История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием ч. 2

Глава 34

Год 6095 от Сотворения Мира (587 от Р.Х.). 28 ноября. Андело. Австразия.

Герцог Гунтрам Бозон стоял перед обоими королями. Епископ Вердена Агерик, который хлопотал за него перед Хильдебертом, на суд не пришел, и это было скверно. Предал его святой отец, как пить дать, предал. Оба короля разговаривали между собой, глядя на опального герцога, словно на пустое место. И это тоже было плохо. Они на него даже не сердились, как будто и нет его больше. И разговоры у их величеств шел где-то около, словно уже все оговорено было. И даже истинной правительницы Австразии здесь не было. Брунгильда не пришла на королевский суд, чтобы не умалить достоинства своего сына. Звериное чутье прожженного хитреца било в набат. Он в ловушке, и ему отсюда не вырваться. Герцог уже все понял, и водил как бы равнодушным взглядом по залу виллы, в которой решалась сейчас судьба всей Галлии(1). Короли делили области, города, и оговаривали доли Брунгильды и королевских дочерей. Гунтрамн, захвативший чужие земли, теперь милостиво большую часть отдавал назад. Часть же меньшую он оставил себе. Видимо, за труды.

Гунтрамн Бозон слушал разговор дяди и племянника, и ждал, когда же они обратят внимание на него. И вот…

- А что дядя, мы будем делать с этим проходимцем? Епископ Вердена ходатайствовал за него. Просит жизнь ему сохранить.

- Даже речи быть не может, - покачал головой бургундский король. – Это же он сюда Гундовальда притащил. Да и где этот епископ? Почему не пришел? Не хочет позориться? Нет этому негодяю прощения.

- Ну, нет, так нет, - равнодушно пожал плечами Хильдеберт. – Не станем же мы из-за такой малости ссориться. Это матушка всех на свете простить готова, а я бы всех бунтовщиков под корень изводил, чтобы мстить было некому. Взять его!

Бозон был готов к такому исходу. Тяжелый кулак опытного вояки ударил в скулу воина, что сделал к нему шаг с самыми недвусмысленными намерениями. Тот рухнул, как подкошенный, на землю, а герцог вытащил меч из его ножен и опрометью бросился наружу. Люди с мышиным писком разбегались в стороны, видя богато одетого громилу с искаженным в ярости лицом и мечом в руке. Он бежал к дому, где остановился епископ Трирский. Только он теперь мог спасти герцога от неминуемой смерти.

Гунтрамн Бозон вломился в дом предстоятеля, оттолкнув какого-то служку, который пытался загородить ему дорогу.

- Да как ты смеешь? – епископ так удивился, что даже перестал есть. – Ты совсем стыд потерял, герцог?

- Меня к смерти приговорили, - выплюнул Бозон, грудь которого вздымалась от усталости. – И мне кажется, что тебе об этом известно, святой отец.

Он был уже не мальчик, и такого рода пробежка в сопровождении стражи изрядно его утомила. С улицы доносился шум, там собиралась любопытная толпа, которую бургундский сотник гнал по домам, попутно приказывая своим воинам оцепить дом.

- Ты что наделал? – побледнел епископ, который внезапно все понял. – Ты с королевского суда сбежал, что ли, нечестивец?

- Сбежал, - коротко кивнул герцог. – А ты будешь молить королей, чтобы они сохранили мне жизнь. Я тебя озолочу за это.

- Да ты спятил, что ли? – завизжал епископ. – Убирайся отсюда!

- Никуда я не пойду, святой отец, - криво ухмыльнулся герцог. – Мы теперь вместе до гробовой доски. Если мне умереть суждено, то и ты тоже со мной погибнешь. Король не сможет тебе отказать, я это точно знаю.

- Да… Как же…, - епископ побледнел. – Выпусти меня отсюда, и я попрошу за тебя. Клянусь девой Марией и святым Мартином.

- Да ни за что! – замотал головой Бозон. – Никуда ты отсюда не уйдешь. Посылай кого-нибудь из своих попов, пусть королям твои слова передадут. И пусть скажут, что если они меня силой отсюда попробуют забрать, то я тебе лично горло перережу(2).

А Хильдеберт и его дядя прискакали к жилищу епископа, и с любопытством смотрели на поднявшуюся суету. Аббат, который выбежал из дома, изложил им требования герцога.

