Искания

Был

  такой рубль

неразменный

      у мальчика:

купил он

  четыре мячика,

гармошку

  для губ,

себе ружье,

  сестре куклу,

полдюжины

  звонких труб,

сунул

  в карман руку,

а там

  опять рубль.

Зашел в магазин,

       истратил

на карандаши

       и тетради,

пошел

   на картину в клуб,

наелся конфет

       (полтинник за штук;

сунул

  в карман руку,

а там

  опять рубль.

Со мной

    такая ж история:

я

  счастья набрал

        до губ,

мне

   ничего не стоило

ловить его

    на бегу,

брать его

    с плеч,

снимать

    с глаз,

перебирать

     русыми прядями,

обнимать

   любое множество раз,

разговаривать с ним

          по радио!

Была елка,

  снег,

  хаживали

  гости.

Был пляж.

  Шел дождь.

  На ней был плащ,

и как мы

  за ней ухаживали!

Утром,

  часов в девять,

гордый –

  ее одевать! –

я не знал,

  что со счастьем делать

куда его девать?

И были

  губы – губы!

Глаза – глаза!

И вот я,

  мальчик глупый,

любви

  сказал!

– Не иди

  на убыль,

не кончайся,

  не мельчай,

будь нескончаемой

у плеча моего

  и ее плеча.

Плечо умерло.

      Губы у́мерли.

Похоронили глаза.

Погоревали,

     подумали,

вспомнили

  два раза́.

И сорвано

  много дней,

с листвой,

  в расчет,

в итог

  всех трауров по ней,

а я еще…

Я выдумал

   кучу игр,

раскрасил дверь

       под дуб,

заболел

    для забавы гриппом,

лечил

   здоровый зуб.

Уже вокруг

    другие

и дела

   и лица.

Другие бы мне

    в дорогие,–

а та –

  еще длится.

Наплачешься,

     навспоминаешься,

набродишься,

     находишься

по городу

    вдоль и наискось,

не знаешь,

    где находишься!

Дома

   на улице Горького

переместились.

      Мосты

распластались

      над Москвой-рекой,

места,

   где ходила ты,

другие совсем!

      Их нету!

Вернись ты

      на землю вновь –

нашла бы

    не ту планету,

но ту,

   что была,

       любовь…

Ровно такая,

     полностью та,

не утончилась,

       не окончилась!

И лучше б сердцу

       пустота,

покой,

   устойчивость!

Нет – есть!

     Всегда при мне.

           Со мной.

В душе

    несмытым почерком,

как неотступно –

      с летчиком

опасный

    шар земной.

Я сижу

   перед коньяком

угрюм,

   как ворон в парке.

Полная рюмка.

      Календарь.

Часы

   и «паркер».

Срываю

   в январе я

листок стенной тоски,

а снизу ему

     время

подкладывает листки.

Часы стучат,

      что делать

минутам утрат?

Целый год

     девять

утра.

Рюмку пью

     коньячную,

сколько ни пью,

      она

кажется

    бесконечною –

опять полна.

Опрокинул зубами,

        дна

не вижу,

    понял я –

опять она

полная.

А «паркер»,

     каким пишу –

чернил внутри

      с наперсток.

Пишу –

   дописать спешу,

чернил не хватает

         просто!

Перу б иссякнуть

       пора

от стольких

     строк отчаяния,

а всё

  бегут

     с пера

чернила

   нескончаемые.

Я курю,

   в доме

      дым,

не видно

   мебели.

Я уже

   по колено

      в пепле.

Дом

  стал седым.

Потолок

   седым затянулся.

А папироса –

     как была,

затянулся –

     опять цела.

Свет погашу –

      не гаснет!

Сломал часы –

      стучат!

Кричу: –

   Кончайтесь насмерть!

Уйди,

    табачный чад!

Закрыл глаза –

       мерцает

сквозь веки

    в жизнь

        дыра!

Весь год сорвал! –

       Конца нет

листкам календаря.

Так к мальчику

      рубль пригрелся –

вот же он!

     Не кончается!

Покупок гора

      качается:

трубы,

    гармошки,

         рельсы.

Вещей уже

     больше нету,

охоты нет

    к вещам.

А надо –

    монету

в кармане

      таща,

думать о ней,

     жить для нее:

это ж рубль,

     это ж мое!

По сказке –

    мальчик юркнул

в соседний дом

и скинул куртку

с карманом

     и рублем.

Руки сжал,

домой побежал,

остановился,

      пятится:

к мальчику –

      рубль,

серебрян и кругл,

катится,

   катится,

        катится…