История Италии. Том I

5. Ранний капитализм. Городские восстания XIV–XV вв. ^{В. И. Рутенбург}

Итальянский город являлся самым развитым хозяйственным и культурным центром Западной Европы. Истоками раннего развития его экономики и многогранной культурной жизни были глубокие античные традиции. Многие из итальянских городов с античных времен сохранили свои акведуки, дворцы, башни, стены, мощеные каменными плитами площади и улицы, открытые амфитеатры.

Материальное наследие античных городов — неотъемлемая часть обстановки, в которой жили многие поколения итальянской народности в средние века. Античность раскрывала себя не сразу; немало произведений искусства и архитектуры оставалось скрыто под землей, и их появление сыграет роль могучего живительного потока в эпоху Возрождения. Но каменная одежда — строения и статуи — не единственное и не решающее из того, что унаследовал итальянский средневековый город. От античности он получил искусство чеканки денег, некоторые орудия ремесла и сельского хозяйства, искусство виноградарства и садоводства, наконец, элементы товарных отношений и городской политической жизни. Все эти ростки будущего буйного цветения городской экономики и культуры в Италии IX–XII вв. не были до конца сметены ураганом варварских нашествий в эпоху великого перелома, гибели античности и зарождения средневековья. Италия, как и другие романские страны, не знала плавной эволюции при переходе к новой феодальной формации, но не знала и длительной полосы тотальной ликвидации городов и их населения. Рассматривать Италию IV–VI вв. как tabula rasa и в экономике, и в политической жизни можно лишь по отношению к старой рабовладельческой системе в целом. Уже в VIII–IX вв. происходит значительное укрепление хозяйственной основы итальянского города, а в X–XII вв. он сбрасывает иго сеньора и становится коммуной, сила которой была испытана в успешно завершившейся к концу XII в. многолетней борьбе с полчищами германских феодалов Фридриха Барбароссы. Крестовые походы способствовали расширению хозяйственных связей итальянских городов, превративших их торговлю в масштабах XIII в. в международную. Развитие коммерческой и банковской техники в рамках слаженного организма компании, появление векселя, золотой монеты отражало экономическое процветание городов-республик. Широкий размах торговли подстегивал развитие ремесла в городах и толкал его к радикальной перестройке.

Этот процесс охватывал и итальянскую деревню. XIII век — канун качественного скачка, который бесспорно можно отметить в XIV в., когда впервые в истории в стенах итальянского города появилось мануфактурное производство, первая ячейка раннего капитализма.

Политическая структура коммуны способствовала значительно более сильному развитию и расширению ремесла, чем в других странах, и организации сбыта его продукции не только в рамках города-государства, но и в масштабе региональном, а затем и международном. Широкая экспортная торговля требовала интенсификации ремесленного производства, поисков новых путей для увеличения количества товарной продукции. Такие отрасли промышленности, как сукнодельческая, в первую очередь переходят к еще более детальному разделению труда, применению в широких масштабах труда наемных рабочих, живущих на заработную плату. Так появляются первые раннекапиталистические предприятия — мануфактуры. В значительной мере этому способствует законодательная политика городов, направленная не только на организацию торговли и производства, но и на узаконение капиталистической эксплуатации, так как не только наемные рабочие, но и мелкие ремесленники фактически были лишены политических прав.

Итальянский город играл более важную роль, чем города других европейских стран.

Если в подавляющем большинстве стран Европы борьбу с феодалами вели объединенные силы королевской власти и городов, то в Италии, где короли существовали лишь номинально, город вел эту борьбу один на один. Коммуна не ограничивала свою власть городскими стенами: пестрые участки многочисленных холмов и полей, простиравшихся далеко за ее пределами, также были подчинены ей. В XII в. контадо — сельская местность с ее деревнями и замками феодалов — становится подчиненной городу территорией, что самым радикальным способом подрывает политическое могущество феодалов. Они отступают с боем: блокируют горные переходы и дороги, мешая торговому обмену, нарушают законодательные установления коммун. Это приводит к полной драматизма вооруженной борьбе пополанов с грандами — феодалами. Городские ополчения штурмуют, разоряют и сжигают замки, подвергая грандов насильному переселению в города (инурбанизация). Здесь феодалы нередко строили высокие башни и даже замки, но эти военные укрепления находились в окружении сильной коммуны и под ее бдительным контролем. Так города-коммуны сломили политическое и экономическое могущество феодалов, что к тому же способствовало ликвидации конкуренции сельского ремесла с городским и подчинению сельского хозяйства интересам города. Победа городов над феодалами способствовала росту их экономики и, в частности, перестройке ее на новых, раннекапиталистических началах.

Ранний капитализм, зародившийся в наиболее передовых центрах Италии (Флоренция, Сиена, Болонья, частично Перуджа, Милан, Венеция и др.) развивался в условиях феодального окружения. Связанный с Сиеной и Флоренцией, папский Рим широко пользовался их разветвленной банковской системой, представляя собой типично феодальный в политическом и хозяйственном отношении центр[257]. Ремесленно-торговое население римской коммуны, крайне слабое в организационно-хозяйственном отношении, не раз пыталось изменить порядки и ослабить власть папы и феодальных баронов, но неизменно терпело поражение. Так было и в XII в., когда Римская республика оказалась раздавлена, а ее вдохновитель Арнольд Брешианский — казнен. Этим же закончилась и попытка Кола ди Риенцо (как народ называл Никколо ди Лоренцо Габрини), сломить своеволие феодалов Рима в XIV в.