- Огня! – крикнул Гунтрамн, не дослушав. – Поджигайте дом!

- Там же епископ Магнерих! – воскликнул юный король. Он был в растерянности.

- Если не сможет выйти, сгорит вместе с этим негодяем, - равнодушно сказал бургундский король. – Поджигайте! Чего смотрите!

В дом со всех сторон полетели горящие ветки и пучки соломы. Сырое дерево стен разгоралось плохо, но факелы все летели и летели. Священники, наплевав на пламя, вломились в дом и вытащили епископа, который уже закашливался от едкого дыма. Следом за ним вышел Гунтрам Бозон с мечом в руке, он так и не решился прикончить священника. Никаких переговоров не последовало. В герцога тут же метнули несколько копий, и они, мешая друг другу, пронзили его, не позволив упасть. Он так и повис на них, словно уродливая статуя. Даже после своей смерти мятежный герцог не покорился, и не лег на землю. Огонь бунта был потушен, а его тлеющие угли только что были затоптаны. Галлия замерла в робком ожидании. Неужели наступит мир?

***

Полгода спустя. Год 6096 от Сотворения Мира (588 от Р.Х.). Толедо. Королевство Вестготов.

Король Реккаред с немалым удивлением рассматривал огромный золотой щит и чаши, присланные из Австразии в качестве ответного подарка. Вроде бы все формальности были соблюдены. Брунгильда приняла вергельд за умершую дочь, а король Гунтрамн, скрепя сердце, дал согласие на брак племянницы с вестготским королем. Правитель Бургундии уже немолод, а значит, женой Реккареда станет сестра будущего наследника всей Галлии, за исключением Руана и его окрестностей. Наконец прекратятся войны, что не первый год терзают Септиманию по воле алчного Гунтрамна. Готы раз за разом били армии франков, но те все-таки захватили часть городов. Несмотря на победы, Испания слабела с каждым днем. Покойный король Леовигильд, умирая, отказался от арианской ереси, чтобы сблизиться с местным римским населением и получить его поддержку. Этим шагом он надеялся получить и поддержку франков. Его сын сделал никейское христианство государственной религией, и тут же получил мятеж вестготской знати, которая не желала принимать веру покоренного населения. Взбунтовался юг и запад страны. Реккаред громил мятежников, но заговор проник и в сам дворец. Ему только что донесли, что к нему причастен епископ Ульдила и королева Гоисвинта, мать Брунгильды, его будущей тещи. Неугомонная старуха была фанатичной арианкой. Она никогда не примирилась бы с отступничеством, и даже не думала этого скрывать. Ее вес в государстве, власть и богатство были таковы, что Реккаред не видел другого выхода, как просто прикончить беспокойную бабку. А это значит, что свадьбы не будет, Брунгильда никогда не простит ему смерть своей матери. Как бы ни был полезен союз с франками, покой в собственных землях дороже. Гоисвинта была еще жива, но Реккаред уже начал переговоры с вожаками бунтующей знати. Его женой станет Баддо, дочь одного из герцогов. Готы правильно поняли сигнал, поданный им одним из последних великих королей, и вокруг мятежников начала образовываться пустота. Королева Гоисвинта еще распоряжалась в своих немалых владениях, она все еще плела интриги и посылала деньги восставшим арианам, но она уже была мертва. Просто она еще не знала об этом. А знать начала переход в православие, отказываясь от веры предков. Герцоги и графы даже подумать не могли, что всего через сто двадцать пять лет их правнуки снова отринут свою веру. Они примут ислам, чтобы сохранить свои владения. Те же, кто не захочет этого делать, забьются в горы, и оттуда начнут долгий путь Реконкисты, который займет почти восемьсот лет.

***

В то же время. Северная Италия. Фриульское герцогство.

