Инициализация

Чёрный камень, чёрные сердца. Экспонат

Утро Алан встретил в её объятьях — да таких, что выбираться пришлось силой. Он сел на пухлом белом матрасе, свесил ноги на пол, потянулся и, зевнув с непосредственностью кошки, разлепил глаза. Стомефи смотрел прямо на него и не моргал.

— Чтоб тебя! — вскрикнул Алан, чуть не подпрыгнув на месте.

— И тебя с добрым утром, — дружелюбно ответил бизнесмен. Он сидел на стуле, заложив ногу на ногу и катая во рту леденец.

Странник запоздало прикрылся краем одеяла и бросил:

— Какого хрена ты здесь делаешь?

— Я? — удивился Стомефи. — В отличие от тебя, я понял, что Лиля мертва.

— Чего?!

Алан прошёлся рукой по Лиле, но она не отреагировала. Он грубо затряс её, но тщетно. Он с силой ударил её по плечу, но… нет.

— Мог бы пульс проверить, или зеркальцем к носу, чтоб как в фильмах.

— Заткнись! Что происходит?!

— Для начала сядь, — посоветовал бизнесмен. Алан сел, не заметив в истерике, что подскочил на ноги. — В последнее время наша Лиля была не в ладах с кардиологией. Встреча с таким подающим надежды Аспектом просто не могла не сказаться на её самочувствии.

Алан не сводил глаз с дамы сегодняшней ночи. Она казалась такой живой, такой цветущей. Негромко позови её, и…

— Ты меня слушаешь?

— Д-да…

Бизнесмен покачал головой.

— Будем считать, что ты прошёл мою маленькую проверку. Не переживай, потеря Иткиной никак на тебе не скажется.

— Какой Иткиной?

Стомефи нахмурился, но тут же сообразил, что к чему:

— Она не назвалась тебе девичьей фамилией… Интересно. Тогда, полагаю, опасаться кое-кого тебе придётся. Бывшего мужа.

— Вот даже как, — проговорил Алан.

— Неделю назад его выпустили из «Белого дельфина», где он мотал пожизненное. По амнистии. Всегда поражала изощрённость России в празднованиях собственных юбилеев… Будь начеку. Ему доводилось убивать людей намного более родных, нежели очередной случайный любовник жёнушки.

— Случайный… — расстроенным попугаем повторил Алан.

Стомефи встал и бесцеремонно потянул его за собой.

— А ну, поднимайся! Ты в шаге от того, чтобы избавиться от меня, Чернокаменска и своего долга. Умойся, оденься. Жду в коридоре. А вы, — обернулся он на звук открывающейся двери, — приберитесь здесь, пожалуйста.

В номер зашли два человека с каменными лицами, носилками и мешком для трупов. Алан чуть ли не бегом поспешил в ванну. При всём своём здоровом любопытстве кое-какие вещи он предпочитал не видеть.

На раковине розовели признаки женского присутствия — какие-то кремы, скрабы, масла. Один тюбик Лиля забыла закрыть, явно рассчитывая, что скоро им воспользуется. Алан расшвырял всю косметику на пол и упёрся взглядом в замызганное зеркало.

Надо же.

На лице уже проступила неряшливая растительность. Сколько он провёл в этой кошмарной гостинице? Алан напряг память, но все его воспоминания сливались в экспрессионистское марево, а художника, готового хоть часами разъяснять заложенные смыслы, поблизости не было… Стомефи?

Алана сполоснул руки, как следует помыл лицо и, разлепив глаза, увидел в зеркале до боли знакомую фигуру в кожанке, что стояла за спиной, терпеливо дожидаясь, когда он уже освободит раковину.

— Твою… fuck!

Алан резко обернулся, до зуда во лбу готовый словить пулю, биту, или цепями… Но никого за спиной, разумеется, не было. И куда прикажете выплёвывать застрявшее в глотке сердце?

