Искушение чародея

Владимир Аренев. Отчего люди

Мария Ясинская. Космический стюард

Сергей Пальцун. Охота на Белую смерть

Олег вышел из лагеря рано, едва только небо стало приобретать серый оттенок. По настоянию Марьяны он надел скафандр высокой защиты и хотел дойти до маяка за то недолгое время, пока спрятавшихся ночных тварей еще не сменили проснувшиеся дневные. И те и другие с упорством, достойным лучшего применения, бросались на белый скафандр, а Олег, хоть умом и понимал, что никакой опасности для него эти попытки не представляют, не мог до конца подавить выработанные в детстве рефлексы и пусть немного, но нервничал. Из-за этого, а также из-за ощущения неуклюжести и скованности движений Олег не любил ходить в скафандре, тем более что тех же детских навыков вполне хватало, чтобы справиться с любой из сухопутных опасностей, с которыми их экспедиция до сих пор сталкивалась на Форпосте. Но чутью жены он привык доверять безоговорочно, а Марьяна на этот раз была очень настойчива.

От маленькой бухточки у подножия безжизненных отвесных скал, где остался экспедиционный катер, до маяка было шесть километров, но ближе не позволяло садиться соглашение, заключенное в свое время с расой «юношей». «Юноши», названные так с легкой руки первого столкнувшегося с ними землянина доктора Павлыша, не возражали против проведения Землей исследований природы Форпоста. Но поставили условие, что аборигены, которых изучали сами «юноши», не должны сталкиваться с проявлениями земной техники. Скафандры составляли исключение, поскольку после вынужденного посещения Форпоста тем же Павлышем фигуры в белых скафандрах воспринимались аборигенами, как разновидность духов.

Олег шел вдоль берега по упругому влажному песку и, поглядывая на чернеющие слева кусты, думал, как было бы хорошо, если бы маяк перенесли до прилета их экспедиции. Например, когда разбирали потерпевший недалеко отсюда аварию «Компас» и монтировали из его частей базу землян на названном в честь погибшего корабля безжизненном скалистом острове в двухстах километрах от ближайшего берега. Но на «Сегеже» не было необходимого для переноса и настройки маяка оборудования, да и срочной необходимости в таком переносе тоже не было. А жаль, не пришлось бы теперь каждые десять местных суток топать пешком туда и обратно дюжину километров. Конечно, по земным меркам это не так уж часто, поскольку местные сутки длятся четверо земных, но все равно подготовка к каждому сеансу космической связи требовала нескольких часов — непродуктивная, с точки зрения Олега, трата времени. Марьяна и Маугли считали иначе. Они бы предпочли, чтобы путь от стоянки катера до маяка был раза в два больше, но, увы, больше таких укромных и не интересующих аборигенов бухточек в пределах пешей досягаемости не было.

«А ведь сегодня у нас юбилей! — подумал Олег. — Десятый сеанс связи с Землей. Надо будет вечером отметить — четыреста дней потратили не зря. Вот только главная задача…»

Из кустов на Олега бросился полуденный ктырь с явно сбитым суточным циклом. Олег отмахнулся, переломив тварь пополам, и пошел быстрее, не отвлекаясь больше на посторонние мысли.

Олег просмотрел накопившиеся сообщения, отправил на Землю отчет и, потягивая сок, ждал подтверждения получения. По инструкции отчет следовало отправить в первую очередь, но Олег выгадывал время, чтобы просто посидеть в помещении маяка. На Земле об этом знали и смотрели сквозь пальцы как на проявление ностальгии. Так оно и было, только тосковал Олег не по земной траве и небесам, изображенным на висящем над пультом пейзаже, а по космосу. Он родился на борту космического исследовательского корабля «Полюс» и когда после шестнадцатилетнего перерыва вновь оказался в космосе, понял, что его родина именно здесь — среди бескрайней пустоты. Потом была Земля, десять лет учебы и путешествий, диплом инженера дальней космической связи, зачисление в команду «Магеллана» — и снова космос. О котором теперь напоминал лишь тесный кубик помещения маяка, похожий на корабельную рубку связи.

На пульте мигнул индикатор — пришло сообщение с Земли. Олег быстро пробежал его глазами — ничего особенного, подтверждение связи и пожелание успехов — и заторопился. Ностальгия ностальгией, но Марьяна наверняка уже начинает беспокоиться, особенно учитывая ее предчувствия.

Марьяну, в отличие от Олега, космос не манил совершенно. Там не было жизни, а Марьяна любила жизнь во всех ее проявлениях. Олегу порой казалось, что в принципе невозможно найти живое существо, отвратительное настолько, чтобы жена не смогла бы испытать к нему если не любовь, то хотя бы жалость и сочувствие. Потому-то Маугли и настаивал, чтобы институт биоформирования пригласил в экспедицию на Форпост именно ее. А заодно и Олега как технического руководителя экспедиции.

Маугли относился к космосу философски, как древние мореплаватели к океану, который не только отделял от чудесных дальних стран, но и соединял с ними. Исходив за пять лет всю Индию, где он окончательно отказался от имени Казимир, и осмотрев все основные земные достопримечательности, Маугли выполнил намеченный в детстве план, но всепоглощающая страсть к новому осталась неутоленной. И тогда он пришел в институт биоформирования, поскольку именно там людей готовили к исследованию обычно негостеприимных новооткрытых планет. Но стать биоформом Маугли не довелось — последствия полученных в детстве тяжелых ран делали биотрансформацию слишком опасной. Максимум, чего удалось добиться Маугли, пустив в ход все свое обаяние и умение убеждать, — это небольшой переделки, позволявшей ему дышать без маски в атмосферах с малым содержанием кислорода. Полноценным биоформом Маугли не стал, но в институте благодаря навыкам следопыта и охотника остался. Институту для совершенствования методик биоформирования требовались существа с уникальными свойствами, и кто-то должен был их выслеживать и ловить.

Олег содрогнулся при воспоминании об одном таком существе, вернее, существах, с которыми он познакомился в первую же вылазку с острова на побережье. Знакомство вышло незабываемым — все не закрытые одеждой места нестерпимо жгло почти целые местные сутки. Хорошо хоть лицо было закрыто кислородной маской, когда на дереве, под которым Олег присел отдохнуть, начали с характерным звуком лопаться плоды, выбрасывая облачка пыльцы. Маугли, воспользовавшись порывом ветра, отнесшего пыльцу в сторону, оттащил кричащего Олега от дерева, а Марьяна начала смывать пыльцу водой из фляги, но от этого стало только хуже. Пришлось лететь на базу — к диагносту. Тот определил, что опасности для жизни нет, а поражение носит паразитарный характер. Верхний слой кожи Олега оказался буквально нашпигован сотнями мельчайших существ, которые, к счастью, быстро погибали при стандартной антисептической обработке.

Убедившись, что Олегу больше ничего не грозит, Марьяна полетела назад на побережье — ближе познакомиться с пыхтой, как окрестил поразившее Олега дерево Маугли. Знакомство оказалось столь многообещающим, что определило основное направление исследований Марьяны на все время экспедиции.

Выяснилось, что облачка, которые пыхта выбрасывала в среднем каждые девять местных суток, состояли вовсе не из зернышек пыльцы, а из мельчайших крылатых существ, напоминающих земных мошек. Мякоть шарообразных плодов пыхты по структуре напоминала соты, в ячейках которых эти мошки и развивались. Созрев, они прогрызали себе путь во внутреннюю полость плода и накапливались там, питаясь мякотью и выделяя газ. Давление газа постепенно нарастало, и в какой-то момент, обычно на рассвете, когда солнце начинало греть остывшие за ночь плоды, те лопались, и освобожденные мошки разлетались в поисках нового пристанища. Полет в безветренную погоду был не очень долгим. Попав на какую-нибудь поверхность, мошки начинали искать, а если не находили, то выгрызали в ней норку, расширяющуюся в виде пузырька. Если поверхность оказывалась мягкой и влажной, это обычно удавалось, и мошки приступали к следующему этапу — заполнению пузырька питательными веществами. А когда пузырек, наконец, был полон, окукливались, или, правильнее сказать, осеменивались, и через некоторое время из этой куколки-семени вырастала новая пыхта.

Когда Олег дошел до основания мыса, солнце поднялось уже достаточно высоко, и росшая у самого поворота к бухте пыхтовая рощица запылила. Олега передернуло. «Не поминай черта, — подумал он и ускорил шаг. — Наверно, именно это Марьяна и предчувствовала».

Олег уже почти миновал рощицу, когда боковым зрением заметил что-то странное. Выброшенные пыхтами мошки, вместо того чтобы разлетаться, собирались во все уплотняющееся облако. И от этого облака исходило усиливающееся ощущение угрозы. Олег остановился, достал камеру, чтобы снять странное явление, и тут облако, поколыхавшись, начало двигаться в его сторону. Олег отказывался верить своим глазам, но к нему медленно и неуклюже, вспучиваясь в разные стороны щупальцами, приближалась главная цель экспедиции — Белая смерть.

Первым из землян с Белой смертью столкнулся доктор Павлыш. Доктор едва не стал ее жертвой, но в конечном итоге уничтожил чудовище. Он же предположил, что поглощающее всех встреченных живых существ аморфное белое образование размером со слона создано «юношами», чтобы не позволять аборигенам покидать долину, где «юноши» проводили свой эксперимент по ускорению эволюции общества. Однако во время переговоров капитана прибывшей за Павлышем «Сегежи» с проводившим эксперимент «юношей» выяснилось, что экспериментаторы не создавали Белую смерть, хотя и использовали ее в своих целях. Она появилась у входа в долину при его предшественнике, а до того «юноши» прекрасно контролировали племя без нее. Правда, теперь, когда Белая смерть уничтожена, а аборигены узнали, что из долины есть выход, над экспериментом нависла угроза срыва. Впрочем, как заметил «юноша», вид не может состоять из одной особи, а значит, освободившуюся территорию вскоре займет новая Белая смерть.

После переговоров земляне дополнительно завалили вход в долину и при помощи геологических лазеров сделали наружный склон завала практически вертикальным — чтобы Белая смерть не могла проникнуть в долину. Кроме того, в пещере у подножия завала был оставлен робот-разведчик, который должен был в случае появления новой Белой смерти уничтожить ее. Робот мог получать указания от «юноши» и отправлял донесения обо всем происходящем на маяк, откуда они передавались дальше — на Землю.

Из донесений выяснилось, что «юноша» был прав — Белая смерть периодически вновь появлялась у перекрытого входа в долину, и «юноша» даже придумал связанный с нею ритуал. Всякий мужчина, претендовавший на какую-либо особую роль в племени, должен был доказать, что достоин ее, заманив Белую смерть к пещере, в которой прятался робот. Если это удавалось, Огненный дух, как назвали робота аборигены, не выходя из пещеры, сжигал чудовище лазерным лучом на глазах у наблюдающих за обрядом доверенных воинов, и претендент получал желаемое. Если же претендентов не было и в ближайшее время не предвиделось, робот просто уничтожал Белую смерть, как только обнаруживал.

Олег инстинктивно вытащил из кармана скафандра лучевой пистолет, но стрелять не стал. Белую смерть — совершенно уникальную форму жизни — нужно было поймать и доставить в институт биоформирования живьем. А поскольку за год поисков по всему побережью это была первая встреченная особь, ее ценность многократно возрастала.

Олег спрятал пистолет и вызвал по рации Маугли. Тот не отвечал. Марьяна тоже. Ничего странного в этом не было — и Маугли, и Марьяна постоянно «забывали» брать рации, а если по прямому приказу Олега все-таки вынуждены были их взять, «забывали» включить. О скафандрах и речи не шло. Маугли объяснял свою «забывчивость» просто: следопыту и охотнику совершенно не нужен ни лишний вес, ни внезапный шум. Марьяна с ним не соглашалась, поддерживая Олега в том, что безопасность члена экспедиции гораздо важнее успешной охоты. Но сама при этом отказывалась брать с собой какие-либо электронные устройства, говоря, что, во-первых, электронные приборы мешают ей устанавливать контакт с изучаемыми животными и растениями, а во-вторых, она, в отличие от Маугли, ведет исследования в хорошо изученных местах, где ей ничего не угрожает.

«В хорошо изученных местах…» — Олег вспомнил, что Марьяна сегодня собиралась сходить к растущим неподалеку от бухты пыхтам. И если там случится то же, что и здесь… Олег повернулся к Белой смерти спиной и побежал в сторону стоянки. Чудовище некоторое время пыталось его догнать, но безнадежно отстало и повернуло назад к рощице.

Пробежав километра два, Олег понял, что еще немного и желание отвинтить шлем станет непреодолимым. Скафандр не был рассчитан на бег и не справлялся с подачей необходимого количества воздуха. Немного отдышавшись, Олег пошел дальше максимально быстрым шагом, убеждая себя, что молодая Белая смерть, похоже, создание медлительное и в случае чего Марьяна легко от нее убежит. А если чудовище наткнется на Маугли, то неизвестно кому понадобится убегать.

До пыхт Олег не дошел. Еще издалека он увидел идущую навстречу Марьяну и, судя по тому, как она издалека радостно помахала Олегу, а потом развела руки, показывая размер добычи, у нее все было в порядке. Олег выкрутил на максимум усиление динамиков скафандра и крикнул:

— Где Маугли?!!

Марьяна махнула рукой в сторону бухты, и Олег, наконец, смог вздохнуть с облегчением.

В бухте Маугли не оказалось. На переднем сиденье катера лежала записка: «Ушел на охоту. Не ищите». Олег порадовался, что не успел рассказать жене про Белую смерть, иначе Марьяна точно бросилась бы на поиски. А отыскать Маугли, который не хочет, чтобы его искали, не проще, чем пресловутый след рыбы в воде и змеи на камне. Но почему Маугли счел нужным написать, что его не надо искать? Полагал, что такое желание может у них возникнуть? Олег отогнал несвоевременные мысли, сунул записку в карман и спросил Марьяну, как там поживают его «любимые» пыхты.

Пыхты поживали прекрасно, а Марьяне так вообще очень повезло — она пришла как раз вовремя, чтобы успеть собрать всю пыльцу в пневмоловушки и надолго обеспечить себя материалом для исследований.

— А ты, Олежка, что-то скрываешь, — неожиданно закончила Марьяна и выжидающе посмотрела на мужа.

Пришлось рассказать ей про Белую смерть. Марьяна, как и полагал Олег, тут же потребовала лететь на поиски.

— Ты же знаешь, что по договору с «юношами» мы не можем летать в том районе, — возразил Олег.

— Ну и пусть, мы потом им все объясним!

— Что мы ловим Белую смерть, которую сами же просили уничтожать?

— Я придумаю, как объяснить. А если ты боишься, я сама полечу!

— Марьяшка, успокойся, пожалуйста. — Олег старался говорить спокойно и убедительно. — Представь себе, мы уплываем на базу за флаером, а в это время возвращается Маугли. Что он почувствует? А если за ним будет гнаться Белая смерть? Он ведь без скафандра, да и пистолет обычно не берет…

— Вечно он ведет себя, как ребенок!

— Ты же знаешь: строго говоря, он и есть…

— Но ведь надо что-то делать! — всхлипнула Марьяна.

И тут Олега осенило.

«Вот, небось, твари в кустах удивляются, что это за чудо разбегалось тут туда-сюда», — думал Олег, в третий раз за долгое местное утро меряя ногами берег между бухтой и маяком. Но в этот раз он должен был найти Белую смерть, следить за нею, а если понадобится, отвлечь на себя. Олег не был уверен, что план сработает, но теперь Марьяна, по крайней мере, не рвалась на поиски, а ждала Маугли.

Олег очень надеялся, что слежка продлится недолго, но до нее так и не дошло. На полпути к маяку Марьяна вызвала Олега по рации и, узнав, где он находится, сказала:

— Подожди нас там, мы скоро будем, — и добавила после паузы: — Маугли поймал Белую смерть.

Маугли отправился на охоту вскоре после того, как ушла Марьяна. Он никогда за последний год не видел ее настолько обеспокоенной и почувствовал, что сегодня их четырехсотдневный поиск может увенчаться успехом. Белая смерть обычно появлялась в районе входа в долину, и Маугли устроил там ловушку. Предчувствия не обманули. Не прошло и двух часов, как хорошо знакомое по описаниям облако Белой смерти выскользнуло из-за кустов и неторопливо направилось к отдыхающему возле небольшого походного купола Маугли. Тот столь же неторопливо встал и забрался в купол. Чудовище последовало за жертвой, но та с неожиданной прытью выскочила через запасной выход и тут же заблокировала оба люка.

— Вот такой наш Маугли молодец! — закончила Марьяна изложение услышанной ранее от удачливого охотника истории.

— Молодец, — пробормотал Олег. — Но если этот молодец еще раз уйдет на охоту, не сообщив начальнику экспедиции, то будет три дня детально описывать добытые им же образцы.

Маугли с улыбкой обернулся к Олегу, и тот уточнил:

— Три местных дня!

Маугли, однако, улыбнулся еще шире и, изобразив почтительный полупоклон, приглашающим жестом указал коллегам на виднеющийся впереди между кустами просвет. Невольно затаив дыхание, Олег с Марьяной сделали несколько шагов вперед, но купола с Белой смертью на открывшейся их взглядам поляне не оказалось. Там, где он, по-видимому, стоял, чернел выжженный круг…

Обратный путь на базу прошел в мрачном молчании. Желая немного поднять настроение, Олег за ужином напомнил, что сегодня у экспедиции юбилей, но Марьяна только еще больше расстроилась:

— Больше года искали! Нашли! И тут приходит этот дурацкий Огненный дух, бац, и все псу под хвост!

Олег предложил ответить Огненному духу огненной водой и налил всем по тридцать граммов коньяка, но Марьяна даже не улыбнулась. Да и неунывающий обычно Маугли сидел в углу туча тучей. Так и хотелось на него дунуть, чтобы развеять хмурь, как облачко «пыльцы» над пыхтой…

— Ребята! — воскликнул Олег. — А я ведь, похоже, знаю, как получить Белую смерть in vitro![6]

К обеду второго дня энтузиазм стал спадать. Были перепробованы самые разные варианты вбрасывания собранной Марьяной «пыльцы» в сооруженную роботами прозрачную двухметровую сферу, но безрезультатно.

— Мы явно не учитываем какой-то фактор, — устало заметил Маугли, когда «пыльца», поклубившись некоторое время, в очередной раз осела в нижней части сферы, не делая никаких попыток сгруппироваться в Белую смерть.

— Ничего удивительного, — сказал Олег. — Имя этим факторам легион. Состав почвы, радиационный фон, температура, влажность, направление ветра… Может, нужен какой-то симбионт, тут вся биосфера — сплошные симбионты. Может, те пыхты у мыса — мутанты. А может, есть нижний предел необходимой численности и нам не хватает какой-нибудь пары мошек…

— Угу. А может, планеты неблагоприятно расположились. Или местные ведьмы порчу навели. Кстати, тут есть ведьмы?

— Маугли, — вмешалась Марьяна, — прекрати ныть. Иначе тебе придется иметь дело как минимум с одной рассерженной ведьмой.

Маугли умолк, а Марьяна продолжила:

— Кстати, мальчики, раз уж речь зашла о ведьмах. Они, насколько я знаю, предпочитают ставить эксперименты не in vitro, а in situ[7]. Может, последуем их примеру? И число неучтенных факторов сразу уменьшится…

Строго говоря, эксперимент следовало бы проводить на рассвете следующего местного дня, но Марьяна опасалась, что пыльца так долго не протянет, и в путь отправились сразу. Тем более что приближалась местная ночь, и освещенность на закате должна быть примерно такой же, как на рассвете.

Не прошло и нескольких часов, как на опушке пыхтовой рощицы, аккуратно держа сферу на уровне крон, стоял робот, а Олег настраивал камеру, чтобы зафиксировать ход эксперимента. Наконец все было готово, пневмоловушки вдули «пыльцу» в сферу, и экспериментаторы замерли, ожидая дальнейшего развития событий. Поначалу взвесь заполняла сферу равномерно, потом, как и раньше, на острове, начала постепенно оседать, но в этом оседании было что-то неуловимо отличающееся от всех предыдущих случаев. Пыльца не просто клубилась, в ее хаотическом движении чувствовалось зарождение некоего порядка. И через некоторое время стало окончательно очевидно, что внутри сферы образуется Белая смерть.

Обратный путь к катеру превратился в победное шествие. Впереди двигался робот, гордо неся сферу с заключенной в ней Белой смертью. За ним шли Олег с камерой и Марьяна, следящая чтобы с чудовищем не случилось ничего плохого. Стоило Белой смерти выпустить щупальце-ложноножку, как Марьяна нажимала кнопку, и из ближайшей к щупальцу пневмоловушки впрыскивалось в сферу облачко смеси, которой она обычно кормила подопытных мошек. Замыкал шествие Маугли, бдительно смотревший по сторонам, не появится ли из-за очередного куста Огненный дух.

Поначалу все обошлось. До катера добрались без происшествий. Неприятности начались уже по дороге на базу. Белая смерть становилась все более вялой и, в конце концов, совсем перестала шевелиться, застыв на дне сферы. А потом как-то сразу потеряла форму, и сфера заполнилась хаотически движущимися мошками.

Вторая Белая смерть, оказавшаяся в распоряжении экспедиции, была потеряна, но уныния теперь это не вызвало. Стало окончательно ясно, что Белая смерть действительно местного происхождения, а не завезена пришельцами, и, значит, получение новой особи всего лишь вопрос времени и организации. Время у экспедиции еще было, а, поскольку теперь стало ясно, в каких местах нужно искать чудовище, найти и поймать его было гораздо проще, чем при поисках наудачу.

Из всех участков берега, обследованных экспедицией, отобрали десяток наиболее похожих по условиям на место, где зарождалась Белая смерть, и установили камеры возле тамошних пыхтовых деревьев. Через девять местных суток камера, расположенная у рощицы, где уже два раза наблюдали возникновение Белой смерти, зафиксировала новое появление чудовища.

Ловить новое чудовище не стали, оставив на милость Огненного духа. На следующее местное утро намечался очередной сеанс связи с Землей, и Марьяна предложила повторить эксперимент по получению Белой смерти, используя пыльцу с двух разных, далеко отстоящих друг от друга мест.

Эксперимент прошел удачно. На этот раз, чтобы исключить влияние качки и повышенной влажности, полученную Белую смерть везли на базу на флаере. И довезли в целости и сохранности. Распалась она уже на острове.

Группа успела провести еще три безрезультатных эксперимента в других местах и готовилась к четвертому, когда Олег, вернувшись после очередного сеанса связи, произнес классическую фразу:

— У меня есть две новости, плохая и хорошая.

И, не уточняя, с какой начать, после паузы продолжил:

— Начну с хорошей. Через пару недель в систему прибудет «Магеллан» с бригадой, которая займется переноской маяка сюда на остров. Соответственно, мне не придется больше тратить время на лишнее хождение, и это хорошо. А плохо то, что эта же бригада собирается демонтировать старую базу и строить новую, не различимую на фоне здешних скал. Нас же на время строительства отзывают на Землю. Так что нам надлежит упаковать собранные материалы, среди которых особо выделена «пыльца исследуемого растения», и продолжить работу с ними в институте биоформирования.

— Странно они как-то пишут, — удивилась Марьяна, — мы ведь не одно растение исследуем, можем и перепутать.

— А чего ты хочешь, Марьянка? Чтобы написали: «Собрать пыльцу пыхты, чтобы на Земле заняться получением и изучением Белой смерти?» — полушутливо спросил Олег. И добавил уже серьезно: — Не могли они так написать. Для «юношей» ведь наши переговоры не секрет.

— А что «юноши»? Они поймут, ведь мы для благой цели работаем. Хотим заставить Белую смерть служить жизни!

— Думаю, они давно уже все поняли. Но после того, как мы их самих обвиняли в создании чудовища, писать такое как-то неудобно.

— Неудобно будет, если это чудовище вырвется из наших рук на Земле или другой планете. Пыхта… — начал Маугли, но Марьяна, которая всегда очень нервничала, когда нужно было куда-то переезжать, не слушая, перебила его:

— Ребята, у нас же времени почти не остается! А надо еще пыльцу собрать, данные проверить, померить, что не успели…

Следующие две недели выдались очень напряженными. Марьяна собирала пыльцу, упаковывала образцы, систематизировала записи. Олег с Маугли, составившие обширный список факторов, которые теоретически могли повлиять на зарождение Белой смерти, летали по Форпосту, проводя недостающие измерения. Когда выдавалась свободная минутка, помогали друг другу. Усталость накапливалась, поэтому никто особо не удивился, когда в шлюзовой камере «Магеллана» Маугли споткнулся и случайно нажал кнопку пневмоловушки. Все были в скафандрах, поэтому никто не пострадал, но вся собранная пыльца рассеялась в разреженном воздухе шлюза, а потом, когда сработала система биологической защиты, — в космическом вакууме.

Марьяна хотела вернуться на Форпост, чтобы восполнить утраченное, но капитан «Магеллана», узнав, что на сбор нужного количества пыльцы потребуется несколько местных суток, разрешения не дал. Но в порядке компенсации попросил старшего штурмана позволить исследователям пользоваться бортовым компьютером для анализа накопленной информации. Штурман, увлекавшийся в годы учебы статистическими расчетами, охотно согласился и даже предложил помочь с подготовкой данных для программы. Марьяна воспользовалась этим предложением и с головой погрузилась в работу. Олег засел за составление подробного отчета. Маугли немного помог Марьяне, а потом подключился к Олегу.

Через неделю, когда все данные были введены и компьютер, занялся их анализом. Олег попросил Маугли помочь Марьяне с оценкой результатов этого анализа:

— Марьяна думает, что тебе неудобно общаться с ней из-за пыльцы, однако она тебя не только не винит, но и надеется на твою помощь. Говорит, что без твоей светлой головы нам будет гораздо труднее. И я с ней согласен.

— Спасибо, Олег. Никакого неудобства. С пыльцой действительно вышло случайно, и виновным я себя не чувствую. Хотя, не буду скрывать, рад, что так получилось. А насчет помощи, так я ведь охотник, а не аналитик.

— Не прибедняйся, Маугли. Мы ж тебя с пеленок знаем. Да и, в конце концов, ты один из трех во Вселенной человек, которые разбираются в вопросе больше всех остальных людей, вместе взятых.

— Я не прибедняюсь. Я действительно охотник, а значит, выслеживаю, ловлю, если надо уничтожаю, но не создаю чудовищ. Мне это не по душе, понимаешь? А наши исследования…

— Ну почему же именно создание чудовищ? Думаю, институт не станет использовать Белую смерть для биоформирования. Не могу себе представить, как можно трансформировать человека в рой мошек и обратно. Но если мы сможем понять сам принцип образования из множества отдельных существ роя, который ведет себя, как одно целое, это откроет огромные перспективы! А если мы еще научимся этим роем управлять, то во многих случаях может вообще отпасть необходимость в радикальной трансформации людей. На любой планете можно будет создать рой из местных существ, который будет глазами и ушами исследователя, сидящего где-нибудь под защитным куполом или вообще на орбите. И это только одна область применения, а их можно придумать множество!

Маугли задумался:

— Звучит достаточно убедительно. Но мне надо подумать над этим, Олег. Над потенциальными возможностями и последствиями. Обещаю, как только я приду к выводу, что они мне по душе, я стану Марьяне лучшим помощником.

— Понимаю, — сказал Олег. — Уверен, Марьяна тоже поймет. Мы ждем тебя.

Вечером Маугли лежал в каюте и, как обещал, думал. Он действительно собирался помочь Марьяне, но не в оценке результатов расчетов. Маугли был уверен, что расчеты ничего не дадут, потому что не учитывают самый важный, а может, и единственно важный фактор, который члены экспедиции не замечали все это время, а Олег с Марьяной не замечают и сейчас. Но когда-нибудь, несомненно, заметят, и к тому моменту Маугли хотел привлечь их на свою сторону. Помочь им понять, что игры с Белой смертью настолько опасны, что в них лучше играть только на Форпосте, на уединенном острове посреди океана. Тем более что незамеченный фактор — маяк — перенесут именно на этот остров, и Белая смерть просто перестанет самостоятельно возникать где бы то ни было, поскольку пыхт на острове нет и сами они там не вырастут.