20 мая 1347 г. сын прачки и трактирщика, однако образованный горожанин и нотарий, Кола ди Риенцо при поддержке римских горожан захватил правительственные здания на Капитолии. Феодальные бароны, управлявшие Римом в отсутствие папы, резиденцией которой стал южнофранцузский город Авиньон, фактически лишились власти и принесли присягу Кола ди Риенцо, как народному трибуну. Кола отменил мостовые, дорожные и другие феодальные подати, обратив доходы на улучшение состояния торговли. Он выпустил монету с надписью: "Родной трибунат. Рим — глава мира". Когда феодальные бароны изменили своей присяге, городская милиция вела с ними беспощадную вооруженную борьбу, хотя в конечном итоге слабо объединенные горожане церковной стражи вынуждены были отступить, а Кола ди Риенцо пришлось бежать. Не менее показательна судьба такого политического проекта Кола ди Риенцо, как объединение городов Италии вокруг Рима: в связи с отказом отдельных городов проект полностью провалился. Такой классический центр раннего капитализма, как Флоренция, выступил против объединения, боясь ущемления своих политических и экономических прав и интересов со стороны метрополии, на роль которой претендовал Рим[258].

Южная Италия и Сицилия также развивались, как типично феодальные районы, к тому же отягощенные бременем чужеземного владычества. Сильное феодальное государство, сложившееся на юге Италии, держало города в своем полном подчинении, ремесленное производство было в них развито слабо, торговля носила преимущественно транзитный характер. Все это способствовало проникновению к рычагам их хозяйственной жизни торгово-банковских компаний передовых городов Северной и Средней Италии, что, обогащая их и стимулируя развитие раннекапиталистического производства у себя на родине (во Флоренции, Сиене, Венеции), консервировало феодальные отношения на юге Италии[259]. В неприкосновенности сохранились прежние формы феодальной эксплуатации, и даже крепостничество в предгорьях Альп и в некоторых горных местностях Апеннин.

Отсталой феодальной областью был, например, северо-западный район Италии — Савойское герцогство, где сохранялись личная и поземельная зависимость крестьян, барщина, произвольная талья и элементы менморта и формарьяжа. В условиях феодальной (в целом) Италии первые ростки капитализма в передовых ее центрах не могли изменить общее положение дел в стране, но как явление новое и прогрессивное они оказали значительное воздействие на экономическое, политическое и культурное развитие страны в течение XIV–XVII вв.

В первую очередь развитые городские центры оказывали влияние на окружающие их сельские районы. Невиданно быстрое развитие городов и товарно-денежных отношений в Северной и Средней Италии подрывало натурально-хозяйственные отношения в деревне и без того укрепившиеся в Италии не так прочно, как в других странах Европы. Это приводило к существенным изменениям в аграрном строе данной части Италии. Если такое воздействие на итальянскую деревню оказывали итальянские города уже в XI–XIII вв., то естественно, что городские центры XIV–XV вв., где появились и развивались раннекапиталистические отношения, способствовали еще более радикальной перестройке аграрных отношений. Раннекапиталистический город, в котором проживало многотысячное население (например, во Флоренции XIV в. около 100 тыс. чел.), требовал невиданного для средневековых масштабов роста сельскохозяйственных продуктов, необходимых для городского населения.

Растущий спрос городов привел к расширению посевных площадей и обрабатываемых земель путем осушения болот, расчистки пустошей. Изменяется также система землепользования. Уже в XII в. сокращается домениальное хозяйство: феодалы начинают сдавать земли в аренду крестьянам, мелким рыцарям, горожанам. Значительная часть земель переходит в руки городской верхушки, которая превращает их в фактическую собственность или прямо скупает. Развитие товарно-денежных отношений в городах приводит к ранней коммутации ренты; уже в XI–XII вв. денежная рента получает широкое распространение, хотя она была известна в Италии и ранее. Характерным результатом развития товарно-денежных отношений в некоторых областях Северной Италии является увеличение удельного веса продуктовой ренты: собранные у крестьян продукты феодалы, а нередко, как, например, в Лукке, и горожане, отправляли на рынок крупными партиями; таким образом увеличивалась товарная масса сельскохозяйственной продукции.

Одним из важнейших последствий экономического и политического укрепления городов, особенно тех, где развивались раннекапиталистические отношения, было оживление сельских общин: в условиях ослабления власти феодалов и даже частичной их ликвидации как класса, в процессе инурбанизации сельские общины превращаются в коммуны. Этот крайне своеобразный процесс приобретает массовый характер и во многом меняет не только облик, но и сущность итальянской деревни. С конца XII в. и в последующие два столетия общины не без помощи города в ожесточенной борьбе с сеньорами добиваются самоуправления и образуют сельские коммуны, напоминающие по своей форме коммуны городские[260].

