История Италии. Том I

9. Гуманизм ^{Л. М. Брагина}

В итальянских городах-государствах расцвела и дала наиболее яркие плоды культура, поражающая грандиозностью и величием. Современники назвали ее Возрождением (Renovatio, Rinascimento), желая подчеркнуть преемственную связь с античной культурой и обновление, которое внесла она в развитие средневековой культуры. Термин "Возрождение" (Ренессанс) был принят последующими поколениями и прочно вошел в научную литературу, получив новые оттенки и более широкий смысл. За сто лет после Я. Буркгадта, положившего начало научному осмыслению итальянского Возрождения, написано тысячи общих работ и специальных исследований. И хотя многие проблемы, встающие при изучении этой культурной эпохи, далеки от разрешения, положительные итоги более чем векового пути историографии итальянского Возрождения очевидны. Общепризнана историческая заслуга итальянского Возрождения, открывшего простор творческой мысли во всех областях знания и восстановившего почти исчезнувшую в средние века преемственную связь с античной культурой. Большинство исследователей согласно в том, что пышное цветение ренессансной культуры оказалось возможным лишь в условиях высокого развития итальянских городов. Можно признать единодушным взгляд на гуманизм как на одну из самых существенных сторон культуры итальянского Возрождения.

Однако споров и противоречий значительно больше, чем единства. Еще нет четкости в определении хронологических границ итальянского Возрождения. Начало этой эпохи датируют или XIII в., или XIV в. (иногда — лишь концом XIV в.), а ее конец определяют серед иной либо концом XVI либо началом XVII в.[390]

Что же вынуждает исследователей столь различно датировать Возрождение в Италии? По-видимому, и недоговоренность относительно понимания термина "Возрождение", и отсутствие строгости в его употреблении, и различный подход к оценке самой ренессансной культуры, и, наконец, неравномерность в развитии отдельных ее сторон. В тех случаях, когда начало эпохи Возрождения связывают с появлением гуманистических принципов в идеологии, литературе, искусстве, первым веком новой культуры обычно считают XIV в. (Треченто) и конец ее относят к тому времени, когда эти принципы утрачивают ведущую роль почти во всех сферах ренессансной культуры, т. е. к началу XVII в.[391]

Определение хронологических границ Возрождения в Италии тесно соприкасается с решением проблемы преемственности между античной, средневековой и ренессансной культурами — проблемы, остающейся крайне спорной и по настоящее время. В одних случаях ориентация на высокие античные образцы и идеалы, скромная в средние века и безудержная, охватившая все области культуры в эпоху Возрождения, рассматривается как главное связующее звено между тремя европейскими культурами[392].

Другие исследователи сводят проблему преемственности к христианской традиции, идущей из древнего мира через средние века к Возрождению. Главный акцент при этом делается на "христианском характере" культуры Возрождения, несмотря на очевидную связь ее с языческой культурой античности[393].

Очевидно, что как та, так и другая тенденции — окрасить итальянское Возрождение в языческий или христианский тон, — заметные в некоторых современных работах, по существу лишают ренессансную культуру оригинальности, неповторимости, растворяя ее в предшествующих культурных эпохах. Тем не менее именно проблема самобытности итальянского Возрождения издавна привлекала внимание исследователей, стремившихся понять его историческую ценность. Еще Буркгардт писал, что "культура эпохи Возрождения влечет за собой не только ряд внешних открытий, ее главнейшая заслуга в том, что она впервые раскрывает внутренний мир человека и призывает его к новой жизни[394]. Самоценность этой культурной эпохи была подчеркнута и русской историографией XIX в. Акцентируя светский характер итальянского Возрождения, М. С. Корелин видел в нем "движение, освободившее на Западе Европы личность и культуру от порабощения католической церковью и положившее прочное начало новой, независимой науке, светской философии, литературе, школе и самодеятельному искусству"[395].

Признание особой, самостоятельной заслуги итальянского Возрождения в развитии европейской культуры отличает и советскую историографию[396]. При этом ей свойственно искать объяснение высокой исторической роли Возрождения не только в особенностях и специфических закономерностях развития самой культуры, но и в характере социальных отношений данной эпохи. Близкий к этому подход к оценке итальянского Возрождения заметен и в современной зарубежной историографии[397]. Нельзя не отметить, что проблема исторической заслуги итальянского Возрождения, его места в развитии европейской культуры еще далека от разрешения — можно говорить лишь о наличии некоторых гипотез, нуждающихся в дальнейших доказательствах. Между тем есть вполне устоявшееся и общепризнанное определение культуры Возрождения в Италии как культуры гуманистической, и уже этим (и прежде всего этим) отграниченной от культуры средневековой. Термин "гуманизм" (очень широкий и не однозначный в современном его употреблении) имманентен понятию "Итальянское Возрождение". Однако между ними нет тождества. Если понятие "Возрождение" обнимает комплекс явлений культуры, знаменующих особую эпоху, то термин "гуманизм" выражает лишь наиболее характерную сторону этой культуры, ее мировоззрение. Получивший широкое употребление еще в эпоху Возрождения термин "гуманизм" (Humanitas, studia humanitatis) означал тогда комплекс знаний о человеке, его месте в природе и обществе. Такое понимание гуманизма сохранилось отчасти и в историографии. Нередко гуманизмом называют период расцвета гуманитарных знаний в Италии в XIV–XV вв. В новейших исследованиях все чаще встречается понимание гуманизма как идейной стороны культуры итальянского Возрождения.

Среди исследователей нет, однако, единого мнения относительно существенных черт гуманистической идеологии и ее особенностей, что позволяет одним доказывать гуманистический характер средневекового мировоззрения, другим — религиозную сущность гуманизма. Или иного рода крайность, когда гуманизм фактически отождествляется с индивидуализмом.

Научный интерес к итальянскому гуманизму не исчерпывается исследованием его характера и выявлением наиболее отличительных черт; определение сущности гуманизма — каким бы оно ни было — неизбежно приводит к проблеме его исторических предпосылок. Стало традиционным искать идейно-философские истоки гуманизма в античном мировоззрении, в греческой и римской философии, гармонически вписывавшей человека в общую картину мироздания и наделявшей его способностью к самопознанию и познанию окружающей природы.

Близость гуманизма к античному мировоззрению прослеживалась в самых различных планах — и в жизнеутверждающем характере идеологии, и в рационалистической окраске философии и особенно этики (культ разума как важнейшей добродетели, признание безграничных потенций человеческого знания и т. д.), и в эстетическом восприятии действительности, свойственном не только искусству, но и науке. Средние века, отвергнувшие античное наследие и утвердившие религиозный способ мышления как универсальный и всеобъемлющий, рассматривались как антипод и античности, и Возрождения. В эту схему, утвердившуюся со времен Мишле и Буркгардта и восходящую к ренессансной эпохе, вносят коррективы новейшие исследования.

Новые элементы в средневековом мировоззрении, предвосхитившие гуманистические идеи, оказываются заметными уже в XII–XIII вв. Пути к широкому освоению античного наследия и отделению науки от теологии начали прокладывать философы Шартрской школы и парижские аверроисты[398]. Абеляр сделал первую попытку воскресить достоинство человеческого разума, умаляемое верой. Усилия Абеляра и ученых Шартрской школы возродить античные представления о человеке и его месте в системе мироздания были скромными и одинокими. Но именно в них видит Ле Гофф начало гуманистического мировоззрения. "Последнее слово этого гуманизма, — пишет он, — несомненно таково: человек, который сам является природой и который может понять ее разумом, способен также преобразовать ее своей активностью[399]. Едва ли правомерно называть гуманизмом передовые философские идеи XII–XIII вв.[400], но именно в них следует искать истоки гуманистического мировоззрения эпохи Возрождения. В них, а не в учении Фомы Аквинского, как это пытается делать Вернер Егер, по мнению которого, Фому Аквинского, возрождавшего античную концепцию человеческой природы как рационального бытия, роднит с гуманизмом приближение человеческого разума к реальности, "даже если это реальность бога"[401]. Но рационалистическая система Фомы была ограничена рамками теологии и уже поэтому несла в себе иной смысл, не сходный с рационализмом античности и Возрождения.

Зарождение гуманистической идеологии было неразрывно связано с расширением интереса к античной литературе и философии. Хорошее знание классиков можно обнаружить и у Абеляра, и у Иоанна Солсберийского, и у ученых Шартрской школы, и при дворе Фридриха II. Аристотель и Платон, Вергилий и Овидий, Ювенал, Лукиан и Гораций, пусть не в полной мере, но все же были известны в средние века, особенно в XII–XIII вв., что позволяет некоторым исследователям относить к этому времени и начало Возрождения. Но нельзя не видеть качественной разницы между отдельными элементами гуманизма, возникавшими в XII–XIII вв., и гуманистическим мировоззрением XIV–XVI вв. Последнее отличали и значительно более широкая античная идейная основа (греческая и латинская литература предстали в эту эпоху в полном своем объеме), и более глубокое проникновение в мысль древних, и, главное, восприятие принципов античного мировоззрения как основы для построения новой идеологии. Этот качественный перелом еще не произошел в мировоззрении Данте, несмотря на отчетливо проступающие черты нового в его философии, и особенно, в художественном мышлении. Рождение гуманизма как системы мировоззрения, построенной на принципах, во многом противоположных основам христианской идеологии, большинство исследователей относит к XIV в., связывая его с Петраркой.

