Инженерная онтология. Инженерия как странствие

Это Приложение целиком относится к курсу-2 («зеленому»). Оно описывает структуру «Знаниевой пирамиды», демонстрирует один из возможных способов конструирования многофокусных транспрофессиональных позиций, позволяет соотнести инженерную позицию с другими, ей соразмерными. Кроме того, дается краткое описание некоторых уже схематизированных фокусов Знания.

Схематизация «Пирамиды Знаний»

«Пирамида фокусов Знания» создавалась, как удобный классификатор профессиональных картин мира. Оказалось, однако, что 24 фокуса Знаний укладываются в 6 транспрофессиональных позиций, что позволяет рассматривать сама «пирамиду», как своеобразную трехмерную онтологическую схему.

Полностью «пирамиду Знаний» можно представить следующим образом:

Или по граням:

Позиция инженера, как мы уже знаем, включает в себя четыре фокуса, которые относятся к

первому и третьему «этажам пирамиды» и следующим образом укладываются в схему D2:

Оставшиеся четыре фокуса этих двух «этажей» также укладываются в схему D2 и образуют позицию:

По существу, здесь речь идет о позиции, включающей в себя медицину, психологию, психиатрию, некоторые элементы педагогики, коммуникационные техники, техники работы с антропотипами, в том числе планирование семьи. Подразумевается также знакомство с экологией, что позволяет рассматривать человека, как часть экосистемы, и гармонизировать отношения человека со средой обитания. С этой позиции можно говорить также о гармонизации отношений между физическим телом человека и его психикой, включающей чувства, разум, отношение с Целым.

До некоторой степени предполагается и управление эволюционным процессом, по крайней мере, в части использования возможностей, которые предоставила человеку эволюция вида Homo. Эта позиция, безусловно, носит инженерный характер, но «работает» не с техническими системами, а с человеческой персональностью.

В рамках схемы D2 социальный инженер работает в поле вневременного мифологического Знания, порождающего архетипы различных уровней — от видовых до локальных культурных. На уровне практики самым широким образом используются информационные технологии и наше представление о человеческой психике, как об очень сложно структурированной информации, включающей неопределенности.

Антропологическое Знание носит конструктивный «инженерный» характер и направлено на изменение, то есть в Будущее. Эти изменения, однако, основываются на прошлом — конкретного человека, семьи, рода (метод Б.Хеллингера), сообщества, нации, наконец, биологического вида с его когнитивными особенностями (нейролингвистическое программирование и т. д.)

Можно предположить, что второй и четвертый «этажи пирамиды» также должны порождать две мультипрофессиональные позиции. В целом так и есть, но для позиции стратега-воина, насколько можно судить, регулярность нарушается, и это обстоятельство пока что не получило объяснения.

Позиция стратега-воина, как показал еще Сунь-Цзы, существует в поле вневременного «знания о познании» (гносеологический фокус): стратегу не только нужны разные Знания, но нужно и понимание того, как Знания вообще возникают. Без этого невозможно, по крайней мере, получить представление о противнике и о себе, а «если не знаешь ни Его, ни себя, всякий раз будешь терпеть поражение». Административное, управленческое Знание, понимаемое в языке социосистемы, то есть, как умение распределить информацию между подчиненными таким образом, чтобы у каждого ее оказалось ровно столько, сколько необходимо для своевременного принятия решения, лежит для позиции стратега в зоне актуальности. Причиной деятельности воина по Сунь-Цзы является этиологическое Знание (здесь этиология понимается не в медицинском, а в философском понимании — как Знание о причинах, прежде всего, лежащих в трансцендентной и этической областях). Сама же деятельность, разумеется, опирается на стратегическое Знание.

Схема выглядит следующим образом, и нетрудно видеть, что в ней этиологическое и гносеологическое Знания «переставлены»:

Остальные Знания этих уровней порождают позицию шамана, предсказателя, прогностика.

Прогностик не предсказывает Будущее, а управляет им, эта управленческая деятельность актуально связана с хозяйствованием и направлена на извлечение практической пользы (праксеологическое Знание). Прогностик исходит из трансляционного Знания, описывающего механизмы межполенческой трансляции, непосредственно же его деятельность опирается на прогностическое Знание. Здесь регулярность схемы полностью восстановлена.