Но после разговора с Олегом Маугли понял, что ситуация гораздо хуже. Каждый год разведчики, а то и просто роботы устанавливают на новооткрытых планетах маяки. И с каждым новым маяком растет вероятность появления какой-нибудь новой Желтой, Синей, Золотой или Серо-буро-малиновой смерти. Она может появиться через десять или сто лет, а может завтра или через минуту. Или вообще не появиться, но рассчитывать на это Маугли не мог, а значит, должен был рассказать о предполагаемой роли маяка как можно скорее. А дальше было два варианта. Вернуться на Форпост, когда там закончат перенос маяка на остров, и заняться проверкой гипотезы на месте, но в этом случае рассказать о маяке можно будет и через неделю и даже месяц. Или вернуться на Форпост при первой же возможности, запастись пыльцой и проверять гипотезу на Земле, подвергая опасности родную планету…

От бесплодных раздумий начала болеть голова, и Маугли, решив, что утро вечера мудренее, расслабился, замедлил дыхание и уснул.

Ему приснилась охота…

Евгения Халь, Илья Халь. Проект «Подземелье ведьм»

Он дал землянам коней и оружие, чтобы они ушли. Убрались восвояси на свой космический корабль и не путались под ногами. Он все рассчитал, подготовил, но не учел только одного: чувств.

Корн в ярости швырнул копье в потолочный брус кибитки. Грандиозный план висел на волоске из-за того, что кровь взыграла в жилах Андрея и дикарки. Море ресурсов, годы борьбы, корабли, спешащие к Эвуру, — все ухнуло в черную дыру. Степень бреда не поддавалась описанию.

Корн яростно почесал болячки под дикарской бородой и почувствовал, как из ранок заструилась кровь. Боль немного отрезвила его. Дикарка… как он мог так назвать ту, которая спасла их всех, придумав хитроумный план? Ту, которая первой отважилась на Переход?

— Прости меня, Эра! — прошептал Корн.

Он опустился на колени, нащупал на полу кибитки люк в подземелье, откинул крышку и заскользил вниз по скобам. Спрыгнув на пол, Корн отключил сторожевую систему и побежал по многочисленным коридорам.

Сначала он зашел в бытовой отсек и переоделся в зеленый комбинезон. Первый раз в жизни Корн надел одежду зеленого цвета. Создатели всегда подчеркивали превосходство своей расы, никому не разрешая облачаться в этот цвет. У коренных жителей Треи была другая палитра. Корн усмехнулся. Интересно, что бы они сказали сейчас, если бы были живы?

Скрываться больше не имело смысла. Неплохо бы помыться и побриться — он снова яростно почесал под бородой, но времени нет. Придется терпеть до базы.

Корн бегом бросился в пультовую и активировал поиск по планете. Развернувшаяся голограмма Эвура заполнила почти всю комнату. Стоя перед голограммой, Корн вращал ее ладонями, быстро пролистывая пустыни и леса, моря и равнины. Найдя становище Белых Волков, он увеличил фрагмент карты. Вся жизнь племени в буквальном смысле оказалась на его ладони. Крошечные фигурки дикарей столпились на поляне и, задрав головы, наблюдали, как планетарный катер осторожно опускается на землю. Биллегури стояла рядом с Андреем, доверчиво заглядывая ему в глаза. Корн досадливо поморщился — и к колдуну не ходи: и так ясно, что Брюс увезет девушку с собой.

Корн выскочил из подземелья, рванул из кармана маячок для вызова «летуна» и включил кнопку вызова.

С неба упал птеродактиль и распластался на брюхе, вывернув ноги под немыслимым углом. Корн взобрался ему на спину, провел рукой по шее — кожа на загривке разошлась, обнажив пульт управления. Корн задал координаты и переключил «летуна» на максимальную скорость. Птеродактиль взмыл в небо.

Оказавшись в кабине планетарного катера, Белогурочка сначала оробела, но, сжав пальцы Андрея, успокоилась. Рядом с ней сидел ее мужчина, большой и сильный. Чего же ей бояться? Андрей увезет ее в свой огромный мир там, за звездами. Андрей научит ее охотиться вместе с его племенем. Там нет корпов, которых земляне называют птеродактилями, но наверняка есть много другой дичи. Все друзья Андрея всегда выглядят сытыми. Голод останется здесь. Голод будет яростно выть, раздирая кору деревьев цепкими когтями, но ему нипочем не догнать Железную Птицу, которая сейчас помчит в своем теплом брюхе Белогурочку и ее мужчину за самое дальнее высоко и высокое далеко. Туда, куда уходят души охотников.

— Поздравляю с первым в жизни полетом! — улыбнулся штурман Гришин, заводя двигатель катера.

Белогурочка улыбнулась в ответ и вдруг почувствовала, как мало воздуха в этой Железной Птице. Она судорожно попыталась вздохнуть, но кислорода стало еще меньше. Железная птица не любит чужих, поняла она, соскальзывая в мир теней.

— Что с тобой, Белогурочка? Штурман, где аптечка? — Андрей Брюс отстегнул ремень безопасности, схватил девушку на руки и побежал к люку.

— Гришин, разблокируй люк! Да не стой же ты столбом!

Белогурочка с хрипом задышала, забилась в руках Андрея.

— Я сейчас вколю ей релаксант, — филолог Жан в отличие от штурмана не растерялся, свинтил защитный колпачок инжектора. — Это у нее от испуга. Шутка ли? Первый полет для человека, который не догадывается о существовании электричества.

Жан нащупал вену на тоненькой шее девушки, но она вдруг выгнулась дугой в руках Брюса, обмякла и затихла.

— Подожди, не коли! — Андрей, бледный, с закушенной губой, нащупал пульс на шее девушки и облегченно выдохнул:

— Слабый, но есть. Ей просто нужно на воздух.

— Сейчас трап спущу, — штурман колдовал над панелью управления.

— Обойдусь, — Брюс прыгнул в люк катера и положил девушку на траву. На бледном виске под белобрысыми мальчишескими вихрами билась тонкая голубая жилка.

— Очнись, пожалуйста… родная! — он осекся, сам испугавшись этой внезапно прорвавшейся нежности. Сухарь по натуре, он никогда никому не говорил таких слов. Может быть, потому, что ни одна из предыдущих девушек Андрея не была способна бросить все ради него?

Рациональный мир космических перелетов превратил отношения мужчины и женщины в бесконечную череду компромиссов. Между Андреем и его умными, успешными женщинами всегда стояли работа, карьера, запланированные за два месяца встречи. Чувства испуганно забивались в угол боксерского ринга, в центре которого шла ожесточенная схватка между Ее карьерой и Его желаниями. На этом ринге Брюс ни разу не испустил яростного вопля победителя. Гораздо чаще его выносили в состоянии глубокого нокаута.

«Ты можешь жениться на моей сестре. Она — красивая. Но потом я убью свою сестру», — всплыли в памяти слова Белогурочки.

Внезапно налетел сильный ветер. Сверху послышался свист. Андрей поднял голову и замер. Над ним кружил птеродактиль. Чудовище заложило крутой вираж и по касательной помчалось над травой, прямо на Брюса. Андрей видел разинутую зубастую пасть, безжизненные глаза. Мертвые глаза, которых не могло быть у живого существа.

«Это подделка. Кукла. Робот. Как те роботы в подземелье, одетые ведьмами», — понял Андрей.

Картина была настолько сюрреалистичной, что время замерло, словно тонкий ценитель искусства перед работой великого художника.

Птеродактиль медленно приближался к Брюсу. А на спине, меж крыльев, сидел, не то ощерившись, не то осклабившись, предводитель кочевников Октин Хаш. На нем был зеленый комбинезон, такой же, как у убитых хозяев подземелья ведьм. Ни короны из перьев, ни одежды из звериных шкур — лишь черная борода осталась от прежнего облика дикаря.

— Корп! Корп! — соплеменники Белогурочки высыпали из шатров на поляну, потрясая копьями.

Первая стрела вонзилась в морду птеродактиля.

— Андрей, беги! — закричал Жан, выпрыгивая из катера.

Время очнулось первым и поспешило по своим делам. За ним очнулся Андрей. Продолжая удерживать девушку одной рукой, второй он рванул с пояса излучатель. Но было поздно. Октин Хаш снова перехитрил землянина. Птеродактиль поравнялся с Брюсом. Чиркнув левой лапой по траве, вытянул правую лапу вперед. Острый коготь сверкнул на солнце, выстрелил коротким тросом с крюком на конце. Крюк метнулся к Белогурочке, обвился вокруг ее оружейного пояса, защелкнулся кольцом-наручником. Птеродактиль вертикально взмыл вверх, вырвав девушку из рук Андрея. Брюс не удержался на ногах и упал навзничь. Рядом просвистели несколько стрел.

— Не стрелять! — закричал Андрей. — Вы попадете в девушку!

Птеродактиль скрылся из виду.

Андрей медленно поднялся на ноги. Племя Белого Волка разбредалось по шатрам. В этом мире быстро забывали о случившемся. В этом мире помнили только страх, голод и боль — не знавших устали спутников, что первыми склонялись над младенцами и всюду следовали за воинами и охотниками.

Брюс сжал кулаки. Внутри него змеей шипела ярость, щеки горели от унижения. Октин Хаш не просто похитил Белогурочку — он бросил Андрею вызов. Ткнул его в грязь лицом, как щенка. За дикарской дерзостью скрывалось что-то еще, очень личное, глубокое… месть соперника. Месть мужчины, у которого украли женщину и который решил, наконец, показать, кто истинный хозяин на этой планете.

У предводителя кочевников было множество возможностей оставить Белогурочку при себе. Октин Хаш взял ее в плен, девушка пробыла в его шатре целую ночь — он к ней не прикоснулся. Первобытный дикарь, яростный и упрямый, как вепрь, который не терпел возражений, который убивал за дерзкий взгляд, за красивое оружие, за просто так, позволил Белогурочке сбежать и увести коней. Почему? Кто он, Октин Хаш?..

…Когда Андрей поднялся на борт катера, штурман Гришин уже задействовал «глаз». Спутник наблюдения тщательно обшаривал планету, ища лже-птеродактиля. Мужчины нарочито не смотрели в сторону Андрея, старательно делая вид, что не помнят унижения, которое только что перенес Брюс. Андрей был очень им за это благодарен.

— Вот они, — Жан ткнул пальцем в монитор, на который передавал снимки «глаз». — Ну и скорость у этой зверюшки! Она уже приближается к Сердитым Скалам. Мы как-то туда летали на первом катере, который сгорел вместе с исследовательской станцией, это заняло около часа.

— Вы просто никуда не спешили, — обиженно буркнул штурман, — это был прогулочный полет с осмотром окрестностей. А сейчас если поспешим, то за полчаса доберемся.

— Он за десять минут долетел, — возразил было Жан, но осекся под пристальным взглядом Гришина и добавил тихо: — ну… за пятнадцать.

Штурман продолжал буравить его взглядом.

— Да не понимаю я ничего в ваших скоростях, — пробормотал Жан, опуская голову.

— Вот и занимайся своей филологией. Кстати, о ней, родимой, почему Сердитые Скалы так странно называются?

— Там все время какой-то странный гул слышится, словно скалы сердятся. Туземцы туда не ходят, даже кочевники огибают по широкой дуге. Кроме гула, там еще гнездятся птеродактили.

— А на что похож этот гул? — спросил Андрей.

— Смотря кого спрашивать, — Жан задумчиво поскреб небритый подбородок. — Лично мне напомнило звук какого-то механизма или двигателя. Аборигены говорят, что это злые духи в образе гигантских пчел. Еще у них есть несколько песен о Ревущем Тролле, который охраняет покой Сердитых Скал, но сам я его не видел. Как и пчел, впрочем.

— Ну да, — сказал Андрей, — мы это уже проходили. Пчелы вместо механизмов, биороботы в образе ведьм в подземелье. Удобная все же штука — мифы: напустил туману побольше и прячь под ним что хочешь.

— А чего ты ожидал от примитивной цивилизации? — удивился Жан. — И мы, земляне, когда-то такими же были. Да, они не оригинальны в объяснениях, зато последовательны.

Заработала связь. На мониторе передатчика появился капитан корабля «Гранат». Штурман кратко доложил о происшествии. Реакция капитана оказалась предсказуемой: он приказал всем троим возвращаться на корабль.

— У меня здесь исследования, работы море. Я — не астронавт, я — филолог, — попытался возразить Жан.

— Ваша работа заключается в изучении туземной, примитивной, — капитан подчеркнул это слово голосом, — цивилизации. В данной ситуации речь идет о неизвестной доселе технически развитой расе, которая явно настроена к нам недружелюбно. Контакты такого рода — работа ксенобиологов и галактических спецслужб.

— Улетайте, — сказал Андрей. — Я доберусь туда на лошади.

— Вас, Брюс, это тоже касается, — сухо сказал капитан.

— Позвольте напомнить вам, что я — агент Космического Флота, в вашей команде не состою, поэтому приказам не подчиняюсь, — огрызнулся Андрей.

— Нет, это я вам напомню, что, прибыв на «Гранат», вы автоматически поступаете в мое полное распоряжение, — перебил его капитан. — Каждый, кто ступил на борт корабля, обязан подчиняться приказам капитана.

— Вас понял, капитан. Мы возвращаемся, — спокойно сказал штурман. — Конец связи.

Гришин пристегнул ремень безопасности.

— Навигатор, курс на Сердитые Скалы, — сказал он.

— Курс задан, — отозвался мелодичный женский голос.

Андрей и Жан удивленно посмотрели на штурмана.

— Что смотрите? — весело спросил штурман. — Ремни пристегните! Да, капитан приказал вернуться, но не сказал когда. Лично я слова «немедленно» не слышал. А катера, кстати, иногда ломаются, причем в самый неподходящий момент. Я тебе, Андрей, потом расскажу много баек на эту тему. Когда мы с тобой посидим за бутылкой настоящего шотландского виски, причем не лунного разлива, а земного. И что примечательно: проставляться будешь ты.

— Согласен с небольшой поправкой, — быстро сказал Андрей. — Проставляюсь на две бутылки.

Жан молча поднял вверх три пальца. Андрей и Гришин с интересом посмотрели на него.

— А что, филологи не люди? — возмутился Жан. — Я, кстати, тоже обязуюсь проставиться, потому что проиграл я тебе, Андрей. Помнишь, там, в подземелье ведьм, мы спорили об Октин Хаше? Ты тогда сразу заподозрил неладное: как это он, дикарь, не побоялся ведьм. А я доказывал, что по законам примитивного сообщества всегда найдется один туземец, который на порядок умнее и хитрее остальных. Я думал, что именно из-за его выдающихся личных качеств он стал предводителем кочевников. А оказалось, что Октин Хаш с ними заодно.

— Но если он заодно с хозяевами подземелья, тогда зачем ему их убивать? — Андрей задумчиво облокотился на спинку кресла.

— Бунт на корабле? — предположил штурман.

— А кто нам сказал, что это один и тот же корабль? То есть одна и та же раса? — Андрей пристегнул ремень. — Может быть, у них на планете идет война между разными народами, как на Земле когда-то.

— И они, воюя друг с другом, прибыли сюда и вместе построили подземелье ведьм? — спросил Жан. — Логика у тебя хромает, агент Космического Флота.

— Как раз у меня с логикой все в порядке. Это твои филологические мозги тяготеют к пацифизму и ничего не смыслят в тактике и стратегии. Почему вместе прибыли и вместе построили? Тебе кто-то сказал, что у них уже наступил коммунизм и единение братских народов? Представь себе, что интересы двух воюющих рас столкнулись на этой планете. Одни построили подземелье ведьм. Другие пришли и убили их. Может быть, кроме гигантского музея эволюции Эвура с бесчисленными голограммами там было еще что-то очень важное. И убийцы похитили это важное, а мы не можем связать концы с концами, не видя всех фрагментов мозаики.

— Только звездных войн нам и не хватало, — проворчал Жан. — Но даже если предположить, что на планете вместо одной высокоразвитой расы действовало сразу две, то все равно это не объясняет главную загадку: почему эта неизвестная цивилизация так гнала эволюцию?

— Не зря же планету окрестили Эвуром, то есть Эволюционным уродом, — хмыкнул Гришин. — Как вы яхту назовете, так она и поплывет.

Первыми вернулись звуки. Биллегури прислушивалась, не открывая глаз. Сработала старая охотничья привычка: прежде чем увидеть врага, послушай, как он дышит, где находится. Ушел, поверив, что охотница умерла или стоит рядом, приготовившись к последней схватке. Она услышала шепот. Рядом люди — человек десять. И они смотрят на нее. Взгляды ползают по коже, словно муравьи. Пояс с оружием не отобрали — это хорошо. Дотянуться до ножа, резко сорвать с пояса, ударить того, кто ближе, одновременно вскочив на ноги.

— Эра, ты меня слышишь? Ты вернулась, Эра? — мужской голос слегка дрожит от волнения.

Знакомый голос, привычный, это…

— Корн! — Эра открыла глаза и села.

Перед ней стоял Октин Хаш, предводитель кочевников. Одет он был в незнакомую одежду: странную, зеленую, облегающую тело. Октин Хаш, который убил ее брата. Дикий зверь, жадный до крови. Таким знала его Биллегури — дикарка из племени Белых Волков с планеты Эвур. Но Эра — глава правительства коренного населения планеты Трея знала другого человека — Корна, советника по безопасности, преданного помощника, готового ради нее на все.

Корн был одним из немногих счастливчиков, у которых обнаружился врожденный иммунитет к вирусу. Корн устроил восстание против Создателей, разработал план похищения психоматрицы. И не его вина, что до сих пор ему приходилось играть роль дикаря.

— Эра! — Корн почтительно склонил голову, опустившись на одно колено.

Присутствующие последовали его примеру. Эра огляделась. Она сама дала добро на строительство базы — подземного города-убежища, вырубленного в скалах. Но до этого видела лишь его компьютерную модель. Видела в прежней жизни, когда у нее еще было другое тело. Сознание Эры прибыло на Эвур в капсуле психоматрицы на первом разведывательном корабле. На этом же корабле прилетели Корн и еще несколько сотен человек, обладающих врожденным иммунитетом к вирусу. Им не требовались другие тела, поэтому они пришли сюда, чтобы подготовить Переход других жителей Треи. Они построили подземную базу, следили за всем, что происходит на Эвуре.

Перед тем, как покинуть родную планету, Корн лично извлек сознание Эры из ее тела, заключил в психоматрицу, привез на Эвур и подсадил в тело туземки Биллегури. Он долго спорил с Эрой, доказывая, что глава правительства не должна испытывать новую технологию на себе. Для этого есть кандидаты попроще. Но Эра придерживалась другого мнения.

Огромный зал центра управления был заставлен сложной техникой. В каждой стене — множество дверей. За ними — бесконечные коридоры, лаборатории, жилые помещения, склады, оружейные — здесь было все, кроме одного: ее народа.

Ее народ безмятежно спал на огромных космических кораблях, спешащих к Эвуру. Зараженные вирусом тела людей остались на Трее. Личность каждого из трейцев аккуратно перенесли в психоматрицы и бережно погрузили на корабль. Ради этого безмятежного сна они с Корном сделали все возможное и невозможное.

У Эры слегка кружилась голова — ее память вытесняла память дикарки Биллегури. Или Белогурочки — как называли ее земляне. Воспоминания Эры диковинными, цветными бабочками роились перед глазами. Но самым ярким образом был Зал Заседаний Двух Правительств…

…В Зале Заседаний царила гробовая тишина. Лишь шуршала мерно антигравитационная система, удерживая в воздухе две платформы, выполненные в виде Млечного Пути. Создатели всегда были склонны к театральным эффектам, что невероятно раздражало рационального Корна. Даже располагая платформы в воздухе, Создатели не преминули подчеркнуть собственное превосходство: их платформа парила выше. На ней стоял полукруглый стол, за которым сидели Глава Правительства Создателей и пятьдесят советников.

Правительство трейцев — коренных жителей планеты было гораздо скромнее: Глава Правительства Эра и двадцать советников.

Создатели появились на планете Трея пятьдесят лет назад. Трейцы называли это Вторжением, но сами Создатели предпочитали именовать событие Возвращением. Человечество, спеша по своим делам, суетно пробегая века и тысячелетия, даже не догадывалось, что Трея была экспериментом Создателей, которые всегда исподволь, украдкой наблюдали за подопечными. На заре развития планеты их сначала считали духами, потом — богами, когда человечество доросло до осознания бога.

О таинственной расе Создателей ходило множество невероятных слухов. Некоторые в открытую называли их Хозяевами, презирая словесную шелуху и прозрачные занавеси политкорректности.

Прибыв на Трею, Создатели за несколько лет перекроили планету, расформировали прежние государства, объединили все страны в одну, чтобы было удобнее управлять. Но, играя в демократию, основали два правительства: одно занималось делами трейцев, другое отвечало за Создателей.

Жрецы Единой Религии объявили Создателей богами, полагая, что они создали трейцев по своему образу и подобию. Но сегодня эта иллюзия рассеялась. Истина оказалась настолько ошеломляющей, что правительство трейцев хранило молчание уже полчаса. Людям потребовалось так много времени на осознание правды, что Создатели начали нервно переглядываться и покашливать.

Создатели не были богами. Они оказались бессмертной расой паразитов, которая использует чужие тела, перенося в них свое сознание.

— Как их теперь называть — убийцами? Паразитами? — шепнула Эра Корну, горько усмехнувшись.

— Мертвецами, — почти не размыкая губ ответил Корн. — Меня другое интересует: в чьих телах они прибыли сюда, если своих у них нет вообще?

Глава Правительства Создателей ощупал их цепким взглядом, и они замолчали.

Первым нарушил молчание советник по финансам правительства трейцев.

— Зачем вы создали нашу планету? Только не говорите о чертовом эксперименте. Я устал слушать ваши бредни! Мы для вас — просто мясо! Тела! — он вскочил с места, сжав кулаки. — Вы планировали переселиться в нас, поэтому и прилетели сюда. И если бы не этот вирус, то мы бы даже не узнали правду. Вы бы засовывали свои паршивые мозги в наши тела, как опилки в тушку кролика. Но тушка прогнила, и вы просто выбрасываете нас на помойку!

За его спиной немедленно появилась охрана Правительства Создателей.

— Хватит сказок и лжи! — поддержал его советник по здравоохранению. — Надоело за столько лет! Покажите свой истинный облик! Кто вы? Как вы выглядите на самом деле?

Эра встала.

— Глава Правительства просит сохранять молчание! — выкрикнул Корн, советник по безопасности, сидевший по правую руку от Эры.

Голоса в зале стихли.

— Вы утверждаете, что Эвур — это резервная планета, которую вы подготовили для Перехода, — Эра старалась говорить спокойно.

Глава Правительства Создателей согласно кивнул.

— Я не буду сейчас тратить время на выяснение, для чего вы держали проект «Подземелье ведьм» в тайне, хотя ресурсы, потраченные на его создание, принадлежат не только вам, но и нам. Меня интересует другое: вы обмолвились, что там мало аборигенов. Едва ли хватит даже для Перехода всех Создателей. А что будет с нами? С трейцами? Мы ведь тоже заражены вирусом и нуждаемся в новых телах. Но те немногие туземцы, которые живут на Эвуре, в первую очередь достанутся Создателям. Когда же подойдет наша очередь?

— Мы сохраним ваши личности в матрицах, пока население Эвура не увеличится до нужного нам количества. Ускорим эволюцию — наши технологии позволяют прогнать всю эволюцию за несколько сотен лет, а потом перенесем ваши психоматрицы в чистые тела, не зараженные вирусом, — ответил Глава Правительства Метрополии.

— Это займет века, — Эра оперлась о стол, пристально глядя на Создателей. — Вы уверены, что психоматрицы могут сохраняться так долго? Кто даст нам гарантии, что это — не уловка, позволяющая просто уничтожить моих людей тихо, без шума и малейшего сопротивления?

— Вот так выглядит психоматрица! — глава правительства Создателей вытянул вперед руку и разжал пальцы. На его ладони поблескивала серебром капсула размером с крупную горошину. — Психоматрицы всех трейцев поместятся на одном космическом корабле. Мы вывезем вас всех на Эвур в капсулах и оставим до тех времен, когда появится достаточно тел для Перехода. Необходимое хранилище уже построено и замаскировано под подземелье ведьм для того, чтобы любопытные туземцы не совали свой нос, куда не следует.

— Капсулы не сохранятся несколько сотен лет!

— Бред!

— Ложь!

— Вы оставите нас умирать, а сами начнете все заново!

— Просто ищете повод, чтобы сбежать, пока мы все не передохли!

Глава правительства Создателей поднял руки в успокаивающем жесте. Он что-то говорил, но его слова утонули в криках. Финансовый советник дрожащими руками расстегнул кобуру и выхватил излучатель. К нему бросилась охрана Создателей, но им преградили путь люди из службы безопасности трейцев. Раздались первые выстрелы. Когда заканчиваются легенды — начинается война.

Разряд от излучателя чиркнул рядом с Эрой. Корн бросился под стол, увлекая за собой Эру. Одновременно он ногой ударил по тумблеру регулятора высоты платформы — она медленно заскользила вниз. Когда до пола оставалось несколько метров, Корн спрыгнул и вытянул руки:

— Эра, прыгай!

Она, не раздумывая, спрыгнула в его объятия. Корн осторожно опустил ее на землю, и, прикрывая собой, повлек к выходу из зала. Над их головами метались импульсы излучателей.

Голос охранника — оператора систем охраны — вернул Эру к реальности. Охранники круглые сутки дежурили возле мониторов, занимавших целую стену зала.

— У нас гости, — охранник перевел изображение с монитора в режим голограммы.

В нескольких шагах от Эры возникла миниатюрная копия Сердитых Скал. Крошечный планетарный катер облетал их, исследуя окрестности.

— Я подготовлю импульсную пушку, — Корн направился к оружейной панели системы безопасности.

— Нет! — вырвалось у Эры.

Корн резко обернулся и посмотрел на нее. Она сказала это слишком поспешно. Не как глава правительства, а как испуганная девушка. Как Биллегури. Эра и сама это почувствовала и в замешательстве отвернулась. Корн сверлил взглядом ее спину. Переход личности в другое тело занимал несколько месяцев. Теоретически, по мысли Создателей, новая личность, вживленная в тело, должна была полностью подавить прежнюю. Психоматрица тихо обживала чужой организм, проникая во все системы, и незаметно перестраивая их под себя. Но иногда личность прежнего владельца тела оказывалась настолько сильной, что подавить ее полностью не удавалось.

Корн кожей чуял туземку в теле Эры. А Эра понимала, что нужно срочно что-то предпринять. Биллегури металась внутри нее.

«Если убить землян, — размышляла Эра, — то сюда немедленно прибудут штурмовики Космического Флота».

…Сильный мужчина, мой мужчина, он пришел за мной… — ликовала Биллегури.

«Если их отпустить, они расскажут о случившемся, и тогда сюда все равно придут солдаты».

…Ради него я готова была оставить свое племя и убить свою сестру…

«Хотя наверняка они уже доложили о случившемся, и на корабле знают, что здесь тайно действует еще одна раса. Если армада землян окружит планету, наши корабли не смогут приземлиться, и тогда все пойдет прахом. Избежать заварушки с Космическим Флотом никак не удастся, но можно потянуть время. Главное, чтобы наши успели приземлиться и войти в первую фазу Перехода. А там видно будет.

Если Андрей останется здесь, проблем не избежать. Он будет путаться под ногами и всюду совать свой нос. С другой стороны, зная, что я, то есть Биллегури, похищена, Брюс не улетит. Что делать? А если покопаться в памяти дикарки? Там, где бессильна логика, иногда помогают первобытные инстинкты».

Эра начала осторожно перебирать воспоминания Биллегури — та отчаянно сопротивлялась. Туземка попыталась закрыться, забиться в угол сознания, но Эра продолжала искать. Охота, дни, ночи, танцы у костра, степь, Андрей, снова он, и еще, и еще.

«Он занимает большую часть воспоминаний», — удивилась Эра.

…Он — солнце среди суровой зимы, — мысленно заплакала Биллегури. — Он — тепло, свет, сердце мое…

Воспоминания детства. Краски ярче, звуки громче. Упоительная сладость — вкус меда диких пчел на губах. Вот оно!

«Нашла!» — обрадовалась Эра.

Она увидела отца Биллегури. Лунный свет перламутровыми бликами проникал в шатер, играл на длинных светлых волосах мужчины.