Светловолосый здоровяк с голубыми глазами и белозубой улыбкой скакал вдоль войска лангобардов, выстроившихся для битвы. Король Аутари был умен, силен и красив(3). Он умел нравиться людям и находил ключик к сердцу каждого. Десятилетие раздора, в которое провалилось государство лангобардов после смерти его отца, короля Клефа, закончилось избранием нового правителя. Тридцать герцогов, которые вкусили единоличной власти, не хотели бы ей делиться, но на севере собиралась черная туча. Могущественные короли франков, подкупленные императором Маврикием, готовили поход на их земли. Все купцы, что возвращались с севера, говорили в один голос, что вскоре Италия увидит неслыханное по числу воинов вторжение. Франки, алеманы, тюринги, бавары и римляне Галлии пойдут на Италию, что только-только начала приходить в себя после завоевания. На удивление, жизнь здесь стала вполне сносной. Лангобарды, ощутив преимущества мирного сосуществования, держали порядок железной рукой. И вскоре, сначала робко, а потом все смелее и смелее, пошли торговые караваны, которые вновь оживили ремесло в городах и повезли пошлины в казну. Никто ни в какую Империю не хотел, ведь судьба жителей Рима и Равенны, которых обдирали сборщики налогов, была всем известна. Римская рабовладельческая аристократия была вырезана почти под корень, а на их землях воцарились новые хозяева. Иногда, если у новых владельцев земель было хорошее настроение, то рабовладельцев самих продавали в рабство. Такой вот поворот судьбы. Римское население примирилось с захватчиками, со слезой вспоминая благословенные времена Теодориха Великого(4). Оставшихся лангобарды обложили налогом в треть от урожая, и это всех устроило. Никто не хотел перемен, но купцы не обманули, и армия Австразии могучей рекой перекатилась через Альпы, разливаясь по равнинам северной Италии. Дикари громили города и селения, вырубали сады и виноградники, а обратно в Галлию потянулись толпы римлян, которые стали теперь бесправными сервами. Франки не знали, что новый король смог договориться со своей знатью. Тридцать герцогов выставили своих воинов на поле битвы, и теперь гигантская армия вторжения уже не казалась такой уж и страшной. Биться пришел весь народ лангобардов, который прослышал о тех ужасах, что творили на севере пришлые германцы. Король Аутари был неглуп и полководцем был недурным. Он отвел в сторону свою конницу, сформировав из нее резерв, а в центр поставил самых сильных воинов в железных шлемах и доспехах. Он знал тактику франков, она всегда была одинаковой – сначала шквал из дротиков-ангонов, а потом удар в центр войска, который рассекал его напополам. И король был к этому готов. В центре стояли воины в десять рядов, и проломить его с ходу не получится ни у кого.

Так и вышло. Тысячи ангонов собрали свою кровавую жатву, как и всегда. Лангобарды отбросили в сторону разбитые дротиками и францисками щиты и встретили наступающего врага длинными копьями и топорами. Мечи у пехотинцев встречались очень редко. Дорогая вещь, как ни крути. Лангобарды тоже умели бросать дротики, и через головы первых рядов тоже хлынул смертоносный стальной дождь. Франки увязли в битве, тесня неповоротливый строй врага. Но Аутари ждал. Его козырем была конница. Именно ей были сильны лангобарды, в отличие от франков, что были великолепными пешими бойцами. Каждый знатный воин-лангобард был именно конным бойцом, закованным в чешуйчатый панцирь, одетый в богатый шлем с плюмажем и имеющий стальные поножи. Длинным копьем такой воин управлялся виртуозно, умея и колоть, и резать массивным острым наконечником. Пять сотен тяжелых кавалеристов могли втоптать в землю многократно превосходящее войско, и именно всадники решили исход этой битвы.

Аутари все еще ждал. Франки потеряли строй, навалившись на его бойцов, что не уступали им числом. Пора! Конница опустила копья и хлынула лавой, рассыпавшись по полю, и ударила франков в левый фланг. Она сокрушила пехоту, которая просто побежала, бросая щиты и оружие. Следом дрогнул и центр, где бились франки, самые стойкие из вражеского войска. И вскоре тысячи бойцов, что казались только что неодолимой силой, превратились в беспорядочно мечущееся стадо, спасающее жизни. Конные лангобарды, по большей части, уже лишились копий. Те застряли в телах убитых, или были изрублены отчаянно сопротивляющимися пехотинцами. Всадники потянули из ножен длинные римские спаты и начали добивать бегущих. Немногочисленная кавалерия франков достойного сопротивления оказать не смогла, и тоже развернула коней. Побежденных северян войско лангобардов преследовало до тех пор, пока ночь не опустилась на землю. И выжили из них очень немногие.

