История скрипичного искусства в трех выпусках - выпуск 1

Ранний расцвет итальянского скрипичного искусства имел свои общественные, культурные причины, коренящиеся в социально-экономическом развитии страны. В силу особых исторических условий в Италии раньше, чем в других странах Европы, феодальные отношения вытеснялись буржуазными, в ту эпоху более прогрессивными. В стране, которую Ф. Энгельс назвал «первой капиталистической нацией», наиболее рано начали оформляться национальные черты культуры и искусства.

Ренессанс активно расцвел именно на итальянской почве. Он привел к появлению гениальных творений итальянских писателей, художников, архитекторов. Италия дала миру и первую оперу, развитое скрипичное искусство, появление новых прогрессивных музыкальных жанров, исключительные достижения скрипичных мастеров, создавших непревзойденные классические образцы смычковых инструментов (Амати, Страдивари, Гварнери).

Изменение исторической обстановки, социальных и культурных потребностей, спонтанные процессы развития музыкального искусства, эстетики — все это способствовало смене стилей, жанров и форм музыкального творчества и исполнительского искусства, приводило порой к пестрой картине сосуществования различных стилей на общем пути продвижения искусства от Ренессанса к барокко, а затем к предклассицистскому и раннему классицистскому стилям XVIII века.

В развитии итальянской музыкальной культуры значительную роль сыграло скрипичное искусство. Нельзя недооценить ведущую роль итальянских музыкантов в раннем расцвете скрипичного творчества как одного из передовых явлений европейской музыки. Об этом убедительно говорят достижения итальянских скрипачей и композиторов XVII—XVIII веков, возглавивших итальянскую скрипичную школу,— Арканджело Корелли, Антонио Вивальди и Джузеппе Тартини, творчество которых сохранило большое художественное значение.

В XVI—XVII веках в Италии сложились крупнейшие музыкальные центры — Венеция, Болонья, Рим, Мантуя, Неаполь. Здесь проходили празднества и карнавалы, давались представления и концерты, было широко развито музицирование и в домах знати, и в особых привилегированных художественных кружках — «академиях», объединявших художественную интеллигенцию.

В XVII веке рамки музыкальной жизни расширились, появились новые открытые демократические формы, такие, как публичные концерты светской музыки в церкви по воскресеньям после мессы. Да и в саму церковную музыку все более широко проникали влияния светской инструментальной музыки. Части хоровой музыки предварялись инструментальными вступлениями, перемежались связками. В городах получил значительную популярность новый клавишный инструмент — клавесин (чембало), ставший полноправным участником ансамбля со скрипками.

Одним из первых известных нам профессиональных итальянских скрипачей был Джованни Баттиста Джакомелли (прозванный «Джамбаттистом-скрипачом»). Он работал в Бреши (родился там же в середине XVI века). Игра Джакомелли славилась мягкостью и широтой тона, масштабностью. Известно, что он принимал участие в исполнении Интермедии Кристофано Мальвецци во Флоренции в 1589 году. История сохранила имена и некоторых других видных итальянских скрипачей, к примеру, Дж. Б. Кавоссы, Э. Гаибары. В 80—90-е годы XIV века в Мантуе славился скрипач Дж. Б. Джаконетти.

Одна из наиболее ранних скрипичных школ сложилась в Венеции. Это не было случайным. Венеция в XVI веке была единственной в Италии свободной буржуазной республикой, независимой даже от папского двора. Светская музыка, в особенности инструментальная, связанная с карнавалами, празднествами, открытой уличной жизнью богатейшего торгового города, а также с оркестрами оперных театров, впервые открывшихся именно здесь, находила наиболее благоприятную обстановку для своего развития.

И сам облик Венеции, направление художественного поиска, пышность дворцов, сочная красочность живописи сказывались на характере инструментальной музыки — стремлении к крупным музыкальным ансамблям, где скрипки соседствовали с медными духовыми инструментами, ярким, броским выразительным средствам, эффектным звучностям. Нельзя не учитывать и того, что в соборе Сан-Марко широко звучала органная, инструментальная музыка, издавна существовал обычай антифонного пения (исполнение двумя разными хорами, разделенными пространством). Эта традиция была перенесена и в органную музыку (в соборе было два органа), и на инструментальную.

Одним из первых композиторов, который в профессиональном ансамбле применил скрипку, был Андреа Габриели (1510-20 — ок. 1586). Он родился и умер в Венеции, обучался у одного из основоположников венецианской музыкальной школы Андриана Вилларта (1480-90—1562), возглавлявшего капеллу Сан-Марко, и вскоре стал там хористом (1536). В этом соборе нередко звучала скрипка вместе с органом и медными инструментами.

Работа в герцогской капелле в Мюнхене (1562—1566), которой Руководил Орландо Лассо, многое дала Габриели, особенно в сфере инструментальной музыки, более распространенной в ту пору в нидерландской школе, выдающимся представителем которой был О. Лассо. Затем Габриели возвращается в Венецию и становится вторым, затем первым органистом в соборе Сан-Марко, нередко выступая там с К. Мерулой в концертах для двух органов.

А. Габриели созданы в основном хоровые сочинения с включением инструментов, в том числе и скрипки. После его смерти изданы «Сонаты для пяти инструментов», а также «Концерты Андреа и Джованни Габриели» (1587), содержание 39 мотетов и 26 мадригалов, в которых использована скрипка. Им созданы и инструментальные канцоны, ричеркары. Его учениками были — племянник Джованни Габриели и немецкий композитор Ханс Лео Хаслер.

Джованни Габриели (1553/6—1612/13) родился также в Венеции. Как и дядя, работал в Мюнхене (1575—1579), затем стал органистом в соборе Сан-Марко (после смерти Андреа — первым органистом). В творчестве Джованни Габриели представлен наиболее широкий спектр инструментальных жанров его времени.

Основным у него стал крупный вокально-инструментальный состав ансамбля (в его «Священных симфониях» — до 17 инструментальных партий), нередко предназначавшийся для игры на открытом воздухе, во время различных праздников. Скрипки в сочетании с медными духовыми инструментами составляли ярчайший контраст певучести, вокальной выразительности и мощных, тяжелых тембров труб и корнетов.

Театрализованность выражалась и в броском тематизме, связанном с фанфарностью, маршевой жанровостью, с диалогической перекличкой «хоров» инструментов. При этом композитор нередко обострял тембровый контраст двух хоров: две скрипки солировали в сопровождении бас-тромбонов, а дискант (корнет) звучал в сочетании с более высокими медными духовыми инструментами (теноровыми тромбонами).

Это проявление пышности, театральности, концертности было созвучно музыкальным вкусам и традициям Венеции, что находило выражение и в яркости колорита, живописном богатстве картин выдающихся венецианских художников — Тициана, Веронезе. Можно, видимо, говорить об определенном декоративно-фресковом характере многих инструментальных сочинений Дж. Габриели (что было свойственно художественным тенденциям перехода от Возрождения к пышному барокко) и о раннем формировании в его инструментальном творчестве крупных «звуковых масс», прокладывающих пути к будущему concerto grosso.

У Дж. Габриели многие прежние формы меняют свою сущность, попадая в инструментальный состав. Ричеркар приобретает ариозный характер, полифоническая канцона трактуется в гомофонном плане, что подводит ее вплотную к формированию трио-сонатности. Даже духовно-полифонические жанры испытывают вторжение яркой инструментальности — пышных интрад-призывов, близких театральным вступлениям, ярких инструментальных переходов. В сопровождение включаются разнообразные инструменты, не только скрипки, но и лютни, басовые виолы, флейты, корнеты, тромбоны, треугольник, барабаны, что позволяло находить оригинальные тембровые сочетания.

У Дж. Габриели, пожалуй, впервые конкретизируются некоторые выразительные приемы воплощения аффектированных состояний человека, что было связано, в частности, с эстетикой того времени, учением капельмейстера собора Сан-Марко Дж. Царлино о подражательном характере музыки, которая должна воздействовать на душу человека и пробуждать определенные чувства. При этом музыка, по его мнению, должна опираться на слово. Он узаконивает мажор и минор, что знаменовало победу нового гармонического мышления.

Именно в передаче аффектированного смысла слова средствами музыки Царлино видел путь развития музыкального искусства. Он писал: «...пусть каждый стремится по мере возможности сопровождать так каждое слово, чтобы там, где оно содержит резкость, суровость, жестокость, горечь и тому подобные вещи, и гармония была бы соответственная, то есть более суровая и жесткая, однако не оскорбляя при этом слуха. Точно так же, когда какое-нибудь слово выражает жалобу, боль, горе, вздохи, слезы и т. п., пусть и гармония будет полна печали» (31, 496).

Однако как музыкант Царлино шел в поисках выразительных формул не только от слова, но и от самой музыки, рассматривая роль оживленных и спокойных ритмов, расположение терции от основной ступени вверх, что дает резкую разницу в выразительности: «Некоторые кантилены оживленны и полны веселья, другие же, наоборот, печальны либо исполнены томленья» — последние связаны с минором, в котором, по мнению Царлино, «звучит нечто печальное и томное, что делает всю кантилену нежной» (31, 497).

Эти положения Царлино получили преломление у Дж. Габриели не только в усилении тяготения к новой мажорно-минорной системе и преодолению модальности, но и в обострении эмоциональной контрастности музыки. В его творчестве появляются и ранние риторические «фигуры» — например, для выражения страха, ужаса, оцепенения он применяет прерывистое течение музыки, намеренные паузы. У Габриели нередко встречается фигура «мысль», используемая традиционно при упоминании имени бога, — введение контрастного, неожиданного гомофонного эпизода на этих словах (или в связи с этим в чисто инструментальной музыке) в полифоническом целом. Это заметно в его «Духовных концертах».

Стремление Дж. Габриели к передаче сильных аффектов, риторическим фигурам найдет продолжение в творчестве К. Монтеверди. На немецкой почве музыкальная риторика расцветет во многом благодаря творчеству ученика Габриели Г. Шютца.

У Дж. Габриели — одного из первых — складывается специфическая инструментальная канцона-соната, предтеча старинной трио-сонаты. Основными ее чертами становятся: активизация проведения принципа сквозного развития музыкальной формы, которая ранее была связана с развертыванием текста, достижение единства пассажной фактуры, проходящей через все сочинение, концентрированность тематизма во всех частях формы. При этом нормы голосоведения и начальный тематизм во многом еще остаются связанными с полифонической вокальной канцоной, трактуемой, правда, уже с позиций гомофонии.

В «Священных симфониях» (1597), наряду с 42 мотетами и мессой, помещены 12 восьмиголосных канцон и 3 инструментальные сонаты. Одна из них, двуххорная, носит своеобразное название «Sonata pian е forte». Оно поясняет свойственные сонате динамические контрасты, определяющиеся разделением составов. Первый состав — «хор» трех тромбонов — возглавляет корнет, а второй — тоже три тромбона — возглавляет скрипка. Piano исполнялось половиной ансамбля, a forte — всем составом, что найдет позднее развитие в сопоставлении solo и tutti в concerto grosso.

В этой сонате партия скрипки (Violino) нотируется в альтовом ключе, а используемый диапазон достигает d малой октавы, что соответствует современному альту. Это подтверждает предположение о том, что на раннем этапе под названием Violini подразумевались инструменты скрипичного типа (скрипка и альт) в противоположность виолам. Так, Л. Дзаккони в своем труде «Pzattica di musica» (Венеция, 1592) для скрипок (Violini) указывает два строя — g d¹ а¹ е² (для скрипки) и с g d¹ а¹ (для альта).

В дальнейшем Дж. Габриели созданы «Канцоны для игры» (1608, 8 канцон), «Канцоны и сонаты» (1615). Здесь 15 канцон и 5 сонат уже дифференцированы по жанрам — большей концертностью отличаются сонаты, в них преобладает гомофонность, контрастность разделов. Состав ансамбля — типично венецианский: 2 скрипки, 2 корнета, теноровый и басовый тромбоны. Характерно уже выделение верхнего голоса при общем хоральном еще складе, имитационность как средство развития. Скрипичные партии активизируются в концертном плане к концу, что связано с каденцированием.

Традиции венецианской школы продолжал и развивал отлично владевший скрипкой Клаудио Монтеверди (1567—1643) — выдающийся оперный композитор. Он родился в Кремоне, обучался у композитора и виолиста А. Индженьери игре на альте и сочинению. Работал хористом в соборе Сан-Петронио. Первыми его сочинениями были трехчастные мотеты (1582).

Затем Монтеверди некоторое время работает скрипачом в Милане, а в конце 1590 года поступает на службу скрипачом и певцом-мадригалистом в капеллу герцога Гонзага в Мантуе. Сопровождая герцога, он посещает Венгрию (1595), Фландрию (1599), где встречается с Рубенсом. С 1612 года до конца жизни Монтеверди руководит капеллой собора Сан-Марко в Венеции.

Основное значение Монтеверди в развитии скрипичного искусства заключается в существенном расширении трактовки выразительной сферы скрипки, что было связано со стремлением композитора к драматизации музыкального искусства. Технико-выразительные новации, вводившиеся Монтеверди в скрипичные партии, непосредственно выражали его эстетические и исполнительские принципы. Они оказали заметное воздействие на последующий путь развития скрипичного искусства.

Сам характер специфического применения скрипки подтверждает, что Монтеверди был незаурядным скрипачом и хорошо знал природу инструмента. Он оставил довольно мало чисто инструментальных сочинений (одно из них — величественная Интрада в сборнике «Музыкальные шутки» 1607 года), однако партии скрипок в его операх и ансамблях носят во многом новаторский для своего времени характер.

Его новые приемы письма «взволнованного стиля» (concitato), к которому он стремился, не могли быть поняты и приняты, как он сам писал, приверженцами «старой манеры». Эти приемы во многом были связаны с развитием и конкретизацией фигур музыкальной риторики, но риторики уже гораздо более обобщенной и глубокой, менее жестко связанной, как это традиционно делалось, с нормативами ораторской риторики. Не случайно сам Монтеверди писал, что он «больше почерпнул полезных для искусства знаний у философов, чем из ораторской практики». В особенности ему оказалась близка философская риторика Платона, ведущая к поиску истины в диалоге.

Монтеверди стремился найти специфические, броские выразительные приемы и обороты, в которых он видел путь к обобщению, конкретизации и особой сжатости, сконцентрированности содержательных моментов, позволяющих слушателю непосредственно и достаточно точно угадывать состояния действующих лиц в опере, а также в инструментальной музыке.

Подобные поиски Монтеверди расценивались как «отклонение от правильных норм», как своеволие, дерзость. Не случайно разгорелась по этому поводу полемика между композитором и знаменитым болонским теоретиком Дж. М. Артузи.

У Монтеверди многие риторические фигуры рождались из связи музыки со словом, как и у Дж. Габриели. Но, в отличие от него, Монтеверди пытался адекватно отразить интонационно и мелодически смысловые оттенки основных аффектов и движений человека, то есть создать особый драматургический музыкальный «словарь», что было связано с теорией подражания как сущности искусства, идущей еще от Аристотеля.

Монтеверди, естественно, еще в чем-то буквально следует умозрительным представлениям, хотя в своей музыкальной практике и уходит от примитивной прямолинейности. Так, он писал о правилах исполнения своей оперы «Мнимая сумасшедшая Ликори»: «Подражание в музыке должно опираться на слова, а не на смысл фразы. Когда Ликори заговорит о войне, надо будет подражать войне, если она говорит о мире — подражать миру, поведет речь о смерти — подражать смерти и так далее. И эти перевоплощения надо осуществлять с максимальной быстротой».

Такие тенденции, осуществленные в музыке, приводили к усилению контрастов, введению резких смен выразительных средств, поиску новых, более эффектных. А это было возможно сделать главным образом в верхних голосах, скрипичных партиях, на которые у Монтеверди падает гораздо большая нагрузка, чем у его предшественников.

Часть выразительных формул Монтеверди (пиццикато, как подражание стуку оружия, тремоло — для передачи взволнованной речи, угасание звука, нюанс forte-piano как средство, подчеркивающее момент неожиданности) приведены в предыдущей главе. Укажем еще на некоторые. Так, композитор выписывает ритмизованное тремоло шестнадцатыми нотами, долженствующее выражать «воинственные страсти».

В знаменитой «Жалобе Ариадны» Монтеверди находит удивительно емкие и художественно значимые интонации для выражения этого состояния, в частности ниспадающие интонации, задержания, которые потом станут типичными для жанра lamento. Пожалуй, впервые Монтеверди применяет и тембровую драматургию, дифференцируя тембры инструментов (а он применял в операх практически все существующие музыкальные инструменты) в соответствии с характеристиками персонажей.

Творчество Монтеверди, как оперное, так и инструментальное (в 1619 году им был выпущен сборник инструментальных симфоний и концертов), повлияло на складывание традиций венецианской скрипичной школы, в частности на творчество Дж. Легренци. В то же время его многолетняя деятельность в Мантуе в качестве первого скрипача и капельмейстера капеллы позволяет считать его в чем-то и основателем мантуанской скрипичной школы.

Если Монтеверди уделял чисто инструментальной музыке сравнительно мало внимания, то в творчестве Джованни Легренци (1626—1690) наряду с операми широко представлены и различные жанры музыки инструментальной, скрипичной. Легренци родился в местечке Клузоне вблизи Бергамо, был учеником Б. Паллавичино. Затем работал в Бергамо органистом, руководил капеллой феррарского двора и местной музыкальной академией. С 1664 года он в Венеции, сочиняет оперы. С 1672 года Легренци становится преподавателем и директором венецианской консерватории (приюта для девушек при соборах, монастырях) «dei Mendicanti», а с 1685 — дирижером собора Сан-Марко, где он организовал большой оркестр, состоящий из 34 человек. Его учениками были А. Лотти, А. Кальдара, А. Вивальди.

Наряду с двадцатью операми, ораториями, полифонической церковной инструментальной и вокальной музыкой, Легренци создал многочисленные инструментальные сочинения для небольших составов, в которых ведущую роль играла скрипка. Именно в его творчестве отчетливо складывается коренящийся в народных истоках и сложившихся демократических формах музицирования струнный профессиональный ансамбль — две скрипки и бас. Безусловно, свободная, светская обстановка Венеции с ее оперой, карнавалами во многом способствовала развитию подобной формы, как и раскрытию виртуозных возможностей скрипки, что связано как с творчеством Легренци, так и с М. Нери и Б. Марини.

В 1655 году появляются его «Сонаты для двух-трех голосов» ор. 2, а в следующем — «Церковные и камерные сонаты для трех голосов» (ор. 4). Уже в этом опусе проявляются характерные черты скрипичного творчества Легренци: стремление к обобщению цикла, связанное с нахождением индивидуализированного тематизма, хотя он еще и остается в рамках контрастно-составного цикла. Эта индивидуализация находит отражение в движении основных тем быстрых частей по ступеням трезвучия, включении фанфарности, повторности интонаций.

Фанфарность интонаций можно объяснить и трансформацией типичных оборотов корнетов и тромбонов, в ансамбле с которыми выступала скрипка, и влияниями героических оперных партий, представленных в операх Легренци.

Особенности стиля Легренци как композитора оперного отчетливо проявляются во вторых частях сонат. Так, в медленных частях сонат порой воспроизводится типичное строение оперной сцены, где солирующий голос сопоставляется с репликами хора. Часть у Легренци нередко начинается коротким, звучным аккордовым вступлением: как бы открывается занавес и оркестр призывает к вниманию, что подчеркивается фанфарами.

Затем на мерном басовом сопровождении вступает скрипка с мелодией, носящей драматически-речитативный характер (даже встречается авторская ремарка — quasi recitativo), как бы сольная женская ария типа жалобы (lamento). Заключает часть, как правило, аккордово-хоральный эпизод, своеобразный комментарий хора.

Финалы сонат обычно моторны, построены на танцевальных темах в полифоническом изложении, в котором они теряют свой жанрово-прикладной характер, получают известное обобщение, чем прокладывается путь к типичному финалу трио-сонаты.

Стремясь к конкретизации восприятия чисто инструментальных сочинений, Легренци довольно часто прибегает к программным названиям. У него можно найти, например, такие заголовки: «La Brembata», «La secca Soarda», «La Rossetta», «La Bona cossa». (Разбор его сонаты «La Cornara» находится в предыдущей главе) Во многом это связано с оперными влияниями — вставными характерными изобразительными эпизодами, отчасти с попыткой инструментальными средствами нарисовать тот или иной «портрет», что найдет дальнейшее развитие в итальянской скрипичной музыке, в частности у Вивальди.

Большинство сонат у Легренци — «церковные». Роль баса исполняет клавесин (с поддержкой смычкового баса) либо орган. Структура цикла построена по контрастному сопоставлению быстрых и медленных частей, тяготеет к четырехчастности. После смерти Легренци были изданы его сюиты «Балеты и куранты для пяти инструментов» (1691), которые являются скорее сборниками танцев. Несколько особняком стоит его соната «La Cetra» op. 10 (11) (1673), где имитируется игра на цитре, применяются характерные для нее выразительные средства (в частности, pizzicato), традиционные формы сопровождения.

К венецианской школе можно отнести и последователя, а возможно, и ученика Монтеверди Джованни Баттиста Фонтану (2-я половина XVI века — 1630). Он родился в г. Бреша, работал в Венеции, Риме, Падуе. Это был скрипач-виртуоз, публичные концерты которого (он был одним из тех, кто впервые стал давать открытые концерты) пользовались большим успехом.

Созданные им «Шесть сонат для скрипки и баса» — один из ранних образцов этого рода. Они представляют собой многочастные канцоны, но благодаря выделенной сольной партии, пожалуй, впервые в них столь ярко выражен чисто скрипичный стиль.

Фонтана, видимо, обладал незаурядной техникой. В быстрых частях сонат встречаются довольно сложные последовательности в тридцатьвторых нотах, скачки на большие интервалы (вплоть до децимы), переброски смычка через струны, трели, разнообразные штриховые комбинации. Сонаты Фонтаны во многом повлияли на становление жанра трио-сонаты и сольной сонаты, сказались они и на творчестве его ученика Б. Марини.

Все сочинения Фонтаны были изданы лишь через одиннадцать лет после его смерти. Интерес представляют также его Двенадцать сонат для одной-трех скрипок и ансамбля, включающего гитару, виолончель и другие инструменты. Они написаны более в духе времени и не так опережают развитие скрипичного искусства, как сонаты с басом.

