Искусство осады

За годы, прошедшие после Пелопонесской войны, западная военная технология сделала большой скачок. Так же обстояло дело и на Сицилии, когда расположенное в Северной Африке государство Карфаген возобновило свои попытки захватить остров. Предыдущее нападение в 480 году до н.э. под предводительством Гамилькара было отбито Гелоном, чье царство с центром в Сиракузах представляло главную силу на острове. Гелон нанес решительное поражение карфагенянам, осаждавшим город Гимеру. Диодор рассказывает, что его сиракузская кавалерия хитростью проникла в лагерь Гамилькара и поразила карфагенского военачальника, когда он приносил жертву Посейдону (Диодор Сиц. 11.20–22). Геродот же, наоборот, пересказывает маловероятную легенду о том, что Гамилькар пропал во время последней битвы с сиракузцами и его больше никто не видел. По совпадению, которое просто завораживает греческих историков, Гамилькар был разбит именно в тот день, когда персы во главе с Ксерксом были изгнаны из Саламина (Геродот 7.166–167).

В течение нескольких поколений карфагеняне избегали вмешиваться в дела Сицилии, хотя имели свои интересы в северо-восточной части острова, в районе городов Мотия и Панорм. Однако в 410 году до н.э. город Сегеста обратился к ним за помощью против союзника Сиракуз, города Селинунт. Карфагеном правил тогда Ганнибал, внук Гамилькара, погибшего в 480 году до н.э. при Гимере. Как пишет Диодор, он жаждал мести (Диодор Сиц. 3.43.6).

Все это подготовило почву для появления в классическом мире сложной осадной техники, потому что народ Карфагена происходил со Среднего Востока и был прекрасно знаком с использованием осадных башен на колесах и стенобитных таранов.

Карфагенские осады

Ганнибал привез с собой «машины для осады, снаряды и все прочее вооружение» (Диодор Сиц. 13.54.2), которое и обрушил на ничего не подозревающие греческие города совершенно в стиле своих персидских предков. Сначала, у Селинунта, он разделил свои силы надвое, видимо, расположив их по разным сторонам города. Затем он «установил шесть башен исключительной высоты и бросил против стен равное количество стенобитных орудий» (Диодор Сиц. 13.54.7). Его машины возвышались над обороняющимися, которые и так впали в отчаяние, а лучники и пращники легко поражали защитников, если те появлялись на стенах (Диодор Сиц. 13.55.6–7).

Такая же стратегия была принята и при Гимере, где Ганнибал «стал лагерем вокруг города» (Диодор Сиц. 13.59.6), а потом установил машины, разрушавшие стены одновременно в нескольких местах. Осадных башен не использовали, зато «он также подкопал стену, укрепляя подкоп деревянными балками; когда балки были подожжены, большой участок стены неожиданно рухнула (Диодор Сиц. 13.59.8). Эта жутковатая удачливость представляет резкий контраст неудачной осаде Гамилькаром этого же города в 480 году до н.э.

При Акраганте в 406 году до н.э. Ганнибал начал военные действия при помощи двух огромных осадных башен (Диодор Сиц. 13.85.5), но когда защитники сожгли их, он предпочел возвести насыпь по персидскому методу. Чтобы набрать материал для насыпи, его воины разрушали памятники и гробницы вокруг города (Диодор Сиц. 13.66.1). Это поразительно перекликается с событиями при Палеапафосе за 90 лет до этого.

Наконец, при Геле Гимилькон, преемник Ганнибала, упорно пробивал стены таранами, но горожане раз за разом ночами заделывали бреши (Диодор Сиц. 13.108.8). В результате карфагеняне только тогда смогли прорваться в город, когда жители покинули его.