Таким образом, борьба против феодалов, которую вели города, сливалась в единый поток с борьбой сельской общины против сеньоров: феодалы были их общим врагом. Этот двуединый процесс и привел в Италии к подрыву феодализма и возникновению раннекапиталистических отношений. Если в централизованных странах Западной Европы борьбу с феодальными сеньорами вела королевская власть, опиравшаяся на города, то в Италии ее вел город, который нашел теперь поддержку у крестьянства. Исключительно большая роль итальянского города в экономике и политике явилась предпосылкой для зарождения в нем раннекапиталистических отношений в XIV в. С помощью городов феодалов лишили судебной власти над крестьянскими общинами и права на взимание некоторых феодальных поборов.

Высвобождение сельских общин из-под власти феодальных сеньоров — невиданное в Европе того времени явление, даже если учесть, что эта свобода была не очень длительной и далеко не полной. Сельские общины переходили обычно под власть соседнего крупного города, который, правда, сохранял им некоторую автономию. Переход сельских общин под власть городов не избавлял крестьян от эксплуатации, но в целом он сыграл весьма положительную роль, так как город был центром прогрессивного экономического развития, особенно город раннекапиталистический. Включение сельской округи в состав города-государства способствовало ликвидации крепостничества в деревне в большинстве районов Северной и Средней Италии. Там же, где метрополия республики достигла уровня раннекапиталистических отношений, это включение привело к новой, более высокой фазе товарно-денежных отношений и появлению полукапиталистических форм аренды земли. Таким образом, итальянский город, и больше всего город раннекапиталистический, способствовал не только подрыву экономической и политической мощи феодализма, но и радикальной перестройке итальянской деревни.

Как правило, ликвидация крепостничества происходила прежде всего в землях тех городов, где широкое развитие приобретало ремесло, перераставшее в мануфактуру. И это естественно, так как мануфактурное раннекапиталистическое производство требовало значительного увеличения рабочих рук. Эти города-государства специальными декретами объявляли отмену крепостного права на всей подчиненной им территории. Так было в Болонье, где в 1256 г. согласно "Райскому акту" получило свободу около 6 тыс. крепостных, принадлежавших 400 феодальным сеньорам, и во Флоренции, где крепостное право фактически отменили в 1289 г.

Именно XIII век был временем, когда созревали условия для зарождения в Италии первых форм мануфактуры. Конечно, развитие мануфактуры — не единственная причина ликвидации крепостничества. Общий рост экономического и политического значения города в Италии наряду с ослаблением роли феодалов приводил к увеличению числа налогоплательщиков и военнообязанных (за счет крестьян, зависевших ранее от феодала), уничтожению монополии феодальных сеньоров в снабжении города продуктами земледелия. Освобождение крестьян вело к ликвидации сеньориальной юрисдикции, а иногда и к ликвидации всех феодальных контрактов и обязательств. Города выигрывали, феодальные отношения подтачивались, ранний капитализм вызревал на этой благодатной почве, что в целом толкало Италию по прогрессивному пути.

Прогресс не означает немедленного блага, он дает себя знать лишь в итоге сложного процесса развития общества. Итальянские крестьяне в XIII–XIV вв. испытали эту истину на себе. По образному выражению итальянского историка Эмилио Серени, «рай, описанный в "Райской книге", в которую коммуна Болоньи вписала освобожденных крепостных, оказался, может быть, раем личного освобождения, но, конечно, не раем "блаженных собственников"»[261].

Крестьяне при освобождении теряли свое традиционное право пользования землей, что выбивало их из обычной колеи крестьянской жизни. Нередко городским властям приходилось принудительным способом проводить освобождение крестьян, угрожая за отказ от него жестокими карами. Следует иметь в виду, что процесс личного освобождения крестьян проходил в Италии не только в рамках строгого городского декретирования и нередко — в интересах определенной части феодалов. К тому же раннее проникновение товарно-денежных отношений в деревню, широкое распространение денежной ренты в XI–XII вв. привели к тому, что в Северной и Средней Италии большая часть крестьянства пользовалась личной свободой уже к началу XIII в., задолго до городских декретов. Однако все эти потоки сливались воедино, и в целом шел процесс разложения крепостнических отношений, непосредственно связанный с зарождением в Италии раннекапиталистических отношений. "В Италии, — писал Маркс, — где капиталистическое производство развилось раньше всего, раньше всего разложились и крепостные отношения. Крепостной освобождается здесь прежде, чем он успел обеспечить за собой какое-либо право давности на землю. Поэтому освобождение немедленно превращает его в поставленного вне закона пролетария, который к тому же тотчас находит новых господ в городах…"[262]

В городах крестьяне пополняли ряды наемных рабочих, главным образом неквалифицированных или легко осваиваемых профессий. Значительная часть превращалась в арендаторов, державших землю на разных условиях, но часто на условиях испольщины — медзадрии, при которой арендатор отдавал собственнику земли половину урожая. Медзадрия, известная в Италии с давних пор, в XIII–XIV вв. приобрела черты полукапиталистической аренды: владелец земли вкладывал в хозяйство и часть своего капитала, как правило, в виде семян, рабочего скота, инвентаря. Издольная аренда являлась переходной формой организации сельского хозяйства от феодальной к капиталистической[263], поэтому для нее характерны были и полуфеодальные черты, в частности крайне ограниченная возможность ухода испольщика с участка. К концу XV в. испольщина приобретает более четко выраженные феодальные черты, сохраняя, однако, и элементы полукапиталистического хозяйства[264].