Странник, тяжело дыша, выбрался в комнату и обнаружил, что её уже подчистили. О существовании Лили Киновы (ударение на и!) напоминали только разбросанные по ванне тюбики. Пожалуй, иногда лучше уходить из жизни именно так — оставив недоумевающим потомкам пару выдавленных тюбиков.

Мысль эта громоздилась в голове Алана, пока он собирал свою разбросанную по номеру одежду и облачался в неё прямо на ходу. В коридор он вышел, так и не найдя — разумеется! — одного носка.

Стомефи стоял чуть поодаль от двери в номер Лили и разговаривал по мобильнику:

— Почему я в этом уверен? Тебе действительно нужен ответ? Ну, ладно. Потому что мне невозможно соврать, глядя в глаза. Ага. Да. Слушай. Да, теперь меня слушай. Произошла рабочая ситуация. До чёртиков странная, но рабочая. Я ведь не сообщаю тебе о каждой подписанной бумажке? Так что хватит распускать нюни и продолжай, в сраку тебя, работать! Всё, жду хороших новостей.

Стомефи спрятал мобильник во внутренний карман пиджака и улыбнулся Алану.

— Азилев подозревает тебя.

— Неужели в России разучились проводить вскрытие?

— Без носков и прямо в ботинки, — покачал головой Стомефи, оглядывая странника. — Вот он, экстрим белых воротничков.

Бизнесмен подошёл, поправил на Алане галстук, расправил рукава на пиджаке, окинул критическим взором, и, наконец, пригладил ему волосы слегка влажными от крема ладонями.

— Теперь похоже на правду. Нет, не разучились. Проблема в том, что вскрывать нечего. Тело Аримовича пропало из морга, и никаких следов проникновения доблестные правоохранители не обнаружили. Мистика родного колхоза.

До Алана не сразу дошёл смысл его речи. Первую половину он откровенно прохлопал, приходя в себя от неожиданной заботы бизнесмена. Стомефи продолжал, как ни в чем не бывало:

— Тебе брать это в голову противопоказано. Ты у нас профи иного толка. Пойдём в лифт.

Стомефи застопорил камеру, едва только двери сомкнулись.

— Обойдусь без лишней загадочности, — сказал он, доставая из кармана футляр с очками. — Мне нужно, чтобы ты похитил для меня сердце этого города.

— О, я тебя прекрасно понимаю, — закивал Алан. — Ты внедришь меня в свет, потащишь на радио, телевидение, я заведу пару бложиков и аккаунт на ВидеоТрубе. Начну заниматься благотворительностью, поучаствую в безумных ток-шоу, где выставлю себя с лучшей стороны. Затем протолкну в городской думе пару популярных законов… Я завоюю сердца этого города, стану его золотым мальчиком, и в один прекрасный день преподнесу на блюдечке всё, чего добился благодаря тебе. Либо ты жестоко избавляешься от меня, про это орут из каждого утюга, и ты крадёшь сердце этого города, пока оно погружено в печаль.

Руки Стомефи задержали очки на полпути к лицу.

— Я не ошибся в тебе, Похититель. Это самый верный способ похитить сердце любого города.

«Вот так пошутил», вздрогнул Алан.

— Но я знаю способ попроще. Поприземлённей. Бывал когда-нибудь в Твердовском Музее?

— Не доводилось.

— Это чернокаменский Эрмитаж. Внутри хранится Чёрный Камень, вокруг которого, по легенде, и выросла одноименная деревушка.

— Как всё просто. Ограбить государственный музей.

— Это возьмут на себя специально обученные люди. Тебе лишь надо побывать наводчиком.

— Как всё сложно. Неужели твои специально обученные люди — дальтоники? Или им сложно спросить у сотрудников, где хранится этот кусок истории? Зачем тебе я?

— Ты чувствуешь сердца, — пояснил Стомефи как нечто само собой разумеющееся. — Ты знаешь, как к ним подступаться, чтобы не испортить при транспортировке. На месте ты поймёшь то, о чем я никогда не додумаюсь. Ты — Похититель сердец. Понимаешь?