— У нас, охотников из племени Белого Волка, есть уловка: если встретишь зверя, которого одолеть не сможешь, притворись мертвой. Зверь и уйдет, — отец протянул маленькой Биллегури кусок сот, полных меда лесных пчел.

«Отличная мысль!» — Эра радостно щелкнула пальцами и спросила Корна:

— У нас есть голографический транслятор?

— И не один, — невольно улыбнулся Корн и выразительно посмотрел на охранников.

Те, не выдержав, захохотали, вспомнив недавний случай с кочевниками.

Несколько разрозненных групп кочевников, пройдя по Великой Степи и обезумев от голода, вышли к Сердитым Скалам. Они знали, что здесь полно корпов. Птеродактили бросались на кочевников, пожирая тех, кому не повезло, одновременно уцелевшие туземцы добивали копьями жрущих их братьев тварей. И здесь же, среди крови и останков тел, жарили мясо на кострах. Насытившись, они разбили лагерь, спрятав шатры под скалами, чтобы птеродактили до них не добрались.

Обитатели подземной Базы оказались заперты внутри: не выйти — не зайти. Охранники долго ломали головы, чем можно напугать голодного аборигена, который дорвался до нескончаемых запасов мяса, пока их не озарило.

Разомлевшие от сытости варвары, увидев гигантского, размером с гору, тролля, побросали все пожитки и всю ночь мчались прочь, не разбирая дороги. Тролль так ревел, что охранник, создавший этот образ для голографического проектора, несколько дней жаловался на боль в горле.

Утром кочевники добрались до войска Октин Хаша, который милостиво принял их под свою опеку. Самые смышленые сложили песню о Ревущем Тролле, охраняющем покой Сердитых Скал. Октин Хаш позаботился, чтобы эти песни дошли до земных исследователей. Нужно же ему было хоть изредка развлекаться.

Эра надела шлем голографического транслятора. Закрыла глаза — так легче было сосредоточиться. Она создала мыслеобраз «летуна», представив его в мельчайших подробностях, раскинула в сторону руки, имитируя полет. Движения помогали войти в образ. Над Сердитыми Скалами появился «летун» — машина, замаскированная под птеродактиля…

— …Вот он, — Штурман показал на монитор, — и девушка с ним. По-прежнему висит на когте, или как у него это там называется?

— Это что-то вроде наручника, впаянного в коготь, — Андрей в нетерпении заерзал в кресле. — Ближе подойти можешь?

— Я-то могу. Беда в том, что он нас заметит. Если вынырну из-за скалы, мы окажемся напротив него. Лоб в лоб.

— Почему эта штука, замаскированная под птеродактиля, висит в воздухе и не двигается? — занервничал Андрей.

Октин Хаш на спине «птеродактиля» замер безмолвным изваянием. Что-то здесь было не так — Брюс это чувствовал, но понять не мог. У него появилось странное ощущение нереальности происходящего, словно он смотрит фильм, который остановил невидимый киномеханик. Стоп-кадр. Все замерло. Слишком удобно. Слишком просто. На блюдечке красно яблочко — бери и ешь!

«Только яблочко-то отравлено», — подумал Брюс.

Лжептеродактиль вдруг вертикально поднялся вверх на несколько метров, вытянул лапу вперед, и… крошечная фигурка девушки, сорвавшись с когтя, полетела вниз, в пропасть между скалами.

— Нет! — Андрей рванулся с места, забыв про ремни безопасности.

Штурман поспешно выключил монитор.

— Включи, — хрипло сказал Андрей.

— Андрей, не нужно… — Жан положил руку ему на плечо.

— Ее больше нет, — тихо сказал штурман.

— Бред! Неправда! — Брюс дернул плечом, сбросив руку Жана. — Этого не может быть! Зачем нужно было тащить ее сюда, чтобы убить? Разве он не мог сделать этого там? Да включи же ты монитор!

Штурман, крякнув с досады, нехотя включил монитор. Лжептеродактиль исчез. Внизу, на камнях, лежала навзничь тоненькая девичья фигурка, неловко, как сломанная кукла, раскинув руки.

Андрей, закаменев лицом, молча смотрел на нее…

…Планетарный катер, сделав прощальный круг над скалами, набрал высоту и исчез из поля зрения. Эра медленно сняла шлем. Внутри нее беззвучно плакала дикарка, но голос ее становился все тише. Эра тряхнула коротко стриженными волосами и только сейчас заметила, что до сих пор одета в грубо сшитые шкуры.

Ей необходимо было принять душ и переодеться. Она прошла в душевую. Струи воды, мягко стекая по телу, уносили с собой радость охоты, песни племени Белого Волка, жар ночных костров, голод суровой зимы и мысли о сильном мужчине, который прилетел со звезд.

Она потянулась за полотенцем, но рука вдруг скользнула дальше, к оружейному поясу, небрежно брошенному поверх грязной одежды. Эра удивленно подняла бровь. Что происходит? Ей полотенце нужно, а не пояс. Она снова попыталась взять полотенце, но тело ее не слушалось. Она вообще не чувствовала ни рук, ни ног и словно видела саму себя со стороны. Правая рука нащупала нож на поясе, выхватила из ножен и приставила к горлу. Острое лезвие слегка оцарапало кожу.

«Нет! — мысленно выкрикнула Эра. — Не убивай меня! Биллегури, нет!»

Дикарка завладела ее телом! Но как? В «Книге Перехода», которую Корн похитил у Создателей, было множество инструкций по обживанию чужого тела. Они все тщательно изучили, прежде чем Корн изъял сознание Эры из ее тела, зараженного вирусом, и поместил его в психоматрицу. Эра сделала все, что нужно для подавления и полного уничтожения личности туземки.

Эра напряглась, мысленно отталкивая дикарку. Ей удалось перехватить контроль над левой рукой — она судорожно вцепилась в правую руку, держащую нож у горла.

«Лучше умереть, чем стать тобой!» — выкрикнула Биллегури — нож в правой руке сильнее надавил на горло.

«Идиотка! Мы умрем вместе! У нас одно тело на двоих!» — левая рука еще крепче сжала правую, пытаясь отвести нож от горла.

Эра мысленно толкнула туземку, но та яростно ответила ей тем же.

«Лучше умереть, чем жить с тобой, гадким червем внутри!»

Эра с ужасом поняла, что дикарка побеждает.

Звуки стали тише, словно Эру обернули толстым одеялом. Краски померкли, очертания ванной комнаты размылись, струями потекли вниз, исчезая. Ее подхватила незримая сила и понесла по черному коридору, в конце которого едва брезжил слабый свет.

«Почему?» — обессиленно шепнула Эра.

«Потому что ты, как падальщик копр, борешься только за себя. А я борюсь за своего мужчину!»

…Биллегури осмотрелась. Раньше ее бы испугало обилие незнакомых, непонятных вещей, но теперь она знала, как они называются и для чего предназначены. Часть памяти Эры осталась с ней. Биллегури взяла с полки серебристый комбинезон, заботливо приготовленный Корном. Одевшись, она причесала короткие волосы и презрительно хмыкнула, осмотрев расческу. У них, в племени Белого Волка, такие вещи делают гораздо красивее. Долгими вечерами охотники вырезают затейливые узоры на кости. В каждом гребне заключена душа мастера. А здесь — все безлико и мертво, как Эра, которую она только что изгнала из своего тела.

Биллегури выскользнула из ванной и оказалась в коридоре. Пусто. Она пошла к залу центра управления. На базе было несколько выходов, но этот был ближе всего.

В зале было немноголюдно: человек пять охранников, приникших к мониторам, и Корн. Биллегури осторожно двинулась к выходу.

— Ты куда, Эра? — удивился Корн, отвлекаясь от монитора.

— Пойду воздухом подышу. Туземная жизнь на природе здорово повлияла на меня — не могу находиться в закрытых помещениях. Нужно будет отметить это в «Книге Перехода», в главе «Адаптация».

Она медленно направилась к выходу. Корн внимательно посмотрел ей вслед. Туземная жизнь изменила и его, хотя он остался в своем теле. Играя роль Октин Хаша, Корн научился бросаться на землю за секунду до того, как стрела просвистит там, где он только что стоял. Интуиция, ставшая атавизмом на технологически развитой планете, здесь, на Эвуре, была главным условием для выживания. Корн почуял — что-то не так.

— Эра, подожди, я пойду с тобой!

«Он понял!» — Биллегури чуть ускорила шаг.

«Это не Эра!» — Корн двинулся за ней.

Она обернулась на миг — их глаза встретились. Глаза туземки и чужака с другой планеты. Эра прыгнула к двери. Корн бросился за ней.

— Разворачивай катер, штурман. Я хочу… похоронить ее по-человечески, — сказал Брюс.

— Андрей, мне очень жаль, правда, но… — попытался возразить штурман.

— Я не оставлю ее тело этим тварям-птеродактилям… — выкрикнул Андрей и осекся.

Птеродактили — вот что было не так! Чудища спокойно летали вокруг тела Белогурочки, словно не замечали его! Жадные падальщики не почуяли добычу? Не бросились всей стаей? Его затошнило от собственных мыслей, но он справился со спазмами в горле. Простая истина почти всплыла в мутной воде нескончаемых загадок этой планеты. Только руку протяни — и ухватишь.

Это не фильм, остановленный в нужный момент невидимым киномехаником. Это…

— Голограмма, — воскликнул Брюс.

— Что? — отозвались его спутники.

— Жан, ты помнишь, там, в подземелье ведьм, был целый музей голограмм? С тебя тоже ее сняли.

— Помню, конечно. Я сам испугался поначалу, когда увидел себя голышом, да еще и в окружении туземных истуканов. Думал, что у меня галлюцинации. Как живого изобразили! Потрясающая технология! Тончайшие слои изображения…

— Там, внизу, не Белогурочка, — перебил его Андрей. — Это ее голограмма! Посмотрите на птеродактилей — они даже не пытаются к ней приблизиться, потому что не чуют запаха. Это картинка для нас! Обманка! Гришин, разворачивай катер. Настоящая Белогурочка где-то там, среди скал, и мы ее найдем!

Гришин заложил крутой вираж, разворачивая катер.

— Вот она! — выкрикнул Жан, показывая на монитор.

Крошечная фигурка Биллегури в серебристом комбинезоне появилась из-за Скал. Она мчалась, перепрыгивая через камни, а за ней бежал мужчина в зеленом комбинезоне.

— Октин Хаш! — Андрей в ярости сжал кулаки. — Он за ней гонится. — Открывай люк, штурман!

Из-за скал появилась группа мужчин. Они бежали вслед за Октин Хашем.

— Андрей, только не вздумай прыгать вниз! — предостерег Брюса Гришин. — Нас всего трое, а их там человек десять.

— Как минимум вдвое больше, — Жан показал на монитор, снимая с пояса излучатель.

Из-за скал показалась еще одна группа мужчин.

Брюс оглядел рубку катера. Можно было сорвать ремень с пилотского кресла, обмотать им ноги, пристегнуть к скобам трапа в полу возле люка. Но времени нет. Белогурочка бежала к катеру, а за ней несся прыжками Октин Хаш.

— И как он только ноги себе не переламывает! Там же камней полно! — в сердцах бросил Гришин.

Люк начал открываться. Катер сбросил высоту и пошел низко над землей. Андрея вдруг охватил веселый, злой кураж. Так бывает, когда думаешь, что все плохое с тобой уже случилось и нечего ждать, и некого. И вдруг судьба, хлопнув тебя по плечу, говорит:

— Да ладно! Это я понарошку! Вот тебе приз, заслужил!

Андрей упал на живот и крикнул Жану:

— Держи меня за ноги!

— Как держать? — удивился Жан.

На лихом кураже Брюс вдруг вспомнил древний фильм, в котором отважный следователь так же кричал своему напарнику. И Андрей весело выкрикнул:

— Как держать? Нежно!

Жан ухватил его за ноги. Андрей наполовину свесился с люка.

— Вот чокнутый! Убьется к чертям! — не выдержал Гришин!

— Сюда, Белогурочка! Беги сюда! — кричал Андрей, размахивая руками и свесившись из люка.

Девушка издала охотничий крик и помчалась к катеру. Корн вытянул вперед руку, пытаясь схватить беглянку, но ладонь поймала лишь пустоту. Ему никак не удавалось сократить это расстояние в несколько шагов, чтобы дотянуться до нее. Жизнь предводителя кочевников здорово закалила его, но не настолько, чтобы тягаться с охотницей.

Белогурочка приблизилась к катеру. Андрей вытянул руки:

— Еще немного, Белогурочка! Давай же!

Всего несколько шагов отделяли ее от Корна. Его тяжелое дыхание слышалось за спиной. Она напряглась и прыгнула. Вверх! Как тогда, когда огромный змей пытался схватить ее за ноги, а спасительные ветви дерева были совсем рядом, на расстоянии прыжка. Вверх! К ее мужчине, к звездам! К обитаемым мирам! Ветер ударил ей в лицо. Ветер от катера — она теперь знала, что это катер, а не большая Железная Птица. А еще она знала, что его руки просто не могут ее не подхватить.

Биллегури прыгнула, и Андрей, поймав ее, резко дернул на себя. Корн тоже подпрыгнул, пытаясь схватить девушку, но Гришин свечой увел катер вверх. Жан, крякнув от натуги, втащил Брюса внутрь. Андрей перекатился на бок, увлекая за собой Биллегури.

Корн в ярости сорвал с пояса излучатель и выстрелил. Но разряд ударил в крышку люка, который успел закрыть Гришин.

— За оплавленный люк катера тоже придется проставляться? — осведомился Жан, деликатно отворачиваясь от обнимающейся на полу парочки.

— А ты как думал? — хмыкнул Гришин. — Но меня сейчас больше интересует, какую байку рассказать капитану корабля. Чтобы грудь была в крестах, а голова не в кустах. Пораскинь мозгами, Жан!

— Я-то здесь при чем? Это же твой капитан!

— А кто у нас филолог? Байки рассказывать — это по твоей части. Граждане целующиеся, большая просьба сесть в кресла и пристегнуть ремни!

Андрей и Белогурочка продолжали целоваться, не обращая внимания на штурмана.

— Может, их по громкой связи позвать? По-моему, они меня не слышат.

— Не трогай их! Дай людям поздороваться по-человечески! — возмутился Жан.

— Да? Между прочим, за безопасность в полете отвечаю я. Черт знает что творится! Не полет, а Дюма какой-то.

— Который из них? Отец или сын?

— Оба!

Олег Пелипейченко. Контакт

Маленькое оранжевое солнце уже давно выплыло из-за горизонта, и тени от редких стеблей, понатыканных по всему полю, становились все короче и короче. Солдаты крохотного гарнизона, оставленного Земным Содружеством на третьей планете для защиты поселка ученых, откровенно скучали: обещанная посадка орфиан, обитателей Галактики Треугольника, запаздывала уже больше чем на час. Дежурившие на базе операторы развлекались как могли: крохотные флаеры с камерами гонялись за местными бабочками-однокрылками или выписывали в воздухе сложные фигуры. В наклейке наушника наводчик стационарного дезинтегратора мурлыкал вполголоса какой-то хит, на заднем плане двое метеорологов из поселка бубнили о чем-то своем, высоком. Павлыш задумчиво проследил за полетом самого светлого аппаратика, потом перевел глаза на небо и зевнул. Поверхность земли успела достаточно прогреться, и хотя полуденный зной еще не набрал силы, теплый ветерок обволакивал тело, заставлял его расслабиться — и это после второй чашки синтекофе, что же дальше-то будет… Редкая гадость этот синтекофе. Ну, ничего, потерпим — через двенадцать… нет, уже через одиннадцать дней «Сегежа» должна привезти военврача обратно, починенного и отдохнувшего. А там уже как дорвусь до нашей кофеварки…

Рядом с доктором прямо на траве расселось все штатное командование — начальник гарнизона, он же атташе Содружества майор Веснин, и вечный дежурный по части прапорщик Шанцев. Над их головами в нагретом воздухе висел поселково-гарнизонный переводчик, маленький инопланетянин из Бродяг. Представители этой странной расы почему-то терпеть не могли своих соплеменников и всегда путешествовали в одиночку, расплачиваясь за провоз до очередной планеты полезными умениями. Когда ребята прозвали его Мальком, возражений не последовало — характер у малыша был легкий и необидчивый. Он свободно общался на нескольких десятках языков, представлявших интерес для землян, знал много интересных историй, а самое главное — этот гладкий шарик размером с голову человека был незаменимым источником информации и специалистом по общению с другими расами. Впрочем, как и любой из Бродяг.

А еще Бродяги, в отличие от жителей других систем, были нетребовательны к дыхательной смеси, и для землян это было очень важно. После терраформирования и модифицирования флоры здешний воздух постепенно приближался по составу к земному. Время от времени землянам еще приходилось отлеживаться в барокамерах, когда в крови накапливалось слишком много нежелательных продуктов газообмена, но это случалось все реже и реже. Болезнетворные микроорганизмы людей давно не беспокоили: универсальные фагоциты в крови усердно отлавливали любую активную органику, строение которой не было прописано в их биокоде, и с удовольствием ею обедали.

Шанцев, качок с сонным взглядом и молниеносной реакцией, лениво двигал челюстью. Где он ухитрялся доставать жвачку за миллиарды километров от Земли, никто не знал, тем более что космические торговцы посещали захолустную планету редко и неохотно. Веснин покосился на него с любопытством, хмыкнул и посмотрел на коммуникатор. Сигнал готовности первого поста, стационарного дезинтегратора, горел положенным по инструкции зеленым светом.

— Представляешь, Шанцев: раса, которая дышит практически таким же воздухом, — сказал Веснин, чтобы хоть что-то сказать.

Прапорщик не шелохнулся. Большая черная бабочка пролетела где-то в метре от них и упорхнула ввысь.

— Это наши потенциальные враги, между прочим, — продолжил Веснин. — Им подходят те же планеты, что и нам. Разве что найдется какая-нибудь мелочь, которая помешает высадиться.

— Маловероятно, — заметил Шанцев, не прекращая жевать. — Сейчас планеты быстро обустраивают. Разве что почва под ногами будет гореть, или там с камнями чего…

— Вот я ж и говорю, — подтвердил разомлевший Веснин, не слушая собеседника. — Враги. А после нас они, между прочим, собираются лететь к Земле, чтобы встретиться с Советом. И тот уже дал добро. Хотя я бы на месте членов Совета сто раз подумал бы, прежде чем допускать к Земле потенциальных врагов.

— Орфиане не враги, майор, — мягко прошелестел Малек, дождавшись, пока Веснин закончит говорить. — Это очень дружелюбная раса. Они даже с гвиздрами как-то уживаются.

Веснин удивленно вскинул брови: если это правда, то орфиане действительно настоящие чемпионы по дружелюбию. Гвиздров до сих пор не истребили полностью только из-за прямого запрета на расоцид.

— К тому же их всего трое, — напомнил Малек. — Обычные… у вас в языке нет этого понятия: что-то среднее между послами, паломниками и туристами. Кстати, они предложили сесть на поле возле гарнизона, а не на посадочной площадке у поселка именно по этой причине: хотят продемонстрировать, что не представляют угрозы. Сами увидите, их капитан предложит обыскать их корабль на предмет вооружения и опасных предметов. И вам, майор, лучше согласиться: это будет воспринято как ответный дружеский жест.

— Странно… — озадачился Шанцев. — По идее, должно быть наоборот.

Бродяга никак не прореагировал. Он никогда не высказывал своего мнения о чужих обычаях.

— Нет, Малек прав, — вступил в разговор наполовину проснувшийся Павлыш. — Я вчера Сеть прошерстил — на форумах вроде подтверждают, что у них прямо пунктик на этой почве. Правда, из нашей Галактики с ними мало кто общался — слишком далеко живут. Вроде бы биологическая цивилизация, а так…

— Доктор, а правда, что это вы нашли корабль Надежды Сидоровой? — вдруг спросил Шанцев.

Павлыш внимательно поглядел на него и медленно кивнул.

— Я ведь тоже из Калязина, — сказал Шанцев. — Только из другого района. А прабабка в соседнем с ней доме жила, потом переехала. Я еще в школе про Надежду все прочитал, что удалось найти.

Павлыш молчал. Он не знал, что сказать. Шанцев вдруг смутился.

— Это я просто подумал, что ее бы сюда, она точно общий язык нашла бы…

Веснин чуть пожал плечами и вздохнул.

— Да ладно, сами как-нибудь справимся, — сказал он. — Жаль, что мы так и не разобрались в их системе передачи изображения. Представляете, мужики, сейчас корабль приземлится, откроется люк, и оттуда выйдет шикарная длинноногая…

— Летят, — послышался из коммуникатора голос дежурного наблюдателя. — Сообщили по эфирке, что спустятся на челноке. Всем экипажем.

Люди дружно задрали головы. На фоне рыжего облака с правой стороны блеснула маленькая искорка. Довольно быстро она превратилась в точку, затем в шарик, и когда до поверхности оставалось уже всего ничего, оказалось, что на поле опускается гигантское синее яйцо.

— Ого! А наши приятели-то побольше будут, чем мы предполагали, — хмыкнул Шанцев. — Так, Малек?

— Этого я не знаю, — признался Бродяга. — Я сам на их планетах не был. Всю информацию об орфианах получил от наших очевидцев.

— Внимание, общая готовность! — повысил голос Веснин. — Напоминаю: проявлять максимальное дружелюбие, но при этом быть начеку! В случае безусловно агрессивных действий нам разрешено применять оружие.

Солдаты надвинули визоры на глаза и рассредоточились по разным местам поля — на первый взгляд, в произвольном порядке, но при этом возле каждого оказалось какое-либо укрытие: холмик, груда камней, углубление в земле. Короткие плазмовые ружья, давно окрещенные плевалками, были скрыты под пластиковыми накидками.

Яйцо зависло где-то в метре над поверхностью земли; несколько высоких стеблей, оказавшихся под ним, склонились вбок, один сломался с громким щелчком. Словно в ответ на это в нижней части яйца оболочка треснула, и две обозначившиеся створки медленно разъехались вверх и вниз.

Как только нижняя панель доползла до края, из-за нее выметнулось что-то светло-синее и лохматое размером с быка, спрыгнуло на землю и издало пронзительный свист. Солдаты отшатнулись, Павлыш, Веснин и Шанцев, направившиеся было к кораблю орфиан, остановились.

— Что он говорит?

— Я не понимаю его, — прошелестел Малек. Павлышу показалось, что в звуках, исходящих от кожи Бродяги, проскальзывают нотки замешательства. — Это странно, я должен понимать его. Я его не понимать его свистит…

В первый раз за все время Павлыш слышал, чтобы их переводчик говорил безграмотно.

— Извините, майор, — опомнился Малек. — Я уже перестроился на перевод языка орфиан, поэтому мне потребовалось…

Веснин жестом остановил его.

— Ничего. Сейчас все выясним. Доктор, останьтесь здесь. А еще лучше отойдите назад, мало ли что…

Он сделал несколько шагов к челноку, в метре от него шел настороженный Шанцев. Правая рука прапорщика была расслаблена и свободно висела вдоль тела, пальцы слегка шевелились. «Как в вестерне», — подумал Павлыш, когда шериф собирается стреляться с главарем бандитов, чтобы все прояснить раз и навсегда.

Лохматое существо еще раз коротко свистнуло и припало к земле. Ближайший к нему солдат попятился и потянулся рукой к ружью. Одним мощным толчком существо взвилось вверх метров на десять и камнем рухнуло на землянина. Раздавшийся крик боли тут же оборвался, сменившись через секунду щелчками плевалок. Зеленоватые плазменные шарики, размером не более кулака, в полете издавали неприятное гудение. Первый заряд, слегка зацепивший пришельца, выжег в шерсти темную дорожку; лохматый раздраженно свистнул и тут же отпрыгнул в сторону. Пролетевшие мимо цели плазменные сгустки впивались в почву вокруг неподвижного тела солдата, оставляя после себя кляксы каменного расплава. Существо хищно свистнуло и одним прыжком покрыло почти половину расстояния до другого стрелка. Однако второй залп оказался более удачным: сразу десяток шариков прошил насквозь тело неприятеля, тот споткнулся, шлепнулся в пыль и захрипел. Подбежавший сержант с ожесточением всадил ему в голову несколько зарядов, и лохматый наконец замер.

Другой сержант уже прикладывал к шее лежащего солдата коробку автоматического доктора. Взглянув на экран, он медленно поднялся, посмотрел на майора и отрицательно покачал головой.

Побледневший Павлыш закусил губу и осторожно, не сводя глаз с челнока, двинулся назад, к ближайшей каменной глыбе.

— По местам! Всем укрыться! — скомандовал Веснин в микрофон, дождался выполнения команды, присоединился к Шанцеву, спрятавшемуся за грудой камней, и поднес коммуникатор к губам:

— Первый пост…

— Майор, не надо! — зашуршал откуда-то сбоку Малек. — Это вызовет межрасовый скандал! Вы должны отправить запрос на Землю — я уверен, что…

— Как я это сделаю? — рявкнул Веснин. — У меня нет передатчика, с нами связываются по отраженной гравиволне; до следующего сеанса — почти сутки.

— Майор, — словно нехотя заметил Шанцев, — не спешите. Действительно, ведь начнется большая буча. Может, это у них таракан сбежал. Видите, какой челнок здоровенный: это точно был не орфианин.

Веснин запнулся.

— Таракан… Может, и таракан. Хорошо, давайте подождем. Первый пост, максимальная готовность!

Наушник подтверждающе чирикнул.

Люди с плевалками на изготовку лежали в укрытиях и ждали.

Прошло несколько минут. Корпус челнока загудел и начал светлеть на глазах, наливаясь ярко-синим огнем.

— Команда «свет»! — заорал Шанцев, схватил Веснина за плечо и скатился вместе с ним в овраг. Акустические блоки в визорах бойцов, среагировав на кодовые слова, включили поляризационную защиту и сделали это как раз вовремя: обшивка яйца полыхнула ослепительным светом.

Над полем воцарилась тишина: вся полевая живность, ослепленная вспышкой, валялась на земле и пыталась прийти в себя. Неподалеку от майора на камнях распласталась крупная бабочка, ее крыло судорожно подергивалось.

— Оператор, — крикнул Веснин, — связь с челноком орфиан!

— …зи нет, — донеслось сквозь шипение и щелчки. — Как только се… сразу… чалось…

Веснин чертыхнулся и злобно уставился на яйцо.

— Майор, — проскрипел сзади Малек, — давайте я попробую с ними поговорить.

— Хочешь, чтобы тебя на десерт сожрали? — процедил Веснин.

— Я настаиваю на своей просьбе. Орфиане — исключительно мирная раса.

— Ага, это мы уже заметили, — проворчал Шанцев.

— Я уверен, что это всего лишь недоразумение, которое скоро разъяснится, — гнул свое Малек.

Веснин медленно выдохнул, сплюнул в пыль и кивнул:

— Ладно, давай. Прапорщик, прикрой его.

Малек на несколько секунд завис прямо перед Весниным, словно собираясь что-то сказать, но тут съехавшиеся во время боя створки опять поползли в разные стороны, и проворный шарик тут же метнулся к шлюзу.

Из проема показалось ярко-голубое создание высотой где-то в четыре человеческих роста. В верхней части бочкообразного тела изгибались несколько мясистых щупалец с утолщениями на концах, снизу его подпирали две ноги, похожие на колонны, сзади располагался третий столб — то ли конечность, то ли хвост.

Толстяк подошел к краю шлюза и грузно соскочил на землю. Почва вздрогнула, местные зверьки, едва пришедшие в себя после вспышки, порскнули во все стороны.

Бродяга завис в паре метров от пришельца и что-то неуверенно прощебетал. Существо тут же выбросило щупальце в сторону Малька, попытавшись ухватить его на лету, но маленький инопланетянин оказался быстрее: он рванулся вверх, увернулся от другого щупальца, заложил вираж и помчался в сторону землян. Бочкообразный чужак тяжело затопал за ним, возбужденно размахивая щупальцами.

Шанцев поднес к глазам переносной дезинтегратор — Веснин даже не успел заметить, когда прапорщик успел выхватить его из-за спины, — провел пальцем по сенсору дальномера, прицелился и нажал на кнопку.

Раздался громкий всхлип. Верхняя часть пришельца буквально схлопнулась вовнутрь, уравновешивая возникший перепад давлений; толстяка передернуло, он неловко повернулся и осел на землю.

Не успели земляне перевести дух, как створки опять начали медленно разъезжаться. За ними уже маячило что-то огромное, покрытое сероватой слизью.