В связи с резкими сдвигами, происходившими в социально-экономической жизни Италии XIII–XIV вв., чрезвычайно обострилась классовая борьба. Прежде всего это дало себя знать в деревне, которая ощутила эти сдвиги уже в XIII в. Для всей Европы XIV век был столетием крупных экономических и социальных потрясений[265]. Италия, которая шла в своем развитии впереди всей Европы, первая стала на этот путь. Первое в Европе XIV в. крупное крестьянское движение возникло в Италии, причем за много десятилетий до Жакерии и восстания Уота Тайлера. Это — восстание Дольчино, охватившее некоторые районы Северной Италии и длившееся около 4 лет[266]. Сложное переплетение старого и нового в аграрной жизни Италии — ликвидация крепостничества и половничество, эмфитевзис и либеллярное держание, усиление товарно-денежных отношений и увеличение продуктовой ренты, зарождение полукапиталистических форм в одних областях и сохранение типично феодальных в других — все это переплеталось в клубок противоречий, которые крайне обостряли обстановку. Италия на грани XIII–XIV столетий напоминала Везувий, в глубине которого скрыта энергия, готовая в любой момент вырваться наружу.

Уже в XIII в. недовольство крестьянской и городской бедноты находило выражение в распространении еретических учений катаров и вальденсов. В конце XIII в. недалеко от Пармы возникла секта, члены которой, возглавляемые крестьянином Сегарелли, именовали себя апостольскими братьями. Ересь носила весьма определенную социальную окраску, ее стержнем были крестьянско-плебейские слои, а острие ее было направлено против богачей и господ, которым апостольские братья призывали не подчиняться. Поэтому их деятельность была запрещена папой, а их вожак — Сегарелли схвачен и сожжен, как еретик. Тогда апостольские братья, возглавляемые учеником погибшего на костре вождя, послушником францисканского монастыря Дольчино, объявили папу антихристом и призвали к уничтожению церкви, осквернившей себя своими богатствами. Епископские и герцогские войска жестоко расправились с восставшими.

Таковы были первые отблески эпохи, которую Энгельс образно назвал зарей капиталистической эры. В этих же условиях, через несколько десятилетий в Северной Италии вспыхнуло второе крупное восстание крестьян, именовавших себя тукинами и добившихся сокращения барщины, отмены монморта и формарьяжа, а также освобождения от ренты своим непосредственным сеньорам, с заменой ее уплатой денежного побора верховному сеньору — герцогу Савойскому (см. ниже, гл. 7).

Резкие социальные противоречия, проявившиеся прежде всего в связи с высокой степенью развития товарно-денежных, а в наиболее передовых центрах и с зарождением раннекапиталистических отношений, были причиной того, что Италия стала страной первого крупного крестьянско-плебейского восстания в XIV в. В этом же основная причина радикальности и универсальности требований, выдвинутых апостольскими братьями, и результативности восстания тукинов. Сложное переплетение противоречий объясняет направленность первого крупного восстания крестьян и бедных горожан: оно не только носило антифеодальный и антицерковный характер, но и являлось первым серьезным протестом против невиданного до того накопления капиталов в городах, где созревали условия для зарождения раннекапиталистических отношений. Обилие в программах этих восстаний (особенно тукинов) антифеодальных требований свидетельствует о крайней сложности и противоречивости социально-экономического конгломерата, на почве которого в Италии зарождались первые ростки капитализма.

Однако непосредственно ранний капитализм породил в XIV в. другие народные движения, основными участниками которых выступали городской плебс и предпролетариат.

Накопление капиталов от торговли и банковских операций в XIII в., как уже говорилось, приводит к естественным поискам наиболее выгодного их применения. Богатые пополаны строят дворцы и загородные виллы, приобретают земли, фрахтуют или строят корабли для заморских путешествий. Все это требует непрерывного пополнения капитала: безотказным источником его становится промышленное производство на экспорт. Торгово-банковские компании организуют доставку сырья, а нередко организуют большие мастерские, перерастающие рамки обычных цеховых. Так появляются мануфактурные предприятия с широким разделением труда и массовым применением наемного труда.

Нередко данный факт рассматривается как явление совершенно случайное и крайне незначительное. Сторонники такого подхода мотивируют свое мнение тем, что в большинстве стран Европы подобные явления наблюдаются лишь с XVI в. Но эта бесспорная истина не опровергает возможности появления раннекапиталистических отношений в отдельных странах в более ранний период при наличии соответствующих условий. Такие условия сложились в Италии. Прежде всего, здесь натуральные отношения в экономике не были столь продолжительными, всеобъемлющими и глубокими, как в других странах. Это повлекло за собой наиболее раннее в Европе отделение ремесла от сельского хозяйства, что означало появление города, как центра ремесла и торговли. Еще Маркс отмечал обилие в средневековой Италии городов, сохранившихся, как правило, с древнеримских времен[267]. Город пережил вторжения варварских племен, и, если в Италии не было простого продолжения истории римского города, средневековая коммуна обязана многим своему предшественнику, хотя она и представляла собой продукт очень сложного развития[268]. Роль города в средневековой Италии крайне велика: в определенной степени феодализм был здесь подорван, "сломлен исключительным развитием городов"[269]. В таких условиях итальянский город играл весьма прогрессивную роль, и характеристика Энгельса, относящаяся к периоду начавшегося разложения феодализма в Европе XV в., в еще большей степени приложима к Италии конца XIII–XIV в.: "В то время как дворянство становилось все более и более излишним и мешало развитию, городские бюргеры стали классом, который олицетворял собой дальнейшее развитие производства и торговых отношений, образования и социально-политических учреждений…, притом у городского бюргерства было могучее оружие против феодализма — деньги"[270]. Таким сословием городского бюргерства были "жирные" пополаны Италии, которые превращались в раннюю буржуазию; в конце XIII — начале XIV в. они обладали наиболее крупными накоплениями в Европе и с выгодой направляли их на организацию мануфактур, как правило производящих продукцию на экспорт. Это не означает, что в отдельных городах отсутствовало цеховое ремесло, но оно подчинялось мануфактуре, а ремесленники являлись хотя и массовым, но придатком отряда мануфактурных наемных рабочих.

