Когда мы обращаемся к принципату — периоду римской истории, включающему правление императоров до 284 года н.э., мы очень немногие из осад знаем в подробностях. Хотя Октавиан, известный
с 27 года до н.э. как император Август, продолжал прибегать к тактике ограждения, например, при горной твердыне Монс-Медуллий, основное значение опять придавалось приступу. В 9 году н.э., ведя боевые действия в Далмации (территория нынешних Хорватии, Боснии и Югославии), армии Германика и будущего императора Тиберия штурмовали ряд крепостей. При Сплонуме известен любопытный случай, когда кавалерист напугал защитников, обрушив часть парапета ударом камня; а при Ретинуме горожане дождались, пока римляне ворвутся внутрь, после чего подожгли город и успешно скрылись.
В следующем поколении Гней Домиций Корбулон, удачливый военачальник Нерона (настолько удачливый, что император приказал его убить), был известен своим изречением «главное средство победы над врагом — лопата» (Фронтин 4.7.2). Кто-то может подумать, что имелся в виду подкоп крепостных стен, но скорее эта фраза говорит о том, как важно обеспечить безопасность осаждающей армии, каждый вечер тщательно окапывая лагерь. При этом свойственный Корбулону динамичный стиль ведения осады отличался как раз яростными атаками, как, например, мы это видим при Боланде в 58 году н.э. Устроив обстрел с дальнего расстояния силами катапульт, пращников и метателей камней, он послал один отряд подкопать укрепления под защитой щитов, сложенных в «черепаху», пока другие приставляли лестницы к стенам. «Атака была столь энергичной, — пишет историк Тацит, — что за треть дня стены были очищены от защитников, баррикады у ворот разобраны, укрепления взяты с помощью лестниц, а все взрослые убиты» (Тацит «Анналы» 13.39). Когда после этого армия Корбулона подошла к Артаксате, горожане тут же сдались, чтобы спасти свои жизни, хотя это не помешало римлянам громить их город.
Предпочтение, которое римляне отдавали тактике штурма, опять проявилось в событиях при таких городах, как Иоппия, Габара, Яффа и Гераса, во время Первой Иудейской войны. Общим во всех этих случаях является то, что стены римляне преодолевали с помощью лестниц, после чего убивали всех, достигших возраста ношения меча, и легионеры получали полную свободу грабить и крушить. Но эти молниеносные победы затмили подробные описания более сложных операций при Иотапате, Тамале и Иерусалиме, а также история Масады, дополненная впечатляющими археологическими находками.
Во время осады Иотапаты в начале лета 67 года н.э., после того, как осажденные выдержали целую неделю сплошных атак и все их отбили, будущий император Веспасиан решил построить насыпь, доходящую до верхнего края стен. Он хотел дать войскам возможность штурмовать стены прямо с насыпи, как Цезарь при Аварике, но защитники не позволили ему осуществить план, спешно надстроив стены на участке напротив насыпи. Историк Иосиф Флавий, бывший военачальником осажденных, пишет, что тогда Веспасиан подвел к стенам таран, действовавший под прикрытием стрельбы камнями. Но хотя стену в конце концов проломили, атака римлян была отражена, и Веспасиану не оставалось ничего другого, как расширить арсенал применяемых средств. На этот раз напротив городских стен были сооружены три обитые железом осадные башни, а насыпь сделана еще выше. Наконец, пишет Иосиф, «на сорок седьмой день римская насыпь стала выше стены» (Иосиф «Иудейская война» 3.316). В ту ночь римские легионеры тихо перелезли через стену и начали убивать жителей, щадя только женщин и детей, чтобы продать их в рабство.
Осада Веспасианом Иотапаты
Римская осадная насыпь при Иотапате сначала предназначалась для того, чтобы дать легионерам доступ на уровень парапетов стен, но когда горожане спешно надстроили свои стены до высоты 20 локтей (9 м), римлянам не оставалось ничего иного, как пробивать их, и насыпь стала подъездным путем для тарана. Как поясняет Иосиф, «римский военачальник склонился к этому плану в своем стремлении взять город штурмом» (3.218).
Катапульты, пращники и лучники вели постоянную стрельбу, так что защитники вынуждены были оставаться в укрытиях и не могли помешать работе тарана. Все равно находились смельчаки, которые выбегали на верх стены и опускали перед наконечником тарана мешки, набитые соломой, чтобы смягчить его удары; другие бросали факелы, стараясь поджечь римскую технику. Хотя одному иудею и удалось сбросить валун прямо на таран и отбить его «голову», машину скоро починили, и пробивание стены возобновилось (Адам Хук Оспрей Паблишинг Лтд).