Карфагеняне вели свои военные действия с редкой жестокостью. Конечно, для современников было привычно, что тяготы длительной осады ложились на плечи горожан. Афинский драматург Эсхил, славно сражавшийся при Марафоне в 490 году до н.э., жаловался на «многочисленные и ужасные бедствия, если город не устоит» (Эсхил «Семеро против Фив»339). Правда и то, что греческая армия V века до н.э. известна своей безжалостностью — примером может служить хотя бы отношение Спарты к покоренным Платеям, а Афин к Мелосу. Однако Диодор выражает особое возмущение поведением наемников Ганнибала после взятия ими Селинунта. Многие горожане были сожжены в собственных домах, беззащитных людей резали прямо на улицах, женщин насиловали, святилища подвергали осквернению (Диодор Сиц. 13.57.2–5, 58.1–2, 111.4).

Карфагенские осадные машины

Так как карфагеняне происходили от финикийцев, а именно — от жителей города Тир, они явно переняли персидские традиции осадного дела. Римский архитектор и инженер Витрувий, как и его современник, греческий философ Афиней, приписывал карфагенянам изобретение стенобитного тарана (Витрувий «Об архитектуре» 10.13.1–2; Афиней «О машинах» 9.4–10.4). Они оба рассказывают, что, осадив Гадес (испанский Кадис) около 500 года до н.э., карфагеняне долго не могли пробить городские стены, пока не сообразили, что деревянным тараном можно разрушать стену постепенно, ярус за ярусом от верха до низа. Точно так же эти два автора считают, что тирский кораблестроитель Пефрасмен был первым, кто догадался подвесить таран, вместо того чтобы держать его в руках. По словам Афинея, «он установил мачту, подвесил на ней другое бревно, наподобие коромысла весов, и стал ударять в стену, отводя горизонтальное бревно за веревку» (Афиней 9.9–13). И, наконец, честь подъема всей машины на колеса приписывается карфагенянину по имени Герас, который, по некоторым свидетельствам, «сделал колесную платформу и установил таран горизонтально, и не тянул его за веревку, а толкал вперед силами большого количества людей» (Афиней 9.15–10.2).

Мнение, что карфагеняне активно внедряли изобретения в жизнь, явно было общепринятым. В 209 году н.э. карфагенский священник Тертуллиан писал следующее:

«Таран (причем не животное с загнутыми назад рогами и обросшее шерстью, а деревянная машина, пробивающая стены), никогда ранее не подвластный человеку, говорят, был впервые использован Карфагеном, городом, наиболее яростным в войнах, потому что маятниковый размах удара приравнивает силу машины к ярости животного, бьющего своей головой» (Тертуллиан «О плаще» 1.3).

Другой римский писатель, Плиний Старший, считал, что баллиста и праща были финикийскими изобретениями (Плиний «Естественная история» 7.201), и хотя это мнение почти наверняка ошибочно, древним оно казалось вероятным. Конечно, карфагеняне не могли быть изобретателями стенобитной технологии, потому что ассирийцы использовали передвижные тараны уже около 850 года до н.э. Тем не менее вполне возможно, что карфагеняне первыми познакомили Запад с осадной техникой. Так или иначе, все эти высказывания свидетельствуют как минимум о том, что их считали нацией, искусной в осадном деле.

Дионисий I Сиракузский

Успехи Карфагена в городах Сицилии встревожили Дионисия, сиракузского тирана (правил в 406–367 годах до н.э.). Во время своего завоевания Восточной Сицилии он испытал временную неудачу у Леонтин именно из-за отсутствия осадной техники (Диодор Сиц. 14.14.3–4). Правда, горожане вскоре покорились ему, напуганные судьбой своих соседей, но случившееся стало Дионисию уроком. С одной стороны, он усилил, насколько можно, укрепления своего города, которые и сейчас охватывают плато Эпиполеи, а одновременно с этим собрал мастеров со всего Средиземноморья, чтобы пополнить свой арсенал. Привлеченные обещанием щедрой платы, люди приходили из Италии, Греции и даже из Карфагена. Производились различные виды вооружений, включая «доселе незнакомые машины, способные давать огромное преимущество» (Диодор Сиц. 14.42.2). Еще долго потом об этом вспоминали как о «всей области изобретений в механике, созданных во время тирании Дионисия Сицилийского» (Афиней 10.5–7).