Последние уровни «пирамиды» разработаны достаточно слабо. Тем не менее, они прекрасно схематизируются, порождая трансцендентные позиции, которые можно назвать позициями священника и богослова. Разумеется, эти названия столь же условны, как и «социальный инженер» и «прогностик»[121].

«Священник» представляет собой другой, альтернативный подход к работе с человеческой персональностью, нежели «социальный инженер» = «врач». Если «врач» двигается от телесного, физического к духовному, то для «священника» характерно обратное движение. Столь высокое Знание, как онтологическое является для него инструментом и лежит в зоне актуальности, в то время, как вневременную позицию занимает трансцендентное Знание. Практические действия «священника» опираются на психологическое Знание, а побудительные мотивы этой деятельности лежат в области ценностей, то есть аксиологического Знания. Заметим для любителей «вневременных, вечных, непреходящих, общечеловеческих ценностей», что аксиологическое Знание относится к временеподобным и для деятельностный позиции лежит в Абсолютном Прошлом.

Наиболее сложной является транспрофессиональная позиция «Богослова», в которой деятельный «инженерный» блок опирается на эпистемиологическое Знание: «Богослов» ситуационно конструирует Истину, то есть, отвечает на вопрос, что в данном случае в данном месте, в данное время, в данной системе (сфере), данной задаче является ее критерием. Поскольку за всю историю Человечества на этот вопрос было дано лишь несколько довольно простых ответов, становится понятным, что представителей этого Знания было не так уж много:-).

Для «Богослова» источником деятельности является рефлексивное эстетическое Знание (по Э.Шредингеру: «Это уравнение слишком красиво, чтобы быть неверным»), область конструирования — работа с истиной. Вневременной «рамкой» деятельности оказывается методологическое Знание, а актуальные инструменты принадлежат социальному Знанию, отвечающему на вопрос, как соотносится биологический вид, социосистема, отдельный человек и общество.

Шесть транспрофессиональных позиций укладываются в схему А2, которая может быть представлена в виде двух триалектических балансов.

«Синий» — условно, гуманитарный баланс, может быть соотнесен с индуистской варной Брахманов, «красный» или, деятельный, — с варной Кшатриев. Вероятно, другие Варны не подразумевают владения столь сложными и многофакторными транспрофессиональными позициями, подразумевающими оперирование несколькими фокусами Знания.

Сравнивая полученные схемы, получим, что «пирамида фокусов Знания» может рассматриваться, как прямая сумма групп А2 и D2. Такое представление, конечно, не учитывает, что различные транспрофессиональные позиции различаются по базису Бертрана Рассела, то есть, что соответствующие Знания отвечают, вообще говоря, на разные вопросы.

Описание Знаниевых фокусов[122]

Для инженера историческое Знание необходимо в первую очередь, как инструмент, позволяющие корректно оценивать аналоги и прототипы технической системы, учитывать социальные, исторические и культурные ограничения на технологическое развитие, в том числе — характерные ритмы исторического процесса.

Историческое Знание описывает содержание, смыслы и формы исторического движения, то есть развития социосистемы, ставит вопрос о причинах, пределах и основаниях этого движения, оценивает границы исторической свободы и исторической предопределенности, является основой сценарного анализа, как одной из современных управленческих техник.

Дисциплинарная структура:

• История: описательная история (история стран и народов, континентов, техники, культуры, науки, военная история, экономическая история), теоретическая история, историософия.

• Историография.

• Хронология.

• Археология.

• Психология: когнитивная психология, возрастная психология, палеопсихология, психология личности, психология развития, модель Фрейда, модель Юнга, модель Аугустинавичуте (информационная психология), социальная психология.

• Социология.

• Лингвистика: историческая лингвистика, структурная лингвистика, языкознание, типология языков.

• Стратегия, военное дело, искусство управления.

• Общая теория систем, структуродинамика.

• Эвология, наука о развитии (сюда перемещается точка сборки всего знания).

• Политика.

Схематизация:

Историческое Знание является весьма сложным и при этом плохо организованным. Его уровень развития совершенно недостаточен; пиктограмма указывает, что данное Знание не до конца сформировано и, в известном смысле, остается примитивным, донаучным. Цвет пиктограммы — белый: история не сформировала собственной проявленной онтологии (и, в известной мере, боится ее создать).

