Нельзя вернуть четыре вещи в жизни: камень, если он брошен; слово, если оно сказано; случай, если он упущен; время, которое вышло.
Анжелика с трудом разлепила веки, сфокусировав взгляд на встревоженном лице матери, склонившемся над ней. Сначала ей показалось, что это сон, но почувствовав тепло родных рук, всхлипнула от нахлынувших эмоций, ведь на большее способна не была.
Все тело онемело. Ни одна конечность не слушалась. Даже голову повернуть трудно — шея начинает ныть.
— Мама? Ты здесь? Это не фантазия? — прохрипела Анжелика и не узнала собственного голоса, а горло тут же начало драть. Захотелось пить… Пить много и безостановочно!
— Доченька, моя радость, я так волновалась за тебя, — Слезы хлынули из глаз женщины. — Слава Богу, ты очнулась! Я чуть с ума не сошла!
— Воды, — попросила Анжелика, и мать аккуратно приобняла девушку за плечи, помогая приподняться, и приставила стакан к ее пересохшим губам. Анжелика начала жадно пить периодически откашливаясь.
— Что со мной? — устало откинулась Анжелика на подушки, отметив черные круги под глазами матери и усталый вид. Неужели она так долго не приходила в себя, пропустив большие перемены?
— Ты простыла, — ответила ей Катерина, присаживаясь в кушетку напротив, и заботливо поправила грозившее упасть на пол одеяло. — У тебя был жар, сильный кашель, и врачи опасались, что это пневмония.
— Мама, а он?. -Анжелика запнулась, так как детальные воспоминания врезались в память. Последнее, что она видела в тот роковой день перед тем, как упасть в обморок, были голубые глаза, отражавшие неподдельную боль, звавшие ее окунуться вновь в их бездну.
А во сне он отдалялся от нее, игнорируя крики и слезы, уходя в туман и неизвестность. Он исчез… Но она до сих пор слышала, как он что-то тихо говорил ей, хотя смысл слов оставался загадкой.
Или, может, это тоже очередной бред? Она не исключала, что во время лихорадки ей померещился его бархатный голос. Просто бред…
— Он? — сначала не поняла Катерина, а потом нехотя проговорила: — Ты о профессоре Лароше? Я не знаю, где он… После того, как он прооперировал майора Девуа, он уехал. Я слышала, что его в Швейцарии ждет жена.
— Поехал к ней? — недоверчиво переспросила Анжелика, прикусив нижнюю губу в попытке сдержать рвущиеся наружу рыдания.
— Конечно, а ты что думала? — покачала головой женщина — Между мужем и женой бывают ссоры и недомолвки, а у мужчин заведено так, что поскандалив с одной, стресс снимают с другой. Лика, тот, кто был неверен жене, никогда не будет честен в иных отношениях.
Из глаз непроизвольно потекли слезы, и Анжелика заплакала. Она закрыла лицо руками и, не слушая мать, рыдала, принимая всю суть произошедшего.
Она обязана подчиняться матери сейчас, когда ее жизнь полностью разбита, а вера преданна ставшим за короткий период самым дорогим человеком.
Она обязана осознать то, что принцы бывают только в сказках, а в реальности следует слушать разум, выбирая партнера.
Она обязана вычеркнуть навсегда того, кто причинил ей одну лишь боль, похоронить созданный воображением мир.
Ей просто следует стать реалисткой, переставая быть глупым романтиком.
— Лика, не впадай в истерику, — поглаживая волосы дочери, взмолилась Катерина, не в силах наблюдать, как страдает единственная дочь, которую она любила безумно, жертвуя ради нее многим. Она хотела видеть улыбчивую и радостную Лику, а не девушку, повторившую ее собственную ошибку, отдавшись любви настолько, что теперь не может без нее. — Он недостоин твоих слез.
— Мама, он тоже так говорил, — захныкала Анжелика. — Тогда почему я плачу, если он не заслуживает? Почему боль не проходит, а только усиливается? Почему, мам?
— Пройдет, — многозначительно ответила Катерина. — Время затягивает любые раны, оставляя лишь шрамы, но если ты не будешь на них обращать внимание, ты не вспомнишь, откуда они появились, что было причиной.
— Все кончено… — она сказала это больше для себя, чем для матери. Где глубоко в ее сердце, гораздо глубже той части, что была поражена болью предательства, все еще жила крохотная искра надежды на то, что их любовь все же была реальной и истинной. Как те поцелуи, которыми он одаривал ее, доставляя неземное удовольствие…
Однако она никогда не признается в этом, потому что мечты разбились, разлетевшись на мелкие осколки, и их невозможно собрать заново.