К 399 году до н.э. он уже обладал осадными башнями, стенобитными таранами и еще одни оружием, которому суждено было сыграть важную роль в осадном деле, — катапультой.

Однако, хотя Диодор Сицилийский отмечает, что катапульта (которую он называет katapeltikon) была изобретена под руководством Дионисия, (Диодор Сиц. 14.42.1; сравни 50.4), это орудие появилось отнюдь не на пустом месте. В работе под названием «Изготовление метательных орудий Ктесибия» (Ktesibiou Belopoiika) римский инженер Герон Александрийский, писавший около 60 года н.э., объясняет, что конструкция катапульты была навеяна более ранним механическим орудием, «брюшным луком» — гастрафетом. В своей первоначальной форме орудие состояло из мощного сложного лука, укрепленного крестообразно на брусе так, что он напоминал более поздний арбалет. Свое имя — «брюшной лук» — он получил из-за дуги сзади, в которую лучник упирался своим животом, натягивая тетиву.

Станковые луки

Судя по источникам, можно сделать вывод, что станковые луки, или стрелометы, были известны еще до 399 года до н.э. Битон описывает две машины, изобретенные Зопиром, одну действовавшую при Кумах, возможно, в связи с завоеванием сабеллов в 421 году до н.э., а другую при Милете, наверное, до персидского захвата этого города в 401 году до н.э. Первая, так называемый горный гастрафет (на илл. слева), имела станину длиной 5 футов (1,5 м) и лук 7 футов (2,2 м); вторая (на илл. справа) имела 7-футовую станину (2,2 м) с укрепленным на ней 9-футовым (2,8 м) луком и явно могла стрелять двумя снарядами сразу. Такие громоздкие машины никак не могли использоваться в качестве ручного оружия. Не говоря о размерах и весе, луки были слишком тугими, чтобы их можно было натянуть вручную. Однако Зопир включил сюда два элемента, которые постепенно могли бы преодолеть разрыв между этими машинами и торсионной катапультой: систему оттягивающей тетиву лебедки, необходимой для растущей мощности лука, и стойку, которая делала возможными применять все более тяжелые машины.

В целом текст Битона редко бывает достаточно ясен, чтобы добиться четкого перевода. Это относится и к станине машины-лука. Милетская машина предположительно стояла на «пьедестале» (базе) высотой 1 фут (0,3 м), длиной 9 футов (2,7 м) и шириной 3 фута (0,9 м), на котором возвышалась «опора высотой 5 футов (1,5 м), но далее Битон говорит, что опора была 3 фута (0,9 м) высотой. Шрамм считает, что эта фраза — ошибка переписчиков, которые не раз переписывали греческие тексты на протяжении веков, и что Битон просто говорил о пятифутовой опоре с тремя ногами; другими словами, о треноге. Но пятифутовая тренога, помещенная на базу 1 фут высотой, сделала бы машину высотой более 2 м, и спусковой крючок оказался бы выше головы лучника, вне его досягаемости. Шрамм поясняет, что Битон, должно быть, просто имел в виду треногу достаточно высокую, чтобы поднять гастрафет на 5 футов над землей.

Кроме базы и опоры, Битон упоминает в своем описании милетской установки еще один элемент — вертикальный пилон 2 фута высотой (0,6 м), установленный в центре базы. Шрамм отошел от описания Битона, представив себе опору со скобой наверху, которую он установил на гастрафете прямо за луком. При таком устройстве задняя часть орудия остается без поддержки, так что пилон, о котором говорится у Битона, Шрамм поставил сзади на опору.

Когда тот же текст анализирует Марсден, он пытается рационализировать измерения Битона, предположив, что каждая из ног треноги имела длину 5 футов, но они были особым образом укреплены на базе, имевшей форму игрека. Он поставил вертикальный пилон обратно в середину базы, чтобы он мог служить центральной опорой треноге, но сохранил скобу, как у Шрамма, которую также прикрепил к переду гастрафета, у лука. Это был практически шраммовский чертеж, за исключением заднего пилона. Но, убрав задний пилон, Марсдену пришлось придумать распорку, выполняющую те же функции.