Через несколько месяцев, осаждая Гамалу, расположенную на высоком холме, Веспасиан опять столкнулся с необходимостью строить насыпь для стенобитных машин. Наконец легионеры ворвались в город, но сражаться в крутых узких улочках было крайне сложно. Лишенные свободы маневра, они сразу становились мишенью для снарядов защитников города, укрывшихся на вершине холма. В результате римляне поспешно покинули город. Вторая же атака, после того как подкопали одну из башен городской стены, была успешной. Легионеры занялись привычным делом, и, по словам Иосифа (вряд ли он сильно преувеличивает), «кровь, стекающая с холма, залила весь город» (Иосиф 4.72).
Война достигла своего апогея в 70 году н.э., когда римская армия опять подошла к Иерусалиму. Сын Веспасиана Тит развернул полномасштабную осаду, без сомнения, прекрасно зная о действиях римских войск в прошлые годы. Как позже писал Тацит, «были собраны все средства для покорения города, известные с древности и придуманные ныне» (Тацит 5.13). Были построены три насыпи для подведения стенобитных машин к внешней стене, затем две пары насыпей были возведены у Храмовой платформы. Когда одна пара обрушилась вследствие подкопа, а вторая была сожжена, Тит какое-то время раздумывал, не лучше ли перейти к блокаде, и даже велел своим людям построить блокирующую стену длиной 40 стадий (7 км) с тринадцатью фортами. Как это обычно бывает при исполнении больших задач, рабочие группы соревновались одна с другой, кто быстрее закончит. «Все сооружение было построено в три дня, — пишет Иосиф (5.509), — для работы, рассчитанной на месяцы, просто невероятная быстрота» («Уж действительно невероятная!» — ехидно заметил один из переводчиков). Но, как часто случалось и в прошлом, стоило закончить стену, как опять начался упорный штурм. Только что возведенная насыпь дала возможность таранам подъехать к мощной крепости Антонии, расположенной в углу Храмовой платформы. Разрушение крепости открыло доступ на платформу, и сам храм был в итоге разрушен, несмотря на протесты Тита. В последующие дни и недели город захлестнула волна грабежей и убийств.
Хотя падение Иерусалима обозначило конец войны, в руках восставших все еще оставались три крепости, построенные в свое время Иродом. Об осаде первой из них, Иродиона, нам ничего не известно. Про вторую, Махерон, находящуюся на территории современной Иордании, Иосиф пишет, что «после разведки местности (римский начальник Секст Луцилий Басс) решил подойти, возведя [насыпь] в восточном ущелье, и приступил к работе, торопя построить насыпь побыстрее, тем самым облегчив ведение осады» (Иосиф 7.190). Археологические находки показывают, что Басс, напротив, планировал приступ с запада. Именно с этой стороны до сих пор можно видеть незаконченную насыпь, а на некотором расстоянии позади нее — небольшой лагерь площадью 0,44 акра (0,18 га), в котором за валами толщиной 9 Уг фута (2,9 м) могло помещаться около сотни человек. Еще девять или десять лагерей, в основном намного меньшего размера, разбросаны вокруг, соединенные полуразрушенными участками круговой стены. Однако Басс взял это место не приступом, а хитростью: захватив одного из вождей мятежников во время атаки на римские оборонительные линии, Басс пригрозил распять его, после чего защитники сдались.
Римская осадная башня
Начиная примерно с 200 года до н.э. римские армии начали все чаще употреблять осадные башни. Однако в одном из самых ранних известных нам подобных случаев, при осаде греческого города Атракса, их неопытность в обращении с тяжелой техникой привела к тому, что осадная башня чуть не рухнула на недостаточно плотно утрамбованной насыпи — одно колесо увязло в грязи, и башня сильно накренилась. В итоге римляне просто отказались от этой затеи. Позже подобные операции проходили более успешно.
Вегеций дает короткое, но полное описание передвижной башни, которая могла появиться в середине первого века н.э. (Вегеций 4.17). Он с самого начала подчеркивает, что для устойчивости башни различной высоты нуждаются в основаниях различного размера, и предлагает базы 30, 40 и 50 футов в квадрате (8,9; 11,8 и 14,8 м). К сожалению, он не указывает соответствующую этой площади высоту, но высота не должна намного превышать длину стороны основания, хотя со времен Цезаря встречаются упоминания о десятиэтажных башнях («Александрийская война» 2), башни, построенные во время Иудейской войны, варьировались от пятидесятифутовой (14,8 м) модели при Иотапате в 67 году н.э. (Иосиф 3.284), до 50-локтевых (22,2 м) при Иерусалиме в 70 году н.э. В каждом случае их высота соответствовала задаче защитить людей, работавших на насыпи. Это правда, что римляне использовали машину высотой 60 локтей (90 футов, или 26,6 м) для штурма Масады в 74 году н.э. (Иосиф 7.309), но это определялось особенностями рельефа местности.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что главным принципом римского военного строительства была функциональность, а не увлечение огромными размерами, как в эпоху эллинизма.