Прежде всего, отметим, что баланс необходимого, прибавочного и неутилитарного Знания, характерный для всех Знаниевых фокусов, не достроен или даже не построен. Почти все историческое Знание является «прибавочным»: оно используется в узко корыстных целях небольшими группами лиц для получения прибыли или приобретения политического капитала — кроме тех случаев, когда выступает идеологическим оправданием военной или культурной агрессии. Необходимое историческое Знание вообще отсутствует, что особенно тревожно в условиях глобализации, когда такое Знание должно обеспечивать возможность совместного существования такой неочевидной общности, как Человечество.

Прибавочный характер исторического Знания привел к глобализации локальных историй: почти каждое государство рассматривает историю цивилизации со своей эгоистической позиции. При этом истории начинают враждовать: конфликты происходят даже в толерантном Евросоюзе, где англичане и французы не могут определиться с отношением к Жанне д`Арк. В последние годы возникла тенденция определять историческую истину в судебном порядке. В Европе судят за отрицание Холокоста, в России собираются судить за отрицание победы во Второй Мировой войне.

При этом практически исчезли локальные истории (рода, места, народности) и даже локальные мифологи.

Базовым противоречием исторического Знания является противоречие между Реальностью и Действительностью (Действительностями). Превращенной формой этого базового противоречия является противоречие между Историческим Бытием («как все было «на самом деле»»?) и Историческим Знанием («как мы это видим?»), причем некоторая часть исследователей считает данное противоречие ложным, отказывая Историческому Бытию в онтологическом статусе.

Базовое противоречие истории порождает ряд проектов, предлагающих частное решение этого противоречия. В частности:

• Классическая история опирается на предположение о единственности исторического развития и отсутствии у истории «сослагательного наклонения». Иными словами, классическая теория объявляет Действительность Реальностью, отвергая само наличие базового противоречия. Поскольку это противоречие все-таки есть «на самом деле», классическая история неизбежно сталкивается с проблемой «скрытых параметров»[123]. Одной из самых красивых версий работы со скрытыми параметрами является подход Л.Гумилева, который описал один из таких параметров, а именно — пассионарность, скрытую свободную социальную энергию системы. В настоящее время есть основания предполагать, что пассионарность образует баланс с другими скрытыми параметрами — инвентонарностью, скрытой свободной информацией системы, и этионарностью, скрытыми связями, наложенными на динамику системы.

• Неклассическая (веротяностная, квантовая) история рассматривает ряд сценарных версий Будущего, точки ветвления, в которых альтернативные сценарные версии неразличимы, и окна возможностей, в пределах которых можно осуществить выбор между сценарными версиями, является основой традиционной формы метода сценирования. Модель исторического континуума апеллирует к копенгагенской трактовке квантовой механики и утверждает, что историческая Реальность создается как форма исторической Действительности, акцептованная квантовым наблюдателем. Иными словами, историческая Реальность, какой мы ее знаем, является результатом коллапса волновой функции.

Базовое противоречие истории порождает также две важных группы противоречий:

Во-первых, это понятный баланс между описательной историей (история как база данных), теоретической историей (история как модель, оперирующая законами и связями) и историософией (история как знание, обусловленное базовой эпистемой общества, то есть его представлениями об Истине). К сожалению, такой баланс существует только в наших представлениях об историческом знании. Он не создан, и вместо него имеет место бинарное противоречие между описательной историей, которая «гипотез не измышляет», и теоретической историей, которая только этим и занимается. Историософия оказывается в оппозиции ко всему этому противоречию. Таким образом, вместо баланса возникает Т-образная конструкция, да еще и сильно смещенная в сторону описательной истории. Конечно, с течением времени эта группа противоречий должна превратиться в обычный симметричный баланс.

Историософия как эпистемологическая история своей основой имеет противоречие между историческим материализмом и историческим идеализмом. Это противоречие известно в разных формах: как противоречие между личностью и коллективом — историей героев и историей масс, как противоречие между общественным бытием и общественным сознанием, как противоречие между культурой и экономикой или надстройкой и базисом.

Основополагающее противоречие эпистемологической истории порождает ряд исторических моделей, из которых более или менее развитым можно считать подход Маркса и Энгельса — «исторической материализм» в советских источниках. Этот подход построен на безусловном примате базиса над надстройкой, истории масс над историей лидеров, общественного бытия над общественным сознанием. Марксистский подход рассматривает две формы исторического движения — развитие (прогресс) и спонтанное изменение (революция). Причиной исторического движения считается в абстрактной форме противоречие между производительными силами и производственными отношениями, в конкретной форме — между имущественными классами.

