Иной. Том 4. Источники силы

Глава 17

Лобовое стекло моментально осыпается, импульсы стучат по корпусу машины и по пластинам наших доспехов. В приборной панели одно за другим возникают небольшие рваные отверстия. Во все стороны летят куски пластика и обшивки салона.

— Из машины! — кричит Бурдюков, открывает дверь и выпрыгивает.

Наше оружие стоит между сиденьями. Разжимаю крепление и вытаскиваю свою винтовку, пытаюсь сделать то же самое с ружьём Бурдюкова, но импульс разбивает ствольную коробку, заставляя меня отказаться от этой идеи. Покидаю салон «Бульдога» только со своей винтовкой.

Импульсы продолжают бить по машине, прошивая насквозь кабину. Удары несильные, но частые. По нам ведут шквальный огонь человек двадцать, сменяя друг друга. Пальба не прекращается ни на секунду, словно у противника бесконечные батареи.

Вслед за Журавлёвым бегу и прячусь за вездеходом, на ходу закрывая лицо маской. То же самое делают Якут и Бурдюков, вылезшие с противоположной стороны. Здесь нас достать труднее: слабые импульсы не способны пробить двигатель, мосты и гусеницы.

Но насколько долго мы здесь сможем укрываться — большой вопрос. Нас — четверо, противников — человек двадцать. Им окружить нас — раз плюнуть. Вся надежда на мой тридцать пятый уровень и на Бурдюкова с его, кажется, двадцать седьмым. Журавлёв и Якут послабее. Зато Якут, как и я, успел прихватить с собой ружьё.

— Какого хера⁈ — кричит Журавлёв сквозь грохот пальбы. — Почему по нам стреляют⁈

— Спроси у них! — Бурдюков выглядывает из-за машины. — Проклятье! Ружьё забыл. Надо выбираться отсюда. Все целы?

Вопрос был риторический, поскольку пострадавших среди нашей четвёрки не наблюдается.

Оглядываюсь по сторонам: вокруг — голая пустошь и лесок вдали. Противник специально выбрал местность, где мы не сможем спрятаться. Непонятно только, зачем? Почему военные с базы напали на нас? Но сейчас не было времени ломать над этим голову. Когда по тебе стреляю, вопросами о смысле происходящего задаёшься в последнюю очередь.

— Мы далеко не убежим, — говорю. — Надо сражаться.

— Их очень много! — Бурдюков, получив удар импульсом по шлему, прячет голову.

— А у меня тридцать пятый уровень.

— А у них какой, знаешь?

— Не знаю. Попробуем телекинезом. Ты же мастер. Выбора нет.

В корпус «Бульдога» громко бьют три выстрела повышенной мощности, и пальба смолкает.

Бурдюков снова высовывается из-за машины:

— Обходят, черти!

Я тоже выглядываю. Человек десять двигаются вокруг вездехода, держась в двадцати-тридцати метрах от него. Завидев меня и Бурдюкова, они открывают беглый огонь. Мой уровень телекинеза позволял уверенно манипулировать предметами на расстоянии до тридцати метров. Противник же, похоже, об этом не догадывался.

Журавлёв выглядывает с другой стороны:

— Здесь тоже обходят.

Ситуация патовая. У нас есть считанные секунды на принятие решения.

— Надо драться! — говорю.

— Надо, — решает Бурдюков.

— Жура, бери винтовку, — я пихаю ружьё в руки зауряд-прапорщика.

— А ты?

— Мне есть чем защищаться, — вытаскиваю из ножен тесак.

Тесак на энергетической батарее мало эффективен против физических противников, но это лучше, чем ничего. Однако главным моим оружием остаётся телекинез.

— Раскидываем их, сближаемся и в рукопашную, — говорю.

— Вы держите тот фланг, — распоряжается Бурдюков. — Мы этими займёмся. Вперёд!