Особенно значительным в докореллиевский период были достижения Бяджо Марини (1597—1665). Он начал учиться в родном городе Бреша, по-видимому, под руководством Дж. Б. Фонтаны. В дальнейшем Марини находился некоторое время в Мантуе, где брал уроки у К. Монтеверди. В 1615 году Марини занял в Венеции место скрипача в руководимой Монтеверди капелле Сан-Марко, продолжая на протяжении еще трех лет обучаться у него. Свое уважение к учителю он выразил в написанном им в 1617 году произведении «Baletto Allemano» (для двух скрипок и баса), которое он озаглавил «Il Monteverdi».

В 1620 году Марини предлагают место дирижера капеллы собора Сан-Ефимии в родном городе, где он становится также членом «академии» «Degli Eranti». Уже в следующем году он переезжает в Парму, где становится придворным музыкантом. Видимо, к тому времени он уже прославился и как скрипач, и как композитор. Вместе со двором он выезжал в другие страны, посетил Брюссель, некоторое время работал в Дюссельдорфе.

В Германии он воспринял некоторые традиции немецких народных скрипачей (шпильманов), в частности, многоголосное использование инструмента и импровизационно-виртуозное искусство. Видимо, было и обратное влияние искусства Марини на немецких скрипачей.

Вернувшись в Италию в 1649 (по другим сведениям — в 1645) году, Марини становится руководителем капеллы собора «Santa Maria del la Scala» в Милане, затем работает капельмейстером Академии della Morte в Ферраре (1652—54), кафедральной капеллы в Виченце. С 1656 года до смерти он живет в Венеции, создает и публикует свои сочинения.

Б. Марини славился как яркий, своеобразный скрипач. Современники отмечали выразительность и техническое мастерство, присущие его игре. Яркое исполнительское начало проявилось уже в его первом опусе «Музыкальные настроения» («Affetti musicali»), появившемся в Венеции в 1617 году, предназначенном еще, по традициям того времени, «для скрипки или корнета». По жанру сочинения этого опуса — ранние скрипичные «сонаты» (канцоны) с басом, некоторые канцоны носят программные названия: «La Orlandina», «La Gardana». Сам Марини в подзаголовке указывает, что это сборник «старинных жанров и новых».

В последующих произведениях Марини отказывается от двойного обозначения инструментов и ярко раскрывает специфические технико-выразительные возможности скрипки. Так, уже во втором опусе (1618) «Мадригалы и симфонии» для 1—5 инструментов впервые в скрипичной литературе в некоторых сочинениях указываются специальные места для импровизации. Марини помечает их ремаркой «affetti».

Примером раннего специфически скрипичного сочинения может служить его «Романеска» из ор. 3 «Арии, Мадригалы и Куранты для 1, 2-х и 3-х инструментов» (1620). Эта пьеса, созданная для скрипки с басом, имеет многосоставную форму. По жанру она близка к сюите — за основной частью (тема с тремя вариациями) следует пара танцев (гальярда и куранта), составляющая выразительный контраст.

Связывает эти части интонационно однородный, хотя и несколько метрически модифицированный бас. Контраст возникает и между кантиленой и фигурационностью, сложными техническими моторными местами, использующими пунктирный штрих, трели, переброски смычка через струны, характерные фигурации восьмыми (так называемый «ломбардский ритм»). Верхняя граница скрипичного диапазона достигает с³.

Поиски выразительного скрипичного стиля, параллельно с исканиями в области формы сонаты, продолжаются и в последующих сочинениях. Важен в этом отношении ор. 8 (1626), где имеется интересное в колористическом и конструктивном отношении «Каприччио для двух скрипок, звучащих как четыре партии». В нем Две скрипки, играющие двойными нотами, создают эффект квартета.

В «Сонате для изобретательной скрипки» Марини оригинально использует прием исполнения двойных нот. Он дает скрипачу паузу в семь тактов для перестройки струны Ми на терцию вниз в До, что создает новую возможность исполнения двойных нот, так как при этом терции играются постановкой одного пальца на две струны сразу. Это — один из ранних примеров применения скордатуры.

В каприччио из этой же сонаты он предлагает сложнейший прием исполнения аккордов на трех нижних струнах, да еще в медленном темпе (он помечает: «в манере лиры» — имеется в виду смычковая лира — lira da braccio). Так как старинным смычком это было сделать весьма затруднительно, он советует придвинуть басовую струну на подставке ближе к струне Ре, что значительно облегчает игру аккордов. В этом опусе Марини в наибольшей степени из всех своих сочинений использовал гриф скрипки (до е³).

По возвращении в Италию многоголосные и виртуозные моменты, новые выразительные средства в сочинениях Марини больше не развиваются. Внимание композитора направлено на углубление характерности языка музыки, связанной с кантиленностью, жанровостью, полифоническими моментами разработки и изложения материала.

Наиболее зрелыми являются его «Камерные и церковные сонаты» ор. 22 (1655), в которых четко дифференцируются типичные черты стиля двух родов музыки. Церковные сонаты написаны в более строгом полифоническом стиле, особенно быстрые части, камерные — используют танцы — куранта, сарабанда, гальярда и т. п. Интересно, что в этом опусе Марини предусматривает возможность исполнения баса continuo на испанской гитаре, что свидетельствует о более широкой сфере использования этих сонат, в том числе и в быту.

В поздних сонатах Марини идет поиск нового тематизма, в частности кантиленного, основанного на мелодиях большого дыхания, преобразуются танцевально-ритмические формулы, которые, приобретая более обобщенный характер, вместе с тем кристаллизуются в типические структуры, направленные на передачу образов стремительности, движения, праздничности, оживленности. Марини продолжает и линию, идущую от его первого опуса, — нахождение способов наиболее впечатляющей, острой передачи музыкальными средствами аффектов.

В области формы Марини еще не везде преодолевает многосоставность полифонической канцоны, следуя близкому к сюите принципу нанизывания, последовательного экспонирования разнородного материала. Однако в своих «концертах» и «симфониях» для нескольких голосов с ансамблем он предпринимает попытки дифференцирования частей, наделения их характеристичностью.

Б. Марини сыграл заметную роль в итальянском скрипичном искусстве и как отличный скрипач, обладавший выразительным, певучим звуком, незаурядной для своего времени виртуозностью, и как самобытный композитор, перу которого принадлежит 25 опусов сочинений различных жанров, преимущественно инструментальных, где скрипка играет главенствующую роль. Его скрипичные сочинения сыграли важную роль в становлении жанра трио-сонаты, формировании выразительной скрипичной техники, разработке тембровой стороны игры на раннем этапе развития скрипичного искусства.

Кроме венецианской школы, определенную роль в развитии скрипичного искусства сыграла мантуанская школа. К ней можно отнести талантливых скрипачей и композиторов С. Росси, Д. Кас-телло, К. Фарину.

Саломоне Росси (ок. 1570—1630) служил в мантуанской капелле с 1587 по 1628 год скрипачом и ансамблистом. Здесь он встречался и сотрудничал с Монтеверди, совместно с ним создал балетную музыку к представлению «Маддалена» (изд. 1617).

С. Росси — автор ранних скрипичных произведений. Уже в начале века в «Симфониях и гальярдах для 3—5 голосов» (1607—1608) для двух виол или корнетов с гитарой и другими инструментами он дифференцирует партии, выделяет солирующие голоса. Под названием «виола» он имеет в виду скрипичные инструменты, так как диапазон доходит здесь до е³, что свидетельствует о третьей (четвертой) позиции скрипичного грифа.

В четвертом сборнике «Сонат, симфоний, гальярд» и других танцевальных пьес (1623) Росси уточняет название инструментов, указывая на применение двух солирующих скрипок. Здесь он широко использует вариационную технику. Существен его вклад в становление трио-сонаты. Пожалуй, впервые он выделяет два верхних голоса и basso continuo как противостоящий им.

Мантуанскую школу XVII века представляет также известный скрипач, концертмейстер оркестра Монтеверди в Мантуе, а затем и в Венеции Дарио Кастелло, автор смелых для своего времени «Концертных сонат» (1621) с весьма развитыми, «концертирующими» партиями скрипок.

В Мантуе родился известный скрипач-виртуоз Карло Фарина (ок. 1600 — ок. 1640). Сведений о его жизни осталось немного. Наиболее полно освещенной оказалась его деятельность в Германии, где он служил с 1625 по 1629 год (возможно, и позднее) концертмейстером Дрезденской капеллы под управлением Г. Шютца. Сюда он приехал по приглашению самого Шютца (возможно, они познакомились в Италии). В письмах он называет Шютца своим учителем. Однако неизвестно, к какому периоду он это относит.

Видимо, мастерство Фарины-скрипача было настолько высоким, что ему доверили такой престижный пост — Дрезденская капелла слыла одной из лучших в Европе. В 1637 году появляется упоминание, что Фарина служит в городском оркестре Данцига.

К. Фарине принадлежат пять сборников различных произведений для 2 — 4-х голосов с басом — сонаты, балеты, танцы, арии и т. п. Все они изданы в Германии в 1616—1628 годах. Эти сборники содержат уже упоминавшиеся в предыдущей главе «Польскую», «Цыганскую» и другие сонаты, использующие фольклорный материал.

Во втором сборнике (1627) наибольший интерес представляет «Экстравагантное каприччио» для четырех инструментов, где широко используются звукоподражательные приемы игры, требующие от солирующего скрипача значительного технического мастерства даже по современным критериям. В этой программной пьесе ярко отразилось влияние итальянского и немецкого народного исполнительства, юмористической музыки городского быта.

В двенадцати коротких номерах К. Фарина применяет приемы, способствующие воспроизведению звуков пифферино (итальянская народная флейта), смычковой лиры, гитары, волынки, инструментов военного оркестра, а также имитируется кудахтанье курицы, кукареканье петуха, кошачье мяуканье, лай собаки. Подобные звукоподражательные задачи требуют, по указанию автора, использования таких приемов, как тремоло, pizzicato, portamento, глиссандо, игры у подставки (sul ponticello), игры древком смычка (col legno) и даже попеременно смычком перед подставкой и за ней. Диапазон скрипки достигает d³. Широко используются двойные ноты и аккорды.

В комментариях к номерам Фарина подробно разъясняет способы исполнения. Например, «мяуканье кошек исполняется так: где написаны ноты, следует медленно скользить пальцем вниз, а там, где стоят паузы, надо так быстро, как это только возможно, водить смычком перед и за подставкой, будто кошки кусали друг друга и потом убегали».

Фарина употребляет и другие сложные приемы игры, свойственные искусству немецких скрипачей, например, четырехголосные одновременные аккорды в быстром темпе, тремоло, которое он предписывает делать «пульсирующей рукой, в которой лежит смычок» (чтобы имитировать органное тремоло, достигаемое с помощью особого приспособления).

Безусловно, в этом каприччио обнаруживаются выразительные структуры, свойствённые народному уличному театру. Здесь доминирует именно театрализованная, зрелищная сторона исполнительского искусства, а не музыкальная, именно она диктует и выбор образов, и их воплощение. В чем-то эта сторона скрипичного искусства найдет затем продолжение и у Паганини, и у некоторых других скрипачей-романтиков.

Будучи прекрасным исполнителем, Фарина оказал заметное воздействие на искусство немецких скрипачей. В частности, в Дрездене не без его влияния сформировались такие исполнители, как Д. Крамер, И. Фиерданк, И. Шоп. Можно проследить и отдаленные связи искусства Фарины с творчеством немецких скрипачей И. Я. Вальтера, И. П. Вестхофа, а также австрийца X. И. Ф. Бибера.

Одним из крупных итальянских скрипачей-виртуозов был Марко Уччеллини (ок. 1603—1680). Он родился в Фолимпополе, с детства обучался игре на скрипке и пению. В 1641 —1662 годах он руководит герцогской капеллой в Модене и работает концертмейстером в местном соборе. Затем становится придворным композитором в Парме.

Ему принадлежат три сборника сонат, арий, курант и других сочинений для 2—4 инструментов с басом (1639, 1642, 1645). Сонаты там 3—5 частные с тенденциями к монотематическому объединению частей. Более зрелыми являются его «Сонаты или канцоны для скрипки с басом» (1649), где ощущается большее мелодическое дыхание, виртуозная техника, подводящая к сольной сонате.

В более поздние годы он создает «Концертные симфонии для 1—4-х инструментов» (1667), «Симфонии для скрипки и баса или для двух скрипок по желанию» (1669). Он автор и программных произведений — «Свадьбы курицы и кукушки», «Батальной сцены» (ор. 8). Им созданы также две оперы и два балета. Уччеллини широко использует виртуозные возможности инструмента, в том числе его диапазон до шестой позиции, вводит сложные штрихи, в особенности «прыгающие». В целях тембрового разнообразия он использует отдаленные тональности, вводит широко хроматизмы и диссонансы.

В истории итальянского скрипичного искусства докореллиевского периода особую роль сыграло творчество ряда замечательных скрипачей-композиторов, представляющих болонскую скрипичную школу XVII века, в которой сформировалось творчество Арканджело Корелли.

Болонья представляла собой крупный художественный центр Италии. К. Гольдони называл Болонью «Итальянскими Афинами», где сохранялись древние традиции. Болонья слыла «ученым» городом. Здесь был университет — одни из первых в Европе, академическая школа живописи. Рядом находилась Кремона — центр производства скрипок, где в XVII веке работали семейства Амати, Гварнери, А. Страдивари.

В Болонье было распространено серьезное инструментальное, главным образом скрипичное, музицирование, а не опера и уличные празднества, как в Венеции. Важную роль в музыкальной жизни играли «академии» (их на протяжении века было четыре) — общества, объединявшие наиболее значительных композиторов, поэтов, художников, инструменталистов, певцов. Первую такую академию основал композитор Андриано Банкьери в 1615 году («dei Floridi»). Здесь проходили творческие собрания, обсуждения, прослушивания, диспуты на темы искусства, эстетики.

В 1666 году была создана «Академия филармоников», членами которой были Дж. Б. Бассани и А. Корелли. Для вступления в такую академию было необходимо выдержать довольно серьезный экзамен — представить свои сочинения, принять участие в диспуте. В этой академии числился и младший современник Корелли, глава болонской виолончельной школы Доменико Габриели.

Одним из важных центров музыкальной жизни был собор Сан-Петронио. Капелла собора, возглавлявшаяся со второй половины XVII века Маурицио Каццати, затем Дж. Колонной и Дж. А. Перти, была одной из лучших в Италии и могла соперничать с капеллами Сан-Марко в Венеции и Сан-Пьетро в Риме. В капелле играли такие известные скрипачи, как Дж. Б. Витали, Дж. Бенвенути, Л. Бруньоли, Дж. Торелли. По воскресеньям собор становился публичным концертным залом, где исполнялась в основном скрипичная музыка.

Именно в творчестве скрипачей болонской школы можно наблюдать складывание новых выразительных скрипичных средств, формирование наиболее прогрессивных тенденций становления сонатно-концертного цикла как художественной целостности, построенной по своим специфическим законам, учитывающим прежде всего не музыкально-конструктивные, а художественно-эстетические взаимодействия частей, систему их выразительности.

Здесь в наибольшей степени осознается принцип музыкально-драматургического построения цикла, вытекающий из общей концепции целого как концертно-зрелищного сочинения, проводящего слушателей через различные художественно-эмоциональные состояния. Именно эта концепционность, тесно связанная с выразительными возможностями скрипки, и стала основным централизующим принципом старинной сонатности предклассического типа, консолидировавшим ее художественную форму.

Начало болонской скрипичной школе положил Эрколе Гаибара, получивший за свое мастерство прозвище «Скрипач». Его учениками были виртуоз-импровизатор Л. Бруньоли и Дж. Бенвенути — учитель А. Корелли.

Одним из наиболее ранних композиторов и скрипачей, внесшим вклад в процесс органического усвоения виртуозных и кантиленных возможностей скрипки, формирования нового выразительного стиля, был Маурицио Каццати (ок. 1620—1677). Капельмейстер собора Сан-Петронио, он был музыкантом широкого профиля, играл на многих инструментах, в том числе на скрипке, органе, проявил себя интересным, плодовитым композитором.

Он родился в местечке Гуасталло. Первым местом работы стала Мантуя, где он был руководителем капеллы церкви Сан-Андреа. Позже служил в академии делла Морте в Ферраре (до 1651), Бергамо, затем уже в Болонье (1656—1673). Последней должностью, в которой он проработал до смерти, было руководство капеллой Гонзагов снова в Мантуе.

Ранние трио-сонаты Каццати сохраняют во многом еще венецианские традиции — контрастность разделов, обрамление их каденциями. В период работы в Болонье в его творчестве все ярче проступает специфическое скрипичное начало. Он стал первым болонским композитором, опубликовавшим сольные скрипичные сонаты (ор. 55, 1670), покоряющие богатством образов, энергичностью изложения, лиризмом.

Во многом предвосхищают некоторые черты формы concerto grosso его «Концертные пьесы для 2—4-х голосов для скрипки и ripieni» (op. 40, 1666), где отчетливо противопоставляются концертирующая партия и остальной ансамбль. Наиболее выдающимся учеником Каццати стал Дж. Б. Витали.

Джованни Баттиста.Витали (1644[1]—1692) родился в Кремоне, музыке обучался в Болонье. С 1667 по 1672 год он работал альтистом и скрипачом в соборе Сан-Петронио. Затем в Модене занимает место сначала второго, а с 1684 года первого капельмейстера герцогской капеллы.

В Болонье он становится членом основанной в 1633 году академии «dei Filaschici», написав для этого сложное полифоническое произведение по определенному заданию. Участие в обсуждении художественных проблем, музыкальных сочинений многое дало молодому музыканту. Его творческое развитие от первого опуса — «Камерные куранты и балеты для двух скрипок и баса» (1666) до последнего — «Камерные сонаты для трех инструментов» (ор. 14, 1692) — это путь непрерывного художественного совершенствования. Сочинения Витали заметно повлияли на творчество Торелли, Корелли, Пёрселла.

Камерные сонаты и сюиты Витали ранних опусов, по сути дела, являются сборниками танцев, не составляющих художественного целостного цикла. Как указывает сам автор, скрипачи могли исполнять по желанию и отдельные части. Более поздние сочинения этого жанра отражают стремление автора к консолидации формы, к введению старинной двухчастной формы с модуляцией в середине, к контрастным сопоставлениям жанров, метров, фактуры. В последних опусах (ор. 11 — 1684, ор. 12 — 1685, ор. 14) происходит заметный процесс стилизации танцев. В сюиту Витали один из первых вводит французские танцы — бурре и менуэт, стремится к объединению цикла тематическими связями частей.

Основной заслугой Витали является развитие жанра церковной сонаты. Уже в ранних сочинениях — «Сонаты для двух скрипок с басом» (ор. 2, 1667), «Сонаты для 2—5 инструментов» (ор. 5, 1669) он продолжает и развивает концепцию церковной сонаты своего учителя М. Каццати. Контраст частей строится уже не по темповым признакам, а в основном по принципу тематической контрастной выразительности.

Вступление — Largo — хотя уже гомофонно, но в своем тематизме пока еще сохраняет типичные интонации фугированных произведений, как и некоторые приемы полифонического письма, например имитацию на кварту ниже, схожую с «ответом» в фуге. Однако уже здесь появляются интересные гармонические находки, помогающие динамизировать художественное развитие. В образном смысле медленные части кристаллизуют область созерцательной лирики.

Быстрые части — фугированные, с четким, пружинистым ритмом. В финалах преобладает танцевальная ритмика на основе полифонического развертывания. Но жанровые элементы могут включаться Витали уже во все части, что свидетельствует о процессе слияния камерной и церковной сонаты.

В более поздних сонатах нарастает патетичность. Основой тематизма становятся квартовые ходы, фанфарность, используется движение по ступеням трезвучия, вводится пунктирный ритм. Нередки величественные, героически-приподнятые образы, прослеживается связь с декламацией, ораторской речью. В качестве примера можно привести медленный финал из сонаты D-dur op. 13.

Быстрые части индивидуализируются, порой приближаются к фугато, усиливается разработочность, имитационная работа с материалом. В сонаты нередко включаются и танцы — гальярда, жига, особенно в качестве финалов. Жанр здесь трансформирован, усложнен, приобретает черты, связанные с нормами полифонического мышления.

Особое место в творчестве Витали составляет его ор. 13— «Музыкальные изобретения» (1689), содержащий 60 сочинений. Во многом это педагогическое сочинение, своеобразная энциклопедия скрипичной техники конца XVII века, предвосхищающая «Фолию» Корелли. Здесь есть и девять сочинений в «основных инструментальных формах», даны примеры на главные виды контрапункта, приведены примеры полиритмии («Балет» для трех инструментов, где каждая партия написана в различном размере), «энгармонизма» («Балет» для двух струнных инструментов), где одна строчка написана в тональности Ges-dur, а другая — в Fis-dur. Особенно интересна «Пассакалья» как пример цепной модуляции из Es-dur в E-dur — пьеса необычайной для того времени длительности — 261 такт! Все пьесы в этом опусе расположены в порядке возрастающей трудности.

Творчество Витали было этапным для развития скрипичной музыки. Сонатная форма у него приобретает подлинный концертный размах, наполняется ярким образным содержанием. Не случайно его сочинения оказали столь сильное воздействие на современников. Кроме скрипичных, ему принадлежат и вокальные сочинения, оратории. Многие его произведения до сих пор остались в рукописи.

Наиболее известным учеником Витали стал его сын Томазо Антонио Витали (1663—1745), композитор, виртуоз и педагог. Он работал придворным скрипачом в Модене. Им созданы церковные сонаты для двух скрипок и виолончели (ор. 2, 1693); представляет интерес «Концерт из сонат для скрипки, виолончели и чембало», ор. 4. Т. Витали наиболее известен своей Чаконой, которую обработал Ф. Давид. Некоторые исследователи считали это стилизацией, а не оригинальным произведением. Однако рукопись Чаконы находится в Дрезденской библиотеке. На титульном листе фамилия автора обозначена «Виталино» — маленький Витали, это, возможно, говорит о том, что данное сочинение написано Витали в раннем возрасте.

Т. А. Витали был незаурядным педагогом. Им воспитано много учеников, среди которых приобрели известность Е. Ф. Даль Абако, Ж. Б. Санайе, Дж. Н. Лауренти (учившийся также у Торелли).

Углубление мелодической выразительности при сохранении полифонических традиций, стремление к концертности характерно для многих сочинений болонской школы. Эти черты можно обнаружить в сонатах для скрипки и виолончели (1691), сонатах для скрипки с басом Бартоломео Джироламо Лауренти (1644—1726), скрипача базилики Сан-Петронио, члена Академии филармоников, ученика Э. Гаибары.

