те воины, что были в самих сооружениях и те, что сидели на веслах. Артиллерийский и ружейный обстрел крепости с башен позволял накопить на отдельном участке крепости достаточное для приступа количество казаков.

И вот полетели кошки, цепляясь за крепостную стену, поставлены лестницы и по ним уже лезут воины. Штурм со стороны моря позволял обойти основные валы и рвы, потому и приступ начался очень быстро, как только башни расчистили участки стен от защитников.

Еще пять часов шли кровопролитные схватки. Турки не сдавались, вопреки уже начавшим распространяться байкам про трусливость османов. Ну побили же их под Эрзерумом, так что турка слабая стала, не чета той, что под Москву ходила при Иоанне Васильевиче. «Чета», еще какая «чета». Это русские стали сильнее, а не турки ослабели. И в этом была большая разница.

А еще и беи, те самые, мятежные, попытались помочь своим покровителям. Но легкой коннице на улицах города или на пересеченной местности, делать нечего, тем более, когда казаки были столь решительны и разъяренные, что сами выискивали, на ком сорвать свою злость и убить. Потому татары быстро стали дичью, которую оставшиеся в живых казаки стали загонять и уничтожать.

— Если я проведу еще одну такую битву, я оставлю Дон без казаков, — сказал Болотников, осознавая сколько много сегодня было потерь.

Более шести тысяч донцов и иных казаков упокоились тут, в Кафе. Потому для оставшихся Иван Исаеевич почти не делал никаких ограничений, разрешая грабить и даже насильничать. Он только лишь собрал старшин и потребовал не трогать православных, но это было лишнее. Казаки шли освобождать русских рабов, а не становится рабовладельцами. Хотя… Пленных турок, татар, да и заодно армян, греков, даже готов, было тоже немало. И вот они могут стать теми самыми рабами.

Кафа стонала, только что окропленная кровью казаков и османских воинов, она теперь получала новую порцию алой жидкости мирных жителей. Город расплачивался за слезы русских девушек, которых продавали турецким извращенцам, детей, которых тут же лишали и родителей и будущего. За все да воздастся! И казаки воздавали.

*…………*…………*

Вена

7 декабря 1610 года

Не все гладко в Священной Римской империи. Два императора, религиозные проблемы, еще и венгры, валашцы, молдоване, все они непостоянные в своих желаниях: то хотят быть с империей, то с другой империей, но уже Османской. Видимо, имеют намерения на противоречиях и лавировании заполучить максимум от возможного и жить своим умом при материальной помощи то одной стороной, то другой.

Император Матвей понимал всю глубину проблем, но император Рудольф жил в своем мирке, больше заботясь быть добрым для всех политических сил в Римской империи.

Не так давно определился лидер на землях цесарцев, и им стал Матвей. Он добился от своего родственника того, что Рудольф, не желая более обострять обстановку, согласился считать Матвея наместником, сам Рудольф же все более стал уделять внимание искусству.

И сегодня Матвей находился в своей резиденции в Вене и работал с документами. Он все не мог взять в толк, что вообще происходит. Когда складывается ситуация, на которую Матвей не мог качественно повлиять, он нервничал. А было видно, какие тектонические сдвиги начались.

— И почему эти русские только сейчас спохватились? Где они были четыре года назад? — сокрушался император Матвей.

Тогда, в 1606 году скрупулёзно и сложно выстраивалась антиосманская коалиция. В этот союз против турок даже допустили московитов, рассчитывая на то, что они своими воинами сильно отвлекут османов от главного направления — войны в Венгрии против Священной Римской империи. Тогда же, не в коалиции, но рядом с ней, был и персидский шах Аббас. А еще Рим поддерживал устремление сильно ослабить османов, Венеция, Польша, Испания.

Создавалась сила, способная переломить хребет сильнейшему государству мира, которым казалась Османская империя. Но случилось так, что откололась Московия, там произошел государственный переворот и началась, по сути, гражданская война. Польша увязла в войне со Швецией и стала тратить все больше сил на интервенцию в Московию. Венеция, понимая бесперспективность коалиции без «мяса» поляков и московитов, стала игнорировать требования императора, при этом не отказываясь от союзнических обязательств.

Пришлось идти на соглашения с султаном, который так же был не в лучшем положении, оттого две империи и смогли договориться. И все понимали, что это лишь передышка. Двум империям, которые имеют общую границу, никогда не быть союзниками или пребывать в долгосрочном мире.

Сложно было просчитать последствия событий этого года, потому королю потребовалась консультация и мудрый совет.

В последний год император Матвей начал прислушиваться к мнению Мельхиора Клезля. Этот ученый человек, казалось, сведущ, если не во всем, то во многом. Он понимал и в сфере финансов, и во внешней политике. Но самое главное, что взращенный иезуитами Мельхиор Клезль выступал за политику примирения между протестантами и католиками. По сути, Клезль радел больше за государство, чем за религию. И такой подход очень нравился Матвею, оттого он и приблизил к себе ректора Венского университета. Или же вначале приблизил, а после назначил ректором.