Считается, что марксистский подход устарел, однако до сих пор ему не предложено никакой внятной альтернативы. Во всяком случае, исторические построения Ж.Жореса и И.Дьяконова формально являются марксистскими, а модели А.Тойнби, Ф.Броделя, М.Тартаковского и даже А.Азимова являются марксистскими по существу. Ничего, принципиально выходящего за рамки этих работ, в историософии нет.

К марксистскому направлению относится также географическая школа исторического знания, в том числе в лице своего последнего представителя С.Хантингтона.

Во-вторых, базовое противоречие исторического Знания порождает 3-баланс времени. Данное противоречие образовано метрологическим временем t, термодинамическим временем τ и спонтанным социальным, онтологическим временем θ.

Эти три времени не могут быть определены одновременно (проблема неопределенности времени), что порождает процедуру локальной синхронизации.

Проблема неопределенности времени приводит к необходимости найти способ описания исторического времени. На данный момент известны линейное и циклическоеисторические времена; их взаимодействие позволяет строить исторические ритмы — например, в версиях Л.Гумилева, А.Тойнби и др.

Мифологическое Знание играет совершенно особую роль не только в пределах своего «этажа», но и во всей знаниевой пирамиде. Это — наиболее сложное из всех Знаний, структура которых нами установлена на данный момент времени. Оно обладает самой развитой системой связей с другими Знаниевыми Фокусами всех уровней.

Мифологическое Знание придает смысл. Человеческому существованию. Истории. Деятельности, в том числе — инженерной.

Мифологическое Знание архивировано в естественном разговорном языке, и именно поэтому мы не можем игнорировать это Знание: мы обращаемся к нему всякий раз, когда говорим.

Можно определить мифологическое Знание, как нашу способность придавать смысл отрицанию чего-то прагматически полезного.

Мифологическое Знание не различает макрокосм, то есть, Вселенную, и микрокосм, то есть личное пространство-время отдельного человека.

Дисциплинарная структура:

• Лингвистика, семиотика, риторика.

• Психология (Фрейд, Юнг, Хеллингер).

• Космогония.

• Телеология.

• (Гуманитарная) география, топика.

• Арифметика, теория чисел, теория групп, теория множеств.

• Химия, физика.

• Этика, эстетика.

• Точкой сборки Знания является сам миф, как формат осмысления — придания смысла чему бы то ни было (жизни, природе, объекту, категории…).

Особенности Знания.

Мифологическое Знание выстраивает «с нуля» систему понятий, позволяющую существовать в мире людей: первичную или примитивную онтологию, «онтологию без онтологии». Иными словами, Мифологическое Знание можно назвать «допригожинским»: оно отвечает на вопрос, как инициировать автокаталитический процесс? То есть «как родить Х, если у нас еще нет Х»?

Мифологическое Знание создает коллективную память в форме мифологии или летописи и личную память в форме Судьбы.

Оно позволяет сконструировать культуру как совокупность норм, правил, рамок, ограничений, наложенных на творчество, и науку как совокупность инструментов мышления и коммуникации.

Миф, как формат осмысления Реальности, является базовой формой мысленного эксперимента.

Мифологическое Знание работает с противоречиями, в том числе:

• с первичными формами базовых социосистемных противоречий: «пространство — время», «жизнь — смерть», «часть — целое»,

• с языковыми противоречиями,

• с фазовыми противоречиями,

• с противоречием «иного».

Оно, однако, не работает с парадоксами, объясняя их «Богом из машины».

Мифологическое Знание архетипично (его определяют как форму работы со Страхом, «прирученный страх») и апофатично, то есть оно действует, прежде всего, через отрицание. Миф обеспечивает доступ человека к своему Страху, что открывает путь к Откровению. Миф можно рассматривать как «Откровение на заведомо неадекватном языке».

Миф отвечает на первичные вопросы: Почему я родился таким. И как с этим жить? Что будет, когда я умру? Я плохой / хороший? Какие бывают плохие / хорошие? Почему так? Зачем так? Зачем я? Откуда я? Как мне жить — с собой, — с другими, — с Богом? Какой я? Каковы другие? Что больше, чем я? Как бывает? Что очевидно и что неочевидно? Что красиво?

Миф связан с развитием формулой: всякое развитие мифологично, всякий миф телеологичен.

