Глава III КЛИЧ КОМУНЕРОС

Политика колонизаторов вызывала недовольство широких слоев населения Новой Гранады. Например, сложная система налогообложения тяжелым бременем ложилась на мелких торговцев, фермеров, ремесленников. Платить налог надлежало даже за самую мелкую торговую сделку, за «капитал и ренту, мастерскую и землю, жизнь и смерть, хлеб и голод, радость и горе»{31}.

Значительным был налог на табак, выращиваемый в этих краях с незапамятных времен. В отдельных районах на его культивирование в целях обеспечения соответствующей государственной монополии был наложен запрет. Нарушители закона о табаке подвергались наказанию плетьми, тюремному заключению и конфискации имущества. Все эти ограничения тяжелым бременем ложились не только на крестьян, но и на многих ремесленников, для которых производство и продажа табака являлись единственным средством существования.

Всякого рода налоги и запреты не давали свободно вздохнуть городским и сельским производителям, составлявшим к началу XVIII в. основную часть занятого населения Новой Гранады. Кроме того, они должны были содержать воинские формирования в колонии, а также выплачивать определенные суммы на постоянные войны, которые вела Испания. Что касается торговцев и промышленников метрополии, то Мадрид всячески защищал их интересы. В течение многих десятилетий заморским испанским территориям запрещалось, например, торговать с другими странами, хотя сама Испания была в состоянии обеспечить спрос населения колоний на потребительские товары лишь на 15–20 %. В интересах испанских коммерсантов метрополия закрыла доступ на европейский рынок многим сельскохозяйственным продуктам из Америки — в частности винограду и маслинам. Вплоть до конца XVIII в. в колониях запрещалось молоть кофе, хотя он выращивался там. Его можно было молоть лишь в Испании. Даже кажущиеся послабления, на которые шел Мадрид, не содействовали укреплению экономического положения колоний. Разрешив колониям торговать с Испанией, метрополия создала существенные трудности для многочисленных ремесленников Новой Гранады: они вынуждены были сокращать свое производство, поскольку их товары не выдерживали конкуренции с товарами европейскими. Особенно заметным этот процесс был в восточных провинциях, являвшихся основным ремесленным центром. В таких городах, как Сокорро, Сан-Хиль, Симакоте, существовали многочисленные гончарные, ткацкие мастерские, предприятия по переработке табака и сахарного тростника. Поэтому именно города восточных провинций Новой Гранады стали базой оппозиции колониальным властям.

…16 марта 1781 г. власти вывесили на видном месте на базарной площади в городе Сокорро{32} (так же, как и в других населенных пунктах этого района) постановление «О мерах по взиманию налога на содержание Кариб-ского флота», включавшее распоряжение о 15 различных налогах{33}.

Барабанщики отбивали дробь, возвещая о важном сообщении. На рыночную площадь стекался народ. Барабаны смолкли, чиновник зачитал текст вывешенного постановления. Люди молчали, но вдруг из толпы вышла пожилая женщина. Все знали ее, сигарщицу Мануэлу Белтран. Быстрым шагом она подошла к тому месту, где был вывешен указ о налогах, сорвала его, разорвала на мелкие части, швырнула их на землю и растоптала. Оттолкнув окруживших ее солдат, она громко крикнула: «Да здравствует король, смерть негодным правителям!»

Толпа, охваченная волнением, направилась к зданию налоговой конторы. Ворвавшись туда, жители стали уничтожать архив и другие хранившиеся там бумаги. Некоторые горожане выкрикивали: «Смерть ревизору! Да здравствует революция!» Постепенно на улицу вышло все население города{34}.

Получив известия об этих событиях, власти в Санта-фе-де-Богота (как называлась в то время Богота) поручили алькальду Сокорро вновь вывесить текст постановления и продолжить сбор налогов, сославшись на то, что главный из них был введен еще в 1637 г.{35}

Однако Сокорро было только началом. Спустя несколько дней волнения произошли в соседнем городке Сан-Хиль, где к тому же были сожжены склады табака и вылиты на землю сотни бутылок с «агуардьенте»[4], а со здания муниципалитета сорван королевский герб.