И, вот именно этот человек готовил доклад императору по Московии, которая принялась ставить с ног на голову всю систему взаимоотношений в Европе. При этом, если не считать местечковую войну с Польшей, Россия не воевала в Европе, но даже так меняла в ней Расклады.

Матвей слушал внимательно, Клезль собирал информацию из многих источников. Но, как оказалось, было достаточно приехать в Прагу и спросить сотрудников русского посольства. Да, посла России сейчас в Праге нет, но там находится вербовочная контора. Русские активно привлекают богемцев, моравцев, да и представителей иных народов на работу в России.

— А наемников они много привлекают? — перебил Мельхиора император. — И почему русское посольство расположено не в Вене?

— Как я знаю, Ваше императорское величество, русские все же набирают наемников, но это не большие и самостоятельные отряды, а малые, или вовсе собирают отдельных, но молодых воинов, — отвечал Клезль.

— Понятно. Они хотят сами переобучать солдат. А это значит, что московиты по-особому готовят войско. В этом ли залог их успехов? Но, почему в Праге? — проявлял интерес Матвей, ему было даже как-то по-детски обидно, что русские не прибыли с посольством к нему в Вену.

— Там уже два года посольство, открыто до того, как Вы, Ваше величество, стали императором, — говорил Мельхиор.

— Ладно. Ты мне скажи, иезуит, стоит ли посылать наше посольство в Москву? — император несколько терял терпение.

Ректор университета, коим являлся Мельхиор Клезль, не был иезуитом. Да, он учился у них, он католик. А у кого лучшее католическое образование, если только не у Ордена? Но советник никогда не поправлял императора, понимая некоторый сарказм правителя.

— Боюсь, Ваше величество, это может быть уже поздно. Мне стало достоверно известно, что в Москве активно действует английское посольство, голландцы посылают свое, французы… — Мельхиор в знаке сожаления развел руками.

— Думаешь, что мы окажемся опоздавшими к обеду? — спросил Матвей.

— Судя по всему, лучшие блюда будут съедены Англией, чуть менее вкусные — Голландией. Ну, а роль доедающих за господами достанется Франции и другим желающим, — образно отвечал Мельхиор Клезль.

— Э-ка ты французов! — рассмеялся Матвей. — Больше никому такое не говори! А то за подобные слова можно и войну получить. Мало нам проблем с Венграми и волашцами?

— Прошу простить меня, Ваше императорское величество, — не искренне сказал Мельхиор.

— Да, ладно тебе, иезуит, все величеством называешь, я же только всего наместник, а императора в Римской империи, почитай и нет. Ну, не Рудольфа же считать таковым, — отсмеявшись, говорил Матвей. — Родственники требуют войны и быть более агрессивным с османами. Так что нам не столько нужно торговать с русскими, сколько направить посольство в Москву, чтобы понимать, что из себя представляют русские, и планировать свою политику.

Император Священной Римской империи — это в данное время, скорее, коллективный титул. Есть Рудольф, вроде как официальный император. Есть Матвей, который считается наместником императора, но, на самом деле, управляет внешней политикой империи. А есть семья, которая, подготавливает нового императора — Максимилиана. И это тоже политическая сила, не учитывать которую нельзя.

И вот все, кроме Рудольфа, который самоустранился, призывают к более решительной политике. Причем, не только относительно отношений с венграми, валашцами, но и самой Османской империи.

Во всей империи прогремела новость, что где-то там, далеко, русские разбили огромное османское войско. Более восьмидесяти тысяч турецких воинов — это та сила, которая могла бы угрожать не просто отдельным пограничным регионам Римской империи, но и самой Вене, столице. И это воинство разгромлено, причем, по сведениям агентов Габсбургов в Истамбуле, именно русские, всего не более десяти тысяч их воинов, внесли основной вклад в разгром османского войска.

А что, если русские пришлют двадцать или тридцать тысяч своих воинов, да соединятся с войском Римской империи? Добавить еще и вассалов русских, каких-то диких татар, которые наводили ужас на поляков, так вообще получается сила, которая сможет разбить не одно войско султана.

Матвей спешил заключить с русскими соглашение еще и потому, чтобы укрепиться внутри своей державы, более похожей на лоскутное одеяло. Тот, кто может договариваться с важными потенциальными союзниками, тот не оставляет инакомыслия, кто именно правитель Римской империи. Да и Папа присылал письма с тем, чтобы рассмотреть вопрос о создании нового антитурецкого союза.

При всем при этом, Матвей не хотел войны, а лишь хотел воинственного мира.