— А где Сандер? — внезапно осенило Анжелику, и на мгновение задумавшись, Катерина спокойно ответила:
— Его самочувствие стабилизировалось, поэтому он сейчас в обычной палате… Я была у него, правда, он пока не пришел в себя.
— Я должна убедиться, что он в порядке, — решительно заявила Анжелика, слишком резко встав с кровати, от чего голова закружилась, и мать со страхом поддержала ее, обняв за талию.
— Позже мы вместе пойдем, Лика. Тебе лучше отдохнуть и набраться сил.
— Нет, сначала я увижу Сандера, — упрямо настаивала она, и Катерина тяжело вздохнула. Вот в этом вся Анжелика: если чего-то захочет, то даже небеса не станут препятствием ей, хотя ничего плохого, с одной стороны, нет. Для того, чтобы достичь своей цели, нельзя пасовать перед трудностями, тем не менее именно эта настойчивость привела Анжелику к возникшей драме. Если бы она не пошла наперекор матери, то не познала горький вкус предательства.
А Александер Девуа достаточно привлекательный парень, благородный, самоотверженный, ведь рисковал собственной жизнью ради ее дочери. Выполнял ли он долг или в его сердце поселилась любовь, Катерина не знала, но возражений по поводу второго варианта не имела.
В конце концов, ее дочь очень молода, а из-за одной ошибки замыкаться навсегда в себе — это неправильно и недопустимо. Рано делать поспешные выводы насчет майора Девуа, тем не менее не упускать тот момент, что Лике, похоже, он тоже не безразличен, не следует.
Может, как друг?..
Он лежал на больничной койке, укрытый снизу легким одеялом. Палата была маленькая, но комфортная. Белые стены, стоящая поперек комнаты единственная кровать, маленький шкафчик в углу, большое окно с бежевыми занавесками.
Его грудь была туго перебинтована, но бурые пятна на повязках свидетельствовали о том, что рана все ещё кровила.
А рядом стоял полненький старичок в белом халате, заполняющий бумаги, периодически бросая взгляды на аппарат, к которому подключен Александер.
— Доктор? — неуверенно окликнула его девушка, и мужчина поднял голову, улыбаясь и поправляя очки.
— Вы его невеста? — поинтересовался старичок, легонько сжав ее ладонь в приветственном жесте. — Я Жан — Федерико Альмо, лечащий врач вашего жениха. Состояние его не критическое, но оставляет желать лучшего, тем не менее операция, как заверил профессор Ларош, прошла довольно успешна, только вот…
— Договаривайте, доктор, — взволнованно попросила Анжелика, призывая всю выдержку, чтобы не реагировать на имя, принесшее столько бед ей.
— Какое-то время он не сможет двигать левой рукой, — снисходительно посмотрел на лежащего парня Жан — Федерико. — Пуля прошла чуть выше сердца, действительно чудо, что она застряла в нервных окончаниях левого плеча. Выражаясь проще, его рука парализована.
— Боже! — прикрыла рот рукой Лика, едва не вскрикнув от ужаса. Она боялась представить, что будет после того, как Сандеру станет известно… Вряд ли он смириться с подобной участью калеки…
— Неужели ничего нельзя сделать? — встревожилась Анжелика, надеясь, что найдется выход из сложной ситуации, в которой оказался Сандер.
— Не знаю, — честно ответил старичок. — Понимаете, мы, врачи, бессильны перед временем, то есть уже завтра он может, как и прежде, работать левой рукой, а возможно и нет… Неделя, месяц или год — мы не знаем, но с ним будут заниматься лучшие физиотерапевты, ведь так пожелал Жиральд Ларош. Кстати, месье Девуа очень повезло с невестой.
— Невестой? — недоуменно приподняла бровь, и через несколько секунд до Анжелики дошло, что имеет в виду доктор. — Нет, я не его…
— Мне пора, — поторопился доктор, мельком глянув на наручные часы. — У меня еще вечерний обход, поэтому надо спешить. Я завтра утром еще зайду. Всего доброго!
— Подождите! — неожиданно воскликнула Анжелика и сама удивилась своему порыву, но отступать поздно. — Доктор, а кто… оперировал Сандера? Я имею в виду, где этот хирург?
— Я же сказал, что Жиральд Ларош провел операцию, — удивился он. — А куда он делся после всего, я не знаю. Наверное, отлучился по семейным делам или взял отпуск… Простите!