Вегеций упоминает три четко различающихся уровня башни, но между ними должны были иметься промежуточные уровни, чтобы достичь нужной высоты. В нижнем этаже, вопреки традициям эллинистической эпохи, но полностью в соответствии с римским прагматизмом, находился стенобитный таран. В середине помещался перекидной мост (exostra), «сделанный из двух балок и обнесенный плетеной оградой». А наверху была платформа для копьеметателей и лучников, чьей задачей было прикрывать штурм стен стрельбой. К сожалению, не описано колесное основание, но упоминание Вегецием «многих колес» дает возможность предположить, что их было не четыре, а больше, хотя об их размере и расположении мы можем только догадываться.
Для защиты от огня вся конструкция обшивалась кожами и лоскутными покрывалами. Покрывала, без сомнения, должны были быть негорючими, если только их не подкладывали под кожи для смягчения ударов по башне. Вегеций советует тем, против кого направлена осадная башня, срывать слой кож, после чего машина станет уязвимой для поджога; если это невозможно, говорит он, защитники должны сделать так, чтобы их снаряды пробивали огнезащитный слой. Возможно, именно для того, чтобы исключить подобный риск, осадные башни римлян во время Иудейской войны (66–74 годы н.э.) были обиты слоем железа; неудобства от увеличения веса перекрывались выгодой от надежности защиты. Иногда, видимо, инженеры не рассчитывали, насколько большой вес ложится вследствие этого на деревянные конструкции. Яркий пример — неожиданное саморазрушение одной из башен при Иерусалиме в 70 году н.э. (Иосиф 5.292–295).
Что же касается перекидного моста, Вегеций называет его «мост (pons) […] между осадной башней и стеной; когда он неожиданно выдвигается, воины переходят из башни на стены». Понятно, что мост выдвигался вперед, но никаких деталей его конструкции не сохранилось. Плетеная ограда по обеим сторонам моста явно предназначалась для того, чтобы не дать солдатам упасть, а также создавала им хоть какую-то защиту. Такому мостику важно было соответствовать по высоте вражеским стенам, чтобы воины не оказались в невыгодном положении.
Вегеций также упоминает самбуку как один из видов перекидного мостика. Это устройство названо так, по его словам, из-за своего сходства с арфой, потому что «как на арфе есть струны, так и на балке, укрепленной на осадной башне, есть канаты, которые опускают мостик с помощью блоков, так что он ложится на стену, и тут же солдаты выбегают из башни и, используя этот переход, вторгаются на крепостные стены». Это описание относится к устройству, похожему скорее на корабельную самбуку, которая очень отличается от колесной версии Дамия.
В заключение Вегеций кратко описывает один необычный прием. Внутри башни помещается небольшая спрятанная башенка, которую можно внезапно выдвинуть вверх с помощью канатов и лебедок, если защитники успели надстроить стену. Если это не плод фантазии, то такая башенка должна быть намного меньше по размерам, чем основная башня, чтобы ее можно было легко подтянуть до нужной высоты.
Третий из дворцов Ирода стал местом самой знаменитой осады Иудейской войны, возможно, вообще самой известной из осад, Масадской. Наряду с осадами Нуманции и Алесии она дает редчайшую возможность сверить историческое повествование с данными археологических раскопок. Басс умер, находясь во главе войска, так что сменить его послан был новый римский военачальник, Л. Флавий Сильва. Исторические источники свидетельствуют о том, что он принял командование в Иудее в 73 году н.э. и должен был прибыть к Масаде во второй половине года, чтобы начать подготовку к осаде. Как и Сципион при Нуманции, он «немедленно занял всю территорию, расставив гарнизоны в наиболее удобных местах, и возвел стену, обхватив кольцом всю крепость с прилегающей местностью, так чтобы осажденным было невозможно бежать, и расставил караулы» (Иосиф 7.275–276).
Изучая аэросъемку местности 1929 года, британский археолог Кристофер Хоукс решил, что Сильва сначала расположился на восточной стороне в лагере В, прежде чем перевел свой легион в лагерь F на западе. Однако, признавая параллель с Нуманцией, немецкий археолог Шультен пришел к выводу, что эти две позиции взаимно дополняли друг друга. Устраивая одновременно ряд лагерей, Сильва просто придерживался общепринятой традиции, стремясь к тому, чтобы осажденную крепость было как можно лучше видно. В этом отношении лагеря В и F играют ту же роль, что Кастильехо и Деэсилья (или Пенья-Редонда) при Нуманции или же лагеря А (или В) и С при Алесии. Как только осадная стена 4,5 км длиной была закончена, в лагере С разместились воины, охраняющие восточный сектор. Занимающий площадь немногим более 1 акра (0,43 га), он мог бы считаться слишком маленьким для форта, но если в нем отсутствовали обычные для форта административные здания, он мог вмещать около 500 солдат.