В борьбе против феодализма "жирные" пополаны использовали не только такое могучее оружие, как деньги, но и политические рычаги государства. Только в условиях Италии мог в XIII в. появиться такой антифеодальный закон, как флорентийские "Установления справедливости", согласно которому гранды лишались политических прав и подвергались смертной казни за преступления, совершенные против пополанов.

В обстановке политического и экономического господства "жирных" пополанов, объединявших свои усилия и средства в рамках торгово-банковско-промышленных компаний, и стали появляться мастерские нового типа. Раньше всего они возникли в сукноделии, которому свойственно широкое разделение труда еще в условиях цеховой организации; позднее — в шелкоткачестве и судостроении; некоторые элементы капиталистического производства появились также в горно-рудной промышленности. В XIV в. мануфактурные мастерские с широким разделением труда и массовым применением наемной рабочей силы появились в текстильной промышленности Флоренции, Сиены, Лукки, Милана, Болоньи и в судостроении Венеции и Генуи. По свидетельству хрониста Джованни Виллани, в 30-х годах XIV в. во Флоренции, которая может служить эталоном подобных явлений, насчитывалось от 200 до 300 сравнительно крупных сукнодельческих мастерских, которые производили до 80 тыс. кусков сукна в год; их стоимость в три раза превышала весь бюджет города. Одна сукнодельческая мастерская вырабатывала в 1300 г. в среднем 333 куска сукна в год, а в 1336–1338 — 400 кусков. Обработкой шерсти занималось около 30 тыс. человек, не считая нескольких тысяч, занятых обработкой грубых чужеземных сукон[271]. Каждый рабочий выполнял отдельную производственную операцию, повторяемую им из года в год. Таких операций насчитывалось в сукнодельческой мастерской от 20 до 25.

Масштабы производства можно определить средними цифрами, однако весьма показательны максимальные из известных данных: в отдельных крупных мастерских Флоренции, по свидетельству хрониста Питти, отец которого сам владел сукнодельческой мастерской, изготовлялось до 1100 кусков сукна в год. По минимальным подсчетам, в 30-х годах XIV в. все флорентийские сукнодельческие мануфактуры производили в год не менее 1600 тыс. метров дорогого тонкого сукна различных окрасок. Эти масштабы производства определяют и размеры прибыли владельцев мастерских. При сравнении стоимости дневной продукции, вырабатываемой одним наемным рабочим в 30-х годах XIV в., с его дневным заработком можно установить, что прибавочная стоимость, получаемая владельцами мастерских Флоренции в течение одного года, колебалась от 528 тыс. до 792 тыс. флоринов[272]

Могли ли такую огромную прибавочную стоимость создать несколько десятков тысяч наемных рабочих? Это можно определить по их удельному весу в городе. Источники дают ответ: в 30-х годах XIV в. население Флоренции составляло 120–123 тыс. человек, из них 30 тыс. занимались сукноделием; в годы восстания чомпи в городе на Арно проживало около 50 тыс. чел., из них 9–13 тыс. работали в сукнодельческой промышленности[273]. Таким образом, горожане, связанные с сукноделием, т. е. чомпи и их коллеги, составляли от 18 до 26 % всего населения Флоренции. Такой удельный вес предпролетариата говорит о значении новой социальной прослойки итальянского города XIV в.

В XV–XVI вв., несмотря на значительные изменения в политической и экономической жизни Италии, эта прослойка не исчезает, как не исчезают и ранние капиталистические отношения. В XV В. во Флоренции работает не менее 270 сукнодельческих мастерских[274]. К концу XV — началу XVI в. происходит заметное сокращение сукноделия — однако уже с XV в. получает развитие промышленность шелкоткацкая, продукция которой находила широкий сбыт как в самой Италии, так и во Франции, Англии, Испании, Северной Африке.

Хронист Деи сообщает о 83 шелкоткацких мастерских во Флоренции 1472 г.

В середине XVI в. произошло относительное расширение сукнодельческой промышленности, вышедшей за рамки Флоренции: мастерские Тосканского герцогства стали производить до 33 тыс, кусков сукна стоимостью до 1 млн скуди. Структура предприятий в XV–XVI вв. и даже вплоть до начала XVII в. оставалась та же — это были мануфактурные мастерские с массовым применением наемного труда.