— Ни хрена. Мне что, нужно прийти в музей, посмотреть на каменюку, рассказать о своих впечатлениях, и дело закрыто?

— А говоришь, «не понимаю». — Стомефи благосклонно улыбнулся. — Минут через пять за тобой заедут. Советую ждать на улице. Только не спускайся с лестницы, пока у подножья не остановится машина. Горгульи в последнее время совсем отбились от рук. А, пока не забыл, вот номер моего телефона.

Он снял блокировку с лифта и всю пару минут вниз протирал очки. Камера душераздирающе встала на первом этаже. Элегантно, с полупоклоном Стомефи показал Алану на разъехавшийся проём.

— Надеюсь, к вечеру пожмём друг другу руки.

— На прощание? — уточнил Алан.

— Надеюсь.

Ждать под весенним ветром, что пробирал до лёгкой судороги, оказалось недолго. У подножия лестницы, как и обещано, остановилась «девятка». Белая, ослепительная, особенно на фоне царящей вокруг хмари, она явно олицетворяла некий давным-давно позабытый идеал российского автопрома. От Алана, впрочем, не ускользнули грязные разводы, почему-то плохо заметные на сияющем кузове.

— На заднее сидение, — буркнул водитель. Странно, что его отлично было слышно сквозь дверь, плотно закупоренное окно и шелестящий гул города. Алан забрался назад, захлопнул за собой дверцу и увидел, что он здесь не единственный пассажир.

— Хочешь спасти свою душу? — с ходу поинтересовался его сосед, сияя потрёпанным костюмом в тон автомобиля.

— Вы ещё буклет предложите, — вздохнул Алан.

Машина тронулась. Что-то подсказывало, что он сел не туда, и в то же время — не случайно.

— Буклетов пока нет, — с заминкой ответил почти белоснежный собеседник, и вмиг оживился: — Зато есть флаер на посещение молодёжной дискотеки. Интересно?

— Нет. Слишком подозрительно называть дискотеку «молодёжной».

Алан попробовал ручку двери на ощупь.

— Заблокировано, — сообщил сосед, откинувшись к дерматиновой спинке.

— Жаль. Всегда хотелось хоть раз выпрыгнуть из набирающей скорость машины.

— Как в боевиках?

Алан покачал головой:

— Как в «молодёжных» комедиях.

На мраморное лицо соседа легла несуществующая тень.

— Вот смотрю на тебя и думаю — умный человек, умеешь, когда надо, сказать «нет». Как же ты влез в этот бедлам?

— Ну, не настолько у вас здесь плохо… — картинно оглядевшись, изрёк Алан. — Просто я, как и многие, способен ошибаться. Залезать в незнакомые машины, толком не удостоверившись, за кем прикатили…

— Взбрехнуть там, где не следует, — подхватил собеседник. — Излишне увлечься картами на хмельную голову. Все ошибаются, Алан. Но не все — так сокрушительно.

— Да я погляжу, вы не обычные сектанты, — подавляя крадущийся по животу ужас, проговорил странник.

— Мне нравится, что ты, в отличие от римлян, быстро понял, что мы не «обычные» сектанты, — склонил голову собеседник.

— Так кто же вы?

— Я — Азария, а серьёзный за рулём — Йишмаэль.

— Интересные у вас ролевые игры.

— Ты ещё не запостил это куда-нибудь? Поспеши, а то шутка успеет протухнуть. Мы с моим другом и соратником представляем… идейную оппозицию твоему нанимателю.

— Идейную? — переспросил Алан. — А мне кажется, вы являетесь представителями конкурирующих контор.

— Ну, не совсем. Господин Стомефи во многом определил стратегию «конторы», и служит наглядным примером для «клиентуры». В то же время без нашей его «клиентура» вряд ли бы смогла когда-то существовать.

— Симбиоз?