Равный ему по размеру лагерь Е, судя по всему, играл ту же роль на западе. Меньшие по размеру лагеря: A и D на востоке и G и H на западе, видимо, вмещали по 200–300 воинов. Даже сейчас, находясь на месте осады, можно оценить роль небольшого лагеря Я, расположенного высоко на скалах к югу, в качестве наблюдательного пункта, подобно Каньялу при Нуманции.
Обложив вражескую крепость со всех сторон, Сильва перешел к следующей фазе осады, начав строить насыпь. Опять же это была проверенная временем широко распространенная тактика, но объем подготовительной работы покажется современному человеку просто невероятным. Иосиф пишет, что Сильва нашел только один участок, способный выдержать вес насыпи, а именно Левкой («белое место»), которое он описывает как «очень широкий скальный отрог, лежащий на 300 локтей (450 футов, или 135 м) ниже горы Масада» (Иосиф 7.305). Когда Шультен в 1932 году исследовал окрестности, с ним был генерал Адольф Ламерер, который предположил, что римляне просто построили каркас своей насыпи на существующем отроге, идущем от подножия горы Масада. Теперь это доказано геологом Дэном Джиллом, который установил, что теперешняя выпуклость на склоне есть естественный выход мела, а на нем находится слой слежавшихся обломков, толщиной от 13 до 16 футов (4–5 м). Резко выделяющийся цвет меловой породы подсказывает, что это и есть «белое место» Иосифа (хотя лежит оно на 300 футов ниже плато, а не на 300 локтей). Иосиф так описывает строительство насыпи:
«Взойдя на эту скалу и заняв ее, Сильва приказал построить насыпь. Множество воинов работало с большим рвением, так что насыпь выросла до 200 локтей (300 футов, или 90 м). Но он решил, что она недостаточно прочна и велика, чтобы служить основанием для машин, поэтому сверху положили слой больших валунов, плотно подогнав их друг к другу, на 50 локтей (75 футов, или 22 м) по высоте и ширине» (Иосиф 7.306–307).
Никаких признаков этого верхнего слоя не было найдено. Иногда в этом описании видят отдельную площадку наверху насыпи, но осадная башня Сильвы требовала ровного подъездного пути до самой стены. Предположение Хоукса о мощенной камнем дороге, идущей до верха насыпи, наиболее вероятно, но размеры Иосифа весьма спорны, если только его слова «200 локтей» не относятся к самому отрогу, а «50 локтей» — к слою, наваленному римлянами сверху.
Но Джилл предположил, что изначально искусственный слой достигал в среднем 8 м толщины (примерно 6 м по хребту и 10 м по склонам), создавая ровную дорогу, которая в своей высшей точке была на 12 м ниже вершины горы Масада. Несомненно, что именно этим объясняется та невероятная высота, которую Иосиф приписывает осадной башне Сильвы; при высоте 60 локтей (27 м) она была значительно выше, чем предыдущие римские башни, но именно за счет этого она на 10 м возвышалась над стенами крепости.
Обитая железными листами башня была, по словам Иосифа, оснащена катапультами и, видимо, имела также таран, которым Сильва, наконец, начал пробивать стену. Но было хорошо известно, что тараны лучше всего работают против каменных стен, выбивая отдельные блоки и расшатывая всю конструкцию, так что когда римлянам удалось пробить стену крепости, защитники возвели земляной вал с деревянным частоколом, против которого таран был бессилен. Как пишет Иосиф, «удары машины были слабыми, потому что направлены были против материала, который поддавался и трамбовался с каждым ударом, становясь в результате только крепче» (Иосиф 7.314). Тогда Сильва прибег к старому как мир приему — он поджег деревянные конструкции. Но на следующий день, когда его войска вошли в Масаду, то обнаружили, что защитники крепости совершили массовое самоубийство.
Современные ученые часто считают этот период высшей точкой в развитии осадного дела Древнего мира, хотя в осадах Суллы или Цезаря нельзя увидеть никакого особого превосходства над осадами других эпох. Например, Марсден считает решающим фактором победы в Иотапате те 160 артиллерийских снарядов, которые Веспасиан обрушил на город, и действительно, не говоря о прямом действии обстрела, его психологическое воздействие неизбежно должно было поддержать дух наступающих, так же как и подорвать уверенность защитников. Но тактике того периода можно легко найти параллели в осадах древности. Сложные приготовления к осаде Иотапаты напоминают работы Цезаря при Аварике, отчаянные стычки на улицах Гамалы похожи на сопротивление, оказанное войскам Цезаря в Герговии. Окружная осадная стена при Масаде есть прямое подобие ограждения Сципионом Нуманции, а тактика Сильвы копирует тактику Цицерона при Пиндениссе.