Элементы скрытой полифонии, концертность заметны в сонатах для скрипки с басом П. дель Антонии (ок. 1648—1720), в частности, в 12 сонатах ор. 4 (1676) и 8 сонатах ор. 5 (1686).

Заметный вклад в развитие скрипичного искусства внес Джованни Баттиста Бассани (ок. 1657—1716). Он родился в Падуе, обучался в Венеции у Ф. Д. Кастровиллари, возможно, и у Дж. Легренци. Работал в Ферраре, в том числе в Академии della Morte (с 1677) и капельмейстером кафедрального собора (с 1688). В знак признания его заслуг он в 1677 году избирается членом Академии филармоников в Болонье, а в 1682—1683 годах возглавляет ее. После Феррары до конца жизни Бассани служит в капелле базилики в Бергамо, преподает.

Им создано 6 опер, мессы, вокальная музыка. Но наиболее известен он своими скрипичными сочинениями. Первый опус — это сюиты «Балеты, куранты, жиги и сарабанды» (1677), по сути дела, камерные сонаты для двух скрипок и баса continuo («с необязательной второй скрипкой»!), содержащие по 4 танца. Ор. 5 — «Симфонии для 2—3-х инструментов» (1683) содержат от 4 до 7 частей, написанных в свободной фугированной форме.

Для сонат Бассани характерно стремление к широким мелодическим построениям, введению диссонансов, эффекта эха, активизация ткани пунктирным ритмом, фигурациями, арпеджио, перебросками смычка через струны и т. п.

Тематизм в сонатах индивидуализируется. Особенно ярко проявляется фанфарность, возможно как продолжение традиции болонских глашатаев, выкрикивавших свои объявления под звуки труб и тромбонов. Полифоническая ткань гомофонизируется, жанровость рассредоточивается. Используются «ясные», звучные скрипичные тональности.

Однако стремление к обобщению еще не приводит у Бассани к концентрированному тематизму, образованию ярких интонаций, развернутому мелодическому движению. Скорее мелодическое начало в медленных частях нередко рассредоточено и возникает не как раскрытие движения во времени, а как бы постепенная консолидация в пространстве, заполнение его звучанием, что создает впечатление статичности, созерцательности музыки.

Порой вся часть изложена ритмически однообразными длительностями. Здесь основную роль играют хроматизмы, неустойчивые гармонии как динамический момент — ожидание разрешения. Характерный пример — третья часть Второй трио-сонаты из ор. 5. Такие медленные части напоминают будущие части концертов Вивальди, где специфической задачей становится именно передача статики («сон» во «Временах года» и в концерте «Ночь»),

Но у Бассани как оперного композитора проникают в медленные части и интонации оперных арий. Особенно тяготеет он к нежным и печальным мелодиям, построенным на нисходящих интонациях и задержаниях, в которых можно проследить и трансформацию жанров сарабанды и пассакальи (к примеру, вторая часть трио-сонаты ор. 5 № 7).

Сонаты Бассани уже во многом близки стилю Корелли, но художественно менее совершенны и новы по языку и концентрированной выразительности. Современник Корелли, он способствовал, как и другие скрипачи и композиторы той эпохи, созданию художественной атмосферы поисков новой скрипичной выразительности, концертно-инструментальной специфики, которые смог синтезировать на новом уровне и завершить Корелли.

Значительная роль в развитии скрипичных жанров, особенно сольного концерта, принадлежит Джузеппе Торелли (1658—1709). Он родился в Вероне, обучался игре на скрипке у Дж. Массароти, затем в Болонье у Э. Гаибары, а по композиции у Дж. А. Перти. В 1684 году принят в Академию филармоников. С 1686 по 1695 год работал виолистом (альтистом) в капелле базилики Сан-Петронио. После турне по Германии два года служил руководителем капеллы маркграфа Бранденбургского в Ансбахе (1697—1699), затем в Вене, где создал ораторию. В 1701 году возвратился вновь в Болонью, в капеллу Сан-Петронио, которой руководил его учитель Перти.

Уже в первых сочинениях — «Камерных балетах для трех инструментов с басом» (op. 1, 1686) и «Камерных концертах для двух скрипок с басом» (ор. 2, 1686) проявляются новые черты, наряду с развитием традиций Дж. Б. Витали — сочетание полифонического и гомофонного стилей, индивидуализация мелодики, выразительная скрипичная фактура.

В следующем опусе (1687) — «Симфониях для 2—4-х инструментов» — вводится свободный порядок частей. Порой подряд идут быстрые части, а медленные выполняют роль связок. Интерес представляет ор. 4 — «Камерные концертино для скрипки и виолончели» (1688), представляющие как бы дуэт, поиски концертирования двух инструментов, которые потом разовьются в группу «кончертино».

Подход к форме concerto grosso и сольному концерту ощущается в «Симфониях и концертах для трех инструментов» (ор. 5, 1692), где Торелли в предисловии советует «умножать» — дублировать все партии для достижения большей звучности. И в следующем опусе (1698) «Музыкальные концерты для 4-х инструментов» он поручает в двух концертах соло одной скрипке, противопоставляя ей остальную группу,— это первое разделение в концерте solo и tutti. У солирующей скрипки здесь широкие фигурационные эпизоды. Включена тут и Пастораль, что найдет продолжение у Корелли. В этих опусах Торелли придерживается уже в целом трехчастной формы концертов.

Concerti grossi op. 8 были изданы после смерти Торелли (1709) Они написаны в трехчастной форме, сходной с итальянской оперной увертюрой (быстро — медленно — быстро). Здесь концертируют и две скрипки, и одна. Яркий контраст solo и tutti достигается и за счет увеличения концертности сольных партий (путь к сольному концерту Вивальди), введения двойных нот, аккордов, многообразных ритмов, секвенций, и за счет контраста фактуры ансамбля и группы кончертино.

Обычно отмечается, что именно Торелли является создателем жанра concerto grosso. Представляется, что это все же не так. Аналогичные сочинения Корелли писались, а частично исполнялись еще до выхода концертов Торелли. Большую роль в формировании жанра сыграло творчество А. Яжембского и А. Страделлы, в частности его увертюры. Менее выявленной оказалась роль Торелли в формировании сольного скрипичного концерта, образцы которого были созданы им до Вивальди.

Не все сочинения Торелли опубликованы. В рукописи осталось около тридцати симфоний (сонат), три concerti grossi, две кантаты, арии.

Как видим, в скрипичных сочинениях болонских мастеров шел интенсивный поиск скрипичного концертного выразительного стиля, процесс кристаллизации новых форм воплощения инструментальных замыслов на основе сочетания достижений и ансамблевого музицирования, и оперы. Все более полно реализуются кантиленные возможности скрипки, ее виртуозные ресурсы.

Основное внимание направляется на достижение максимального инструментального блеска, яркости, характерности с целью выражения состояний человека, его связей с миром. Не случайно общими для видных скрипачей-композиторов болонской школы чертами стиля стали возросшая эмоциональность выражения, лиризм, простота и ясность изложения и формы.

Заслугой болонской скрипичной школы является создание значительного количества скрипичных сочинений — концертов, сонат, сюит, частично сохранивших свое художественное значение до наших дней и создавших благотворную почву для расцвета творчества Корелли. Именно он дал скрипичному искусству XVII — начала XVIII века совершенство и классическую завершенность.

Арканджело Корелли

Среди всех итальянских композиторов-скрипачей XVII века мировую славу и постоянное признание современников завоевал лишь Арканджело Корелли. Его имя в Европе на целое столетие стало синонимом инструментальной итальянской музыки, ее высших достижений. Корелли создал завершенные художественные образцы трио-сонаты, сольной скрипичной сонаты с сопровождением, concerto grosso. Его творчество проложило путь завоеваниям в области скрипичного искусства Антонио Вивальди, Джузеппе Тартини, Франческо Джеминиани, Пьетро Локателли. До наших дней его сочинения сохраняют свое обаяние как совершенные образцы предклассического скрипичного искусства.

Арканджело Корелли (1653—1713) родился в маленьком древнем городке Фузиньяно недалеко от Болоньи. Его родные были известны в городе, принадлежали к слоям интеллигенции. Корелли был пятым ребенком в семье, которая жила бедно, так как за месяц до рождения Арканджело внезапно умер его отец. Существование семьи поддерживал принадлежащий ей небольшой клочок земли.

В раннем детстве Арканджело увлекся игрой на скрипке местного скрипача в соборе, возможно занимался с ним. Когда немного подрос, был направлен в Фаенцу, где пользовался покровительством местного князя Ф. Ладархи и получал от местного священника уроки скрипичной игры. Затем продолжал занятия в Луго и, наконец, в 1666 году — в Болонье. Здесь он сразу погружается в строгую атмосферу инструментального музицирования, слушает игру М. Каццати — капельмейстера собора Сан-Петронио, скрипачей, работавших там,— Б. Дж. Лауренти, Дж. Б. Витали, Л. Бруньоли, Дж. Бенвенути. Еще жив был основатель болонской скрипичной школы Э. Гаибара.

Корелли занимается у Дж. Бенвенути, по некоторым сведениям и у Э. Гаибары, Л. Бруньоли и Б. Дж. Лауренти. Во всяком случае, он несомненно испытал самое благотворное воздействие их стиля игры и сочинений. Дж. Бенвенути развил у молодого скрипача элементы техники, выразительность исполнения, навыки сочинения. Именно скрипичное творчество больше всего привлекло Корелли. В Болонье он сделал первые шаги в этом направлении и, видимо, настолько успешно, что сумел выдержать экзамен в самую привилегированную Академию филармоников, куда был принят в семнадцать лет.

Четыре или пять лет, которые провел в Болонье Корелли, стали для него замечательной школой, той художественной базой, которая дала возможность полностью развить его талант скрипача и особенно композитора.

Когда Корелли попадает в Рим, точно не известно. По некоторым сведениям он уже в 1671 году числится скрипачом в театре «Тоr di Nona», затем при дворе отрекшейся от престола шведской королевы Кристины. В 1675 году его имя появляется в перечне скрипачей капеллы храма св. Людовика Французского. Одно время дирижирует спектаклями (сидя за клавесином) в римском театре «Капраника».

В 1679 году появляется сообщение о том, что Корелли создал сонаты для скрипки и лютни, посвятив их своему меценату, князю Ф. Ладархи. О судьбе этих сочинений ничего не известно. Лишь в 1681 году выходит из печати его первый опус — трио-сонаты, посвященные королеве Кристине. Видимо, сказались плоды занятий по композиции с известным композитором и певцом папской капеллы Маттео Симонелли, обучавшим Корелли полифонии.

В 1682 году Корелли снова в капелле св. Людовика. Он — первый скрипач довольно большого ансамбля, состоящего из десяти скрипачей (по примеру французского двора). Вторую скрипку играет его ученик Маттео Форнари, который становится другом Корелли и никогда его не покидает. Постепенно Корелли доводит состав ансамбля до четырнадцати исполнителей. До 1708 года Корелли регулярно участвует в качестве руководителя этого ансамбля на различных праздниках. Позднее его заменяет на этом посту М. Форнари.

В 1684 году Корелли поступает на службу к кардиналу Б. Панфили, любителю музыки, в качестве скрипача, руководителя небольшой капеллы, организатора музыкальных концертов и учителя кардинала. Он поселяется в его дворце вместе с М. Форнари и своим слугой, прилагает много сил, чтобы салон Панфили стал одним из музыкальных центров Рима. Уже в следующем году он посвящает своему покровителю камерные трио-сонаты ор. 2.

В Третьей сонате этого опуса Аллеманда вызвала возражения критиков. При исполнении этой сонаты в знаменитой Академии филармоников, членом которой состоял Корелли, возникли разногласия. Возражение вызвали параллельные квинты в басу, которыми композитор специально подчеркивал характерные народные итальянские интонации танца «цоппо». В результате состоялся спор, в котором активное участие принял известный теоретик, одно время президент академии, Г. П. Колонн. Он написал открытое письмо Корелли, упрекая его за нарушение правил. Корелли написал резкий ответ по поводу тех, кто «пребывает в темноте» и не идет дальше формальных правил.

Он писал: «Я получил при Вашем письме выписку пассажа к сонате, где ваши виртуозы оказались в затруднении. Я этому нисколько не удивляюсь, но именно поэтому я прекрасно улавливаю объем их знаний композиции и голосоведения; если бы они были в музыке подвинуты вперед, постигали ее тонкость и глубину, знали, что такое гармония и то, как она может очаровывать и возвышать человеческий дух, у них не было бы подобных сомнений, обычно порождаемых незнанием. После тщательной и продолжительной работы и практики у лучших римских учителей, я стремился усвоить их указания, зная прекрасно, что всякое произведение должно опираться на разум и на пример лучших знатоков» (25, 27-28).

Спор на этом не окончился. В том же году в Риме музыкальный теоретик А. Либерати опубликовал «Письмо об одном квинтовом последовании», где взял под защиту художественное намерение Корелли. Этот инцидент значительно охладил взаимоотношения Корелли с болонскими музыкантами.

В 1689 году во дворце Панфили состоялось исполнение оратории Ж. Б. Люлли «Святая Беатриче д'Эсте», для которой Корелли сочинил вступительную Интродукцию и вставную «Симфонию» (рукопись хранится в библиотеке Парижской консерватории). Популярность Корелли растет. Его ор. 3 — церковные трио-сонаты были изданы почти одновременно в Риме, Болонье и Модене. Посвящены они герцогу Моденскому. По некоторым сведениям, Корелли выезжал в Модену на некоторое время, думая начать там Работать.

В конце 1689 года вступил на папский престол папа Александр VIII, что во многом определило судьбу Корелли. Дело в том, что одним из первых декретов нового папы было утверждение своего племянника Пьетро Оттобони кардиналом и вице-канцлером церкви. Оттобони в то время было 26 лет. До этого он жил светской жизнью, увлекался искусствами, театром, писал литературные сочинения, но больше всего интересовался музыкой, был неплохим музыкантом-любителем.

Одной из обязанностей Корелли было устроение по понедельникам приемов и музыкальных концертов в огромном дворце канцлера, где были прекрасные залы, салоны, библиотека, музей. На этих концертах собирались лучшие представители римского общества, цвет художественной интеллигенции. Кардинал сделал Корелли первым скрипачом и «директором музыки», предоставив ему полную свободу и большие средства для организации концертов. Корелли называл эти собрания «Академией Оттобони». Много сил он приложил для создания первоклассного ансамбля, в который входило более тридцати лучших музыкантов. Возглавлял ансамбль он сам, его друг М. Форнари и виолончелист Франчискьелло. Вместе они составляли трио, славившееся исполнением трио-сонат.

Корелли много работал с музыкантами ансамбля, добивался выразительности исполнения, полноты и певучести звучания, единства дыхания фразы и штрихов, точного аккорда у всего состава. Ф. Джеминиани вспоминал, что его учитель «останавливал оркестр, если только замечал уклонение хоть у одного смычка».

В 1693 году у Оттобони было исполнено сочинение Лоренцо Лильера «Музыкальные аплодисменты на четыре голоса», для исполнения которого Корелли написал «концерты», представляющие собой, видимо, инструментальные интерлюдии, но, возможно, и concerto grosso. Представление пользовалось огромным успехом, особенно концерты Корелли, сделавшие его имя знаменитым. К сожалению, эта музыка не сохранилась. В следующем году выходит из печати ор. 4 — церковные трио-сонаты, посвященные Оттобони.

В 1770? году Корелли стал возглавлять инструментальную часть знаменитого римского музыкального общества «Св. Цецилия», основанного в 1584 году и занимавшегося вопросами церковной музыки. Примерно к этому же времени относится первый портрет Корелли, который заказал английскому художнику X. Хоуарду один из аристократических английских учеников скрипача.

В этом же году публикуется ор. 5 — знаменитые сонаты для скрипки с басом, завершающиеся Фолией — бессмертным сочинением Корелли. Эти сонаты — последнее, что было издано при жизни композитора. Сонаты очень быстро приобрели огромную популярность в разных странах Европы, стали широко исполняться.

В 1702 году Корелли принял предложение А. Скарлатти участвовать в исполнении в Неаполе его оперы «Тиберий, император Востока». И здесь случился не совсем приятный для Корелли эпизод. Играя партию первой скрипки, он в одном весьма трудном ритурнеле перед арией, где левая рука должна исполнять пассаж на струне Ми в высоких позициях, споткнулся и не смог его сыграть.

Положение спас первый скрипач театра Пьетро Мархителли. Правда, в этом эпизоде есть неясности. Возможно, что это случилось не в театре Сан-Бартоломео при исполнении оперы, а тогда, когда игралась «Застольная музыка» Скарлатти во время королевской трапезы. Несмотря на этот инцидент, Скарлатти необычайно ценил Корелли именно как скрипача и педагога и более прохладно относился к нему как к композитору.

В 1706 году Корелли вместе с композитором и органистом Б. Пасквини и Алессандро Скарлатти был принят в самую привилегированную «Аркадскую академию», объединявшую артистов, музыкантов, писателей. Этой академии было отдано Палаццо Риарио, в котором до этого жила шведская королева. По обычаю, новым членам давали псевдонимы, состоящие из двух слов. Первое складывалось из этимологического значения имени и фамилии, второе — давалось по названию одного из мест античной Аркадии.

Корелли получил прозвище Аркомелио Эримантео. Если расшифровать первое, то получается: арко — смычок, мело — петь, то есть — «поющий смычок». Второе обозначало самую высокую гору в Аркадии, то есть в переносном значении — «Олимп». В целом получалось: «Поющий смычок, Олимпиец», что говорило о необычайно высокой оценке мастерства Корелли.

В 1708 году Корелли получает заказ от принца Дюссельдорфского Иоганна Вильгельма написать для него цикл concerti grossi. Корелли принимает предложение и создает шесть камерных концертов с посвящением их принцу. Четыре из них вошли в ор. 6. Судьба двух других неизвестна. В этом же году происходит знаменательная встреча двух великих музыкантов — Корелли и Генделя. Возможно, они встречались еще за год до этого, когда Гендель первый раз посетил Рим и выступал как органист и клавесинист. На этот раз Гендель выступал и как композитор, успешно дебютировавший во Флоренции своей оперой «Родриго», написанной на итальянский текст.

Они встречались в «Аркадской академии» и на вечерах у Оттобони. Здесь Гендель импровизировал музыку в ответ на импровизации кардинала Панфили, состязался в игре на клавесине и органе с сыном Алессандро Скарлатти, Доменико. Специально для исполнения у Оттобони Гендель написал две оратории — «Воскресение» и «Триумф Времени и Правды» (на слова Панфили). Корелли в качестве первого скрипача дирижировал оркестром.

Во время исполнения последней кантаты Гендель пытался вмешаться в игру Корелли, навязать более порывистый, стремительный стиль, усилить акцентировку. Но Корелли не послушался. Тогда Гендель нетерпеливо вырвал у него из рук скрипку и стал играть вместо него, на что Корелли парировал: «Но, мой дорогой саксонец, эта музыка во французском стиле, который я не понимаю». Однако этот инцидент не повлиял на взаимоотношения маститого скрипача и юного Генделя.

Необходимо отметить значительное влияние, которое оказала музыка Корелли на немецкого композитора. Его сонаты и concerti grossi носят явные следы воздействия сочинений Корелли, вплоть до некоторых прямых заимствований. И в оратории «Воскресение» одна из арий построена на знаменитой мелодии гавота из Десятой сонаты ор. 5.

Возможно, что к концу жизни Корелли стиль его исполнения во многом изменился, стал более виртуозным. Появились и его ученики, обладавшие выдающимся скрипичным мастерством, среди них — Ф. Джеминиани, Дж. Валентини. Последний особенно славился своим выразительным виртуозным искусством игры на скрипке и гобое. Джеминиани говорил впоследствии даже о соперничестве ученика и учителя. Однако ученик посвятил своему учителю скрипичную сонату, озаглавив ее «La Corelli».

В 1709 году Корелли начал испытывать приступы меланхолии и перестал выступать публично. Он продолжал работать над concerti grossi, однако лишь после его смерти их издал М. Форнари. Ему же Корелли завещал все свои скрипки, а большую коллекцию картин (136) почти всю оставил Оттобони. Корелли был похоронен с большими почестями в Пантеоне. В 1720 году бюст Корелли с надгробия был перенесен в галерею Капитолия, где собраны бюсты знаменитых итальянцев.

А. Корелли воспитал многих учеников. Можно говорить о нем как об основателе римской скрипичной школы. Его ученики работали в разных городах и странах Европы, способствуя распространению традиций Корелли. Наиболее известными из них были Ф. С. Джеминиани, П. А. Локателли, Дж. Б. Сомис, Ж.Б. Анэ, Дж. Валентини, Ф. Гаспарини, М. Масчитти, И. Г. Штроль; испытал его воздействие и брал у него уроки Г. Муффат.

Исполнительское искусство Корелли и его композиторское творчество неразрывны. Все его сочинения удивительно «скрипичны», соответствуют природе инструмента, отражают базовые технические навыки того времени. Исполнительский стиль Корелли менялся. В молодости его игра отличалась особой темпераментностью.

Один из современников, слышавший его тогда, вспоминал: «Я никогда не видел человека, который вкладывал бы столько страсти и увлечения в свою игру на скрипке, как знаменитый Арканджело Корелли. Глаза его временами сверкали, подобно искрам, черты лица так искажались, глазные яблоки вращались как в агонии, и весь он настолько отдавался тому, что делал, что становился непохожим на самого себя» (25, 22).

Позднее Корелли отходит от подобной аффектации к более сдержанной, умудренной игре, к постижению иных способов выражения. Не случайно он писал в цитированном письме о знаменитых квинтах о «тонкости и глубине» музыки, об опоре прежде всего «на разум». Его ученики и современники отмечали благородство, патетичность, изящество и элегантность его стиля, в то же время выделяя такую сторону, как «ученость» его игры, что, возможно, выражалось в строгости вкуса, ограничении эмоциональной стороны, предельной завершенности каждого штриха, выразительного средства.

Вероятно, существовала определенная связь стиля Корелли с традициями народного итальянского искусства. Это проявляется и в его сочинениях, и в том, что он хорошо знал и любил народных инструменталистов. «И играют же в Неаполе!» — восклицал он по поводу народного музицирования. Именно от этих традиций во многом зависела ритмическая сторона его игры — яркая синкопированность, своеобразная «стреттность», проявлявшаяся в исполнении им жиги. Не случайно распространилась легенда о том, что Корелли будто бы завещал выбить на его могильной плите тему жиги из Пятой сонаты ор. 5, захватывающую огненным ритмом.