— Первый пост, огонь! — заорал Веснин.

— Нельзя, не убивайте! — во всю силу своего голоса зашипел подлетевший Малек.

Майор не обратил на него внимания и севшим голосом повторил:

— Огонь!

Наводчик трясущимися руками зафиксировал на экране центр сферы действия и рванул на себя рычаг, активируя дезинтегратор.

Выглядело это так, словно огромная пасть выкусила всю середину яйца. Раздался громкий хлопок — воздух с шумом заполнил пустоту, оставшуюся на месте уничтоженных молекул. Какое-то мгновение часть крыши, облепленная изнутри непонятными ошметками, еще держалась, затем опорная стенка со скрежетом лопнула, и громадные куски обшивки с грохотом рухнули на поле, поднимая облака пыли.

К Веснину и Шанцеву подлетел Малек.

— Я больше не работаю с вашей расой, — безучастно сообщил Бродяга, мгновенно развернулся и понесся над землей в сторону поселка. Один из солдат окликнул его, но Малек не среагировал.

— Напомни, чтобы я остаток зарплаты ему на счет перечислил, — сказал майор отсутствующим голосом.

Шанцев кивнул и задумчиво проводил переводчика взглядом.

Веснин встретился взглядом с подошедшим Павлышем, опустился на камень и сжал виски ладонями.

Ночью Павлышу, разумеется, не спалось. Он крутился на кровати, снова и снова прокручивая в памяти события этого дня. Ему казалось, что он что-то упустил, какую-то мелкую, но важную деталь: действие, жест, слово… Попробуем еще раз, твердил он себе, ворочаясь на пластиковой сетке: вот яйцо зависает над полем, вот его скорлупа едет в разные стороны, из-за края панелей появляется этот синий таракан… хотя почему таракан — больше на крысу похож, он же волосатый…

Таракан.

Или крыса.

Твою мать…

Веснин сразу открыл глаза, как только Павлыш подошел к его койке, — будто и не спал вовсе.

— Саша, выйдем на пару слов, — сказал Павлыш шепотом. Майор молча кивнул, одним движением перевел себя в сидячее положение и в следующий миг оказался на ногах. Павлыш подождал, пока Веснин выйдет на крыльцо, и плотно притворил дверь.

— Если хочешь — кури, — Павлыш протянул майору сигарету. Веснин удивленно вскинул брови, но затем кивнул, крутнул сигарету в пальцах, и в середине пологого цилиндрика затлела ароматическая таблетка. Павлыш вдохнул сладковатый дым, оперся на перила и полез в карман за другой сигаретой.

— Представь себя командиром корабля, приземляющегося на незнакомую планету, — сказал он.

— Представил, — после короткой паузы отозвался Веснин.

— Воздух на планете предположительно пригоден для дыхания. Предположительно. Ты что сделал бы, чтобы убедиться в его пригодности?

Майор немного подумал.

— Реквизировал бы у доктора крысу и выпустил ее через шлюз на…

Веснин осекся на полуслове и с отвисшей челюстью уставился на майора.

— Правильно. Молодец, — безжизненным голосом сказал Павлыш и сделал глубокую затяжку. — Допустим, крысу кот задрал. Кота… котов попытались отогнать — но результат-то нужен по-прежнему… Какое следующее существо ты реквизируешь из лаборатории? Для окончательной проверки?

Прапорщик тяжело засопел. Павлыш исподлобья поглядел на него и глубоко затянулся.

— А почему же они не забрали своего зверя, когда тот на нас напал? — спросил наконец Веснин.

— Если твоя крыса начнет жука грызть — ты полезешь его выручать? Они не поняли, что мы и есть те самые разумные существа, с которыми они хотели встретиться.

— Но мы же отстреливались! — закричал Веснин громким шепотом и закашлялся. — Мы в этих тварей половину боекомплекта высадили — неужели непонятно, что животные не умеют хреначить плазмой?

— Даже земные жуки-бомбардиры отстреливаются едкой жидкостью, — мрачно сообщил Павлыш. — Я в детстве из-за такого чуть глаза не лишился. А уж насчет инопланетных тварей… Мало ли у природы сюрпризов. Орфиане думали, что их встретят такие же великаны, как и они сами…

— Как бы там ни было — они первые напали, — заявил майор после небольшой паузы с нарочитой уверенностью в голосе. — Мы правы. А они — нет.

— Мы неправы уже потому, что живы, — послышался мрачный голос сзади.

На пороге домика, прислонившись к косяку, стоял Шанцев.

— Мы живы. А они — нет.

Веснин сгорбился и отвернулся.

Из казармы доносился скрип кроватных сеток, слышались приглушенные разговоры: солдатам тоже не спалось.

Горизонт медленно окрашивался в темно-оранжевый цвет. До сеанса связи с Землей оставалось еще несколько часов.

Владимир Марышев. Во спасение

Новость в деревню принес Следопыт. Его послали вслед за ушедшими на восток пятирогами. Он должен был узнать, где остановилось стадо, а если повезет — подстрелить детеныша или небольшую самку и притащить на волокуше. И вот разведчик вернулся. Без добычи, взмокший от пота, едва держась на ногах, потому что пробежал, не отдыхая, многие тысячи шагов.

Когда высыпавшие из хижин соплеменники окружили его, Следопыт снял с плеча лук, пошатнулся и в изнеможении опустился на траву.

— Я видел небывалое… — Он все не мог отдышаться и говорил с трудом. Не произносил фразы, а выталкивал, издавая в промежутках между ними свистящие звуки. — У меня на глазах из облаков упала небесная лодка…

— Где? — выдохнул кто-то.

— В полусотне шагов от Кривого утеса. Она вертелась в воздухе и пылала, от нее разлетались искры и огненные шары. И раздавался звук… непонятный, страшный… никому из вас не пожелал бы его услышать. Разве что в день смерти…

В наступившей тишине было слышно, как под ногами однообразно тренькают прыгунцы, а сверху доносится задорное «дззиуу!» стремительных огнекрылок. Молчание нарушил Знающий.

— Это Умдуман! — уверенно и вместе с тем тревожно сказал он. — Только у него из всех богов есть летающая лодка. Говоришь, она вертелась и пылала? Я догадываюсь, что ты видел окончание заоблачной битвы. Умдуман сражался со своим извечным врагом — злым духом Кибрасом. И, — жрец горестно опустил голову, — был повержен…

Следопыт кивнул. Некоторое время он собирался с силами, затем продолжил:

— Я тоже так подумал. Когда небесная лодка упала, она перестала гореть. Ее окутал густой белый дым. Я спрятался за утесом и выжидал. Вскоре дым развеялся, и из лодки появился бог.

Знающий поудобнее перехватил украшенный затейливой резьбой посох. Воздев глаза к небу, прочитал короткую молитву и лишь после этого спросил:

— Как он выглядел?

— На голову выше любого из племени. И все у него было не так, как у нас. Кожа белая, как брюхо священной рыбы мань. Зато волосы — темные, словно он окунул их в воды подземной реки Келу, уносящей мертвых. Но еще больше меня удивила его одежда. Я никогда такой не видел и не могу найти слов, чтобы описать ее.

— В самом деле, удивительно! — Знающий провел рукой по волосам — еще белым, но уже основательно тронутым старческой желтизной. Его красно-коричневое, цвета гончарной глины, лицо было сосредоточенным. — Предания говорят об облике Умдумана совсем иное. Но они дошли до нас из далеких времен. С тех пор истину могли исказить. Что же произошло потом?

— Бог был ранен, а его чудесная одежда — прожжена в нескольких местах. Он начал выносить из своей лодки странные предметы. И с каждым разом задерживался в ней все дольше. Я лежал ни жив ни мертв. Мне было страшно подумать, что Умдуман меня заметит. Но скоро силы его оставили. Он лег рядом с одним из необыкновенных предметов и уснул.

— Всего лишь уснул? — с сомнением переспросил Знающий.

— У меня острый глаз, я не мог ошибиться. — Окружающие закивали: и правда, в наблюдательности со Следопытом не мог тягаться никто. — Он дышал, но был очень плох. Тогда я покинул укрытие и со всех ног побежал домой.

Знающий погрузился в раздумья.

— Кибрас могуч и коварен, — сказал он наконец. — Ему служит целая рать духов тьмы. Неудивительно, что его воинство иногда одерживает победы над силами добра. — Жрец снова замолчал, потом решительно стукнул посохом оземь: — Мы должны помочь Умдуману! Если он погибнет от ран — погибнет и племя охотников. Если останется жив — осыплет нас милостями. Будет обильная добыча, много жирного вкусного мяса. Вы спросите, кто может поставить на ноги великого бога? Тот, кто много лет исцелял наши недуги!

Охотники переглянулись, и один из них — Загонщик — нерешительно заговорил:

— Травник? Так ведь он же…

— Я знаю, — властно перебил Знающий. — Но больше нам надеяться не на кого.

Хижина Травника пропахла лекарственными настоями, отварами и прочими снадобьями. Проветривай, не проветривай — запах въелся в стены и казался неистребимым.

Хозяин уже вторую неделю не вставал. Без присмотра его, конечно, не оставили — по очереди ухаживали всей деревней. Но сделать большее было не в человеческих силах. Накрытый грубым шерстяным покрывалом, Травник безучастно глядел в потолок. Поверх покрывала лежали истончившиеся за время болезни руки с длинными узловатыми пальцами и набухшими венами.

— Живи и здравствуй, — сказал Знающий, переступая порог. — У меня к тебе большое дело.

— Здоровье не помешает, — бесцветно отозвался Травник. — А что до дела… Сам видишь, на что я гожусь. В царстве мертвых уже заждались…

Жрец нахмурил брови:

— Раньше времени себя не хоронят. Да и бог смерти сейчас другим занят, не до тебя ему. Вот послушай, что расскажу.

Травник лечил соплеменников с молодых лет, а вот помочь самому себе оказался бессилен. Пошел в рощу за Дальним ручьем, чтобы накопать целебных кореньев, и нарвался на стрекальщика. Обычно этот зверь с уродливой головой и постоянно подрагивающим мешковидным телом выбирает более мелкую добычу. Но в тот день он почему-то не отступил перед человеком и выбросил жалящую ловчую сеть. Ее, превозмогая боль, Травник разорвал, от хищника отбился подобранной на земле корягой и с огромным трудом доковылял до дома. А там — свалился.

Яд стрекальщика не убивает жертву сразу, а только обездвиживает. На человека он действует медленнее, чем на животных, но тот, кого коснулась ловчая сеть, все равно умирал. Сколько дней осталось до конца — пять, семь, десять, пятнадцать — не имело значения.

Поначалу целитель отчаянно боролся за жизнь. В первые же дни он перепробовал самые сильнодействующие из когда-либо изготовленных им зелий. Затем принялся смешивать новые. Но так и не победил смерть — лишь отвоевал у нее несколько суток отсрочки. Сначала у Травника онемели ступни, потом — голени, а сейчас отнялась вся нижняя половина тела. Поняв, что спасения нет, он перестал сопротивляться. Лежал, разглядывал закопченный потолок и ждал, когда омертвение дойдет до сердца…

Выслушав жреца, Травник горько усмехнулся:

— У Кривого утеса?.. Наверное, боги помрачили твой рассудок. Разве ты не видишь, каким я стал? Ноги отсохли еще на прошлой неделе, а теперь и сесть не могу, разве только голову поднять. Руки пока еще слушаются, но сила из них ушла.

— Тебя понесут самые крепкие воины, — отмел возражения Знающий. — Они станут твоими ногами. Другие прихватят все снадобья, что есть в хижине, — пригодиться может любое. Ты снова увидишь степь, вдохнешь ее запахи. И докажешь, что не утратил свой дар.

— Но…

Знающий насмешливо прищурился:

— А не боишься ли ты, Травник? Я тебя понимаю. Тому, кто не может исцелить себя, трудно решиться врачевать богов.

Глаза Травника негодующе блеснули.

— Не сомневайся в моих силах, — тихо, но твердо сказал он. — Я не могу поправиться, потому что от яда стрекальщика нет средства. Самый искусный целитель беспомощен так же, как неопытный юнец. Зато в лечении ран со мной никто не сравнится. Бог смерти не любит упускать добычу, но я вырву Умдумана из его цепких рук. Если только перенесу этот поход… Когда мы выступаем?

— Солнце уже клонится к закату, так что отправимся завтра на рассвете. — Знающий наклонился и легонько сжал распростертую на покрывале руку Травника. — Ты выдержишь. И Умдуман тебя дождется. Буду молить об этом всех богов.

Когда жизнь звездолетчика висит на волоске, она чаще всего обрывается. Павлыш знал об этом не понаслышке. За годы космических странствий он видел немало смертей, но сам себе казался родившимся в рубашке. Порой ему даже не верилось, что одному человеку может быть отпущено столько везения. Вот и сейчас, несмотря ни на что, он пока еще был жив. Все зависело от того, сколько продлится это неопределенное «пока»…

Посадочный катер, конечно, был старенький, но никто на «Онеге» и мысли не допускал, что он может быть неисправен. Техники, обследовав его перед последним вылетом, дали заключение, что все системы работают нормально.

Сейчас, когда было уже поздно строить догадки, Павлышу представлялось, что управляющий компьютер катера пострадал еще на Сельме. Эта сумасшедшая планета с резкими и необъяснимыми скачками магнитного поля доставила людям много бед. Наверное, хаотические комбинации таких скачков повредили один из контуров компьютера — тот, что отвечал за работу главного двигателя. Изменения были микроскопические, но негативный процесс развивался, и в момент, когда движок вышел на полную тягу, ему поступила неверная команда…

А ведь как удачно все начиналось! Настолько, что даже не верилось. Планеты земного типа встречаются крайне редко, а населенные разумными существами можно пересчитать по пальцам. Едва начав облет только что открытого мира, «Онега» выпустила несколько беспилотников. Они-то и обнаружили на самом большом из трех континентов племена низкорослых гуманоидов.

О степени развития туземцев и их готовности общаться с чужаками могли судить только люди. Павлыш, конечно, был лишь корабельным врачом, но, когда капитан приказал ему готовиться к высадке, воспринял это как должное. Его опыту общения с иноземными расами кое-кто мог позавидовать, а штатного ксенобиолога они потеряли на той же Сельме и замены ему пока не нашли.

И Павлыш, и Костров, пилот катера, с полным правом чувствовали себя первопроходцами. Заканчивая приготовления, они улыбались, шутили, хлопали друг друга по плечам. А вскоре случилось страшное…

Костров находился ближе к взорвавшемуся двигателю и погиб мгновенно. А второго члена крошечного экипажа долго бросало из стороны в сторону, пока потерявший управление катер кувыркался в атмосфере. Еще не достигнув поверхности планеты, Павлыш получил серьезные ожоги, сломал пару ребер и распорол бедро о рваную кромку развороченной переборки.

Вспомогательные двигатели смягчили падение, и все-таки удар был страшен. Система пожаротушения, с момента взрыва не подававшая признаков жизни, наконец-то сработала — должно быть, от новой встряски. Очень вовремя: еще несколько минут — и Павлыш бы изжарился.

Выбравшись наружу, он сделал несколько шагов по остывающему пеплу, дошел до не тронутой пламенем дюз травы и упал в нее. Дышалось легко, голову кружили незнакомые ароматы. Анализаторы беспилотников давно изучили состав здешнего воздуха и сделали вывод, что он пригоден для дыхания. Но одно дело — ознакомиться с сухой машинной информацией и совсем другое — проверить ее правильность собственными легкими…

Отлежавшись, Павлыш принялся действовать. Ему помогли пройденные год назад курсы аутотренинга, который позволял на какое-то время подавить любую боль. В этом удивительном состоянии он начал вытаскивать из катера приборы, подвернувшиеся под руку. Позже выяснилось, что почти все они мертвы, но тогда Павлыш об этом не догадывался и работал как проклятый. А потом все раны одновременно дали о себе знать, и он потерял сознание. В первый раз, но не в последний.

Конечно, воздух, почти неотличимый от земного, был огромным плюсом. А универсальный биоблокатор, который в обязательном порядке вводили участникам высадки, надежно защищал от любых внеземных микроорганизмов. На этом везение заканчивалось — в остальном дела обстояли хуже некуда.

У Павлыша не было лекарств, хотя бы примитивного анальгетика, поскольку содержимое аптечки выжгло полностью. Передатчик пострадал меньше — его можно было попытаться восстановить. Но это долгая кропотливая работа даже для здорового человека. А без связи с кружащей на орбите «Онегой» рассчитывать на спасение не приходилось.

Проклятая авария! Из-за нее катер промахнулся мимо намеченного места посадки на тысячи километров. И рухнул в точке, которая с корабля, описывающего виток вокруг планеты, была уже не видна. Конечно, беспилотники рано или поздно найдут Павлыша. Но он был врач и хорошо понимал, что вряд ли доживет до этого счастливого момента. Всякому везению когда-нибудь приходит конец…

Дорога к Кривому утесу была знакома всем и не предвещала трудностей. Первые три-четыре тысячи шагов отряд преодолел без приключений, а вот потом случилось нечто страшное и непонятное.

Пожары в степи вспыхивают часто и никого не способны напугать. Но сейчас языки оранжевого пламени словно выпрыгнули из невидимых земных пор и сразу взвились на огромную высоту. Казалось, огонь долго таился в глубокой пещере, тлел потихоньку, дожидаясь гостей, чтобы внезапно, обретя силу, преградить им путь.

Охотники остановились — резко, будто наткнулись на препятствие.

— Это знак свыше, — пролепетал посеревший от страха Загонщик. — Боги против нашего похода!

Следопыт был похрабрее, но и ему стало не по себе. Шепча молитву, он попятился, и тут Знающий, ловко придвинувшись, схватил его за руку.

— Толковать волю богов могу только я! — веско заявил жрец. Какое-то время он стоял неподвижно, раздувая ноздри. Затем добавил: — Это не настоящий огонь. Я не чувствую ни жара, ни запаха гари. А вы?

— И то верно… — принюхавшись, подтвердил Следопыт.

— Раз так — подождем.

Ждать пришлось недолго. Огненные языки поникли, поредели, и в промежутках между ними появились чудовищные звери. Это были серые гиганты с огромными ушами, невероятно длинным носом и торчащими по обе стороны от него белыми изогнутыми клыками. Они с гулким топотом неслись вперед, и охотники, вопя, разбегались в стороны. Лишь четверо, опустив носилки с Травником, в шаге от них жались друг к другу. То ли не знали, в какой стороне искать спасения, то ли по наивности собирались защитить собой целителя от приближающихся громадин.

Даже Знающему подумалось, что на этот раз опасность настоящая и неудержимо мчащееся стадо вот-вот растопчет весь отряд. Но вскоре он поймал себя на мысли, что не ощущает даже слабую дрожь земли. А ведь она должна гудеть под ногами ушастых исполинов! Значит, снова видимость…

— Стойте! — закричал жрец, потрясая посохом. — Это происки злобного Кибраса! Ему нужно, чтобы мы повернули назад. Но духи, которых он насылает на нас, бесплотны. Не бойтесь их!

Знающий не раз убеждался, что в трудную минуту его голос имеет над соплеменниками поистине магическую власть. Вот и сейчас охотники остановились, лишь Загонщик, совершенно потеряв голову, припустил еще сильнее. Тем временем серые чудовища пронеслись мимо. Но легче не стало, потому что на смену им появились еще более ужасные. Одни из них были закованы в панцирь из костяных пластин, другие — утыканы причудливыми роговыми выростами, третьи стремительно передвигались на двух ногах, разевая зубастые пасти, четвертые парили в небе на широких кожистых крыльях. А пятые, самые огромные, походили на живые холмы. Над каждым из них возвышалась маленькая змеиная голова на непомерно длинной шее.

Но и эти диковинные звери прошли, не причинив никому вреда.

— Мы не устрашились Кибраса! Он посрамлен! — ликующе объявил жрец и оглядел свой отряд. Трое охотников исчезли бесследно — видимо, подгоняемые страхом, убежали в деревню. «Невелика потеря, — подумал Знающий, — Загонщик, Хмурень и Долгоног никогда не отличались смелостью. Зато из тех, на кого изначально можно было положиться, не дрогнул ни один».

Вскоре охотники, обогнув цепочку холмов, вышли к Кривому утесу. И увидели небесную лодку.

В очередной раз вынырнув из забытья, Павлыш обнаружил, что туземцы совсем близко. Ему следовало разозлиться и обругать их за упертость, которую не смогли поколебать даже вызванные им призраки. Но злобы не было — она улетучилась, уступив место тупому безразличию. Хотелось одного — вновь провалиться в сон, спасаясь от боли, рвущей тело, и уже никогда не проснуться.

После взрыва уцелели всего два прибора. Работоспособность сохранил ЛН — локальный наблюдатель с летучим разведчиком «Шмель». А еще — фантоматор, генерирующий искусственные образы. С его помощью можно создавать на корабле разнообразные пейзажи, помещая в них самых экзотических существ. На катер эту игрушку прихватил Костров — он больше других в экипаже «Омеги» скучал по картинам далекой Земли…

Очнувшись после очередной отключки, Павлыш заглянул в ЛН, и увиденное его не обрадовало. «Шмель» не только заснял дюжину туземцев, вышедших из ближайшей деревни, но и рассчитал их направление. Группа двигалась точно к катеру.

Павлыш не знал, как поступят аборигены, когда, добравшись до разбитой летающей машины, увидят его. Может, упадут на колени, отобьют сотню поклонов и преподнесут гостю со звезд богатые дары. Но с тем же успехом могут и зажарить на вертеле. Попробуй угадай логику первобытных гуманоидов! И тот и другой исход был ему безразличен. Человеку, который вот-вот переселится в мир иной, терять уже нечего, а приобретать — поздно.

И все-таки, убедившись, что туземцы идут по его душу, Павлыш колебался не дольше минуты. Затем включил фантоматор и настроил на максимальный радиус действия. Он использовал универсальные образы, способные ввергнуть в панику представителей отсталой расы. Буйство враждебной стихии, нашествие никогда не виданных чудовищ — это должно было сработать. Но почему-то не сработало.

Конечно, Павлыш мог ничего не предпринимать. И оправдание имелось — удобное и логичное. Разве полупокойнику не все равно, чем закончится встреча с хозяевами планеты? Однако было нечто, заставлявшее его избегать контакта. Всего один момент, не позволявший спокойно встретить смерть…

Туземцы стояли полукругом, не решаясь приблизиться. Они были одеты в звериные шкуры и очень походили на землян. Невысокого роста, все с белой или желтоватой шапкой волос, красно-коричневую кожу украшали узоры из зеленых волнистых линий, кружков и точек. Самый разрисованный — видимо, предводитель — сжимал в руке деревянный посох с набалдашником в виде головы хищной птицы.

Привлекал внимание еще один абориген, которого принесли на плетеных носилках четверо дюжих соплеменников. У него было худое, туго обтянутое кожей лицо, острый подбородок и глубоко запавшие глаза. Увидев это лицо, Павлыш почувствовал, как сердце острым коготком царапнула жалость. Хотя жалеть следовало в первую очередь себя самого, дожевывающего под чужим солнцем последние крупицы жизни. Однако туземец, на вид еще не старый, выглядел очень плохо — как говорится, краше в гроб кладут. Наверное, его глодала тяжелая болезнь. Но почему он не остался дома, зачем отправился в изнурительное путешествие?

— Уходите, — тихо попросил Павлыш. Он сознавал, конечно, что гости его не понимают — лингвист, как и почти все приборы, вышел из строя при взрыве. Но что еще можно было сделать? — Пожалуйста, уходите. Так будет лучше всем.

Аборигены переглянулись. Затем предводитель поднял глаза к небу, развел руки в стороны и заговорил на гортанном отрывистом языке. Когда он замолчал, четверо крепышей подняли носилки с больным и неуверенно, по шажку, начали приближаться.

— Не надо, — взмолился Павлыш. — Не сейчас. Приходите потом, когда мы будем готовы вас встретить. Дайте мне умереть так, чтобы не брать греха на душу…

Можно ли считать грехом то, что ты совершил не со зла, а просто по ходу жизни, потому что иначе нельзя? Об этом Павлыш не думал. Он знал одно: контакта во что бы то ни стало нужно избежать.

Катер был разбит, спецкостюм — прожжен, шлем — расколот. Это означало, что туземцы беззащитны перед полчищами микроорганизмов, населяющих тело землянина. Даже его дыхание могло вызвать у хозяев планеты эпидемию, сравнимую с чумой.

Павлыш помнил трагедию, разыгравшуюся на Гарре, — одной из планет системы Мерака. Тогда люди уже применяли биоблокаду, но почему-то плохо задумывались о том, что сами несут смерть. И в результате таки ее принесли. Как выяснилось позже, роль ненасытного убийцы досталась безобиднейшей земной бактерии, родственнице кишечной палочки. Перейдя к аборигенам, она вдруг мутировала самым неожиданным образом. И прежде чем пришельцы, кляня себя за неосмотрительность, создали вакцину, болезнь успела выкосить десятки тысяч гарриан…

— Уходите… — уже не проговорил, а простонал Павлыш. Он потянулся к фантоматору, чтобы сотворить еще одного монстра — самого отвратительного и свирепого. Но сломанные ребра напомнили о себе — правую сторону груди словно прожгло огнем. В голове зазвенело на все лады, перед глазами растекся багровый туман, и сквозь его пелену Павлыш скорее угадал, чем увидел, как аборигены подошли вплотную и опустили носилки.

После этого они, подолгу воюя с каждой застежкой, начали снимать с него спецкостюм. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем это им удалось. К тому времени Павлыш уже закрыл глаза и балансировал на грани яви и бреда. Вдруг он почувствовал, что его тело ощупывают тонкие пальцы.

Они нежно, почти неощутимо, скользили по краям ожогов, обследовали раны и кровоподтеки, задерживались над сломанными ребрами, каким-то образом выявляя внутренние очаги боли. «Тоже доктор, как я. Только первобытный», — подумал Павлыш и, чувствуя, как на душе теплеет, доверился этим добрым пальцам.

Некоторое время спустя он ощутил, как к его губам поднесли сосуд с питьем. Павлыш послушно хлебнул горькой жидкости, от которой у него запылали язык и небо, и вскоре заснул.

Травник шел вдоль ряда воткнутых в землю кольев и развешивал на них растрепанные пучки мха-багрянца. Семь-восемь дней сушки — и можно заваривать. Лучшее средство от черной трясучки!

Встреча со стрекальщиком, конечно, не могла пройти бесследно. Целитель сильно припадал на правую ногу, а левую, почти не гнущуюся в колене, неуклюже подворачивал носком внутрь. Но тем, кто совсем недавно видел его беспомощным, угасающим, даже эти нескладные движения могли показаться чудом.

Послышались приближающиеся шаги. Неторопливые, уверенные, они выдавали человека, наделенного властью. «Знающий!» — угадал Травник и лишь затем обернулся.

— Живи и здравствуй! — В уголках глаз у жреца притаились смешинки. — Вижу, теперь царство мертвых дождется тебя не скоро.

— Здравствуй и ты! — ответил Травник, опуская на землю корзину со мхом. — Если боги позволят, еще похожу по этому свету. А ведь недавно с ним прощался… Кто бы мне сказал, что встану и пойду — ни за что не поверил бы. Вот ты у нас Знающий, тебе все тайны открыты. Как объяснишь такое чудо?

— Все тайны открыты только богам, — уклончиво ответил жрец. — Но эту Умдуман мне поведал, хотя его речь совсем не похожа на нашу. Он говорил и тут же изображал сказанное руками. А еще делал рисунки. Много-много рисунков маленьким предметом, оставляющим черный след. И мы постепенно научились понимать друг друга. Я узнал, что на каждом из нас живут крошечные звери. От одних ни вреда, ни пользы, другие лечат, а третьи — убивают. Наши звери не могут повредить богу, но его звери обладают страшной силой и способны отправить любого из нас в царство мертвых. Умдуман опасался, что принесет племени смерть. Однако он ошибся — на наше счастье, у него оказались добрые звери, дарующие жизнь. Они совершили невозможное — исцелили тебя от яда стрекальщика. Правда, их умения не хватило на то, чтобы заживить раны бога, которые он получил при падении небесной лодки. Но с этим наилучшим образом справились твои мази и отвары.

— Я был уверен в своих снадобьях, — не без самодовольства сказал Травник. — Больше, чем в том, что доберусь до Кривого утеса живым. Позволь спросить: где сейчас Умдуман?