Выглядываю, силой мысли хватаю одного из ближайших бойцов, подкидываю в воздух и отбрасываю подальше. То же самое делаю со вторым. Третьего поднимаю и пытаюсь сдавить ему голову — это оказывается не так просто, как казалось. Ладно бы только голова, но надо ведь ещё и со шлемом справиться, а тот укреплён энергией. На кирпичах тренироваться было проще…

Остальные, понятное дело, начинают стрелять. Стреляют и наши, не давай второй группе обойти с левого фланга.

— Вперёд, вперёд! Я не достаю! — кричит Бурдюков.

Я отбрасываю невидимыми волнами очередного солдата и бегу к отряду. Импульсы сразу же защёлкали по моим доспехам, но боли от попаданий не чувствую. Направляю внутреннюю энергию в руки и переднюю часть тела, укрепляя кожный покров и другие ткани на груди и животе. Это я худо-бедно умею. Тут главное, не переборщить, чтобы энергия не ушла в пустую. Если динамический показатель просядет, организм быстро ослабеет. А ведь ещё и на телекинез силы тратятся.

Набегу поднимаю в воздух и отшвыриваю четвёртого, затем пятого противника. Шестой и седьмой тоже взмывают над землёй и отлетают на несколько метров — это уже вступил Бурдюков. Солдаты оказываются раскиданы в разные стороны, и ружейный огонь становится уже не столь плотным.

Но трое ещё стоят. Пытаюсь взглядом схватить одного из них, но не удаётся — человек, наверняка, сам владеет телекинезом. А второй выпускает из руки электрический разряд, который бьёт в мою броню.

Оказываюсь нос к носу с сильным бойцом, которого не смог поднять. У него знаки прапорщика на плечах и шлеме. Стреляет почти в упор, импульс бьёт в грудь, аж дыхание перехватывает. Резким движением руки отклоняю винтовку и рублю по голове, пытаясь пробить каску. Доспех не поддаётся.

Прапорщик отбрасывает винтовку, хочет ударить. Перехватываю его руку и бью кулаком, в котором зажата рукоять тесака, в лицо. Один удар, второй, третий. Бью в живот и опять в голову. Шлем ломается. Хватаю противника за шею, кладу на землю и быстро-быстро работаю кулаком по лицу.

Опять сверкает молния, ещё один боец обхватывает меня, пытаясь оттащить, но я не останавливаюсь, пока лицо прапорщика не сминается под очередным ударом.

Отталкиваю вцепившегося в меня солдата. Подбегает и бьёт второй, ловлю его запястье, бью в лицо, заламываю руку и основанием ладони ломаю её в обратную сторону. Парень вопит, а в меня летит кулак следующего. Перехватываю его руку. Подсечка — противник опускается на колено. От удара локтем сверху вниз шея сворачивается на бок.

Бью со всей дури тесаком по шее следующего бойца. Что удивительно, клинок прорубает доспех, и противник хватается за шею.

Краем глаза замечаю, как Бурдюков дерётся с двумя защитниками, поднимая в воздух то одного, то другого. Тоже орудует тесаком. Что происходит у машины — не вижу, только слышу продолжающуюся перестрелку.

Остаются четыре солдата. Они оказались отброшены далеко от места схватки, и бежать драться не торопятся — просто стреляют по нам.

Подтягиваю телекинезом одного и ударом кулака кладу на землю. Ногу ставлю на горло и давлю со всех сил. Подтягиваю второго и пробиваю в живот, от чего кираса трескается, а противник отлетает шагов на десять. Следующего поднимаю над землёй и пытаюсь сдавить ему голову. Не успеваю. Какой-то сильный боец с разбегу сшибает меня, и мы вместе падаем на землю.

Вскакиваем почти одновременно, но я успеваю ударить быстрее. Солдат опять падает, перекатывается, встаёт и, получив длинный хук в голову, растягивается на земле. Направив ещё больше энергии в правую руку, в которой сжимаю тесак, бью несколько раз противнику в грудь, пока кулак не проламывает и доспехи, и кости.