Звук Корелли был, видимо, не очень разнообразен по тембровой окраске. По словам Джеминиани, он напоминал звучание «мягкой трубы». Зато у него было предельно выработано широкое, певучее проведение смычка, длительное, выразительное «дыхание», позволявшее, при старой конструкции смычка, производить необыкновенный эффект. Эту певучесть он сумел передать многим своим ученикам, в особенности Джеминиани, Валентини и Сомису. Про последнего писали: «Он показал величие лучшего в Европе штриха. (...) Он преодолел на скрипке главную трудность выдерживания длинной ноты. (...) Движение смычка в них продолжалось так долго, что одно воспоминание о нем захватывало дыхание» (25, 30).

Наряду с развитой кантиленой в исполнительском стиле Корелли необходимо отметить и стремление к декламационности, речитативности, связанным не только с оперными влияниями, но и, главным образом, с речевой выразительностью. Не случайно он говорил своим ученикам: «Вы не слушаете живую речь». Именно скрытая интонационная основа простонародного говора была им воспринята и органично претворена в музыке. Она во многом вытеснила распространенные тогда риторические фигуры, которые у Корелли практически несущественны.

Отлично владея техникой скрипки, Корелли не применяет красочных виртуозных приемов, у него почти полностью отсутствует даже pizzicato. Основой техники у него служат legato и разнообразное detache, а также различные комбинации этих штрихов, порой требующие, особенно в быстрых фугированных частях, хорошей координации рук. В танцевальных частях нередки пунктирные и синкопированные ритмы, разнообразные акценты, бариолаж, арпеджио, переброски смычка через струны в быстром темпе.

Корелли использует гриф в основном лишь в пределах трех позиций, хотя в некоторых concerti grossi встречаются и четвертая, и пятая позиции. Однако высокой тесситуры скрипки он не любил, что, видимо, и сыграло определенную роль в его неудаче в Неаполе.

Сравнительная аскетичность виртуозно-технических приемов у Корелли объясняется не ограниченностью его возможностей как скрипача, а скорее художественными принципами и идеалами этого музыканта. Технические средства выразительности он использует весьма разнообразно, добиваясь значительного воздействия на слушателя, их соответствия содержанию.

Можно сделать вывод, что, как и в своем композиторском творчестве, Корелли и в исполнительском искусстве синтезировал, обобщил и отобрал наиболее значимые, устоявшиеся, обретшие собственное лицо, собственную содержательную сферу выразительные скрипичные средства и способы игры. Не случайно его Фолия стала энциклопедией скрипичной техники конца XVII века.

Арканджело Корелли не был плодовитым композитором. Ему принадлежит сравнительно немного сочинений. Все они без исключения — инструментальные, написанные для скрипки и ансамбля. До недавнего времени считалось, что Корелли создал шесть опусов по двенадцати произведений в каждом из них (такова была в ту эпоху практика издания — два выпуска по шесть сочинений или один выпуск из двенадцати сочинений).

Однако находки в архивах и библиотеках, более подробное исследование биографии скрипача выявили гораздо больше сочинений, чем было известно. Так, до нас дошли изданными дополнительно к шести опусам еще две сонаты для скрипки с басом, две сонаты для 4-х голосов, Соната для скрипки соло с аккомпанементом второй скрипки и чембало. Есть некоторые сомнения в принадлежности Корелли шести сонат для скрипки соло (последняя — Фолия), сборника трио-сонат (изд. в Амстердаме), Сонаты для скрипки и виолончели a-moll, шести трио-сонат, двух сонат для скрипки соло (обе в D-dur).

В рукописи остались Интродукция и Симфония к оратории Люлли «Св. Беатриче д'Эсте», Концерт для двух скрипок, виолетты и баса, Соната для трубы, двух скрипок и баса, Фуга для четырех голосов с «прибавлением соло» и некоторые другие сочинения. Не обнаружены сонаты для скрипки и лютни, концерты, написанные для «Музыкальных аплодисментов» (лишь одна часть использована в ор. 6, возможно, это сделал Форнари при подготовке концертов к изданию по завещанию Корелли), концерт, исполненный в «Аркадии», и другие сочинения.

Этот перечень показывает, что процесс творчества у Корелли был достаточно интенсивным. Но характерно одно: композитор весьма тщательно отделывал, шлифовал произведения для печати. Это и привело к тому, что все сочинения скрипача оказались достаточно совершенными, у него нет незрелых или поспешных произведений, везде господствует уравновешенность целого, художественная законченность. Видимо, и в этом сказывалась «ученость» Корелли.

В своих сонатах и концертах Корелли обобщил основные черты этих жанров, складывавшихся на протяжении почти века в творчестве многих итальянских композиторов, создал законченные образцы каждого из них. Трио-сонаты, сольные сонаты и концерты имеют у Корелли много общего в построении и композиции художественного целого, достижении монолитности формы, ее гармоничности.

Можно проследить путь Корелли от ансамблевого жанра трио-сонаты к кристаллизации сольной концертной сонаты и своеобразному синтезу двух начал — ансамблевости и сольного концертирования в concerto grosso. В то же время рамки цикла у него достаточно подвижны, гибки как в отношении количества частей, так и их расположения, соотношения церковного и камерного начал, которые у него свободно взаимопроникают.

Традиции болонской школы более всего оказались развитыми именно в трио-сонатах, которые можно рассматривать как первый этап овладения Корелли концертной сольной формой. В церковных сонатах он добивается художественно завершенного целого при характерном контрасте частей, в том числе темповом, стремится к органическому слиянию полифонии и гомофонии, к выразительному чисто скрипичному письму. Его тематизм типизируется, гораздо более конкретно ассоциируется с определенными типами движения, типами оперных арий, типами жизненных переживаний. Он удивительно умело сочетает два принципа — принцип многообразия, яркости, красочности и принцип целостности, единообразия.

Можно предположить, что здесь ему помогала особенность его восприятия, связанная со зрительной сферой (не случайно он, как и Гендель, увлекался изобразительным искусством), способность воспринимать живопись как целостный художественный образ при разнообразии фигур, колорита, планов. И сама «церковность» сонат могла у него преломляться сквозь призму религиозных сюжетов картин мастеров Возрождения с воплощенным в них духом гуманизма, рождая гораздо более широкий круг жизненных ассоциаций.

Как писала Т. Ливанова, Корелли, подчеркивая контрасты, «всегда стремится к уравновешенности целого в любом цикле, к пропорциональности его частей, компактности композиции без длиннот, объединяет ее скрипичным стилем как таковым, утверждает господство гомофонии при выделении одной явно фугированной части. В итоге у Корелли утверждается сам эстетический принцип старинной сонаты как концертной музыки самостоятельного художественного (не прикладного, не бытового, не обязательно программного) значения» (27, 560).

Строение церковных трио-сонат у Корелли в op. 1 и 3 аналогично. Обычно это четырехчастная соната с преимущественно медленным торжественным вступлением Grave. За ней идет быстрая фугированная, наиболее развитая и динамичная часть (Allegro, Vivace) с элементами разработки, выполняющая функцию будущего сонатного allegro. Третья часть — Adagio или Largo — наиболее лирически «открытая», содержит уже индивидуализированные интонации нового мироощущения. Нередки пасторальность, элементы танцевальности — живописного балета. Финал — Allegrо — область энергичного движения, напора, завершающая на высоком накале целое. Порой здесь заметны элементы марша, жиги. Способствует созданию ощущения целостности цикла и яркая концертность, более всего раскрывающаяся в финалах.

Из этой схемы выбиваются лишь некоторые сонаты. В op. 1 особняком стоит Четвертая соната, вообще не имеющая медленных частей, зато Шестая имеет три первые медленные части, как бы компенсируя их отсутствие в Четвертой. Седьмая соната — трехчастная, зато Девятая содержит дополнительную быструю часть-связку между двумя Adagio, а Десятая — пятичастная. Аналогичные моменты имеются и в ор. 3, где, к примеру, последняя, Двенадцатая соната представляет собой разросшийся сонатный цикл. Ее финал фактически содержит четыре части.

Такие отклонения, возможно, связаны с тем, что было принято исполнять цикл целиком. Поэтому закономерно, что Корелли меняет соотношение частей в сонатах в пределах полуцикла (шесть сонат) и в рамках целого цикла. Тогда не случайным выглядит наличие трех быстрых частей в Шестой сонате ор. 3, завершающей полуцикл,— она выполняет функцию некоего сверхфинала, как и Двенадцатая соната в ор. 3 (а позднее Фолия — как итог ор. 5).

В трио-сонатах скрипки использованы почти равноправно, их партии содержат яркие дуэтные эпизоды, переклички, имитации, переплетения, что будет характерно и для concerto grosso. Однако в быстрых частях большая виртуозно-фактурная нагрузка падает все же на первую скрипку, да и ее партия по тесситуре — выше, что отчетливо ведет к сольному использованию инструмента.

В камерных трио-сонатах явления схожи. Здесь характерно стремление к усилению типизации жанровости, более яркому выявлению ритмического и интонационного своеобразия народных истоков, контрастной смене движения. Басовая партия здесь поручена не органу, а чембало или смычковому басу, или обоим инструментам.

В камерных трио-сонатах много общего с церковными. Их роднит особое строение — Корелли вводит в камерную сонату часть из церковной: первая часть почти всегда — Прелюд, медленный и сосредоточенно-величавый. В ор. 2 лишь три сонаты начинаются медленной Аллемандой. В ор. 4 этого уже нет. Кроме того, в некоторых сонатах отдельные части, в основном медленные, не танцевальны (№ 3 и 4 ор. 2, № 4, 6, 10 ор. 4).

Корелли добивается сжатости цикла. В отличие от церковных сонат, в камерных наблюдается стремление к усечению цикла до трех частей. Если в ор. 2 трехчастны лишь четыре сонаты, то в ор. 4 — уже семь сонат. Корелли расширяет образный смысл танцев, к примеру, аллеманда им дается и в темпе Adagio, даже Largo, и в темпе Allegro и даже Presto. Аналогично и сарабанда (Largo — Allegro — Presto). Медленные части в камерных сонатах приобретают порой лирико-созерцательный характер (здесь используются только два танца — аллеманда и главным образом сарабанда).

Финалы — динамичны, как и в церковных сонатах. Здесь преобладают стремительные, живые танцы типа жиги (завершает два опуса 10 раз), гавота (7 раз), куранты (2 раза). Три раза завершает цикл аллеманда, исполняемая в темпе Allegro. И совсем уже особый случай, когда в Восьмой сонате из ор. 4 завершает цикл в темпе Allegro сарабанда. Выделяется из камерных сонат Двенадцатая соната ор. 2, которой заканчивается цикл. Это одночастная соната — в ее основе развернутая чакона с вариациями, как бы предтеча баховской.

Именно трио-сонаты Корелли оказали значительное воздействие на композиторов других стран, так как данный жанр оказался более близок сложившимся там традициям (еще не совсем порвавшим с полифоническим стилем, чем жанр сольной сонаты и концерта). Ф. Куперен первым принял сонаты Корелли в качестве образца, за ним последовали Г. Пёрселл, немецкие композиторы, особенно ученик Корелли Г. Муффат.

Еще при сочинении трио-сонат Корелли обратился к решению двух задач — к созданию сольной скрипичной сонаты, где в наибольшей степени могли быть выявлены выразительные возможности скрипки, а также использованы достижения концертирования инструментов в трио-сонате, и к созданию concerto grosso, где принципы ансамблевого солирования могли быть развернуты на фоне более мощного сопровождения. Думается, что оркестр Оттобони во многом способствовал воплощению последнего замысла, которому, не исключено, предшествовало удвоение партий в трио-сонате.

Сольные скрипичные сонаты (ор. 5) Корелли, сочинявшиеся им в самом конце XVII столетия, образуют одну из художественных вершин скрипичной музыки предклассического периода. Опус этот делится на две группы. В первую входят шесть сонат, тяготеющих к жанру «церковных» сонат (хотя «церковность» стиля здесь уже заметно размыта), а во вторую — пять сонат, каждая из которых представляет собой по существу сюиту, состоящую из танцев (за Прелюдией следуют Аллеманда, Куранта, Жига, Сарабанда, Гавот), и Фолия.

Первые шесть сонат построены по принципу контрастного сопоставления медленных кантиленных частей, воплощающих серьезность, патетичность или лиризм, и быстрых, так называемых фугированных частей, которые носят моторный либо танцевальный характер.

Сонаты этой («церковной») группы пятичастны. Начинаются они с мужественного и возвышенного по духу Grave или Adagio. Затем следуют в различных последовательностях быстрые фугированные (полифонического склада) или моторно-виртуозные части и медленные лирические. Цикл завершается оживленным финалом с более или менее ярко выраженными чертами танцевальности. Она отмечается уже в финале Пятой сонаты, который сам Корелли назвал Жигой. Черты этого народного танца нетрудно обнаружить также в финалах Третьей и Шестой сонат. Но в последней черты эти касаются, в сущности, только метроритмической стороны. Финальное Allegro Шестой сонаты представляет собой классическую фугу.

Фуга эта, так же как фугированные части и имитационные эпизоды в кантиленных частях других сонат этой группы, позволяет подчеркнуть существенную роль полифонии в первых шести сонатах. Приведенный пример дает представление о характере достаточно сложной для исполнения двухголосной техники скрипача.

Особого внимания заслуживают медленные части этих сонат, основанные на широком выразительном пении. Музыка этих частей отличается чистотой и благородством мелодической линии и широким дыханием. При ограниченном использовании вибрации, характерном для эпохи Корелли, многие исполнители стремились оживить «белые» ноты, добавляя к ним импровизационные украшения. Отсутствие развитого вкуса и чувства меры нередко приводило некоторых из них к злоупотреблению подобными украшениями, искажавшими и маскировавшими основную мелодическую линию.

Вероятно, это обстоятельство заставило Арканджело Корелли приписать к Adagio из Первой сонаты пример возможного применения украшений. (В этом виде Adagio вошло в амстердамское издание, опубликованное вскоре после смерти Корелли.) Однако тот факт, что прижизненное римское издание этого опуса не содержит подобных украшений, позволяет предположить, что Корелли знал, что традиции исполнения медленных частей с подобными украшениями были широко распространены в Италии и поэтому расшифровка была излишней. В то же время не исключено, что украшения скрипач импровизировал во время исполнения своей музыки, используя их для обогащения, оживления и усиления выразительности мелодической линии.

Вторая («камерная») группа скрипичных сонат ор. 5 (№ 7—11) состоит из трех четырехчастных и двух пятичастных сюитных циклов, открывающихся прелюдией, за которой в различных последовательностях следуют танцевальные части. Они используют художественно-обобщенные элементы народных — преимущественно, но не только — итальянских танцев. Здесь и плавное движение сарабанды, и размеренная поступь аллеманды, и четкий ритм куранты, и грация гавота, и устремленно-подчеркнутый характер увлекательной жиги.

Богатство и разнообразие ритмов в сочетании с мелодической выразительностью придает особую привлекательность этой музыке, сохранившей до нашего времени обаяние жизненности, простоты и непосредственности. Одним из образцов яркого танцевального тематизма является четвертая часть Десятой сонаты — Гавот, мелодия которого была взята последователем Корелли — Джузеппе Тартини в качестве темы для сочиненных им пятидесяти вариаций, получивших название «Искусство смычка».

Пятый опус сольных скрипичных сонат Корелли замыкает «Фолия» — двадцать три вариации на тему народного испано-португальского происхождения. Вариации на тему «Фолии» сочиняли и до Корелли. К XVII веку относятся анонимные скрипичные вариации, появившиеся в Германии, а также изданные в 1680 году в Лондоне Вариации на тему «Фолии» М. Фаринелли.

Тему Корелли обогатил ладовым отклонением; по своему плавному складу она близка чаконе или сарабанде и открывает богатые возможности варьирования. Сопровождение Корелли поручает клавесину и смычковому басу, в ряде вариаций приобретающему облигатное значение.

Некоторые исследователи отмечают, что в «Фолии» имеются некоторые элементы сонатности, заключающиеся в проведении контраста медленных и быстрых частей, в динамическом развитии, в нарастании экспрессии (25, 53). Выбор самого жанра вариаций определил многие технологические задачи этого сочинения. Как замечает автор монографии о Корелли М. Пеншерль, форма вариаций позволила их автору в конце своего опуса подытожить все, что в техническом отношении было использовано в предшествующих «Фолии» сонатах (56, 107). Однако значение этого произведения не столько в его разнообразной скрипичной технике, сколько в сочетании и единстве свойственных ему художественных и технических особенностей.

Выразительность темы и всей пьесы в целом способствует жизни «Фолии» Корелли в концертной и педагогической практике — и в оригинале, и в многочисленных редакциях. Тему кореллиевской «Фолии» использовали в дальнейшем многие композиторы, в том числе А. Алябьев (балет «Волшебный барабан»), Ф. Лист («Испанская рапсодия»), С. Рахманинов («Вариации на тему Корелли», ор. 42).

Двенадцать concerti grossi, входящие в ор. 6 Корелли, вместе с его сольными сонатами образуют вершину творчества этого музыканта. Жанр concerto grosso, начало которому в Италии положил Александр Страделла, находит у Корелли совершенное воплощение. Развивая данный жанр, Кореллли, а за ним Бах («Бранденбургские концерты») и Гендель подготовили появление и расцвет раннего симфонизма XVIII столетия.

Основанный на принципе динамического контраста между звучанием небольшой группы концертирующих инструментов (concertino) и звучанием всей остальной оркестровой массы (concerto grosso), жанр этот у Корелли приобретает особое тембровое единство, так как все партии его concerti grossi поручены смычковым инструментам. Группу concertino образуют две скрипки и виолончель, то есть излюбленное Корелли смычковое трио, в то время как большой оркестр (concerto grosso) состоит из удвоенного смычкового квартета (первые и вторые скрипки, альты и басы, партию которых исполняют виолончели и контрабасы).

Подобно пятому опусу, concerti grossi Корелли также можно разбить на две группы: первые восемь из них тяготеют к «церковному» стилю, последние четыре — к «камерному» и состоят из чередования следующих за прелюдией танцевальных частей (аллеманды, куранты, сарабанды, жиги, гавота, менуэта).

В музыке кореллиевских concerti grossi мы ощущаем тот же принцип сопоставления медленных, глубоко лиричных или насыщенно-патетичных частей и быстрых фугированных, моторых или танцевальных, который мы наблюдали в сонатах. Однако, соответственно особенностям жанра и его большим динамическим возможностям, музыка concerti grossi характеризуется насыщенностью, порой красочностью звучания, нередко драматичностью музыкальных образов, сохраняя в то же время в ряде частей свойственные другим его произведениям патетичность и лиризм.

В своих концертах Корелли дал образцы и мужественной патетики, например, Andante, Largo из Седьмого концерта, а также вступительное Largo из Третьего concerto grosso. К. Кузнецов и И. Ямпольский даже усматривают в Третьем концерте g-moll отдаленный прообраз Пятой симфонии Бетховена; представляется, что это может в какой-то степени быть отнесено лишь к философски-углубленному Largo.

Высокой поэтичностью, душевной широтой и раскрепощенностью привлекает и народная по истокам «Пастораль», которая завершает Восьмой концерт, получивший название «Рождественского». Она близка к жанру медленной сицилианы, в ней проступают влияния наигрышей народных музыкантов. Здесь господствуют полутона, спокойное течение незатейливой мелодии, состояние спокойной медитации. Не исключено, что эта музыка была первоначально создана для исполнения в «Аркадской академии», где аркадские (пастушеские) мотивы были ведущими. Может быть, она и была одним из тех концертов, которые там исполнялись Корелли.

Завершают обычно концерты все же быстрые части в темпе Allegro или Vivo, Vivace. В камерных концертах в качестве финалов выступают жиги и менуэт (в темпе Vivace). Нередко концерт завершают две быстрые части, а иногда и три (в Четвертом и Десятом), что превращает многочастный концерт в четырех-частный с разросшимся финалом.

Количество частей в концертах еще более неустойчиво, чем в сонатах. Корелли, стремясь к масштабности целого, еще не прибегает к разработочности, введению контрастных тем. Он использует скорее метод контрастирования различных по характеру и темпу частей, придавая им единство за счет монотематических связей и создавая некую репризность внутри целого. Так, во Втором концерте первая и четвертая части построены на одном тематическом материале, в Двенадцатом концерте первая, четвертая и пятая части — на однотипной интонации.

Все же связующей нитью для многочастных концертов — а некоторые, включая медленные связки-мостики, насчитывают десять (Второй), девять (Восьмой) или семь (Первый и Седьмой) частей — является скрипичная концертность, блестящее использование контраста solo и tutti, живость, энергичность и лаконичность частей как экспонирование различных состояний. Все в целом способствует созданию общего настроения праздника.

Арканджело Корелли заслуженно считается основоположником итальянской скрипичной школы XVII — начала XVIII века. Опираясь на народные традиции, отражая сказавшиеся в музыке плодотворные влияния эпохи Просвещения, он обобщил лучшие достижения итальянской скрипичной музыки XVII века, заложил своим творчеством основы предклассического стиля в скрипичном искусстве.

Корелли открывает славное созвездие, в которое наряду с ним входят Вивальди и Тартини. Музыка Корелли оказала значительное воздействие не только на итальянских музыкантов — она нашла преломление в творчестве Баха, Генделя, Куперена, Телемана и других композиторов. На ней учились многие поколения музыкантов.

Продолжающаяся жизнь кореллиевской музыки коренится в ее гуманизме, богатстве содержания ее образов, совершенстве стиля, мудром и тонком использовании выразительных возможностей скрипки, ее подлинной «скрипичности», неотделимой от тех художественных задач, которые ставил перед собой Корелли.

Франческо Джеминиани

Среди выдающихся итальянских скрипачей XVIII века выделилось два лучших ученика Корелли — Франческо Джеминиани, который внес огромный вклад в скрипичное искусство развитием выразительной стороны игры, и Пьетро Локателли — как смелый новатор в области скрипичной виртуозности.

Франческо Саверио Джеминиани (1687—1762) родился в Лукке. Город имел отличный театральный оркестр, здесь славились в ту пору городская капелла, капеллы архиепископа и древнего собора Санта Кроче. Учиться на скрипке Джеминиани начал в раннем возрасте у своего отца — скрипача городской капеллы и театрального оркестра (ум. в 1707). Затем последовали годы учения у К. А. Лонати в Милане и у А. Корелли в Риме.

