Испытание

ЮРАСЬ ВИДИТ ОТЦА

Кремлевские куранты пробили полночь, а потрясенные известием о войне мальчики и не собирались ложиться. Они все еще надеялись на возвращение Тимофея Петровича.

Несколько раз им чудились шаги. Они подбегали к окну, вглядывались в темноту, но потревоженные ветерком листья переставали шелестеть и наступала прежняя тишина…

Так прошла бессонная ночь.

Когда рассвело, Юрась сказал:

— Пойду искать батю…

— Куда?

— В райцентр, в Гладов. Пойду к товарищу Спиваку в райком. Он меня знает… Он с батей еще в Крыму воевал…

— Я тоже пойду. Туда далеко?

— Не очень. Девятнадцать километров.

— Человек проходит пять километров в час. Надо идти скорее, а то придется возвращаться ночью.

— Надо, так и в темноте пойдем. Я не боюсь…

— Я тоже не боюсь… Только днем… виднее…

Через несколько минут они уже шагали в Гладов. Тропа вилась лесом. От гомона птиц звенела листва, гудели шмели, блестела на солнце роса.

Мальчики прошли уже полпути, так никого и не встретив. Только рыжая лиса, распластавшись, перемахнула через тропу и скрылась в кустарнике.

Солнце поднялось высоко над деревьями, в лесу становилось душно.

— Пить хочется, — сказал Владик.

— Сейчас напьемся.

— Где?

— Увидишь…

Они прошли еще немного, и в привычные лесные шорохи вплелся какой-то новый звук. Это струился между деревьями напористый, прозрачный ручей. Было так приятно окунуть в холодную воду усталые ноги! Набрав пригоршню воды, Владик освежил разгоряченное лицо. Юрась стянул с себя рубаху, окунул ее, выжал и снова надел. "Надо и мне так сделать", — подумал Владик. Он хотел расстегнуть ворот, но вдруг заметил в траве маленькую изумрудную ящерицу. Юрась тоже увидел ее.

— Не шевелись… — прошептал Юрась. — Вспугнешь…

— Какая красивая!..

Где-то грохнул взрыв, дрогнула под ногами земля.

— Что это? — испуганно спросил Владик.

— Не знаю. — Голос Юрася дрожал. — Не знаю… Взорвалось что-то!

Нарастающий гул заглушил щебет птиц. В синем чистом небе летел самолет. Он летел так низко, что ребятам казалось: сейчас летчик врежется в деревья. Владик не выдержал и закричал:

— Выше! Выше!

И тут мальчики увидели на хвосте самолета черную свастику.

— Фашистский! Немец!

Юрась не верил своим глазам. Это было невероятно! Фашист летит над лесом, над его родным лесом, — летит, ничего не боясь. А солнце светит, и так же весело бежит ручей, и жужжание золотистой пчелы сливается с удалявшимся гулом фашистского самолета. Да уж не почудилось ли им все это? И взрыв и свастика на хвосте самолета!

— Смотри! Смотри! — испуганно закричал Владик. — Парашютисты!

В небе распускались маленькие белые парашюты и застывали в воздухе. Нельзя было понять, откуда появляются эти белые купола. Вдруг они начали расплываться, превращаясь в бесформенные облачка, и вскоре исчезли совсем.

— Это не парашютисты. Так рвутся зенитные снаряды. Я в кино смотрел. Идем скорее!

Узкая лесная стежка привела их на большак. Скоро они увидели колокольню гладовского собора.

— Сейчас будет стадион, потом хлебозавод, а там и город, — объяснял Юрась. — Стадион у нас новый. На пятьсот человек!

Они подошли к окраине города. Юрась не сразу узнавал знакомые места. Стадион, где он с отцом смотрел первого мая футбольный матч, был разрушен. В центре поля зияла огромная воронка, трибуны снесло взрывной волной.

— Гарью пахнет, — сказал Владик.

В воздухе медленно плыли черные хлопья сажи и бесшумно опускались на землю.

— Пойдем!

Почти сразу за стадионом начинался город. По улицам тянулись люди. У всех за плечами были котомки. Многие женщины несли на руках малышей. Поскрипывали детские коляски, груженные узлами. Все шли молча, торопливо, точно боялись куда-то опоздать.

— Куда они идут?.. Узлы тащат какие-то…

Ребятам не приходило в голову, что жители Гладова спасаются от немцев. Юрась и Владик не сомневались: фашистов разобьют со дня на день.

В центре города Юрася кто-то окликнул. Это был начальник гладовской милиции Гусаров. Он любил охоту и частенько приезжал в лес, к Тимофею Петровичу. Гусаров был неразговорчив, но с лица его никогда не сходила улыбка.

Сейчас Гусаров шел такой же хмурый, как все.

— Дядя Костя! — бросился к нему Юрась. — Вы папу видели?