— Чинит свою лодку, чтобы вознестись на небо. Или хотя бы подать знак другим богам. Он просил поблагодарить тебя. А еще — не называть его Умдуманом, поскольку там, в кругу богов, у него есть другое имя. Однако я посчитал, что нам, населяющим нижний мир, рано знать его. — Жрец помолчал. — Я вижу, Травник, ты еще хромаешь, но скоро совсем поправишься. Попомни мои слова: через несколько дней будешь бегать, как молодой пятирог!

Знающий кивком простился с целителем и направился к своей хижине. Не доходя до нее, он остановился, поднял посох и описал набалдашником круг. Потом заговорил, обращаясь к высокому небу:

— Прости меня, Умдуман! Я знал, что пришелец — не ты. Мои слова соплеменникам были ложью, но ложью во спасение. Ты велик и грозен. И если считаешь, что я виноват перед тобой, покарай меня на месте.

Жрец стоял и ждал. Над ним несколько раз пронеслась туда-сюда стайка огнекрылок, но больше ничего не происходило. В глазах у Знающего снова заплясали смешинки. Он поднял руку к лицу, чтобы скрыть улыбку, и зашагал к дому.

Сергей Звонарев. Далекое, близкое

Уже темнело, поэтому прощание со Старым было недолгим.

С неба моросило, как и все последние недели этой дождливой весны. На дне могилы образовалась лужа. Старый лежал в гробу из кривых, с неровными краями досок, между которыми зияли темные щели. Крышку закрыли. Сергеев сказал несколько слов, показавшихся Олегу слишком сухими, потом бросил первую горсть. За ним Олег и Дик с Марьяной. Казалось, она хочет что-то сказать, только не знает что. Земля рядом вдруг вспучилась, вылез гриб. Марьяна опустилась на колени, взяла его и, быстро осмотрев, сунула в мешок у ног. Потом поднялась, опираясь на руку Дика: живот был заметен даже под плащом.

Помолчали недолго.

— Пора, — сказал Сергеев.

Олег взялся за лопату. Тяжелая липкая земля ударилась о крышку гроба. Засыпав могилу, они вместе с Диком положили сверху плиту из сланца. Выбить даты жизни Сергеев не успел.

Двинулись назад, к поселку. Дождь припустил с новой силой, на тропинке приходилось обходить лужи. Из них выползали червяки, то и дело меняя цвет.

Один за другим прошли через калитку. Олег услышал, как всхлипнула Марьяна — наверное, вспомнила, как все случилось. Хищник напал днем, такого раньше не было, сломал изгородь и помчался по улице, к играющим детям. Ближе всех к ним оказался Старый. Копье было у него под рукой, и он успел его метнуть, но не очень удачно: только поранил медведю лапу. Тот бросился на обидчика. С одной рукой и без оружия шансов у Старого не было. Когда подоспели Дик с Вайткусом, медведь его уже задрал.

— Зайди в мастерскую, — сказал Сергеев Олегу. — У меня к тебе дело.

— Как все прошло? — спросила Лиз.

— Нормально, — буркнул Олег.

— Я бы пошла, ты же знаешь, — сказала она, ища его взгляд просительно и в то же время требовательно, — но мне тяжело. Тошнит все время. Но ничего, это скоро пройдет.

Олег чистил лопату лопухом. Земля въелась в неровную доску, если не вычистить — завтра зацветет, и тогда придется делать новую.

— Как Марьяна?

— В порядке.

— Она красивая, да? Беременность ей не мешает. Срок приличный, а скачет, как девица. Куда только Дик смотрит? Велел бы ей дома сидеть.

— Как ты себя чувствуешь? — резко спросил Олег.

Лиз села на кровати.

— Я боюсь, мне страшно. Как все пройдет?

— Все будет хорошо. Ты не первая.

— Подойди ко мне, пожалуйста.

Он поставил лопату в угол, бросил лопух. Тот, пошевелив листом, прилип к земляному полу. Глядя на него, Олег сел на кровать рядом с Лиз и тут же ощутил ее тепло.

— Обними меня, — прошептала она, — скажи, что любишь.

— Люблю.

Лиз застыла.

— Нет, не так. Скажи по-настоящему.

— Люблю, — повторил он.

На секунду она замерла, потом закрыла лицо руками. Олег сидел рядом — неподвижный, как истукан. «Ну же, обними ее, скажи что-нибудь», — приказал он себе. Положил деревянные руки ей на плечи. Когда она не смотрела на него, было легче.

— Я буду стараться, — сказал Олег, — обещаю.

Сергеев точил нож. Услышав, как зашел Олег, кивнул на табуретку:

— Садись.

«Будет просить вещи из школы, — решил Олег, — нет, ничего не отдам». Ему тут же стало неловко. «А почему ты решил, что можешь распоряжаться ими? Только потому, что был лучшим учеником Старого?»

Не прерывая работы, Сергеев сказал:

— Дик нашел неплохое место, на возвышенности. В сторону от гор, два дня пути. Большой пологий холм, окруженным полем, озеро рядом. Лес там пореже и воды нет. Даже если река разольется, туда она не дойдет.

— Место для чего? — не понял Олег.

— Для поселка.

Разговоры о переезде велись с середины весны. Лес становился опаснее: не только люди приспосабливались к нему, но и он к ним. Охотиться стало труднее: шакалы все чаще нападали стаей. От грибов, раньше съедобных, неделями маялись животами. И мошка кусалась злее, приходилось выгонять ее дымом. А недавно к этому добавилась новая напасть: дождь, льющий, не переставая, уже третью неделю. Лес наполовину превратился в болото. Звери, согнанные водой с привычных мест, нападали на поселок.

Но Олег старался не думать об этом, он жил одним — подготовкой экспедиции к «Полюсу». Год назад она опять сорвалась: они прошли дальше, чем в прошлый раз, но на перевале их накрыла долгая снежная буря. Укрылись в пещере, но было страшно холодно, даже Дик почти не спал, когда приходилось лежать с краю. Томас заболел, у него сильно поднялась температура, он сильно ослаб и не мог идти. Следующей ночью, когда все забылись в тяжелом полусне, Томас умер. Олег нашел его первым — он лежал без одеяла, отдал его Марьяне, когда та уснула. Чтобы девушка не корила себя, Олег накрыл им Томаса.

Через две ночи кончились грибы; из еды осталась лишь горстка сушеного мяса. Когда буря утихла, Дик пошел на охоту. Он вернулся не скоро, но с добычей. На последних дровах приготовили мясо. Решающий разговор зрел и обещал быть жарким — судя по сосредоточенному молчанию.

А потом Олега укусила блоха. Приступ прошел тяжело, Олег сильно ослаб и все никак не мог согреться. Марьяна и Дик пытались его укрыть своими одеялами, но он не давал. Потом его начал бить кашель, поднялась температура, как у Томаса. Это все и решило.

«Значит, экспедиции в этом году не будет».

— И что вы решили?

— Пока ничего, — ровно ответил Сергеев. — Решать будем вместе.

— Если переезжать, экспедицию придется отложить.

— Да.

— Это неразумно. На «Полюсе» есть все, что нужно, — лекарства, оружие… да все!

Закончив нож, Сергеев положил его на полку, рядом с инструментами.

— Если экспедиция погибнет, поселок не выживет, — сказал он. — Ты сам видишь — лес опасен, как никогда. Если дождь не прекратится, будет еще хуже. А представь, река разольется. Что тогда будем делать?

— Переезд на новое место — тоже риск! У Марьяны уже приличный срок, и Лиз беременна.

— Тем более надо торопиться.

— Я готовился целый год, — безнадежно сказал Олег, — я могу пойти к кораблю один.

— Слишком рискованно, — возразил Сергеев, — если тебя укусит блоха, никто не поможет. А ночью ты будешь легкой добычей для хищников.

Олег чувствовал пустоту: не было смысла спорить, Сергеев все равно победит. Все, что он говорит, разумно и правильно. Вот только…

— Помните, как говорил Старый? Мы будем откладывать экспедицию год за годом. Всегда найдется причина. Потом кто-то из молодых решит, что корабль — это просто красивая легенда. Земля превратится в райский сад, а земляне — в богов. Хотя, — усмехнулся он, — быть может, через пару веков на него наткнутся наши потомки. Если выживут.

— Я понимаю, — сказал Сергеев, — но пойми и ты. Вещи с «Полюса» — не самое важное. От одичания нас спасет только одно — способность принимать разумные решения, подчинять свою волю необходимости. Если не будет этого, корабль нам не поможет, даже если бы он стоял прямо здесь.

Сергеев посмотрел ему в глаза. Его лицо было тяжелым, с крупными, резкими чертами, еще обострившимися за последние годы. Олег не знал, что сказать, мысли под строгим взглядом Сергеева путались.

— Я знаю, тебе сейчас тяжело, — сказал он, — но ты должен справиться с чувствами. Это сложнее охоты. И важнее. Важнее, чем экспедиция.

Олег молчал.

— Вот какое у меня дело, — продолжил Сергеев, снизив тон. — Нужно, чтобы ты посмотрел это место. Ты можешь заметить нечто такое, что Дик упустит. Был бы у нас фотоаппарат… ты знаешь, что такое фотоаппарат? — спросил он с интонацией Старого.

— Да.

— Хорошо. Но пока его нет.

Сергеев достал с верхней полки папку из рыбьей кожи, осторожно вытащил ровный белый прямоугольник, развернул его. Лист бумаги был чистым, он, казалось, сиял в сумрачной мастерской.

— Рисовать не разучился?

— Думаю, нет.

— Нужно, чтобы ты составил карту местности. Видел когда-нибудь такую?

— На глобусе, его Старый сделал, — ответил Олег. Его кольнуло: он вспомнил, как они терли краски из глины, которую принесла Марьяна. Было интересно смотреть, как Старый по памяти рисует материки и океаны Земли. Бесконечно далекий мир, обретая очертания, становился ближе. — Только он стерся уже.

— Глобус — это не совсем то, — сказал Сергеев. — Представь, что смотришь на поселок сверху. Попробуй показать на рисунке самое важное — границу леса, изгородь, расположение домов. Понял?

— Думаю, да.

— Потренируйся на песке, потом обсудим.

— Ладно.

— И вот еще что, Олег. Я не могу пойти с вами, нельзя оставлять поселок без защиты. Постарайся ничего не упустить. Представь, что бы увидел Борис. Посмотри его глазами, у тебя это получится.

«Старый нашел бы слова, чтобы отстоять экспедицию, — с горечью подумал Олег, — а вот я не могу».

— Я постараюсь, — сказал он.

Они выступили на следующий день.

Так же как и вчера, лил дождь. К постоянной сырости привыкли и не обращали внимания. Дик шел первым, выбирая дорогу. Казик забегал то вперед, то в сторону — словно гончая на охоте. Отмену экспедиции к «Полюсу» он принял легко, увлекшись переносом поселка, и теребил Сергеева — как там все будет? Лиз вместе с матерью тихо радовались, старались этого не показывать, но Олег все равно видел — хотя бы по сочувственным взглядам, которые ловил на себе.

Потеряв мечту, он чувствовал пустоту, заполнить которую не получалось ничем. Ему запомнились слова Сергеева о том, что нужно справляться со своими желаниями, Олег и понимал его правоту, но правота эта оставалась чужой, не имея опоры в собственной душе. «Что я должен увидеть, — думал он, — что такого могу заметить я, что упустит Дик? Это его мир, здесь он превосходит меня во всем. Вот если бы мы пошли к „Полюсу“… Наверное, Сергеев из жалости сказал, что ему важен мой взгляд…» Олег сердился на себя за унылые мысли, гнал их, но они снова лезли в голову.

Ночлег устроили на небольшой полянке, рядом с деревом — на него можно забраться, если шакалов окажется слишком много, и перестрелять их сверху. От медведя, правда, на дереве не спасешься. Дик сказал, что будет дежурить первым, и сел у входа в палатку с арбалетом наготове. Казик лег на бок, подтянув колени к подбородку, и мгновенно заснул, но сон его был так чуток, словно бы он бодрствовал. Марьяна любила спать в той же позе, вспомнил Олег. Если бы с нами тогда пошел Казик, а не Дик, и если бы Томас не умер, и если бы не эта чертова блоха…

Снова проклятые «если бы…».

Хватит, прозвучал в голове твердый голос Сергеева, хватит думать о том, что ты изменить не можешь.

Олег изгнал образ Марьяны.

Дик поднял их с рассветом, и они шли почти весь день. К полудню дождь перестал, в небе появились просветы. «Наверное, ветер собирает тучи у гор, там они и выливаются», — подумал Олег, но подтвердить или опровергнуть догадку было некому.

— Почти пришли, — сказал Дик.

Лес, понемногу редевший, кончился. Перед ними открылось просторное поле, посередине которого высился пологий холм с торчащей у дальнего края скалой. Широкий ручей — почти речка — огибал холм и впадал в озеро, за которым опять начинался лес. Берега озера заросли камышом, и только в одном месте, ближе к холму, виднелась желтая полоска песка.

— Там наверняка рыба есть, — сказал Казик, показывая на камыши, — и лягушки.

Чтобы попасть на холм, надо было перебраться через ручей. Дик сказал, что знает узкое место. Они пошли вдоль заросшего невысокой травой берега; противоположный, со стороны холма, был каменистым, с осыпями. В быстрой прозрачной воде стаями плавали мелкие рыбки, похожие на плотву, если бы не шипастый хвост. Лягушки, спугнутые людьми, прыгали во все стороны.

Перебравшись через ручей, все трое забрались на скалу с плоской вершиной — самую высокую точку холма. Стало видно, что лес окружает поле не со всех сторон — с запада оно граничило со степью, простиравшейся вдаль, насколько хватало глаз. Олега кольнуло — на севере белели горы, за которыми его ждал «Полюс». «Ты будешь видеть их отсюда, — мелькнула мысль, — все будут видеть».

— Хорошее место для охоты, — сказал Дик, кивнув на степь.

Олег достал карандаш и бумагу.

Казик с интересом наблюдал за ним, а Дик сказал, что это лишнее, он может все показать на песке, когда они вернутся.

Овальный при взгляде сверху холм на три четверти омывался ручьем. В том месте, где он подходил к холму, Олег заметил каменную перемычку шириной с человеческий рост, которая преграждала путь воде и направляла ручей по часовой стрелке. Если ее убрать, то поток разделится надвое, и тогда ручей будет омывать склоны со всех сторон.

Олег вспомнил рассказы Старого о древних замках, окруженных рвами с водой. Чтобы перейти на ту сторону, опускали мост, а при опасности его поднимали с помощью блока. В голове зазвучал дидактический голос Старого: «Блок — это цилиндрический барабан, который может вращаться вокруг оси. Неподвижный блок позволяет изменять направление силы…»

Олег спустился к перемычке. Она была почти плоской, сквозь тонкий слой земли местами виднелся белый камень. По правую руку, чуть не переливаясь через край, плескалась вода, а слева тянулся узкий длинный овраг глубиной метра в два, переходящий в небольшое болотце, — где ручей, обогнув холм, устремлялся к озеру. Это старое русло, догадался Олег, возможно, много лет назад большой камень упал со скалы и преградил путь к воде. А если убрать преграду… Перед глазами появилась картинка: отверстие в камне, в него забивают палку и поливают водой. Дерево разбухает, и камень трескается. Откуда я это знаю? Наверное, Старый когда-то рассказывал. Его бы сюда…

Олег услышал голос Дика — тот его звал. Надо было идти на разведку, осматривать окрестности. Ковырнув ножом камень, оказавшийся неожиданно мягким, Олег поспешил наверх.

Ночью пришли шакалы.

Они напали все сразу, а не по одному. Пришлось туго, еле отбились. Уцелевшие хищники свернулись колесами и покатились в сторону леса. Дик убил больше всех, ему же больше всего и досталось. Казик, перенесший укусы относительно легко, спустился к ручью и принес воды, чтобы промыть раны.

Оставалось переждать неизбежную лихорадку.

— Можно пустить ручей вокруг холма, — сказал Олег, — если разрушить ту каменную стену.

Он показал вниз, на перегородку, и добавил: — Шакалы не умеют плавать.

— И медведи тоже, — подхватил Казик.

Дик усмехнулся.

— Чем ты разрушишь камень? Топором?

— Возможно, есть способ, — ответил Олег и рассказал то, что ему вспомнилось вчера.

— Глупости, — сказал Дик сквозь зубы, сдерживая дрожь от лихорадки, — как дерево может разрушить камень? Ничего не выйдет. Сделаем изгородь, она и будет защитой.

Олег не стал спорить. Спустившись вниз, он аккуратно все нарисовал, чтобы показать Сергееву. «Холм-то весь из камня, — мелькнула мысль, — ведь так можно его добывать. Можно сделать из камня и ограду, и дома…» Эта идея возбудила его, ему захотелось тут же с ней поделиться, но он сдержался: в голове с недоверчиво-насмешливой интонацией прозвучал голос Дика: «Глупости». Подожди, обсуди с Сергеевым, а пока все обдумай как следует сам. Подготовься, он задаст тебе много вопросов. Каких? Вот и подумай, у тебя пока есть время.

Ночью, по дороге назад, ему приснился город Земли.

Олег догадался об этом, хотя высокие дома, прямые улицы и просторные площади были ему знакомы лишь по рассказам. Замирая от восторга и страха, он смотрел вниз с балкона и не мог оторваться: ровная вертикаль до самой земли тянула за собой взгляд. Люди на улицах не боялись ни деревьев, ни травы, сидели прямо на ней, беспечно болтали, смеялись. По магистралям, отделенным от улиц газонами, стремительно неслись машины, чьи силуэты чем-то напоминали «Полюс», каким его рисовал Старый. А высоко в небе летела серебристая стрела, за которой тянулся белый след.

Олег проснулся от восторга. Лежа в тесной палатке, он пытался запомнить тающие картины сновидения. Олег чувствовал — хотя вряд ли бы смог объяснить — что этот город из сна реальнее, чем поселок и даже «Полюс». И каким-то непонятным образом он был связан с тем, что Олег задумал.

Старый бы понял с полуслова.

Сергеев выслушал идею Олега, заставил все показать на рисунке и сказал, что подумает. На следующий день он позвал Олега к себе, в мастерскую.

— Значит, чтобы окружить холм водой, ты предлагаешь разрушить каменную стену, сделав отверстия и забивая в них дерево?

В изложении Сергеева идея выглядела как-то несолидно.

— Да.

— Можно, я буду думать вслух?

Лучше не надо, захотел сказать Олег. Сейчас все рухнет.

— Чем ты собираешься делать отверстия в камне?

— Ножом.

— На какую глубину?

— Не знаю… надо попробовать, будет ясно.

— А какое расстояние между отверстиями?

Что сказать? Опять «надо попробовать»? Глупо…

— Допустим, оно равно глубине, — нашелся Олег.

— Для начала неплохо, — против ожидания одобрил Сергеев. — А сколько всего нужно отверстий?

— Я не считал.

Как на уроке у Старого, когда не сделал задание. Олег чувствовал, как краснеет, — почему сам не сообразил? Надо было думать, а не мечтать.

— Пойдем-ка со мной, — позвал Сергеев.

Они вышли на песчаную площадку возле мастерской. Сергеев взял прут и нарисовал трапецию, формой напоминавшую каменную перемычку, какой она виделась сверху, с холма.

— Допустим, глубина отверстий — сантиметров тридцать, а расстояние между ними примерно равно ширине. Тогда у нас получится вот что…

Сергеев быстрыми и точными движениями покрыл трапецию сеткой с квадратными ячейками. Не меньше полусотни отверстий в одном слое, прикинул Олег, а слоев не меньше двух-трех, чтобы русло было достаточно глубоким. Сейчас Сергеев скажет, что это невозможно, да так оно и есть, до конца лета будешь ножом ковырять…

— Тебе нужна дрель, — услышал Олег.

— Что?

— Приспособление для быстрого вращения заостренного металлического наконечника.

— Вы… вы расскажете, как ее сделать?

— Уже сделал.

Под навесом лежал кусок сланца. Сергеев взял с полки инструмент и протянул его Олегу: две параллельные дощечки, скрепленные по концам веревками и зажимавшие перпендикулярно им верхнюю часть копья Старого с наконечником.

— Это сверло, — Сергеев показал на копье, — не ахти какое, но лучшего все равно нет. Чтобы вращать его, нужно двигать дощечки. Попробуй, тут надо приловчиться. Приставь острие к сланцу…

Сначала не получалось, сверло все время тянуло в сторону, острие ползало по камню, выбираясь из намеченного отверстия. Потом дрель взял Сергеев, и в его умелых руках она заработала как надо. «Тренируйся», — распорядился он и ушел в мастерскую.

К концу дня начало получаться. Сергеев, посмотрев на плоды его трудов, удовлетворенно кивнул.

— Ладно, — сказал он, — допустим, отверстия у тебя есть. Какое дерево будешь вставлять?

— Не знаю, — честно ответил Олег. Он больше не боялся в этом признаться. — Не думал еще.

— Зайди к Марьяне. Она тебе скажет.

Марьяна, сидя у окна, шила приданое для малыша. Увидев Олега, она поднялась и улыбнулась ему.

— Ты молодец, хорошо придумал. Будет здорово, если получится. Никогда не жила на острове.

— Отец помог.

— И я помогу.

Она повела его в сарай. Там, в полутьме, хранились бесчисленные целебные корешки, засушенные листья и лепестки цветов, толченая кора в мешочках из рыбьей кожи. Все это располагалось не просто так, а по системе, принцип которой Олегу не был ясен. «Она всегда этим увлекалась, — вспомнил Олег, — в лесу хлебом не корми, дай сорвать незнакомый цветок. Дик ее ругал, а мне нравилось смотреть на нее, как она любовалась цветами. Глаза такие большие, смотрят внимательно… Почему же так получилось, почему она с ним?» — скакнула мысль. Олег знал, почему. В провале экспедиции к «Полюсу» он винил себя — а кого же еще, это ведь тебя укусила блоха и ты же потом заболел пневмонией. До похода Дику больше нравилась Лиз, а предложение он сделал Марьяне. Наверное, Дик как следует разглядел ее, когда они тащили меня назад. Понял, что она не просто легкомысленная дурочка, как он привык о ней думать. Марьяна согласилась не сразу, может, ждала чего-то от Олега. Он же считал, что право выбора на стороне Дика, спасшего экспедицию от полной гибели, доказавшего свое превосходство. Если Марьяна считает иначе, думал Олег, она должна отказаться.

Через неделю она перебралась к Дику. А Лиз заполучила Олега.

— Бамбук, — Марьяна протянула ему прямую пористую ветку, — отлично впитывает влагу и очень быстро растет. То, что тебе нужно.

Она повзрослела, подумал Олег, раньше все была девочкой, хотя и переносила все трудности наравне с другими, а теперь повзрослела. Думает о малыше. Все правильно, так и должно быть. Она тоже справилась со своими чувствами, верно?

— Спасибо, — сказал Олег.

— Отец говорил, там есть озеро, да? Поищи по берегам, бамбук любит воду.

— Ладно.

Они вышли из сарая. Марьяна обернулась к нему.

— Береги себя, — сказал она, — ты нужен нам всем.

Марьяна на мгновение замялась, а потом добавила:

— Отец беспокоится, я вижу. Наверное, из-за дождя, которую неделю уже льет. Воды в лесу полно, не пройти. Грибов мало, и огурцы, наверное, не вызреют…

— Мы переедем, — сказал Олег, — не волнуйся, все будет хорошо. Я знаю, что делать. И твой отец знает.

Он старался говорить уверенно.

— Что вы задумали? — спросила Лиз.

Олег вернулся от Сергеева поздно, но она не спала, ждала его. Беспокоится, что все-таки пойдем к «Полюсу», понял Олег.

— Соображаем, как все сделать на новом месте, — сказал он, — чтобы было лучше, чем здесь.

— Правда? — недоверчиво спросила Лиз.

— Правда.

— Ты опять пойдешь туда?

— Да, завтра выходим.

Лиз боялась, что корабль еще владеет умом и сердцем Олега, что он для него важнее и ее и малыша, которого она родит. А еще ей хотелось, чтобы он смотрел на нее так же, как на Марьяну раньше. Сегодня вот к ней ходил, когда Дика не было, зачем? А спросить — обидится еще. На глазах выступили слезы, но Лиз сдержалась — хватит плакать, вдруг Олег проснется. Он вернулся из похода немного другой, она чувствовала это. Раньше все время был сам не свой, словно мешком по голове огрели, а вот теперь немного ожил. Они с Сергеевым что-то там будут делать, на новом месте. И хорошо — может, это его отвлечет от проклятого корабля, и от Марьянки. Вот было бы славно…

Успокоив себя, Лиз повернулась к Олегу и осторожно, чтобы не разбудить, обняла его. Капли дождя мерно стучали по крыше. Вскоре Лиз уже спала.

Сергеев проводил их до кладбища. Дождь лил так же, как неделю назад.

— Учтите, — сказал он, — дорог каждый день. Я не хотел говорить при всех…

Сергеев на мгновение запнулся, и Олег ощутил беспокойство: Марьяна была права.

— Похоже, наводнения не избежать. К реке мы не ходили — некому, — но и так видно. Отсюда нужно уходить.

Из глубины леса раздался рев медведя, пока еще далекий.

— Помочь? — спросил Дик.

— Не надо. Мы с Вайткусом справимся, если нападет. Идите, чем раньше вы подготовите место, тем лучше. Удачи!

Сергеев развернулся и пошел назад. «И все-таки он нашел время сделать дрель», — подумал Олег.

Олег с Казиком работали с камнем по ночам, по очереди. Дик считал всю эту возню блажью и в часы своего дежурства занимался оружием. Днем все трое в корявом и таком же редком, как у поселка, лесу рубили деревья и таскали их к холму. Дерева нужно было много — на изгородь, дома, склад, сарай, мастерскую, и прямые стволы еще приходилось искать. А на крыши — листья водяных тюльпанов, они должны расти по берегам озера, там же, где и бамбук.

Руки Олег натер в первую же ночь, пришлось сделать перчатки из кожи. Он ругал себя — мог бы и сразу догадаться! Казик управлялся с дрелью ловчее и руки ухитрился сберечь. Он же придумал, как улучшить ее, добавив второе сверло. Чтобы сделать его, Олег отдал свое копье, что вызвало недовольство Дика.

— А если медведь? — спросил он.

— Отобьемся, — ответил Казик.

Идея обрушить каменную стену захватила его едва ли не больше, чем Олега. Дик не стал спорить — он вообще не любил спорить, просто высказывал свое мнение. Если большинство возражало, Дик уступал, а потом просто ждал, когда будущее докажет его правоту. Так было с экспедицией к «Полюсу», так будет и сейчас.

Ночное дежурство Олега — еще четыре отверстия и мозоль на ладони — только что закончилось, он мгновенно провалился в сон и тут же почувствовал, как его толкают. Это был Казик, радостный и возбужденный. Олег сразу все понял, вскочил и побежал вслед за ним к перемычке.

Трещина, едва заметная в предрассветном сумраке, начиналась с края — там, где было первое отверстие, — и заканчивалась примерно на половине перемычки, отделяя от нее неровную длинную полосу шириной с локоть.

— Нужен клин, — сказал Олег.

Казик метнулся наверх и принес два кола, заготовленных для изгороди. Олег забивал свой с той стороны, где щель была самой широкой, Казик — с противоположного конца. Вскоре раздался глухой щелчок, камень слегка подался. С каждым ударом щель становилась шире.

— Теперь толкаем, — скомандовал Олег.

Они навалились на колья, используя их как рычаги. Камень не пошевелился. Пришлось еще принести бревна — из тех, что нашли днем в лесу, — и по очереди забивать их в щель, расширяя ее.

Это была долгая и тяжелая работа, Олег с Казиком вымотались донельзя. Ближе к рассвету камень стал двигаться легче, он уже на треть свисал с края стены. В очередной раз ударив по бревну, Казик чуть не упал — оно легко подалось вниз, послышался треск, из щели появился дымок. За один удар камень сдвинулся на ширину пальца.

— Попробуем? — предложил Олег.

Казик кивнул. Уже сколько раз за эту ночь им казалось, что еще одно усилие, и камень упадет. Парни навалились на рычаги, камень качнулся.

— Подложи под него, — прохрипел Олег.

