Испытание

РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО

Сиволоба увезли, но люди не расходились: никто не понимал, за что его арестовали, и каждый высказывал свои соображения.

Споры прекратила Александра Ниловна.

— За что боролся — на то напоролся! — сказала она, поправляя платок. — Пошли, паны-граждане, до хаты!

Народ стал расходиться по домам.

Александра Ниловна зашла сначала в хлев, где Краснуха лениво пережевывала свою бесконечную жвачку. Взяв в углу грабли, она трижды постучала по доске, закрывавшей лаз на сеновал. Доска приподнялась, и в проеме показалась голова Владика.

— Кто там кричал, тетя Саня?

— Сиволоб визжал! Схватили кота поперек живота! Арестовали! В Гладов повезли…

— Кто же его забрал, тетя Саня?

— Немцы, кто же еще? Так, без штанов, в одних исподних, и увезли!

— Как без штанов?

— А вот так…

— Так он же староста! Немцам служит…

— Бешеные волки завсегда друг на друга бросаются!

Заскрипела калитка, кто-то вошел во двор. Владик поспешно опустил крышку лаза.

— Кого еще бог принес? — Тетя Саня вышла во двор и увидела деда Кручину.

— Заходи, — приветила она его, — хороший гость и в лихие времена — радость!

— Дело к тебе, Ниловна. Парнишку надо переправить в другое место. Без промедления. Сиволоб-то пронюхал, что ты его прячешь. В гестапо он все выложит…

— Ах ты, боже ж мой! — Тетя Саня побледнела. — Да откуда же он, пес шелудивый, пронюхал? Кто тебе сказал?

— Не серчай, Ниловна, не могу я все про все рассказывать. И время не теряй на расспросы!

— Куда же его теперь? Не котенок ведь, за пазуху не спрячешь!

Кручина вытащил из котомки заплатанную, застиранную рубашонку и потрепанные штаны.

— Пусть переоденется в деревенское и спустится вечером огородами к реке, где лодки на берегу. Пусть спрячется под лодкой, ночью я за ним и приду. Он меня уже знает, не испугается.

— Все поняла. Значит, придешь за ним? А я-то узнаю, куда вы его?..

— Узнаешь. Только сейчас поторапливайся! И еще есть до тебя порученье. Собирай и суши грибы немедля. Чтобы запасы были. И другим бабам скажи, чтоб сушили. И сухари сушите. Чтобы в каждой хате были сухари. Понимаешь, к чему дело идет?

Кручина не успел еще уйти, как Александра Ниловна поднялась на сеновал. Она боялась испугать Владика и, бросив на сено одежду, сказала обычным спокойным голосом:

— Говорят, немчура к нам на постой пожалует… Надо тебе, сынок, в другом месте пожить… недолго… Унесут их черти, опять вернешься… Переоденься-ка в эту одежду…

— Куда вы меня, тетя Саня?

— Стемнеет — пойдешь к реке.

— А что мне там делать?

— Спрячешься под лодку. Вечером за тобой дед придет, тот самый, который тебя ко мне привел. Что он скажет, то и делай…

На другое утро Александра Ниловна взяла большую корзину и отправилась в лес. Она знала: кроме нее, сегодня по грибы отправятся много баб. Только бы немцы не запретили ходить в лес.

В этот самый час Юрась тоже вышел из дому. После истории с политруком оставаться с отцом он не мог. Юрась решил бежать из дому. Забрать Владика и пробираться вместе к фронту. Сегодня же ночью они двинутся на восток.

Перед уходом мальчик зашел в дом за сапогами. На пороге он столкнулся с отцом.

— Перебирайся, сынок, в хату, — дружелюбно сказал Тимофей Петрович. — Владика мы теперь не прячем, чего тебе в шалаше одному скучать?

— Я хочу жить в лесу…

— Почему?

Юрась молчал.

— Приходи хоть ночевать под крышу… Теперь в лесу всякое может быть, особенно ночью…

— Я хочу жить в шалаше, — упрямо повторил мальчик. — Я пришел за сапогами.

— Зачем они тебе?

— Кажется, дождь будет… Хочу пойти в Зоричи.

Тимофей Петрович нахмурился.

— Не время сейчас для прогулок.

— Чего мне бояться? — сказал Юрась вызывающе. — Меня фашисты не тронут. А задержат, — скажу, чей я сын, меня и отпустят…

— Оставайся дома! — жестко сказал Тимофей Петрович. — Ничего ты не знаешь, кого немцы тронут, кого не тронут…

— Знаю. Меня не тронут, а Владика тронут. За то, что его отец дерется с фашистами!