Надо заметить, что Битон, говоря о милетской машине, не упоминает ни о скобе, ни о задней распорке. Однако его описание машины при Кумах (так называемого «горного гастрафета») добавляет интересную деталь. Здесь с самого начала он говорит о двух опорах — пятифутовой (1,5 м), снабженной «скобой в виде бочки» (agkona kratera), и о трехфутовой (0,9 м) — обе укрепленные на пьедестале толщиной в 1 фут (0,3 м). Как и в отношении милетской машины, Шрамм считает, что главная опора горного гастрафета должна была быть достаточно высокой, чтобы поднимать лук на 5 футов над землей. Так же он представляет себе и вторую опору, поддерживающую заднюю часть орудия в 3 футах над землей, тем самым добиваясь особого угла опоры на базу, который, как он считает, был удобен для человека, приводившего в движение лебедку. Наконец, он разъясняет, что загадочная «скоба бочкообразной формы» — это тот же механизм накручивания, который он добавил к милетской машине. И опять он помещает скобу в передней части гастрафета, хотя Битон определяет позицию на 4 фута (1,2 м) «от лица (prosopon)» (Битон 65.10).

Марсден считает «бочкообразную скобу» предшественников тем же, что и кархесий (karchesion) в торсионной катапульте, это слово он переводит как «универсальное соединение». Это был крутящийся механизм, который Герон явно связывает с движением катапульты вверх-вниз и вправо-влево. Но Битон нигде не говорит, что его машины-луки могли действовать таким образом. Марсден также считает, что подставки двух машин-луков были в значительной части аналогичными. Например, он посчитал заднюю опору горной машины в Кумах распоркой вроде той, что была добавлена им к милетской машине; но он не мог сделать платформу основания в форме игрека из-за значительно меньших размеров — 3,5 фута вместо 5 (1,1 м вместо 1,5).

Эта проблема не имеет точного решения. Хотя реконструкции Шрамма очень функциональны, это достигается в ущерб исторической точности. Точно так же частые отклонения Марсдена от текста датский ученый Ааге Драхманн определил как «своеволие». Добавление вращающегося механизма особенно проблематично, потому что он может быть не тем, что Битон называет «чашеобразным воротом», а если даже и так, то это может относиться только к горному гастрафету.

Другой античный автор, Битон, часто несправедливо обвиняемый в вымыслах, описывает две более развитые формы гастрафета. Он приписывает его Зопиру, инженеру из Тарента в Южной Италии, который, насколько известно, работал в конце V века до н.э.

Исследователь античности сэр Вильям Тарн считал, что инженеры Дионисия изобрели именно это орудие, — предположение, на которое британский ученый Эрик Марсден опирается в своем исследовании античной артиллерии. Однако немецкий офицер артиллерии, генерал-майор Эрвин Шрамм предпочитает ссылаться на Диодора, относя изобретение катапульты к первым годам IV века. По Шрамму, это была полноценная торсионная катапульта, а не ее предшественница, со сложным луком на брусе. Тем не менее есть и третья вероятность. Битон, собственно, называет машины типа гастрафета «катапелтиконом», тем самым словом, которое Диодор использует для описания машин Дионисия. Если Зопир или его собратья в 399 году до н.э. представили сиракузскому тирану именно эту мало кому известную машину, ничего удивительного, что современники посчитали ее только что изобретенной.