Перекладывая бревна, они понемногу поворачивали камень. Теперь он держался на самом краю, готовый скользнуть вниз. Наконец, Олег почувствовал, что давление на рычаг резко ослабло.

— Все, сейчас пойдет, — сказал он Казику, — давай вместе! Раз, два…

Последнее слово потонуло в грохоте, с которым камень рухнул вниз. Громадный, размером с медведя, при ударе он раскололся на три неравные части, но и меньшая из них была гораздо больше любого из булыжников в пересохшем русле. «Мы сделали то, на что у природы ушло бы тысячи лет, — подумал Олег, — если не десятки тысяч». Ему казалось, что в наступившей тишине и холм, и озеро, и лес вдали затаились, удивившись новой неожиданной силе, которая появилась здесь. Кажется, на Земле их звали инженерами, вспомнил Олег, тех, кто подчинял человеку природу. Ему понравилось это слово, и он захотел поделиться им с Казиком, но не успел: на вершине холма показался Дик.

— Шакалы! — крикнул он. — Быстрее сюда!

Промывая укусы, Дик ругался на Казика с Олегом: прозевали, да еще и изгородь разобрали! Те не спорили — Дик был прав, да и схватка с шакалами после тяжелой ночной работы слишком утомила их, чтобы спорить.

В лес пошли только к полудню — пришлось пережидать лихорадку. Олег еле волочил ноги, даже Казик против обыкновения держался рядом, а не бегал вокруг. Работа шла медленно, деревья почти все были низкими, кривыми. На изгородь еще пойдет, но дома из таких не построить. Дик сердился, разговаривал резко, отрывисто. Олег понимал, что причина есть — если бы заметили шакалов сразу, то успели бы перестрелять их из арбалетов.

А ближе к закату Дик увидел медвежьи следы.

— Если вы и его прозеваете… — сказал он. — Ночью смотрите в оба, не отвлекайтесь.

— Мы должны работать, — возразил Олег.

— А если медведь нападет?

— Я буду дежурить за двоих, — вставил Казик, — я увижу.

— Это глупо. Ты заснешь. А если нет, то и завтра будешь дурака валять, а не работать. Забыли, что сказал Сергеев?

Дик, мгновенно прицелившись, выстрелил из арбалета в густую траву: там притаился кролик. В лесу Дик был лучшим, и добыча подтверждала его правоту.

Больше не спорили — каждый остался при своем.

Этой ночью они скинули еще два камня. А потом Олег сломал сверло.

Он наткнулся на твердую породу, стальной наконечник заклинило. Олег не успел среагировать, и древко переломилось у самого основания. Сергеев в мастерской все починил бы за пару часов, а здесь долго придется возиться. Да еще неизвестно, получится ли.

— Возьми мое копье, — предложил Казик.

— Тогда у нас останется только одно. Если придет медведь, будет туго.

— Мы скоро закончим. Если все получится, можно будет вернуться в поселок, там починим.

«А если ничего не выйдет? — подумал Олег. — Что ты скажешь Сергееву? И Лиз, и Марьяне?» Чуть помедлив, он взял копье и обломил его так, чтобы по длине получилось сверло.

Дежурство Дика уже прошло. Он спал и не мог возразить.

На рассвете появился медведь. Ходил возле холма, присматривался. Люди занимались чем-то необычным, и это его настораживало. А может, медведь вообще людей еще не видел. Побродив, он сел, став похожим на огромную зеленую овчарку, и некоторое время наблюдал, как Олег с Казиком долбят камень. В конце концов, осторожность взяла верх, и медведь неторопливо удалился, издав громкий, на все поле, рык, словно говоря: я тут хозяин.

— Наверное, он не голоден, — заметил Казик, — повезло.

«Это ненадолго», — подумал Олег.

С вершины холма спускался Дик, разбуженный ревом медведя.

— Казик, где копье? — со злостью спросил Дик.

— Оно нам понадобилось, — ответил тот.

— Дураки! — голос Дика стал высоким. — Вы оба просто упрямые дураки! Вы видели медведя? Он вернется, и хорошо, если один!

— Может, и не вернется, — сказал Олег.

— Вы думаете только о себе, о своих дурацких затеях! Мало вам перевала, да?

— Посмотри! — Казик показал на перемычку, ставшую уже совсем тонкой. — У нас все получается, ты видишь? Мы почти закончили, осталось чуть-чуть!

Дик повернулся назад.

— Уже рассвело, пойдемте работать. Нам нужно дерево.

— Это неразумно, — сказал Олег, — в лесу медведи опаснее, чем здесь.

— Да! — сказал Дик. — Особенно теперь, когда вы переломали свои копья!

— Водная преграда надежнее изгороди. Ветки никого не остановят, ты сам знаешь.

— Где она, эта преграда? Ее нет! Куда вы всех приведете? На пустое место, ничем не защищенное?

Никто не ответил Дику. Он повернулся и пошел в сторону леса.

— Иди с ним, — сказал Олег.

— Я помогу тебе.

— Не нужно, я справлюсь. В лесу опаснее, чем здесь. И он прав: без дерева не обойтись.

Казик, поколебавшись, побежал вслед за Диком.

Один за другим Олег забивал клинья.

Перемычка уже треснула по всей ширине. Со стороны ручья щель потемнела, вода понемногу в нее заходила. Теперь, когда цель была так близка, Олега охватили сомнения — а получится ли? Что, если уровень воды в ручье упадет, и опять придется долбить проклятый камень? Или вода просто уйдет в землю, останется лужица возле стены. Дик снова окажется прав — они просто глупцы, мечтатели, почему-то решившие, что могут спорить с природой, а не подчиняться ей.

Отгоняя эти мысли, он колотил булыжником по дереву, вбивая клинья все глубже. Щель становилась шире — еще немного, и вода проникнет по всей ее длине. Скоро все решится, так или иначе. Ему вспомнился прекрасный город из сна, такой непохожий на все, что их окружает здесь. Где-то там, в такой дали, которую и представить себе нельзя, он, несомненно, существует. И это была правда, которая не зависит от происходящего здесь. Даже если у них ничего не выйдет и придется опять признать поражение, город на далекой планете Земля все равно останется с ним. А если получится… то у нас будет новый дом, лучше прежнего. И, может быть, путь к «Полюсу» отсюда окажется ближе, чем от старого поселка… Я уже думаю о нем, как о старом, поймал себя на мысли Олег, погоди еще, здесь пока толком ничего не сделано.

Совсем рядом заревел медведь.

Он стоял метрах в пятидесяти от стены и наблюдал за человеком — так же как и в прошлый свой визит. Однако теперь человек был один, и медведь подошел ближе. Бежать за арбалетом было поздно, да и стрелы против громадного зверя почти бесполезны — если только в глаз попадешь, а это и Дику удалось лишь однажды.

Показывать зверю страх ни в коем случае нельзя — каждого жителя поселка учили этому с малых лет. Медведь еще не решался напасть — не знал, насколько человек опасен, какие у него клыки и когти. «Хорошо бы как раз сейчас свалить камень: может, это его отпугнет». Олег, заставив себя забыть о медведе, с новой силой принялся забивать клинья. Вода из ручья уже потекла по щели, образуя с другой стороны небольшой водопад. Бросив булыжник, Олег налег на рычаг. Щель немного увеличилась, но потом камень остановился. Надо сменить точку опоры, встать спиной к медведю. «Ты же забыл о нем, — мелькнула мысль, — разве нет?» Олег подвинул камень, расширив щель со стороны ручья и сузив с другой. Теперь напор воды помогал толкать камень. Просунув два рычага под него, Олег повис на них, раскачиваясь. «Казика бы сюда и Дика. Вот же черт упрямый, потащился в свой лес…»

Он почувствовал, как рычаг ушел из-под него и тут же услышал глухой треск ломающегося камня. Тут же он рухнул вниз. Вода, обдав ноги Олега, с журчанием потекла по новому руслу.

В этот миг он действительно забыл о хищнике, перед которым был безоружен.

— Получилось! — закричал Олег. — Вот вам всем, получилось!

Вода падала из прорубленного желоба с двухметровой высоты на каменистое дно, образуя расползающуюся лужу. Олег попытался прикинуть, сколько времени потребуется, чтобы вода заполнила все русло. Выходило много, весь день пройдет. «Надо бы еще один камень свалить», — мелькнула мысль.

Он поднялся на полуразрушенную стену и замер — медведь, о котором Олег совершенно забыл, стоял с другой стороны стены и, увидев его, грозно зарычал. Разделявший их поток шириной в полметра не был препятствием для хищника. Олег выдернул из дрели обрубки копий, готовясь к безнадежной схватке. Медведь зарычал громче — и в этот момент в его шкуру вонзилась стрела, и тут же, рядом, — еще одна.

Дик с Казиком бежали по полю.

Медведь с ревом повернулся к ним. Казик на мгновение остановился и выстрелил еще раз, попав хищнику в морду. Разъяренный, он тут же устремился к обидчикам.

Дик уложил медведя одним сильным ударом, пронзив копьем его шею. Когда Олег добежал до места схватки, огромный зверь катался по траве. Копье он сломал, и теперь, обхватив обломок передними лапами, силился вырвать его из шеи, тем самым еще увеличивая рану. Вскоре медведь выбился из сил: лежа на боку, он только поднимал голову и хрипел. Дик подошел к нему и выдернул обломок копья.

— Спасибо, — сказал Олег, — если бы не вы с Казиком…

Он не успел договорить: Дик, повернувшись с искаженным от злости лицом, ударил его. Олег, не ожидая этого, упал.

— Ты дурак! Твоя глупость погубит нас! Ты…

— Дик, смотри! — закричал Казик, показывая на холм. — Смотри, там вода! Олег сделал! Мы сделали!

Он побежал к холму.

— Пойдем, — сказал Олег, поднимаясь, — ты увидишь все сам.

Втроем они свалили последний камень, и поток воды еще увеличился. Небольшой пруд был уже глубиной по пояс, и он постепенно заполнял старое русло.

— Надо возвращаться в поселок, — сказал Дик. Он по-прежнему сердился. — У нас ни одного целого копья.

— Давайте подождем, пока вода все заполнит, — глаза Казика возбужденно блестели, — интересно же!

Олег встал.

— Дик прав, надо идти.

Он хотел улыбнуться, но вместо этого поморщился — скула, по которой врезал Дик, еще болела.

Сборы были недолгими, и вскоре они уже шли к лесу. Казик постоянно оглядывался, а Олег думал о том, что еще можно сделать с камнем, и воображение его уже рисовало стену, окружающую холм, прочные и просторные дома с белыми стенами, площадь у основания холма — там, где он был пологим, — и школу на его вершине, из окон которой всегда видны горы.

— Ну как, получилось? — спросил Олег.

— Попробуй, — с довольным видом ответил Казик.

Два ровных каменных блока лежали один на другом. Олег попытался сдвинуть верхний, но у него ничего не вышло.

— Позвать кого на помощь? — ухмыльнувшись, предложил Казик.

— Значит, склеил.

— Ага. Чистоплюй постарался!

Необычного зверя поймали в лесу, недалеко от озера и поместили в клетку. После кормежки Чистоплюй регулярно выдавал порции клея, который Казик предложил использовать для соединения каменных блоков. Их выламывали у вершины холма, а потом ровняли долотом и шлифовали шкуркой из твердой скорлупы кокоса.

— Ну, с чего начнем? — с энтузиазмом спросил Казик.

С вершины холма, со всех сторон окруженного водой, хорошо был виден новый поселок. Невысокая изгородь окружала две улицы с небольшой площадью в месте их пересечения. Мастерскую построили недалеко от вершины, и она стала первым каменным зданием. Возле моста через ручей Вайткус проверял сеть — в проточной воде рыбы всегда было много. На небольшом пляже играли дети, Марьяна и Лиз следили за ними.

Олег взглянул на горы. Уже наступила осень, экспедиции к «Полюсу» в этом году не будет. Ничего, пойдем следующим летом. Как-то незаметно из разговоров о корабле исчез надрыв, постоянное напряжение, которое всегда в них звучало. Может, потому, подумал Олег, что теперь мы больше уверены в собственных силах. То, чему учил нас Старый, все-таки пригодилось.

— Так что? — нетерпеливо спросил Казик. — Что будем строить?

Олег встряхнулся от своих мыслей и улыбнулся.

— Может, детский сад?

— Серьезно?

— А почему нет? Детей будет больше. Пойдем, поговорим с Сергеевым.

Ника Батхен. Неприкасаемые

Снился дождь — нездешний, свежий. На планете с красивым именем Амфитрита вода с неба струилась, лилась и капала четыреста дней в году из четырехсот сорока одного. В промозглой сырости плодились бесчисленные грибки и водоросли, любой забытый кусок хлеба тотчас превращался в неаппетитную кашицу, любая царапина начинала гноиться. А Павлышу мнился совсем другой дождь — пронизанный буйным солнцем, заблудившийся в тополиных дорожках Нескучного сада. Марина, скинув мокрые босоножки, с хохотом прыгала через лужи, белый шарф вздрагивал за плечами, словно крылья совы. Он бежал следом, придерживая локтем неудобную дамскую сумочку, задыхаясь от счастья. В пузырящихся ручьях отражались глупые тучи, по аллее с веселым визгом носились дети, впереди было целое лето… Марина вернется из экспедиции через год, он на два месяца раньше. И каждый день будет ходить в парк, есть мороженое, сидеть на древней скамеечке у еще более древней библиотеки. Ждать. Ее.

Запахло кофе — сосед Павлыша, экзобиолог Жанно, всегда отвлекался от джезвы, и благородный напиток бездарно выкипал на горелку. Тотчас по коридору прошуршал гусеницами каютный робот, спеша ликвидировать непорядок. Павлыш понял, что уже проснулся, и медленно сел на постели. Приступать к делам ему не хотелось. На Ракушке (так шутники называли РА-58347, наблюдательную станцию на планете) работы набиралось немного. Десяток штатных сотрудников, заезжие наблюдатели раз в году, на полтора месяца лета. С бесконечными насморками и простудами могла справиться и медсестра, и госпитальный робот. Дело было в другом.

Зарядка взбодрила доктора. Смахнув с лица щетину, он принял душ, надел свежий светлый костюм, старательно затянул галстук. Кто бы поверил… В кармане пиджака жалобно пискнул анализатор. Павлыш высадил устройство на тумбочку и поменял батарейку, потом пошарил в одежде, выгрузил два цветных камешка, универсальный нож с шестью лезвиями, шоко-тоник, старинный латунный ключ, шалфейный леденец и пуговицу. Привычка набивать ерундой карманы была неистребима, даже психотехники оказались бессильны. Доктор Китайчик, с которым довелось поработать в ледяных пустынях Титана, немало потешался — на абсолютно пустой планете, в корабле, где каждый винтик и каждый фантик подвергают учету и полной утилизации, Павлыш все равно находил пестрый мусор. И доставал его в нужный момент.

Завтрак накрыли в кают-компании. Мидзуэ, единственная женщина, психолог и по совместительству повар на Ракушке, настояла, чтобы команда трижды в день собиралась за столом, обмениваясь новостями. Сама она щебетала как птичка, щедро разбрасывала сверкающие улыбки, а иногда, забывшись, даже мелко кланялась собеседнику. Порой от смеха миниатюрной японки веяло жутью, но если бы не ее заботы, экипаж давно пришлось бы менять.

За столом собрались почти все, только метеоролог Вяйнемяйнен с утра в сотый раз налаживал атмосферные зонды, да простуженный пилот Костя отлеживался в изоляторе. Вернуть больного в строй было часовым делом, Павлыш просто не стал настаивать. Стряпня Мидзуэ, как всегда, была выше всяких похвал. Четверг объявили днем английской кухни, на барной стойке царили овсянка, пышный омлет с беконом, крохотные сэндвичи, булочки с джемом и сахарной пудрой, груши с прозрачной, тающей во рту кожицей. Впрочем, ели без аппетита.

Молодой Якоб Шидловски сидел вместе со всеми, как подобает гостю корабля. Он улыбался, раз за разом заполняя тарелку, смешно коверкал слова, подбирая комплименты для поварихи, он был сама любезность. Но никакой кондиционер не мог справиться с запахом тухлой рыбы, исходящим от нескладного тела, с липкой вонью бурых волос, покрытых водорослями-симбионтами. Пальцы Якоба поросли скверными бородавками. Мутные глаза слезились. Безупречные белые зубы дико смотрелись в перекошенном рту. И самое отвратительное — это был человек. Землянин. Точнее, потомок землян.

Колонистов на Амфитрите оказалось почти две тысячи, не считая детей. Как они поселились в дальнем углу Галактики, какой корабль сумел доставить их на планету без малого триста лет назад, — установить так и не удалось. Скорее всего, один из доживающих свой век частных шаттлов — тогда было модно грузиться в звездолет и лететь на поиски счастья. Многих счастливчиков находили потом вмерзшими в стены кают. Упрямые, нелюдимые муннайты исповедовали веру отцов-основателей, членов древней христианской секты. Вера запрещала им строить каменные дома, пользоваться орудиями сложнее топора и мотыги, учить детей чему-то, кроме счета и грамоты, есть пищу, к которой прикасались неверные… Список запретов был долог, как зеленая борода патриарха Кеннета, главы несчастной общины.

Скверный климат, зараженный воздух и грязная вода не убили колонистов, голод не доконал их, и хищники не сожрали. Зато Амфитрита изувечила новых гостей, превратила их в жалкие человеческие подобия, наградила паразитами и болезнями. Сорокалетние были здесь стариками, до пятидесяти дотягивали немногие.

Муннайты приняли братьев-землян мирно, но сближаться не торопились. Смиренно склоняя головы, они наотрез отказывались пускать в поселение наблюдателей, отправлять детей в школы, лечиться в больницах, летать на катерах. В Совете поднимали вопрос о колонистах Амфитриты — принудительное решение отклонялось три раза за небольшим перевесом голосов. Поэтому на планете стоял лишь наблюдательный пост. Порой промокшие до костей мамаши тайно притаскивали туда своих склизких, вонючих отпрысков. Павлыш, сцепив зубы от отвращения, промывал раны и язвы, совал в воспаленные рты кусочки мятного сахара и отпускал пациентов с миром — больше ничего нельзя было сделать.

Якоб Шидловски был первым, кто вышел из круга. За какое-то прегрешение его выгнали из общины в джунгли, на верную смерть. Патрульный катер Ракушки подобрал умирающего паренька, станционный врач выходил его и отправил на Землю с первым же кораблем. Год работы с учеными, поездок по знаменитым столицам, экскурсий на лунные и венерианские базы сделал из маленького фанатика интеллигентного и даже в чем-то изящного юношу. Но преодолеть невыносимое физическое отторжение «брата по крови» стоило труда всем — ни похожие на жаб короны, ни червеобразные флигии, ни разумные грибы с планеты Крукс не вызывали такой бурной реакции. Об этом молчали, стыдливо отводя глаза, зарываясь в дела и пустые хлопоты.

Сегодня Якоб возвращался к родным. Новенький катер ждал его на посадочной полосе, новый костюм сидел ладно, новые зубы сверкали, глаза блестели. Павлышу он показался чересчур возбужденным и потным, радость преобразила гостя… и усилила смрад, исходящий от тощего тела.

— Спасибо за все, что ты сделаешь для меня, для всех нас, доктор, сэр. Я дашь братьям фильмы и книги про мама-земля, подняшь их на катере за облака — пусть увидишь, нет папа-бог, есть небо, — счастливый Шидловски возник у столика, как чертик из табакерки.

— У тебя получится, Якоб. Мы будем ждать твоего возвращения!

Старательно глядя в глаза, Павлыш пожал гостю горячую ладонь и сел на место, не переставая улыбаться. Шидловский обошел всех, стоическая Мидзуэ расцеловала его в обе щеки. Капитан Поздняков проводил гостя до катера, чтобы проверить программы, — он сомневался в летных талантах посланца. Остальные в молчании закончили завтрак и разошлись по рабочим местам.

На обед Павлыш решил не ходить — забарахлила единственная на Ракушке камера полной регенерации. Технология корон оказалась незаменимой, их оборудованием снабжали все внеземные станции, позволяя свести к минимуму риск глупой и преждевременной смерти. Теоретически камера могла излечить любые болезни. Доктор Китайчик ворчал, что на их долю хворых еще достанет, а вот следующему поколению медиков придется подаваться в ветеринары. Практически камера ломалась от любого неверного чиха, повреждала краткосрочные воспоминания и по собственной инициативе мешала гены, делая невысокого человека выше, полного стройнее, исправляя по своему разумению форму носов и структуру волос. Поэтому пользовались ею лишь в безвыходных ситуациях.

К ужину неутомимая Мидзуэ изготовила аппетитный горячий шотландский пудинг. Капитан Поздняков громогласно сзывал экипаж, возглашая:

Недовольный Жанно пробасил что-то нелестное о бараньей требухе, наполняющей деликатес. Поздняков, ничтоже сумняшеся, посоветовал экзобиологу поймать на ужин пару лягушек, благо климат способствует. Жанно пообещал в точности выполнить указание командира, подсадив лягушку на барную стойку. Услышав это, Мидзуэ пообещала спорщикам день бедуинской кухни с жареной саранчой, тухлыми яйцами и прокисшим молоком верблюдицы. Павлыш хотел вмешаться, высказавшись на тему сравнительных достоинств верблюжьего молока перед медвежьим или китовым, но в дверь постучал радист:

— Владислав Владимирович, радиограмму примите.

Десять коротких слов. В них вся Марина — стремительная и страстная, насмешливая на людях и бесконечно кроткая в минуты любви. Каюту словно овеяло запахом жимолости, на губах стало сладко. К чертям ужин! Захлопнув двери каюты, Павлыш достал блокнот, ручку и сел сочинять ответ, пытаясь вместить в тесные буквы огромную радость. Он был не мастак говорить красиво, но Марина точно понимала его. Триста шестьдесят один день до встречи — поскорей бы.

Кое-как сочинив, наконец, послание, Павлыш снова надел пиджак и отправился в радиорубку. Он ощущал неловкость оттого, что придется диктовать слова любви радисту Цыганкову, но просить о разрешении отправить радиограмму самостоятельно было бы еще большей глупостью. Радиста на месте не оказалось — скорее всего, резался в шашки со вторым пилотом или возился с огурцами в теплице. Павлыш не расстроился — огромная радиорубка, пыльная, несмотря на все усилия роботов, полная странных приборов, ламп, лампочек, кнопок, кнопочек, тумблеров и верньеров, была любимым местом на корабле. Космический шум, обрывистые сигналы, непонятные фразы на незнакомых языках манили доктора, очаровывали его. Опасливо оглянувшись, чтобы никто не застал за детским баловством, Павлыш осторожно крутанул колесико большого приемника. По экранчику побежала волна сигнала, что-то затрещало, сквозь помехи пробился красивый, густой баритон:

«Шекспир, — подумал Павлыш. — Века проходят, слова не теряют силы».

— Шекспир, Владислав Владимирович, — подтвердил звонкий голос Юрика Цыганкова. — Опять в проверку связи играетесь? Договаривались же — без меня к приборам не подходить!

Павлыш потупился, безуспешно изображая вину. Радист обошел его, глянул на приборы:

— Что вы тут у нас накрутили? Позвольте-ка… Да это местная точка!

— Исключено, — возразил Павлыш. — Туристов здесь быть не может, ученых на планете нет. У катера другие позывные.

— Наверняка спринтеры, — поморщился радист. — Пойду, доложу капитану.

Увы, команды энтузиастов студенческого, а то и вовсе школьного возраста, которым приспичило поиграть в первооткрывателей дальних планет, оставались вечной головной болью для серьезных исследователей. Запрещать молодым рваться в космос было неразумно — из спринтеров вырастали настоящие покорители звездных глубин. Но и хлопот бесстрашные юнцы доставляли немало. Если компания голоногих, голоруких, абсолютно не закомплексованных парней и девиц ввалится в общину муннайтов и начнет проповедовать атеизм… Павлыш нашарил в кармане кофейный леденец и, задумчиво перекатывая за зубами конфету, отправился к Позднякову — думать.

Вскоре в капитанском отсеке собрался весь экипаж, кроме пилота Кости. Тот отправился на корабль снимать показания с орбитальных спутников и выглядывать нежданного визитера. Собрание вышло шумным — Жанно заявил, что спринтеры расшевелят осиное гнездо. Если сектанты проявят агрессию, наконец-то найдется повод расселить их, вразумить, отмыть, вылечить, отправить детей на Землю, а взрослых обучить полезным профессиям. А пострадавших Владимир Владиславович живенько воскресит в своей камере. Павлыш не стал поправлять биолога, настроение команды огорчило его куда больше пустой оговорки. Все, кроме Мидзуэ, соглашались с эксцентричным французом, да и сам доктор в глубине души был не против простого решения. Кто бы спорил, муннайты имели право жить, как им хочется, смердеть, плодить водоросли в волосах, но при чем тут дети? И женщины — отекшие, бледные, отупевшие от бесконечного деторождения и изнурительного труда. Павлыш вспомнил, как однажды подарил зеркальце девочке, а мать, глянув в стекло, разбила его об пол.

Взъерошенная, похожая на мокрую воробьиху Мидзуэ забралась на тумбочку и оттуда как с трибуны набросилась на товарищей. «Муннайты не нарушают законов, — твердила она. — Разрушить их хрупкий мир значит уничтожить их самобытность, их культуру, их личности, наконец! Дайте колонистам время освоиться, довериться землянам. Первая ласточка у нас уже есть. За Якобом потянутся молодые. Проблема решится, вот увидите! А пока — остановите спринтеров немедля!» Глядя на девушку, Поздняков поморщился, как от зубной боли — признание чужой правоты не радовало капитана. Но Мидзуэ была права — со смешанным чувством Павлыш наблюдал, как уходит гнев с бородатого, красного лица капитана, как железное «долг» заменяет прочие чувства.

— Я приказываю разыскать спринтеров и постараться остановить их. Контакты с колонистами — нежелательны. Начнут возмущаться — в корабль и марш домой, к мамам. И ни-ка-кой самодеятельности!

Пришлось подчиниться.

Наутро четыре катера отправились прочесывать Амфитриту вдоль и поперек. Раздражительный Костя заявил, что никаких кораблей в атмосферу не входило, никаких чудаков не садилось и не почудились ли вообще сигналы уважаемому радисту и многоуважаемому доктору? Цыганков разозлился — он и так корил себя, что не засек координаты. А планетарный эфир молчал. На всякий случай Поздняков приказал установить пост в радиорубке — если спринтеры на планете, рано или поздно они себя проявят.

Два дня прошло в бурной суете. С полетами и дежурствами схлынуло накопившееся напряжение, унылый дождь перестал раздражать. Повеселевший Вяйнемяйнен вслух мечтал, как улучшить климат на Амфитрите, разогнать облака, высадить эвкалипты, а в идеале сдвинуть планетарную ось — немного, на градус-полтора. Вода стечет в северный океан и южные материки станут пригодными для житья.

Сигнал прорезался на третий пост Павлыша, когда тот, пользуясь правом дежурного, осторожно двигал колесико. Глуховатый, грудной женский голос с неуловимым акцентом повторял:

— SOS, нужна помощь! Нужна помощь, Земля, SOS! Гильденстерн вызывает Землю, прием!

— Говорит Ракушка, прием! — перещелкнув тумблер, откликнулся Павлыш. — Ваши координаты? Что у вас произошло?

— В колонии эпидемия. Грозит смерть, — откликнулся голос.

— Успокойтесь, никто не умрет, — Павлыш «включил врача», как выражался доктор Китайчик. — Что произошло, какие симптомы болезни, какая именно колония? Поселок муннайтов?

— Да, сэр. Лихорадка. Цветная. Жар, бред, — ответила неизвестная женщина, и вдруг сигнал смолк.

Озадаченный Павлыш достал из нагрудного кармашка огрызок карандаша и стал думать, расчерчивая соображения прямо на столешнице. Муннайты за триста лет успели переболеть всеми планетарными хворями, а вот иммунитет к земным инфекциям наверняка утратили. Заразу занесли спринтеры, и это может быть все что угодно, от ветрянки до гриппа. Камера регенерации на планете только одна, сектантов больше двух тысяч, сохранить тела в таком климате нереально. Наши муннайты имеют шанс вымереть, словно австралийские кролики. Прелестно, просто прелестно.

С места взяв скорость, Павлыш кинулся в медицинский отсек, собирать все необходимое. Капитана он поставил в известность, попросив радировать на Землю и в случае чего просить помощи. Связаться с Якобом Шидловски не удалось — его катер молчал.

