Инициализация

Фанерон. Катастрофа

Подлокотник дивана жёстко упирался в затылок. У правого уха песочил грязный рок в духе латексно-вампирских фильмов. Он встал, чувствуя болезненное неудобство в шее, запястьях и левом колене. Как следует размяв конечности, услышал жуткий артрозный хруст.

— О, Евген проснулся.

В общих чертах фигура и лицо говорящего проглядывалась, но детали уплывали. «Евген» оказался обладателем очень плохого зрения. Рука нащупала очки, спрятанные под диван. Итак, он в просторном помещении без окон. Стены, обшитые ГВЛ, наводили на мысль о «мягких комнатах» в психушке. Три немытых металлических шеста по центру намекали в свою очередь на подпольный стриптиз-бар, но Искатель догадался, что это всего лишь несущие балки. Свет организовывали восемь квадратов со встроенными лампами дневного света. Под каждым виднелись столы: бильярдные или покерные, где вовсю кипели игровые страсти. От народа было не продохнуть — сплошь парни не старше тридцати, которые умудрялись уделять равное внимание игре, пицце из прожиренных коробок, пиву, переписке по телефону и кальяну, по одному на трёх-четырёх персон.

Носитель встал, задев макушкой новогоднюю гирлянду, развешанную над диваном на манер паучьих тенет. Развернувшись, ударился больным коленом о журнальный столик с ноутбуком. Допотопные колонки опасно зашатались и сменили вампирские темы на урчание Луи Армстронга.

Носитель придержал колонки руками и перевёл дух. Затем отправился за диван, где в куче дорожных сумок отыскал свою. Выудил из неё полотенце и шампунь. Душ располагался на другом конце зала. Хорошо. Память носителя понемногу открывалась.

В ду́ше, оказавшемся на удивление чистым, Искатель изучил своё новое тело. Грузное, с десятком, а то и полтора лишнего веса. Патлы до плеч с секущимися концами. Непослушная бородёнка, тянущая максимум на козлиную. В довесок отвратительное зрение и артроз. Евгению было двадцать три, чем он немало удивил Искателя.

«Впрочем», думал Аспект, пока носитель вытирался полотенцем, «длинные волосы и бородка с усами накидывают лет десять. Может быть на руку».

Евгений вышел умытый и одетый, снял с гвоздя куртку и направился к выходу, перед которым чернела свалка из обуви всех игравших. Предстояло по-шахтёрски отыскать свою.

— Может, партеечку?! — крикнул кто-то вдогонку.

— Может, потом? — услышал Искатель ответ Евгения.

— Может, и потом…

Клуб… Да. Трёхэтажный нежилой дом, затерянный в дебрях Горок. Первый этаж — кафе, откуда и заказали всю эту пиццу, второй — «свадьбы, банкеты, корпоративы», а третий — игровой клуб. Здесь собирались свои, некогда жившие в одном городе, но раскиданные жизнью так, что самым удобным местом сбора оказался Чернокаменск. Многие из «своих» притащили новых знакомых и друзей. Играли не только в бильярд. Память Евгения вызывала образы коллекционных карт птичьей магии (это её Искатель принял за пресловутый покер) и орд пластиковых солдатиков, подчиняющихся громоздким и плохо отлаженным правилам.

Каждый находил в клубе что-то своё. Единомышленников, способ отвлечься от скучной жизни и работы, возможность отыграть то, что годами копилось в воображении от прочтения книг по любимой игровой вселенной, «выгулять» пылившуюся на полках коллекцию, просто интересно отдохнуть…

Но большинство приходило за реализацией тёмного, жгучего желания самоутвердиться на костях игровых оппонентов — собрав колоду, или пластиковую армию, чью непобедимость обеспечивало несовершенство правил. Разумеется, подавляющее большинство таких кадров составляли неудачники, которые хоть в карточках и солдатиках ощущали себя царями и богами. Но находились и вполне успешные люди, которые любили напоминать себе о собственном превосходстве над челядью — особенно таким простым и безболезненным способом.

Память Евгения рассказывала о столь невероятных драмах, политике, интригах, предательствах, что на какой-то миг Искатель позабыл, что ребята не герои очередной книжки Рассветова, а просто собираются играть на выходных. Кто мог подумать, сколько удивительных историй о человеческой натуре может рассказать игровой клуб на отшибе?

Спустившись на первый этаж, носитель вышел на веранду, явно вдохновлённую бразильскими сериалами. Предназначалась она для летнего кафе, но пока на дворе стояла студёная весна, владелец предпочитал хранить здесь нечто среднее между стройматериалами и строительным мусором. Не пропадать же прорве свободного места.