— Не совсем, — неопределённо взмахнул рукой Азария, и это, как ни странно, прорисовало в голове Алана картину их со Стомефи взаимоотношений. — Я повторю вопрос. Хочешь спасти свою душу?

— А она уже того?

— Ты балансируешь над бездной, Алан. Даже слепец на канате знает, что у него есть два спасительных пути — назад и вперёд, но ты, мужик, даже каната на осознал.

— И вы поможете мне найти его?

— У нас нет на это права, — пожал плечами Азария. — По крайней мере, относительно твоей персоны. Зато мы можем сделать так, чтобы бездна сама не набросилась на тебя.

— Как же?

— Мы знаем о, так сказать, планах Стомефи. Принеси искомое нам, и спасёшься.

— Грабь и обманывай во спасение своей души? Вы, случаем, не scientologist?

Азария выглянул в окно.

— Приехали. Выполнишь условия недосделки со Стомефи — не оберёшься последствий. Последуешь за нами — будешь вспоминать Чернокаменск как не особо примечательное приключение. Думай, решай.

— Пробуй, — подхватил Алан. — Я попал рекламу детского конструктора?

И вышел, нарочито громко хлопнув дверью. «Девятка» изрыгнула драконью дозу выхлопа и скрылась за поворотом, поблёскивая влажными от капель боками.

Влажным было и золото полуголых деревьев. Обрывки этого золота захлёбывались в слякоти асфальтных артерий, грязные, истлевающие, прошлогодние, потерявшие всякую ценность. Не любят русские очищать свои дороги от слякоти и особенно — от стремительно теряющей в цене осенней валюты. Явно это соответствует чему-то очень важному и незыблемому в их бездонно-болотистых душах.

Мимо Алана пронеслась «Lada» старенькой модели, которая точно камуфляжем была покрыта липкими листьями. Из груди у него вырвался непроизвольный смешок.

Исторический центр Чернокаменска представлял собою безумно логичный mix эпох. Глянешь налево — узришь сталинское ви́дение ренессанса. Направо — имперский шик особняков, точно скальпелем срезанных с Запада и трансплантированных в местные условия.

Твердовский музей маячил прямо через дорогу. Более всего он походил на термос екатерининской эпохи. Шестиэтажный, идеальной цилиндрической формы, он был испещрён глубокими, от кровли до земли, нишами, внутри которых ютились щербатые колонны. Справа от величественного входа, охраняемого статуями Ареса и Фемиды, низилась свежепокрашенная будка. Напоминало это чудо советской архитектуры не то охранные конурки в метро, не то кассы в старомодных кинотеатрах.

— Билетьки? — спросила кассирша не поднимая на Алана огромных очков. Слишком была занята изучением свежего «Галаполитена».

— Один, пожалуйста, — сказал Алан, доставая бумажник.

— С экскурсией?

— Нет.

— Двести рублей.

«Билетька» оказался чеком с весёлой картинкой. Алану стало не на шутку интересно, ка́к главный музей города соотносится разноцветными воздушными шариками, которые по некой высшей причине складывались в российский триколор.

Охранник поставил на «билетьке» пометку каким-то устройством. Ржавая цепь упала к ногам, пропуская внутрь. Заряжаясь нарастающей атмосферой, Алан смял билет в карман и очутился в идеально прямоугольной коробке из гранита. Прорезиненный воздух, отсылающий к московскому метро, был пропитан тем сортом тьмы, что вцепляется зубами в реальность, даже если осветить её самыми мощными лампами.

С противоположной стены на Алана взирала двухметровая статуя мужичка с взглядом ехидного мыслителя. Самоуверенный вид господина подчёркивали властно скрещённые на груди руки и спина, непринуждённо опирающаяся о стену. На пьедестале поблёскивала зеркально начищенная табличка «Твердов Алексей Фомич, купец и меценат». Никаких дат Алан не разглядел.