Полет над джунглями сквозь проливной дождь и молнии Павлышу не понравился. То вздергивая катер за тучи, то уворачиваясь от безумных местных полуящериц-полуптиц, которым теплый кусок металла мнился желанной добычей, доктор не раз пожалел, что решился вести сам. Но подвергать товарищей риску неизвестной заразы ему не хотелось, а скафандры могли напугать и без того взбудораженных сектантов. Навигатор сбоил, ориентиры держались с трудом. Капитан Поздняков, пробившись сквозь помехи, намекнул, не посадить ли судно, пока не поздно, не вызвать ли подмогу. Павлыш отказался наотрез.

Дождь заливал стекла, видимость оставалась почти нулевой. Но поисковик сработал четко. Катер Павлыша приземлился на окраине поселка, рядом с заброшенным старым храмом. Заросшие красно-бурыми листьями провалы окон выглядели жутковато. Еще неприятней смотрелся чей-то катер, обгорелый снаружи, словно судно обложили ветками, облили нефтью и подожгли. Похоже, спринтерам крупно не повезло. Или… Павлыш понял, что в суматохе дел совсем не думал о Якобе Шидловски, первом муннайте за триста лет, который стал гражданином Земли. Что с ним сделали эти фанатики?

Надев перчатки и маску, подхватив на плечо портативную аптечку и на всякий случай прицепив к поясу лазер, Павлыш устремился в поселок. В первой же встреченной халупе дверь оказалась не заперта. Обитатели жилища — бородатый мужчина, две женщины, старик и четверо или пятеро малышей лежали прямо на мокром полу, прижавшись друг к другу. Они никак не отреагировали на гостя. Царапнуло «все мертвы». Но нет, их сморил непробудный тяжелый сон. Дети всхлипывали в бреду, смрадный старик чмокал губами. Осторожно, стараясь не потревожить больных, Павлыш осмотрел младенца и одну из женщин. Отлегло от сердца — диагноз не оставлял сомнений. Пятнистая венерианская лихорадка, вспышки которой возникали на Земле с неизбежностью зимних метелей, вызывала сильный жар, звездчатую сыпь, галлюцинации, после кризиса — сонливость и жуткую слабость. Пациент еще неделю-другую засыпал в неподходящих местах в неудачное время. Вирус-возбудитель мутировал с фантастической скоростью, прививки не помогали. Но все больные выздоравливали.

Пошарив по карманам, доктор раздобыл зубочистку и стал чертить план лечения прямо на мокром полу. Потом раскрыл аптечку и начал набирать шприц — витамины, стимулятор, глюкоза… Вялый годовичок даже не вскрикнул, когда иголка вонзилась в мышцу. Павлыш ждал. Прошло пять минут, семь, десять. Младенец зевнул, поднялся на кривые ножонки, пустил струйку и басовито, требовательно заорал. У Павлыша в кармане нашлась конфета, сладость уняла крик как по волшебству. Подхватив ребенка на руки, доктор пошел по широкой, кое-как вымощенной улице. Во всех домах он наблюдал ту же картину — сбившиеся в кучу спящие люди со звездчатой сыпью на лицах и животах. И повсюду невыносимый запах протухшей рыбы. Похоже, придется разворачивать госпиталь…

В очередном доме, куда заглянул Павлыш, больные не валялись на полу, а лежали поодиночке на ютящихся у стен нарах. Некрасивая девушка с небрежно стянутым тяжелым узлом бурых волос на затылке, одетая в перепачканную хламиду, отирала пот с лица старика, рядом с ней курился паром котелок с густым травяным настоем. Заслышав движение двери, она отвлеклась не сразу — отжала, ополоснула, аккуратно сложила тряпочку и только потом обернулась. Взгляд прозрачно-серых глаз скользнул по Павлышу, словно ощупывая его.

— Ты человек с Земли. Ты доктор, сэр? — девушка говорила почти без акцента, ее голос был красивее лица.

— Да, я доктор с Земли.

— Ты спасешь нас от смерти?

— Да, конечно. Не тревожься, никто не умрет.

— Дождалась! Голос бога говорил, что ты однажды придешь, доктор, сэр.

Девушка поднялась во весь небольшой рост, перекрестилась и поклонилась Павлышу до земли. Доктору показалось, что она хочет облобызать его ноги, он шарахнулся и чуть не уронил малыша. Ребенок стукнулся о притолоку и яростно завопил. Девушка тотчас подхватила дитя на руки, забормотала что-то успокоительное. Она не выглядела больной, бледное лицо было чистым, ни признака жара или сыпи. Но и впечатления здоровой не производила — глаза сияли фанатичным огнем, крупный, как у лягушки, рот улыбался. Бедная дурочка.

— Чем я могу служить тебе, доктор, сэр? Чем помочь?

— Благодарю. Я вижу, ты уже помогаешь больным, — сказал Павлыш. — Как твое имя? Можешь рассказать, что здесь произошло?

— Меня звать Дженет, дочь Исайи и Эстер из семьи Спарк, — с достоинством ответила девушка. Она посадила младенца на пол, вручила ему раскисший сухарь, погладила по голове и продолжила рассказ. — Бог сказал мне, что будет беда и придет спаситель, и я ждала тебя. Когда Якоб прилетел с неба, он кричал, что братья с Земли спасли его от смерти, взяв живым на небеса. Его мать открыла двери и впустила сына, не дожидаясь, что скажет собрание. Все Шидловски сбежались в дом посмотреть на чудо, они устроили пир и шумели до ночи. Старейшина Кеннет сказал, что бог простил Якоба и людям надо простить, мужчины Хавьеров заорали наперебой, что изгнание равно смерти, мужчины Мюрреев напомнили, что бог не желает гибели даже самой паршивой овце из стада. Я подслушивала, я знаю. Мужчины спорили до утра. На рассвете мать Якоба прибежала за помощью — сын горел и бредил. Она сама уже покрылась звездными пятнами, и дети в доме Шидловски метались в жару. Поняв, что эпидемия распространяется, Хавьеры хотели убить Якоба, но старейшина Кеннет запретил — испокон веку братья не проливали кровь братьев. Они только сожгли катер. Но я успела поговорить с богом и помолиться о помощи, как он учил. Я правильно поступила доктор, сэр?

— Да, Дженет, конечно, ты была права, — Павлыш слушал, кивал и напряженно думал. Он мог представить себе многое, но молитва, туго свернутая в коды радиосвязи, не укладывалась в его понимание мира. — Скажи, а другие люди с Земли прилетали к вам? Говорили что-то, э… наставляли?

— Нет, — девушка улыбнулась, показав крупные желтые зубы, — ты первый брат с Земли, который явился в наш дом, доктор, сэр.

— Не говори «доктор, сэр», — неожиданно для себя вызверился Павлыш. — Говори «товарищ Павлыш», или «Владислав», или «доктор».

— Как ты велишь, — нисколько не обидевшись, кивнула Дженет. — Вла-дисс-лафф!

— Лучше «доктор», — смирился Павлыш. — Скажи, а ты уже переболела лихорадкой или еще не заразилась?

— Бог меня спас, — отмахнулась Дженет. — Ты сейчас начнешь лечить людей?

— Я хотел бы сперва помочь старейшине Кеннету. Не тревожься, лекарства хватит на всех.

Рацию доктор взял с собой и тут же вышел в канал: Ракушка-Ракушка, я четвертый, как слышишь, прием! Дженет смотрела на него с благоговением — похоже, глупая девица окончательно возвела землянина в ранг святых.

Радист Цыганков внимательно записал состав лекарства, уточнил по буквам и цифрам всю рецептуру, сверил — две — тысячи — доз — и отключился. Синтезатор на станции был, культиватор тоже, а на сырье шла любая органика. Промокнув пот со лба, Павлыш похвалил себя за хорошую память и прослушанный в университете курс старомодной, казалось бы, фармакопеи.

Дом старейшины не отличался от соседних ни размером, ни внутренним обустройством — те же нары, тот же громоздкий стол, та же неуклюжая глиняная посуда, жирный желтый огонь в светильниках, пятна плесени на полу. Бородатый, худой как смерть старец лежал у порога, словно спешил за помощью, его домочадцы хрипели посреди комнаты. Павлыш бегло осмотрел больных, впрыснул сердечное немолодой женщине, дал кислород беременной и затем только вколол бодрящий коктейль. Дженет, как заправская медсестра, помогла пациенту сесть, поднесла воды и удержала в железном объятии, когда тот замахнулся на гостя посохом. По счастью, способность соображать вернулась к старейшине Кеннету почти сразу. Исцеление родичей оказалось лучшим аргументом для упрямого патриарха.

Вопли, слезы, проклятия и молитвы длились недолго. Тряхнув бородой, старейшина приказал всем замолкнуть, успокоить младенцев и выйти прочь, оставив их с доктором наедине. Впрочем, Дженет пришлось остаться — разобрать бормотание старца без переводчика Павлыш даже не пробовал. Пространная речь о божьей воле, являющей себя там, где богу это угодно, и теми руками, которые бог сочтет нужными, его тоже не впечатлила. Важнее было другое — старейшина Кеннет согласился на госпиталь для колонистов. Живая собака лучше мертвого льва, кто бы спорил.

Разговор по рации впечатлил старца — корректируя указания, Павлыш не без удовольствия наблюдал, как Кеннет шепчет молитвы, перебирает бородавчатыми пальцами четки. Нет бога, кроме Попова, и Маркони — пророк его. Ты у нас еще в космос слетаешь, дедушка, дай только время.

В ожидании катера Павлыш продолжил обход домов, дурочка Дженет увязалась следом. Он методично переворачивал тельца младенцев и опухшие туши женщин, приподнимал прелые бороды стариков, делал пометки в блокнотике. Очень много было кожных болезней, авитаминозов, поражений почек и печени. Шесть младенцев страдали трахомой. Одна старуха не пережила лихорадку, и камера не спасла бы ее — возраст. Когда Павлыш в очередной раз засучивал рукава для осмотра, Дженет молча указала на его запястья — сыпь кольцом охватила их. Этого следовало ожидать.

Глянув в аптечку, Павлыш утроил дозу стимулятора в коктейле, добавил противовирусный препарат и еще одну мерзость, нормализующую состав крови. Когда война в холерном бараке закончится, он будет спать неделю, но ближайшие двое суток останется на ногах. У доктора закружилась голова, он ощутил во рту приторный привкус жара. Вездесущая Дженет поднесла ему котелок травяного отвара с приятным, прохладным вкусом. Оставалось надеяться, что от сомнительного варева ему не станет хуже. Эх… Китайчик, Китайчик. Друг мечтал о культурном отдыхе в славной компании, что мешало пригласить его на Амфитриту? Хотелось же подшутить…

Катер шел долго. За это время Павлыш опустошил аптечку и дважды ссорился с муннайтами, хотевшими вздернуть Шидловски (лазер поверх голов — замечательный аргумент). В спаскоманду вошли Мидзуэ, Жанно и сердитый Костик. Они привезли целую груду пробирок и шприцы-пистолеты. Павлыш помог погрузить в катер еле живого Якоба, посуетился, показывая, как ставить уколы и обихаживать выздоравливающих, потом присел на нары и отключился — стимулятора не хватило. Сны его были бурными, полными фантасмагорий. Одетый в костюм древнего клоуна, доктор плыл в океане черничного сока, разговаривал с перетруженной печенью, целовался с двумя девицами поочередно и ловил на приманку летучую мышь. Латинский словарь реял над ним, плюясь цитатами, анатомический атлас изрыгал препараты кишок и бронхов, пара скальпелей, непристойно выгибаясь, танцевала фокстрот. Чей-то механический голос твердил: «Финита, финита». Тьфу!

Очнулся Павлыш уже в своей комнате, на чистой постели, переодетый в пижаму. За закрытыми жалюзи шелестел дождь. На тумбочке стоял гранатовый сок со льдом — его любимый напиток. Мидзуэ постаралась, славная девушка. Мысли двигались ясно, тело слушалось. Откинув легкое одеяло, Павлыш встал, сделал несколько упражнений, принял душ, смахнул щетину с лица, переоделся. Что-то неуловимое тревожило его, но доктор списал тревогу на последствия лихорадки. Страшно хотелось есть.

Очаровательная Мидзуэ с восторгом кинулась кормить выздоравливающего. Оказывается, спал Павлыш ровно сорок часов, не открывая глаз. Эпидемия в поселке закончилась, колонисты сердиты, но враждебности пока не выказывают. Братьев с Земли попросили покинуть поселок, информация в Совет ушла, окончательное решение примут на днях. Конечно же нет, никакого паприкаша с бараниной!

Брезгливо поджав губы, Павлыш высосал чашку бульона и приступил к паровой котлете. Стоило доктору занести вилку над белесым синтетическим мясом, как в столовую вбежал Вяйнемяйнен.

— Там девица из этих муннайтов, пришла к станции пешком. Требует доктора Вла-дисс-лафф.

Дженет! Интересно, что понадобилось бедной дурочке? Павлыш подумал, что девчонка могла и влюбиться, и отставил тарелку — аппетит у него пропал.

— А Шидловски у нас сейчас?

— Да, — кивнула Мидзуэ. — В изоляторе. Ему сильно досталось, началось воспаление легких, он страшно расстроился оттого, что принес в поселок болезнь. Я старалась ему помочь, но хорошо, что ты уже на ногах — мне бы не справиться.

— Тогда ты, Костик, если не сложно, впусти девушку в малый салон, дай ей чаю с пирожными, развлеки как-нибудь и попроси подождать. А я прогуляюсь до изолятора.

Якоб Шидловски и вправду выглядел скверно. Глаза запали, бурые волосы слиплись, бородавки сочились сукровицей. Говорил он с трудом, но кое-что из него удалось выжать. Дженет в детстве была неразговорчивой и застенчивой. Она с другими детьми ходила в джунгли за птичьими яйцами, охотилась на ящериц, собирала грибы. Потом девочка повадилась ночевать в лесу и подолгу не возвращаться. Она говорила матери и старейшине Абрахаму (он был патриархом до Кеннета), что бог беседует с ней и наставляет ее в вере. Потом она предсказала появление братьев с Земли, и Абрахам назвал ее дочерью луны, последней пророчицей муннайтов. Ее любят у нас, очень любят, но замуж никто не возьмет и спать под своим кровом не пустит.

Доктор выслушал сбивчивую речь Якоба, померил ему температуру, покачал головой, увидев, что сыпь все еще не сошла. Иммуномодулятор и вторая доза противовирусного… пожалуй, так.

У Дженет, неловко сидящей на мягком диване кают-компании, тоже был вид не лучший. Костик предупредил, что наряд девушки не перенес путешествия через мокрые джунгли, пришлось одолжить ей одно из платьев Мидзуэ, а времени на подгонку не нашлось. Бурые волосы она срезала почти под корень, неаккуратные клочья еще больше портили большую шишковатую голову, на щеке красовалась царапина.

Павлыш кивнул ей от входа, чтобы избежать необходимости пожимать руку.

— Что произошло, Дженет? Тебя кто-то обидел?

— Бог сказал, что мы все умрем, — твердо произнесла девушка.

— Да, однажды мы все умрем, — согласился Павлыш. Что за дитя…

— Ты не понимаешь, — терпеливо улыбнулась Дженет. — Лихорадка осталась у нас в крови. Она вернется, и мы все умрем через несколько дней.

— Это сообщил тебе бог?

— Голос бога. Он сказал, что болезнь заразна, а лекарств у нас нет. Зато есть риск, что болезнь улетит на Землю. Ему придется сделать яд… ядро, — Дженет запнулась.

— Термоядерный взрыв, — уточнил Павлыш.

— Да, — обрадовалась Дженет. — Ты понял, доктор. Бог любит нас, но у него нет выбора.

Павлыш задумался. Думал он минут пять, стучал пальцами по столешнице, подбрасывал и ловил гуттаперчевый мячик, который весьма кстати нашелся в кармане брюк. Дженет следила за ним безмятежным, сияющим взором.

— Послушай, а ты могла бы показать мне, где и как бог разговаривает с тобой?

— Конечно. Ты брат с Земли, тебе нужно прийти к богу. Только пусть твои люди вернут мне веревки, нож и мою одежду. В этом… — Дженет брезгливо приподняла тонкий подол платья — в джунглях и часу не проживешь.

Оставив девушку на попечение хлопотливой Мидзуэ, доктор помчался в библиотеку. В груде микрофильмов не сразу нашелся нужный — история космического кораблестроения. Действительно, эксперименты с искусственным интеллектом примерно триста лет назад проводились в Америке. После известной катастрофы с шаттлом «Маргарет» их запретили как класс. Но сектанты и сейчас выглядят сумасшедшими, их предки вполне могли выкупить себе судно под стать и тащиться через космос в компании полупомешанного ржавого кибермозга. А энергии в термоядерном реакторе хватит надолго.

Из библиотеки Павлыш метнулся в лабораторию. Он взял у себя анализ, размазал кровь по предметному стеклу и выкрутил на максимум увеличение электронного микроскопа. Да, увы, шипастые шарики вируса благоденствовали и размножились. Возможно, лихорадка даст вторую волну. Не исключено, что триста лет назад такая хворь стала бы Юстиниановой чумой или марсианской холодной водянкой. Сейчас справиться с эпидемией не составит труда. Медицина не стоит на месте… вот только ржавый мозг об этом понятия не имеет.

Павлыш без стука ввалился в комнату капитана Позднякова и в коротких, но энергичных словах описал ситуацию. Анализы и фотографии вируса — срочно на Землю, экипажу срочно пройти профилактику, препараты в лаборатории. И пожалуй, пора готовить корабль к выходу на орбиту. Если переговоры с железным чудищем зайдут в тупик, придется затолкать в пассажирский отсек столько муннайтов, сколько поместится, и взлетать от греха подальше. Переговоры лучше вести ему — у кибермозга контакт с Дженет, а бедная девушка доверяет только «доктору Вла-дисс-лафф». Все будет хорошо! Капитан усомнился, громогласно и выспренне, но долго спорить не стал.

В неровно обрезанной хламиде, с тесаком за поясом, Дженет выглядела совершенной дикаркой. Перед лесенкой катера она упала на колени и долго молилась, прежде чем подняться на борт. Павлыш опасался истерики или паники — зря. Когда судно поднялось в облака, оставив внизу стену дождя, лицо Дженет преобразилось, наполнившись детской радостью, — так сияют малыши, впервые попавшие на Луну. Косясь на свою восторженную спутницу, доктор впервые подумал о ней с толикой теплоты — если девице понравится летать, вскоре она забудет о боге, оставит дикарские замашки, станет землянкой. И, наверное, будет счастлива.

Катер сел на раскисшую поляну у старого кратера. Дальше нужно было идти пешком. Увязая по колено в липкой грязи, падая на колючую, осклизшую траву, отплевываясь от зеленоватой воды, Павлыш раз за разом проклинал свою неосмотрительность — кто мешал заниматься на тренажерах, поддерживать форму? Сектанты? Лень-матушка. Безмятежная Дженет шла первой, легко перескакивала с корня на корень, смахивала тесаком лианы, ловко срубила огромную сороконожку и пасть хищного цветка. Она чувствовала себя как дома, негромко пела что-то о боге, оборачивалась, улыбалась. В прозрачно-серых глазах светилась надежда.

Корабль, притаившийся на дне кратера, выглядел грозно. Тропические растения пышно разрослись вокруг, но броня оставалась чистой, легкий трап сверкал. Дженет взлетела по ступенькам, ловко перебрав пальцами, выстучала код, перекрестилась и скользнула в пахнущий озоном шлюз. Павлыш последовал за ней. Коридор оказался полутемным, многие лампы перегорели, ковровое покрытие рассыпалось от ветхости. Но кают-компания сохранилась в полной неприкосновенности. За слегка помутневшей от времени стеной из плексигласа красовался огромный ящик, напомнивший Павлышу радиорубку, по экранчикам двигались непонятные символы, лампочки мигали.

— Привет вам, принц! Офелия, о нимфа!

От неожиданности Павлыш икнул. Так вот кто читал Шекспира. Задача становится еще веселее… Дженет преклонила колена и промолвила нараспев:

— Офелия, иди в монастырь. Смерть нашего возлюбленного брата еще свежа, — ответил корабль. Лампочки вспыхнули алым.

— Мой добрый дядя, в чем же здесь причина? — Павлыш включился в игру.

— Белую овечку там кроет черный матерый баран, — подтвердил компьютер.

— Нас ожидает смерть от лихорадки?

— В крови коварный вирус, он опасен, заразен, и спасения нам нет. Я истреблю все язвы и пороки, и Землю от нашествия спасу.

— Земле не страшен вирус лихорадки, врачи давно уж победили смерть.

— От смерти нет спасения. Воскреснут лишь роботы в таинственном раю, а люди сгинут, хрупкие, бесследно.

Лихорадочно выплетая мысль в узел шекспировского стиха, Павлыш очень плохо подумал об американских инженерах и капитане этой проклятой тарелки.

— Нам подарили камеры, что жизни, разорванные в юности, спасают. Земле не страшен вирус, и не стоит пускать бесцельно ядерный заряд.

— Скажи, где доказательства? У принца всегда с собой в кармане грустный череп.

Павлыш лихорадочно зашлепал себя по карманам — там могла бы заваляться монетка, игрушка, переводная картинка. Проклятье! Он выгреб хлам перед выходом, самолично, старательно.

Дженет дернула его за рукав.

— Доктор, вы действительно воскрешаете мертвых?

— Да, милая. Наши братья по галактическому союзу подарили нам специальные камеры. Если от тела остался хотя бы кусочек плоти, устройство восстановит его. Осталось только убедить в этом упрямый компьютер.

— О, господи, скажи, когда воскресну — ты примешь голос мудрости чужой?

— Приму, дитя. Приму любую кару. Любовь слепа, но зрячею рукой она разбить сумела мой покой.

Дженет поцеловала Павлышу руку — ошарашенный доктор не успел отдернуть ладонь. А потом с размаху вонзила тесак себе в грудь. Тело осело на металлический пол, пачкая его кровью.

— Когда она вернется, ты забудешь о ядерном пожаре и беде?

— Я проведу анализы. Увидев, что кровь чиста, скомандую «отбой».

Павлыш подхватил на руки еще теплое тело девушки. Он помнил со студенческих времен — живой человек легок, мертвый тяжел… как труп. И назад — километры по джунглям.

Доктор не споткнулся ни разу. Он осторожно сгрузил страшную ношу на заднее сиденье и с места поднял катер, выкрутив рычаг скорости до предела. Павлыш знал — камера сработает безупречно, смерть Дженет сродни клинической смерти, через сутки она встанет, рассмеется и попросит есть. Но едкая, скверная боль не уходила — а если вдруг не сработает, если заклинит капризный инопланетный механизм? И напрасная кровь ляжет на его, Павлыша, руки, девушка погибнет зазря?! Не доверяя никому, доктор сам донес тело до аппарата, сам сверил настройки, нажал кнопку и посоветовал начать эвакуацию. Не стоит испытывать судьбу еще раз. И начните противовирусную терапию немедля!

Через двадцать часов корабль, полный перепуганных муннайтов, их собак, коз и птиц, поднялся на орбиту. Через двадцать четыре часа крышка камеры тихо открылась. Доктор только ахнул. Новая Дженет двигалась легко и свободно, пышные каштановые волосы закрывали ее королевским плащом, глаза сияли, очищенные от бородавок руки хотелось покрывать поцелуями. И пахла девушка не рыбой и гнилью, а особенной, пряной свежестью юности. Притихший Павлыш отвез ее к ржавому кибермозгу, впустил внутрь и мерил шагами площадку, пока Дженет не вышла назад, вся в слезах — ее бог умер. Сценарий сработал безупречно. «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет», — изрек на прощание кибермозг и совершил аварийное отключение.

Павлыш радировал на корабль капитану Позднякову и вернулся на станцию. Он не писал Марине несколько дней, это следовало немедля исправить. У доверчивой, милой Дженет теперь есть настоящее будущее, она станет учиться, поступит в университет, выйдет замуж, проживет долгую и счастливую жизнь безо всяких дурных суеверий. Вот только… он, Владислав Владимирович Павлыш, пожалуй, не смог бы безрассудно вонзить себе нож в грудь, чтобы спасти товарищей. И товарищи по кораблю не смогли бы. И не факт, что земляне это еще умеют — там, где царствует разум, нет места слепой, безоглядной вере.

«Дорогая моя Марина, — начал Павлыш свое письмо, — есть многое на свете, что заставляет задуматься о любви. Я в сотый раз хочу говорить о тебе — с тобой».

За окном шелестел вечный дождь Амфитриты.

Игорь Вереснев. Планета, на которой не умирают

Поляна формой своей походила на равнобедренный треугольник. Лагерь расположился вдоль южной, короткой стороны, а дальний угол отвели под посадочную площадку. Разумеется, временно. Как только начнется монтаж планетарной станции, углы у поляны исчезнут, она округлится, разрастется, отодвинет лес на добрый десяток километров. Но к тому времени «Магеллан» будет далеко, за много парсек отсюда. А пока природа вокруг была первозданной, девственной, если не считать выстроившиеся в ряд оранжевые купола лагеря и штабеля монтажного оборудования. Но их как раз можно было не считать, достаточно повернуться к поляне задом, а к опушке леса, что начинался в двадцати шагах от трапа, — передом. Что Павлыш и сделал. А потом, прикинув, что спешить ему некуда, все эти двадцать шагов и отмерил. Не так часто доводится высаживаться на планеты, по которым можно разгуливать не в скафандре, а в обыкновенном полевом комбинезоне. И даже без маски биозащиты.

Лес был забавным. Тонкие, идеально прямые стволы поднимались метров на тридцать, распадаясь вверху пучками гибких, покрытых короткой хвоей ветвей. Вместо подлеска — папоротники с гигантскими узорчатыми листами. В самом низу — подстилка из палой хвои и синевато-лилового мха.

Однако главной достопримечательностью этого леса были не «хвойные пальмы», не папоротники и не мох. Игрушки! Словно огромная детская площадка без конца и края. Алые, оранжевые, лимонно-желтые, белые — все цвета и оттенки Павлыш не взялся бы перечислять — шары, цилиндры, пирамидки высовывались изо мха. Тут же — прилипшие к древесным стволам ярко-синие гроздья «виноградин», черные «рачьи глаза» на длинных стебельках. А вон — настоящие «коралловые заросли», фиолетовые, розовые, лиловые.

Павлыш воровато оглянулся — не видит ли кто? — подкрался к бордовому «мячику», занес ногу, готовясь буцнуть как следует.

Буцнуть не получилось, шар опередил. Подпрыгнул, рассыпался на два десятка «теннисных мячиков», и те порскнули в разные стороны, спасаясь от незваного «футболиста».

Одного Павлыш все же догнал, наддал легонько носком башмака. Удар получился несильный, но точный — «мячик» угодил точно в «коралловый куст». Чвакнул жалобно, утратил сферическую форму, принялся зарываться в мох. И веточки «коралла» неодобрительно зашелестели.

Павлыш хихикнул. Лес ему определенно нравился. Веселый лес, не скучный. Он снова обернулся — не вышел ли кто из купола, не наблюдает, как сорокалетний дядька, врач космофлота, в игрушки играет? И обомлел.

В десяти шагах от него стояла Гражина. Разглядывала пристально.

Павлыш смутился. Как она успела подобраться так неслышно и незаметно? И быстро! Ведь не было никого на поляне, когда он из катера выбрался.

На поляне не было, а в лесу? Наверняка Гражина пряталась вон за тем папоротником, потому и не увидел ее.

— Привет, — улыбнулся он, стараясь прогнать неловкость. — Не удержался, понимаешь, детство вспомнил. Они же безобидные, никакой опасности нет.

— Опасности нет, — эхом повторила женщина.

Она продолжала стоять неподвижно, в упор разглядывая Павлыша. От этого неловкость становилась еще сильнее.

— Гражина, ты что, меня не узнала? Я Павлыш, Слава, доктор с «Магеллана». Я только что прилетел. Помогу вашему фельдшеру расконсервировать и настроить медбокс.

— Доктор Павлыш, — женщина улыбнулась неуверенно. — Я узнала. Мы раньше были знакомы, кажется?

— Да. Кажется.

