История Брунгильды и Фредегонды, рассказанная смиренным монахом Григорием ч. 2

Глава 32

Год 6094 от Сотворения Мира (586 от Р.Х.), апрель. Руан. Нейстрия.

Софроний, племянник покойного епископа Претекстата, жил в Руане, как и дядя, но не обладал и малой частью его богатства и влияния. Епископами не случайно становились самые состоятельные и знатные римляне, ведь после их смерти именно церковь наследовала все имущество покойных. Один римский папа за другим, пользуясь правом первосвященства, требовали от епископов целибата, но церковь Галлии жила своей жизнью, не желая подчиняться тому, кого назначали в далеком Константинополе. С Империей тут старались не ссориться, но и прежней силы в этих краях она больше не имела. А потому длинноволосые короли с удовольствием носили тоги римских патрициев, но дальше в своей любви к прошлому не заходили. Епископы и короли не вступали в прямую конфронтацию с высшим церковным иерархом, но зачастую требования из далекого Рима пропускали мимо ушей. Претекстат, как и Григорий из Тура, был редким исключением. Женщины не переступали порог его спальни, а потому земельные владения руанской епархии сильно прирастут после смерти своего предстоятеля. Софроний же был небогат. Он был небогат настолько, что покорно принял приглашение королевы, догадываясь, о чем сейчас пойдет разговор. Ему будут угрожать, чтобы он отказался от мести.

- Я нашла убийцу твоего дяди, - сказала ему королева после скомканных приветствий.

- Да? – раскрыл рот Софроний. Он ожидал всего, что угодно, но только не этого. – И кто же он?

- Его сейчас приведут сюда, подожди! – королева сделала приглашающий жест слуге у двери.

Вскоре лейды привели избитого в кровь бедолагу, одетого в рваное рубище. Он смотрел на всех тоскливым взглядом загнанного в ловушку зверя.

- Ты убил моего дядю? – спросил потрясенный Софроний.

- Я, - ответил бедняга.

- Но за что?

- Мне заплатили за это, - опустил тот голову. – Сто солидов дала королева, пятьдесят – епископ Мелантий, и еще пятьдесят – руанский архидьякон. И мне с женой была обещана свобода, ведь мы с ней рабы.

- Но… Да… Да что тут происходит? – племянник епископа удивился до такой степени, что даже не заметил, как пленника увели. – Вы зачем все это мне рассказываете? Что все это значит?

- Это значит, что я готова по обычаю заплатить за кровь. Ты получишь вергельд, как последний в роду. И я выдам тебе убийцу, - спокойно сказала королева. Ее лицо было неподвижно, как маска. И она пугала племянника епископа, просто безумно пугала.

- Да? – Софроний моментально понял, что ему предлагается. И даже страх немного отступил. Вергельд за кровь королевского дружинника равнялся шестиста солидам. А за епископа?... У него даже захватило дух от открывающихся перед ним перспектив.

Королева прочитала невысказанный вопрос в его глазах, и стоявший рядом Хуппа поставил на стол четыре увесистых кошеля, которые глухо звякнули, породив в сердце Софрония неиллюзорную надежду на безбедную старость.

- Тут тысяча солидов (1), - сказала Фредегонда, глядя ему в глаза тяжелым взглядом. – Но у меня будет одно условие.

- Я все понял, и я согласен, - сказал Софроний. – Никто ничего не узнает, а убийцу я прикончу собственной рукой. Я в своем праве(2).

- Умный мальчик, - сказала Фредегонда, глядя ему прямо в глаза. - Тогда иди на двор, он там и ждет смерти. Мои люди проводят тебя до дома. Опасно везти столько золота в одиночку.

Софроний вышел на двор, где старый воин без лишних слов подал ему меч, вложив рукоять в ладонь. Тот подошел к бедняге, который стоял с обреченным видом. Он уже понимал, что его ждет и смирился со своей участью. Софроний поднял меч и неумело ударил убийцу наотмашь. А потом еще раз и еще. Через несколько минут на пыльном дворе лежали обрубки тела, на которые насмешливо смотрели лейды Фредегонды. Впрочем, она тоже вышла на крыльцо, чтобы полюбоваться на свою победу. Племянник епископа принял деньги за кровь, а значит, с его головы теперь даже волос не упадет. Он нужен ей. Он теперь – живое свидетельство ее торжества. Ведь теперь она только что снова стала полновластной королевой в своих землях.

- Мелантий! – крикнула королева. – Собирайся и поезжай в Руан. Ты снова там епископом станешь.