Гусаров скользнул по Юрасю странным взглядом. Были в том взгляде и жалость, и недоумение, и растерянность. Но он быстро отвел глаза в сторону и, следя за плавающей в воздухе сажей, сказал невпопад:

— Смотри, сколько черных мух… документы жгут на всякий случай. И в райкоме жгут… и в райсовете…

То, что Гусаров не ответил на его вопрос и сам ничего не спросил об отце, напугало Юрася.

— Дядя Костя! — закричал он опять. — Что с папой? Вы знаете! Я вижу! По лицу вижу, знаете! Его бомбой убило, да? Говорите же!

— Что ты, что ты! Жив, здоров. Здесь и бомбежки-то настоящей не было. Всего две бомбы швырнул… Чего ему нас бомбить. Мы от всего в стороне… военных объектов нет, железная дорога в стороне…

Юрась понял, Гусаров не хочет говорить об отце. Он схватил его за гимнастерку и, дрожа всем телом, повторял:

— Вы знаете, что с батей, вы знаете, знаете!

— Погоди, успокойся! Сам-то я ничего не видел… Понимаешь, это самое… болтали тут разное… слышал я…

— Что вы слышали?

— Будто Тимофея Петровича… из партии исключили…

Юрасю показалось, что Гусаров шутит. Но он тут же понял: так глупо, да еще в такое время, дядя Костя шутить не станет.

— Как исключили? Моего отца нельзя исключить из партии!

По пыльному лицу мальчика, оставляя светлые полосы, потекли слезы.

— Где отец? Вы знаете, где он… Вы знаете?.. — твердил он тихо.

— Откуда мне знать? — сердито сказал Гусаров. — Видишь, что делается… Тут и самого себя потерять можно…

Юрась схватил Владика за руку и потащил за собой.

— Нечего его слушать! Он все врет! Не могут батю исключить из партии. Идем скорее к товарищу Спиваку!

Гусаров посмотрел им вслед и торопливо зашагал дальше…

Одноэтажное каменное здание райкома выглядело как обычно, только из печных труб его густо валил дым да возле подъезда стояла не эмка, как всегда, а потрепанный мотоцикл с коляской.

Мальчики вошли в коридор. У раскрытой топки голландской печи сидел на корточках чубатый парень и деловито набивал печь какими-то бумагами. На ребят он не обратил внимания.

— Нам товарища Спивака, — сказал Юрась.

— Не до вас ему, — отмахнулся чубатый, не отрывая взгляда от огня.

— Он нам нужен, срочно…

— У всех теперь срочно, — сказал парень и впервые взглянул на ребят. — Откуда вы такие срочные?

— Мне про отца надо узнать… Он домой не пришел…

— Он что, в райкоме работает? Как ему фамилия?

— Марченко. Тимофей Петрович… Лесник…

Чубатый вскочил на ноги.

— Да я же за вами три раза ездил! Ждите здесь! — бросил парень на ходу и скрылся в конце коридора.

— Сейчас узнаем, где дядя Тима, — сказал Владик.

— Наврал Гусаров! Не могли батю исключить!..

Хлопнула дверь, и в коридоре появился Спивак. Юрась едва узнал его. Всегда румяный, веселоглазый, секретарь райкома был сейчас бледен, небрит, запавшие глаза с красными от бессонницы веками блестели неестественно ярко. Он бросился к Юрасю и крепко обнял его.

— Куда ты исчез, микроб два уха?! Я себе места не находил! Думал, беда с вами какая!

— Мы на островах робинзонили, а у нас мотор испортился. Яков Максимович, где батя? Вы мне правду скажите!..

— Правду? — Спивак пристально взглянул на Юрася. — А чего мне таить ту правду? Мобилизовали батьку твоего. Для особого задания. Срочно…

— Значит, батя в армии?

— Ясно! Я обещал ему позаботиться о вас. А это и есть сын Вани Коробова? В кого ты такой чернявый? Был у меня твой отец недавно…

— Яков Максимович, а почему Гусаров… — Юрась замялся. — Значит, у бати не было… недоразумений?..

— О чем ты? — Спивак насторожился.

— Значит, Гусаров все наврал? Я же говорил, что он врет!

— Гусаров? Что он говорил?

— Он сказал, что батю из партии исключили…

— Вранье! — загрохотал Спивак. — Не верь никакой брехне! Понял, микроб два уха?

— Да…

— Тогда слушай меня. И ты слушай, — повернулся он к Владику. — Сегодня вы будете отправлены в тыл. Сейчас поедете домой. Захватите всю одежду и, какие есть, продукты. Главное — быстро! На сборы даю два часа. По-военному! Чтобы в полдень были здесь, у меня!

Юрась почувствовал, как у него останавливается сердце.

— Значит, сюда придут фашисты?

Спивак опустил глаза.

— Придут или не придут, это другой вопрос. А эвакуироваться вам надо… Потому что… война… Есть приказ — эвакуировать стариков и детей. А немцев мы разобьем… В общем, чтоб в полдень были здесь! — закончил Спивак.