Даже в периоды завоеваний, отмечающие правление таких императоров, как Траян (правил в 97–117 годах н.э.) и Септимий Север (правил в 193–211 годах н.э.), сообщения об осадах малочисленны и далеко отстоят друг от друга по времени. Это не значит, что осад не происходило, просто до нас не дошли соответствующие исторические свидетельства. Например, Траянская колонна в Риме содержит сцены нападения племен даков на римские укрепления и сцены осады римлянами дакийских горных крепостей, а на колонне Марка Аврелия изображено, как легионеры грабят германские деревни. И особенно жалко, что отсутствует полное описание эпической осады Византия между 193 и 195 годами н.э., когда защитники отбивались от подчиненного Северу военачальника, Л. Мария Максима.
Историю осад на Востоке омрачили три неудачные попытки осады Хатры, расположенной на территории современного Ирака. Впервые Траян попытался захватить этот процветающий город в пустыне еще в 117 году н.э., но его чуть не застрелили во время рекогносцировки; тяжелый климат и наличие опасных насекомых вынудили его отойти. Восемьдесят лет спустя (198–199 годы) осаду Хатры вел уже Септимий Север. Дважды защитникам крепости удавалось сжечь его осадные машины. Наконец, римляне пробили внешнюю стену, но даже двадцать дней в такой жаре были невыносимы для ветеранов-европейцев, которые и так-то роптали, после того как Север казнил любимого ими командира. Так что Север, как и Траян, вскоре вынужден был признать свое поражение.
Осадная башня Аполлодора
Осадная башня, описанная инженером Траяна Аполлодором, отличается очень упрощенной конструкцией, возможно, в расчете на обстоятельства, когда количество дерева ограниченно. Инструкции Аполлодора очень последовательны и были явно предоставлены императору умелым учеником, который был уже хорошо знаком с машинами своего мастера.
Аполлодор начинает с рекомендаций, что из соображений безопасности постройка осадной башни должна вестись в некотором отдалении от вражеских стен. Удивительно, что он вообще говорит об этом, в конце концов, именно это соображение было главной причиной оснащения машин колесами, так что разумелось само собой. С другой стороны, для военных инженеров было довольно странно ограничивать себя только короткими балками, но главная забота Аполлодора — наличие материалов. Он гордо заявляет, что если следовать его инструкциям, то «используя малое количество коротких балок, можно построить большую башню, равную по высоте крепостным стенам» (Аполлодор 167.8–10).
И правда, самые длинные балки у него достигали всего 16 футов (4,7 м) в длину и 11/4 фута (37 см) в ширину, будучи толщиной в одну пядь (22 см). Четыре угловые стойки башни были тройной толщины и немного наклонялись к центру. Основание состояло из двух пар параллельных брусьев, между каждой из которых крепились колеса. К сожалению, Аполлодор не дает подробностей, но там было бы достаточно пространства для двух колес с каждой стороны, каждое около 21/2 фута (74 см) в диаметре и на своей короткой оси.
После постройки каркаса все обшивалось досками. Аполлодор первый предложил, чтобы шкуры животных висели бы свободно, «не прибитые к доскам, так чтобы им было место собираться складками и гасить удары снарядов» (Аполлодор 173.15–16). Затем он говорит, что
в доски нужно вбивать гвозди с широкими шляпками на половину их длины, а пространство между их выступающими частями заполнять толстым слоем глины — уже известный нам способ защиты от огня. Потом, как бы спохватившись, он рекомендует примитивное устройство для тушения огня, называемое «сифон» (siphon), состоящее из бычьих кишок, приделанных к бурдюкам с водой. Теоретически при сжимании пузыря из кишок можно было добиться, чтобы вода выпрыскивалась наружу.
Верхний этаж оставался открытым, но имел ограждение по сторонам. Предназначение башни как защищенной лестницы достигалось внутренней системой лестниц, ведущих к перекидному мосту сложной конструкции на верхнем этаже. Его два бруса, прикрепленные к полу петлями, были длиной 20 футов (5,9 м), но мостик был сплошным только на четверть этой длины. Остальное представляло собой только каркас вроде рамы окна. В результате, когда он был поднят вертикально, то сплошная часть служила продолжением ограждения верхнего этажа, образуя, по словам Аполлодора, «защиту (proteihisma) для сражающихся в башне солдат» (Аполлодор 168.9). Подъемный мост приводился в движение веревками, проходящими через угловые столбы, подобно самбуке Вегеция. Когда их отпускали, мост становился горизонтально, и на раму клали съемный настил, усиленный прочными поперечными ребрами, чтобы получился прочный мост.