Ментальной хваткой поднимаю сразу двух солдат и швыряю о землю. Ближайшие противники не сдаются, продолжают нападать, махая кулаками. Сбиваю с ног одного, затем второго. Третьему рассекаю тесаком каску, и клинок входит глубоко в череп.

В мой костюм опять попадает молния, и вокруг разлетаются куски пластика, в кирасе образуется дыра. Мы с электриком оказываемся лицо к лицом. Обмениваемся ударам. Отбиваю предплечьями его кулаки и тесаком попадаю по ключице. В меня летит очередная молния. Тело ощутимо встряхивает, я отшагиваю назад, но затем продолжаю натиск, работая тесаком. У электрика уже вся броня порублена, но толку никакого. Он опять бьёт молнией. Я в ответ — ногой в живот. Апперкотом валю парня на землю и тут же обрушиваю на его голову мощнейший удар напитанного энергией кулака. Каска проламывается.

Бурдюков тем временем поверг одного противника и добивает второго. Кажется, помощь ему не нужна.

Трое, в том числе парень со сломанной рукой, пятятся к бронемашинам, ведя по нам беглый огонь. Хочу опять применить телекинез, но вдруг чувствую несколько ударов в спину и затылок. Оборачиваюсь — возле «Бульдога» стоят бойцы в чёрных силовых костюмах и тоже стреляют по мне. Якута и Журавлёва не вижу.

Размышлять здесь не о чем: к нам зашли в тыл. Трое бедолаг из первого отряда уже не опасны, а вот эти — совсем другое дело.

Силой мысли отбрасываю двоих. Третьего не получается сдвинуть ни на метр. Срываюсь с места и бегу к нему, не обращая внимания на постоянные попадания и не прекращая попыток применить телекинез.

Передо мной вспыхивает пламя, языки огня охватывают мои руки и ноги. Среди них что, пирокинетик? Впрочем, какая разница? Даже не чувствую, что горю, только глаза щиплет.

Солдат, владеющий телекинезом, резко отлетает к борту кузова. Мне удалось преодолеть его противодействие. С разбега сбиваю с ног защитника, стоящего рядом. Удар кулака сминает ему шлем. Вскакиваю, и вдруг вспышки боли обжигают руку, грудь, голень на левой ноге. По мне продолжают стрелять. Сильный удар в голову — и я оказываюсь на земле. Направляю ещё больше энергии в корпус, чтобы укрепить защиту, однако боль не предвещает ничего хорошего. Это значит, силы на исходе.

Внимание противников отвлекает Бурдюков. Он тоже здесь. Опять кого-то отшвыривает телекинезом, и начинает рубить ближайшего к нему солдата. Не вставая с земли, я дистанционно поднимаю ещё одного и сдавливаю ему голову. Он хватается за шлем, кричит, но через несколько секунд каска трескается, и парень безвольно виснет в воздухе.

Тем временем Бурдюкову зарубает того, с кем дрался, и бросается к следующему, но падает, словно от сильного удара. Я же встаю, наконец, на ноги, подвешиваю в воздухе ещё двух солдат, поднимаю с земли выпавшую из чьих-то рук винтовку и стреляю по оставшимся трём. Те пятятся, стреляя в ответ, а потом просто бросаются наутёк.

Из-под масок подвешенных солдат доносятся душераздирающие вопли. Я сдавливаю головы сразу двум людям, удерживаю их силой мысли в метре над землёй. Что-то внутри говорит, надо остановиться. Всё равно отряд отступил, мы победили. Но какая-то часть меня не даёт это сделать. Слышится хруст пластика и костей. Вначале один солдат затихает, затем второй.

Когда обмякшие тела падают на землю, отступающие оказываются уже около броневиков. Запрыгивают на один из них, тот разворачивается на месте и, выпустив на прощание облако выхлопов, мчится прочь.