Изменилось лишь значение шелкоткацкой промышленности, где в XVI–XVII вв. капиталистические отношения уже более развиты, чем в сукноделии. Они проникали в другие отрасли промышленности. Таким образом, раннекапиталистические отношения, зародившиеся в XIV в., пустили глубокие корни и в XV–XVI вв. Они не только не исчезли, но в известном смысле развились дальше[275].

Раннекапиталистические отношения привели к новым методам эксплуатации, более продуктивным по своим результатам, но и более жестоким по отношению к трудящимся. В результате социально-экономических сдвигов образовалась значительная прослойка сельского и городского населения, представлявшая собой дешевую рабочую силу, — прежде всего обезземеленные крестьяне и разорившиеся городские ремесленники. Именно дешевая рабочая сила явилась главным рычагом, который использовали владельцы мануфактур для того, чтобы обогнать цеховое производство по относительной дешевизне продукции, при улучшении ее качества и значительном увеличении ее масштабов.

Преимущества мануфактуры, даже самой примитивной, вытекают из реальной возможности снижения заработной платы, увеличения прибавочной стоимости, получаемой сверх торговой прибыли. Владелцы сукнодельческих, шелкоткацких, судостроительных, горнорудных предприятий мануфактурного типа делали все возможное для выжимания прибавочной стоимости. Архивные документы Прато позволяют установить размер дневной оплаты наемного рабочего сукнодельческой промышленности: она достигала всего 8 сольдов[276]; близкие к этому данные можно получить из материалов флорентийской мастерской Уццано[277]. Расчет, происходивший в конце недели, производился медными деньгами — кватринами, фактическая ценность которых была весьма низкой. К тому же при расчете наемные рабочие не получали причитающихся им 24 кватринов (8 сольдов) из-за жестокой системы штрафов. Например, в Сиене взимали пять сольдов штрафа за недостаточно хорошо обработанный кусок сукна; чесальщик шерсти, не успевший уложить шерсть к концу рабочего дня, лишался двух сольдов из заработанных им восьми[278]. Фактически дневной заработок сводился к 5 сольдам. Штрафам подвергали также ткачей, прядильщиков и др. Методы фискального наказания переплетались с давлением морально-религиозным: за погрешности при выработке пряжи на прядильщика налагался штраф в 1 сольд, повторное замечание увеличивало его до 2 лир, а за третий случай ему грозило отлучение от церкви[279]. Несвоевременная уплата штрафа увеличивала его сумму на 25 процентов[280]. Реальная заработная плата наемного рабочего была крайне низкой: питание стоило не менее 2–4 сольдов в день, получал же он — 5. Учитывая другие затраты, а тем более наличие семьи, такая заработная плата не обеспечивала прожиточного минимума.

При поступлении на работу наемный рабочий нуждался в неотложном получении аванса, так как не имел никаких средств существования и владел лишь своими рабочими руками. Независимо от условий работы он не имел права покинуть хозяина до полной отработки аванса, что он мог сделать лишь в течение нескольких месяцев.

В начале XV в. было принято решение, запрещавшее наемным рабочим бросать работу, не предупредив об этом хозяина за 4 месяца. Предприниматель же мог уволить наемного рабочего без всякого предупреждения[281]. При решении всех спорных вопросов рекомендовалось верить хозяину, "а не низкому рабочему"[282].

Для наблюдения за работой и поведением наемных рабочих вводились специальные должности "чужеземного чиновника", надсмотрщиков-факторов и секретных осведомителей. В обязанности "чужеземного чиновника" входило предупреждать заговоры наемных рабочих против хозяев, в чем ему помогали секретные осведомители и стражники. Хозяевам сукнодельческой или шелкоткацкой мастерской достаточно было указать на любого рабочего, чтобы "чужеземный чиновник" арестовал его, бросил в тюрьму и держал там по воле хозяина. В то же время владельцы мануфактурных мастерских формально отстранялись от следственных и карательных функций, так как их исполнение возлагалось на иногороднего жителя ("чужеземного чиновника"), к тому же юриста, считавшегося лицом нейтральным и беспристрастным. По его усмотрению штраф, налагаемый на рабочих, мог быть заменен другим, более унизительным наказанием: позорный колпак, позорный столб, сечение розгами, пытки на дыбе, веревкой или водой[283]. Секретные осведомители доносили "чужеземному чиновнику" о всех видах нарушений, допущенных наемными рабочими, от опоздания на работу до заговора.

На разных участках производства за работой и поведением рабочих непосредственно следили надсмотрщики-факторы. Итак, владельцы мануфактурных мастерских, хоть и являлись членами цеха, освободились не только от ручного труда, но и от непосредственного надзора за своими рабочими. Его теперь осуществлял особый аппарат ("чужеземный чиновник", факторы, осведомители) промышленных обер-офицеров и унтер-офицеров, как их образно именовал Маркс, поясняя, что они появляются там, где массу рабочих объединяет один капитал, от имени которого они и распоряжаются во время процесса труда[284]. В Италии в XIV в. впервые появляется такой административный аппарат, вызванный к жизни появлением мануфактурной промышленности с ее новыми, капиталистическими методами эксплуатации.

