XLVIII

Незаметно приблизился день испытания. День, когда она встанет перед делегатами конференции и будет отчитываться за себя, за райком, за все население района.

Четыре дня оставалось до конференции. Всего четыре дня. А еще не все ясно. Не одна цифра может еще измениться в отчете. Не все колхозы выполнили план, еще не продан весь лен, то падают, то увеличиваются надои…

До сих пор Анна не знала, с кем ей придется работать, вопрос о втором секретаре оставался открытым.

За четыре дня до конференции позвонил Косяченко.

— Ну как, Анна Андреевна, никого не подобрали во вторые секретари?

Такого вопроса ей ни разу не задавали, и он несколько огорошил Анну. У нее был на примете человек, но она все ждала — кого предложит обком. На этот раз вопрос был поставлен прямо.

Анна неуверенно произнесла:

— Мы задумывались тут, Георгий Денисович…

Но Косяченко не дал договорить.

— А мы подумали, Анна Андреевна, крепко подумали, — решительно перебил он свою собеседницу. — Нашли для вас мужика. Как за каменной стеной будете…

И тут же сам засмеялся — должно быть, ему понравилось шутливое это выражение.

— Кто да кто? — заинтересовалась Анна.

— Да уж будьте уверены… — Косяченко выждал минуту. — Щадилов… Слышали?

— Щадилов… Откуда это?

— Да вы его знаете. Второй секретарь из Борска.

Ничего особо хорошего Анна о Щадилове не слышала, но и возразить ничего не могла.

— Маленечко зазнался у себя в Борске, напортачил с мясом, вот и решили к вам, — объяснил Косяченко.

— А зачем к нам, если напортачил?

— Пусть не зазнается!

— Зачем же…

— Да вы не бойтесь, он крепкий мужик, в случае чего может нажать, при вас в Суроже в самый раз будет…

Она пыталась возразить:

— Если Щадилов, мы у себя получше найдем…

Голос Косяченко посерьезнел:

— А вы не спорьте, Анна Андреевна, обком все взвесил, а убрать никогда не поздно. На конференцию к вам приедет Узюмов, он и захватит Щадилова…

Косяченко испортил Анне настроение. Она плохо знала Щадилова, но уже одно то, что Щадилова посылали в Сурож в наказание за какие-то провинности, мало ее устраивало. Однако Косяченко говорил столь решительно, что она не осмелилась отвергнуть неожиданно свалившуюся как снег на голову кандидатуру.

На следующий день она поделилась новостью с товарищами, но никто не выразил ни особой радости, ни недовольства.

Неожиданно в райкоме появился Костров. Его-то Анна уж никак не ожидала.

— Был в Калачеве, у текстильщиков, — объяснил он. — К вам не собирался, но по дороге решил завернуть…

В Калачеве находилось несколько крупных ткацких фабрик, «по дороге» выглядело очень относительно, Калачево стояло в стороне. Однако появлению Кострова Анна обрадовалась.

Костров поинтересовался:

— Отчет готов?

— Читали на бюро, утвердили.

Анна подала Кострову папку с отчетом.

Костров небрежно перелистал несколько страниц.

— Не боитесь?

— Боюсь, — призналась Анна. — Все в порядке, и боюсь.

Костров снисходительно усмехнулся:

— Привыкнете.

Он прошелся вдоль кабинета быстрым своим пружинящим шагом и остановился у окна.

— Ну, а как со вторым секретарем? Устраивает вас Щадилов?

Он, конечно, знал уже о звонке Косяченко. Кострову Анна и подавно не собиралась возражать. Почему-то она чувствовала себя в присутствии Кострова девчонкой. Давно уже и не считала себя, и не была девчонкой, но в присутствии Кострова почему-то терялась — настолько для нее велик был его авторитет. Но и лгать не хотелось. Конечно, она не могла не считаться с мнением обкома, она подчинится любому решению, но пусть все-таки знают, что она подчиняется, но не принимает это решение душой.

— Нет, — произнесла она почти что с отчаянием. — Не устраивает он меня, Петр Кузьмич!

Кострову нравилась прямота этой женщины.

— Вы не стесняйтесь, — поощрил он Анну. — Говорите прямо, как думаете. Я для того и заехал, чтобы вы могли высказаться начистоту.

— На что нам Щадилов? — сказала Анна. — В Борске недотянул, а у нас справится? Петр Кузьмич! Я бы партработников, у которых слаб авторитет, не задерживала на партийной работе. Пошлите Щадилова по специальности, а если не знает ничего, пусть поучится.

Костров опять усмехнулся.

— То-то и беда, не дотянул, а перетянул, администрировать любит. Вот мы и надумали его сюда. Вы женщина, характер у вас помягче, Щадилов поможет в случае, если придется нажать…

Анна бросила на Кострова недовольный взгляд.