Франческо Петрарка (1304–1374) — поэт, политик и философ, человек не менее сложных противоречий, чем его предшественник Данте. Его культ греческих и римских классиков граничил с фанатизмом. "Один вид современных людей меня просто коробит, — признается он в одном из писем, — тогда как воспоминания о древних, их действия, славные имена возбуждают во мне великолепное чувство радости…"[402]. Предметом особого поколения Петрарки были сочинения Цицерона, которого он открыл; рукописи его он тщательно разыскивал по всей Европе. Собранная Петраркой прекрасная библиотека включала сочинения Платона и Гомера, Катулла и Проперция, Ливия и других почти не известных средневековому миру авторов[403]. Погруженный в древность, Петрарка остро чувствовал и современную политическую ситуацию Италии — переживал трагедию ее раздробленности, мечтал об объединении страны, о возрождении былого величия и мировой славы Рима и даже сделал практические шаги к осуществлению этих планов[404]. Но, может быть, острее всего чувство современности проявилось в поэзии и философии Петрарки, где вырастало начало новой идеологии. Петрарка открыто противопоставил себя схоластической науке средневековья, отвергнув все ее авторитеты. Крупнейшему авторитету схоластики — Аристотелю — он противопоставил Платона, положив начало возрождению платонизма, ставшего во второй половине XV в. важным направлением в развитии итальянского гуманизма. Главное место в науке он предоставил учению о человеке, а цель самой науки видел в совершенствовании человека.

Человек и его жизнь — вот главный предмет философии, поэтому итог всякой философии — этика[405]. В теории морали — она нашла отражение в трактатах De remediis utriusque fortunae ("О превратностях судьбы"), De contemptu mundi ("О презрении к миру") и многих письмах — Петрарка опирался на учения Платона, стоиков, Августина.

На арене жизненной борьбы главной силой человека является разум — помощь божественных сил второстепенна. Таков первый удар по католической морали и первый камень в фундаменте новой идеологии. Благородство человека зависит не от знатности происхождения, а от его добродетели. И этот тезис Петрарки (он развивает его в De remediis), навеянный античной этикой, резко противоречил официальным взглядам. Наконец, глубокий интерес к внутреннему миру человека, его чувствам и мыслям, призыв к самопознанию и в данном смысле индивидуализм (наиболее полное выражение подобные идеи Петрарки получили в его поэзии и письмах) завершили построение важных принципов гуманистической идеологии. Знаменитый принцип античной этики "Познай самого себя" стал стержнем этических взглядов Петрарки. Акцент переносится с познания бога на познание человека, на смену "государству божьему" (civitas dei) средневековья Петраркой выдвигается "государство муз" (civitas musarum), покоящееся на мудрости древних[406].

В гуманизме Петрарки часто подчеркивают индивидуализм, который связывают обычно с его проповедью сельского уединения, отрешенности от мирских забот. Но в одиночестве, провозглашенном Петраркой, нет монашеского ухода от жизни; здесь было целью открыть человеку богатства его внутреннего мира и указать путь к сплочению с ближним[407]. Таким образом, конечная цель индивидуализма Петрарки выступает как осознание общественных связей и органическое включение индивида в общество.

Роль Петрарки как основоположника гуманизма в Италии давно общепризнанна; это осознавали и младшие его современники, да и он сам. Его поэтический гений завоевал славу, равную Данте. Многогранность его интересов и творческой деятельности, высокая оценка способностей собственной личности, эмоциональное богатство натуры и трезвость научного мышления, глубокое и искреннее понимание античной культуры — все это позволяет исследователям называть Петрарку первым человеком Возрождения, олицетворявшим значительность характера, человеческое достоинство и те новые, гуманистические идеи, отцом которых был он сам.

После смерти Петрарки, в последние десятилетия XIV в., знамя итальянского гуманизма было поднято Флоренцией, которая стала главным центром развития новой культуры и идеологии на протяжении всего последующего столетия. Гуманист и канцлер Флорентийской республики Колюччо Салютати (1331–1406), блестяще сочетавший занятия наукой с политической деятельностью, выступил с широкой идейной платформой, в которой главным было понимание гуманизма, studia humanitatis, как комплекса культуры, необходимого для формирования нового человека. Отсюда — признание высокой практической роли этики для воспитания гражданина. Воскрешая тезис Аристотеля об активной жизни как важнейшем призвании человека и под таким углом зрения рассматривая христианскую догму об идеальном царстве божьем, Салютати пришел к утверждению, что царство милосердия и мира люди могут создать на земле в упорной борьбе и труде[408]. Человек не должен оставлять поле битвы — его удел всю жизнь сражаться за справедливость, истину и честь. Основное оружие в его борьбе с земным дьяволом — воля, ибо мир человеческий — мир воли[409].

Салютати воспевает свободу как необходимое условие проявления воли человека; свободу не ограничивает божественная благодать, без которой невозможно спасение души. В рассуждениях Салютати бог выступает не как главный творец благ на земле, согласно католической теологии, а лишь как гарантия создания этого блага усилиями самих людей[410]. Созданное людьми благо — благо общественное, и оно закрепляется справедливыми законами, которые направляют всю деятельность людей и тем самым объединяют их в общество[411]. Этот тезис положен в основу всей гражданской этики Салютати. Вывод из него таков: поскольку базой законов является справедливость, уважение к ним есть добродетель, а высшее ее проявление — любовь к отечеству. "Две вещи есть среди самых приятных, — писал Салютати, — родина и друзья"[412]. Служение отечеству, деятельное исполнение гражданского долга — таков смысл добродетельной жизни. Добродетель не дается от природы, но достигается благодаря делам[413].

Сам Салютати более чем 30-летним служением Флорентийской республике на посту ее канцлера заслужил славу истинного гражданина и патриота. Гражданский гуманизм Салютати спускался с высоких сфер философии Петрарки на почву практической действительности. Наука — источником ее для Салютати, как и для Петрарки, были античные авторы — из отвлеченного знания превращалась в средство служения человеку, его делам. "Цель человеческого счастья, — отмечал Салютати, — состоит не только в том, чтобы найти истину, но и в том, чтобы насладиться тем, что открыто; и не только насладиться, но и претворить его в действительность"[414].

Здесь слышен призыв освободить науку не только от оков теологии, поскольку знание должно быть обращено к земным делам, но и от кабинетности и схоластической отвлеченности. Но коль скоро наука призвана служить человеку, первостепенной оказывается проблема образования и воспитания, важность которой подчеркивал и сам Салютати и, особенно, его последователи.

Только гуманистическое образование (studia humanitatis), система гуманитарных знаний (humanae litterae) могут и должны формировать цельного человека — таков основной тезис Леонардо Бруни (1370–1444), ставшего преемником Салютати в развитии флорентийского гуманизма[415]. Образование должно быть всесторонним, равно совершенствующим духовные и физические качества человека. Бруни, следовательно, всецело принимает античную идею гармоничного развития личности. В системе воспитания важную роль играют этика как наука о жизни человека в обществе и политика — учение о наилучшем государственном строе. Но самое высокое место в системе наук занимает философия, "которая является матерью всех свободных искусств; из ее источников проистекает вся человеческая культура (omnis nostra humanitas)"[416].

Бруни обрушивается на современных ему философов, которые преподают то, в чем не сведущи сами, и во всех случаях ссылаются на авторитет Аристотеля, приписывая ему всякий абсурд[417]. Необходимо восстановить античную философию в ее подлинном и полном виде. Бруни неустанно повторяет эту мысль, близкую всем гуманистам, и сам прилагает немало усилий к ее реализации, переводя и комментируя, исправляя и собирая рукописи древних авторов (он перевел "Никомахову этику" и "Политику" Аристотеля).

Но смысл образования Бруни видел не в том, чтобы прочитать классиков и заучить мысли древних: необходимо освоение философии, чему более всего способствует дискуссия, духовное общение между людьми[418]. Важно также не углубляться в оторванную от действительности теорию, но сочетать ее с практическими знаниями. "Знания теоретические без знания действительности бесполезны и пусты, — утверждал Бруни, — и знания действительности, как бы велики они ни были, если они не украшены блеском литературных сведении, будут казаться лишними и темными"[419]. Жизнь ученого не должна проходить в стороне от жизни общества, так как уединение не способствует плодотворности знания.

Только в обществе раскрываются в полной мере совершенства человеческой натуры[420]. Наука — философия, этика и, особенно, политика — должна служить обществу — таков главный смысл гуманистического образования, таков долг каждого ученого.