В очень упрощенном виде пиктограмма мифологического Знания выглядит следующим образом:

Социосистема в момент своего возникновения не знала ничего, как ничего не знает и ребенок в момент своего рождения. Именно поэтому на этапе становления разума — личного или коллективного — необходимо «допригожинское Знание», способное создавать «что-то» из «ничего».

Источником первичного Знания является «выделение Человека из природы» или акт рождения разума — базовое когнитивное противоречие между «я» и окружающим миром. «Я», таким образом, оказывается первопонятием. По всей видимости, на раннем этапе развития когнитивных способностей «я» и «понятие «я»» совпадают: первопонятие онтологично, в отличие от всех производных понятий.

Заметим, что только это понятие дается Человеку извне (свыше?), а не создается им самим.

Противоречие «я» и «мир», который есть «не-я», порождает у формирующегося разума ряд неудовлетворенностей, вынуждая его на развитие в форме конструирования понятий.

Первым таким понятием является понятие человека, порождающего базовую идентификацию: я (есть) человек. Это понятие распаковывается, прежде всего, в понятие «разум»: «я (есть) человек» = «у меня есть разум» или, в другой семантике: ««я» думаю». Коллективность мышления у первых людей, наличие родителей у ребенка дополняет понятие «человек» понятием «люди». Где-то на этом же уровне развития возникает понятие «жизнь».

Человеческий разум проявляется в способности делать как утверждения, так и отрицания. Два этих понятия самим фактом своего существования порождают понятие противоречия.

Взаимодействие понятий «Люди» и «Разум» привело к конструированию понятия «речь» как формата отличия людей от животных и «нелюдей».

Речь, прежде всего, фиксируется как побудительное предложение: «сделай! беги! дай!» и на этом уровне мало чем отличается от сигналов стайных животных. Однако когнитивное отрицание заставляет говорить «нет!», даже если это бессмысленно, невыгодно и опасно.

В известной мере все человеческие институты построены на праве отрицания, и слово «нет!» — самое важное слово в психическом развитии ребенка.

Слово «Нет!», фиксируя когнитивное отрицание, дополняет побудительное предложение отрицательным, формируя противоречие. Поскольку когнитивное отрицание никогда не бывает обоснованным, отрицание вызывает удивление и, как следствие и формат этого удивления, вопрос. По существу, оно является простым результатом применения оператора отрицания к побудительному предложению, как правило, вполне рациональному: «надень ботинки», обращенное к ребенку, или «убей мамонта», обращенное к первобытному охотнику. Формируется первичный языковый баланс: побуждение — отрицание — вопрос.

Этот баланс, как и любой баланс, накапливает энергию — в данном случае семантическую — порождая иновое. Этим иновым служит объяснение в форме повествовательного предложения. Когнитивное

противоречие, взаимодействуя с объяснением, усложняет предложение, создавая композитную структуру многих утверждений в одной упаковке. Сложные предложения создают необходимость в формате упорядочивания — синтаксисе.

Механизм объяснения модифицирует первичный языковой баланс, порождая вторичный в форме: «приказ — вопрос — ответ». Этот баланс разрешается проектно, порождая понятия дискурса, развитого приказа, нарратива, развитого повествования, и квестива[124], развитого вопроса. В наше время дискурс, нарратив, квестив формируют третичное языковое противоречие.

Ядром Ментограммы является блок Осмысления.

Объяснение рождает осмысление.

Объяснение, формат повествовательного предложения, заставляет конструировать понятия причины и следствия и выстраивать причинные, антипричинные и иные связи между ними. Причины и следствия не существуют в реальном мире, во всяком случае, в таком виде, в котором они предлагаются на уровне объяснения, они заведомо не единственны, они, как правило, легко могут меняться местами: стало холодно, потому что зашло солнце, или солнце спряталось, потому что стало холодно? И так далее.

Поэтому «причина» и «следствие», как понятия, с неизбежностью рождают оппозицию, а затем и противоречие. Решение этого противоречия придает смысл объяснению, а, значит, и всему вторичному языковому балансу.

Такое решение может быть только проектным, и нам известны два конкурирующих проекта, реализующих противоречия между причинами и следствиями: логика — и, прежде всего, в ее базовой и простейшей версии Аристотеля, и миф.

Логика присоединяет понятия числа и измерения — пифагорийский подход.

Миф, прежде всего, работает с противоречивыми понятиями пространства и времени.

Не будет преувеличением сказать, что пространство и время не могут быть логически рационализированы, а числа не поддаются осмысленной упаковке в миф, хотя всю свою сознательную историю человечество пытается это сделать.