Башня Аполлодора, видимо, должна была иметь всего три или четыре этажа, чтобы мост оказался на уровне верхней части крепостных стен. Своей компактностью и маленькой площадью основы она очень отличается от своих македонских предшественниц. Видимо, заботясь об устойчивости машины, Аполлодор рекомендует специально выровненную поверхность для нее: «Если земля под ней не ровная, а имеет ямы, мы должны создать базу (hypothema) для башни, с таким же строением балок, как и у башни, чтобы она бы выравнивала почву и образовывала ровную поверхность за счет своей конструкции» (Аполлодор 173.9–12).
Стенобитный таран оставался обычным штурмовым оружием в течение всего римского периода. Географ Павсаний, писавший около 150 года н.э., дает интересные сведения, что стены из необожженного кирпича лучше выдерживали удары тарана, нежели каменные стены, отдельные блоки которых начинали шататься или выпадать под ударами (Павсаний 8.8.8). Такой же эффект отмечает и Аполлодор, который поясняет, что кирпичная стена гасит удар, тогда как удары тарана расшатывают камни (Аполлодор 157.7–158.4). Тем не менее к римским временам самые распространенные укрепления были из бута, облицованного камнем; разрушение внешнего слоя камней приводило к обрушению середины.
Естественно, Аполлодор включает таранную «черепаху» в арсенал машин, которые он предлагает императору Траяну. Однако четыре ключевых принципа ее строения представляют поразительный контраст подходу Диада и Гегетора. Прежде всего, канаты, на которых подвешивается таран, должны быть длинными, чтобы дать его движению достаточный размах и достичь нужной силы удара; во-вторых, «черепаха» должна быть компактной и простой в движении; в-третьих, ее скаты должны быть крутыми, чтобы тяжелые метательные снаряды скатывались, не причиняя вреда; а в-четвертых, «голова» тарана должна быть защищена специальным навесом.
Схема «черепахи», несомненно, была достаточно простой. Ее колесное основание шириной 12 футов (3,5 м) состояло из двух пар брусьев, между каждой парой крепились колеса, так же, как в осадной башне. От каждого из внешних брусьев вверх шло четыре балки, которые сходились вверху. По средине своей высоты они были подперты стойками, идущими от внутренней пары брусьев, а все сооружение обшивалось досками толщиной 4 дактиля — пальца (3 дюйма, или 7 см). Очевидно, что этот главный навес имел «еще один позади, пониже высотой, — для команды, и два еще более маленьких, необходимых для их безопасного прохода» (Аполлодор 155.13–15).
Во время действия тарана Аполлодор рекомендует ставить основание на клинья, чтобы машина не каталась взад-вперед с каждым ударом (Аполлодор 157.1–6). Защитный выступ крыши над тараном достигался тем, что балка, образующая конек крыши, была длиннее, чем балки основания. Если длину основания считать за 24 фута (7 м), как предлагает анонимный византийский писатель, то конек крыши должен достигать 30 футов (9 м) или около того. Это, безусловно, сходится с утверждаемой Аполлодором целью использовать короткие деревянные детали, чтобы строить легко перевозимые машины.
Аполлодор предлагает подвешивать таран так, чтобы передний конец был длиннее, а для равновесия в задний конец добавлялся свинцовый груз; это, по его словам, приводит к усилению мощности удара, как будто при более тяжелом таране. Упоминается обвязка веревками, но только в контексте составления более длинного тарана из двух или трех более коротких частей. В отличие от тарана Гегетора голова вбивалась в брус, который затем обжимался железным кольцом, чтобы дерево не расщеплялось.
Кажется, повсеместно было принято придавать железной «голове» тарана вид бараньей головы. Доказательством этому служит короткое описание таранов, используемых во время Иудейской войны (66–74 годы н.э.):
«Это огромное бревно, напоминающее мачту корабля; на его конце — массивное железо в форме бараньей головы, от которого он и получил свое имя. Он подвешен за середину на канатах, словно весы, и опирается на прочные опоры с каждой стороны. Когда группа людей оттягивает его назад, а потом отпускает, он ударяет по стене железной головой» (Иосиф 3.214–216).
Хотя Иосиф видел эту машину в действии, он плохо понимал ее строение, а возможно, никогда даже не заглядывал под навес. В своем описании он туманно говорит о плетеных панелях и кожах, защищающих машину и ее команду. Он часто называет машину гелеполем (там же 3.23–231), но это не должно привести нас к ошибочному выводу, что она совмещала в себе башню Вегеция и таран, потому что в описании нет ни малейшего намека на то, что это нечто большее, чем таранная «черепаха».