Тимофей Петрович вздохнул, точно ему не хватало воздуха.

— Да, Владику будет плохо, если узнают, кто он… И тете Сане придется ответ держать… Потому и не ходи туда. Не надо привлекать внимание. Слышишь? И вообще я запрещаю тебе ходить в деревню!

Круто повернувшись, Тимофей Петрович вышел из дому и решительным шагом направился по тропинке, что вела в Зоричи. Юрась посмотрел ему вслед.

"Если бы мама знала! — мелькнула у него мысль. — Хорошо, что ее здесь нет!"

Он взглянул на тропинку, по которой только что прошел отец.

— Вот назло пойду! — сказал он вслух. — Пойду и все! Больше он меня не увидит!

Юрась сорвал со стены свою фотографию и скомкал ее. Потом открыл ящик комода. Он опасался, что отец уничтожил его красный шелковый галстук, но галстук лежал на том самом месте, куда Юрась положил его вечером Первого мая.

Он подошел к зеркалу, повязал галстук и долго стоял так. Потом спрятал галстук в карман, вышел из дому, запер дверь и, как всегда, положил ключ под ступеньку.

Юрась прошел уже полпути, когда сообразил, что отец тоже отправился в Зоричи. "Наверно, пошел к Сиволобу", — подумал он. Встречаться с отцом Юрасю не хотелось, но откладывать разговор с Владиком он не мог. Оставалось одно: протянуть время, в надежде, что Тимофей Петрович долго в деревне не задержится.

Юрась брел по лесу, упорно думая только об одном: увидеть Владика, уговорить его бежать на фронт. Хлеба на несколько дней он припас. Идти они будут ночами, днем прятаться в лесу. Только бы узнать, сколько километров до фронта.

Погруженный в свои думы, Юрась не разбирал дороги. Но, услышав чьи-то голоса, он огляделся и понял, что бредет к Гиблому болоту. Жители окрестных деревень держались подальше от этих мест. Ягоды и грибы здесь не росли.

Снова послышались голоса. Сделав еще несколько шагов, он разглядел сквозь листву кустов двух человек, сидящих под старой лохматой елью. Один из них поднялся, и мальчик узнал отца. Вслед за отцом поднялся и второй человек. Это был Кручина.

Негромко говоря о чем-то, они направились прямо к Гиблому болоту. Юрась удивился: "Зачем они идут туда?" Но раздумывать над этим было некогда. Раз отец не в Зоричах, надо спешить, пока его там нет.

Юрась вышел снова на тропинку и зашагал в деревню.

Над его головой ветер гнал на восток кучевые облака. В темно-синем небе они казались высвеченными изнутри, бег их был плавным и быстрым. Юрась проводил облака завистливым взглядом: через несколько часов они появятся над землей, где нет фашистов…

Деревенская улица была безлюдна. Юрась облегченно вздохнул: он не сомневался, что отца ненавидит вся деревня, и его, сына предателя, тоже все должны ненавидеть.

Он подошел к дому сторожихи и еще издали увидел на дверях замок. Юрась растерялся. Конечно, тетя Саня могла уйти по делам, но куда же девался Владик? Значит, тетя Саня заперла его в доме? А может быть, он спрятан на сеновале? Ну да, скорее всего — на сеновале, там безопаснее!

По шаткой скрипучей лесенке мальчик быстро влез наверх.

Владика на сеновале не было. Сквозь щели в дощатых стенах пробивались горячие лучи солнца, образуя прозрачную завесу из мерцающих пылинок.

"Он услышал скрип лестницы и забился в сено", — подумал Юрась.

— Владька! — позвал он тихо. — Это я! Вылазь!

Никто не отозвался. По-прежнему искрились в солнечной завесе пылинки.

"Значит, он заперт в доме, — решил мальчик. — Подожду тетю Саню в садочке, там меня никто не увидит".

Но едва он начал спускаться, как во двор вошли два полицая. Впереди шел Гармаш, за ним — приземистый широкоплечий парень, которого Юрась никогда прежде не встречал. У обоих на рукавах были полицейские повязки.

Юрась застыл на месте.

— Вот он, еврейский щенок! — закричал Гармаш. — На сеновале прячешься! А ну, сигай швидче на землю! Ходь до мене — почеломкаемся!

Юрась понял: его приняли за Владика. Теперь, если полицаи узнают, что ошиблись, они взломают дверь, найдут Владика и тогда — конец! И Владику и тете Сане!

— Кому сказано, швидче! — гаркнул Гармаш. — Тимашук! Дуй на сеновал, пощекоти сено вилами, нет ли там еще кого!

Тяжело ступая, чувствуя, что у него кружится голова, Юрась спустился с лестницы.