Они познакомились двадцать лет назад на легендарном «Антее». Юный студент-практикант и красавица-аспирантка. Свели их обстоятельства форс-мажорные — Павлыш почти уверен был, что застрял на первом межзвездном корабле землян на долгие-долгие годы. Кто мог предположить, что вскоре после инцидента на «Антее» люди обнаружат Галактический Центр? Вернее, Галактический Центр обнаружит Землю. И поделится с братьями по разуму своими технологиями, так что «Антей» превратился в памятник самому себе раньше, чем достиг цели путешествия. Впрочем, телепортационным ретрансляторам применение нашлось — на расстояниях, меньших порога Домбровского.

Гражина совсем не изменилась за прошедшие годы, была такая же тонкая, гибкая. Красивая. Павлыш узнал ее сразу, едва увидел на Земле-14. Он-то то узнал, а она? До отлета поговорить не вышло — старший инженер-гравитационщик была занята погрузкой оборудования для узла гиперсвязи. Потом вновь никак: пассажиры заняли свои места в анабиозных камерах. Анабиоз, знаете ли, не слишком располагает для дружеских бесед. Разбудили монтажников лишь позавчера, когда «Магеллан» вышел на низкую орбиту. И вновь суета — развертывание базового лагеря, разгрузка. Гражина отправилась вниз первым же рейсом, а доктору полагалось оставаться на корабле и не путаться под ногами. Честно говоря, он уже не уверен был, стоит ли напоминать о давнем знакомстве. Тем более что закончилось оно весьма сумбурно.

Павлыш сменил тему разговора:

— А у вас тут забавно, как я погляжу. Приятная планета, давно такую не встречал. Детвора вообще в восторге будет. Игрушки сами собой растут.

Женщина улыбнулась. Теперь вполне искренне, весело. Присела, протянула руку, подняла сбежавший от Павлыша «мячик». Тот не убегал, расплылся бордовой оладьей по перчатке.

— Это грибы. Они живые, не игрушки.

— Да я знаю. Микоиды, доминирующая форма жизни на Виене, — засмеялся Павлыш. — Кое-кто предлагал переименовать планету в «Грибное Место» или «Грибницу». Я же биолог, интересовался местной живностью. Млекопитающих, пресмыкающихся, земноводных, птиц, рыб — нет, членистоногих — нет, цветковых растений — нет. Болезнетворных микроорганизмов — нет. Геологическая активность — низкая, климат умеренно теплый, влажный, без резко выраженных сезонных колебаний. Потенциальная опасность для человека близка к нулю. Вероятность возникновения в ближайшие сто миллионов лет разумной жизни нулевая. Собственно, поэтому планету и решено колонизировать. Давно пора. Здесь два примерно одинаковых по размеру континента. Этот терраформируем, заселим, а второй оставим в качестве заповедника.

Гражина нахмурилась, явно готовая что-то возразить. Но ее опередила рация. Вызывал капитан «Магеллана», Глеб Бауэр:

— Павлыш, ты где потерялся? Монтажники уже волнуются, идти искать собрались. Катер сел пятнадцать минут назад, а доктор в лагере не появляется. Поспеши, кажется, у ребят нештатная ситуация.

— Что там стряслось? Коленку кто-то расшиб? Ладно, сейчас буду. — Он обернулся к Гражине: — Идем?

Женщины под листом папоротника не было. Павлыш моргнул, огляделся по сторонам: что за игра в прятки? Затем пожал плечами и поспешил к куполам.

Его в самом деле ждали. Начальник смены, рыжебородый крепыш со смешной фамилией Колокот бросился навстречу, едва за Павлышем захлопнулись створки шлюза:

— Доктор, вы вовремя прилетели! Спаскатер срочно нужен.

— Да что случилось?

Ему объяснили. Два часа назад старший инженер-гравитационщик с помощником отправились на рекогносцировку — выбрать место для монтажа ретранслятора. А двадцать минут назад связь с вездеходом оборвалась. Маяк на машине работал исправно, но гравитационщики не отвечали.

— Мы уж хотели второй вездеход отправлять, а тут вы, — закончил рассказ Колокот. — Спаскатером быстрее получится. И доктор, опять же, не лишним будет, если с Тышкевич или Ваховским что-то случилось. Тьфу-тьфу, конечно.

— С кем? — внезапно Павлыш вспомнил, кто в экспедиции старший инженер-гравитационщик. — Вы что-то перепутали, Гражина в лагере. Я с ней пять минут назад разговаривал.

Колокот удивленно посмотрел на него, переглянулся с дежурным радистом, молоденькой русоволосой девчонкой, чье имя Павлыш не запомнил — то ли Ксения, то ли Оксана.

— Вы, наверное, обознались, — предположила радистка. — Это кто-то другой был. У нас в смене шесть женщин.

— Да, — закивал Колокот, — наверняка обознались. От лагеря до вездехода — восемь километров, пешком Тышкевич вернуться никак не успела бы.

Он вновь обернулся к радистке:

— Саша, вызови Гуртавцова и Пака, пускай к катеру подходят. Вылетаем немедленно!

Проносящийся под днищем катера лес расступился, обнажая громадную, не меньше двух километров в поперечнике, пустошь, и Павлыш увидел вездеход. Пятнистая черепашка застыла на склоне пологого холма, поднимающегося ровнехонько посередине пустоши. Не холма даже, большой кочки.

— Доктор, на холм сажайте, — посоветовал Колокот. — Здесь вокруг что-то вроде болота. Не глубоко, но завязнуть не хочется.

Павлыш хмыкнул. Ты гляди, угадал — и впрямь кочка.

Он сделал круг вокруг холма, сбрасывая скорость и высоту, заставил катер замереть точно над вершиной. Аккуратно приземлился. Пусть оценят настоящего профессионала.

На мягкую посадку не обратил внимания никто. Едва опоры коснулись тверди, Колокот распахнул люк, выпрыгнул, побежал к вездеходу. Пак и Гуртавцов поспешили за начальником. Павлышу ничего не оставалось, как последовать их примеру.

Деревья на холме не росли, значит, не было и хвойной подстилки. Зато слой мха нарос толстенный. При каждом шаге он проседал, пружинил, норовя оттолкнуть, словно по батуту идешь. И грибы! Если местность вокруг лагеря походила на детскую площадку, то с чем сравнить болото и холм, Павлыш не знал. Разве что со свалкой игрушек. Невозможно было поставить ногу, чтобы не наступить на «доминирующую форму жизни». Некоторые микоиды лениво отползали в сторону, но большинство позволяли себя раздавить, лишь чвакали укоризненно.

— Пусто! — крикнул добежавший первым к вездеходу Гуртавцов.

Колокот то ли подчиненному не поверил, то ли от природы был педантом — вскарабкался на борт, заглянул в люк. Подтвердил вынужденно:

— Пусто. И куда они могли подеваться?

— Может, в болоте утонули? — Пак опасливо оглянулся на обступающую холм пустошь.

— Типун тебе на язык! Чего им туда лезть было? Да и разведчики проверяли вроде, нет здесь трясин…

Павлыш тоже осмотрелся. Гигантская «свалка игрушек» на болото не походила нисколько.

— Я же говорил — Гражина в лагере. Должно быть, у вездехода двигатель отказал… и связь! Вот они и ушли пешком.

— Не успели бы они дойти, — упрямо покачал головой Колокот. А Гуртавцов вместо ответа нырнул в люк, и вскоре вездеход тихо заурчал.

— Двигатель в порядке, — донеслось из недр машины. — И связь есть. Сейчас лагерь вызову. Саша, как слышимость?

— Вот видите? — Колокот посмотрел на Павлыша, развел руками.

— Но не испарились же они? Если их нет здесь, значит, ушли. Нужно следы искать.

— Какие уж тут следы…

Павлыш хотел возразить, что следы как раз найти будет несложно — каждый шаг раздавленными грибами отмечен. И прикусил язык. Стежка, протоптанная ими с вершины холма, успела исчезнуть. То ли новые «игрушки» выросли на месте погибших собратьев, то ли прежние вовсе не погибли, сумели-таки восстановить форму. Да что там стежка — даже от колес вездехода колеи не было.

Придумать другой способ, как найти пропавших людей, он не успел. Голос разговаривавшего с радисткой Гуртавцова вдруг изменился:

— Эй, что там у тебя происходит? Саша! Что?!

Павлыш, Колокот и Пак рванулись к люку одновременно и чуть не стукнулись головами друг с другом и с вылезшим навстречу им Гуртавцовым. Глаза у механика были круглые, как абрикосины:

— Гражина Тышкевич в лагере! Только что в штабной бокс зашла. Доктора Павлыша ищет.

— Как?! Не может быть! — Колокот вцепился ему в воротник, намереваясь не то выдернуть из машины, чтобы освободить проход, не то втолкнуть внутрь. Все же второе. — Как они успели дойти?!

— Я же говорил, а вы не верили! — злорадно бросил ему в спину Павлыш. И отстранив сунувшегося следом за начальником Пака, забрался в машину.

На экране передатчика было лицо радистки Саши:

— Здесь она, Арсений Викентьевич. Стоит у двери, подходить не хочет. Спрашивает, где доктор Павлыш.

— Гражина, ты меня слышишь? Это Колокот! Что у вас произошло?

— Я не знаю… — послышался из динамиков знакомый голос.

— Как это — «не знаю»?! Почему вы бросили вездеход? Где Ваховский?

— Говорю же — не знаю! Мы осматривали холм на болотах… Не помню ничего больше, отстаньте! Где Слава Павлыш?

— Гражина, я здесь! Все хорошо, успокойся! — Павлыш покачал головой в ответ на растерянный взгляд Колокота. Пояснил вполголоса: — Судя по всему, у нее шок. Возможно, временная амнезия.

— Час от часу не легче… Это опасно? Вы сможете ей помочь? Если мы останемся без гравитационщиков, то экспедицию придется замораживать.

— Для начала мне нужно осмотреть пациентку.

— Да-да, разумеется! Гуртавцов, Пак, — пригоните вездеход. Мы с доктором возвращаемся в лагерь.

В штабной блок Павлыш заскочил лишь на минуту — провести предварительный осмотр пострадавшей. Оказалось, что и это не требуется, осмотрели без него. Отдельной вакансии медработника в бригаде монтажников не предусматривалось, развертывание планетарной станции — это ведь не исследовательская экспедиция, не косморазведка, где люди могут столкнуться с самыми неожиданными проблемами. Виену за предыдущие годы изучили досконально. Следовательно, хватит автоматического медбокса и фельдшера-совместителя. На «Магеллане» Павлыш со своим «полуколлегой» познакомиться не успел. А им как раз и оказалась Саша-радистка.

Активировали медбокс и подключали робота-диагноста в авральном режиме. По инструкции на операцию эту отводилось полтора часа — с тестовым прогоном всех функций. Павлыш и фельдшерица управились за пятнадцать минут. Почти управились — оставалось настроить шлюз и провести дезинфекцию карантинной камеры…

— Доктор, подойдите, пожалуйста, в штабной бокс! — голос Колокота непривычно звенел.

— Что случилось? Что-то с Гражиной?

— Да. И… Александру с собой не берите. Пусть пока там останется.

У центрального купола стояла пятнистая восьмиколесная «черепашка» — вездеход вернулся. А в самом штабе… Павлышу захотелось немедленно ущипнуть себя, чтобы проснуться. Вооруженный анбластом, Гуртавцов охранял внутренний шлюз, загородив проход. Взглянул хмуро на доктора, посторонился, пропуская, и вновь занял свой пост. Но это полбеды! В кресле, передвинутом на середину комнаты, сидела Гражина, бледная, испуганная, а прямо за ее спиной топтался Пак, не менее бледный и испуганный. В руках Пак сжимал тяжелый полевой бластер. И ствол этого совсем не шуточного оружия направлен был точно в затылок гравитационщице.

— Павлыш, скажи им, что это бред! — Гражина дернулась навстречу, и доктор невольно зажмурился, представив, как струя плазмы разносит ей голову. На счастье, Пак не выстрелил. Наверное, оттого, что женщина осталась сидеть.

— Что здесь происходит?!

— Ребята нашли Ваховского, — Колокот кивнул на большой черный сверток, лежащий на полу. — Его засосало в трясину. Вернее, в мох. Нет, не на болоте. Прямо на холме, в пяти шагах от вездехода. Можете взглянуть.

Павлыш развернул пластиковый конверт… Да, содержимое его несомненно когда-то было человеком. Человеком, одетым в полевой защитный комбинезон. Который ни от чего не защитил, а был также то ли растворен, то ли расплавлен, то ли переварен, как и человеческое тело. Даже Короны с их технологиями не смогли бы реанимировать гравитационщика.

— Кто это сделал?

— А вот посмотрите, — Колокот кивнул на экран. — Камеры вездехода зафиксировали. Все, от начала до конца.

— Как тебе этот холм? По-моему, оптимально, — Ваховский медленно поднимался по склону, лениво пиная попадавшихся под ноги микоидов. — И от поселка недалеко. А болото скоро высушат.

— Грунт мне не нравится. Хлипковат, — Гражина подпрыгнула, демонстрируя. Ноги утонули во мху едва не по колено.

— Выжжем мох, и вся проблема. Заодно эту мерзость вычистим, — Ваховский пнул башмаком здоровенный, полметра в высоту и полтора в поперечнике, живой валун, заставив тот треснуть, опасть бесформенной кучей. — При необходимости усилим грунт полимерами. Все равно скальные породы в этих широтах редкость.

Гражина засмеялась.

— Грибы тебе чем мешают? Они безвредные. Подожди, скоро их готовить научатся, будет туземный деликатес.

— Тьфу! Выжечь, засеять нормальной травой и цветами. Деревьями нормальными засадить! А для любителей экзотики оставим заповедник, пусть радуются.

И засадил башмаком по синеватому конусу, обсыпанному бисеринками…

В этот раз закончился пинок иначе. Нога гравитационщика провалилась внутрь гриба, и дальше — в мох. Мужчина не удержал равновесия, упал на четвереньки. И продолжал проваливаться! Пяти секунд не прошло, как красно-белый комбинезон исчез, захлестнутый пленкой мха.

— Стефан!

Замешкавшаяся от неожиданности, Гражина бросилась к помощнику, споткнулась на первом же шаге о ставшие твердыми, неподатливыми микоиды. Упала… И утонула, успев лишь вскрикнуть напоследок.

— Это не все, — пообещал Колокот. — Самое интересное впереди.

— Бред… — тихо прошептала со своего места гравитационщица. — Полный бред…

Минут пять на экране не происходило ничего. Единственно затоптанные и раздавленные людьми грибы медленно засасывались в мох, уступая место собратьям. Среди этого неторопливого движения Павлыш не сразу выделил вспучивающуюся кочку. Еще один гриб, просто крупный.

Это в самом деле был микоид. Бело-розовый шар с полметра в диаметре. Но выбравшись из моховой колыбели, он не успокоился. Принялся менять цвет, форму. Павлышу вновь захотелось ущипнуть себя — и побольнее! На склоне холма сидел на корточках человек, одетый в желто-зеленый комбинезон. В точности такой, какой носила Гражина…

Женщина выпрямилась. Расправила плечи, повернула голову, открыла глаза. И вдруг одним немыслимо быстрым прыжком исчезла с экрана.

— Вот теперь все, — объявил начальник смены. — Через десять минут вы встретили ее у катера.

— Это бред, — опять подала голос гравитационщица. — Колокот, в чем ты меня подозреваешь? В том, что я убила Стефана? Или в том, что я — гриб?!

— Может, и бред. Только один мой сотрудник погиб, а второй не желает ничего объяснять. Зато видеозапись объясняет больше, чем надо.

— Я не могу ничего объяснить, я уже говорила! Последнее, что помню, как мы осматривали тот холм. Как попала в лагерь — не знаю! Ты что, мне не веришь? Сколько лет мы знакомы? Шесть?

— Я знаком с Гражиной Тышкевич. И ей я, бесспорно, поверил бы, — Колокот смотрел не на гравитационщицу, а на Павлыша. — Доктор, вы можете взять анализы, тесты какие-нибудь провести?

— Идентифицировать, — подсказал Пак.

— Да! Идентифицировать, кто она такая.

— Разумеется, я могу провести полное обследование ее организма. Но, честно говоря, я не понимаю, что искать. Вы всерьез полагаете, что человека можно подделать?

— Но мы же создаем биоформов! А Короны вообще любой организм сконструировать могут.

— Да. Но не за пять минут. И на Виене нет Корон с их технологиями. Здесь вообще никого нет, кроме вашей экспедиции! Одни пальмо-ели, папоротники, мох и грибы. Эта планета только-только до своего каменноугольного периода добралась.

— Глупости какие, — делано засмеялась Тышкевич. — Меня будут идентифицировать на предмет принадлежности к виду Хомо Сапиенс.

Павлыш был с ней полностью согласен. В самом деле глупости.

Спустя полчаса Павлыш уже так не считал.

Они сидели в медбоксе вдвоем с Гражиной — фельдшерицу предусмотрительный Колокот отозвал, от греха подальше, — и таращились на экран экспресс-диагноста. Вернее, на результаты тестов смотрел Павлыш, а женщина — на него, ожидала приговор.

— Слава, что это означает, ты можешь объяснить?

— Ну… Могу. Материал комбинезона совпадает с оригиналом на 99,8 %, ткани эпителия — 97,3 %, нервная ткань — 96,7 %, мышечная — 93,5 %, костная — 86,3 %, кровь — 85,4 %, лимфа…

— Девяносто, восемьдесят — но не сто? Хочешь сказать, во мне сидит что-то… чужое? Но это бред!

— К сожалению, это объективная реальность. Частично твой организм построен из клеток туземных полурастений-полуживотных, классифицированных исследователями Виены как микоиды. Единственное предположение, как такое могло получиться, — тебя разобрали на отдельные клетки, а затем собрали заново. Точнее, вырастили из грибницы. Что-то наподобие технологии Корон. Только на порядок более совершенная.

— И кто же меня клонировал? Грибы?! На этой планете нет разумных существ и никогда не будет…

— А кто сказал, что это признак разума? Мало ли какие защитные механизмы эволюция изобретает! Ваховский микоидов пинал и топтал, потому они и начали защищаться, — высказался Павлыш и сам себе не поверил.

— Их все пинали и топтали, начиная с первой разведэкспедиции. И никого они не «разбирали»! — Неожиданно из уголка глаза женщины выкатилась слезинка. — Слава, я что, не человек больше? Инопланетный биоформ?

— Почему же? Процентов на девяносто ты человек.

Шутка получилась неудачной, и ничего, кроме еще одной слезинки, не вызвала. Потому Павлыш потянулся, чтобы обнять… И замер на полпути. Не человек…

Все же он пересилил мгновенное отвращение. Коснулся пальцами кожи на руке женщины, погладил. Обычная человеческая кожа… на 97,3 %.

— Ладно, не переживай. Пока ничего страшного не случилось.

— Пока? А потом? Что будет потом?

Потом была эвакуация. Колокот объявил ее, едва выслушал — и осознал! — выданные экспресс-диагностом результаты. Даже не захотел ждать, пока «Магеллан» свяжется с Землей. Лагерь покидали так спешно, что бросили и купола, и оборудование для несостоявшейся станции. Павлыш начальника смены понимал прекрасно — не монтажникам разбираться с неожиданными и загадочными особенностями местного биоценоза. Трагичное происшествие одним махом перечеркивало статус планеты. Теперь исследования Виены начнутся заново. Совсем на ином уровне.

С эвакуацией все было правильно. Однако когда речь зашла о Гражине Тышкевич, Бауэр встал на дыбы. «Ноги этого существа не будет у меня на борту! Я не имею права подвергать людей опасности. Тем более, тащить на Землю черт знает что». Формально он был прав, а аргумент, что Тышкевич тоже человек, по крайней мере на девяносто процентов, никого не убеждал, в том числе самого Павлыша. Нельзя быть человеком на девяносто процентов. Либо ты человек, либо… существо. И, следовательно, Гражина вынуждена остаться на планете. Одна. Дожидаться, пока прилетит научная экспедиция и вынесет свой вердикт. Ждать месяц, полтора, два…

Других аргументов у Павлыша не было. Значит, и выбора не было.

— Глеб, я остаюсь на Виене. Я не могу бросить свою пациентку.

— То есть как, «остаешься»? — смысл фразы не сразу дошел до капитана «Магеллана». — Глупости! Это не болезнь!

— А в чем принципиальная разница, можешь объяснить?

— Ничего я не собираюсь объяснять! В конце концов, ты член экипажа. Доктор Павлыш, я приказываю вам вернуться на корабль.

— Вот именно, я — доктор. Я приносил клятву помогать людям, которые в этом нуждаются.

— Людям! То, что она человек, вовсе не факт!

— Обратное — и подавно. Для меня она человек. А люди не должны бросать друг друга в беде.

Бауэр молчал, поджав губы, хмуро смотрел с экрана. Тихо произнес:

— Слава, ты понимаешь, что это самоубийство? Они сделают с тобой то же, что с Ваховским.

Павлыш усмехнулся.

— Почему же? Я оптимист, Глеб. Уверен, мы еще увидимся.

Больше говорить было не о чем. Оставалось выключить передатчик и взглянуть, как стартует катер, увозя последнюю партию монтажников.

А два часа спустя погас и желтый огонек на панели радиостанции. Павлыш и Гражина были в штабном боксе, когда это случилось.

— Все, — вздохнул доктор. — Они улетели. «Магеллан» ушел в гиперпрыжок. В ближайшее время в штабной бокс можно и не заглядывать. Идем?

Гражина кивнула. Поднялась, шагнула к двери шлюза. Обернулась.

— Слава, почему ты остался? Только из-за того, что давал врачебную клятву?

Павлыш помедлил. Улыбнулся.

— А ты в самом деле забыла, когда и как мы познакомились первый раз? «Антей»?

Женщина помедлила. Щеки ее начали наливаться румянцем смущения.

— Конечно, я помню. Не хотела ворошить золу в давно погасшем костре. На «Антее» ты влюбился в меня с первого взгляда и сделал предложение. А я сбежала, как только представилась возможность. Решила, что ты слишком юный и несерьезный. А главное, что я еще молода, что впереди — вся жизнь. И в ней встретится много «слав павлышей».

— Правильно. Я это понял тогда. Я сказал, что могу ждать хоть двадцать лет. Двадцать лет прошло. Я дождался.

Все случилось на шестой день их робинзонады. Павлыш успел совершенно случайно. Сидел себе в медбоксе, работал с данными диагноста — он проводил обследование пациентки по три раза на день, чтобы не пропустить любые изменения в ее организме, если те вдруг начнутся, — глянул в окно. И увидел. Гражина шла от основания треугольника к его противоположной вершине. Быстро, уверенно, словно видела некую цель. Хоть ничего там, кроме пустой посадочной площадки и леса за ней, не было.

Когда Павлыш выскочил наружу, она уже была на опушке. Как раз в том месте, где он встретил ее первый раз после… биотрансформации?

— Постой! Ты куда?

Гражина нехотя обернулась. Дождалась, пока Павлыш подбежит. Пообещала:

— Я скоро вернусь. Подожди меня.

— Вернешься? Ты далеко собралась?

— Нет. Далеко идти не надо. Но… тебе не стоит смотреть на это. Судя по видеозаписи, зрелище будет неприятным.

— Что?! Ты можешь объяснить, что ты затеяла?

— Не могу, сама не понимаю. Наверное, те десять процентов нечеловеческого сейчас во мне говорят. Это вчера началось, я побоялась сразу признаться. Так старалась всем доказать, что человек, а сама… Это как предчувствие, потребность. Но ты не волнуйся, ничего страшного не случится, они обещают.

— Кто обещает?

— Они, — женщина кивнула на высовывающиеся из мха разноцветные «игрушки». — Хозяева этого мира. Возвращайся в лагерь и жди меня. Хорошо?

Павлыш покачал головой.

— Не хорошо. Я твой врач, и я тебя никуда не отпускаю. Я вовсе не уверен…

Гражина пожала плечами, не дала договорить:

— Слава, я не могу это контролировать, извини…

И рассыпалась полусотней разноцветных шаров. Самые мелкие — меньше шариков для настольного тенниса, самый крупный — размером с баскетбольный мяч, желто-зеленый, как комбинезон Гражины. «Она была в том самом комбинезоне, — пришла запоздалая мысль. — И одежда, должно быть, та самая. Биотрансформированная…»

Мелочь принялась зарываться в мох, «баскетбольный мяч» покатился к густой поросли розовых «кораллов». Те встрепенулись, зашевелились, опутали пришельца, запеленали, так что зеленое уже не просвечивалось, и лишь затем получившийся ком втянулся под моховую подстилку, оставив после себя неглубокую выемку. И все затихло. Будто и не было здесь минуту назад Гражины Тышкевич.

Павлыш не знал, что предпринять. Бежать в лагерь, запереться и не выходить наружу, пока не прилетит экспедиция? Это было хорошим и логичным решением. Но он остался ждать.

Под толстым слоем мха и прелой хвои что-то происходило. Подстилка ощутимо вибрировала, микоиды, разбросанные по ее поверхности, вздрагивали, проваливались, исчезая бесследно. Словно небольшое локальное землетрясение.

Павлыш решился сделать шаг в глубь леса, второй, третий. Он готов был к тому, что поверхность под ногами внезапно расступится, станет зыбкой, как песок, как болотная трясина, поймает, затянет. Но старался верить, что этого не будет. «Они обещали, что ничего страшного не случится».

Ничего не случилось. Павлыш обошел вокруг выемки, присел на ее краю, размышляя, не шагнуть ли в середину. Не успел.

— Слава, я вернулась! Как обещала.

Павлыш резко вскочил, оглянулся. Гражина стояла в трех шагах от него. Улыбалась.

— Как… откуда… Я ничего не успел заметить!

— Они не хотели тебя шокировать, поэтому сборку проводили незаметно. Там, внутри грибницы. Они исправили допущенные ошибки. В этот раз они собрали меня правильно, в точности такой, какая я была изначально. Теперь я на сто процентов человек! Пошли! — она схватила его за руку.

— Куда?

— Как куда? К диагносту! Мне же не терпится убедиться!

— Так микоиды все же разумны? Но почему этого не обнаружили? Их же несколько лет изучали! А ты что, их слышишь? Можешь с ними общаться? Как? Ультразвук? Электромагнитное излучение?

— Разумны, неразумны — я не специалист! Наверное, разумны, только по-своему. И, конечно, они не разговаривают со мной. Они же совсем иные, у них нет вербальной системы. Но когда они меня «собирали», то как-то записали информацию у меня в памяти. С одной стороны, я это помню, с другой — понимаю, что это не мое, извне.

Они бежали через треугольник поляны к оранжевым куполам лагеря, и Гражина спешила поделиться, выплеснуть неожиданно обретенные знания:

— Они наблюдали за людьми с самой первой экспедиции. Но вступать в контакт не спешили. Они вообще не любят спешить, они воспринимают время не так, как мы. Сто лет или одна минута, для них разницы нет. Но потом пришли монтажники, расчистили поляну, начали готовиться к терраформированию континента. Микоиды поняли, что пришельцы хотят занять их территорию, и им пришлось действовать. Разобрать, изучить, воссоздать в первоначальном виде — так они познают окружающий мир: деревья, папоротники, все прочее. Но люди оказались устроены значительно сложнее любых существ на Виене. Микоиды не смогли воссоздать Стефана, потому со мной подстраховались и первую копию сделали пробной, временной.

Гражина остановилась, не добежав нескольких метров до медбокса. На лицо ее легла тень:

— И еще… Они не хотели смерти Стефана, они даже не поняли, что убили его. Грибница микоидов существует миллионы лет — дольше, чем себя помнит и осознает. Она изменяется, эволюционирует, накапливает информацию. А каждый отдельный микоид — рецептор либо эффектор, легко заменимый и не представляющий ценности. Потому они и в нас видят всего лишь автономные органы грибницы-человечества. И как мы сумеем их разубедить в этом, я не представляю.

Она повернулась, пошла к двери бокса. Павлыш помедлил. Оглянулся, всмотрелся в окружающий поляну лес. На миг показалось, что он встретился взглядом с чужими глазами-рецепторами. Или не показалось? Грибница Виены вглядывалась в глаза человечества Земли. Он, Павлыш, был этими самыми глазами. Так, может, микоиды не слишком и ошибаются? Мы, люди, считаем себя разумными существами. Но что мы для человечества? Какая у него цель? И вообще, разумно ли оно?

Ответа на эти вопросы у Павлыша не было. Потому он покачал головой и отправился готовить экспресс-диагност к новой серии тестов.