Пахло мокрым асфальтом, который носитель обожал с детства, и сигаретным дымом, который он терпеть не мог. Снаружи, у пожелтевшего от ржавчины бачка, безмолвствовали двое. Старались стряхивать пепел в бачок, но тлеющие останки разносились по ветру, ничуть не загрязняя местный слепленный из мусора, слякоти и щебня пейзаж. Единственным ярким пятном в этой идиллии была весело перекатывающаяся по земле пачка из-под «Артека». Курильщики следили за её судьбой с неподдельным, хоть и сонным, интересом.

Увидев Евгения, парни зашевелились. Один переложил сигарету в левую руку и протянул правую, чтобы поздороваться. Второй выставил локоть правой, так и не удосужившись избавиться от сигареты. Евгений пожал руку одному, второму — локоть, а Искатель обратил пристальное внимание на их лица. Тот, с локтём, не представлял большого интереса — обычный пухловатый гедонист с полнокровной кожей. Память носителя ассоциировала его с корзинкой из супермаркета, где лежит шоколад, чипсы, булочка с корицей да бургер «по-королевски». Второй не выделялся ничем, кроме рок-н-рольной бородавки на подбородке, прищуром сварщика и тем очевидным для Искателя фактом, что он был носителем Игрока.

— Как я сразу не догадался, что этот клуб твоих рук дело? — поприветствовал Искатель собрата-Аспекта. Носители тем временем заговорили о каких-то пустяках, понятным только им и, пожалуй, Игроку.

— Теряешь хватку, — просто объяснил собрат-Аспект. Искатель состроил недовольную гримасу. — Нет, я серьёзно. С каких пор ты начал размениваться по мелочам?

— Не понимаю.

— Действительно теряешь… Не узнал, что́ стремится найти твой носитель?

— Нет.

— Он потерял в порту мобильник, когда шатался там вчера с ребятами.

— Ты всегда был поверхностен, — заговорил Искатель, чувствуя, что разговор перестаёт ему нравиться. Редко они с Игроком переносили друг друга дольше пяти минут. — Это не отменяет глубоких мотивов, которые заставляют искать его… пока не знаю, что. Сам, скорее всего, не знает.

— Ой, зануда, — всплеснул руками Игрок. — Промахнулся, с кем не бывает? Всегда можно сигануть в Кипящую Бездну и начать сначала.

— И погубить носителя зазря? — не поверил своим ушам Искатель.

— Хотя… — задумался Игрок. — Я бы на твоём месте тоже хватался за любую соломинку, только чтобы свалить. Сколько ты проторчал в Суде?

Искатель предпочёл сменить тему. Всё равно Игрок пропускал его слова мимо ушей.

— Есть новости из порта?

— Да. Только что директор ФСБ с министром внутренних дел сделали официальное заявление, что Евген потерял телефон. С минуту на минуту пришлют чёрный вертолёт.

Искатель тяжко вздохнул.

— Да что с тобой? — рассмеялся Игрок. — Какие ещё новости могут быть из порта?

— Например, что-нибудь о пустом корабле.

— Пустом корабле? — непонимающе вылупился собрат-Аспект. — Привезли тухлую рыбу, что ли?

— Ты меня разводишь?! — воскликнул Искатель. — Или мхом оброс со своими игрушками? Весь город на ушах должен стоять!

— Тише. Сейчас.

Игрок побудил своего носителя открыть в смартфоне ленту новостей.

— Та-ак, смотрим… В Англии родилась розовая овечка, кандидат в президенты США съел торт в прямом эфире, ролик про дрона-камикадзе взорвал интернет… в Китае разработали принципиально новую нейросеть…

— Ты местные новости…

— Погоди. Да. Фестиваль воздушных шариков на Петровской площади закончился спецоперацией силовиков… Титанические конструкции из пластиковых бутылок, собранных с улиц Чернокаменска за полгода, должны напомнить о проблеме загрязнения окружающей среды…

Евгений покосился на сплющенную бутылку под ногой и лаконичным пинком отправил её на дорогу.

— Не унимаются долбаные художники, — посетовал Игрок. — А, вот. В порту Чернокаменска задержан корабль, из которого пропал груз. Экипаж задержан, ведётся следствие…

— Чего?!

Искатель выхватил телефон у Игрока, устроив Евгению резкую головную боль, и три раза прочитал новость. Собрат-Аспект не шутил.

