Исаакиевский собор

РУССКИЕ МАСТЕРА - СТРОИТЕЛИ СОБОРА

Более 400 тысяч человек в разное время были вовлечены в гигантский водоворот стройки. Здесь работали прославленные плотники из Костромы, знаменитые каменотесы из Архангельской, Олонецкой и Вологодской губерний, а также тысячи талантливых умельцев крепостных, стекавшихся в Петербург на заработки со всех концов России.

Рабочих нанимали через подрядчиков, с которыми заключали договоры на поставку рабочей силы. За каждого завербованного подрядчик получал определенную сумму: за плот-кика - 50 рублей, за рабочего для забивки свай - 40 рублей и т. д. Эти условия были выгодны и поставщикам, получавшим «за труд», и администрации, в полное распоряжение которой поступали первоклассные мастера. Каждый завербованный работник считался почти собственностью подрядчика или комиссии. В случае бегства его разыскивали и насильно возвращали обратно.

Рабочие были поставлены в жестокие условия. Например, в договоре петербургских купцов Тычинкина и Герчина, заключенном с комиссией на поставку рабочих-строителей, было записано: «Поставленным от нас каменотесам и кузнецам работать ежедневно, не исключая и праздничных дней, кроме воскресения, с утра до вечера, столько, сколько в каждое время действительно возможно». И рабочий день, начинавшийся в 4 часа утра, продолжался до 8 часов вечера. Осенью он несколько сокращался, зато летом, в белые петербургские ночи, он увеличивался до предела - и все за нищенское жалованье.

На строительстве применялся и труд малолетних. В рапорте комиссара Борушникевича комиссии указывалось, что «у Суханова при работе находятся мальчики, коих сила по возрасту и летам не соответствовала тягостям работы».

Лишенные возможности вести домашнее хозяйство, рабочие плохо питались, испытывали недостаток в одежде и обуви. Особенно это было мучительно для тех, кто работал в каменоломнях у подрядчиков Шихина и Суханова.

Не лучше было положение и с жильем. Рабочие жили в антисанитарных условиях. Рядом со стройкой стояли ряды казарм с земляными полами и трехъярусными нарами. В 1828 году экзекутор А. Евдаков доносил комиссий, что «от тесноты в казармах делается величайшая сырость, и от оной рабочие часто делаются больными, со стен, окошек, потолков происходит течь… рамы в окошках с места высадило, полы от мокроты все сгнили, а русские печи от частой топки повреждены».

О безопасности труда не было и речи. Несчастные случаи бывали нередки, особенно падение с высоких лесов. А повреждения, например, рук на ломках в карьере были обычным явлением. Даже «Северная пчела» писала об этом: «Какое необыкновенное терпение и стойкость должны иметь сии люди, чтобы выдержать такую тяжкую и единообразную работу. В особенности трудно тому, который держит рупаз (железный штырь) и от каждого удара молотом… чувствует в руках и… во всем теле содрогание. Сии последние часто оставляют работу, повреждая руки». Администрация, стремясь снять с себя ответственность за происшествия, объявляла их следствием «собственной неосторожности».

Созыв на работу. Литография с рисунка О. Монферрана.

Самой опасной и тяжелой работой на строительстве было золочение куполов. Несмотря на то что все операции производились под открытым небом, рабочие систематически подвергались вредному воздействию ядовитых ртутных паров. В книге Л. Н. Рахманова «Базиль» впечатляюще описаны последствия ртутного отравления. Герой ее Базиль попал на работу по золочению. За ужином он обратил внимание на то, что люди, сидящие рядом, все время отплевываются. Ночью, когда ему не спалось, он решил пройтись по казармам, и его глазам предстала такая картина:

Жилье рабочих на гранитных карьерах. Литография с рисунка О Монферрана.

«Отдельно от общих нар стоял топчан, и лежащий на нем человек был привязан к топчану веревками. Только благодаря веревкам он мог лежать на топчане - с такой силой его трясло. Стоило лишь развязать веревки, и человек скатился бы на пол.