Сам Бруни с честью выполнял гражданский долг на посту канцлера Флорентийской республики (он бессменно занимал эту должность с 1427 по 1444 г.). Будучи убежденным сторонником республиканского строя, Бруни посвятил наиболее значительные свои сочинения — "Похвала городу Флоренции" и "История Флоренции" — прославлению Флорентийской республики, подчеркивая преимущества демократии перед тиранией. "Нет другого места на земле, — восклицает Бруни в "Похвале городу Флоренции", — где была бы большая справедливость, нигде в другом месте не проявляется больше свободы и нет столь равного положения высших и низших"[421]. В этом патриотическом трактате, написанном в разгар борьбы Флоренции с Миланом, Бруни явно идеализирует флорентийскую демократию. Но эта идеализация не была данью политическому моменту: позже, когда конфликт разрешился в пользу Флоренции, Бруни сохранил убеждение, что законы Флорентийской республики являются идеалом подлинной демократии. Вот рассуждения Бруни из его письма от 1413 г.: "Основанием нашего правления является равенство граждан… Все наши законы направлены только к тому, чтобы граждане были равны, так как только в равенстве коренится действительная свобода. Поэтому мы устраняем от управления государством самые могущественные фамилии, чтобы они не стали слишком опасными благодаря обладанию публичной властью. Поэтому мы установили, чтобы санкции против нобилей были самыми тяжелыми"[422]. Очевидно, Бруни имеет здесь в виду "Установления справедливости"; но действительность начала XV в. существенно расходилась е политическими принципами, закрепленными после победы над грандами. Время Бруни — это период утверждения во Флоренции олигархии, а затем и тирании при видимом сохранении всех республиканских институтов. Идеал Бруни явно отклонялся от политической реальности, но тем сильнее, очевидно, было стремление канцлера-гуманиста вернуть прежнюю силу Флорентийской демократии. Его сочинения "Похвала городу Флоренции" и "История Флоренции" проникнуты идеей бесспорных преимуществ республики перед тиранией.

Леонардо Бруни и Колюччо Салютати вошли в историю итальянского гуманизма как провозвестники идей гражданственности и республиканизма, принципов творческой активности человека и воспитательной роли гуманитарных знаний. Их вдохновляла философия древних, и в особенности этика Аристотеля. Обращение к сочинениям Аристотеля, Цицерона и других античных авторов не было случайным; флорентийские гуманисты первого поколения находили в них категории гражданских добродетелей и добродетелей разума, идеи служения общественному долгу и политической активности граждан, возвеличение роли разума и знания. Почвой, на которой вырастал этот интерес, являлись общественные условия, сложившиеся во Флоренции в конце XIV в. — первой половине XV в. Это был период экономического подъема и расцвета флорентийской демократии — демократии цеховых мастеров, торговцев и ростовщиков, входивших в состав 21 цеха города. Борьба отдельных крупных семей за ведущую роль в делах республики, особенно усилившаяся после восстания чомпи, не сковывала политическую активность социальной верхушки, а стремление борющихся сторон опереться на широкие слои флорентийского пополо поддерживало иллюзию подлинной демократии.

Идеи гражданственности и республиканизма соответствовали настроениям высших слоев пополо, для которых участие в законодательстве и управления городом было необходимым условием экономического процветания. Служение обществу — родному городу, необходимое и бесспорно выгодное экономически господствующей верхушке Флорентийской республики, стало важной моральной догмой. Не удивительно, что складывавшаяся гуманистическая интеллигенция была тесно связана с господствующим классом флорентийского общества, как это убедительно показано в фундаментальном исследовании Лауро Мартинеса[423]. Бруни был почетным членом цехов Лана и Калимала; Роберто Росси, Чино Ринуччини, Филиппо Виллани, Грегорио Дати и некоторые другие гуманисты по своему экономическому и социальному статусу принадлежали к купеческо-ростовщической верхушке Флоренции[424].

В первой половине XV в. гуманистическое образование становится достоянием высших слоев общества — книги античных авторов и современных гуманистов не только прочно входят в быт крупных купеческих фамилий, но пользуются и более широкой популярностью, о чем свидетельствуют, в частности, "Заметки" купца средней руки Джованни Мооелли[425]. Однако неверно видеть во флорентийском гуманизме первой половины XV в. лишь выражение моральных принципов купеческо-ростовщического слоя и зажиточных ремесленников. Складывавшееся гуманистическое мировоззрение с самого начала было шире идеологии породивших его социальных слоев — светский характер и рационалистические принципы, утверждаемые гуманизмом, придавали ему гораздо большую общественную значимость. Это особенно заметно в том прогрессивном влиянии, которое гуманистическое мировоззрение начало оказывать на искусство Флоренции этого времени — широко демократичное и по составу его творцов, и по социальному заказу, стимулировавшему его развитие, и по складывавшимся принципам самого художественного творчества. Подлинную революцию переживала в XV в. архитектура. Творцами нового архитектурного стиля были выдающиеся мастера Флоренции — Брунеллески, Микелоццо, Альберти, Бенедетто да Майяно. Главным типом архитектурного сооружения становится светское здание — палаццо. Монументальность и простота фасада, гармоничность пропорций здания, удобство и красота интерьера характеризуют новый, ренессансный стиль, базой для формирования которого послужила античная ордерная архитектура.

Формирование итальянского гуманизма было длительным процессом (конец XIV — начало XVII в.), протекавшим не только во Флоренции, хотя именно ей принадлежит наиболее заметный вклад, но и в других культурных центрах Италии — Риме, Милане, Неаполе, Венеции, Мантуе, Урбино, Ферраре. Местные условия социальной и политической действительности, несомненно, оказывали влияние на окраску гуманистических идей, связанных с отдельными центрами культуры Возрождения. Но школы и направления, складывавшиеся в Италии в ходе развития гуманизма, как правило, выходили за рамки местных особенностей, будучи порождены общими условиями итальянской действительности, и приобретали звучание в масштабах всей страны. Этому способствовала и деятельность гуманистических общеобразовательных школ — особой славой в XV в. пользовались школы Гаспарино да Барцицца в Падуе, Гварино да Верона в Ферраре и Витторино да Фельтре в Мантуе.

Различные направления наметились в итальянском гуманизме уже на первом этапе его развития. Современник Бруни Лоренцо Валла (1407–1457), служивший сначала секретарем при дворе неаполитанского короля Альфонса Арагонского, а затем секретарем в папской курии, выступил с иной гуманистической программой, чем его флорентийские коллеги. В трактате "О наслаждении", сопоставляя моральные принципы стоиков, христиан и эпикурейцев, Валла более всего критикует первых, а христианскую и эпикурейскую этику пытается совместить, но на основе последней. Не добродетель, связанная у стоиков с отсутствием страданий, не христианская аскетическая любовь к богу, а наслаждение — вот тот главный и универсальный закон, который направляет человеческую жизнь. И Валла утверждает жизнь, реальную и земную, в которой проявляются все стороны человеческой природы, как главный критерий моральных принципов. "Следуйте законам природы", — призывает Валла[426]. В действенном проявлении природы, как и природы самого человека, заключено реальное, конкретное, плодотворное благо и признак его плодотворности — наслаждение, которое является как бы знаком божественного благословения. Наслаждение — цель и награда человеческих поступков[427]. Природа человека в равной мере духовна и телесна, поэтому наслаждения чувственные столь же ценны, как и духовные[428]. Человек должен стремиться испытать их в полной мере в реальной жизни. Интересно, что наслаждения, предназначенные человеку в вечном потустороннем бытии, Валла понимает как чувственно осязаемые, близкие к земным, реальным. Здесь Валла вступает в прямое противоречие с христианской моралью, с ее принципом аскетизма, отказа от чувственных удовольствий в земной жизни и чистым, лишенным всякой телесной основы наслаждением души в загробной жизни[429].

В учении Валлы о наслаждении есть и другая важная сторона. Наслаждение — это не только высшее благо и конечная цель человеческих стремлений, но оно полезно человеку, а полезность — естественный принцип его действий, всей его жизни. "Тот, кто осмеливается насиловать в себе то, что предписывает природа, — заявляет Валла, — делает против своей пользы, так как все должно делаться каждым по своей пользе…"[430]. Польза, совпадающая с наслаждением, — важнейший стимул и вместе с тем критерий человеческих поступков. Отсюда — выгода и расчет, которые оказываются у Валлы основой добродетели. Поступать добродетельно значит действовать с пользой для себя[431]. Но это не только не исключает, а предполагает взаимную любовь людей, ибо она тоже дает наслаждение. "Не может быть такого, чтобы люди, если они не злодеи и не глубоко несчастны, не радовались благу другого и, что больше, чтобы они не были причиной радости для другого", — пишет Валла[432]. Индивид и общество, в понимании Валлы, выступают как некое единство, связанное взаимной полезностью; принцип полезности лежит не только в основе деятельности людей, им определяются и функции государств[433].