— Что за бред… Азилев! Мудак…

— Азилев? — изменился в лице Игрок. — Так вот ты почему…

— Спасибо, — сказал Искатель, подразумевая «заткнись», и вернул ему телефон. — Мне пора. Отсюда до порта сколько пешком?

— Полчаса… — промямлил Игрок, сбитый с толку активностью Искателя, которая может обернуться непривыкшему носителю чем-то пострашнее головной боли.

— Куда? На север? А, он вспомнил.

Искатель устремил Евгения в порт, поиграв на его боязни пропустить чей-то звонок. Чей — Аспект так и не разобрал. Носитель отдавал свои воспоминания с боем и по крупице, и это ставило мягкое слияние под угрозу. Если они не достигнут совершенного симбиоза к началу реальных проблем, придётся взять контроль резко, разрушив его психику, либо сидеть и уповать, что носитель выкрутится сам. Выкрутится…

Евгений сначала бежал по паутине треснувшего асфальта, но, быстро выдохшись, сбился на торопливый шаг. Безрадостные панельные дома Горок проплывали мимо, эти ископаемые, застывшие в дикарских плясках вокруг уродливых торговых центров. Леденящий ветер забирался под куртку и кожу. А в небесном зазеркалье, за густыми, как мазут, облаками мерк свинцовый фантом солнца.

Евгений зашарил по карманам в поисках наушников, но тут же вспомнил об отсутствии телефона. Искатель облегчённо вздохнул. Мясной тяжеляк, которому отдавал предпочтение этот носитель, защищал бы его подсознание лучше медитативных техник. Только поп- и клубная музыка могли составить достойную конкуренцию тяжелейшим сортам метала. Об эпохе же дабстепа многие до сих пор вспоминают с содроганием — даже те, кто бытовал тогда в совершенном симбиозе.

Без плейера Евгению пришлось отгонять скуку иным, старым и добрым способом — рефлексией. Нет Аспекту ничего лучше этих пережёвываний недалёкого прошлого, тянучке о детстве, анекдотических «Могу ли я? Хочу ли я? Дерьмо ли я?»… Но больше Искателя позабавили поступки и слова, колючей крошкой разбросанные по всей жизни Евгения, которые выставляли его, по его же собственному глубокому убеждению, идиотом. Позабавили в основном потому, что этот смешной парень до сих пор их стыдился. Какой смысл чесать себя старыми граблями, если достаточно помнить их местоположение?

Пусть носитель плавает по поверхности, оставив глубины без присмотра. Теперь его на подсознательном уровне будет тянуть к расследованию на пустом корабле — не без деликатного вмешательства Искателя. Плохо, что приходится вмешиваться столь негигиенично, но Аспект всё отчётливей осознавал, что времени на совершенный симбиоз у него нет. Зарекался же не отзываться на сиюминутные задачи!

Тем временем на Евгения нестройной стенкой надвигалось пятеро. Один с достоинством джентльмена подъездов шёл поодаль, опираясь на ржавую, как фонтан из канализации, арматуру. Из-под отставленного мизинца выглядывал набалдашник — гайка размером с женский кулак. Остальные, объединив усилия расхлябанных мозжечков, едва удерживали друг друга на ногах. Евгений поспешил пересечь пустынную проезжую часть. Искатель тоже предпочитал находиться подальше налакавшихся с утра граждан. Жизнь и без того не мюзикл.

Джентльмен с арматурой вклеил в носителя мутный взгляд. Евгений с преувеличенным вниманием уставился на пятиэтажку на своём «берегу» и не сбавлял шаг. Искателя даже смутило, с каким энтузиазмом носитель старается держать этих неожиданных прохожих вне сознания, помещая их как можно в более параллельный мир.

Евгений думал, какой же этот дом серый, его как будто намеренно доводили до некоего серого совершенства. Поражался, что водосток и тот выкрашен в пластмассово-серый, хотя из-под жиденько нанесённой краски и поблёскивала жестянка — значит, не пластмассовый. Обнаружил, что водосток всего на четверть тона отличается от дверей. Остановившись поправить шнурки на ботинке, пришёл к выводу, что чернокаменцы таким макаром начнут определять больше оттенков серого, чем даже коллеги-питерцы. Искателю пришлось поднапрячься, заставляя его скосить взгляд и убедиться, что смешное самовнушение не работает. Но прохожие действительно исчезли. Свернули, наверное, вон в тот переулок.

Домофон ближайшего подъезда выдал вдруг писклявую трель, а следом шаркнула увесистая металлическая дверь.

— Галька, стой! — прогремело по-мужицки из разверзнувшегося проёма.

— Пусти! — резанул уши женский визг.