Анжелика сделала несколько шагов назад и рухнула на ближайший стул, прикрыв лицо руками.
Она не знала, что любовь убивает, может ставить на колени, а еще, что она разрывает души без сожаления. Любовь далеко не сказочное чувство, и те, кто считают так, всего лишь попали в коварно расставленные сети ее.
Он судьбу уничтожил Анжелики, но понять она не может до сих пор… За что? Почему именно она должна испить чашу горьких страданий?
Она ведь настолько слепо верила ему и безумно так любила, что боль от предательства рвала ее изнутри.
Отныне, все пойдет иначе…
Анжелика вытерла подступившие слезы и осторожно дотронулась пальцами до небритой щеки майора. А что он тогда пытался ей сказать? Помнит ли он то, что едва не признался ей в любви или это просто бред? Анжелика желала склоняться ко второму, потому что терять еще и друга уж слишком сильное потрясение.
Она больше никому не позволит стать частью ее жизни.
Тёмная и душная комната для допросов была наполнена горьким на вкус дымом крепких сигарет, что курил пару часов назад следователь. Маленькая тусклая лампочка в абажуре — единственный источник грязно-оранжевого света. Серая краска на стенах, в углах под самым потолком, покрылась маленькими паутинками трещин.
Жиральд брезгливо поморщился от предложенной сигареты и вздохнул, уставившись в одну точку, не обращая внимание на сидящего напротив светловолосого мужчину в форме, который, в свою очередь, не сводил любопытного взгляда с Жиральда.
— Вы не курите? — совсем не по делу поинтересовался следователь Клайв Лесби, мысленно продумывая, с чего начать. Не каждый день преступники сами приходили к нему с желанием сдаться, тем более столь уважаемый и известный профессор, утверждающий, что он — Повелитель.
— Нет, не курю, — короткий и немного резкий ответ заставил Клайва инстинктивно повести плечом, а следующие слова выронить сигарету:
— И вам я не советую курить. Рак легких в восьмидесяти пяти процентов случаев возникает из-за пагубного пристрастия к табаку и никотину.
— Ладно, приступим к тому, с чего следовало начать, — вернулся к теме следователь, однако пачку с сигаретами отодвинул подальше. — Месье Ларош, вы берете на себя ответственность за сказанное?
— Безусловно, — кивнул Жиральд, не смотря на сидящего напротив мужчину. — Ко мне часто приходили пациенты с таким диагнозом, вызванным дурной привычкой, как курение, хотя последнее, это скорее, психическое расстройство. Когда человек нервничает, чем-то недоволен, переживает, он обязательно закурит, считая, что так можно снять стресс. Вы волнуетесь?
— Я… — запнулся Клайв, прежде чем откашляться. Создавалось впечатление, что допрашивают именно его, а не он задает вопросы, что совсем не пришлось по вкусу следователю, особенно то, как верно Жиральд Ларош догадался о стрессе. Каждый день он ругался с беременной женой по любому пустяку, а спасительная сигарета помогала расслабиться. Может, правда, надо бросать привычку?
— Вы утверждаете, что вы есть Повелитель? — переспросил Клайв, следя за реакцией мужчины, но тот продолжал неподвижно сидеть и смотреть на стену так заинтересованно, словно перед ним развернулся американский боевик.
— Это не утверждение, а признание, — твердо ответил Жиральд. — Человек, который играет с законом и создает вам проблемы, сейчас перед вами. Это не утверждение, а чистая правда, как и то, что черное никогда не станет белым.
— Речь идет о серьезных вещах, — не унимался следователь, так как ему очень трудно было поверить, что известный профессор совершал опасные и противозаконные дела, хотя вытаскивал с того света многих людей, в том числе и некоторых друзей Клайва.
И когда Жиральд Ларош посмотрел на него, то следователь застыл, пораженный стеклянным и равнодушным взглядом, словно ничего не происходило, а в тюрьму может угодить другой человек. В голубых бездонных глазах не видно ни капельки страха, сожаления, обреченности, только пугающая пустота.
— Не нужно сомнений, — хладнокровно произнес Жиральд. — Если я пришел к вам, то это очевидно, что неспроста. Вам следует принять надлежащие меры.
— Я сам знаю, что делать, — слегка раздраженно бросил Клайв, ведь коснулись темы его работы, и он не терпел тех, кто указывает ему на недочеты, однако, похоже, Жиральд и не собирался делать замечание. Он пожал плечами и снова уставился на пустую стену.
— Итак, начинайте рассказывать все с самого начала, месье Ларош…