— Кто такой? Откуда взялся? Документы? — Гармаш выпаливал вопросы один за другим, не давая мальчику прийти в себя, сообразить, что делать.

— Проходил мимо… зашел вот… — лепетал Юрась, думая только об одном: как бы увести полицаев со двора, чтобы тетя Саня успела вернуться и спрятать Владика в другом месте.

— Почему прячешься? Как звать? Фамилие? Документы?

— Я не прятался… Хозяйки дома нет… вот я и залез на сеновал… думал, дождь начнется… думал, пережду на сеновале…

— Рассказывай сказки! Куда ушла хозяйка? Когда придет? Документы!

— Документов у меня нет… А хозяйку я не видел… не знаю, куда она ушла…

На лесенке показался Тимашук.

— Никого нема! — крикнул он.

— Тогда слазь, сиди здесь и жди старуху. А как придет, хватай и волоки в мою хату. К вечеру будет подвода — свезем обоих в гестапу…

— Слухаю! Будет в аккурате! — Тимашук уселся на крыльцо, зажал коленями карабин и стал свертывать цигарку.

— Иди вперед! — Гармаш ткнул кулаком Юрася с такой силой, что тот едва устоял на ногах.

Они вышли на улицу и прошли уже несколько домов, когда им повстречался Кручина.

При виде арестованного Юрася, которого Гармаш продолжал подталкивать, старый почтальон хотел броситься к нему, но Юрась прижал к губам палец. Кручина растерялся, он ничего не мог понять: почему арестовали сына Тимофея Петровича, почему Юрась хочет, чтобы он молчал.

— За что хлопца схватили, пан Гармаш? — начал старик.

— Не твое дело, старая кочерыжка! — огрызнулся Гармаш. — Отойди в сторону, не отсвечивай!

— Я отойду, мне что! — забормотал Кручина, не отставая ни на шаг от полицая. — Не пойму только, за что пану Марченко такая обида… Он — целиком и полностью, и вот тебе, благодарность.

— Чего ты бормочешь, лысый мухомор? При чем тут пан Марченко?

— За что, интересуюсь, сынка его схватили? Хлопец тихий, послушный…

— Ты про кого? — Гармаш с ходу остановился. — Стой! — крикнул он Юрасю, который продолжал шагать по пыльной дороге. — Ты про кого, старый леший?

— Что же ты, не знаешь, кого цапаешь? Это же Юраська, сын пана лесника.

— Не морочь мне голову, кривая осина! Зачем сыну Марченки на чужом сеновале прятаться! Это еврейский мальчишка! О нем Сиволоб на допросе показал…

— Да мне ли не знать Юраську, его здесь все знают…

Смущенный словами Кручины, Гармаш бросил пристальный взгляд на мальчика. "На еврея не похож, — подумал он. — А только это ничего не значит".

— Говори фамилие! — приказал снова Гармаш.

Юрась молчал.

"Чего он молчит? Должно быть, перепугался", — подумал Кручина.

— Да ты не бойся, скажи пану полицаю, кто ты есть, тебя и отпустят, — уговаривал он Юрася. — Батька твой верой и правдой служит немцам, ему от них полное доверие, потому как заслужил… доказал на деле…

Каждое слово Кручины било Юрася наповал: "Да, его освободят. Освободят, потому что он сын изменника!"

— Ты скажи, что ты есть Марченко, — говорил Кручина.

— Подучиваешь! — набросился на старика Гармаш. — Был бы Марченко, сразу сказал бы!

Со двора на улицу, держась за руки, выбежали девочка и мальчик. При виде полицая они повернулись и бросились обратно.

— Стой! — закричал им вслед Гармаш. — Стой, кому говорю!

Перепуганные ребята остановились.

— А ну, ходь сюда!

Не спуская с полицая испуганных глаз, ребята подошли.

— Мальчишку этого знаете? — спросил Гармаш.

— Знаю… — прошептала девочка.

— А ты знаешь?

— Знаю… Это Марченко Юрась. Мы на одной парте сидим…

— А я про что говорил! — обрадовался Кручина.

Гармаш обозлился: "Дьявол забери! Не того арестовал!" Он вспомнил про замок на дверях. "Конечно, тот мальчишка спрятан в доме, замок повешен для отвода глаз. Ну, да ладно, еще ничего не потеряно: во дворе караулит Тимашук, сбежать невозможно".

— Чего ж ты молчал, балда, только время зря на тебя потерял! — попрекнул он Юрася. — Ступай до батьки да скажи ему мой привет. Давно с ним не виделись!

И Гармаш быстро зашагал к дому Александры Ниловны.