— Галька! — грозно, предостерегающе напирал «по-мужицки».

Первой на серую улицу выскочила женщина с парой детишек на руках. Одна из тех, кого так и подмывает назвать «бабой». Синие куртейки, в которые были укутаны её отпрыски, идеально сливались с её собственным прохудившимся пальто. За огненно-красную юбку хватался мальчик лет пяти, в куртке тоже синей, но по-взрослому выцветшей. Он следовал за матерью, но подрагивающим взглядом был устремлён к свиреполикому «по-мужицки» в потёртых тапках.

— Галька, твою мать!

Женщина встала, развернулась резко, чуть не повалив старшого на разбитый асфальт, и проревела:

— Никогда не впутывай родителей!!

«По-мужицки» на секунду оторопел, но тут же взорвался с новой силой:

— А какого хрена ты впутываешь детей?!

Казалось, его голова взорвётся как помидор, накаченный чем-то экспериментальным. Гигантские кулачищи тряслись крупной дрожью. Тень чего-то оцепенелого легла на лицо женщины, эхом отразившись на старшеньком, испуганно отпустившим юбку.

— Как ты понять не можешь, дура, — тише, почти спокойно проговорил мужчина, — пути назад больше нет. Но это ещё не конец.

— Просто так детей я не оставлю, — мотнула головой жена. — Ладно мы. Но их…

— Нельзя нам покидать Горки. Нельзя!

— Запреты для нас, Агат! Их плоть не познала камня!

Надоевшая пластинка, догадался Евгений по лицу мужа. Пора улизнуть и забыть про случайно вывалившийся на него фрагмент чужой жизни. Сектанты, что ли, какие-то? «Плоть не познала камня»…

— Да как ты понять не можешь! — проорал на всю улицу муж и тут же понизил голос: — Пути… пути перекрыты и нам никуда не уйти. Ты сама это видела. Искатель?!

Аспект разве что не подпрыгнул внутри носителя, и Евгений, почувствовав лихорадочное подвисание, сбился с шага. Отец семейства нагнал его, вцепился в плечо твердокаменной хваткой, от которой надолго остаются синяки, и зачастил:

— Искатель, и не думал, что из ваших кого-то увижу, скажите ей, пожалуйста, уж вас-то она вас послушает… Ой, простите.

Он отпустил руку, и Евгений отшатнулся, стиснув зубы. Всё внутри него бежало, но отчаянье и мольба во взгляде этого страшного мужика заставили его поколебаться. К тому же подоспела и мать, заглядывая незнакомцу в глаза так, будто жаждала выгрести с их дна что-то необычайно важное.

Искатель по-настоящему взглянул на эту парочку и прозрел. Горгульи. Видят только его, Аспекта, носителя для них словно нет. Можно понять. Кому интересна прозрачная плёнка, когда перед глазами колбаса? Искатель попробовал обратиться к ним, минуя Евгения:

— Я знаю одно — то же, что и вы. Страшно даже представить, какой кошмар ждёт тех, кто нарушит карантин. Такую участь желаете своим детям?

— Но ведь они… — пролепетала мать, — так малы… ещё не вкусили камня…

— И что? Каждая вторая горгулья разносит каменную коросту — принял её Камень или нет. Даже если обманете вековые чары… Думаете, Судии простят вашему роду вторые Помпеи? Или лучше, чтобы вами занялись псы Абсолюта?

— Но что же нам делать, господин? — со слезами в голосе вопросила мать.

— Прятаться. Выжидать. Что вы почувствовали?

— Катастрофу, — коротко обронил отец.

Мать со вздохом протянула ему обоих детей. Искатель заподозрил, потому что руки затекли.

— Я… мы… остаёмся, Агат. Может, попросимся к соседям в подвал?

— Почему мы сразу об этом не подумали… Спасибо вам, господин.

И они ушли, оставив Евгения наедине с полным «обалдайсом» — как он сам мысленно это назвал. Весь разговор с его точки зрения прошёл в одни ворота — странные люди что-то ему говорили и, терпеливо промолчав, отвечали что-то ещё.

«Психи, обдолбанные, сектанты!»

«Иди уже», буркнул Искатель. Евгений будто услышал и пошёл.

Из удивительной, хоть и мимолётной встречи с обитателями Горок носитель извлёк только то, что задерживаться на их улице он не намерен. Это к лучшему. Вынужденная заминка и так затянулась. Главное, чтобы парень не ударился в бесплодные попытки что-то осознать. Но больше всего Искателя раздражало, что через месяц или год носитель ничего и не вспомнит об этом страшном сейчас диссонансе.