Имперский престол

Глава 2

Глава 2

Стокгольм

17 мая 1609 года. День.

Шведский риксдаг бурлил. Словно в море, во время сильного ветра, волны негодования накатывались на берег не возмутительности короля. Волна откатывала, король успевал озвучить новый аргумент, как очередная порция бурлящего потока вздымалась и, с пеной на гребне волны, спешила к монарху. Но Карл не боялся воды, как и ветра, он был полон решимости, не менее решительным был риксдаг.

— Вы не обладаете правом объявлять войну! — говорил король [право объявлять войну, или заключать мир у риксдага появится в 1611 году, но это стало результатом роста влияния шведского парламента в предыдущее время].

— Вы не можете вести Швецию к пропасти! — отвечали самые смелые депутаты риксдага.

Шведская казна показывала если не дно, то близко к нему. Немало средств ушло на войну с Речью Посполитой, краткосрочное приобретение русских территорий не принесло обогащение, напротив, затраты только выросли. Разорять обывателей новгородских земель шведы не решились, чтобы не спровоцировать бунты и неповиновение. Тем более, что и статус этих земель был спорный. А вот что пришлось, так это привезти в Новгород зерна. Так что денег ушло много, а требуется еще больше.

— Ваше величество, а вы довольны Штеттинским мирным договором? Не нужно ли сперва забрать у Дании свое, а после смотреть на другие земли? Тем более, когда проблема со шведским престолонаследием решена, — новая волна разбивалась о невозмутимость короля.

Между тем, Карл не мог начать войну без того, чтобы не согласовать ее с риксдагом. Парламент изыскивал средства на вооружение армии, подготавливаясь именно к войне с Данией. И эти средства король хотел пустить на противостояние в Россией. Война, которая была с Польшей, ранее считалась войной за само право существования Швеции в том виде, как этого хотели многие подданные короля Карла. Риксдаг в этом сильно поддерживал короля, так как не желал видеть на шведском троне католика Сигизмунда.

Теперь же, с поляками замирение, Сигизмунд отказался от притязаний на шведскую корону. Вот и спрашивали многие депутаты: за что нужно сейчас воевать с Россией, если не решены главные территориальные проблемы? Датчане владеют частью шведских земель. А война с Россией? Если бы поляки выигрывали ее, то, да — был бы резон оторвать кусочек. А так…

— Ваше величество, вы же понимаете, что как только мы начнем войну против России, они заключат мирный договор с Польшей? Сигизмунд жаждет закончить эту проигрышную войну с царем. Русские под Вильно! Мы их ждем в Нарве? Поэтому нужна война? Где Делагарди? — выкрикивал еще один депутат.

Карл улыбнулся. Вот он, его аргумент.

— Русские вероломно напали на генерала Делагарди, морили шведских солдат голодом, наши войска разоружили. Это прощать будем? — выкрикнул король.

— Мы знаем, что русские просили уйти Делагарди. Мы можем с ними заключить мир и направить всю свою мощь на Данию, — высказался депутат Калле Хольмберг.

Это был один из двух членов риксдага, кого удалось «прикормить» Семену Петровичу Головину. Подкуп произошел еще раньше, когда русско-шведские отношения были на грани союза. Депутат до сегодняшнего дня открыто никогда не говорил, но сейчас, когда Россия выглядит грозным соседом, Хольберг посчитал, что можно пробовать создать прорусскую партию. Естественно, он думал лично возглавить такую политическую силу, получая из России существенные выплаты, а так же право участвовать в торговых отношениях между странами на льготных условиях.

— Послушайте, что именно из себя представляет русская армия! — призвал король депутатов риксдага к порядку, заинтересовал важной информацией, и наступил штиль.

Море перестало бурлить, люди замолчали. Всем было интересно услышать о русской армии, как и посмотреть на того, кто о новых войсках соседей может рассказать хоть что-то вразумительное. Шведы не понимали, почему русские, которые еще недавно были биты даже не регулярными коронными войсками, а шляхетскими отрядами, вдруг, превратились в грозную силу.