***

В то же время. Мец. Австразия.

- Давай! Давай! Рвите его! Рвите! – король Хильдеберт, которому уже стукнуло шестнадцать, азартно орал, глядя, как рослые псы аланской породы наскакивают на медведя. Лесной зверь грозно рычал и отбивался, но силы были не равны. Мишка уже покалечил пару собак, и они отползли в стороны, жалобно скуля и зализывая раны. Псари потом позаботятся о них. Алаунты – слишком ценные экземпляры, чтобы после каждой травли терять их. Эта порода пришла в Европу с Кавказа, их привели сюда отважные всадники – аланы, которые использовали их как боевых псов. И впрямь, крупные короткомордые собаки не боялись никого и ничего, а потому знать разводила их, чтобы травить на охоте крупного зверя. Нескладный мальчишка с длинными рыжеватыми волосами недавно и сам стал отцом. Безымянная наложница родила ему сына, словно осознавая свой долг перед династией. Младенца назвали Теодебертом, а его крестным отцом стал сам епископ Трира Магнерих. Будущее Меровингов, что висело на тонком волоске, стало принимать более отчетливые очертания. Мальчик рос крепким и здоровым, и сама Брунгильда, словно наседка, окутала внука своей заботой, опасаясь покушений.

Хильдеберт полюбил кровь, и травля зверя привлекала того, кто еще ни разу не взял зверя на копье, как подобает мужчине и воину. Он смотрел на кровь издалека, из окна на втором этаже своего дворца. Король приговорил к смерти одного из своих лейдов, Магновальда. Тот забил до смерти свою жену, а потом сошелся с женой покойного брата. Убийство плюс кровосмешение... Епископы были в ярости. Магновальд прямо сейчас стоял в толпе таких же королевских дружинников, как и он сам, и азартно орал, болея в этой схватке за медведя. Король медлил, наслаждаясь властью. Он, словно сам господь, был сейчас повелителем чужой жизни, и оттягивал неизбежное, упиваясь моментом. Магновальд здесь, и он не знает, что ему грозит. А он, Хильдеберт, знает. И знает воин, который стоит сзади, и ждет сигнала. Он не понимает, почему король медлит. А король просто посматривал с любопытством на человека, который через минуту должен был умереть. Ведь это так забавно, оказывается! Человечишко радуется, строит планы на жизнь, предвкушает, как задерет юбку той, ради которой убил законную жену. Ан, нет! Смерть стоит у него за спиной, и только Хильдеберт видит ее, и только он может отдать ей приказ. Разве это не пьянит больше, чем вино? Король отвлекся от травли зверя и повернулся назад. Воин, стоявший в десяти шагах, поймал его взгляд, и король кивнул. Франк достал из-за пояса топор-франциску, и метнул его в голову Магновальда, который упал на пол, удивленно глядя на небо стекленеющими глазами.

- Выбросить его в окно(3)! – скомандовал король, и снова вернулся к своей забаве.

Воин, убивший Магновальда, знал, что ему нужно делать дальше. К смерти был приговорен и Гунтрамн Бозон, а его уже нашли. Скоро за его головой выйдет отряд королевских лейдов. И это не последний герцог, который должен умереть. Брунгильда ничего не забыла. Она отомстит за свои былые унижения.

Неделю спустя тот же самый воин скакал на коне во главе полусотни королевских дружинников. Они уже были в окрестностях Вердена, где правил епископ Агерик, крестный отец юного короля. Лейды гнали предателя уже не первый день, но Гунтрамн Бозон с отрядом своих «верных» уходил от погони. Он был готов к тому, что за ним придут, и свежих коней держал под седлом день и ночь. Несколько месяцев он прятался на дальней вилле со своей семьей, но его нашли и там. Как в таких случаях бывало не раз, герцог бросил жену с дочерьми, а сам с преданными людьми ушел. У него был один шанс, всего один. Епископ спасет его, а потому кони хрипели, выплевывая тягучую пену, но упрямо мчали вперед, подгоняемые своими всадниками. Показались предместья, и вот уже минут через десять Гунтрамн Бозон и его люди мешками свалились с коней внутри церковной ограды. Здесь они недоступны, что мятежный герцог и показал королевским воинам, догнавшим их. Гутрамн Бозон согнул в локте левую руку и рубанул по ней правой. Этот жест во все времена и во всех странах означал одно и то же(4).

***

Через три месяца. Суассон.