По счастливой случайности две таранные «черепахи» можно видеть на одном из рельефов арки Септимия Севера, построенной в 203 году н.э. Обе имеют крутую крышу и треугольное сечение, характерное для римского варианта машины, а вторая из них соответствует пожеланию Аполлодора, чтобы за тараном шла еще одна «черепаха» в качестве укрытия для команды.
Исторические источники, относящиеся к военному делу III века, дошли до нас в еще более фрагментарном виде, чем посвященные II веку, и современные ученые уклоняются от обсуждения этой темы. К счастью, археология пришла на помощь историкам, предоставив два великолепно сохранившихся места осады, первое при Дура-Европосе в Сирии, второе при Кремне в юго-западной Турции.
Около 256 года н.э. римский гарнизон, занимающий пустынный город Дура-Европос, начал подготовку к отражению предстоящей атаки персов. Поскольку город с трех сторон — севера, юга и востока — имел в качестве естественной защиты ущелья, внимания требовала только западная сторона. Здесь римляне возвели стену с мощными земляными валами спереди и сзади. Это не имело целью помешать осадной технике приблизиться к стенам — тут лучше бы помогли глубокие рвы, но должно было предупредить последствия возможного подкопа. Стену, зажатую валами, подкоп мог бы привести к оползанию, а не полному разрушению. И правда, когда персы успешно подкопали башню № 19, стоящую посредине крепостной стены, только эти меры спасли укрепления от разрушения. Тем не менее, судя по тому, что позже город был оставлен, можно предположить, что его все-таки удалось взять.
В начале 1930-х годов франко-американская команда археологов открыла персидский подземный ход (ход 1), примерно шириной 4 фута (1,2 м) и высотой 6 футов (1,75 м), проходящий под углом башни 19, затем поворачивающий и проходящий под городской стеной на расстояние примерно 50 футов (15 м). Следуя испытанному способу, персидские саперы, должно быть, укрепляли свой ход, так что башня и прилегающая стена в результате опирались не на скалу, а на деревянные стойки, которые должны были в нужный момент поджечь, чтобы вызвать обрушение. Предупрежденные о подкопных работах персов или звуками мотыг, или видом растущих отвалов земли в пустыне с восточной стороны крепости, римские защитники прорыли свою контрмину, чтобы предотвратить план персов. Так или иначе, подкоп был подожжен, но, к большому разочарованию персов, башня устояла.
Видимо, именно тогда они начали строить осадную насыпь немного южнее, вблизи башни № 15. Однако похоже, что их работе помешал сильный огонь из метательных орудий с башни № 14, самой южной башни, расположенной как раз там, где западная стена со стороны пустыни поворачивает и идет по краю южного ущелья. Чтобы нейтрализовать эту угрозу, персы прокопали еще один подземный ход (ход 2), войдя от края ущелья и искусно направляя его извилистый курс прямо под башню. Обратно к ущелью отходит второй ход поменьше, видимо, как вентиляционная шахта для главной камеры сгорания. И опять массивные подпорки — контрфорсы не дали башне рухнуть, но ее стены разошлись, когда она осела в подкоп. Мы можем лишь догадываться о предназначении любопытного узла подземных ходов, проходящих под насыпью. Археолог, ведущий раскопки, граф дю Мениль дю Бюиссон, заключил, изучив отметки от кирки на скалах, что два главных хода сделаны персами. По его схеме, когда ход 4 прошел под городской стеной, он пересекся с ходом римлян, которые продолжили его под насыпь в расчете ослабить ее. То, что им это удалось, по мнению графа, доказывает выраженная ступень, которую можно видеть на полпути вдоль насыпи. Более того, следы пожара, открытые при раскопках, показывают, что две галереи были построены и подожжены. В ответ персы прорыли еще один ход (ход 3), который, пройдя под городской стеной, поворачивает на север и доходит до большого помещения, где предположительно собирались римские саперы. Наконец, нейтрализовав опасность хода 4, персы использовали ход 3, чтобы прорваться в город, отвлекая внимание от своих товарищей, штурмовавших в тот же момент стены по частично рухнувшей насыпи. Весь этот сценарий, хотя и вероятный, основывается исключительно на археологических свидетельствах, которые можно толковать по-разному. Только дальнейшие исследования окончательно прояснят, как развивались события.
Осада Кремны в 278 году более проста. Историк Зосима пишет, что, когда римская армия прибыла, чтобы разобраться с главарем бандитов по имени Лидий, последний укрылся в хорошо укрепленном городе, который с трех сторон был защищен непроходимыми скалами. Его замысел изгнать всех, кто не мог носить оружие, не удался — римляне погнали изгнанников обратно в город, так что ему пришлось просто сбросить их всех со скалы.