Эти методы, как показано, приводили к тому, что значительная часть городского населения (18–25 %) жила впроголодь, не говоря уже об ее полном политическом бесправии. Тем не менее некоторые буржуазные историки доказывали, что якобы "условия жизни трудящихся во Флоренции были более терпимыми, чем где бы то ни было в те времена"[285]. Современный же итальянский историк А. Сапори признает, что наемным рабочим Италии приходилось принимать крайне жесткие условия труда и оплаты, продиктованные хозяевами[286]. Этот вывод подтверждается таким реалистическим наблюдателем жизни итальянского города XIV в., как Франко Саккетти: в одной из своих новелл он рассказывает о семье шерстобита Аньоло, который до 70 лет работал по найму, а его жена дни и ночи занималась прядением на дому, и оба они с трудом могли прокормить своих детей. "Ты рабочий-шерстяник, у тебя нет ничего, кроме жалкого заработка. Будь проклят день, когда я была дана тебе в жены, ибо мои руки обессилены от работы"[287].

Новые, более жестокие формы эксплуатации, связанные с возникновением раннекапиталистических отношений, привели к обострению классовой борьбы. Это проявилось в целой серии забастовок и восстаний наемных рабочих.

Первое стихийное выступление шерстобитов произошло в Болонье еще в 1289 г. Через несколько десятилетий, в 1345 г. во Флоренции чесальщик шерсти Чуто Брандини пытался организовать союз наемных рабочих, за что был осужден на смертную казнь. На его защиту поднялись наемные рабочие, которые покинули мастерские своих хозяев.

1371 год отмечен крупными восстаниями в Перудже и Сиене. Перуджинские рабочие сукнодельческих мастерских подожгли дома богачей, и их активные действия помогли свалить правительство богатых пополанов. Наемные рабочие Сиены, потребовавшие повышения заработной платы, захватили правительственный дворец коммуны и образовали новое правительство из представителей народа. Богатые горожане жестоко расправились с восставшими[288].

Крупнейшим восстанием предпролетариата в Италии XIV в. является восстание чомпи (так именовались чесальщики шерсти и другие наемные рабочие)[289]. Оно вспыхнуло во Флоренции в июне 1378 г. По призыву колокола на башне дворца приоров, как было заранее условлено, 22 июня собрались вооруженные отряды наемных рабочих и ремесленников младших цехов и стали поджигать дома магнатов, которых они считали виновниками всех своих бед. Сильвестро Медичи и другие представители зажиточных горожан пытались ограничить размах движения и взять инициативу в свои руки. Но, как писал очевидец, "когда масса народа сдвинута с места, она не вернется снова на то же место, с которого ее сдвинули"[290]. Вооруженная демонстрация у дворца приоров заставила их принять решение, направленное против магнатов, что временно усилило власть "жирных" пополанов.

В июле положение обострилось. Ничего не получившие от "жирных" пополанов чесальщики шерсти и бедные ремесленники начали собираться за стенами города в Ронко, где вырабатывали программу своих требований. Они добивались улучшения материального положения и предоставления им политических прав. Более детально программа чомпи оформилась на собраниях в церкви Сан-Лоренцо. Чомпи требовали права "принимать участие в правительстве"[291], причем в весьма конкретной форме: им должна быть отведена четвертая часть мест и пост главы правительства — гонфалоньера справедливости.

Таким образом, речь шла не о ликвидации власти "жирных" пополанов, а об уравнении политических прав чомпи. Понимая, что этими правами могут пользоваться только члены цеха, чомпи настаивали на создании самостоятельной корпорации наемных рабочих. Мысль о предоставлении политических прав и участии в правительстве свидетельствует о довольно высоком уровне сознательности предпролетариата в Италии XIV в.

Чомпи составляли не только программы, но и планы действий. Несмотря на арест в результате доноса их вожаков (Симончино, Паголо дель Бодда, Филиппо ди Симоне), 20 июля чомпи нанесли удар своему главному противнику — "жирным" пополанам: они подожгли их дома и дворец цеха Лана — оплот угнетателей. 21 июля после длительного сражения они захватили дворец подеста, а на следующий день изгнали правительство приоров из дворца Синьории. Был создан новый приорат с участием чомпи. Наемные рабочие организовали свой цех, получив, таким образом, политические права, как и их собратья по восстанию — мелкие ремесленники, образовавшие два цеха. Новое правительство поддерживало специально сформированное народное ополчение из 1500 арбалетчиков.

"Жирные" пополаны, однако, не сдавались. Им удалось сделать гонфалоньером справедливости своего ставленника, в прошлом чесальщика шерсти, а в дни восстания надсмотрщика за наемными рабочими Микеле ди Ландо. После восстания они отказались открыть сукнодельческие мастерские и обрекли победителей на голод. К тому же богачам удалось организовать хлебную блокаду города.

Требование чомпи о повышении на 50 % заработной платы правительство приняло, но не реализовало из-за действий Микеле ди Ландо, связанного с богачами и подкупленного ими. Близкий к чомпи хронист писал: "Жирный народ все делает для себя и подносит вам ко рту пустую ложку, поэтому изыскивайте способ исправить это положение"[292].