— А я, думаете, не нажму?

Глаза Кострова смеялись.

— Нажмете?

— Нажму.

— Работать, конечно, вам… — Костров задумался. — А если не Щадилов, кого тогда?

Анна осмелела.

— А вы позвольте нам самим выбрать.

— А кого?

Анна назвала:

— Ксенофонтов.

Костров пытливо смотрел на Анну, он не припоминал, о ком это говорит Гончарова.

— Ксенофонтов?

— Из Сурожской РТС, — пояснила Анна. — Механик и секретарь партийной организации.

— Фамилию будто слышал, а не припоминаю, — Костров прищурился. — Чем он знаменит, этот ваш Ксенофонтов?

— Честностью, — ответила Анна. — Честностью, прямотой.

— Серьезные качества. А вы давно его знаете?

— Пятнадцать лет. Я жила у Ксенофонтовых на квартире, когда приехала в Сурож. Он еще мальчик был.

— А недостатки?

— Резок. Упрям. Нетерпелив…

Костров понимающе кивнул.

— Вызовите-ка сюда вашего Ксенофонтова.

— А может быть, к нему проехать? — предложила Анна.

— И то ладно, — согласился Костров. — Посмотрю кстати РТС.

Анна пошла вместе с Костровым к выходу.

— А вы не ходите, — остановил он ее. — Я один, не надо мне представлять Ксенофонтова.

Анна с нетерпением ждала возвращения Кострова. Он отсутствовал около часа. Вернулся серьезный, насупленный. По-хозяйски сел у стола. Молчал. Анна не могла определить, с каким решением он вернулся. Что он высмотрел в мастерских? Она не выдержала.

— Ну как, Петр Кузьмич?

— Дайте-ка его учетную карточку…

Просмотрел карточку.

Спросил:

— Почему предлагаете его в секретари?

— Его весь город знает. Я агроном. А он механик. Полезно и для сельского хозяйства и для промышленности. И уж очень с аппетитом работает.

Костров опять вскинул на Анну глаза.

Переспросил:

— С аппетитом?

Потом поморщился.

— Не понравилась мне РТС. Тесно, станки старые. Надо расширяться…

— Ксенофонтов не раз выступал с этим вопросом. А в райком попадет — нажмет…

Костров еще раз усмехнулся и вдруг согласился:

— Ну что ж, у меня нет возражений. Сегодня сделайте представление, а завтра рассмотрим на бюро…

Он поднялся.

— Как будто не ошиблись. А как сама? Уверены в себе?

Анна смежила веки, покачала головой:

— О себе тоже хотела поговорить.

Костров испытующе взглянул на Анну:

— Колеблетесь?

— Нет. Но боюсь упреков.

Костров разглядывал Анну.

— В чем?

Анна потупилась.

— Вы знаете, Петр Кузьмич… Я уже решила. Не выберут, выгоню мужа. Пьет. Ужасно пьет. Хотела развестись, не позволили. Говорят, перевоспитывай. Других за такие поступки я исключаю из партии. А своего… ни исключить, ни перевоспитать. Любой делегат может сказать: с других требуешь, а у себя…

Все это вырвалось у нее как-то внезапно, она и не собиралась говорить об этом с Костровым. Но она действительно часто думала, не уйти ли ей и вправду с партийной работы. Алексей ее срамит, лежит у нее на совести нестерпимым грузом.

Она безвольно опустилась на стул.

— Как быть, Петр Кузьмич?

— Не распускаться!

Он выкрикнул это резко, отрывисто, даже зло. Взял за плечо, грубо, бесцеремонно, — Анна никогда не подумала бы, что у Кострова такие жесткие, такие беспощадные пальцы, — взял за плечо, поднял, поставил перед собой.

— Что вы нюните? — отрывисто спросил он. — У вас пьяница, у другого жена мещанка, у третьего сын не задался… Так из-за этого изменять себе? Воспитывайте! А не поддается. — судите. Но не опускайте рук. Не опускайте, понятно? Теперь нечего отступать…

Этот крик задел Анну за живое.

— Я не отступаю, — проговорила она, сдавленным голосом. — От работы не отказываюсь. Я никакой работы не боюсь. Пойду всюду, куда пошлет партия. Но ведь я возглавляю райком. Могут упрекнуть. Я на сессию, а его в милицейской машине везут. Стыдно. Пошлите дояркой, свинаркой. На любую стройку. Вы увидите…

— А кто вас упрекает? — резко оборвал Костров. — Свинаркой… — саркастически повторил он. — А нам надо, чтобы вы были первым секретарем.

Загрузка...