В 1707 году Джеминиани заменил своего умершего отца в Луккской капелле, а затем стал ее руководителем. Позднее возглавил оркестр в Неаполе (1711), где играл на скрипке, альте. Здесь он брал некоторое время уроки композиции у А. Скарлатти. В 1714 году Джеминиани поселяется в Лондоне, где в короткий срок приобрел славу как ансамблист, концертирующий скрипач, педагог. Здесь он подружился с Генделем, возглавил оркестр во время исполнения его сочинений, дирижировал ими, неоднократно играл с Генделем в различных придворных и других концертах. Их объединяло сходство взглядов на проблемы музыкальной выразительности, предназначения музыки; не исключено и взаимное влияние их творчества, особенно инструментального.

Джеминиани пользовался большим успехом не только в Лондоне, но и в Ирландии, сыграв значительную роль в формировании английской скрипичной школы. Среди его учеников были Ч. Ависон, Дж. Клагг, М. Фестинг и наиболее известный из них Мэтью Дюбург (1703—1767), долгое время работавший в Дублине (где его частым гостем бывал Джеминиани), а затем в Лондоне.

В 1731/32 году Джеминиани провел в Лондоне цикл из двадцати концертов, в которых исполнял в основном собственные сочинения. В 1733 году он открыл концертный зал в Дублине. Неоднократно выступал Джеминиани и как дирижер. Имеются сведения о его посещении Парижа уже в 1740 году; во всяком случае, французскую столицу он посещал с 1749 по 1755 год. В 1754 году в Париже был поставлен его балет «Заколдованный лес» по сюжету Тассо (музыка опубликована как concerto grosso в 1756 году). Продолжая активную деятельность в Лондоне, Джеминиани в 1758 году начал издавать журнал «The Harmonical Miscellany», где публиковал и свои сочинения. Но сумел выпустить только два номера.

В 1759 году Джеминиани принимает приглашение графа Белламоунта занять место концертмейстера в его капелле — одной из лучших капелл Ирландии. До последних лет жизни он много играл, преподавал, сочинял музыку, писал музыкально-педагогические труды. В 1760 году он поселился в Дублине, где жил его ученик и друг М. Дюбург. 3 марта этого же года состоялся его последний концерт. В 1762 году итальянский скрипач в бедности закончил свой жизненный путь. За долги была продана его картинная галерея.

Игра Джеминиани отличалась особой выразительностью, богатством динамических красок, необычайной живостью и темпераментностью. Не случайно Тартини называл Джеминиани «неистовым» («il furibondo Geminiani»). Это определение, по-видимому, в равной мере относилось к нему как исполнителю и как композитору. Образная яркость, отличавшая его игру, была органично связана с образностью музыкального мышления Джеминиани.

По рассказу его французского современника виолончелиста Ш. А. Бленвиля, Джеминиани, сочинявший обычно со скрипкой в руках, мысленно рисовал себе картины, сильно волновавшие его чувства и воображение: когда ему надо было сочинить нежное и патетическое адажио, он «уходил в себя», представляя себе самые большие несчастья — смерть детей, отчаяние жены, пожар своего дома, что он покинут друзьями. Эти картины вызывали в нем сильный аффект, тогда он брал скрипку и предавался импровизациям.

Наиболее ранним сочинением Джеминиани были Двенадцать сонат для скрипки без сопровождения — жанр необычный для того времени. Они были созданы в Италии во время его обучения в 1705 году и опубликованы в Болонье. В чем-то их язык близок поискам Локателли. Некоторые сонаты (например, B-dur) содержат довольно развитые скрипичные фуги.

В 1716 году в Лондоне выходят его Двенадцать сонат для скрипки с басом op. 1, написанные, видимо, также в Италии. Они отражают влияние сонат Корелли. Джеминиани счел нужным их переиздать в 1739 году с «добавлением украшений и аппликатуры». Это было вызвано, вероятно, тем, что к тому времени традиции орнаментирования стали утрачиваться, а с ними был связан стиль медленных частей, усиление мелодической выразительности, импровизационность. Исполнение подобного рода украшений требовало не только вкуса и чувства меры, но и технической сноровки, подвижности левой руки, пальцевой беглости и т. п.

Говоря о технике в сонатах op. 1, нельзя также не отметить достаточно сложных задач в отношении двойных нот, особенно в быстрых фугированных частях. Об этих частях Ч. Бёрни, слышавший Джеминиани в Лондоне и называвший его «большим мастеров скрипичной игры», писал, что лишь немногие могут их сыграть, однако все знатоки признают, что они разработаны более мастерски, чем фуги Корелли. В дальнейшем Джеминиани еще раз вернулся к этим сонатам, переработав их в 1750 году в трио.

K этому времени кореллиевские влияния на творчество Джеминиани постепенно уступают воздействиям Генделя. Об этом можно судить по Двенадцати сонатам ор. 4 для скрипки и баса continuo итальянского мастера, изданным в 1739 году. Здесь почти исчезают фугированные быстрые части, столь характерные для Корелли и для op. 1 Джеминиани. А. Мозер приводит убедительные примеры приближения Джеминиани к Генделю в отношении музыкального языка сонат, хотя не исключено и обратное влияние. И эти сонаты переработаны в concerti grossi в 1743 году.

Одной из лучших скрипичных сонат Джеминиани является Соната c-moll, дошедшая до нас в редакции Ф. Давида. Она состоит из выразительного и распевного Largo, фугированного Allegro moderato, лирической Сицилианы и подвижного финала — Allegro ma non troppo. В ней используются техника двойных нот, «переброски» смычка, арпеджио, аккорды. Танцевальные обозначения частей (Сарабанда, Жига, Сицилиана и др.) применяются реже темповых, хотя жанровый элемент порой проявляется в быстрых частях с темповыми обозначениями.

Concerti grossi Джеминиани продолжают развитие жанра, столь разработанного уже его учителем Корелли. Значительный интерес представляют переработанные им в 1726—1728 годах в concerti grossi скрипичные сонаты Корелли (ор. 5); Джеминиани аранжировал их для шестиголосного оркестра, подчас довольно свободно обращаясь с кореллиевским текстом. Кроме того, он переработал в concerti grossi трио-сонаты Корелли ор. 3 и ряд своих скрипичных сонат. Его concerti grossi, специально написанные в этом жанре, входят в ор. 2, 3, 6 и 7. Чаще всего они написаны для смычкового оркестра с добавлением флейт и фаготов. Партия баса обычно поручается клавесину.

В concerti grossi Джеминиани сохраняется основной принцип жанра — сопоставление concertino и concerto grosso. Композитор Широко использует в них имитации и фугированную фактуру. В поздних изданиях своих concerti grossi (как это было и с сонатами) Джеминиани в медленных частях добавляет большое количество украшений, что усиливает изящество и пластичность музыки.

Склонность Джеминиани к теоретическим и методическим обобщениям своего практического опыта и многолетних наблюдений проявилась в целом ряде написанных им дидактических трудов. Ранний вариант «Скрипичной школы» Джеминиани появился в виде анонимного издания в Лондоне в 1731 году.

В 1740 году появилось анонимное лондонское издание основного педагогического труда Джеминиани «The art of Playing on the Violin...» («Искусство игры на скрипке...») op. 9. Он был переиздан, уже с обозначением автора, в Лондоне в 1751 году, а в следуюшем году — в Париже на французском языке. (Факсимильное воспроизведение этого издания с предисловием Д. Бойдена появилось в Лондоне в 1951 году. Д. Бойден рассматривает издание 1751 года как первое, что не соответствует фактам. В дальнейшем цитаты приводятся по изданию Бойдена.)

Этот лаконично составленный педагогический труд Джеминиани, в котором ясно выражены его эстетические позиции, состоит из теоретической части и практической. Из предисловия следует, что сочинение это предназначено для подвинутых скрипачей, которых автор призывает следовать естественным красотам и натуральности человеческого пения вместо того, чтобы заниматься звукоподражательством и «внешними эффектами».

«Цель музыки,— пишет он во Введении,— не только в том, чтобы услаждать слух, но и в том, чтобы выражать чувства, возбуждать воображение, воздействовать на разум, управлять страстями. Искусство игры на скрипке заключается в умении придать инструменту тон, способный соперничать с самым совершенным человеческим голосом, и в исполнении каждой пьесы с точностью, верностью и тонкостью выражения, соответственно истинной цели музыки».

Касаясь орнаментики, принципов расшифровки сокращенной записи медленных частей, Джеминиани пишет: «То, что называют обычно хорошим вкусом в пении или игре, было здесь понято несколько лет тому назад как уничтожение точной мелодии и намерений композитора. Существует предположение со стороны многих людей, что настоящий хороший вкус не может быть приобретен никакими правилами искусства, являясь особым даром природы, присущим только тем, у которых есть хороший слух, но так как большинство мнит себя обладателем этой привилегии, то отсюда вытекает, что каждый, кто поет или играет, ни о чем столько не думает, как о постоянном выполнении некоторых пассажей или излюбленных украшений, и воображает этим способом прослыть хорошим исполнителем, не замечая того, что задача играть с хорошим вкусом заключается не в частых пассажах, а в выявлении стремлений композитора с силой и изяществом».

В своих эстетических воззрениях Джеминиани придерживался того направления, представителями которого в XVIII веке были наряду с ним такие музыканты, как Ф. Куперен, И. Маттезон, И. Кванц, Ф. Э. Бах, Л. Моцарт, Дж. Тартини, Л. Боккерини. Взгляды этих музыкантов нашли свое обобщение в так называемой "теории аффектов". Отражая прогрессивное стремление к «соответствию музыки и аффекта», то есть к содержательной музыке, сторонники теории аффектов нередко эту связь трактовали примитивно-прямолинейно. Отсюда вытекало несколько наивное и механическое толкование мелодической орнаментики в «Школе» Джеминиани, который пытался каждое украшение (а к ним он, подобно Тартини, относил и вибрацию) или характер его исполнения связать с определенным чувством (аффектом).

Так, о морденте Джеминиани пишет следующее: «Он пригоден для выражения различных чувств, например, если он исполняется с силой и длительно, он выражает ярость, гнев, решимость и т. д. Если играть его менее сильно и короче, он выражает радость, удовлетворение и т. д. Но если вы сыграете его совсем тихо и раздувая ноту, он может означать ужас, страх, горе, рыдание и т. д. Исполняя его коротко и нежно, раздувая ноту, вы можете выразить страсть и веселье».

О вибрации (tremolo): «Она [вибрация] не может быть записана в виде нотных примеров. Выполняя ее, вы должны крепко прижать палец к струне инструмента и привести в движение кисть, не спеша и равномерно повышая и понижая [звук]. Если она [вибрация] длится долго при приближении смычка к подставке, звук раздувается и заканчивается сильно, [это украшение] может выразить величественность, достоинство и т. д. Но выполняя его короче, слабее и нежнее, можно воплотить любовь, благоговение и т. д. Будучи же воспроизведено на коротких нотах, оно лишь способствует более приятному звучанию, и поэтому им надо пользоваться как можно чаще». И все же, при всей наивности этих рекомендаций, Джеминиани исходил из верного основного тезиса: «хорошая музыка выражает движения души, а плохая музыка — это музыка ничего не выражающая».

Джеминиани одним из первых вводит в свою «Школу» динамические нюансы — crescendo и diminuendo, хотя и не применяет этих терминов, а обозначет их особыми наклонными линиями от ноты к ноте: линия, идущая вверх с утолщением, обозначает усиление звука, а с утончением и вниз — ослабление. Можно заметить, что это весьма напоминает уже современные нюансировочные «вилочки».

Обозначает он и выразительный прием «раздувания» звуков и фраз: звук должен начинаться тихо и равномерно усиливаться До его середины, а затем ослабевать до конца. Движение смычка Должно быть непрерывным. Встречается и обозначение subito piano, когда после линии crescendo на следующей ноте Джеминиани ставит знак piano.

О динамических обозначениях forte и piano он пишет: «Они безусловно необходимы для того, чтобы передать выразительность мелодии: ведь всякая хорошая музыка должна быть подражанием прекрасной речи, и эти два украшения имеют целью передать звучание голоса, который усиливается или затихает во время речи».

Что касается постановочных указаний и техники, можно ответить следующие моменты. Скрипку Джеминиани советует держать на ключице слева от подгрифа (а не справа, как это было принято ранее). Смычок держится «свободно, удобно и без судорожности», пальцы находятся на трости на расстоянии примерно 10 сантиметров от колодки. «Движение должно исходить из кисти и из локтя, когда играют ноты в быстром темпе, и весьма незначительно или даже совсем без участия плечевого сустава», а в процессе звукообразования «играет роль не тяжесть всей руки, а давление на смычок первого пальца. Одной из главных красот скрипки является расширение (или увеличение) и смягчение звука; это осуществляется надавливанием смычка на струны первым пальцем в большей или меньшей мере». Как видим, рекомендации весьма прогрессивные для того времени.

Положение левой руки на грифе в первой позиции определялось от четвертого пальца на струне Соль, берущего ноту ре, к первому пальцу на струне Ми, берущему ноту фа (так называемый «гриф Джеминиани»), что объясняется в определенной степени меньшей мензурой, чем у современных скрипок, хотя в целом рука находится здесь не в самом благоприятном положении.

Первоначальные навыки игры он советует вырабатывать в условиях раздельной постановки рук, ставя сначала пальцы на гриф без смычка. Джеминиани рассматривает семь позиций, уделяет достаточно внимания их смене, продвижению руки вдоль грифа. Характерно, что он дает двойную аппликатуру хроматических гамм (скользящую и последовательную).

Значительное место отведено изучению двойных нот (от прим до октав) в гаммах. Хорошо разработана и техника штрихов — detache, legato и их комбинации, острые штрихи, staccato. Джеминиани отвергает устаревшее правило, предписывающее ноту, приходящуюся на сильную долю, играть обязательно смычком вниз (что было принято во французской, а затем английской школе в связи с балетным искусством).

Весьма любопытны упражнения, способствующие развитию импровизационной стороны игры. Так, он предлагает различные ритмические мелодизированные варианты исполнения гамм, показывая, как можно «разукрасить» простую последовательность. Для той же цели приводятся девять гамм в двойных нотах, украшенных варьированием.

Для развития навыков чтения с листа Джеминиани приводит упражнения на изучение семи позиций с модуляциями: «Я уверен, что модуляции в этих позициях, будучи весьма трудными, являются, однако, крайне полезными, так как хороший скрипач обязан исполнять чисто и верно всякое предложенное ему произведение, но тот, который никогда не играл другой музыки, кроме как в простых и приятных модуляциях, если ему приходится играть с листа, не может не выявить своей несостоятельности».

"Школа" не ограничивается чисто дидактическим материалом и заканчивается музыкальным — двадцатью четырьмя этюдами для скрипки с басом и двенадцатью пьесами, в которых обобщаются и закрепляются все виды техники, решаются и музыкально-выразительные задачи. Так, в этюде № 21 приводится девятнадцать штриховых и ритмических вариантов в арпеджио, в этюде № 23 разрабатываются двойные ноты, в этюде № 24 даются различные штрихи в достаточно сложных ритмических вариантах (предварительно поясняется их исполнение на открытых струнах).

Кроме Скрипичной школы Джеминиани созданы «Правила игры с верным вкусом на скрипке, немецкой флейте, виолончели и клавесине» (1739), «Гармоническое руководство или гармонический словарь. Подлинно верный путеводитель по гармониям и модуляциям...» (1742), «Искусство аккомпанемента и новый верный способ расшифровки цифрованного баса на клавесине» (1755/56), «Искусство игры на гитаре или цитре, содержащее различные сочинения с виолончельным или клавесинным басом» (1760). Уже этот перечень показывает, насколько разносторонним музыкантом был Джеминиани.

Франческо Джеминиани вошел в историю скрипичного искусства как выдающийся скрипач, талантливый композитор, одаренный педагог, мыслящий музыкант. Вклад, внесенный им в скрипичную культуру, заслуживает тем большего внимания, что знаменует собой завершение предклассического периода и непосредственную подготовку классического периода данной области музыкального искусства.

Пьетро Антонио Локателли

Другой выдающийся ученик Корелли — Пьетро Антонио Локателли (1695—1764) прославился как выдающийся виртуоз XVIII века, новатор в области скрипичной техники, во многом подготовивший появление Паганини.

Данных о его жизни очень мало. Он родился в Бергамо и, видимо, там получил первые уроки игры на скрипке. Уже в ранней юности он отправился в Рим, чтобы совершенствовать свое искусство под руководством Корелли. Здесь он находился до 1714 года, а возможно, и несколько позднее. После концертов в Италии и Европе, где он приобрел славу виртуоза, Локателли поселяется в Амстердаме (ок. 1721 года). В 1721 году там выходит из печати его первый опус — Двенадцать concerti grossi, в которых заметно влияние стиля его учителя.

Амстердам в это время был известным культурным и музыкальным центром Европы, где шла интенсивная концертная жизнь, приезжали знаменитые музыканты. Город славился как один из Немногих центров нотопечатания, где издавалось большое количество и произведений итальянских композиторов.

В 1725 году Локателли занимает должность камерного музыканта в капелле принца Филиппа Гессен-Дармштадтского в Мэнтуе, затем служит у курфюрста Фридриха-Августа в Саксонии, выступает в Берлине и Касселе. После ряда концертных выступлений в Италии (в том числе в Венеции), Испании, Англии Локателли в 1729 (по некоторым сведениям — в 1732) году поселяется уже навсегда в Амстердаме. Здесь он занимается интенсивной концертной деятельностью как скрипач и дирижер, организует первые открытые публичные концерты, преподает, помогает изданию музыкальных произведений.

Судя по оставшимся в его наследии отпечатанным отдельным страницам произведений Вивальди, Тартини, Тессарини и других композиторов, Локателли корректировал текст и способствовал публикации сочинении своих итальянских коллег.

В 1738 году происходит встреча Локателли с А. Вивальди, который приехал в Амстердам, куда был приглашен не без инициативы Локателли на празднование столетия основания местного театра. Вивальди написал для этого случая импозантный concerto grosso для десяти инструментов. На торжественном вечере он дирижировал сам; другими концертами, где были его сочинения, дирижировал Локателли. Они много музицировали вместе. Не исключено, что концерт Вивальди «У гробницы» мог повлиять на одноименную сонату Локателли.

Локателли называл себя «итальянским мастером музыки, живущим в Амстердаме». Он живо интересовался музыкальной жизнью Италии, что сказывается в его сочинениях, отражающих новые веяния, особенно связанные с венецианской оперой. Локателли занимался и педагогической деятельностью. У него было много учеников, и он воспитал ряд профессиональных скрипачей. Однако никто из них не стал концертирующим инструменталистом, за исключением одного — Ж. М. Леклера, уже сложившегося скрипача, получавшего у него уроки в 1741 году и написавшего под его влиянием сонату «У гробницы».

Ко времени пребывания в Амстердаме относятся практически все напечатанные сочинения Локателли. Некоторые из них были написаны ранее. Так Двенадцать сонат для поперечной флейты и basso continuo, op. 2 (1732) явно были написаны в Германии, где традиции игры на флейте были широко распространены, в том числе и при берлинском дворе.

Зато уже следующее сочинение поставило Локателли в ряд наиболее интересных скрипичных композиторов Европы. Он издает свое знаменитое произведение «Искусство скрипки», ор. 3 (1733), содержащее двенадцать концертов и двадцать четыре каприса для скрипки соло, предвосхищавших технику Паганини. Многие сочинения Локателли остались в рукописи.

Локателли очень ценили в Амстердаме. В некрологе было написано, что он в равной мере был знаменит как своими сочинениями, так и манерой их исполнения и заслуженно считался одним из первых скрипачей в Европе. И. И. Кванц ставит Локателли-скрипача наравне с Тартини.

Сохранилось свидетельство и другого современника, немецкого теоретика, композитора и музыкального писателя Ф. В. Марпурга (1718—1795). За год до смерти Локателли он писал о приветливости и общительности итальянского скрипача, снискавшего в Голландии популярность и любовь. «Раньше, — пишет Марпург, — он играл очень гармонично, никого не оставляя равнодушным, но в то же время настолько резко, что для нежного уха (слуха) это было невыносимо» (55, 203).

Последнее замечание можно отнести за счет субъективности восприятия Марпурга: яркий и импозантный стиль исполнения Локателли, как и сильная энергичная манера звукоизвлечения казались необычными для эстетических представлений немецкого музыканта. Но из его отзыва с явной несомненностью следует, что исполнительскому искусству Локателли были свойственны гармоничность, сила и убедительность.

Ч. Бёрни замечал, что игра Локателли больше поражала, чем восхищала; при этом он имел в виду исключительную силу и виртуозность его игры. И другие современники подчеркивали в исполнительском стиле итальянского мастера прежде всего энергию, оригинальность выражения, темпераментность. Однако его поиски виртуозности не всеми воспринимались в ту пору положительно. Для некоторых они казались чрезмерными. Локателли упрекали в «злоупотреблении природой скрипки», что его технические находки «ужасно поражали слушателей» и «приводили к монотонности стиля» и т. п.

Однако неверно было бы полагать, что при этом Локателли жертвовал выразительностью. Его сонаты, концерты, сюиты показывают глубокое понимание музыки, яркую образность. Пожалуй, лишь в каприсах проявлялась чисто виртуозная сторона его искусства.

Первые его сочинения — Двенадцать concerti grossi продолжают традиции Корелли. Четыре из них — камерные. Однако, в отличие от concerti grossi своего учителя, есть и определенные изменения, направленные на усиление концертности. В состав concertino входит уже квартет, а не трио (две скрипки, альт и виолончель); в Восьмом же концерте концертирует даже квинтет (с добавлением второго альта). Кроме того, более смелым становится гармонический язык, применяются такие необычные для Корелли тональности, как As-dur и f-moll Более пластичной становится мелодика, особенно в камерных концертах.

В истории скрипичного искусства, как уже отмечалось, особое Место принадлежит ор. 3 Локателли, изданному в Амстердаме в 1733 году. Это — сочинение, известное под названием «L'Arte del violino» («Искусство скрипки»), — «12 концертов или скрипичных соло с 24 каприччо ad libitum для первой (солирующей) и второй скрипок, альта, виолончели и баса». Здесь Локателли во многом преодолевает рамки кореллиевских concerti grossi: богаче и выразительней становится мелодический язык, значительно расширяется диапазон, появляются элементы разработки.