В августе чомпи во главе с чесальщиком Пьеро Чири, Лукой Мелани, Мео де Грассо собрались на окраине города — Камальдоли — и решили создать собственное правительство, получившее название "Восемь святых божьего народа". Резиденцией его стала церковь Санта-Мария Новелла. Многочисленный вооруженный отряд чомпи осадил дворец Синьории и заставил приоров принять требование о подчинении их власти "Восьми". 29 августа было избрано новое, революционное правительство во главе с чесальщиком шерсти Бартоло ди Якопо. К Микеле ди Ландо, еще не сдавшему своих полномочий, направилась делегация представителей "Восьми" — чесальщик шерсти Доменико ди Туччо, Маттео Сальви и один нотариус, требуя, чтобы Микеле присягнул им. В ответ на это Микеле набросился на них с оружием, ранил и приказал бросить в темницу в башне дворца. Наемные рабочие не знали, что Микеле поддерживали не только богачи, но и ремесленники многих цехов, отошедших от чомпи из-за радикальности их программы. Когда 31 августа Микеле собрал все цехи на площади Синьории, они набросились на чомпи и беспощадно расправились с ними. 5 сентября на той же площади казнили Доменико ди Туччо и Маттео Сальви. Перед казнью они обратились к народу со словами: "Если родина получит успокоение от нашей жертвы, мы умираем удовлетворенными"[293]. Так закончилось первое в истории восстание предпролетариата, которое Маркс рассматривал как первое выступление будущего пролетариата[294].

В XIV и начале XV в. итальянские города, достигшие мануфактурной стадии промышленности, стали ареной крупных восстаний, происходивших в Болонье, Перудже, Сиене, Флоренции[295]. На первых порах народные движения не обходятся без участия грандов, пытающихся использовать недовольство наемных рабочих и ремесленников в своих целях: так было, например, в Перудже[296], а на ранних этапах и во Флоренции. Городские феодальные партии, вроде перуджинских "клюющих", пользовались тем, что главным врагом трудящихся являлись хозяева мастерских, вроде перуджинских "царапающихся". Однако уже и на этом этапе движение порождалось не демагогическим подстрекательством грандов, а условиями жестокой эксплуатации, против которых и выступали городские низы. Некоторые буржуазные историки необоснованно писали о союзе нобилей и народных низов[297]. В последующих крупных движениях горожан — например, в восстании чомпи — городские низы резко выступают против феодалов, требуя их изгнания с различных постов. Показательно, что уже с конца XIII в. городские низы, а затем и предпролетариат играют все большую роль в политической жизни городов-государств и нередко решают исход событий. Впервые наемные рабочие стали инициаторами и ядром городских движений именно в Италии XIV в. (о чем свидетельствует, например, восстание в Сиене в 1371 г.)[298].

Предпролетарский характер городских восстаний проявлялся в содержании программ, которые нередко фиксировались в письменном виде, а частично и реализовывались во время восстаний. Одним из наиболее характерных пунктов этих программ было требование повышения заработной платы. Такое требование выдвигалось в 1345 г. во Флоренции участниками движения, возглавлявшегося чесальщиком шерсти Чуто Брандини[299]; оно легло в основу программы сиенского восстания 1371 г., а в восстании чомпи уже формулировалось совершенно конкретно (увеличение оплаты труда с 8 сольдов до 12, т. е. на 50 %) и к тому же связывалось с требованием установить твердый курс золотого флорина.

Только наемные рабочие могли заявить о необходимости ликвидации аппарата посредников между трудом и капиталом, прежде всего в лице "чужеземного чиновника", верного исполнителя воли хозяев. Чомпи решительно провели в жизнь это требование во время восстания 1378 г.: имущество "чужеземного чиновника" сожгли, а его самого изгнали из дворца[300]. Восставший предпролетариат начинал с лозунга равных прав с хозяевами (Сиена), а затем, после долгого и тяжелого опыта борьбы пришел к мысли о том, что нужно добиваться решающего участия во всех делах города-государства[301]. Вполне закономерна для такого раннего этапа предпролетарского движения недостаточная решительность восставших, сочетание революционных методов действий (захват правительственных дворцов в Сиене и Флоренции, казнь палача Нуто во время восстания чомпи и т. п.) с конституционными иллюзиями. Но при всей компромиссности и наивности ряда требований, выдвинутых в ходе восстаний, особенно важно наличие у предпролетариата высокого для XIV в. уровня политической сознательности. Предоставление политических прав и организационное оформление политической власти наемных рабочих можно отметить впервые в европейской истории. Итальянский пред-пролетариат попытался тем самым, пользуясь выражением Энгельса, выйти за рамки зарождавшегося капиталистического общества. Он пришел также к идее всеобщего равенства в самой примитивной и утопической форме — равенства всех горожан, бедных и богатых, к чему стремились чомпи.

Программа предпролетариата не была и не могла быть последовательной, так как в условиях XIV в. она не имела перспективы: чисто предпролетарские требования отталкивали от наемных рабочих их союзников-ремесленников, что и являлось одной из причин поражения. Программы и действия предпролетариата в Италии XIV в. в такой же мере нельзя считать чисто пролетарским, в какой и раннекапиталистические отношения — чисто буржуазными: и те и другие зародились в обстановке феодального общества. Однако главной силой городских народных движений в период раннего капитализма в Италии выступал предпролетариат, отсюда в целом и предпролетарский характер этих восстаний. Поэтому Маркс, обращаясь к самому крупному и показательному движению данного периода — восстанию чомпи, — ставит его в один ряд с последующими пролетарскими восстаниями (die proletarischen Erhebung)[302].