Три здоровенных мрачных мужика возрастом от сорока до пятидесяти лет сдвинули кубки, после чего в их луженые глотки водопадом потекли вина, меды и настойки. Напоить герцогов Раухинга, Урсиона и Бертефреда было нелегко, у них была хорошая практика и отменное здоровье. Двое последних, чьи владения располагались далеко отсюда, за Угольным лесом (так его назовут позже), приехали в Суассон для серьезного разговора. Магновальда прилюдно убили, словно дикого зверя, а Гунтрамн Бозон опять сидит в церкви, и ждет суда. Его имущество конфисковано, а семью выгнали на все четыре стороны. Тучи сгущались над головами тех, кто привык сам править этой землей.

- Много власти эта баба взяла, - начал разговор Бертефред, когда приятное тепло, наконец, окутало его тело и голову. Все молчали. Пояснений, о какой именно бабе идет речь, здесь никому не требовалось.

- А король наш слабак, - поддержал друга Урсион. Их земли были на севере, между Маасом и Мозелем, и они дружили уже много лет, вместе отбиваясь от нападений саксов и фризов. – Если бы не был так похож на отца, подумал бы, что эта стерва его от конюха нагуляла. Но тот воин настоящий был, а этот… - и герцог в расстроенных чувствах махнул рукой.

- Сам жалею, что от молодого Хлотаря ушел, - поморщился Раухинг. – Тут мужи в чести живут, королева Фредегонда много власти не имеет. Сидит себе на вилле и не мешает никому.

- Это ты загнул, брат, - удивленно посмотрел на него Бертефред. – Епископа в церкви велела зарезать, Бепполена изгнала. Она тоже не подарок.

- Да, у нее яйца такие, что не каждому мужику впору, - согласился Раухинг. – Но она гадить по-мелкому не станет. Суды всякие устраивать, королю Гунтрамну жаловаться. Она зарежет или отравит сразу. Но поверь, с ней дело можно иметь, я ее хорошо знаю. Мы договоримся, это я на себя беру.

- Что предлагаешь? – поставил вопрос ребром Бертефред. – Мы же не зря в такую даль тащились?

- Короля с матерью убить, а при детях его править, - припечатал Раухинг. – Я слышал, что молодая королева на сносях. Может еще сына родить.

- Согласен, - ответил Урсион.

- Согласен, - поддержал его Бертефред. – Выпьем, братья! За нашу волю!

- Кстати, а знаете, кто еще ошибся по-крупному? – все так же мрачно спросил Раухинг.

- Кто? – жадно спросили его герцоги.

- Дезидерий, царствие ему небесное, - ответил им Суассонский герцог. – Он тоже к Гунтрамну ушел. Нас скоро и вовсе не останется.

***

За пару месяцев до этих событий.

Герцог Дезидерий вел свой отряд на юг, к Тулузе. Ополчение из римлян – это, конечно, тот еще сброд, но он вел отряд охочих франков, привычных к воинской жизни, и вся надежда была на них. Шайки готов и осмелевших от безнаказанности жителей Септимании грабили Прованс уже который месяц подряд. Они уже обчистили Арелат и Бокер, и подходили вплотную к самой Тулузе, опустошая ее окрестности. Дезидерий не задумывался над тем, что бургундцы напали первыми, и теперь всего лишь получали отмщение от разгневанных соседей. Его такие мелочи не интересовали, и он понемногу очищал провинцию от крупных отрядов, выдавливая их назад в Септиманию. Мелкие же шайки он истреблял под корень. Впереди был Каркассон. Крепкий город, недалеко от которого стояло войско в тысячу с лишним бойцов. Именно их он сейчас гнал на поле, что подходило для битвы как нельзя лучше. Людей у герцога было больше, чем у готов, и он был спокоен. Его ждала любимая женщина, которую он отобрал, словно вещь, у этого слюнтяя, клермонского графа. Она была горяча, словно огонь, и немолодой уже воин совершенно потерял голову, отдав ей горы добра перед этим походом. А она, вместо того, чтобы послушно сидеть дома, пошла с ним на войну, и прямо сейчас ждала его в обозе. Он возьмет ее сразу же, как увидит. Она сама сказала ему, что ее заводит запах мужского пота и крови. Ей был нужен настоящий воин, а не жалкий умник, любитель пыльных свитков в библиотеке.