К депутатам шведского риксдага вышел недавно ставший шведским дворянином, перебежчик и предатель Михаил Фуникович Клементьев, ставший уже сейчас подданным шведского короля Михаэлем Клементеф [в РИ сбежал к шведам в 1610 году, при этом сдал русского агента в шведском войске].

При помощи переводчика, бывший подданный русского государя-императора, стал говорить. Целью короля было показать, что русская армия слаба, она мало насыщена полками нового строя, а та поместная конница, которая была ядром русской кавалерии, так и вовсе не заслуживает внимания.

Ожидаемого эффекта от той информации, которую довел до риксдага перебежчик, не случилось. Пусть многие депутаты и хотели полакомиться русскими трофеями, но в преддверье войны с Данией, никто не желал дразнить медведя. Кроме того, коллективный разум риксдага почувствовал слабину монархии, а, следовательно, возможность усилиться, поэтому сдавать позиции Карлу не намерен.

Клементьев, между тем, рассказал не то, что от него ждали. Он и сам лишь смутно знал о полках нового строя, только то, о чем ходили слухи и со слов бывших товарищей. Ранее русский дворянин, делал упор в своем докладе на то, что русские перенимают тактику и стратегию от поляков, ну и польстил шведам, когда рассказывал, что русских учат воевать по-шведски. Михаэль очень хотел быть полезным новым соплеменникам.

— Ваше величество, мы ждем быструю, победоносную войну с Данией и после приложим все усилия для ослабления России, — сделал заключение спикер риксдага.

Карл был недовольным, но не так, чтобы внутри его бушевали эмоции. Дания пока, она главный враг. Ну а то, что датские проливы, вдруг, оказываются гостеприимными для англичан, путь они и союзники Швеции, не самый лучший знак. Необходимо забирать свои земли, как и норвежские. Тогда, может быть, и получится самим контролировать часть проливов.

— Тогда нужны новые налоги и пополнение казны, — продолжал торговаться Карл.

Шведский король решил, что можно ведь быстро победить Данию, а после, сразу же, этим же опытным войском, идти на московитов.

*……………….*……………*

Москва

17 мая 1609 года. Вечер

Джон Мерик за год раздобрел, нарастил щеки, добавил объема животу. Это признак умеренной жизни, значит, наши отношения столь стабильны и системны, что не требуют участия посла, и он чаще отдыхает. Ну или Мерик на все забил болт. Хотя, вряд ли.

А еще, его, казалось, не вызывающее яркостью, платье, стоило больше, чем мой наряд со всеми серебряными вышивками. Еще бы! Нынче он глава Московской торговой компании и имеет пятнадцать процентов акций этой компании. К слову, удалось и мне войти в состав акционеров. Правда, изрядно потратился, так как акции Московской компании стали резко расти в цене. Вышло урвать только тридцать три процента.

Для того, чтобы мне стать акционером, одному человечку в Англии пришлось стать английским бароном и номинально подданным английского короля. Это был Истома Иванович Комарин, сын одного из купцов, с которыми сотрудничают государственные предприятия. Ушлый малый, большие надежды возлагаю на него. Думаю туда послать еще в помощь одного еврея, что прибыл в Москву с желанием вести дела. Как по дороге его не прибили? Евреев тут не любят, они… Христа распяли.

— Ваше Императорское Величество, — Джон Мерик исполнил поклон «в русском» стиле, сгибая спину.

— Твой русский язык, Джон, стал еще лучше. Подумай, может, перейдешь в мое подданство! — сказал я и улыбнулся англичанину.

— Ваше Величество, мой король и так говорит в том, что я не ему служу, а вам. Не хотелось бы, чтобы в моей верности сомневались. Такие деньги, что мы вместе с вами можем заработать, и так будут сводить с ума многих английских аристократов, — сказал Мерик, отзеркалив мне улыбку.