На моих доспехах нет живого места. Лишившиеся заряда пластины порваны в клочья, а на груди зияет дыра. От всего этого идёт дымок, словно я только что из костра вылез. В нос бьёт вонь горелого пластика.

Бой не обошёлся для меня без последствий. Грудь саднит, на левую ногу больно наступить, глаза заливает кровь. Срываю маску, мои пальцы нащупывают на лбу рану. Левое плечо болит и кровоточит. Не знаю, насколько серьёзны ранения, но как минимум, приятного мало.

А вокруг трупы, много трупов…

Едва касаясь повреждённой ногой земли и морщась от боли при каждом шаге, добираюсь до Бурдюкова. Он лежит, прижав руку к груди.

— Ты как? — спрашиваю.

Бур поднял маску, на губах его алела кровь.

— Бывало и лучше, — он закашлялся, харкая кровавыми брызгами. — Что с парнями? Посмотри.

— Сейчас проверю. Надо выбираться отсюда. Сможешь идти?

— Издеваешься? Лёгкое пробито, кажется. И нога… посмотри, что с ногой.

— Херня, сейчас жгут затяну. С лёгким тоже попробую что-нибудь сделать, я тебе не медик. Регенерация есть?

— Ага, пятёрка.

— Сойдёт. Потихоньку затянется.

Хоть мы и имели высокие уровни, но полевые аптечки всё равно с собой таскали и краткий курс тактической медицины проходили. Ранения импульсом иногда могло оказаться легче пулевого, а иногда тяжелее. Оно считалось «чистым», ведь в рану не попадали чужеродные элементы. С другой стороны, сильный импульс мог вызвать весьма обширные внутренние повреждения.

Я достал из подсумка напитанный энергией стальной жгут и закрутил на бедре Бурдюкова выше раны. У меня тоже бежала кровь, но я только лоб вытирал, чтобы в глаз на затекало. Чувствовалась небольшая слабость, но не более того. Разобравшись с ногой прапорщика, налепил ему на грудь специальный пластырь. Пришлось, конечно, повозиться. Теоретически всё было просто, один раз я даже делал это на учениях, но когда из человека хлещет кровь, ощущения совсем другие.

Как выбираться отсюда, я плохо представлял. Котелок не варил. До границы километров десять, до школы — ещё больше. Если только случайно нас кто-нибудь найдёт. Но кто? Военные? Так они нас пытались убить. Впрочем, эти мысли шли фоном, не доставляя никакого беспокойства. Их затмевали боль и состояние лёгкой эйфории. Мы отбили нападение, с остальным уж разберёмся как-нибудь. Мы выжили, хотя, кажется, и не все…

Доспехи у наших парней и у тех, кто напал на нас, были одной модели, отличались только нашивки на плечах.

Журавлёв лежал на спине, раскинув руки. Его шлем был сильно повреждён, вокруг на земле краснели алые брызги, в доспехах виднелись отверстия. Я поднял маску, приложил пальцы к шее. Пульс прощупывался, хотя рана на голове выглядела неприятно.

А вот Якуту совсем не повезло. Мне кое-как удалось стянуть с него маску. Половина лица превратилась в фарш. Ударно-волновой импульс вошёл под глазом, раздробив скулу. На всякий случай я приложил пальцы к шее и запястью. Естественно, пульс отсутствовал. Якут был самым слабым из нас, имел всего лишь семнадцатый уровень, а Журавлёва, кажется — двадцатый.

Я приложил руку к лицу Якута, и остатки энергии мёртвого тела потекли в меня. Я поглощал энергию и думал о том, что вот лежит человек, с которым мы дружили уже год с лишним. И теперь его нет. Больше не увижу его в спортзале, не обменяюсь с ним шутками, не поболтаю о том, о сём. Это казалось… странным.