В этической теории Валлы заметна тенденция к утилитаризму и индивидуализму, ставшими в новое время основой буржуазного мировоззрения. В отождествлении полезности с наслаждением можно видеть стремление оправдать и придать этическую ценность деятельности людей, направленной на приобретение благ. Валла не осуждает накопительство во имя жизни в достатке, без материальных забот и стеснений, ибо добродетелен тот, кто ищет наибольшего блага. Теория Валлы воскрешала основные принципы эпикурейской этики и была ближе к учению самого Эпикура, далекого от проповеди безграничного наслаждения, особенно в его чувственных формах, чем к крайним проявлениям эпикурейства.

В историю итальянского гуманизма Валла вписал немало ярких страниц. И не только тем, что обратил внимание на первостепенную важность удовлетворения всех потребностей человеческой натуры, подчеркнул право человека на чувственные наслаждения, на все радости земного бытия, но и острой критикой монашества (трактат "О монашеском обете") и папства ("Рассуждения о подложности так называемой Дарственной грамоты Константина"). Валла блестяще осуществил разоблачение знаменитой папской фальшивки, опираясь на новую, гуманистическую науку[434].

Особое направление в итальянском гуманизме связано с именем Леона Баттиста Альберти (1404–1472) — гуманиста и литератора, архитектора и математика, прослужившего большую часть жизни секретарем в папской курии. Трактаты ("О спокойствии духа", "О семье" и др.) и литературные сочинения (так называемые "Застольные беседы") Альберти посвящены темам морали, ставшим в XV в. главным аспектом развития гуманистического мировоззрения в Италии. Исходный принцип этики Альберти — человек по природе своей творец; он рожден для труда; его усилиями создано земное государство. Труд создает человеку славу и почет в обществе; в творчестве он проявляет самого себя, гармонически развивает свои душевные и физические свойства и наслаждается счастьем созидания и гармонии. В жизни человека более всего следует ценить разумное начало: "Разум значит больше, чем судьба, благоразумие — больше, чем случай", — замечает Альберти в трактате "О семье"[435].

Альберти решительно отвергает средневековые представления о безусловной силе судьбы, показывает нелепость мистических и астрологических обоснований решающей роли фортуны в жизни человека. Разум должен помогать людям бороться с превратностями судьбы, ибо источник добра и зла заключен в самом человеке. Если разумно следовать добродетели, то можно избежать опасности стать слепым орудием судьбы[436]. "Ничто так не расстраивает жизнь людей, как пороки"[437]. Сила разума и твердость духа, благоразумие, скромность, щедрость и человечность, любовь к труду и знаниям — вот основные добродетели, украшающие человека и ведущие его к спокойной, счастливой жизни.

Добродетель дана человеку от природы, и "смертным самой природой дано любить и сохранять любую весьма похвальную добродетель"[438]. Добродетели поддерживаются и воспитываются в упорном труде, в напряженной содержательной жизни, тогда как праздность, наоборот, рождает пороки. Старшие должны неустанно воспитывать в молодом поколении любовь к добродетели и ненависть к порокам. В добродетели не только источник личного счастья каждого и его сила в борьбе с судьбой, но залог благополучия общества. Честные и добродетельные люди более уважаемы обществом, чем очень богатые и могущественные.

Трудом и добродетелью человек служит не только себе, но и обществу — ведь "человек рождается, чтобы быть полезным человеку"[439]. Самая прочная слава у того, "кто посвятит себя приумножению славы своей родины, граждан и своей семьи"[440]. Гармоническое сочетание интересов личности и общества — жизненный идеал каждого и основа процветания государства. Гуманистические принципы этики Альберти — некоторые из них уходят корнями в этику Аристотеля — явились вызовом католической морали с ее служением богу как главной добродетелью и проповедью пассивности и покорности человека перед силами судьбы. Идеальный человек Альберти творчески активен и душевно спокоен, лично счастлив и полезен другим, силен разумом и знанием и не обеднен чувствами. Внутренняя гармония человека, счастье его земного бытия вполне достижимы усилиями самих людей. Это — центральная идея и главная ценность гуманистических воззрений Альберти.

Исходным моментом учения Альберти была сама действительность; он в значительно большей степени, чем его предшественники — Петрарка, Салютати, Бруни и другие гуманисты, — стоял на почве реальности. По мнению А. К. Дживелегова, "реализм является, быть может, наиболее яркой особенностью восприятия мира у Альберти"[441].

Альберти занимает особое место не только в истории гуманизма, но и в художественной культуре итальянского Возрождения. Будучи талантливым архитектором, хорошо знакомым с ремеслом живописца и скульптора, Альберти дал первое научное обоснование принципов ренессансной архитектуры и изобразительного искусства (трактаты "О зодчестве", "О живописи", "О статуе"), использовав сочинения античных авторов и свой собственный богатый научный и практический опыт. Наибольшее внимание он уделил архитектуре, которую понимал в широком смысле, т. е. как строительное искусство, которое "и в общественном, и в частном отношении весьма полезно и приятно роду человеческому и по достоинству почитается среди первых искусств не последним"[442].

Полезность людям сочетается с совершенством произведения архитектуры и искусства и выступает как один из эстетических принципов Альберти.

Труд архитектора близок и понятен людям, ибо каждый человек по природе своей созидатель. "А как приятны заботы и мысль о строительстве, — пишет Альберти, — и как глубоко они коренятся в душе человека, явствует, между прочим, из того, что ты не найдешь никого, кто не старался бы, имей только он к тому способности, что-нибудь построить"[443].

Альберти — теоретик и практик архитектуры — стремился выразить в своем творчестве гуманистические принципы, в значительной мере разработанные им самим. Этические и эстетические идеи Альберти были приняты и высоко оценены современниками — гуманистической интеллигенцией, архитекторами и художниками. Альберти много писал на тосканском наречии, что делало его сочинения, отличавшиеся живостью изложения и яркостью формы, доступными широким слоям городского населения. Особой популярностью пользовался трактат Альберти "О семье", постоянно переписывавшийся и профессионалами книжного дела, и многими образованными купцами. Сочинения Альберти приобрели известность не только в Италии, но и в других европейских странах, а разносторонняя деятельность и универсальность знаний создали ему славу выдающейся личности эпохи Возрождения.

Во второй половине XV в. итальянский гуманизм обогащается новыми направлениями и школами, приобретает более сложную философскую основу, глубоко внедряется в сферу гуманитарных наук, стимулируя их расцвет в конце XV — начале XVI в. Центром новой культуры и образованности Италии по-прежнему остается Флоренция, где важную роль начинают играть уже с 50-х годов XV в. университет и так называемая Платоновская академия. Большое влияние на формирование мировоззрения нового поколения гуманистической интеллигенции оказал византийский философ Иоанн Аргиропуло, читавший во флорентийском университете на протяжении 15 лет (с 1456 по 1471 г.) курс по философии Аристотеля и переведший на латинский язык большинство его сочинений.

Среди проблем, которые излагал своим слушателям Аргиропуло, одной из главных была проблема знания, роли философии в системе человеческого познания[444]. Он рассматривал способность к познанию как наиболее ценное отличительное свойство человеческой природы. Эта способность дарована богом и присутствует в человеческой душе в виде интеллекта. Знание ведет человека к совершенству и позволяет достичь высшего блага, счастья, наслаждения. Сферы знания разнообразны и соответствуют формам природы и человеческого бытия; знание может быть теоретическим и практическим — и то и другое имеет свои преимущества и в равной мере необходимо человеку. Человеческому познанию доступны все сферы действительности — за его пределами оказывается только бог. Роль знания, науки чрезвычайно велика: теоретические науки раскрывают суть вещей и явлений природы, а практические науки (их объединяет этика) указывают путь к совершенству разума человека и всей его природы, учат познанию самого себя, направляют к добру и в конечном итоге — к высшему благу. Аргиропуло подчеркивает, что познание — не пассивный процесс, но результат активных действий человека, не связанных непосредственно с божественной волей. Воскрешая античное понимание знания и науки, Аргиропуло раздвигает горизонты человеческого познания, оставляя в удел теологии, вере только природу бога, которую он мыслит в традиционно христианском духе. И хотя нельзя найти у Аргиропуло полного отрыва философии от теологии, важно, что первую он не только не подчиняет последней, но рассматривает как единую и всеобъемлющую сферу знания, включающую наряду с прочими науками и теологию. Важно и то, что не вера и благочестие, а наука и особенно этика — а для Аргиропуло таковой является аристотелевское учение о морали — ведут человека к счастью и высшему благу.

И не удивительно, что перевод и комментарии Аргиропуло к "Никомаховой этике" Аристотеля пользовались широкой популярностью не только среди его учеников, но и в широких слоях читателей[445]. Наиболее верные и последовательные ученики Аргиропуло — известные флорентийские гуманисты второй половины XV в. Донато Аччаюоли и Аламанно Ринуччини — продолжали развивать традиции гражданского гуманизма, сложившиеся в предшествующий период. Их привлекали идеалы гражданской жизни — любовь к семье и отечеству, забота об общем благе, активность в экономической, политической и научной деятельности. Но эти идеалы, нашедшие яркое выражение в творчестве таких известных гуманистов и политических деятелей Флоренции середины XV в., как Джанноццо Манетти и Маттео Пальмиери, постепенно теряли под собой реальную почву по мере того, как менялась социально-политическая ситуация во Флорентийской республике с приходом к власти семьи Медичи. Но тем более страстными были речи многих гуманистов в защиту свободы, справедливости, республиканизма.