Мне хотелось высказать англичанину, чтобы тот сбил свою спесь и не ставил свое имя на один уровень с моим царским, но посчитал, что это может навредить разговору.

— Джон, ты привез мне отчет о работе компании? Как один из акционеров, я имею право требовать. Тем более, как государь, от которого зависит само существование Московской компании, — сказал я.

Английский посол мог возразить, что официально я не числюсь в акционерах, но он был умным человеком и все прекрасно понимал. Этого разговора Джон ждал явно давно, он уже неоднократно просил разрешения на то, чтобы началась свободная продажа русских стеклянных и хрустальных изделий. До этого англичанам продавались лишь штучные экземпляры наших высокотехнологичных товаров, скорее, чтобы подпитать интерес, но никак не насытить спрос.

— Скажи Мерик, сколько кораблей в этом году придут в Архангельск? — спросил я.

— Много, Ваше Величество, — отвечал Мерик, и мне показалось, что он говорил с некоторой грустью.

— Разве же это грустная новость? — спросил я, недоумевая, от чего расстроился английский собеседник.

— Не это, государь-император, грустно, а то, что много кораблей будет не только из Англии, но и гезы [голландцы] приплывут. Твои послы в Европе пригласили и французов и даже из Бремена корабли будут, — Мерик развел руками. — Я понимаю, Ваше Величество, что Россия может продать многое, но хватил ли на всех товаров. Могу ли я просить, чтобы Московская компания первой скупала товары? Там же и Ваша доля.

Отлично. Вот что конкуренция животворящая делает! Английский посол и торговец не просит о новых преференциях, даже не тыкает под нос помощью, заключающейся в договоренностях с Данией, чтобы та пропустила корабли с наемниками в Ригу. А лишь о первоочередной покупке наших товаров. Но хорошо работает разведка в Англии. Знают они и про французов и даже о Бремене, который пришлет свой корабль, или два.

— Скажи, Джон, а что происходит со строительством наших кораблей? Два своих судна с наших верфей вы забираете в этом году. А наши стоят голые, недоработанные? — ответил я вопросом на вопрос, но в этих словах, на самом деле, и крылся ответ.

Они хотят приоритет в торговле? Хорошо! Таких договоров, как с Англией, у нас нет ни с кем. Но нужно же выполнять все обязательства, что прописаны в договорах, а не только ждать от нас строго следования букве соглашений. Наши два корабля, которые были построены английскими корабелами, стоят без такелажа, пушки на них не прибыли. Пока артиллерию на корабли ставим английскую, но уже работаем над корабельными пушками в Пушкарской избе. А те английские, что построены на наши же деньги, с нашего леса, с русскими парусами и канатами, уже готовы в августе отправиться на Туманный Альбион, или еще куда подальше, к Новому Свету.

— Рига, государь-император, — нехотя, кратко, но высказал претензию Мерик.

Это он так выложил свой главный козырь. Мол, мы же с Ригой помогли, так чего уж там вообще какие-либо претензии выставлять. А сколько я дал денег на то, чтобы такая операция случилась? И сколько сейчас преференций у Англии? То-то, я все равно переплачиваю.

— За то, что помогли переправить наемников в Ригу, спасибо тебе и венценосному моему брату Якову, — сказал я и выждал паузу, пусть понервничает, что одним «спасибо» отделываюсь. — Не хмурься, Джон, я свои обещания ценю, русский государь говорит и делает. Так что будет тебе, а вместе с тобой и мне, как пайщику в компании, иные условия. Часть зеркал и других товаров купишь без наценки. Есть у меня еще персидские шелка и ковры.

В глазах Мерика загорелись огоньки. К зеркалам он был готов, а вот то, что персидские ковры, да шелка будут — это притягательный бонус. Англичане знают, что такое персидские ковры, как и персидский шелк. Но он у них не дорогой, он почти недоступный. Все, что прибывает в Англию из Персии, скупается, за дорого, сразу и только «своими».