Вид спящего был отвратителен. Из открытого рта вытекала слюна на бороду, распухший язык, как видно, не помещавшийся во рту, торчал меж распухших беззубых десен, зловонное дыхание отравляло воздух, мокрое от пота и от слюны лицо казалось зеленым под желтым светом, а может быть, и в самом деле было зеленым…

На несколько секунд дрожь затихала, затем начинала снова и снова подбрасывать тело, веревки врезывались в напрягшийся живот, голова и пятки стучали по топчану, а человек продолжал спать, и это было самое страшное; это значило, что такие припадки бывают с ним еженощно, утомление же от дня превозмогает все, и он спит, обезопасив себя лишь от падения».

Ртутное отравление постепенно и неизбежно приводило людей к гибели. Золочение куполов стоило жизни нескольким десяткам рабочих.

Тяжелое положение позолотчиков и рабочих других специальностей усугублялось жестокой системой полицейско-административного надзора. На строительстве осуществлялся строгий контроль за работающими. У главного архитектора были помощники, которые надзирали за рабочими. Каменных дел мастера, следившие за правильностью исполнения строительных работ, в свою очередь имели десятников, по одному на каждую сотню рабочих.

Для приемки материалов и хранения их комиссия назначала специального комиссара, его помощников и десятников. Надзор за строителями осуществлялся также через подрядчиков и их приказчиков, у которых было по нескольку десятников. Кроме этого, на строительстве имелась охрана, в которой служили отставные солдаты и унтер-офицеры. Но и этим дело не ограничивалось: существовал еще специальный военно-административный надзор. Ведавший им экзекутор по строению подчинялся непосредственно комиссии.

Бесправное положение рабочих приводило к безудержной эксплуатации со стороны подрядчиков и притеснениям со стороны администрации. Попытки добиться справедливости ни к чему не приводили. Прошения оставались без ответа, и более того, нередко «жалобщиков» еще и штрафовали. Все это являлось причиной многих протестов, порой принимавших характер стихийных бунтов. Особенно часто такие выступления происходили на гранитных ломках.

14 декабря 1825 года во время восстания декабристов на Сенатской площади строители Исаакиевского собора пытались поддержать восставших. Николай I так записал об этом в своем дневнике: «Выехал на площадь, желая осмотреть, не будет ли возможности, окружив толпу, принудить к сдаче… В это время сделали по мне залп… рабочие Исаакиевского собора начали кидать в нас поленьями. Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни. И тогда окруженные ею войска были бы в самом трудном положении». На следующий день на строительной площадке было обнаружено несколько трупов.

Попытки расследовать эти события оказались безуспешными - полицейские не могли добиться нужных им показаний. Прошли первые тревожные дни после восстания, и жизнь на строительстве вошла в обычное русло. Только режим стал еще жестче.

Но и в этих тяжелейших условиях строители собора сохраняли любовь к своему делу.

Монферран, много лет наблюдавший труд русских рабочих, высоко оценивал их талантливость и высокие моральные качества. «Русские рабочие, - писал он, - честны, мужественны и терпеливы. Одаренные необыкновенным умом… отличаются добротой и простодушием, кои очень располагают к ним… Смелые по природе, они особенно любят опасную работу. Искусные в своем ремесле, они часто оказываются виртуозами… исполняют самые сложные и трудные работы с удивительной точностью».

Тысячи безвестных мастеров своим искусством и трудом упорно воплощали замысел Монферрана.

На строительстве Исаакиевского собора. Литография с рисунка О. Монферрана.

Минуло более 100 лет со времени завершения постройки, но и поныне в прочности кладки стен и сводов, тщательности безукоризненно обработанных каменных деталей, лепных орнаментов, золоченой бронзы живет удивительное мастерство русских людей.

Из дошедших до наших дней имен мастеров, трудившихся на строительстве Исаакиевского собора, выделяется имя Максима Салина.