Гражданское направление в гуманизме второй половины XV в. носило определенную политическую окраску; его идеи были поставлены на службу республике. В ее сохранении были заинтересованы не только оппозиционные Медичи круги флорентийской торгово-ростовщической знати, но и широкие слои пополо, интересам которого противоречила линия Медичи.

Наряду с идеями гражданственности флорентийский гуманизм второй половины XV в. обогащается новыми концепциями, базирующимися на философии Платона и неоплатоников. Центром этого нового направления стала так называемая Платоновская академия во Флоренции, созданная по инициативе Козимо и пользовавшаяся постоянным покровительством семьи Медичи. Основоположником и признанным главой Платоновской академии был Марсилио Фичино (1433–1499). Ему принадлежит заслуга перевода с греческого на латынь большинства сочинений Платона и неоплатоников.

Основные сочинения Фичино — "Платоновская теология", "О бессмертии души", "О христианской религии" — посвящены доказательству неразрывной связи, даже тождественности философии "божественного" Платона с христианской теологией. Он создает "ученую религию" (docta religio) на базе "благочестивой философии" (pia philosophia), пытаясь синтезировать догматику священного писания, учения отцов церкви, арабскую и еврейскую философию, учения Платона и неоплатоников. Главный его тезис — истина едина, она заключена в самом боге, но открывается людям через свет божественного откровения в различной языковой и догматической формах. Возвеличивая идеалистические принципы философии Платона, Фичино приходит к определению познания не как знания реальных вещей, добытого усилиями человеческого разума и опыта, а как дара божественного откровения, который тем ближе человеку, чем дальше он отходит от реального мира, ибо истинное знание о вещах не в них самих, но в боге-творце, хранящем чистые идеи созданного мира[446].

Величие человека — в его свободе, но свобода человеческого познания есть свобода от мира вещей, а не от бога[447]. Знание и вера неразрывны. Знание есть познание истины внутри человеческого разума, но это самосозерцание — не пассивность, а активное действие заключенной в человеке частицы божественного интеллекта[448]. Стремление человека к счастью есть движение разума к высшему благу, т. е. к непосредственному и вечному созерцанию бога как воплощения абсолютной истины и блага. И это стремление — не что иное, как любовь к красоте божественной истины и божественного творения[449]. Философия Фичино, сложная, отвлеченная, проникнутая искренним стремлением связать новую гуманистическую систему знаний с традициями христианской религии, оказала значительное влияние на все платоновское направление в итальянском гуманизме второй половины XV — начала XVI в., особенно на этические и эстетические теории этого времени, а также на поэзию и живопись. При дворе Лоренцо Медичи возрожденные Фичино идеи Платона, его теория любви стала частым сюжетом ученых диспутов и многих поэтических произведений. Им отдали дань Анджело Полициано, Луиджи Пульчи, Джироламо Бенивьени, Лоренцо Медичи и другие флорентийские поэты конца XV в.

Среди членов Платоновской академии весьма значительной была фигура Кристофоро Ландино (1424–1498), профессора поэтики и риторики флорентийского университета, друга и единомышленника Марсилио Фичино. В обширном трактате "Диспуты в Камальдоли", написанном в подражание "Тускуланским беседам" Цицерона, Ландино поднимает обширный круг этических проблем, решение которых он строит на принципе примата разума и знания в человеческом бытии. В его рассуждениях заметно влияние и платоновских, и аристотелевских, и христианских идей. Исходная посылка Ландино: разум есть высшее проявление человеческой природы, а назначение человека — познание истины. Поскольку жизнь человека определяют принципы разума, высшими добродетелями являются рассудок, мудрость и знание, так называемые добродетели разума.

Эти добродетели помогают человеку идти путем познания собственной и окружающей природы к наслаждению истиной, к высшему благу, которое осуществляется в боге. Разум направляет волю и чувства человека, воспитывает в нем гражданские добродетели, без которых невозможно благополучие общества[450]. (Здесь отчетливо звучат идеи Аристотеля.)

Добродетели связаны с разумом и знанием, а невежество рождает пороки. "Тот, кто освещен светом разума, — подчеркивает Ландино, — познает истину и правильно поступает. Те же, которые теряют этот свет, впадают в пороки, не познав своей природы"[451]. Знание — это не только добродетель; стремление к знанию — гражданский долг каждого человека, ибо знание, наука умножают общественное благо. Общественной ролью наук определяется и призвание ученых — добывать знания в неустанных исследованиях. Плодотворные занятия наукой возможны лишь в условиях уединенной и созерцательной жизни. Однако жизнь ученого, сосредоточенная на познании и выключенная из сферы общественных дел, не менее добродетельна, чем активная гражданская жизнь, хозяйственная или политическая. А для общества жизнь ученых даже более ценна, так как именно им обязано оно хорошими законами и правилами поведения каждого гражданина. Сопоставляя преимущества созерцательного и активного образа жизни, Ландино в конечном итоге склоняется к более высокой оценке первого: "Те, которые пребывают в действии, несомненно приносят пользу, но либо в настоящий момент, либо на короткое время; те же, которые освещают нам скрытую природу вещей, приносят пользу вечно. Действия кончаются с людьми. Мысли же, побеждая века, живут вечно"[452]. Такова в общих чертах этическая концепция Ландино, изложенная им в трактате "Диспуты в Камальдоли", который был "одним из наиболее характерных произведений второй половины XV в."[453]

Идеи гражданского долга, служения обществу приобретают в учении Ландино новый аспект — главную этическую и общественную ценность получают активная деятельность разума, творческая мысль ученого. Ландино склонен утверждать ведущую роль в государстве скорее интеллигенции, чем политических деятелей, следуя известному учению Платона. Созерцательная жизнь мудрых, углубление в науку не есть лишь процесс самопознания и наслаждения божественной истиной, как у Марсилио Фичино, а познание действительности (хотя и в умозрительной форме) во имя интересов общества. Аристотелевская идея гражданского долга, столь близкая флорентийским гуманистам XV в., очевидна и в этической концепции Ландино.

Большой резонанс имели идеи, выдвинутые другим членом Платоновской академии — Джованни Пико делла Мирандола (1463–1494), человека исключительных способностей, философа большой эрудиции и таланта, блестящего знатока древних языков (латинского, греческого, арабского, халдейского и еврейского).

Пико, рано нашедший свое призвание в философии, смело выступил против догматизма, теологии и схоластики в защиту прав разума, творческого мышления и философии, свободной от оков догмы и авторитета. Однако первая же попытка Пико выступить самостоятельно на поприще философии и теологии (он написал "900 тезисов, относящихся к разного рода наукам", которые предполагал отстаивать на публичном диспуте) привели его к серьезному конфликту с папской курией. В итоге тезисы Пико были признаны еретическими, а сам он предстал перед судом инквизиции, от которого его спасло только заступничество Лоренцо Медичи. Но написанная им в 1486 г. вступительная к диспуту "Речь о достоинстве человека" приобрела широкую известность и стала гуманистической программой последних десятилетий XV в.

В "Речи" Пико дано глубокое философское обоснование достоинства человеческой природы. Опираясь на античные идеи — человек-микрокосм, человек — центр вселенной — и связывая их с христианским учением о сотворении человека, Пико меняет главный смысл последнего (человек создан по образу и подобию бога) и приходит к заключению, что сам человек может быть свободным творцом своей собственной природы. Такая возможность — исключительная привилегия человека, предопределенная тем, что именно человек должен оценить величие мироздания и возвыситься благодаря этому над всеми прочими творениями. Эта мысль четко выражена в следующих словах Пико: "Но, закончив творение, пожелал мастер, чтобы был кто-то, кто оценил бы смысл такой большой работы, любил бы ее красоту, восхищался ее размахом"[454]. Создав человека и поставив его в центре мира, возгласил творец: "Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определен в границах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире"[455].

Свободный выбор, не скованный божественным провидением, выделяет человека из остального мира и определяет его высокое достоинство. "О, высшее и восхитительное счастье человека, — восклицает Пико, — которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, кем захочет!"[456] Но путь человека к счастью лежит через познание: к "естественному счастью" его ведет философия, к "сверхъестественному счастью" — теология[457]. Путь философии — это путь совершенствования разума, составляющего главную часть человеческой природы; теология открывает человеку высшие божественные тайны, но лишь тогда, когда его разум подготовлен философией.