— Но… Корабли должны быть достроены и есть еще два условия, — огонь в глазах посла чуть потускнел. — Слышал я, что Лондонская Виргинская компания, как и Плимутская компания, закупают в Венеции немалое число стеклянных бус. Так что, Джон, жду, что ты им продашь наши бусы, русские. Они не хуже, для индейцев в Америке вполне зайдут. И второе условие, — чтобы ты уговорил короля, брата моего венценосного, чтобы тот дозволил открыть Русский дом и торговать в Лондоне. Ты, посол, разумный человек, объяснишь, что теми двумя кораблями, что у нас есть, много не наторгуем.

А сам про себя подумал, что лиха беда начала. Пусть один кораблик, груженный нашим эксклюзивом, прибудет в Лондон, пока, один. Мы построим флот, и можно будет хоть и десятью кораблями плавать к англичанам, да торговать.

А флоту быть! На следующий год планируется открытие двух верфей: одна в Воронеже, другая все в том же Архангельске, бывших Новых Холмогорах. Мало того, что некоторые русские мастера поднабрались опыта на английских верфях, так получилось нанять еще и иностранцев. Немало тех же старших моряков, которые пребывали с англичанами в Архангельск, вполне умелые работники на верфях, ну а корабелов с миру по сосенке собрали. На то и расчет был, чтобы на английских верфях растить своих специалистов. Мало того, я планирую отправлять на верфи не менее двух учеников, что разбираются в математике. Надеюсь, что получится строить не по наитию и «на глаз», а по стандарту, или рядом с ним.

Не то, чтобы так сильно я рвусь в мировой океан, нам бы Сибирь с Дальним востоком освоить, прежде, чем тратить ресурсы на пока не особо выгодные заморские колонии. Что там, в Заморье, будет сейчас выгодно? Драгметаллы подмяла Испания, воевать с которой на море сложно даже англичанам с голландцами. Сахарный тростник в центральной Америке пока не особо производят, чтобы обогащаться на сахаре. Калифорнийское золото? Так до туда еще и близко не дошли, в ближайшие лет сто пятьдесят не доберутся.

Это в Европе существуют демографические проблемы, нищета, религиозные гонения. Они ищут, куда бы удрать со Старого света. А российская империя велика. Здесь людишек не хватает, чтобы еще куда-то за моря плавать. Я вот думаю, как бы налаживать потоки переселенцев к нам, а не то, чтобы людей отправлять в Америки.

— А хватит ли, Государь, товаров на всех? — с прищуром в глазах спросил Мерик.

Вообще обрусел англичанин. Повадки и мимика у него уж больно схожи с той, как у купчин, да дворян русских.

Я задумался, на счет того, хватит ли товаров. Если, к примеру, грузить на корабли только зеркала, то, конечно же, этих зеркал не хватит, так как кораблей будут десятки. Уж больно мы в Европе пошумели своим вызовом нарушить монополию Венеции. Но, если же взять хотя бы половину из всех тех товаров, которые мы можем продать, то это кораблей сто под полную загрузку. Или многим больше. Смотря на каких корытах приплывут к нам представители «загнивающего Запада». Когда уже этот Запад загниет?..

— Так что, Мерик, условия мои выполнишь? — спросил я после затянувшейся паузы. — А то, сколь много товара спрашиваешь, а о ответе на мои вопросы забываешь.

— Все сделаю, Государь-император, насколько сил хватит, да милости короля Якова, все сделаю.

— Скажи, Джон, а в Ригу корабли прибудут? — здесь уже хитрый прищур появился у меня.

Мерик не спешил с ответом, и я понимал, почему. Приход в Ригу английских кораблей — это очень серьезный, прежде всего, политический шаг. Пока нет мирного соглашения Речью Посполитой, ляхи будут всячески противиться такому шагу. Свое негодование поспешит выказать и Швеция, которая отнюдь не в восторге, что английские корабли помогают русским, то есть мне, нанимать воинов в Европе.