За исключением Второго (двухчастного) и Двенадцатого (четырехчастного) концертов, все они трехчастные, причем обе быстрые части (первая и последняя) заканчиваются своеобразной каденцией, которую Локателли называет каприччо. Правда, в конце каждого каприччо имеется знак ферматы, указывающий исполнителю на возможность дополнительной импровизации своей каденции.

Заметим, что еще до Локателли скрипичные каприччи-каденции эпизодически вводили в свои сочинения М. Уччеллини и А. Вивальди. Но лишь у Локателли каприччи получают столь развитую форму, в виртуозном отношении поднимаясь на новую ступень. В начале нашего века эти каприччи с добавлением еще одного его каприччо — «Лабиринт гармонии» — в своей редакции под заголовком «L'art du violon» и с посвящением Дж. Б. Виотти издал французский скрипач Э. Надо, а в 1921 году переиздал Р. Франкони.

В двадцати четырех каприччи, в основном имеющих концертно-виртуозное значение, Локателли предстает подлинным новатором скрипичной техники, подготовившим (а в известном смысле и предвосхитившим) технику Паганини. Для этих произведений характерна импровизационность. Они изложены в сокращенной нотации, принятой в то время. Расшифровка требовала не только знания определенных правил, но и творческой фантазии, владения виртуозными техническими средствами выразительности.

Это была пора, когда сольное виртуозное начало пробивало себе путь, оформлялось как ярко инструментальное начало, имеющее право на существование. Кроме того, уже начинали проявлять себя, пока еще подспудно, тенденции к массовому, демократичному театрализованному искусству. И здесь Локателли прозорливо уловил тенденции искусства. Для того чтобы облегчить выполнение некоторых технических приемов и способов звукоизвлечения, он один из первых утончил струны, что дало необыкновенный успех, особенно в игре флажолетами, в быстрых пассажах и звучании верхних позиций. Паганини перенял это именно от Локателли.

В каприччи мы видим не только новые виртуозные приемы — значение их гораздо глубже. Локателли впервые подходит к скрипичной технике с позиций раскрытия физических возможностей человеческих рук, нахождения способов их наибольшего приспособления к инструменту в связи с художественными задачами. Так, он вместо распространенного приема «растяжки» четвертого пальца, столь часто применяемого итальянской школой, Корелли и даже Тартини, применяет прогрессивный способ, актуальный и сейчас,— прием оттяжки первого пальца вниз, гораздо более естественный и рациональный.

Впервые Локателли выходит и за рамки квартового охвата позиции, плавного перемещения руки вдоль грифа, применяя смелые скачки на большие расстояния, зачастую связанные и с перебросками смычка в быстром темпе, что связано с опережаюшими движениями плеча и предплечья по отношению к кисти. Именно использование «внепозиционного» движения руки вдоль грифа (приём, усовершенствованный Паганини) и дало ему возможность исполнять немыслимые для старой техники слигованные пассажи через весь гриф вплоть до семнадцатой позиции.

Локателли вводит комплексное движение пальцев, создавая типологические фактурные приемы, равно как и в штрихах — не просто вводит прыгающие штрихи — staccato и рикошет, но создает оригинальные штриховые сочетания, которые впоследствии найдут широкое применение в скрипичной литературе.

Интересным является и то, что Локателли стремится возможно более широко раскрыть выразительные возможности скрипки как самостоятельного инструмента, способного решать задачи и без поддержки баса. В этом отношении интересно сочетание трели с проведением мелодии на соседней струне (прием самоаккомпанемента), который использовал и Тартини в сонате «Дьявольская трель».

В репертуаре современных скрипачей наиболее популярна привлекающая своей выразительностью и мастерским использованием инструмента f-moll'ная соната Локателли «У гробницы» (посвященная памяти жены) в обработке Э. Изаи. Это большая концертная соната с яркими контрастами, гораздо более значительными, чем в других сочинениях Локателли этого жанра. Образное содержание сонаты органично связано с программностью, что в целом не характерно для Локателли, искавшего специфическую и самостоятельную скрипичную сферу выразительности. В этой сонате ярок тематизм. Основные грани образа, настроения даны в первой части. По жанру это — типичное оперное lamento, близкое венецианским образцам.

В ор. 7 (1741) Локателли применяет новый вариант состава ансамбля. По существу эти шесть концертов для смычковых-инструментов с basso continuo представляют собой прообраз квартетного жанра. Написаны они для трех скрипок и баса и в случае исполнения баса на виолончели весьма близки классическому составу квартета. Особый интерес представляет Шестой концерт, носящий программное название «Плач Ариадны», в котором широко представлено речитативное оперное начало. Не исключено и здесь влияние творчества Вивальди. И в следующем опусе — Десять сонат (1744) содержатся четыре сонаты аналогичного состава.

Завершают изданные сочинения Локателли его концерты для четырех инструментов ор. 9 — «Искусство новой модуляции» (1762).

П. Локателли вошел в историю скрипичного искусства как яркий художник, новатор в области скрипичной техники, однако вовсе не ограничившийся только ею. Смелость его поисков нельзя сводить к простому экспериментаторству (как это нередко делается). Он открыл новые выразительные возможности скрипки, которые значительно обогатили скрипичное искусство.

Антонио Вивальди

Выдающийся скрипач и композитор Антонио Вивальди (1678— 1741) — один из ярчайших представителей итальянского скрипичного искусства XVIII века. Его значение, особенно в создании сольного скрипичного концерта, выходит далеко за пределы Италии.

А. Вивальди родился в Венеции, в семье отличного скрипача и педагога, члена капеллы собора Сан-Марко Джованни Баттисты Вивальди. С самого детства он страдал серьезным дефектом грудной клетки (узкая грудь «килем», сдавливающая сердце), из-за чего всю жизнь прожил полуинвалидом, страдая сильной астмой. С раннего детства отец учил его игре на скрипке, брал на репетиции. С 10 лет мальчик стал заменять отца, работавшего также в одной из консерваторий города.

Руководитель капеллы Дж. Легренци заинтересовался юным скрипачом и занимался с ним игрой на органе и композицией. Вивальди бывал на домашних концертах у Легренци, где прослушивались новые сочинения самого хозяина, его учеников — Антонио Лотти, виолончелиста Антонио Кальдары, органиста Карло Поларолли и других. К сожалению, в 1790 году Легренци умер и занятия прекратились.

К этому времени Вивальди начал уже сочинять музыку. Его первым дошедшим до нас сочинением является духовное произведение, датируемое 1791 годом. Здоровье Вивальди не становилось лучше, в оркестре он не смог выдерживать нагрузку. Перед отцом встал вопрос о его дальнейшей судьбе. Наиболее перспективным было бы преподавать в консерватории (их в Венеции было четыре). Но все консерватории (как их называли, госпитали) были при церквах и там обучались бедные девушки и сироты (мужские консерватории были в Неаполе).

Отец счел наилучшим дать сыну духовное образование, так как сан и обет безбрачия давали Вивальди право преподавать в женской консерватории. Так началось духовное обучение в семинарии. В 1693 году он был посвящен в сан аббата. Это обеспечило ему доступ в наиболее авторитетную консерваторию «Ospedale della Pieta». Однако священный сан оказался в дальнейшем помехой развертыванию огромного таланта Вивальди.

После аббата Вивальди продвигался по ступеням духовных чинов и наконец в 1703 году был посвящен в последний нижний чин — священника, что давало ему право служить самостоятельную службу — мессу. Но из-за нарастающих болей в груди и кашля Вивальди три раза пытался и не смог довести мессу до конца. И его освободили от службы ввиду болезни. Однако остался анекдот, обычно приводимый в литературе, что он был отстранен от службы за то якобы, что прервал мессу и ушел в алтарь, чтобы записать тему фуги. Однако за ним осталось прозвище «Рыжий священник». Надо отметить, что и его отец фигурирует в списках Сан-Марко под прозвищем «Рыжий».

Отец вполне подготовил Вивальди к преподаванию, сам занимаясь тем же в Консерватории «нищих». Музыка в консерватории была главным предметом. Девушек учили петь, играть на разных инструментах, дирижировать. Консерватория обладала одним из лучших в то время в Италии оркестров, в нем участвовало 140 воспитанниц. Об этом оркестре восторженно отзывались Б. Мартини, Ч. Бёрни, К. Диттерсдорф. Вместе с Вивальди здесь преподавал ученик Корелли и Лотти Франческо Гаспарини, опытный скрипач и композитор, чьи оперы шли в Венеции.

В консерватории Вивальди обучал игре на скрипке и «английской виоле». Работа увлекла Вивальди. Консерваторский оркестр стал для него своего рода лабораторией, где могли осуществляться его замыслы. Уже в 1705 году выходит из печати его первый опус трио-сонат (камерных), в которых ощущается еще влияние Корелли. Характерно, однако, что в них не заметно никакого признака ученичества. Это зрелые художественные сочинения, привлекающие свежестью и изобразительностью музыки.

Как бы подчеркивая дань гению Корелли, он завершает сонату № 12 теми же вариациями на тему Фолии. Уже в следующем году выходит и второй опус — concerti grossi «Гармоническое вдохновение» (появившиеся на три года раньше концертов Торелли). Именно среди этих концертов находится знаменитый а-moll'ный.

В консерватории служба шла успешно. Вивальди поручают руководство оркестром, затем и хором. В 1713 году в связи с уходом Гаспарини Вивальди становится главным композитором с обязательством сочинять по два концерта в месяц. В консерватории он работал (с некоторыми перерывами) почти до конца жизни (1740). Оркестр консерватории он довел до высшего совершенства.

Концерты в Pieta были по воскресеньям открытые. Исполнением оркестра восторгался Ж.Ж. Руссо. Ш. де Бросс писал: «Какая закругленность исполнения! Только здесь можно услышать первый удар смычка, столь незаслуженно восхваляемый в оркестре Парижской оперы. Хиаретта наверняка была бы первой скрипкой Италии, если бы Анна-Мария из консерватории ее не превосходила».

Слава о Вивальди-композиторе быстро распространяется не только в Италии. Его сочинения выходят в Амстердаме. В Венеции он встречается с Генделем, А. Скарлатти, его сыном Доменико, который учится у Гаспарини. Вивальди получает известность и как скрипач-виртуоз, для которого не существовало неисполнимых трудностей. Его мастерство проявлялось в импровизированных Каденциях.

Об одном таком случае присутствовавший на постановке в театре «Сан Анджело» оперы Вивальди об его игре вспоминал: «Почти в конце, аккомпанируя великолепно соло певице, напоследок Вивальди исполнил фантазию, которая меня по правде испугала, Потому что это было что-то невероятное, подобно которому никто не играл и не может сыграть, ибо своими пальцами он забрался так высоко вверх, что для смычка уже не оставалось никакого места, и это на всех четырех струнах исполняя с невероятной скоростью фугу». Записи нескольких таких каденций остались в рукописях.

Вивальди сочинял стремительно. Из печати выходят его сольные сонаты, концерты. Для консерватории он создает свою первую ораторию «Моисей, бог Фараона», готовит первую оперу — «Оттон в Вилле», прошедшую с успехом в 1713 году в Виченце. В последующие три года он создает еще три оперы. Затем наступает перерыв. Вивальди писал так легко, что даже сам иногда отмечал это, как на рукописи оперы «Тито Манлио» (1719) — «сработано за пять дней».

В 1716 году Вивальди создает для консерватории одну из лучших своих ораторий: «Юдифь торжествующая, побеждающая Олоферна варваров». Музыка привлекает энергией и размахом и в то же время удивительной красочностью, поэтичностью. В том же году во время музыкальных торжеств в честь приезда герцога Саксонского в Венецию были приглашены для выступлений два молодых скрипача — Джузеппе Тартини и Франческо Верачини. Встреча с Вивальди оказала на их творчество глубокое воздействие, особенно на концерты и сонаты Тартини. Тартини говорил, что Вивальди — сочинитель концертов, а думает, что он по призванию — оперный композитор. Тартини оказался прав. Оперы Вивальди ныне забыты.

Педагогическая деятельность Вивальди в консерватории постепенно приносила успех. У него занимались также и другие скрипачи: Дж. Б. Сомис (после Корелли), Луиджи Мадонис и Джованни Верокаи, служившие в Петербурге, Карло Тессарини (тоже после Корелли), Даниель Готлоб Трой — капельмейстер в Праге. Воспитанницы консерватории — Санта Таска стала концертирующей скрипачкой, затем придворным музыкантом в Вене; выступала и Хиаретта, у которой занимался видный итальянский скрипач Дж. Федели.

Кроме этого Вивальди оказался и хорошим вокальным педагогом. Его воспитанница Фаустина Бордони за красоту голоса (контральто) получила прозвище «Новая Сирена». Наиболее известным учеником Вивальди стал Иоганн Георг Пизендель — концертмейстер Дрезденской капеллы.

В 1718 году Вивальди неожиданно принимает приглашение работать руководителем капеллы ландграфа в Мантуе. Здесь он ставит свои оперы, создает многочисленные концерты для капеллы, посвящает графу кантату. В Мантуе он встретил свою бывшую воспитанницу, певицу Анну Жиро. Он взялся развивать ее вокальные способности, преуспел в этом, но серьезно ею увлекся. Жиро стала известной певицей и пела во всех вивальдиевских операх.

Духовенство до поры до времени прощало «рыжему священнику» его прегрешение, но позднее Вивальди почувствовал к себе иное отношение. В 1720 году в Венеции выходит анонимно едкий памфлет на Вивальди и оперных композиторов под заголовком «Модный театр», где высмеиваются оперные штампы, порядки в театре и т. п. Вивальди здесь на обложке поименован аннаграммой «Альдивива», да еще связанный с «Ликанте» — аннаграмма певицы Кантелли, до этого любимицы Вивальди. Сам он был изображен в виде ангелочка, балансирующего на руле перегруженной лодки и т. д.

Памфлет стал сенсацией и пищей для разговоров; с другой стороны, сыграл роль рекламы для опер Вивальди. Автором этого памфлета оказался (что было установлено историками по рукописи) известный Бенедетто Марчелло, с которым Вивальди часто встречался, а возможно, и дружил.

В 1722 году Вивальди возвратился в Венецию. В консерватории он должен теперь сочинять по два инструментальных концерта в месяц и проводить по 3—4 репетиции с ученицами для их разучивания. В случае отъезда он должен был присылать концерты с курьером.

В следующем году римский театр «Капраника» заказывает Вивальди к карнавалу новую оперу. Это была большая честь для композитора. Его опера «Геркулес на Термодонте», созданная специально для Рима, имела огромный успех, особенно благодаря применению им острого «ломбардского» ритма, пунктирного, связанного также с ускорением первой ноты. «Чем быстрее исполняются первые ноты, тем оживленней и свежей выражение,— писал И. Кванц, бывший на представлении оперы.— (...) совсем новое, что мне довелось услышать, был тот вовсе не известный мне тогда вкус, который именовался ломбардским. Его принес в Рим Вивальди и так им очаровал, что они почти не могут слушать того, что не соответствует этому вкусу».

Вивальди не только принял участие в постановке оперы, но и сам играл на чембало и скрипке, дирижируя представлением. В Риме он встречается со многими музыкантами, пишет арии на тексты кардинала Берберини, играет перед папой. Именно здесь появилась известная карикатура на Вивальди художника П. Гецци, оригинал которой хранится в библиотеке Ватикана. Здесь же Вивальди познакомился с маркизом Бентивольо — будущим протектором Феррары, с которым его потом свяжут дружеские отношения. В Риме Вивальди получил заказ еще на две оперы.

В этом же году он создает Двенадцать концертов, составивших ор. 8 — «Опыт гармонии и фантазии», куда входят знаменитые «Времена года» и некоторые другие программные концерты. Он был издан в Амстердаме в 1725 году. Концерты быстро распространились в Европе, а «Времена года» приобрели огромную популярность.

В эти годы интенсивность творчества Вивальди была исключительной. Только для сезона 1726/27 года он создает восемь новых опер, десятки концертов, сонат. Но все же основное внимание уделяет опере. В 1728 году он был приглашен на встречу с императором Австрии Карлом VI, любителем музыки, хорошо знавшим сочинения итальянского композитора. Вивальди специально приезжает в Триест, где встречается с императором и преподносит посвященные ему Двенадцать концертов «Цитра» ор. 9. Император посвящает его в рыцари, награждает золотой медалью и приглашает на работу в Вену.

На следующий год вместе с отцом, согласившимся сопровождать Вивальди, который очень плохо переносил переезды и перемену обстановки, а также Анной Жиро направляется в Австрию. Здесь он играет, ставит в Праге свою новую оперу «Агриппа», затем еще две. В 1731 году он возвращается в Италию, но не в Венецию, а в Верону к маркизу С. Маффеи — поэту-любителю, на либретто которого создает одну из поэтичнейших своих опер — «Верная нимфа» (1732), затем еще две оперы.

Во время отсутствия Вивальди его музыка, особенно в Венеции, стала широко использоваться для переделки и компоновки других опер, на другой текст. Такие оперы, «пастиччо» («паштет»), были в моде. Писал их и Вивальди. Завоеванные оперные позиции нужно было подтверждать все новыми сочинениями.

Вивальди возвращается в консерваторию. Для Венеции ему надо было создать яркое оперное произведение. Только это могло восстановить его славу. На сюжет П. Метастазио он пишет свою лучшую оперу «Олимпиада», имевшую огромный успех. Именно эта опера была возобновлена в 1939 году, спустя более чем двести лет, на «Неделе Вивальди» в Сиене.

С 1735 года развертывается плодотворное сотрудничество Вивальди с Карло Гольдони, на либретто которого он создает оперы «Гризельда», «Аристид» и многие другие. Это сказалось и на музыке композитора, в творчестве которого ярче проявляются черты оперы-буффа, народные элементы.

В следующем году завязывается переписка с Феррарой. От маркиза Бентивольо поступает заказ на две оперы для карнавалов. Вивальди соглашается, еще не подозревая, чем окончится для него этот заказ. Сочинение опер шло успешно, в Ферраре начались уже репетиции, для которых Вивальди подобрал музыкантов и певцов, и вскоре он должен был туда отправиться. Неожиданно он был вызван к папскому нунцию в Венеции и ему был передан запрет феррарского кардинала Т. Руффо на въезд в город, так как он, священник, не служит мессы и имеет любовную связь с певицей.

Пуританские взгляды церкви (а Феррара принадлежала к папской области), ортодоксальные принципы кардинала, недостойное в его глазах поведение Вивальди — все это предопределило срыв постановок, так как запрет касался и А. Жиро. Вивальди писал отчаянные письма Бентивольо и кардиналу, указывал, что его принимал сам папа в Риме, что он по болезни освобожден от служения месс, что Жиро «очернена». «Уже двадцать пять лет я не служу в церкви мессу,— доказывал он,— и не могу это сделать, не из-за запрета или приказа, как об этом информировали Вашего кардинала, но из-за моей судьбы, тех болей, которыми я страдаю с детства от рождения и которые меня мучают. Лишь год после посвящения меня в священники я служил мессу, но после того, как три раза был вынужден уйти, не закончив службы, я перестал это делать. Поэтому я почти все время провожу дома и выезжаю лишь в карете или гондоле, так как не могу ходить пешком из-за грудной болезни — сжатой грудной клетки. Никто из знатных синьоров не приглашает меня к себе домой, даже наш князь, так как все знают о моем дефекте...»

Дело осложнялось тем, что в случае срыва постановки опер Вивальди должен был уплатить огромную неустойку, равную плате за шестьдесят опер (по обычаю того времени). Но все хлопоты были тщетны. Кардинал же стоял на своем. А без Вивальди и Жиро оперы не могли быть поставлены. Бентивольо удалось все же отсрочить постановки и выплату неустойки. Но положение представлялось безнадежным. Руффо заявил, что если даже прикажет сам папа, он не отменит постановления.

Это решение, видимо, было связано и с тем, что в это время наблюдается активизация национально-освободительного движения, а постановка очередной оперы Вивальди в Венеции, «Катон в Утике», была воспринята и оценена чуть ли не как «революционная». Через год, вследствие неожиданной тяжелой болезни, кардинал Руффо был отозван со своего поста. Новый кардинал не подтвердил запрещения. Путь в Феррару был открыт.

Вивальди предлагает для постановки две другие свои оперы — «Сирой» и «Фарначе», сам, как и Анна Жиро, участвует в репетициях и представлениях. Однако успеха оперы не имели. Фактически это был полный провал. «Фарначе» пришлось снять после первого же представления. Феррара оказалась для Вивальди во всех отношениях тяжким испытанием. Никогда до этого его оперы не проваливались. Композитор винит и себя — в том, что написал слишком длинные речитативы, что он плохо аккомпанировал певцам. Возможно, что оперный стиль Вивальди в эти годы уже отставал от времени, не соответствовал вкусам феррарских зрителей.

Драматические перипетии в Ферраре были несколько смягчены двумя событиями — выходом в Париже ор. 13 — шести сонат «Верный пастух» для необычного состава инструментов: мюзета, виолы, альта, флейты, гобоя, скрипки и баса continuo. Выбор мюзета — французской волынки — был намеренным.

Второе событие — приглашение в Амстердам на концерты, связанные со столетием местного театра. Здесь Вивальди давно знали и любили, издавали его сочинения. Он создает для торжества Concerto grosso для десяти инструментов, дирижирует им. Вивальди окружен почетом, встречается здесь с П. Локателли, они вместе музицируют. Обстановка в Амстердаме была резким контрастом к событиям в Ферраре. Вивальди почувствовал огромную разницу между тем положением, какое здесь занимал Локателли, и его собственным положением в Венеции. В его сознании укрепилась мысль уехать работать в один из крупных музыкальных центров Европы.

В 1739 году в Венеции ставится последняя опера Вивальди «Ферасп». Особого успеха она не имела. Шарль де Бросс писал в этом году из Венеции: «К моему большому изумлению я нашел, что его здесь ценят далеко не столь высоко, как он того заслуживает,— здесь, где все зависит от моды, где слишком долго слушали его вещи и где прошлогодняя музыка уже не дает сборов...» (2, 22).

В 1740 году в Венецию приезжает сначала брат, а затем сын курфюрста Саксонии. В Консерватории дается большой концерт, для которого Вивальди пишет четыре своих последних сочинения — «Концерт для многих инструментов» с участием духовых и щипковых — прообраз симфонии; живописный «Концерт для главной скрипки и второй скрипки, звучащей как эхо вдалеке»; Концерт для виоль д'амур и лютни. Последним была «Симфония» — короткое энергичное трехчастное сочинение типа оперной увертюры.