Из многоводной людской реки, что перелилась через Альпы, назад тек жалкий ручеек. Беглецы продавали добычу, что смогли сохранить, и оружие для того, чтобы просто купить себе еду. Они теперь не воины, они жалкие бродяги, и жители южной Алемании, куда пришли остатки армии, смотрели на бедолаг с жалостью и презрением. Ничего другого воин, лишившийся оружия, в то время заслужить не мог. Никогда до сих пор войско короля франков не подвергалось подобному разгрому. Никогда длинноволосые короли не испытывали такого позора. Великие полководцы Хлодвиг, Хлотарь и Сигиберт пренебрежительно взирали с небес на своего никчемного потомка, управляемого властной и умной матерью. Ведь пока его воины умирали за римское золото, он предавался забавам с наложницами и ловил рыбу. На большее он был не способен.

***

В то же время. Вилла Водрей. Нейстрия.

- На, получи! – Фредегонда хлестала по щекам дочь, которая отвечала ей полной взаимностью. Две самые могущественные женщины в этих землях колотили друг друга, словно две торговки, не поделившие мужика. Обе госпожи стоили друг друга, и в свирепости не уступали никому, а потому слуги разбежались, чтобы не попасть под горячую руку. Иногда они испуганно выглядывали из-за двери, потому что любопытство все-таки перевешивало. Впрочем, удивить этим можно было только того, кто на королевской вилле был первый раз. Скандалы и потасовки между матерью и дочерью не утихали. Ригунта вела настолько скандальный образ жизни, насколько это вообще было возможно. Казалось, не было никого вокруг, с кем бы она ни переспала. Позор, свалившийся на голову Фредегонды, был просто невероятным. Она безукоризненно блюла свое вдовство, и никто не мог упрекнуть ее в связях с мужчинами. Но дочь! Дочь рушила все, что пыталась выстроить королева в том жалком огрызке, что оставил ей Гунтрамн. Эта дура даже не смогла понять, что все они живы лишь по воле этого старого богомольного интригана, и жила так, словно завтра настанет конец света.

На шум прибежали графы Ансовальд и Ландерих, лишь они не боялись вмешиваться в женскую драку. Они растащили королев в стороны и подождали, когда те успокоятся. Те дышали тяжело, и с ненавистью смотрели друг на друга.

- Шлюха! – выпалила мать в сердцах.

- Служанка проклятая! Тебе место на кухне, воду таскать! – ответила ей дочь. Впрочем, это было сказано больше по привычке. Они уже успокоились, и восемнадцатилетняя Ригунта, гордо фыркнув, удалилась в свои покои непобежденной. Она была счастлива, настроение у ненавистной мамаши испорчено надолго.

- Госпожа, есть новости, - коротко поклонился Ландерих.

- Что, король-святоша нас ограбил до нитки, а за это не даст в обиду моего сына? – иронично спросила Фредегонда, которая уже взяла себя в руки. Служанка с гребнем приводила в порядок ее волосы, которые растрепались в драке.

- Да, госпожа, - с легким удивлением ответил дворцовый граф. Он знал королеву много лет, но не переставал удивляться ее проницательности. – Он забрал под свою руку Нант, а в Париже без его позволения даже дышать теперь боятся. И он послал войско в поход на бретонцев, чтобы защитить наши земли.

- Это он Брунгильде показывает, что у него два племянника, а не один, - отмахнулась королева. – Чтобы не думала о себе много. А то эта стерва уже возомнила себя повелительницей Галлии при своем сыночке недалеком. Наш Гунтрамн ей намекает, что завещание и поменять можно. Не придавай значения этим вещам, они ничего не стоят.

- И как у нее это получается? – буркнул про себя граф, произнес в голос. – И долго нам в этой дыре сидеть, госпожа?

- Ровно до тех пор, пока не сдохнет бургундский король, - немигающим взглядом посмотрела на него Фредегонда. – И вот тогда готовься, граф. Нам придется очень тяжело. Со слезой вспоминать будем то время, когда в этой глуши сидели.

- Нас убьют, госпожа? – посмотрел Ландерих ей прямо в глаза.

- Не исключено, - ответила она. – Или мы убьем их. Мне лично больше нравится второй вариант.

1 – Анделотский договор 587 года – первый из подобных документов, что дошли до нас, пусть и в летописи.

2 – это был самый обыкновенный захват заложника, без прикрас.

3 – Может быть, это преувеличение, но так писал историк Павел Диакон.

4 – король остготов в начале 6 века, при котором Италия процветала.