Восстание разгоралось, его пламя достигло генерал-капитанства Венесуэлы. С целью сбить накал недовольства наместник вице-короля Гутьеррес де Пиньерес издал приказ, согласно которому Сокорро, Сан-Хиль и ряд других населенных пунктов освобождались от уплаты налога на хлопок и лен. Но народ, впервые ощутивший силу коллективного протеста, уже не довольствовался частичными уступками. Восставшие требовали отменить новые налоги и упорядочить сбор старых налогов, покончить с коррупцией и выдворением индейцев с общинных земель, предоставить креолам право занимать любые административные должности в колонии.

В апреле — мае обстановка стала еще более напряженной. Многие высказывались за то, чтобы идти походом на столицу. В Моготес был поднят красный стяг, в дальнейшем ставший символом движения народного протеста, получившего название «клич комунерос»{36}. Повстанцы избрали центральную хунту с местопребыванием в Сокорро, а также хунты в каждом из занятых ими населенных пунктов.

Первоначально руководство восстанием захватили представители креольской верхушки, чтобы направить его в определенное русло и не дать перелиться «через край». Центральную хунту возглавил богач Хуан Франсиско Бербео. Он выступал лишь за некоторую либерализацию колониальных порядков, но под давлением бедноты был вынужден занять более активную позицию и отдать приказ о наступлении на столицу. Четырехтысячная армия восставших двинулась на Санта-фе-де-Богота. Ее столкновения с небольшими отрядами королевских солдат не только заканчивались победой комунерос, но и зачастую братанием со «стражами короны».

В мае армия Бербео{37} подошла довольно близко к столице и расквартировалась в местечке Сипакира{38}. Узнав об этом, Гутьеррес де Пипьерес бежал из Санта-фе-де-Богота в Картахену{39}. Столичный кабильдо постановил снизить налоги в городе, дабы предупредить выступления неимущих слоев и исключить возможность их объединения с повстанцами. Большие надежды в деле умиротворения последних власти возлагали на креольских руководителей комунерос. И, как оказалось, не напрасно: прибывший в Сипакира архиепископ Кабальеро убедил Бербео отказаться от намерения захватить столицу. Несмотря на огромный численный перевес повстанцев — столичный гарнизон насчитывал только 700 человек{40}, их вожаки заколебались. Правда, узнав о бегстве наместника, Бербео направил в погоню за ним отряд в 25 всадников под командованием капитана Хосе Антопио Галана{41}.

Преследуя Гутьерреса, отряд Галана одержал ряд побед над испанскими солдатами и захватил несколько населенных пунктов, где к нему присоединилось местное население. В местечке Альто-дель-Робле Галан отбил большой обоз с оружием, следовавший в столицу. В поместье Мальпасо народный предводитель объявил свободными рабов. Весть об этом разнеслась по всей округе. Значительно выросший отряд Галана действовал теперь на весьма обширной территории.

К восстанию комунерос стал присоединяться многочисленный трудовой люд колонии. Все более активное участие в движении начали принимать индейцы. Так, в небольшой деревне Силос, близ города Памплона, собравшиеся на сходку общинники не только решили включиться в движение, но и заявили о добровольном подчинении вождю перуанских индейцев Тупак Амару, восстание под предводительством которого (1780–1781 гг.) охватило огромную территорию в соседнем вице-королевстве Перу{42}. Около 10 тыс. индейцев провозгласили сорокалетнего касика Амбросио Писко{43} «правителем» района Чиа и Боготы. Писко привел следовавших за ним людей под знамена Бербео. В ряде мест последовали восстания рабов, захват латифундий.

Размах движения начал пугать Бербео и его единомышленников, и они решили пойти на переговоры с властями. В начале июня между Бербео и представителями властей были подписаны «Условия капитуляции», в которых, между прочим, испрашивалось у испанского монарха прощение за восстание. Документ содержал серьезные уступки повстанцам. Наряду с экономическими (отмена налогов, связанных с содержанием Карибского флота, на табак и другие производимые в колонии товары) удовлетворялись и некоторые требования социально-политического характера, в частности выдвигавшиеся индейским населением. Одно из них практически было направлено против неограниченной власти Мадрида и формулировалось следующим образом: «Впредь не направлять из Испании наместников типа Гутьерреса де Пиньереса, которые выжимают из населения все соки с помощью грубого обращения и деспотического произвола»{44}. Сохранялись ранги и воинские звания, присвоенные комунерос в ходе восстания, им разрешалось собираться поротно для проведения военных занятий. Родившихся в Новой Гранаде позволялось назначать на все высшие военные должности.