Вивальди, видимо договорившись работать в Саксонии, еще помня приглашение Карла VI приехать в Вену, решает окончательно покинуть Венецию. В середине 1740 года он завершает свои дела в Консерватории, продает им рукописи своих концертов всего по два с половиной дуката за штуку (двадцать концертов), позднее — остальные («большую порцию») всего по одному дукату. Он собирается в дорогу. Последней радостью был выход в Париже его Шести виолончельных сонат с басом ор. 14.

В конце этого года Вивальди вместе с Анной Жиро и ее сестрой отправляется в Вену, надеясь на придворную службу. Но и здесь его подстерегала неудача. Вскоре Карл VI скончался. Вспыхнула война за австрийское наследство. В июне 1741 года он продает свои концерты графу В. Коллато, собирая средства для поездки в Дрезден, где его ученик И. Г. Пизендель руководил капеллой. Внезапная смерть в этом же году оборвала его жизнь. Погребение было очень бедным, дан был лишь «малый колокольный звон». Похоронен Вивальди на больничном кладбище для бедных у церкви Сан-Стефано.

О Вивальди-исполнителе известно немногое. Он выступал как скрипач очень редко — лишь в Консерватории, где он иногда играл свои концерты, и иногда в опере, где имелись скрипичные соло или каденции. Судя по сохранившимся записям некоторых его каденций, его сочинениям, а также дошедшим до нас отрывочным свидетельствам современников о его игре, это был выдающийся скрипач, виртуозно владевший своим инструментом.

Он и как композитор мыслил по-скрипичному. Инструментальный стиль просвечивает и в его оперном творчестве, ораториальных сочинениях. О том, что это был выдающийся скрипач, свидетельствует и тот факт, что у него стремились заниматься многие скрипачи Европы. Черты его исполнительского стиля, безусловно, отражены и в его сочинениях.

Творческое наследие Вивальди огромно. Уже издано свыше 530 его сочинений. Им написано около 450 различных концертов. 80 сонат, около 100 симфоний, более 50 опер (сам Вивальди называл цифру 92), свыше 60 духовных сочинений. Многие из них до сих пор остаются в рукописи. Издательство Рикорди выпустило 221 концерт для солирующей скрипки, 26 концертов для 2—4 скрипок, 6 концертов для виоль д'амур, 11 концертов для виолончели, 30 сонат для скрипки, 19 трио-сонат, 9 сонат для виолончели и другие сочинения, в том числе и для духовых инструментов.

В любом жанре, к которому прикасался гений Вивальди, открывались новые неизведанные возможности. Это проявилось уже в его первом сочинении.

Двенадцать трио-сонат Вивальди впервые были изданы, как ор. 1, в Венеции в 1705 году, но сочинены были задолго до того; вероятно, в этот опус вошли избранные произведения данного жанра. По стилю они близки к Корелли, хотя обнаруживают и некоторые индивидуальные черты. Интересно, что, подобно тому как это имеет место в ор. 5 Корелли, заканчивается сборник Вивальди девятнадцатью вариациями на популярную в те времена тему испанской фолии. Обращает на себя внимание неодинаковое (мелодическое и ритмическое) изложение темы у Корелли и у Вивальди (у последнего более строгое). В отличие от Корелли, обычно разграничивавшего камерный и церковный стили, Вивальди уже в первом опусе дает образцы их переплетения и взаимопроникновения.

По жанру это все же скорее камерные сонаты. В каждой из них партия первой скрипки выделена, ей придан виртуозный, более свободный характер. Сонаты открываются пышными прелюдиями медленного, торжественного характера, за исключением Десятой сонаты, начинающейся быстрым танцем. Остальные части почти все жанровые. Здесь — восемь аллеманд, пять жиг, шесть курант, которые инструментально переосмыслены. Торжественный придворный гавот, к примеру, он использует пять раз как быстрый финал в темпе Allegro и Presto.

Форма сонат достаточно свободна. Первая часть дает психологический настрой целому, подобно тому как это делал Корелли. Однако Вивальди отказывается далее от фугированной части, полифонии и разработочности, стремится к динамическому танцевальному движению. Порой все остальные части идут практически в одном темпе (№ 2, 5, 10, 11), тем самым нарушая старинный принцип контрастности темпов.

Уже в этих сонатах ощущается богатейшая фантазия Вивальди: никаких повторений традиционных формул, неистощимая мелодичность, стремление к выпуклости, характерности интонаций, которые найдут затем развитие и у самого Вивальди, и у других авторов. Так, начало Grave Второй сонаты затем проявится во «Временах года». Мелодия Прелюдии Одиннадцатой сонаты скажется в основной теме Концерта Баха для двух скрипок. Характерными чертами становятся и широкие движения фигураций, повторность интонаций, как бы закрепляющих в сознании слушателя основной материал, последовательное проведение принципа секвентного развития.

Первое издание Сонат для скрипки соло с басом появилось в Венеции в 1709 году с портретами прекрасных венецианок с миниатюр Розальба Карьера. Дыхание нового мироощущения здесь гораздо ярче. Это уже предклассическая сольная скрипичная соната. В ней преодолеваются остинатность, внутренняя психологическая замкнутость стиля барокко, намечаются стремление к поэтизации быта, попытки воплотить многообразие состояний души — не только «масок», но и тех движений сердца, трогательных, повседневных, которые уже начали в ту пору прорываться и в драматургии, поэзии и живописи. Можно даже говорить о неких раннеромантических всплесках его стиля, раскрывшихся затем полнее в его программных сочинениях.

Меняется строение цикла. Он становится, как правило, трехчастным, предельно динамичным. В то же время композитор впервые пытается придать сонате характер свободной импровизации, прокладывая путь будущей фантазии и каприччио. Так, Вторая, Девятая и Двенадцатая сонаты имеют такие каприччи в качестве частей, а Одиннадцатая — Фантазию. В этих случаях создается новая стилевая конструкция, где между сонатной медленной прелюдией и жанровым финалом в качестве наиболее индивидуализированного начала вторгается свободная, инструментально-развернутая часть.

Одной из самых популярных сонат этого опуса является Вторая, A-dur, известная в редакциях Ф. Давида, Н. Мильштейна и О. Респиги. Она открывается музыкой театрального характера — Каприччио. Затем следует развернутая Куранта, содержащая два образа, что резко отличает ее от аналогичных частей у Корелли. Один образ — упругий, обостренно-ритмический, передающий состояние игры, другой — женственный, певучий. Они сплетаются друг с другом, как пара в танце.

Резким контрастом вступает Адажио — патетический речитатив оперного героя. Финал — стремительная жига, где также присутствует двухтемность. Именно синтез стремительных и патетических интонаций придает цельность не только финалу, но и всему циклу, что подчеркивается достижением в финале кульминационного момента в обрисовке образа, воплощающего основное содержание сонаты — стремительность, упоение радостью жизни.

Эти сонаты затем были продолжены Вивальди в пятом опусе. Желая их связать, Вивальди начинает Тринадцатую сонату так же, как и Двенадцатую,— та же Прелюдия Largo, даже одинаковый ритмический рисунок. К этому же периоду относятся и Пять сонат, написанных Вивальди для своего ученика Георга Пизенделя (без опуса). Это сонаты для скрипки с басом; они более виртуозны по изложению.

Особенно эффектен финал Первой сонаты: конец его представляет собой виртуозную каденцию, развертывающуюся на остинатном басу. В финале Второй сонаты в эффектных двойных нотах проходит основной материал. Первая часть Четвертой сонаты впечатляет яркой фактурой — пунктирным («ломбардским») ритмом, двойными нотами, пассажами staccato. Рукопись, хранящаяся в Дрездене, показывает «кухню» работы Вивальди. Здесь много зачеркиваний, «пробных» вариантов. Порой, начиная следующую часть, он пишет 2—3 строчки без баса, затем зачеркивает и тут же сочиняет новую часть в ином размере и характере.

Особенно ярко проявилась сила и изобретательность творческого духа Вивальди в концертном жанре. Именно в данном жанре написана большая часть его произведений. При этом в концертном наследии итальянского мастера свободно сочетаются произведения, написанные в форме concerto grosso и в форме сольного концерта. Но даже и в тех его концертах, которые тяготеют к жанру concerto grosso, явственно ощущается индивидуализация концертирующих партий: они нередко приобретают концертный характер, и тогда бывает нелегко провести грань между concerto grosso и сольным концертом.

Всего сохранилось около 450 концертов Вивальди; примерно половина из них — концерты, написанные для солирующей скрипки с оркестром. Современники Вивальди (И. Кванц и другие) не могли не обратить внимания на новые черты, привнесенные им в концертный стиль XVIII века, которые привлекли их творческий интерес. Достаточно напомнить о том, что И. С. Бах высоко ценил музыку Вивальди и сделал несколько клавирных и органных переложений его концертов.

Новое в концертном жанре Вивальди определялось углублением музыкального содержания, его выразительности и образности, внесением элементов программности, установлением, как правило, трехчастности цикла (при последовательности быстро — медленно — быстро), усилением собственно концертности, концертной трактовкой сольной партии, развитием мелодического языка, широкой мотивно-тематической разработки, ритмическим и гармоническим обогащением и т. д. Все это пронизывалось и объединялось творческой фантазией и изобретательностью Вивальди как композитора и исполнителя.

Усиление состязательного характера, придающего особую яркость музыке вивальдиевских концертов, их жанровость и программность, контраст не только между отдельными частями цикла, но и внутри основной, первой его части (у Вивальди она обычно приобретает рондообразную форму) с заостренным противопоставлением tutti и soli, тонкое использование тембровых, динамических и ритмических средств выразительности — все эти черты в своем гармоническом сочетании способствовали усилению черт концертности, возрастанию силы эмоционального воздействия на слушателя. Уже современники подчеркивали в концертах Вивальди особую присущую им выразительность, страсть, широкое использование так называемого «ломбардского стиля».

Ор. 3 под программным названием «L'Estro Armonico», «Гармоническое вдохновение», включает четыре концерта для одной скрипки («облигато»), три — для двух скрипок (один из этих концертов, № 11 — с облигатной виолончелью) и пять — для четырех скрипок. Вивальди подходит здесь к форме предклассического сольного концерта, которую он в совершенстве воплотит в следующем опусе. Здесь уже намечается трехчастность формы с четко очерченным, запоминающимся тематизмом и динамикой первой, углубленной лирикой второй и моторно-жанровой третьей частями.

Уже в этом опусе проявляется характерная для всего будущего стиля Вивальди черта — однотипность интонаций, повторяющихся из концерта в концерт с некоторыми изменениями, «поворотами», но всегда узнаваемых как типично «вивальдиевские». Так, к примеру, схожи интонации первых тем концертов № 1, 6 и 12. Эти «формулы» очень динамичны, используют повторность звуков как преображение старого принципа остинатности. Можно это назвать, пожалуй, «мелодической остинатностью». Она распространяется у Вивальди и на типичный способ применения им секвентности — как заполнения фигурациями восходящего или нисходящего движения.

Если в своих сонатах Вивальди переносит центр тяжести на средние части, то в концерте четко прослеживается тенденция к выделению первой части как главной и наиболее весомой. В связи с этим композитор несколько усложняет ее традиционное строение: динамизирует последовательно эпизоды от первого к третьему, увеличивая значимость, масштаб и разработочно-импровизационный характер последнего эпизода, трактуемого как расширенная и динамизированная реприза; вплотную подходит к двухтемности, носящей контрастный характер.

В средних же частях усиливает психологическую глубину раскрытия внутреннего мира человека; вводит лирические элементы в жанровый финал, как бы протягивая единую лирическую линию. Все эти черты, намеченные здесь, в полной мере раскроются в следующих концертах.

Проследим, как эти принципы воплощаются в знаменитом Концерте a-moll. Вступительное tutti построено на ярких фанфарных интонациях, повторах звуков и фраз. Уже начальная формула, отличающаяся «вдалбливанием» одного звука, становится типичной для композитора. Господствует принцип: «никаких длиннот». Предельная динамика, волевой напор помогают воплотить мужественный, устремленный образ.

Скрипка вступает не с контрастным, фигурационным материалом, как в concerto grosso, а соревнуется с оркестром, варьируя тему. Короткая перебивка оркестра, повторяющего материал solo, как бы разделяет развитие музыкального потока у скрипки, излагающей неустойчивую, гибкую мелодию лирического плана — будущий прообраз побочной партии. Средний эпизод носит разработочный характер, где раскрывается концертность в перекличке solo и tutti.

Заключительный раздел выполняет функцию динамизированной репризы, построенной весьма своеобразно. Оркестр излагает основную тему ostinato, а солирующая скрипка проводит лирический материал. Контраст (в одновременности) здесь достигает максимума. Он усиливается и ладовым сдвигом — расширением у скрипки сферы мажора, «просветляя» тем самым образный итог.

В качестве характерной второй части можно привести изумительную лирику Десятого концерта для четырех скрипок. После мужественного вступления Largo звучит прозрачное Larghetto, где тема скрыта в фигурациях скрипок. Это — звуковая миниатюра, воспроизводящая то шелест листьев, то журчание ручья, то шепот влюбленных. Здесь Вивальди впервые прорывается к той программной выразительности, шедевры которой он создаст позднее.

Именно этот опус тщательно изучал И. С. Бах как последнее достижение итальянского инструментализма. Концерты № 3, 4, 12 он переложил для клавира соло, № 10 — для четырех клавиров, № 8 и 11 — для органа. С концертом № 11 d-moll произошла историческая ошибка. Подлинная рукопись переложения Баха хранилась в Берлине, на ней были сделаны пометки его сыном Вильгельмом Фридеманом, который прибавил: «переписано рукой моего отца». В 1844 году концерт был напечатан как сочинение В. Ф. Баха в редакции И. С. Баха и получил широкое распространение на эстраде, особенно в фортепианном переложении А. Страдаля. Лишь через пятьдесят лет было установлено авторство Вивальди.

В этом концерте много новаторского — и блистательная органного типа Прелюдия, опирающаяся на тонический органный пункт, и таинственное, тонально неустойчивое Adagio — мостик к контрастной второй части — стремительному фугато с типично баховской темой. Изумительна по красоте широкая плавная сицилиана, предвосхищающая вторую часть баховского E-dur'нoro концерта. Радостно-стремителен финал. Каким нужно было обладать внутренним духовным зарядом,чтобы больному, узкогрудому, страдающему астмой «рыжему попу» создать подобное страстное, утверждающее красоту, жизнь произведение.

В Четвертом опусе, носящем несколько вызывающее название «Экстравагантные» концерты, уже доминирует трехчастность, усиливаются гармонические поиски, вводятся терпкие задержания, хроматика, внезапные сдвиги — к примеру, резкие полутоновые сдвиги в первой части Третьего концерта. В Восьмом концерте преобладают в первой части восходящие хроматические интонации, создающие ощущение напряжения, вопроса. Но в финале Вивальди вводит обратное движение, как бы «ответ», приводящий к стабилизации целого.

Первые части концертов четвертого опуса строятся более свободно; сольная партия порой представляет собой своеобразную каденцию (первая часть Третьего концерта), возрастает виртуозный размах, концертность, в частности, за счет введения крупных нарастаний, «эмоциональных волн» (первая часть Четвертого концерта).

Во вторых частях углубляется лирика. Например, во второй части Третьего концерта используется жанр сицилианы. Ее тональность необычна — вместо привычного e-moll — h-moll («темная» тональность; видимо, Вивальди обладал компонентами «цветного» слуха). Медленно движется похоронная процессия. Интонации стона придают характеру музыки сходство с Lacrimosa из Реквиема Моцарта.

Мелодия развивается бесконечно, разворачивая все новые и новые интонационные пласты. Достигнув вершины, кульминации чувства, Вивальди находит иные, невиданные до того времени возможности продлить кульминационное нарастание, расширить художественное пространство. В конце голос скрипки замолкает и мерная поступь шествия завершает музыкальную картину.

Еще более поразительно по мелодическому дыханию Grave из Четвертого концерта a-moll. Необычайной красоты и широты инструментального дыхания мелодия рождается как бы из пульсирующего звукового фона. Смелые модуляции, неожиданные повороты фраз, выразительные волны кульминационных нарастаний создают хрупкий, трепетный и в то же время страстный, даже романтизированный характер высказывания.

Именно в этих частях Вивальди вырывается далеко вперед, в чем-то предвосхищая выразительность будущего века. В финалы концертов Вивальди все шире вводит двухтемность, специфические приемы разработочности, основанные на зеркальном преображении тем (восходящее движение темы, фигураций меняется на противоположное). Вычленяется и варьируется и основная интонация части.

Вивальди сам играл некоторые свои концерты и в Консерватории, и в перерывах своих опер. В некоторых рукописях он делал пометку о каденции, обычно это относилось к концу финала, что дополнительно динамизировало форму. В концерте D-dur Вивальди, рукопись которого хранится в Дрездене, за 6 тактов до конца финала сделана пометка: «Здесь можно по желанию остановиться». Торопливым, летящим почерком Вивальди выписывает сложнейшую в техническом отношении каденцию, где в характерном для него секвенционном движении, носящем характер грандиозной волны, достигается двенадцатая позиция. Это не просто виртуозный пассаж — здесь Вивальди делает попытку использовать каденцию для разработки основных интонаций концерта, не случайно каденция делится на три части и в середине меняются и интонации, и метр.

Восьмой опус содержит двенадцать концертов под названием «Опыт гармонии и фантазии». В творчестве Вивальди он стоит особняком и открывает период его программного инструментального творчества. Семь концертов здесь относятся к новому и для композитора, и для европейского музыкального искусства жанру программной музыки; некоторые концерты имеют развернутые словесные программы.

Наибольшую популярность приобрели четыре связанных между собой концерта для солирующей скрипки — «Времена года». По сути дела, это первый в истории музыки связный цикл, спаянный не просто программой, а сквозным симфоническим развитием, образной драматургией. Можно сказать, что это — «четырехактная скрипичная опера».

Естественно, что оперное творчество Вивальди, программные инструментальные эпизоды в операх сыграли свою роль. Но было бы неверно полагать (что, к сожалению, часто делается), что во «Временах года» мы имеем дело со звукоизобразительностью, достаточно примитивным «воспроизведением» пения птиц, молнии и т. п. Это для него были лишь намеки, символы. Основное — выпуклый показ образа, данный чисто инструментальными средствами, специфическим языком музыки, ее логикой.

Программа для Вивальди — лишь отправная точка, стимул для фантазии, скорее канва для развития свободной музыкальной мысли, музыкально-психологического раскрытия основного замысла. Развернутые сонеты к каждой части, возможно, принадлежат самому композитору. Они названы «наглядными» — «демонстрирующими». Взаимосвязь слова и музыки в концертах и их частях различна.

В «Весне» для первой части имеется развернутая программа, содержащая три состояния. Следующие две части имеют по три строчки, передающие обобщенный образ. В «Лете» имеется вступление, передающее образ знойного лета. В «Осени» первая и третья части имеют развернутые программы, а средняя — «Сон» — не имеет ее. И в «Зиме» программа дается для крайних частей. Тем самым уже намечается контраст двух типов выразительных решений в цикле.

Первый концерт — «Весна». Первая часть двухтемна. Образ весны — восходящее тоническое трезвучие и упругий скачок на квинту — как бы символизирует солнечный свет и пение птиц. Первая тема — динамична, вторая — статична, «размыта» в пространстве. Они и контрастны, и связаны единой мыслью — а это уже прямой шаг к классическому сонатному allegro. Разработка — область выражения динамики природы, характерных секвенций, неустойчивости. Реприза сжата.

Вторая часть — «Спящий пастух» — идиллия. Плавная мелодия скрипки парит над звукоизобразительным модулирующим фоном — как бы солнечным маревом. Здесь господствует полная статика. Финал — «Танец пастораль» — обобщенная жанровая программность, музыка основана на быстрой сицилиане, расчленена мало. Неожиданно в конце, после области минора небольшая каденция скрипки на доминанте приводит к ослепительно яркой мажорной репризе основной темы весны первой части, создавая образную арку.

«Лето» развивает образы первого концерта. Небольшой энергичный рефрен — «изнеможение от жары» — рисует основное состояние. Паузы, обрывки фраз хорошо передают состояние вялости, утомления. Далее разворачиваются одна за другой картины, охватывая единым замыслом все части концерта и создавая форму, напоминающую рондо. В качестве эпизодов дано изображение кукушки (по сути дела, это первое «перпетуум мобиле» в скрипичной литературе; здесь голос кукушки как бы скрыт в вязи шестнадцатых нот), перекличка горлицы и щегла (интонационная связь с «Весной»), порыв ветра и буря, перемежающаяся жанровой сценкой «плач селянина».

Вторая часть непосредственно продолжает музыкальное развитие, возвращая к образу селянина, страшащегося грозы. Третья часть завершает целостное развитие, рисуя картину разбушевавшейся грозы (здесь интересно использование высоких позиций струны Соль при звучании открытой струны Ре). Музыка далека от простой изобразительности. Об этом напоминает один из эпизодов, где слышатся отголоски «Призраков» из флейтового концерта «Ночь» (о нем пойдет речь далее), что свидетельствует, что речь идет и о душевной буре. Концерт оканчивается унисоном басовых струн — символизируя открытое, пустое пространство и оставляя ощущение незавершенности.

Резким контрастом вступает праздничная, с элементами юмора тема первой части «Осени», перекликающаяся с интонациями темы весны. В отличие от первых концертов, здесь основное настроение развернуто в широкое полотно. И здесь тематическим контрастом выступает звукоизобразительная характерная тема, рисующая захмелевшего крестьянина, который засыпает.

Это состояние раскрывает вторая часть. В разворачивающемся «пространстве сна» нет и отзвука танцев. Таинственность и зыбкость господствуют здесь. По сути дела, это — эскиз части «Сон» из флейтового концерта. Музыка этой части в чем-то перекликается со сном пастушка из первой части «Весны». Финал — жанровая картина охоты. Здесь опять повторение строения первой части «Лета» — рондо с изобразительными эпизодами.

«Зима» является заключительным концертом цикла, что, в известной степени сказалось на его конструкции. В первой части Вивальди снова возвращается к двухтемности: образ стужи (остинато) и завывания ветра. Вторая часть «У камина» — умиротворение, почти статика (однако остинатный бас остается как внутренняя связка). В то же время настроение части перекликается со второй частью «Весны». Финал наиболее сложен и значителен. Тут также две темы — одна юмористическая, другая — порывы теплого ветра. Последняя тема контрастна второй теме первой части (там — холодный ветер). Возникает характерная для Вивальди зеркальность.В заключительном разделе Вивальди дает небольшую симфоническую картину, выполняющую роль второй разработки — коды. Это битва двух контрастных начал: интонаций лета и зимы.