Объявив войну Карфагену, Дионисий направился на запад, устраивая по пути набеги на Панорм, Сегесту и Энтеллу, но главной его целью был стоящий на острове город Мотия, колония карфагенян и их главная база в Сицилии. В качестве оборонительной меры горожане разрушили дамбу, соединяющую остров с берегом лагуны, и первой задачей Дионисия было восстановить ее, чтобы иметь возможность подвезти к городу тяжелые машины (Диодор Сиц. 14.48.2; 49.3). Когда карфагенский флот попытался вмешаться, он был отбит отрядами стрелков, размещенных на кораблях, и огнем «расставленных вдоль берега катапульт для дротиков» (Диодор Сиц. 14.50.1–4). Ученые продолжают спорить, были ли эти katapeltai теми торсионными катапультами, подобные которым использовали Александр Великий и его последователи. Но более вероятно, что Дионисий пользовался гастрафетами и их более крупными сородичами, вся сила которых была в громадных сложных луках. Такие орудия были непривычны для того времени и легко застали карфагенян врасплох.

Осадные орудия Дионисия I

Слова Диодора о «машинах всех сортов» (14.51.1), продвигавшихся к Мотии, представляют собой характерную гиперболу. Он также часто упоминает «снаряды всех сортов». Кроме катапульт, он конкретно упоминает только стенобитные тараны и шестиэтажные башни на колесах. Машины также использовались при Кавлонии в 389 году до н.э. (Диодор Сиц. 14.103.3); а для осады Регия в следующем году Дионисий «приготовил огромное количество машин невероятных размеров, которыми он сотрясал стены, пытаясь взять город силой» (Диодор Сиц. 14.108.3). Во время осады Мотии горожане встретили нападавших старым способом защиты — с помощью огня: «Они подняли воинов, сидящих в «гнездах», укрепленных на реях, подвешенных к самым высоким мачтам, и те с высоты осыпали машины врага зажженными стрелами с паклей и смолой» (Диодор Сиц. 14.51.2). Очевидно, что сиракузцы не изобрели достаточно эффективной защиты от огня, потому что им пришлось постоянно его тушить (Диодор Сиц. 14.51.1–3); возможно, были созданы отряды водоносов, которые передавали по цепочке ведра с водой из лагуны.

Как только сиракузцы прорвались в Мотию, Дионисий сразу же ввел в город свои башни, где их устройство позволяло опускать перекидные мосты прямо на крыши городских зданий, и последовала длительная рукопашная битва, в которой нападавшие победили только за счет численного преимущества. В хаосе остались живы только те, кто укрылся в храмах, а город был полностью разграблен. Совсем по-другому разворачивались дела в Регии, который держался почти год, пока голод не вынудил жителей сдаться; шесть тысяч выживших были отправлены в Сиракузы в качестве рабов (Диодор Сиц. 14.111.1–4).

Однако осадные машины не были универсальным средством покорения укрепленных городов. Еще при Мотии Дионисий убедился, что для использования тяжелых машин нужна ровная поверхность, но и она не гарантировала быстрого успеха, как показал пример Регия. При первой попытке взять город в 393 году до н.э. Дионисий устроил ночную эскаладу, явно желая избежать необходимости доставлять сюда машины. Ему удалось поджечь ворота, но горожане тут же сами стали поддерживать огонь, который и помешал сиракузцам войти (Диодор Сиц. 14.90.5–6).

В других случаях машины вообще нельзя было применить. Тавромений, город в горах, был едва доступен даже для пеших воинов, не говоря о машинах. Зимой 394 года до н.э., когда Дионисий предпринял рискованный штурм этой занесенной снегом крепости, его воины были легко отброшены защитниками и обращены в бегство (Диодор Сиц. 14.87.5–88.4).

Эней Тактик

Мы можем получить широкое представление о греческом искусстве осады того времени из книги Энея Тактика, который, видимо, был аркадским военачальником в 360-е годы до н.э. Эней рассказывает читателям, как выжить, повергшись осаде, дает инструкции по защите стен, ворот, по борьбе с поджогами, но главное место в его работе занимают способы уберечься от предательства. В этом Эней просто отражает реалии современного ему осадного дела. Например, спартанская армия, воевавшая в 399 году до н.э. на северо-западе Малой Азии, ряд городов взяла силой, а некоторые — хитростью (Диодор Сиц. 14.38.3).