Таким образом, не вера и божественная благодать, а разум, познающий внутреннюю природу человека и окружающий его мир, оказывается у Пико той силой, которая способна привести человека к счастью, к высшему благу[458]. Этика, философия природы и теология — таковы три ступени познания, поднимаясь по которым и совершенствуясь на каждой из них, человек достигает счастья и тем обнаруживает высокое достоинство своей природы. Этика (наука о морали) — подготовительная ступень; она смиряет страсти и создает условия для спокойной деятельности разума, учит человека познанию добра и зла, побуждает следовать по пути добра. Вторая ступень — естественная философия, открывающая человеку тайны природы, сущность земных и небесных явлений. На третьей ступени происходит познание глубочайших тайн мироздания "через свет теологии"[459]. Наука, совершенствующая разум, — вот что позволяет человеку выявить и сохранить достоинство его природы и достичь высшего блага.

Платоновские идеи оказываются в учении Пико более сильными, чем догмы христианской теологии, и придают строгий рационалистический смысл его мировоззрению. И хотя он сохраняет за теологией высшее место в системе познания, основной творческой силой оказывается философия, на которой он делает главный акцент (в понятие "философия" Пико, согласно античной традиции, включает этику и философию природы).

Прославлению и возвеличению философии, науки (в античном ее понимании) посвящено немало блестящих страниц в сочинениях Пико. Без обогащающей разум философии невозможно совершенствование человека и раскрытие всех его способностей. "Без философии нет человека", — таково твердое убеждение Пико, которое приводит его к важному практическому выводу о том, что занятия философией должны стать потребностью и уделом всех людей, а не горстки избранных[460].

Служение философии должно быть всепоглощающим и бескорыстным. И сам Пико — прекрасный образец такого служения. "Не постыжусь похвалить себя за то, — пишет он в "Речи о достоинстве человека", — что никогда не занимался философией иначе, как из любви к ней, и ни в своих исследованиях, ни в размышлениях никогда не рассчитывал на какое-либо вознаграждение, кроме как формирование моей души, осознание той истины, к которой я страстно стремился. Именно философия научила меня зависеть скорее от собственного мнения, чем от чужих суждений, и всегда думать не о том, чтобы не услышать зла, но о том, чтобы не сказать или не сделать его самому"[461]. В этих словах звучит не только гордость человека, отдавшегося бескорыстному научному познанию, но и твердая вера в то, что именно философия дает простор творческому мышлению и является важнейшей моральной силой, устремляющей человека на путь добродетели.

Итак, основной гуманистический принцип — утверждение достоинства человека — получает в учении Пико наивысшее выражение. Достоинство человека заложено в его природе и проявляется в творческой деятельности разума на пути науки и знания. Человек свободен в выборе этого пути и наделен способностью к формированию самого себя. Свободный творец, он возвышается над прочим миром и становится подлинным центром вселенной.

Это учение послужило теоретической основой выступления Пико против астрологии с ее принципом зависимости человеческой судьбы от небесных тел. Человек, стоящий выше прочих сущностей, не может быть ограничен в своей воле, ибо создан как свободный творец самого себя, поэтому он не подвержен влиянию ни материальных, ни духовных субстанций[462]. Звезды и планеты не могут определять судьбу человека, и доказательство тому — человеческая культура, созданная гением мыслителей, художников, государственных деятелей. Чудеса разума величественнее небесных чудес, поэтому нельзя первые выводить из последних[463]. Пико пытался опровергнуть астрологию с позиций гуманизма; как и большинство гуманистов XV в., Пико был далек от опытного знания: его философия носила умозрительный характер. Но оставаясь еще целиком в рамках традиционной философской схемы, он пытался обогатить ее новым содержанием. Многие принципы католической теологии получили в философии Пико, и особенно в его учении о свободной воле и достоинстве человека, иное понимание, выходящее за пределы католической ортодоксии.

Появление в рамках традиционной аристотелевско-схоластической философии смелых идей, резко порывающих с теологической догмой католицизма, связано с именем философа Падуанской школы Пьетро Помпонацци (1462–1525). Помпонацци пришел к отрицанию бессмертия человеческой души. Он утверждал, что душа человека, подобно душам растений и животных, неразрывно связана с телом и не имеет самостоятельного существования. Возможность существования духовных субстанций вне времени он допускал лишь в сфере сверхъестественного, т. е. за пределами материального мира. Человека Помпонацци рассматривал как неотъемлемую часть природы, материального мира, где все рождается и умирает. Как и гуманисты платоновского направления, Помпонацци стремился подчеркнуть исключительность и величие человеческой природы, но исходил при этом не из ее духовных особенностей, а из отличительных свойств самой жизнедеятельности человека[464].

Гуманистическая философия второй половины XV в. — начала XVI г. (как платоновское, так и аристотелевское ее направления) оставалась верной формально-схоластическому методу, далекой от естествознания и в целом идеалистической. Но, поставив в центре своего внимания человека, возвеличивая его разум, воскрешая его право на творческое мышление, подрывая слепую веру в догмы и авторитеты, она тем самым готовила почву для развития натурфилософии и естествознания, открывших более широкие возможности для рождения смелых и оригинальных идей. Важным звеном научного познания был признан опыт, что поставило философию на более реальную основу.

Первый шаг в этом направлении сделал не философ, а художник, инженер и ученый Леонардо да Винчи (1452–1519), не принадлежавший к кругу гуманистов и даже с некоторым предубеждением относившийся к их схоластической учености.

Леонардо да Винчи был решительным противником умозрительной, книжной науки, бесплодного философствования о таких "великих проблемах", как бог, душа и тому подобное; он считал лишенным ценности созерцательное знание, не соединяющее мысль с действием, не подтверждающее теорию практикой[465]. Ученый должен познавать природу вещей, изменяя их своими руками; авторитет не должен мешать опыту. Леонардо не только отстаивал эти принципы, но и претворял их в собственной деятельности. Глубокой теоретической разработке многих гениальных догадок и наблюдений Леонардо в области физики и механики мешала, однако, метафизичность мышления, вера в неизменность "принципов", лежащих в основе вещей и явлений. Природа наполнена "разумными принципами" (ragioni), утверждал Леонардо, но не все из них присутствуют в эксперименте. Если понят принцип, то отпадает необходимость в самом опыте[466].

Вместе с тем роль эксперимента Леонардо не подвергал сомнению. Ошибки, по его мнению, никогда не рождаются опытом, но коренятся в нашем мышлении, в нашем невежестве[467]. Опыт — лучший учитель и его не заменят никакие книги[468]. Возвышая опыт, Леонардо не отрицал и важности теоретического его осмысления, полагая, что конкретное видение вещи или явления и абстрактное суждение о них — две стороны одного и того же процесса познания. "Анализировать факт, рассуждая о нем, или анализировать его с помощью рисунка, — писал Леонардо, — суть лишь две формы одного и того же процесса"[469]. Однако отвлеченное мышление, не опирающееся на опыт, не может быть плодотворным: "Знание — дочь опыта", — говорил Леонардо[470]. Опыт открывает путь к познанию законов природы, но в конечном итоге они познаются разумом, ибо сама природа устроена разумно[471]. Посредником между опытом и знанием стоит математика, отражающая и раскрывающая рациональный порядок вещей — символ божественного их происхождения[472]. В этом Леонардо был близок к платоновскому направлению в гуманизме, в частности к идеям Марсилио Фичино[473].

Знание оказывается у Леонардо не только великой способностью человека, но и жизненной потребностью, необходимостью, определяющей его отношение к окружающему миру. "Приобретение любого познания, — утверждал Леонардо, — всегда полезно для ума, ибо он сможет отвергнуть бесполезное и сохранить хорошее. Ведь ни одну вещь нельзя ни любить, ни ненавидеть, если сначала ее не познать"[474].

Знание составит надежную основу и для творческой деятельности человека, которая есть не что иное, как применение на практике познания законов природы. Особенно хорошо это видно, по мнению Леонардо, в творчестве живописца — он может воссоздать на полотне предмет, лишь изучив законы светотени и перспективы[475]. Леонардо высоко ценил живопись и всегда подчеркивал ее близость и сходство с наукой, ибо "живопись — удивительное мастерство, вся она состоит из тончайших умозрений…"[476].

Познание делает безграничными творческие возможности человека. "Там, где природа кончает производить свои виды, — писал Леонардо, — там человек начинает из природных вещей создавать с помощью этой же самой природы бесчисленные виды новых вещей[477]. Человек-творец — это "величайшее орудие природы" (massimo strumento di natura), как называл его Леонардо, — поднимается над самой природой, так как "природа простирает свою мощь лишь на произведение простых веществ, тогда как человек из таких простых веществ производит бесконечное множество сложных, не имея возможности создать что-либо простое"[478].

Прекрасным воплощением идей Леонардо, его представлений о роли знания и созидательной деятельности человека было творчество самого Леонардо, чей гений проявился во многих областях науки, в изобретательстве, искусстве. Мысли Леонардо, разбросанные в многочисленных заметках по самым разнообразным вопросам, не были широко известны современникам и ближайшим потомкам (публиковать его рукописи начали только в XIX в.), но, осветив все творчество Леонардо, ставшего живым воплощением нового идеала человека, они внесли достойный вклад в развитие гуманистического мировоззрения. Изучение окружающей действительности как важнейший принцип человеческого бытия стало стержневым положением реалистических концепций в итальянском гуманизме XVI в., рождавшихся чаще в сфере натурфилософии (Кардано, Телезио, Бруно) или в области политической мысли (Макиавелли, Гвиччардини), чем в системе гуманитарных знаний, где консервировались традиции XV в.