Дёрнув плечом, он пошёл к проходу, скромно притаившемуся по левую руку от купца и мецената. За проходом в свою очередь таилась занятная лестница, которая уходила вроде бы вверх, но куда-то в сторону и порой исключительно по горизонтальной плоскости, чтобы чуть-чуть опуститься вниз, и, словно набрав потенциальной энергии, рвануть ввысь удлинёнными ступеньками. Голова шла кругом. Масла подливал и белый шум воды на задворках слуха.

Потный, задыхающийся, странник достиг шестого этажа. Словно бы по заказу, на пороге возле приоткрытой двери примостился одинокий стульчик. Сев со сладостным изнеможением, Алан достал «билетьку». Ни намёка о том, что посетителей ждёт некислое восхождение. Лишь оставленная охранником пометка. Это был ни штамп, ни оттиск, ни даже магнитный штрих-код. Это была скоба от степлера!

Шум воды приобрёл вполне материальную силу. Не без внутреннего протеста Алан встал и поплёлся на звук. За приоткрытой дверью раскинулась арена идеально круглого зала. В центре её зиждился колодец, из которого выглядывала пенная макушка самого настоящего фонтана. Алан подобрался к колодцу и понял, что фонтан заключён в стеклянную колбу, и его исток располагается где-то намного ниже. Заставить посетителя наблюдать если не за экспонатами, то путешествием многоэтажного фонтана… умно, купец и меценат Твердов! Алан окинул залу рассеянным взглядом и ничего особенного не увидал — одни только полумесяцы стеклянных витрин, наполненных чем-то вопиюще boring. Внимание мог бы к себе привлечь лишь куполообразный потолок, который нет, безыдейно щетинился паутиной труб, ламп и проводов.

Алану было зачем-то важно подумать, что вся эта низменно-технократическая мишура установлена здесь недавно. И в каком-то глубоко вгрызшемся в человеческую историю смысле оказаться неправым.

Странник опустил взгляд и подошёл к ближайшей витрине. За начищенным снаружи и пыльным внутри стеклом виднелся постамент, имитирующий коринфскую капитель, на котором змеилась побуревшая от древней крови не то повязка, не то бинт. Никаких табличек, поясняющих смысл сего мусора, Алан не увидал. Как же все-таки ценность иных вещей зависит от контекста!

— Перед вами повязка Фемиды, древнегреческой богини правосудия, — раздался смутно знакомый мужской голос. Алан затравленно огляделся, пытаясь определить источник, но акустика зала способствовала тому, что речь невидимого гида звучала как будто отовсюду.

«Какой я idiot! Сенсор, реагирующий на движение, плюс матюгальник с аудиозаписью…»

Алан так увлёкся развитием этой мысли, что благополучно прощёлкал информацию о повязке правосудия.

«Повязка правосудия… Отличная идея для комикса».

Странник отошёл от злополучной витрины, собрался с духом и шагнул обратно.

— А вот хрен, — ответила аудиозапись. — Сразу надо было слушать.

С поверхности витринного стекла на Алана смотрело довольное и полупрозрачное лицо Аримовича. Сердце Алана уплыло куда-то вслед рассудку.

— И вообще, я бы на твоём месте оставил верхнюю одежду в гардеробе, — осуждающе покачал лицом Аримович.

— Это уж слишком… — Звук собственного голоса помог прийти в себя. Алан как следует проморгался, пощипал себя за руки и даже влепил кулаком по бедру. Аримович наблюдал за его самодеятельностью с неподдельным интересом. — Что́ ты, мать твою?!

— Для тебя я — Аримович.

— Ответил, бл…

Алан отвернулся от злосчастной витрины, протёр лоб тыльной стороной ладони и как заводной болванчик подошёл к соседней. Точно за таким же стеклом, точно на таком же постаменте лежали искромсанные кожаные обрезки.

— Гордиев узел, — подсказала всплывшая на стекле голова Аримовича. — Странно, что в легендах не говорят, куда он делся после того, как Александр столь расчётливо психанул.

— Отстань от меня, изверг.