8 июня 1781 г. в Санта-фе-де-Богота состоялось юридическое оформление подписанного документа. Вечером того же дня архиепископ отслужил в кафедральном соборе торжественную мессу. «Условия капитуляции» были скреплены авторитетом земной и небесной власти. Однако мало кому было тогда ведомо, что документ становился законом лишь после его «высочайшей апробации» вице-королем Флоресом.

15 июня стало известно, что последний отклонил «Условия капитуляции». Вскоре были восстановлены все налоги и контрибуции. В населенные пункты — очаги восстания — введены войска.

Такие меры вызвали новую вспышку недовольства, не имевшую, однако, серьезных последствий. И причиной тому было не только разочарование. По указанию архиепископа священники в своих проповедях уговаривали прихожан оставаться дома. Да и гарнизон Санта-фе-де-Богота получил ощутимое подкрепление из Картахены.

И все же нашлись люди, не пожелавшие мириться с создавшимся положением. Они и объединились вокруг Галана и сформированной им небольшой повстанческой армии. На этом этапе в движении комунерос уже не участвовала креольская верхушка.

Основу политической программы вождя комунерос составляли идеи уравнительства. Он раздавал трудовому люду имущество крупных чиновников и латифундистов, провозгласил отмену рабства. Галан сурово наказывал за воровство и грабеж. «Мы сражаемся не ради воровства, а за свободу!» — повторял он. Девизом комунерос становится лозунг «Союз угнетенных против угнетателей!» Они используют партизанскую тактику, действуя в центральном районе, а также в некоторых западных провинциях. К ним присоединяются жители ряда областей соседней Венесуэлы.

Напуганные размахом движения, власти отдают приказ об аресте народного предводителя. На поиск Галана отправляется хорошо вооруженный карательный отряд во главе с одним из бывших его сподвижников, предателем Сальвадором Плата. Стремясь любой ценой реабилитировать себя в глазах администрации вице-королевства, Плата долго рыщет по обширной территории, но обнаружить штаб партизан не может. Наконец, путем обмана и подкупа ему удается достичь цели — он узнает место ночлега Хосе Антонио и его соратников.

…Глубокой ночью каратели окружают хижину. В ответ на предложение сдаться Галан и его товарищи открывают стрельбу. Но силы неравны, многие из находящихся в хижине убиты. И раненный в плечо Галан, истекая кровью, выходит из укрытия.

Под охраной Хосе Антонио Галана вместе с другими шестью комунерос и захваченным оружием направили в Сокорро.

Говоря об имуществе пленных повстанцев, колумбийский историк X. Арсиниегас подчеркивает: «Три мула, две лошади, инструмент для чеканки, два пустых сундучка, письма, немного одежды, одиннадцать единиц огнестрельного оружия, одна сабля с серебряной рукояткой и… пятьдесят песо золотом. И этим мизером располагали те, у кого в руках была половина территории страны и муниципальная казна многих населенных пунктов!»{45}

Мы не случайно привели эту цитату. В судебном приговоре, осуждавшем комунерос на смертную казнь, говорилось, что они «украли много золота, серебра, жемчуга и драгоценных камней»{46}. Королевским чиновникам важно было представить вождей восстания в неприглядном свете и навсегда вытравить из памяти народа их имена{47}. После казни Хосе Антонио Галана{48} дом, в котором жила его семья, был сожжен, а место, на котором он находился, перепахано и посыпано солью, дабы ничто там не произрастало.

Остальные комунерос были приговорены к 200 ударам плетьми каждый и каторжным работам в Африке. Оттуда ни один из них не вернулся.

Расправились власти и с индейским «правителем» Амбросио Писко. Правда, отметив в приговоре «отсутствие каких-либо веских мотивов для вздергивания его бренного тела на виселице», судьи, равно как и милостивый монарх, решили заменить смертный приговор пожизненным заточением в подвалах картахенской тюрьмы{49}. Там Писко вскоре и скончался.

Однако властям не удалось «стереть в памяти людской злосчастные события»{50}. Так же как восстание под руководством Тупак Амару в Перу, движение комунерос стало одной из искр, из которых возгорелось пламя войны испанских колоний за независимость в XIX в.

Загрузка...