Затем я подошёл к другому трупу. Стянул с него маску и треснувший шлем. Несмотря на изрядно деформированную, сдавленную голову, сразу узнал это лицо. Передо мной лежал унтер-офицер Голенищев. Левый глаз его закрывала повязка — последствие нашей предыдущей драки. Я давно не видел Голенищева. Не думал, что его перевели служить на периметр.

— Бур, — позвал я прапорщика. — Я понял, кто они.

— Кто? — слабо отозвался Бурдюков.

— «Филины».

— Почему так решил?

— Тут Голенищев.

— Да ладно!

— Да вот он лежит, мудак одноглазый.

— Вот же суки… Козлов нас сдал.

— Думаешь?

— Ага… Что с парнями?

— Якут мёртв. Жура ещё жив. Пульс прощупывается.

— Суки…

— Им это с рук не сойдёт… Уже не сошло, — я приложил ладонь к лицу Голенищева и стал вытягивать энергию.

Сила возвращалась, и даже боль стала как будто ослабевать. Наверное, работала регенерация, или поступающая энергия заглушила ощущения тела.

Поглотив энергию своего давнего недруга, я, прихрамывая, направился к следующему. Случившееся, без сомнения, было большой трагедией, но иной внутри меня хотел жрать. На поле боя осталось очень много пищи.

А потом надо было придумать, как связаться со штабом. В поле остались два броневика, в каждом имелись рации, частоту Бурдюков, вроде как, помнил…

Я, Бурдюков и Козлов стояли в кабинете директора. Меншиков сидел за столом, откинувшись в своём высоком кресле и сверлил нас угрюмым взглядом. Он был зол из-за случившегося, и как только мы немного поправились, вызвал всех троих к себе на ковёр.

У нас с Бурдюковым ранения оказались нетяжёлыми, и благодаря регенерации за два дня всё худо-бедно затянулось и срослось, даже моя трещина в ребре и дырка в лёгком у лидера нашего клана. У Журавлёва дела обстояли хуже: он до сих пор находился в коме. Якута же упаковали в гроб и отправили семье. Погиб при исполнении служебных обязанностей — так гласила официальная формулировка. К сожалению, в этих краях такое случалось не в первый раз.

Бурдюков мрачно косился на Козлова. Мы были уверены, что лидер «филинов» сообщил своим друзьям с базы о нашей поездке, и те устроили засаду. Голенищев давно со мной хотел поквитаться, да и другие члены банды считали меня кровным врагом. Однако Козлов всё отрицал, хотя никакого сочувствия к погибшим не демонстрировал. Я не верил ни единому слову этой хитрожопой сволочи, но доказать обратное никто не мог.

И всё же даже в столь трагичной ситуации нашлась позитивная сторона: из убитых противников я вытянул две тысячи пятьсот с лишним единиц энергии. Теперь в меню индивидуального контролера в строчке общего показателя энергии красовалось число 44774.

— Доездились, добрые молодцы? — Меншиков не отрывал от нас своего грозного взгляда. — Сколько людей уже погибло из-за вашей глупой вражды и сколько ещё погибнет? Ладно, если чужаки нападают, но ведь свои же! В одной части служили! И друг другу головы ломаете.

— Ваше превосходительство, позвольте обратиться, — вставил Козлов.

— Достаточно. Наслушался уже вашей болтовни.

— Ни я, ни кто-либо из моих курсантов не участвовал в нападении, — продолжал Козлов. — Поэтому ваши обвинения беспочвенны…

— А ну молчать, коли слова не давал! — рявкнул Меншиков. — Может, твои прохиндеи и не участвовали, только вот всё равно вы оба виноваты. Стравливали ребят, вражду сеяли, вот и получили теперь. Развели тут… бойцовский клуб.

Меншиков окинул нас суровым взглядом, мы молча потупились.