— С удовольствием бы, Алан Ерофеич. Но не виноват я, что ты проецируешь мой образ то на случайного таксиста, то на труп в вашем номере, то на несчастные стёкла. Вынужден сказать спасибо, что хоть на сегодняшнюю пассию меня не напроецировал.

— Глюк сознания, говоришь?

— Это ты́ так говоришь, Алан Ерофеич.

— Признание проблемы…

— …это первый шаг на пути её решения.

— …лишь развязывает руки шарлатанам, — одновременно с ним завершил Алан.

— Что ж, поздравляю, — после неловкой паузы сказал Аримович. — У вас, батенька, раздвоение личности.

— Разумеется, — кивнул Алан. — Что мне ещё следует посмотреть на этом этаже?

— Зеркало медузы Горгоны.

— Как замечательно.

Алан двинулся к лестнице, ведущей на следующий этаж. Лицо Аримовича неотступно следовало за ним, вприпрыжку перескакивая от стекла к стеклу.

— Многие думают, что Горгона превратилась в камень из-за того, что она увидела своё отражение в щите Персея.

— Но всё было не так.

— Разумеется. В камень её превратило искажённое отражение, выставившее её страшной деформированной уродкой перед лицом собственного самолюбия.

— Одна история cooler другой, — заметил Алан, сворачивая к ступенькам.

Лестница была винтовая, и потому спускаться оказалось не утомительно и даже интересно — Алан любил винтовые лестницы. Зал пятого этажа распахнулся перед ним чудесами кочевых племён. За разномастными витринами громоздились наконечники стрел, копий, ржавые мечи, шатры из оленьей кожи, тотемы, амулеты, черепа и зубы.

В центре зала, от пола до потолка тянулся герметичный стеклянный цилиндр, в котором шипел не имеющий ни начала, ни конца поток воды. Сенсоров здесь не было, как и матюгальников, поэтому Аримович не выпрыгивал из каждого встречного стекла.

Зато в укромной нише между двумя витринами Алан заприметил небольшой проектор, направленный на лист ватмана. К проектору был прилеплен фиолетовый стикер с надписью «только для Алана». Только странник посмел отойти от этой безыскусной ловушки, как проектор включился сам. На ватмане вспыхнул Аримович в шансоновской кожанке.

— Кто же ещё… — вздохнул Алан, приближаясь к этому почти голографическому цирку.

— Если ты видишь это, Алан Ерофеич, значит, тебя подставили, — сообщил Аримович, не сводя взгляда с объектива записывающей его камеры. — Не верь Стомефи. Он был мне братом, но едва полезность моей жизни стала перевешивать полезность моей смерти, эта мразь замочила меня в твоём номере. Из личного позолоченного пистолета. Думаешь, ты один такой Похититель? Нет, парень. Каждый Аспект уникален, но ему соответствуют тысячи таких вот Аланов, Мартинов, Иванычей. Ты потерпишь поражение, и Стомефи раздавит тебя как таракана. Мне повезло, я успел заиметь могущественного покровителя, который отцифровал мою личность. Беги, Алан. Скорее всего, у тебя есть время. Только никаких поездов и самолётов.

Что-то щёлкнуло внутри проектора, и изображение по всем канонам Lunar Tunes накрылось диафрагмой. Из вентиляционных отверстий устройства повалил едкий дымок.

«Оставить в публичном месте сообщение для одного адресата… Грандмастеры хреновы, конспирологи…»

Порыскав по пятому этажу, Алан понял, что Сердца в варварской для этих краёв античности он не найдёт. Пришлось спускаться на этаж средневековья. Точно такие же витрины, в центре точно такой же стеклянный цилиндр, и совсем другая атмосфера — деревянная, кольчужная, с рукавами в пол. Оружия здесь было поменьше, зато орудиями труда можно было бы воссоздать добротную деревеньку ролевиков. Собственно, в средние века Чернокаменск и был деревенькой…

Алан быстро понял, что на сей раз он не один. Самый настоящий, из плоти и крови, мужичок рассматривал явно воссозданную телегу и обернулся на звук его шагов. Завидев Алана, он поправил бейджик с именем и спросил:

— У вас с экскурсией?