— Государь-император, сложно там будет торговать. Мир нужен со всеми. Так что того обещать не могу, что английские корабли прибудут в Ригу. Датчане и шведы не сильно жалуют, что в их море иные ходят, осторожно, выверено отвечал Мерик.

— А я вот возьму, да зеркалами и мехом будут торговать только в Риге, — сказал я и чуть сдержался от смеха. — Не сделаю я так, Джон. Но будет мир, так жду корабли и в Риге также. Думаю еще на Неве воском да медом торговать, туда перенести и торг пенькой. Коли так далее пойдет, то и Архангельска одного будет мало для всей торговли.

Воска и меда становится не много, а очень много. С каждым годом множатся ульи. Теперь их число уже четырехзначное. При этом, на такой прогрессивный способ производства пчелиных продуктов, переходят не только на государевых землях. В этом году запускаются еще два свечных завода, которые должны покрыть потребности церквей в центрально-европейской части империи. И я хотел бы торговать не просто воском, а уже свечами.

В завершении своего разговора с Мериком, я рассказал, что в Москве, в середине августа, когда должен уже пройти Вселенский Собор, будут аукционы. Можно такое мероприятие назвать и биржей, но временной. Там, лотами, мелкими партиями, будут торговаться некоторые товары с высокой наценкой. Те же предметы роскоши из хрусталя, некоторые, особо драгоценные, зеркала, шелк, ценные меха. Пусть Джон и возмутился таким подходом, но не так, чтобы сильно. Все же первоначально он получит товары по привычным и отработанным схемам торговли.

Можно было пригласить Джона Мерика на ужин, но он не единственный, кого я сегодня принимал. Прибыл и представитель Голландцев. Соединенные провинции прислали весьма прожженного персонажа — Герарда Рейнста. Отличный противовес Мерику, если Англия и Голландия начнут все же всерьез конкурировать на русском рынке.

Эти переговоры шли уже с переводчиком, хотя приветствие Рейнстом было сказано на русском языке. Высокий, подтянутый голландец, держался стойко и на грани, чтобы не обвинять его в высокомерии.

— Сколько зерна нам продаст Ваше Величество? — прозвучал первый вопрос от Герарда Рейнста.

Признаться, я немного растерялся. Тут товары с высокой прибавочной стоимостью, а он зерно. Мы уж два года не продаем, или почти не продаем, зерно, сами насыщаемся.

— А почему вас не интересуют зеркала, или русские канаты? Лучшие в мире? — спросил я.

— Ваше Величество, все интересует, это так. Только зерно больше. Торгуя с вашей страной, мы рискуем потерять такого продавца зерна, как Речь Посполитая. Да и в условиях войны, они меньше продадут. Нас беспокоит продовольственная безопасность, — отвечал суровый, аскетично выглядящий, лишь с дорогими кружевными манжетами, голландец [Голландия была одним из важных партнеров Речи Посполитой. В Амстердаме, как и других городах, всегда было много купленного зерна, потому в Голландии практически не было голода, и они мало зависели от урожаев].

Пришлось задуматься. Мы осваивали все больше площадей, зерна себе на прокорм хватает, не все съели за зиму, а государевы хранилища и вовсе не распечатывались. Но страх перед голодом, сильно довлел. Я бы хотел продавать зерно, при этом и в Персию и в Европу, но пока я готовился в будущему глобальному европейскому конфликту. Что-то вроде Тридцатилетней войны, будет, без нее европейцы не договорятся о своих религиозных предпочтений, ну и других, экономических и территориальных проблемах.

— Будем видеть по урожаю. Пока я смогу продать немного, — неуверенно отвечал я, так как, действительно, не знал, сколько пудов зерна можем продать.

— Я привез вам, ваше величество, пять десятков испанских овец… — сказал Рейнст и стал ожидать моей реакции.