А вот готы уже ждали войско франков. В центре вражеского войска, по обычаю, стоял крепкий отряд в три сотни мечей, по флангам же – горожане с копьями, решившие почему-то, что пограбить соседей – это отличный и, главное, безопасный способ пополнить семейный бюджет. И прямо сейчас их посетило озарение, что это не совсем так. Франков пришло пять сотен, и половина из них была в железных шапках, а кое-кто из знатных воинов и вовсе имел доспех. Метатели ангонов махали руками, разминаясь перед боем. Бросок должен быть сильным и точным. Не хватало еще руку в плече вывихнуть, нужно кровь по жилам как следует погонять. Так же, как и у готов, на флангах стояли ополченцы, которые под страхом крупного штрафа были призваны на войну. Многие и копья то в руках раньше не держали. Впрочем, у врага в строю стоят точно такие же вояки. Но у Дезидерия их куда больше. Фронт был небольшим, всего несколько сотен шагов, и уже через несколько минут вся эта масса людей двинется навстречу друг другу, превратив поле в заваленное трупами кладбище. Как было известно всем полководцам того времени, войско нужно довести до места схватки, а дальше оно все сделает само. Управлять ходом битвы в такой свалке было совершенно невозможно. Только в самом начале… Раздался сигнал рога. Франки и готы сомкнули щиты, а мясо из римлян опустило копья. Вперед вышли метатели дротиков и сделали первый залп. Туча металлических жал полетела вперед, пробивая насквозь щиты. Многие готы из тех, кто держал щит на локте, оказались пришпилены к нему навсегда. Те же, кто держал щит слишком близко к телу, и вовсе были убиты. Ангоны пробивали щиты насквозь, и их наконечники могли быть в локоть длиной, и спокойно доставали до сердца. Франки побежали вперед, когда их копья еще были в воздухе. Многие на бегу метали топоры, разбивая оставшиеся целыми щиты готов. Так они и выигрывали все сражения. Первый натиск франков был неудержим и страшен. Самые быстрые уже прыгали на древки своих копий, застрявших в щитах, и готы оставались беззащитными, принимая грудью меч или летящий топор.

Центр войска был смят быстро. Все же выучка франков, что привел с собой Дезидерий, была на высоте. Численное преимущество тоже делало свое дело, и готы медленно пятились назад, оставляя тела товарищей на пыльной траве. Римляне из ополченцев тоже откатывались назад, словно плечи у лука, их давили числом, и они таяли просто на глазах. Строй готов, наконец, рассыпался, а герцог, весь день напролет рубившийся с конным отрядом врага, подошел чуть ли не к самым городским стенам. Готы откатывались к Каркассону, но горожане не спешили открывать ворота. Они уже вдоволь натерпелись от разбойников, и своих и чужих, и теперь просто ждали развязки, наблюдая за всем со стен. Они тыкали пальцами, по достоинству оценивая развернувшееся внизу зрелище.

Сюда пришли остатки конницы готов, чтобы спастись. И здесь же они сложили головы все до одного. Знатнейшие франки, что воевали на конях, были вымотаны до предела. Жаркое солнце, битва, гибель товарищей. Люди и кони были готовы лечь и умереть от усталости прямо здесь. Кое у кого лошади и вовсе отказывались идти вперед и жалобно ржали. Несчастные животные просто выбились из сил. Этим то и воспользовались жители Каркассона, повалив из ворот вооруженной толпой. Небольшой отряд конницы был окружен копьеносцами и переколот в мгновение ока. Всего несколько человек ушли, чтобы рассказать обо всем графу Ансовальду, что еще добивал вражескую пехоту. Войско Бургундии победило, и Ансовальд с чувством выполненного долга повел его назад. Теперь он станет герцогом вместо Дезидерия. Упокой милосердный господь его беспокойную, лживую и весьма жадную до чужого добра душу!

1 – Солид – 4,55 грамма. Так что 4,5 килограмма золота – неплохая сумма и по нашим временам.

2 – Данная ситуация является реконструкцией событий. Согласно источнику, племянник Претекстата получил убийцу из рук Фредегонды, услышал его признание, разрубил мечом на куски и больше никаких претензий к королеве не имел. Она осталась безнаказанной, потому что правосудие свершилось. По мнению автора, ему по обычаю заплатили виру, и он ее принял.

3 – чтобы не осквернять порога. Это считалось плохим предзнаменованием.

4 – первое применение жеста, означающее «хрен вам» было зафиксировано в Риме в 121 году до н.э. Виновного в оскорблении некоего Антиллия проткнули в нескольких местах бронзовыми палочками для письма, отчего он и умер. После этого завязалась потасовка, которая привела к смерти народного трибуна Гая Гракха.