Говорят, что Лидий особенно полагался на одного человека, «искусного в постройке машин и умеющего вести стрельбу из орудий с особой меткостью» (Зосима 1.70). К несчастью, этот стрелок был наказан за то, что промазал — случай для него крайне редкий. Оскорбленный, он переметнулся к римлянам и использовал свое искусство, чтобы застрелить Лидия, когда тот стоял у открытого окна. Зосима не говорит ничего об осадных укреплениях, которые были раскопаны в 1980-х годах. Археологи нашли там две параллельные стены, приблизительно в 840 футах (250 м) одна от другой, блокирующие единственный возможный проход в город; каждая имела ряд башенок в качестве наблюдательных пунктов. Поскольку единственный пригодный для опознания лагерь — небольшое ограниченное пространство 0,42 акра (0,17 га) — был расположен снаружи внешней стены, археолог посчитал, что осадные укрепления представляли собой двойную стену, обращенную лицом к городу. Однако ориентация башенок показывает, что западная стена обращена лицом наружу, как при двойной циркумвалляции. Значительная часть войска должна была действовать в пространстве между стенами, подобно армии Сципиона при Карфагене.
В соответствии с тактикой, проверенной временем, после сооружения осадных рубежей последовала подготовка к штурму. Самой примечательной чертой Кремны является искусственный холм, который возвышается в долине между осадными рубежами и городской стеной. Хотя некоторые считают его артиллерийской платформой для стрельбы по городу с близкого расстояния, он несет на себе все признаки незаконченной осадной насыпи. Без сомнения, рядом стояло наготове стенобитное орудие, готовое двинуться вперед, как только будет заполнен оставшийся провал в 20 м. Неудивительно, что в ответ горожане укрепили крепостную стену в этом месте, насыпав контрфорс 50 футов (15 м), предназначенный для поддержки стены во время неизбежной атаки тарана. Но убийство Лидия, видимо, привело к немедленной сдаче города.
История осадного дела от поражения Карфагена в 146 году до н.э. до III века н.э. относится в основном к римским армиям, осаждающим крепости не-римских (или других римских) армий. В начале этого периода Рим был настоящим властителем Средиземноморья, постепенно прибравшим к рукам приходящие в упадок эллинские царства Востока. Понтийский царь Митридат был последним восточным противником, обладавшим достаточным богатством и знаниями, чтобы построить набор осадных орудий; даже Ироду Великому потребовалась помощь Рима, чтобы в 37 году до н.э. отвоевать обратно Иерусалим. В 51 году н.э., когда другой Митридат, на этот раз царь Армении, подвергся нападению своих соседей из Иверии (современная Грузия), он нашел убежище в Горнее, где был римский гарнизон.
По поводу этого эпизода Тацит язвительно заметил, что «ни в чем варвары так не невежественны, как в машинах и деле осады, но уж нам-то эта область военного дела хорошо известна» (Тацит 2.45).
Общеизвестно, что парфяне, унаследовавшие большую часть территории древних Селевкидов в Иране, были так же неумелы в осаде во время бесконечной игры, которую они вели с Римом (причем каждый старался превзойти другого). Поменяв правителя Армении, император Нерон обеспечил своего ставленника, Тиграна V, римским гарнизоном. Парфяне тут же осадили его в Тигранокерте с помощью своих союзников из Адиабены. Однако, как говорит Тацит, «когда адиабенцы начали устанавливать свои лестницы и осадную технику, они были легко отбиты и вскоре перебиты нашими воинами, совершившими вылазку» (Тацит 15.4–5).
Римский историк считал, что у парфян недостаточно мужества для ведения осады. Несомненно, их конные армии были гораздо больше приспособлены к тактике быстрых атак и отступлений, с помощью которой и был разрушен набор осадных орудий Антония в 36 году до н.э.
Германские племена также часто обвиняют в слабом знании осадного дела. Хотя Тациту были известны два случая, когда германцы осаждали германцев, они больше полагались на численное превосходство, нежели на технологию или тактику. В 69 году н.э., когда германская коалиция, усиленная вспомогательными отрядами перешедшего на их сторону Батавиана, осадила лагерь легионеров в городе Ветера (сейчас Ксантен в Германии), их наскоро сделанные машины были легко разрушены защитниками со стены, а появления войск, спешащих на помощь осажденным, было достаточно, чтобы обратить их в бегство. Точно так же галлы, напавшие на лагерь одного из подчиненных Цезаря, Кв. Цицерона, в 54 году до н.э., бежали при приближении армии Цезаря. Что поразительно, во время предшествующих недель они имитировали технику циркумвалляции Цезаря и даже построили осадную башню под руководством римских пленников. Это яркое подтверждение того, что даже если римляне и были искуснее многих в осадном деле, они не были единственными, кто создавал и использовал машины; неримские ремесленники и рабочие вполне могли добиться в этом успеха, имея должное руководство.