Когда нападающий не мог рассчитывать на предательство кого-то из осажденных, осадные лестницы, видимо, оставались самым распространенным способом атаки. Эней рекомендует защитникам города отталкивать лестницы от стен, используя шесты с раздвоенными наконечниками, и описывает сложные передвижные устройства для этой же цели (36.1–2). Он также говорит, что огонь может быть хорошим союзником как для нападающих, так и для осажденных. Помимо создания дымовой завесы (32.1), защитники должны использовать огонь, если «появятся осадные щиты» (33.1), добавляя смолу, паклю и серу, чтобы усилить горение. Осаждающие, находясь около стен, где они могут быть обстреляны, должны разработать разные варианты укрытий. Например, Ксенофонт пишет, как в 399 году до н.э. при египетской Ларисе спартанский генерал Фиброн попытался выкачать городской запас воды, прокопав подземный ход, а входное отверстие хода, где шли работы, защитил деревянным навесом (Ксенофонт «История Греции» 3.1.7). Но навес был сожжен. От этой опасности Эней тоже предостерегает читателя, советуя не выставлять вблизи осажденного города никаких деревянных конструкций. Он рекомендует защищать такие строения сыромятными плетеными матами или покрывать их птичьим клеем — вязким веществом, получаемым из ягод омелы. Ну, а уж если что-то загорелось, то лучшим средством тушения считался уксус (33.3; 34.1).

Когда Эней упоминает «крупные машины», посылающие потрясающее количество зарядов «из катапульт и пращ» (32.8), он, судя по всему, представляет себе нечто вроде подвижной башни, какие использовал Дионисий на Сицилии. Видно, что Эней знаком с историей Сицилии — в отрывке о тайных сношениях он поминает события, произошедшие на этом острове в 357 году до н.э. (31.31). Что же касается материковой Греции, осадные башни там стали широко известны лет через двадцать после написания его труда.

Точно так же и катапульта, под которой Эней скорее всего имеет в виду гастрафет, или стреломет, была редкостью в Греции. Но сочетание стрельбы из катапульт со стрельбой из пращ — единственного оружия, способного поспорить с луком, стало обычным в осадном деле.

Как только речь заходит о стенобитных орудиях, ясно, что свои знания Эней почерпнул из описания Фукидидом пелопонесского нападения на Платеи. Например, он советует смягчать удары тарана с помощью мешков с соломой и шерстью или подушек из воловьих шкур, всячески мешать машине, захватывая ударный конец тарана арканом, или совсем отламывать его, бросая сверху тяжести (32.3–6). Да и вряд ли он мог привести другие примеры. Конечно, это факт, что в 376 году до н.э. Хабрий Афинский осадил Наксос, «подвел к стенам машины и начал сотрясать ими стены» (Диодор Сиц. 15.34.4), а еще он вроде бы использовал тараны в своей более поздней осаде Дриза (Полиэн «Стратагемы» 2.22.3), но это были лишь отдельные эпизоды. Ничего подобного не отмечено до 350 года до н.э., когда греческие наемники, служащие в персидской армии, разрушили стены Пелусия, используя «машины» (Диодор Сиц. 16.49.1).

У нас так и остается подозрение, что стенобитные тараны (а точнее сказать, все осадные машины) применялись в то время очень редко, возможно, из-за отсутствия опыта, возможно, из-за трудностей, которые представляло маневрирование тяжелой колесной техники в гористой греческой местности.

Небольшая глава у Энея, посвященная подкопам (37.1–9), позволяет предположить, что осады того периода часто включали подкапывание городских стен. Конечно, тот факт, что эта персидская (и карфагенская) техника была известна всем, читавшим Геродота, не значит, что каждый военачальник стремился применить ее на деле. Греки того времени были, конечно, знакомы с технологией подкопа, но, как заметил американский ученый Джош Обер, у воинов-граждан было скорее всего крайне смутное представление об этой работе, которую обычно выполняли рабы. И уж конечно, если бы подкопы были распространены в греческом осадном деле, Эней наверняка выбрал бы более яркий пример, нежели осада персами Барки (37.6–7).