Львиноподная улыбка зацементировала позвоночник Алана.

— А, вы, — закивал «гид». — Уж вас-то я не ожидал. Узнаёте?

— Аримович…

— Весьма рад, что помните это имя. Человек живёт ровно до тех пор, пока его помнят… Впрочем, не только человек.

— И пудель Анатолий.

— И пудель Анатолий, — легко согласился «гид». — Что бы это ни значило. Но всё же я не Аримович. Я его брат.

— Близнец…

— Как наблюдательно. Знаете, сейчас, когда я вот так глупо подставился, возникает любопытная дилемма…

— Убрали ли единственного свидетеля вашего преступления?

— Всё верно. Почему вас не забрали ещё в номере? Вы попали под чью-то протекцию?

— Это не ваше дело.

— Это вполне сойдёт за ответ, — кивнул «гид».

Молчание повисло как взмах топора.

— И как мы разрешим нашу проблему? — первым не выдержал Алан.

— Просто. Вы ведь не докажете, что я был здесь, — ответил «гид» и больно толкнул его в грудь. Вспышка боли ослепила Алана, запечатлев на сетчатке самодовольную львиноподобную физию.

— Таксист, гид, выродок… — проскрипел он, протирая глаза. Таинственный близнец испарился, как туман поутру. — В asshole средневековье.

Третий этаж был посвящён династии Романовых. Конца и края фонтану было ещё не видно, хотя шум воды определённо усилился. Витрины, по понятной причине, стояли намного плотней. Не обращая внимания ни на что, Алан приблизился к единственной витрине, где отражалось лицо Аримовича.

— Глянь-ка, — посоветовало лицо, немыслимым образом кивая на экспонат за стеклом.

— Журнал «Вестник», январь тысяча восемьсот восемьдесят шестого года, — с толикой удивления прочитал Алан вторую в этом псих-музее табличку. — И что?

— А то, — ответило лицо, — что в этом номере напечатали первую часть «Преступления и наказания». Как тебе намёк?

— Пора писать роман про шлюху и самолюбивого студента?

Лицо закатило глаза.

— Как ты думаешь, почему я так настойчиво являюсь тебе?

— Потому что ты занудный asshole?

— Твоя маска саркастичного псевдоинтеллектуала начинает надоедать.

— Ага.

— Ты не задумывался, мальчик, что совесть побаливает? Нет?

— С чего бы?

— Кто-то из умников заявлял, что лучшая память — это способная забывать всё, что хочется. Ты овладел этим искусством в совершенстве.

— Вряд ли. Но лестно, когда…

— Так что, вспомнил?

— Нет.

— Тогда я буду надоедать тебе вплоть до комнаты с мягкими стенами. Да и там тоже…

Аримович исчез, и Алан хмыкнул.

— Теперь кретин хочет внушить, что это я его прикончил. Как такое забыть?

Второй этаж предсказуемо оккупировал Советский Союз. Сердца здесь давно не было, и потому интерес для Алана представлял лишь фонтан, который брал начало именно отсюда. Могучие насосы на дне мелкого резервуара исправно поставляли воду до самого шестого этажа. Алан отметил, что стекло здешнего цилиндра было не в пример толще тех, что выше.

— Ты веришь в загробную жизнь? — раздался голос Аримовича. Пришлось осмотреть всю экспозицию, дабы понять, что лица нигде нет.

— Не верю.

— Тогда почему ты постоянно воскресаешь меня в своей памяти? Я погиб, Ерофеич, и ничего с этим не поделаешь.

— Ага.

— Не думал, что гибель моя настолько разбередит твой разум… Даже больше, чем смерть Лили.

— Там хоть сердечный приступ.

— Понимаю.

— Скажи, у тебя есть брат-близнец? — спросил Алан.

— Сам скажи. Я ведь твоя выдумка.