— Не успеть, — сказал Владик, — человек проходит в час пять километров…

— Отставить разговоры! Гурко! — закричал он так громко, что сидевшая на окне кошка прыгнула со страху на занавеску и повисла на ней.

Появился чубатый парень.

— Сажай хлопцев на мотоцикл и дуй опять туда. Чтобы в двенадцать ноль-ноль был обратно. С мальчишками! Со всей их поклажей. Опоздаешь, — без головы останешься! Тебе ясны мои указания?

— Ясны, товарищ секретарь!

— Двигай!

— Айда, голуби! — скомандовал Гурко. — Один в коляску, другой на запятки!

Они пронеслись по главной улице, пересекли площадь и через несколько минут оказались на восточной окраине города. Впереди виднелось высокое каменное здание, обнесенное стеной. Мальчики разглядели в окнах черные решетки. Вдоль каменной стены вышагивал часовой, придерживая за ремень висевшую за спиной винтовку.

— Тюрьма! — догадались ребята.

Возле самой тюрьмы мотоциклу преградил дорогу воинский патруль. Не выключая мотора, Гурко протянул документы:

— Не задерживай, братцы! — сказал он нетерпеливо. — Тороплюсь по важному заданию!

— Разрешение на мотоцикл имеется?

— Будьте любезны! — Гурко стал шарить по карманам.

Треск мотора привлек внимание заключенных. Они столпились у окон.

— Смотри! — толкнул Владик Юрася. — Арестованные!

Юрась рассеянно скользнул взглядом по зарешеченным окнам. Впервые в своей жизни он видел арестованных. Сейчас, разглядывая их лица, он заметил, что все они чем-то похожи друг на друга. И вдруг Юрась почувствовал, как застучала в висках кровь. Он с такой силой сжал плечо Владика, что тот вскрикнул.

— Ты что?

— Отец! — Юрась не отрывал глаз от окна. — Отец!

— Где? Где?

— Отец! Батя! Я видел его сейчас! Он в тюрьме!

— Ты обознался! Где он? Покажи!

— Он был у окна! Только что! Я видел его, видел!..

Юрась соскочил с седла, сделал несколько шагов, не спуская глаз с окна, где минуту назад мелькнуло лицо отца.

— Можете ехать — сказал патрульный.

— Садись, поехали! — крикнул Гурко.

Юрась не оглянулся.

— В чем дело? — подлетел к нему Гурко. — Почему задержка?

— Мне надо вернуться в Гладов, к товарищу Спиваку. Сейчас же! Едемте обратно…

— Что-о-о? Я тебе покажу "обратно"! У меня приказ! Понял? Приказ: привезти вас с вещами в двенадцать ноль-ноль. А ну садись!

— Мне нужно! Поймите! — закричал Юрась. — Нужно немедленно повидать товарища Спивака!

— Отставить разговоры! Садись!

— Хорошо, — покорился вдруг Юрась.

Когда они подъехали к дому лесника, Гурко взглянул на часы.

— Сейчас десять часов сорок семь минут. Даю вам, друзья-приятели, на все сборы-переборы тридцать три минуты. Выезд назначаю в одиннадцать часов двадцать минут. Усвоили? Собирайтесь! Я пока что подлечу "старика".

Ребята вошли в дом, Гурко начал возиться с мотоциклом: что-то подвинчивать и смазывать.

Юрась плотно прикрыл за собой дверь и сказал шепотом:

— Ты собирайся, а я не поеду…

— Как не поедешь? А приказ?

— По-твоему, я оставлю батю в тюрьме, а сам уеду? Так?

— А я тебе говорю, ты обознался! Товарищ Спивак лучше знает!

— Он обманул меня! Обманул! — горестно воскликнул Юрась.

У крыльца начал постреливать мотоцикл.

— Поезжай, а я отца не брошу… Прощай!

Прыжок — и Юрась оказался за окном. Владик рванулся за ним. Они бежали, удаляясь от дому все дальше и дальше, и, наконец, далеко за шалашом, остановились.

— А ты почему убежал? — хмуро спросил Юрась.

— Я тоже не поеду!

— Тебе-то чего оставаться? Я из-за бати, а ты?

— По-твоему, можно оставить человека в беде? Когда меня приняли в пионеры, я сочинил клятву…

— Какую клятву?

— Слушай.

Владик положил правую руку на грудь, закрыл глаза и произнес:

— Пусть звезды погаснут в небе и горы сдвинутся с места, если предам я друга, оставлю его в беде!..

В двенадцать ноль-ноль бледный Гурко докладывал секретарю райкома:

— Сбежали они, товарищ Спивак! Через окно сбежали!

— Как сбежали? Куда?

— В лес, больше некуда! Я там поблизости все обшарил. А только в таком лесу разве найдешь?! Я их аукал-аукал! В ответ только листочки посмеиваются.

— Посмеиваются? Ты у меня плакать будешь! Сейчас же обратно! Я найду их! На мой голос Юрась откликнется!