У крупнейшего политического писателя итальянского Возрождения Никколо Макиавелли (1469–1527) принцип реалистической оценки действительности выступает как исходный момент в учении о наилучшем направлении. По мнению Макиавелли, не бог и не фортуна, а лишь глубокий трезвый анализ обстоятельств и умение перестроить действия в соответствии с реальной ситуацией могут обеспечить правителю успех во всех его начинаниях. Этой мыслью проникнуты все политические рекомендации Макиавелли и в "Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия", и в "Князе". И основанием для них служит не только античная история, но сама итальянская действительность, глубокое понимание которой обнаруживает Макиавелли.

Изучение жизненной ситуации, конкретных обстоятельств должно определять поступки людей, если они стремятся к счастью и благополучию, ибо "причина счастья и несчастья людей состоит в том, соответствует ли их поведение времени или нет" ("Рассуждения…", кн. 3, гл. 9)[479]. "Если же мы сумеем изменять наш образ действий сообразно с временем и обстоятельствами, — пишет Макиавелли, — то счастье нам не изменит" ("Князь", гл. 25)[480]. Даже судьба не может нарушить этого принципа, ибо ее возможности равны возможностям человека. "Я полагаю, что весьма возможно, что судьба управляет половиной наших действий, но вместе с тем думаю, что она оставляет по крайней мере другую их половину на наш произвол" ("Князь", гл. 25)[481]. Заключая рассуждения о роли судьбы в жизни человека, Макиавелли подчеркивает важность оценки обстоятельств: "При изменчивости судьбы и при постоянстве образа действий людей они могут быть счастливы только до тех пор, пока их действия соответствуют окружающим им обстоятельствам; но едва это нарушается, люди тотчас же делаются несчастными" ("Князь", гл. 25)[482].

Всякий человек, и тем более государь, должен применяться к действительности. Изучение жизненной ситуации и ее требований должно определять всю деятельность государя, ибо от этого зависит его успех. И во имя принципа соответствия действий требованиям времени Макиавелли допускает возможность нарушения государем этических норм. "Государи должны обладать гибкой способностью изменять свои убеждения сообразно обстоятельствам и, как я сказал выше, если возможно не избегать честного пути, но в случае необходимости прибегать и к бесчестным средствам" ("Князь", гл. 18)[483].

Последовательно проводя этот принцип, Макиавелли приходит к оправданию аморальности. Однако не следует игнорировать цель, во имя которой санкционирует Макиавелли аморализм государя. Цель эта — не эгоистические побуждения, но благополучие государства, а в условиях Италии, в значительной мере определивших политическую концепцию Макиавелли, — создание сильной единой политической власти в масштабах всей страны.

Макиавелли разделял веру большинства гуманистов в могучие творческие возможности человека. Лишенная всякой абстрактности, его вера обладает практической целеустремленностью. Идеал человека воплощается у Макиавелли в образе сильной, политически активной личности, способной создать хорошо устроенное государство, где интересы народа и действия правителя находятся в полном согласии. Общество нуждается в сильной личности, и потому ее деяния должны быть направлены на общее благо. Эта мысль отчетливо звучит в "Рассуждениях…" Макиавелли. "Надо принять за общее правило, — пишет он, — что никогда или почти никогда ни одна республика и ни одно царство не было хорошо устроено или преобразовано вновь на прежних своих основаниях, от которых отклонилось, если основателем его не было одно лицо; необходимо, чтобы воля одного давала государству его порядок и чтобы единичный ум распорядился всеми его учреждениями. Вот почему мудрый учредитель республики, одушевленный одним желанием служить не лично себе, а общественной пользе, заботящийся не о наследниках своих, а об общем отечестве, должен всеми силами стараться достигнуть единовластия; ни один умный человек не будет упрекать его, если при устроении государства или при учреждении республики он прибегнет к каким-нибудь чрезвычайным мерам" (кн. I, гл. 9)[484]. Политическая доктрина Макиавелли впервые была поставлена на реальную почву, освобождена от теологических пут и подкреплена такой же земной, конкретной этикой.

Восприятие человека не столько в его связях с богом, сколько в земном окружении, в рамках природы, характерно и для итальянской натурфилософии XVI в., развивавшейся в тесном контакте с естествознанием. Здесь делался акцент на равноценности и неразрывности духовного и физического начала в человеке. Гармония тела и духа выступает как важный этический принцип Джироламо Кардано, математика, медика и философа. Выдающийся философ и ученый эпохи Возрождения Джордано Бруно (1548–1600) подчеркивает теснейшую связь души с телом на том основании, "что и сама душа есть не вовсе нематериальная субстанция"[485]. Различие души человека и душ животных он относит за счет особого строения человеческого тела, ибо "степень совершенства ума и действий" зависит, по его мнению, от способа соединения духовной субстанции с органами тела[486]. Будучи порождением природы, человеческое познание должно быть обращено на раскрытие ее глубинных тайн[487]. Бруно твердо убежден, что в познании окружающего мира человек может быть свободным, имеет право подвергать сомнению установившиеся истины и опровергать авторитеты.

Не только разум, но и труд составляет высокое достоинство человека, возвышая его над миром живых существ. Разум и труд приносят человеку высшее наслаждение и помогают бороться с судьбой[488]. Таков гуманистический идеал Бруно, который он назвал героическим энтузиазмом.

В учении о человеке, органически связанном с космологией Бруно, можно видеть материалистические тенденции, отличающие его философскую систему в целом. Бруно с его близким к атеизму пантеизмом, с его непримиримостью к религии как главному врагу знания и прогресса навлек на себя гнев католической церкви, увидевшей в нем опаснейшего противника. Учение Бруно, впитавшее лучшие достижения гуманистической философии и естествознания эпохи Возрождения, было решительным вызовом всей системе старого мировоззрения. Этот вызов стал осознанной целью всей жизни Бруно — борца против невежества, предрассудков и религии, их насаждавшей и поддерживавшей. Но силы оказались неравными — Бруно сожгли на костре, католическая реакция торжествовала.

Трагична судьба и двух последних титанов итальянского Возрождения — Галилея, провозгласившего опыт единственной основой научного знания, и Кампанеллы, выступившего с социальной утопией, в которой общество без классов и эксплуатации стало воплощением гуманистического идеала Возрождения.

В трехвековом периоде истории итальянского гуманизма можно выделить условно три главных этапа: XIV — середина XV в. (эпоха раннего гуманизма), вторая половина XV в. и, наконец, XVI — начало XVII в. Эти хронологические периоды не вполне совпадают, однако, с общей периодизацией культуры Возрождения в Италии — Треченто, Кваттроченто, Чинквеченто (XIV, XV, XVI в.). Но и последние этапы условны, поскольку одна из особенностей итальянского Возрождения — неравномерное развитие отдельных его сторон.

Если изобразительное искусство и архитектура подчиняются новым принципам уже в XV в., то ренессансный театр и музыка складываются в Италии лишь в XVI в.[489]

Не беря на себя задачу дать исчерпывающую характеристику особенностей развития итальянского гуманизма на каждом из перечисленных этапов, попытаемся указать на некоторые из них. В раннем гуманизме обращает на себя внимание практическая целенаправленность нового мировоззрения и его светский характер. Источником гуманистических идей в этот период служит преимущественно латинская литература, а их носителями выступает небольшая группа гуманистов и сравнительно узкий круг образованных людей, принадлежащих к высшим слоям города. Во второй половине XV в. гуманистические идеи приобретают теоретическую, философскую основу и часто облекаются в более отвлеченную форму, чем прежде. Идейным источником нового мировоззрения становятся не только латинские, но и греческие классики, ставшие доступными в оригинале и многочисленных переводах. Гуманистические науки в середине XV в. завоевывают твердые позиции в ведущих университетах Италии (во Флоренции, Болонье, Ферраре, Неаполе); новая интеллигенция вырастает в заметную социальную прослойку и пользуется широким покровительством правителей. Гуманистические идеи и ренессансное искусство становятся достоянием широких слоев общества (начиная с торгово-ремесленной среды и кончая феодальной аристократией и частью духовенства).

Особенностью последнего этапа в развитии итальянского гуманизма (XVI — первая половина XVII в.) можно считать постепенное затухание гуманистического движения, связанного с подъемом гуманитарных знаний. Во второй половине XVI в. базой формирования нового мировоззрения оказывается не только античная философия, но и естествознание, а подлинными носителями передовых идей — не столько гуманисты-профессионалы, сколько ученые, занимающиеся физикой, математикой, медициной. Традиционный гуманизм, опирающийся на филологию, диалектику, риторику, приобретает академический характер; к концу XVII в. в нем укореняются черты застойности, консерватизма.