Алан раздражённо мотнул головой.

— Этот разговор не имеет смысла.

— Тогда завершай то, за чем пришёл, и возвращайся домой.

— Так и сделаю, — ответил Алан, спускаясь по винтовой лестнице.

Первый этаж ровно на восемьдесят пять процентов утопал во мраке. Освещены были только шесть экспонатов, что сгрудились возле входа на пластмассовых капителях, и — Чёрный Камень в самом центре зала. Не то по недосмотру, не то из-за необоримой тяги к концептуальности, со второго этажа на него падали настырные капельки, которые уже успели продолбить дырочку глубиной в ноготь.

Алан достал телефон и позвонил Стомефи. Ответил бизнесмен после второго гудка:

— Я слушаю.

— Ты знал, что Чёрный Камень можно вытащить только строительным краном?

— Не знал. Подогнать кран?

— Не надо ничего пригонять… Стоп. Ты не знал, что он огромен?

— Местные не ходят в краеведческие музеи, кроме школьников. Но те всё равно ничего не запоминают.

— Ты говорил, это чернокаменский Эрмитаж!

— Правда? Так что мешает подогнать кран? Не переживай, тебя заранее эвакуируют.

— Мешает то, что fucking камень давным-давно потерял функцию сердца. Я так думаю, он уходит этажа на три под землю…

— Блестящая догадка, Похититель. Но тебе пока рановато спускаться ниже.

— Ты не дал договорить. Возможно, Сердце проснётся на одном из этих этажей — когда их как следует обставят, но пока… увы.

Стомефи тяжело просопел в трубку и проговорил:

— И что? Никаких идей?

Алан переложил телефон в другую руку.

— Я сказал, что в Чёрном Камне нет Сердца. Но Сердце есть.

— Сегодня оно у меня будет? — в голосе бизнесмена прорезалось раздражение.

— Да. Возможно.

— Тогда действуй.

Ответ Алана предвосхитили короткие гудки.

— Говноед, а? — послышался голос Аримовича. Лицо его привычно возникло на одном из стёкол.

— Ты лучше скажи, что это за шесть великих артефактов современности.

— С удовольствием. Подходи, а я расшифрую.

— Символист хренов.

— Символисты наоборот, зашифровывают.

Первым, к чему приблизился Алан, был прямоугольник чёрного стекла.

— Первый в мире йоба-фон, — возгласил Аримович. — Без экрана и кнопок.

— Зато с камерой, — указал Алан на глазастый квадратик в верхнем углу стекляшки.

— И виброзвонком!

Алан покачал головой и подошёл к следующему экспонату. Это была пёстрая балаклава с вырезом для глаз и рта.

— Маска участницы группы «Бунт яичников». Данный экземпляр интересен тем, что его благословил лидер «Кристаллайза».

— Лидер чего?

— Какая-то христианская секта из Штатов.

— Впервые слышу.

— Так они и сформировались только для того, чтобы благословить эту шапку.

Третьим был одинокий берец.

— Так будет с каждым.

— А это что за беформенное уродство? — спросил Алан, так и не разглядев, что́ лежало на следующем постаменте.

— Отпечаток танковой гусеницы. Не спрашивай.

— И не собирался.

— Как насчёт рулона четырёхслойной туалетной бумаги?

— Это всё? — раздражённо вопросил Алан. Ему не нравилось, когда глупые шутки воплощаются в реальность.

— Да.

— Поверить не могу… Ладно. Хочешь услышать про мой личный артефакт?

— А куда я денусь?

Алан достал из кармана пиджака пару перчаток.

— Сделаны из кожи быка, который перебил целую команду тореро, прежде чем ему размозжили голову. Согласись, звучит намного интересней всего, что ты понавтирал мне сегодня.

— Не согласен.

— А кто тебя спрашивает? Gloves, пропитанные человечьей кровью, не дадут пролиться моей собственной.

— Ты что собрался делать?!

— Свою работу, — пожал плечами Похититель.