— Виновные наказаны, — произнёс директор более спокойным тоном. — Они во всём сознались и пойдут под трибунал. Скажите спасибо командующему Одинцовской части. Разобрался, хотя ему тоже голову пытались морочить. А я принял вот какое решение. Отныне все тайные кланы, общества и прочие вольные сборища запрещены. Услышу ещё раз про ваши сходки, будете наказаны вплоть до понижения в звании. Или ещё лучше, переведу вас по разным частям, чтобы не встречались больше никогда — будете знать. Ну а вся деятельность отныне будет подчиняться мне. Организуем комитет по боксу, который займётся состязаниями, и группа для, так сказать, неофициальных выездов. И состав будет утверждаться лично мной. Если есть желание, можете попроситься добровольцами — я рассмотрю ваши кандидатуры, но таких вольностей, как прежде, больше терпеть не стану. Хватит с меня этих глупостей. Всё ясно?

— Так точно, ваше превосходительство, — ответили мы хором.

— Вы двое — свободны, ты, Столетов, останься.

Вот и всё. Столько лет существовали клан Дракона и клан Филина, и как я понял, не только здесь, но и на военных базах поблизости, куда направляли курсантов из нашей школы, а теперь их история закончилась. Не знаю, почему Меншиков не запретил их раньше, возможно, не хотел ссориться с кем-то из офицеров, покровительствующих кланам, но терпению его пришёл конец, и он решил разобраться с данной проблемой раз и навсегда.

— Ну что, Кирилл, как самочувствие? Поправился уже? — спросил Меншиков, когда мы остались наедине, и не дожидаясь ответа, продолжил. — Дело у меня к тебе. По сколько, говоришь, продаёшь кристаллы?

— По семь рублей, ваше превосходительство.

— Своим? Агентам?

— Так точно, им самим.

— Значит, ты будешь у нас теперь посредником. Что скажешь?

Я на секунду задумался. Надо мне оно или нет? По идее, дело выгодное.

— Что я с этого буду иметь?

— А мне почём знать? Сам решай. Я себе буду брать двадцать процентов, ты тоже бери… рубль-полтора, я не знаю. Сколько считаешь нужным? Остальное ребятам, кто ездит.

Определённо, выгодное предложение. Интересно, почему Меншиков обратился именно ко мне? Раньше эти вопросы, кажется, решал Веселовский, а он погиб и стало некому, а может быть, директор захотел всю схему под себя перестроить, чтоб меньше посредников и больше прибыли. В любом случае, расспрашивать я не стал.

— Я буду по рублю брать, — сказал я.

— Дело твоё. Когда поедешь продавать то, что вы с парнями набрали?

— Завтра или послезавтра после уроков.

— Ладно. Как я и сказал, деньги — в конверте секретарю. А по поводу случившегося… чтоб никакой мести, ты понял меня, Кирилл?

— Ваше превосходительство, Якут отмщён. Людей погибло достаточно. Я не намерен мстить. Обещаю.

— Добро. Тогда на этом всё.

В пятницу после уроков я отправился на Осиновую шестнадцать и оттуда позвонил Марине. Она приехала быстро. Пока мы измеряли кристаллы, сидя за столом в пристройке, я рассказал о происшествии и попросил новый вездеход взамен «Бульдога» превратившегося в груду металлолома. В тот же день забежал в салон связи и купил мобильник, поскольку старый во время перестрелки не выжил, а так же обналичил в банке нужную сумму, которую тем же вечером в конверте отнёс в директорскую приёмную.

Мы с Бурдюковым решили, что будет справедливо, если добычу покойного Якута разделим между выжившими: две части — нам, одна — Журавлёву. Мы надеялись, он очнётся. Таким образом, вылазка в Новоегорьевский лес принесла мне в общей сложности тысячу шестьсот рублей.

В субботу я ездил на учения в составе боевой группы, а в воскресенье отдыхал вместе с Соней в Москве. Из-за моего ранения поездку к источнику Марина перенесла. Посетить очередное место силы нам предстояло лишь через неделю.