Распространение гуманистических идей в широких слоях общества, усилившееся в первые десятилетия XVI в. благодаря книгопечатанию, прервала католическая церковь. Католическая реакция была призвана восстановить пошатнувшиеся позиции церкви. Отношение церкви к ренессансной культуре резко изменилось. Если во второй половине XV в. — первые десятилетия XVI в. папство охотно покровительствовало новому искусству и не препятствовало гуманистическому движению (лишь постольку, поскольку последнее не посягало на устои католицизма), то с середины XVI в., после Тридентского собора, католическая церковь выступала как ярый враг и душитель культуры Возрождения.

Столь резкий поворот в позиции церкви стал неизбежным, кроме прочих причин, в силу самого характера новой идеологии и культуры, во многих своих чертах противоречившего принципам церковно-католического мировоззрения. Утверждение в эпоху Возрождения светской идеологии и культуры в широких слоях итальянского общества нанесло серьезный удар господству религиозно-теологической идеологии и церковной культуры.

В гуманистическом мировоззрении, несмотря на различие школ и направлений, сложилось единое ядро, определившее сущность и главную особенность новой идеологии, отличную от господствовавшей церковной идеологии. Это ядро составила совокупность собственно гуманистических идей, наполняющих содержание понятия "гуманизм эпохи Возрождения". Прежде всего — это признание высокого достоинства человеческой личности и ее творческих способностей. Созидание, творчество (будь то труд, как у Альберти, или активность разума, как у Фичино) — главное свойство человеческой природы. В этом принципе можно видеть то общее, что объединяет все гуманистические течения и направления и что прямо отрицает христианскую догму о ничтожности человеческой природы по сравнению с внематериальными сущностями, о бесконечной пропасти между творениями рук человека и его разума и творениями божественными. Гуманистическая идея активной жизнедеятельности человека, непосредственно вытекающая из признания высокой ценности его творчества, никак не совпадала с проповедью пассивности и терпеливого ожидания милости божьей.

Яркой чертой гуманистического мировоззрения был культ человеческого разума и его способностей к познанию мира. Не вера, а разум выступает у гуманистов главной силой, определяющей и направляющей действия человека; разум и творчество неразделимы. Ценность разума как частицы божественного в человеке признавалась и многими католическими теологами, но акцент делался на возможности проникновения в тайны мироздания лишь в божественном откровении — способность человеческого разума к самостоятельному познанию действительности сводилась к минимуму. Гуманисты, не отрицая роли божественного откровения, переносили его на самые высокие ступени познания, открывая простор творческим возможностям разума человека в познании как его внутреннего мира, так и окружающей действительности. Сфера человеческого знания, науки, философии при этом значительно расширялась, а роль теологии сводилась лишь к познанию божественных субстанций. Гуманисты были единодушны в признании активности самого процесса познания и его самостоятельности, независимости от божественной воли. Леонардо да Винчи, Бруно и Галилей важным условием знания считали опыт, что еще более подчеркивало творческие возможности человека в познании действительного мира. Все это подготовило полный отрыв науки от теологии и религии.

Знание, поскольку оно определяет творчество, провозглашалось многими гуманистами как главная цель человеческого бытия, рассматривалось как высшая этическая цель. В системе добродетелей так называемые теологические добродетели во главе с верой уступили место добродетелям разума — знанию, мудрости, благоразумию, воспринятыми из античной этики.

Стремление к знанию рассматривалось не только как путь к моральному совершенствованию каждого человека, но приобретало характер общественного долга. Принцип служения обществу, определивший назначение человека, был общим для всех направлений в гуманизме, хотя эта идея приобретала различные конкретные формы: политическая деятельность — у Салютати, Макиавелли; труд — у Альберти, Бруно; занятия наукой — у Ландино, Пико. Даже в тех случаях, когда целью жизни провозглашались личная польза и наслаждение, как у Валлы, эгоистический принцип не вступал в противоречие с общественным благом. Эпикурейские теории эпохи Возрождения имели скорее антиаскетическую направленность, чем антиобщественную.

Гуманизм решительно порвал с аскетической этикой католицизма. Осуждение института монашества, лицемерного аскетизма и ханжества духовенства стало содержанием многих гуманистических трактатов. Идее пренебрежения плотью во имя свободы религиозного духа противопоставлялись теории гармонии тела и души, чувств и разума во имя совершенства человеческой природы, ради высшего проявления творческих способностей человека.

Перечисленные особенности гуманистической идеологии лишь в основных чертах характеризуют мировоззрение эпохи Возрождения и далеко не исчерпывают всего богатства его содержания, однако именно эти черты представляются нам наиболее важными и существенными для понимания общего характера итальянского гуманизма.

Но если новое мировоззрение в существе своем противоречило многим важным принципам господствующей католической идеологии, то отношение гуманистов к религии и церкви далеко не всегда находилось в соответствии с их передовыми идеями. Большинство итальянских гуманистов, несмотря на решительную подчас критику отдельных церковных институтов, осуждение пороков духовенства и папства, никогда не порывало с католической церковью и, более того, проявляло полную лояльность к ней в повседневной жизни. Идеи Реформации не волновали гуманистическую интеллигенцию Италии, и к вопросам культа и веры в целом она проявляла полное равнодушие. Что же касается проблемы философского обоснования религии, то она, наоборот, вызывала большой интерес у многих гуманистов, особенно во второй половине XV в — в связи с возрождением платонизма.

Основы католической теологии, как правило, не подвергались сомнению. Учение о боге, душе, о системе мироздания не стало главной сферой рождения новых идей. Лишь Помпонацци в учении о душе и Бруно в теории мироздания осмелились отойти от идеалистической концепции католицизма. И в том, что идеалистическая система объяснения мира оставалась господствующей и не вызывала сомнений у большинства теоретиков гуманизма, можно видеть одну из слабых сторон нового мировоззрения. Слабостью итальянского гуманизма, особенно на первых двух этапах его развития, можно считать и отсутствие ярких и значительных оригинальных концепций — слишком велики были сила и влияние античного наследия. Вся система гуманистической науки создавалась в Италии в строгом соответствии с канонами древних; всюду господствовал авторитет греческих и латинских авторов. Однако культ античности, характерный для всего ренессансного движения в Италии, не привел к простому возрождению и воссозданию почти забытой в средние века греческой и римской культуры. Она не только сделалась достоянием общества, но ее достижения оказались переосмыслены и приспособлены к условиям эпохи XIV–XVI вв. При этом не было отброшено полностью и средневековое наследие. Гуманистическая идеология формировалась в христианско-языческой оболочке.

Только к концу Возрождения начали проявляться черты самостоятельности и оригинальности новой идеологии, когда ее базой в большей мере стали естественные науки, чем гуманитарные, слишком тесно связанные с античным наследием. Блестящий пример этому — научная и философская система Джордано Бруно. Но она уже подводила черту гуманистической эпохе и знаменовала начало идеологии нового времени. Если попытаться оценить роль гуманизма в социальном развитии Италии эпохи Возрождения, то нужно обратиться к анализу самой действительности этого времени. Здесь мы ограничимся лишь некоторыми общими замечаниями, которые, разумеется, не могут играть роли окончательных выводов, но скорее носят характер гипотезы.

Мировоззрение эпохи Возрождения сложилось в переходную эпоху, отделявшую средневековье от нового времени, и несло на себе неизбежно следы влияния этого сложного по своей социальной структуре периода. Историческая задача гуманизма как мировоззрения переходной эпохи состояла в том, чтобы подготовить почву для свободного развития науки, высвободить ее из системы иррационального мышления и отделить от религии. Принципы рационального мировоззрения сложились на этой почве уже в новое время, в эпоху утверждения господства капиталистических отношений и буржуазии, чьи объективные исторические условия отражала рациональная система мышления.

Гуманизм эпохи Возрождения, стиснутый рамками религиозно-идеалистической схемы мироздания, не свободный от умозрительно-схоластического метода мышления и еще не обладающий принципами научного метода познания действительности, по своей сути не может быть охарактеризован как мировоззрение буржуазное. Как в явлении переходного типа, в гуманистической идеологии сочетались черты старого и нового, зрело новое качество, постепенно разрушающее старую форму, но этот процесс смог завершиться лишь в эпоху нового времени, в XVII–XVIII вв., и не в Италии, где он был прерван католической реакцией и общим упадком страны, а в других европейских странах, шедших по восходящему пути капиталистического развития.

Но в рамках эпохи Возрождения формирующееся новое мировоззрение, во многом отражавшее раннекапиталистические тенденции, играло прогрессивную общественную роль. Культ разума, знания и творчества, окрасивший главное содержание гуманистической идеологии в Италии, расчищал путь свободному развитию науки, скованному тысячелетним господством религии и теологии в средние века. Естествознание уже в XVI в. сделало первые серьезные шаги в сторону действительной науки. Гуманизм продолжил светские тенденции в развитии идеологии и искусства, наметившиеся в Италии еще в XII–XIII вв., и утвердил право на существование самостоятельной светской культуры. В этом можно видеть одно из главных достижений эпохи Возрождения в Италии.