А мне что? Прыгать до потолка? Привез и ладно. Не так, чтобы критично, но, конечно же, нужны. В Самаре уже живут-поживают почти три десятка испанских тонкошерстных овец и, конечно же, с надеждой на их размножение. Будет больше. Все равно для производства шерсти этого мало, очень мало. Если только для меня изготовлять эту ткань. Но хотелось бы осваиваться в текстильном бизнесе. Две составляющей рывка Англии на пути великой империи — металлургия с углем и текстильная промышленность. И то и другое можно наладить и в России.

А еще голландец привез селедку. Вот же торгаши! И тут свою рыбу всучить хотят. И ведь придется купить. А им продать нашу селедку, из Астрахани. Никакого секрета в засолке сельди нет, для меня нет. А вот для остальных — имеется. Бери, укладывай рыбу плотными слоями в бочку, да каждый слой соли. И это приносило Голландии немалые средства, а некоторые историки считаю селедку одной из причин возвышения этой страны.

Большого смысла разговаривать с Рейнстом, на самом деле, не было. Они не были заинтересованы в углублении связей, пока прицениваются, смотрят. Строить для нас корабли не будут, да и я сам не горю желанием больше заключать таких договоренностей, как с Англией. Слишком накладно строить для них корабли, чтобы заполучить один из трех себе. Как вынужденная мера, подобное перестает быть актуальным. Вот только существующие два построят и еще два, тогда все, дальше сами.

От голландцев же я хотел их пилораму. Чтобы построили у нас такие же. Читал, или смотрел, в будущем, что именно такое изобретение позволило гезам штамповать корабли. Как она выглядит, не знаю. Но, скоро узнаю, так как Рейнст согласился на то, с его родины прибудут специалисты, которые за наши деньги поставят нам несколько таких пилорам.

Спать отправился к жене. Видимо, не так сильно устал, что решил еще на ночь глядя понервничать.

— Уйти, Богом прошу! — со слезами на глазах просила Ксения.

— Что дальше, Ксеня? — спрашивал я. — Как жить будем?

— Я… — она замялась. — В монастырь уйду!

— Дура! — заорал я. — Детей оставишь? Да что случилось-то? Оспины на лице? Руки, ноги целы, ты теперь здоровая женщина. Мать. Жена. Прогонишь сейчас, не скоро приду!

— Уйди! — сказала Ксения.

И я пошел. Насильно мил не будешь. Что мог для сохранения семьи, я сделал.

— Царицу никуда не выпускать! Детей ей не давать! — приказывал я командиру телохранителей Ксении. — Попробуй ослушаться, пойдешь говно месить на конюшню… на одной ноге!

Пусть посидит и подумает над всем. Я многое сделал, но не нянька. Отвергают, значит мне не нужно такое общение.

Проходя мимо кухни, я увидел одну миловидную женщину.

— Ты мужняя? — задал я вопрос.

— Нет государь! Ефросинья не берет на столование мужних, — потупила взор женщина.

— Жених есть? — последовал следующий вопрос.

— Нет, государь, — отвечала она.

Я взял за руку женщину и потащил к себе в почивальню. Впрочем, слово «потащил» не особо подходит, девушка шла вполне добровольно, иногда даже на шаг опережая меня. Я же шел мстить жене. Да, вот так! Я пожертвовал государством ради нее, а она не оценила. В монастырь? Никаких монастырей! Хватит мне быть отцом-одиночкой, в прошлой жизни наелся этим.

Пусть на утро я был себе неприятен, понимал, о наличии есть вероятности, что Агрипине, так звали девушку, вовсе сломал жизнь. Но теперь я чувствовал себя мужиком, а не обиженкой. Однако, в монастырь Ксению не отпущу. Нужно только, чтобы до Гермогена не дошли вести, что я не отпускаю жену в обитель. Этот может и вступиться. Тогда в топку Гермогена!