Миф порождает проектные решения в форме тематических мифологий.

Война одновременно является и мифом, и сюжетом, и сказкой. Она может придать смысл человеческому существованию, но только в том случае, если кто-то или что-то придаст смысл самой войне.

Война не может быть осмыслена внутри себя собой.

Она не может быть осмыслена внутри любого мифа или конечной их совокупности. Но она не может и быть осмыслена вне мифа.

Стратегию как технологию победы в войне, можно назвать «военной инженерией» («инженерией разрушения»). Системная инженерия является поэтому одним из элементов пиктограммы стратегического Знания.

Инженерное Знание по большинству параметров опережает стратегическое.

Если стратегия — это превращенная форма географии, то пиктограмма географического Знания подсказывает, что должны существовать различные формы стратегий и дает некоторое представление об их отличительных чертах.

Классическая стратегия связана с географией традиционной фазы, то есть с землеописанием. Это означает, что, хотя индустриальная эпоха со всеми ее локальными и мировыми войнами уже завершается, соответствующая ей версия стратегии еще не создана! Тем более это относится к стратегии когнитивной фазы развития.

Исторический материализм в военном деле утверждает, что исход боевого столкновения предопределен измеримыми материальными факторами, из которых важнейшую роль играет экономический потенциал. От этого потенциала напрямую зависит внутренняя и внешняя политика государства, его договороспособность, уровень технологического развития, особенности социальной жизни. Политические и социальные императивы задают принципы работы административных механизмов и, в частности, определяют структуру вооруженных сил и, отчасти, Уставы и принципы вождения войск. Технологический и экономический уровень фиксируют оснащенность вооруженных сил средствами ведения войны и, в конечном итоге, ограничивают предельную численность армии и ее боевые возможности.

При таком подходе к истории сильный побеждает слабого всегда.

Исторический идеализм в военном деле исходит из того, что «исход войны решает человеческий ресурс», поэтому «знать победу можно, сделать же ее нельзя»: ход и исход войны зависит от храбрости, обученности и преданности солдат, и в еще большей степени от таланта полководца и его воли. Материальные факторы, конечно, важны, но не в такой степени, как интеллект.

Поскольку появление гениального полководца — дело непредсказуемое, шансы есть у обеих сторон, и победа сильнейшего, отнюдь, не предопределена.

Недостаток сил можно компенсировать быстротой и точностью мышления.

Обе точки зрения можно легко обосновать историческими примерами, поэтому на практике военные аналитики предпочитают компромисс.

Основой пиктограммы стратегического Знания является так называемый «крест стратегии»:

Здесь «война Ареса» — это война силы и хитрости, «война Афины» — война ума и богатства, «война Аполлона» — война мудрости и харизмы.

«Три войны» по-разному отвечают на вопрос, что должно обслуживать стратегию, как искусство добиваться победы, расширять пространство решений и реализовывать «мир, лучший довоенного».

«Война Ареса» обеспечивает стратегические успехи военными методами.

«Война Афины» — экономическими.

«Война Аполлона» — коммуникативными, смыслообразующими.

Война Ареса опирается на геополитику и собирается в форме пространственной доктрины: стратегия есть продолжение географии. Эта доктрина определяет соотношение тактики и стратегии, выстраивает пространство операций и является основой военного дела (war-as-business). Географическая доктрина почти во всех своих версиях приводит к концепции генерального или решающего сражения.

«Война Ареса» развертывается в пространстве, а «война Афины» во времени. Время и пространство, хотя и образуют противоречие, не вполне равноправны.

«Война Афины» порождает морскую или временную, или прогностическую стратегическую доктрину, которая естественно записывается в языке геоэкономики.

«Война Аполлона» опирается на геокультуру и описывается в мифологическом языке, в языке нарратива, в языке семиотики, науки о знаковых системах.

Война во всех ее формах — Ареса ли, Афины ли, Аполлона ли — представляет собой столкновение воль, и волевой ресурс критически важен для ее хода и исхода.

Все три формы войны подробно схематизированы. Смотри, например, авторскую работу «Сумма стратегии».

Пиктограмма стратегического Знания, кроме «креста стратегии» включает в себя противоречие между штабной, оперативной и прогностической (разведывательной) деятельностью, а также — листинг базовых принципов стратегии, форматов и масштабов стратегии, оперативных схем.