Необычно сложилась судьба этого талантливого художника-самородка. Крепостной крестьянин генерала Измайлова, помещика Рязанской губернии, он с ранних лет чувствовал призвание к резьбе по дереву и занимался ею первоначально самоучкой. С помощью фантазии и природного художественного чутья Салин создал великолепную модель здания православного храма с тринадцатью куполами. Через князя Волконского она была поднесена царю. Салина наградили пятьюстами рублями и по личному распоряжению царя дали «вольную». Генерал получил за своего крепостного от царя подарок - дорогую табакерку.

Модель Исаакиевского собора работы Максима Салина.

Салин поселился в Петербурге и был зачислен в Академию художеств. Преподаватели нашли в нем несомненные способности к архитектуре. Он занимался черчением, изучал формовальное искусство и, по выражению академического начальства, «проявил изрядные успехи по совершенным его летам». Однако обремененный заботами о содержании семьи и материальными затруднениями, он вынужден был оставить учение и по ходатайству президента Академии художеств Оленина определился в комиссию по строительству Исаакиевского собора в качестве смотрителя строительных работ.

Талантливый мастер проработал на строительстве 27 лет и кроме служебных обязанностей занимался резьбой по дереву. Монферран, знавший об удивительных способностях Салина, оказывал ему всемерную помощь. По его распоряжению специально для Салина были закуплены инструменты, необходимые для тонкой и кропотливой работы. Резчик трудился увлеченно, отдавая работе все свободное время. В 1835 году он окончил резную деревянную модель Исаакиевского собора, которая была подарена прусскому королю. За свою высокохудожественную работу Салин был возведен в звание неклассного свободного художника, что свидетельствовало о прочном официальном признании его таланта. Вскоре мастер приступил к изготовлению второй модели Исаакиевского собора и работал над ее созданием с 1835 по 1846 год.

Модель выполнена из липового дерева без применения гвоздей и клея в 1/166 натуральной величины здания. Это уникальное произведение точно воспроизводит внешний вид собора с его сложным архитектурным и скульптурным убранством. Монферран был очень доволен работой Салина и распорядился поставить модель в свой кабинет, где она была «весьма полезна во время производства строения». Модель очень ценил и сам автор, считая ее наиболее удачным своим произведением.

За одиннадцатилетнюю напряженную работу Салину ничего не заплатили. Сначала мастер и не просил о вознаграждении, но в 1853 году он был уволен со службы, а через год его разбил паралич. Исключительно тяжелое материальное положение и крайняя нужда заставили его обратиться с просьбой об уплате за модель. Только в 1861 году министр императорского двора после переговоров с царем велел выдать художнику 500 рублей серебром. Умер Салин, забытый всеми «благодетелями».

Выполненная им модель в конце XIX века находилась в собрании музея Академии художеств вместе с деревянной моделью Александровской колонны. В 1931 году она была передана в Государственный антирелигиозный музей, открытый в бывшем Исаакиевском соборе. Время сказалось на ее состоянии: многие детали скульптурного убранства отвалились, некоторые были утрачены. Кусочек липового дерева был отдан на анализ, который показал, что дерево сильно пересохло и вскоре может рассыпаться. Кроме того, оказалось, что модель в свое время для лучшей сохранности была пропитана драгоценным маслом миро (от греческого - благовонное масло). Это вещество употреблялось церковниками в особо торжественных случаях. Миро приготовляли в специальной печи из оливкового масла, белого виноградного вина и ароматических веществ, привозимых с Востока.

Реставраторы А. М. Кучумов и А. А. Дмитриев начали поиски этого вещества, которые долгое время оставались безрезультатными. Наконец в Александровском дворце города Пушкина в бывших покоях императрицы был найден сосуд с миро. В 1940 году модель была отреставрирована, и все детали снова пропитаны драгоценным составом. В настоящее время она экспонируется в музее и пользуется неизменным интересом у посетителей, поражая филигранной тонкостью исполнения и вызывая восхищение талантом русского мастера.