Цикл оказывается драматургически замкнутым, как бы возвращающим (в какой-то мере и интонационно) к началу. Форма концертов здесь разомкнута, размыта в связи с задачей создания целого. «Лето» вообще не имеет четкого членения, его части свободно переходят друг в друга. Изменяется и роль рефренов. Они смещаются со своего традиционного места в рондообразной форме, вместо обрамления эпизодов часто попадают в центр действия, играя роль «второго плана», поддерживая динамику действия и напоминая об основном состоянии. Тем самым Вивальди отходит от нормативности рондо, в определенной мере симфонизирует его.

Можно проследить и некоторые пути созидания целостного симфонического замысла цикла. Основным здесь для Вивальди становится контраст между солнцем, радостью, деятельностью и мраком, холодом, сном. Этот контраст лежит и в основе каждой части, и в основе всего цикла. «Сквозным образом» становится образ ветра. Он пронизывает все части цикла, символизируя динамичность, изменчивость мира. Интересно и сопоставление контрастных состояний человека — деятельности и отдыха, сна. Особенно важен образ сна — как бы ухода в иное измерение, статику, область мечты. В этом отношении средняя часть «Осени» — это крайний, наиболее неустойчивый, колористически окрашенный полюс целостного замысла, противостоящий другому полюсу — образу грозы, бури, как выражению наибольшей, противоборствующей человеку динамики природы.

Вивальди в этом цикле, отталкиваясь от внешней изобразительности, прорывается в качественно новую образность, использует яркие выразительные средства, воплощающие мир во всем богатстве его проявлений. Здесь он проникает в более глубокие и емкие области музыкального мышления, стремясь к созданию сюжетных построений чисто музыкальными средствами. Это был прорыв в будущее. Именно поэтому «Времена года» оказали столь мощное воздействие на развитие европейской инструментальной музыки.

Вивальди оставил много других программных сочинений. Из них серия сочинений «У гробницы» — это концерт для скрипки, двухчастная элегическая симфония h-moll, трио-соната es-moll, «Похоронный концерт». Не исключено влияние этих сочинений на сонаты «tombo» П. Локателли и Ж. М. Леклера.

В жанре концерта Вивальди не чужд был и своеобразного экспериментирования. В двух скрипичных концертах он предписывает скрипачу играть, подражая звуку трубы: «Violino in tromba». Для создания особого звукового эффекта один из концертов он пишет для скрипки «без квинты». Любопытной шуткой мастера является концерт «Протей или мир наизнанку». Партии двух солирующих инструментов — скрипки и виолончели — написаны «наоборот» — скрипка в теноровом и басовом ключах, а виолончель — в скрипичном. Вивальди поясняет, что это сделано для того, чтобы исполнители по желанию могли меняться местами: скрипач играть виолончельную партию (но на октаву выше), а виолончелист— скрипичную (но на октаву ниже). Тем самым партии становились равноправными, а замысел — более сложным.

Десятый опус посвящен концертам для флейты, два следующих — для скрипки. Возрастает масштаб формы, заметно усиливается субъективное начало, раскрывающееся уже в первой части, где появляются «эмоциональные волны», возрастает контрастность тем, возникает некое подобие достаточно серьезной разработки. Большую роль начинает играть динамика, моноинтонационные связи частей. Секвенции и фигурации постепенно теряют свою инструментальную холодность, наполняются живым дыханием, приобретают значение тематического начала.

Вивальди во многих сочинениях продолжает развитие тех находок, которые были им воплощены ранее. Так, звукоизобразительные средства (птички, гроза, охота и др.) разрабатываются им и далее. Особенно интересно развитие им темы сна, к которой он обращается трижды. Кроме «Времен года» этот образ воплощен в двух программных сочинениях «Ночь» — концертах для фагота и флейты. Это первые симфонические ноктюрны в музыке.

В них раскрывается и состояние природы, и психологическое состояние человека в неразрывном единстве. Можно полагать, что Вивальди искал наиболее глубокое образное решение этой темы. Первый подход к ней был во «Временах года». Затем эта музыка разворачивается в более крупное и самостоятельное полотно в Концерте B-dur для фагота. Здесь четыре части: «Ночь» — настроение успокоения, затем врываются тревожные мысли, наступает глубокий сон и наконец пробуждение, «Восход солнца» — идиллическая картинка.

Несколько иная, более глубокая концепция лежит в основе флейтового Концерта g-moll — одного из шедевров вивальдиевского творчества. Здесь шесть частей — три Largo и три быстрых. Однако это не concerto grosso. Части написаны в форме свободной фантазии.

Вступление рисует картину вечера, передает состояние усталости; музыку пронизывает утяжеленный ритмический пульс. Движение неуклонно смещается к басам, течение мысли прерывают паузы. Неожиданно Вивальди вводит контрастное трехчастное построение, «Призраки» — фантастические видения врываются точно фантомы в тот короткий период, который отделяет бодрствование от сна. Точно вихрь обрушиваются пассажи, флейта исполняет бешеный танец. Неустойчивость, ощущение ужаса вдруг сменяются вторгающимися интонациями патетической арии, у флейты возникают интонации, рисующие привлекательный женский образ.

Затем вторгаются волны бушующего моря. И именно тут человек погружается в глубокий сон. Из глубины возникает смутный, дрожащий звук, к нему присоединяется другой, третий, заполняя нереальное, зыбкое, колышущееся пространство сна (здесь в переработанном виде, как и в концерте для фагота, возникает музыка сна из «Времен года»). Гармоническая неустойчивость приводит к тоническому устою. Даже последний аккорд повисает в воздухе на секундовом задержании у флейты.

Финал, в отличие от фаготового концерта, не вносит света. Вновь возникают призраки. Общие формы движения у оркестра близки тем приемам, которые употребляет композитор для выражения душевного смятения, тревоги. Рассвета не наступает. Ночь с ее фантасмагориями продолжается и в реальной жизни.

Это — «Сон Разума» Гойи, фантастические сюжеты Эль Греко. «Нон-финитность» господствует в этом концерте, предвосхищая будущие достижения искусства. Грядет новый день, но что принесет он людям? Вивальди выступает в этом сочинении как философ, глубоко знающий жизнь со всеми ее тревогами, огорчениями, взлетами и падениями, скрытыми глубинами человеческой души, его сознания.

Последним скрипичным концертом Вивальди стало программное сочинение, во многом подытоживающее его поиски выразительности,— «Концерт для главной скрипки и второй скрипки, звучащей как эхо вдалеке». Концерт — своего рода театрализация, воспроизводящая в чем-то ранние «двуххорные» концерты композитора. Первая скрипка сопровождается квартетом, вторая — двумя скрипками. Концерт трехчастен и имеет интересную внутреннюю программу, не обозначенную Вивальди.

Первая часть — это как бы внешний мир, эхо в природе. Здесь содержательность ясно и однозначно раскрывается воссозданием образной сферы природы — птиц, молнии, бега зверя и других символов, близких «Временам года» и другим программным сочинениям Вивальди. Вторая часть — «эхо» внутри человеческой души, как бы углубленный внутренний диалог человека с самим собой. Возникает удивительной красоты и наполненности дуэт. Нарастающие и ниспадающие эмоциональные волны помогают воплотить различные состояния. Вначале это лирика, серенадность, с появлением минора — мольба, патетика, страстное высказывание.

Третья часть — область действия. Здесь эхо — имитация действия человека в мире, порой приобретающая юмористический оттенок. Тематически часть перекликается с рефреном первой части, в финале в третьем проведении он возникает как прямая реприза, что говорит о единстве замысла, арочности конструкции.

Так композитор при помощи одного приема разрешает в каждой из частей иные выразительные задачи, достигая удивительной выпуклости, «стереофоничности» воплощения целостной концепции. Общая концепционность концертного цикла Вивальди (первая часть — внешний мир и человек, вторая — внутренний мир человека, третья — действие человека во внешнем мире) приобретает здесь программный характер.

Гениальный композитор эпохи барокко, Вивальди внес неоценимый вклад в развитие музыкального искусства. Его поразительные прозрения во многом опередили свое время. Вивальди испытал мучительные противоречия времени — тех высоких идеалов гуманизма, гармонии человека и мира и той суровой, порой мрачной действительности, с которой ему пришлось столкнуться и как человеку, и как музыканту.

Раздвоенность человека — один из лейтмотивов Барокко — остро переживал Вивальди — больной человек и страстная творческая личность, священник — и глубоко светский художник, для которого полноценная чувственная сторона жизни отнюдь не была закрыта, поденщик в консерватории и оперном театре, обязанный непрерывно сочинять,— и музыкант, заглянувший в душу музыки.

Образцы, которые он оставил, созданная им предклассическая форма скрипичного концерта, ранняя симфония, программная музыка — все это оказало глубочайшее воздействие на Баха и Генделя, Тартини, Джеминиани, Локателли и многих других композиторов и скрипачей. Гайдн использовал, к примеру, тему его виолончельного концерта в своем концерте для этого инструмента, не говоря уже о «Временах года».

Вивальди дал импульс новым музыкально-художественным концепциям, новому уровню музыкального инструментального мышления. Своим творчеством он показал, что музыка обладает огромными возможностями выражения, построения идеальной модели мира и человека. Его богатейший мелодический и гармонический дар, новаторский музыкальный язык, где основным средством выражения выступала скрипка, позволил ему воплотить в звуках самые трепетные движения души, самые пылкие и тонкие человеческие мысли о мире и о себе.

Джузеппе Тартини

Джузеппе Тартини (1692—1770) во многом завершает развитие итальянской скрипичной школы XVI—XVIII веков, являясь одной из вершин классического искусства XVIII столетия. Последователь и продолжатель школы Корелли, он внес в скрипичную культуру много нового и оказал значительное влияние на ее развитие. Сонаты и концерты Тартини находят все более широкое применение в репертуаре современных исполнителей.

Джузеппе Тартини родился в небольшом истрийском городке Пиране (итальянское название — Пирано), ныне принадлежащем Югославии. Отец его, флорентийский купец Дж. А. Тартини, поселился здесь еще в 70-е годы и женился на уроженке Пирано Катерине Занграндо. Близость Пирано к Венеции обусловливала итальянские музыкальные веяния; они органично переплетались здесь с воздействиями славянского фольклора, так как большую часть населения с давних пор составляли словенцы и хорваты. С детских лет Джузеппе окружали музыкальные впечатления, связанные с народными итальянскими и славянскими певцами и музыкантами, что в дальнейшем сказалось на его творчестве.

Отец готовил Джузеппе к духовной карьере и направил его в одну из духовных школ Каподистрии (ныне Копер). Но юный Тартини предпочел юриспруденцию и в 1708 году отправился в Падую. Здесь он вскоре поступил на юридическое отделение университета — одного из старейших в Европе. Достопримечательностью Падуи был храм Сан-Антонио (XIV век), в котором сохранились шедевры Тициана и Веронезе. В прекрасной капелле этого храма Джузеппе Тартини предстояло провести около полустолетия.

Еще в ранней юности Тартини обнаружил музыкальные способности; находясь в Каподистрии, он пристрастился к скрипке и некоторое время учился у Джулио ди Терни, который позднее сам учился у Тартини. Получив элементарные наставления, Тартини продолжил свои занятия самостоятельно. Изучая произведения Корелли, слушая различных скрипачей (Верачини и других), он осваивал их достижения, работая по восемь часов в день.

В 1710 году, вызвав гнев кардинала женитьбой на его племяннице, Тартини вынужден был бежать из Падуи. Около двух лет (1713—1715 годы) он провел в миноритском монастыре в Ассизах, где настойчиво работал над совершенствованием своего мастерства и создал ряд сочинений, в том числе и первоначальный вариант сонаты «Дьявольская трель». По некоторым данным, Тартини учился здесь композиции у видного чешского композитора Богуслава Матея Черногорского.

Для скрипичного самообразования Тартини важное значение имела его встреча со славившимся уже в ту пору итальянским скрипачом Ф. М. Верачини[2]. На Тартини особенное впечатление произвела смелая и яркая игра Верачини, с которым он виделся в Венеции в 1716 году, его сильный, свободно льющийся тон, исключительная техника (в частности, его мастерство исполнения трели); в сонатах Верачини молодого Тартини привлекали новые для той поры черты — яркость, свободное развитие мелодической линии, смелые гармонии, хроматизмы, двойные ноты, украшения.

Тартини решает продолжить свое уединение и поселяется в Анконе, чтобы освоить все то новое, что он услышал у Верачини. Некоторое время он играл здесь в оперном театре. Выезжая временами за пределы Анконы, Тартини встречался с представителями кореллиевской школы Фр. Джеминиани и Г. Висконти. Но он не стал их эпигоном, а, творчески осваивая услышанное у Верачини или Джеминиани, выработал свой индивидуальный стиль.

В своих занятиях он особое внимание уделял правой руке — развитию широкого насыщенного звука (при этом он пришел к необходимости удлинить смычок на шесть сантиметров по сравнению с кореллиевским. Тартини же приписывается введение каннелировки трости смычка) и расширению штриховой палитры, вводя в нее более виртуозные, в частности, прыгающие штрихи.

Работая над техникой двойных нот, Тартини пришел к открытию акустического феномена — «третьего звука», которому придавал существенное значение в выразительном интонировании. («Третий звук» — «terzo suono» — иллюзорный комбинационный тон, образуемый во внутреннем ухе в виде баса при точном соотношении двух верхних одновременно звучащих тонов.)

В 1721 году Тартини вернулся в Падую разносторонне развитым музыкантом и занял место первого скрипача, а вскоре руководителя капеллы храма Сан-Антонио. Капелла эта в пору своего расцвета состояла из двадцати четырех отличных инструменталистов и шестнадцати певцов; при Тартини капелла славилась прекрасным ансамблем и выразительностью исполнения.

Тартини оставался в Падуе до конца жизни, лишь изредка и ненадолго выезжая в Венецию и другие города Италии, где искусство его высоко ценилось. Только однажды он на два года покинул Падую. Это было в 1723 году, когда вместе со своим другом и аккомпаниатором виолончелистом Антонио Вандини он был приглашен в числе лучших музыкантов Европы участвовать в музыкальных торжествах в Праге по случаю коронации Карла VI.

Свойственный Тартини интерес к славянской культуре (вспомним его юность, связанную с славянским окружением, возможные занятия с Б. Черногорским) может объяснить его решение остаться в этом чешском городе до 1726 года на службе в отличной капелле графа Ф. Кинского. Не исключено, что в эти годы Тартини не раз бывал и играл в Вене. Существует также предположение, что в Праге Тартини продолжал встречаться с Б. Черногорским для совершенствования в композиции.

С 1726 года деятельность Тартини вновь связана с падуанской капеллой базилики Сан-Антонио, или, как ее называли сокращенно, капеллой Санто. Лишь изредка играл он в других итальянских городах. С появлением Тартини традиционными стали в капелле Санто исполнения инструментальных концертов и сонат, главным образом его собственного сочинения. Оркестр базилики явился для него отличной «лабораторией», позволявшей в живом звучании проверять создания своей музыкальной фантазии и творческого вдохновения. Тартини сочинил и исполнил в Падуе огромное количество произведений.

Исполнительское и композиторское дарование итальянского музыканта сочеталось с редким педагогическим талантом и теоретико-исследовательскими способностями. Прошло немногим более года после его возвращения из Праги, когда он организовал в Падуе скрипичную школу, получившую вскоре широкую известность и за пределами Италии. Тартини стремился поделиться своими знаниями с молодыми скрипачами, преподавал не только игру на скрипке, но и теорию композиции, контрапункт.

К Тартини потянулись скрипачи из различных городов Италии, из других стран. За ним закрепилась слава «учителя наций» («Maestro delli nazioni»). Этому способствовали не только педагогические достижения Тартини, но и его музыка и высокое исполнительское мастерство. История сохранила имена многочисленных учеников Тартини, виднейшим из которых был П. Нардини.

В творческой натуре Тартини сочетались яркая эмоциональность, темпераментность и склонность к углубленному мышлению, к логическим обобщениям. Наряду с исполнительской, композиторской и педагогической деятельностью его привлекала также область музыкальной науки, и он оставил несколько теоретических трактатов, посвященных гармонии, «мерам и пропорции», украшениям. Не все они были изданы, но в той или иной мере они были связаны с практическим опытом эрудированного и разностороннего музыканта.

Теоретические рассуждения Тартини содержатся также в его переписке с такими видными современниками, как Мартини, Альгаротти, Руссо, Д'Аламбер и другие. Наибольшее значение и в историческом, и в практическом отношении имел написанный между 1735 и 1750 годами и изданный в 1781 году уже после смерти Тартини в Париже во французском переводе его «Трактат об украшениях».

Тартини обладал исключительной работоспособностью. Даже в преклонном возрасте он продолжал играть в капелле свои произведения и давать уроки ученикам. Правда, в 60-е годы из-за болезни руки он стал реже появляться в храме со скрипкой в руках; но уроками продолжал заниматься по многу часов в день.

В последние годы жизни, когда он надолго оставался прикованным к постели, Тартини отдается философским размышлениям; его особенно занимает категория гармонии в том ее виде, как она трактовалась представителями античной эстетики и, в частности, пифагорейцами. Он пытается открыть «закон извечной гармонии», который по-новому осветил бы сущность и значение музыки. Однако живо чувствующий музыкант-практик приходит в конфликт со схоластическими задачами, которые стремится решить абстрактными вычислениями и математическими соотношениями. Тартини, сын своего века, отдавший дань механицизму в области философского мышления, в своей музыке до конца остался на позициях гуманистического искусства.

Джузеппе Тартини скончался в Падуе в 1770 году на руках своего ученика Пьетро Нардини. Посетивший в том же году Падую известный английский писатель Чарлз Бёрни писал, «что в качестве композитора он был одним из немногих оригинальных гениев нашего времени, постоянно черпающих из собственного источника; что мелодия его была преисполнена огня и фантазии, а гармония, хотя и ученая, все же была простой и чистой; что как исполнитель он проявлял в медленных пьесах вкус и экспрессию, а в быстрых — самую великую искусность. Он одним из первых познал и учил силе смычка, а его знание грифа видно из тысячи прекрасных пассажей, которые только он один и мог создать. Его ученик Нардини, игравший мне многие из лучших сольных пьес Тартини и, по моему мнению, отлично, если говорить о точности и экспрессии,— уверял меня, что его дорогой и уважаемый учитель, как он постоянно его называл, превосходил его в исполнении тех же пьес и в патетических, и в блестящих частях, как он превосходил любого другого из своих учеников» (3, 67—68).

Тартини оставил более трехсот пятидесяти музыкальных произведений, подавляющее большинство которых написано для скрипки, в том числе 125 концертов и около 200 сольных сонат. Кроме того, ему принадлежат концерты для гамбы, виолончели, флейты, трио-сонаты и сонаты «Quadro» (прообраз квартетов). Подобно Корелли и в отличие от Вивальди, Тартини за единичными исключениями, относящимися к концу его жизни, сочинял только Инструментальные произведения.

Творчество Тартини характеризовала яркая образность его мышления. Это проявлялось в своеобразной программности некоторых его произведений, хотя программность эта носит менее выявленный характер, чем у Вивальди; у Тартини скорее можно говорить о воплощении настроений, чем о звуковой изобразительности. Иногда скрытая программа содержится в заголовках его сонат, например, «Дьявольская трель», «Покинутая Дидона», «Император», «Дорогая тень».

Тартини предпосылает некоторым своим произведениям стихотворные тексты Метастазио и других авторов, а также свои собственные; в некоторых концертах он подписывает стихи под (или над) нотной записью, ритмически соотнося словесные слоги с музыкальными. (Стихи эти Тартини выписывал придуманным им шрифтом, который лишь сравнительно недавно был разгадан.) Интересно, что стихи в своем подавляющем большинстве носят светский проникновенно-лирический или взволнованный характер, хотя прилагались они к произведениям, в основном предназначавшимся для исполнения в храме. В обращении Тартини к поэтическим образам проявляется его стремление к выразительности, к обогащению стиля da chiesa, свойственного эпохе барокко.

Важную роль в творчестве Тартини играют народные влияния. Интонации народных (итальянских и славянских) песен, характерные ритмы народных танцев, а также особенности народного исполнительства, связанные с импровизацией, творчески преломлялись в искусстве этого музыканта. В произведениях Тартини можно встретить и песню венецианского гондольера, и распространенный в Италии народный танец фурлану, не говоря уже о лирически-задушевных сицилианах.

В иных его произведениях обнаруживаются интонации и мелодические обороты словенских, хорватских и далматских песен. По-видимому, от народной музыки юго-западных славян идет применение им импровизационных мелодических оборотов с интервалом увеличенной секунды. Славянские народные элементы сказываются и в танцевальных ритмах Тартини. В народных песнях композитор ценил естественную простоту и непосредственность; он считал их плодами природы, противостоящими всему искусственному. «Но природа сильней искусства»,— писал он в своем «Трактате о музыке» (1754).

Скрипичные произведения Тартини сохранили свое художественное значение в основном благодаря своим выразительным достоинствам — содержательности, классической ясности формы, богатству музыкального языка. Мелодическая выразительность, свойственная его музыке, питалась народными истоками, в известной мере она обогащалась под влиянием оперного bel canto, хотя Тартини и не пошел по пути подражания этому вокальному стилю, а мастерски использовал специфику инструментального, скрипичного пения[3]. В сочинениях Тартини используется смелая для его времени скрипичная техника - пассажная, техника двойных нот, аккордов, трелей и особенно штрихов; при этом она всегда обусловлена содержанием его музыки — живой, выразительной.

Творчество Тартини условно можно разделить на три периода: 1721—1735, 1735—1750 и 1750—1770 годов. Сорок восемь его концертов (из ста двадцати пяти) относятся к первому периоду, во многом характеризуемому творческим освоением и обобщением достижений итальянского скрипичного искусства XVII—XVIII веков (Корелли, Вивальди, Верачини). Постепенно совершенствуется форма концертов Тартини (трехчастная с традиционными четырьмя tutti и тремя soli), более пластичной и индивидуальной становится тематика, образная и выразительная.

В концертах первого периода наряду с элементами сдержанной патетики, фугированными построениями и имитациями, напоминающими Корелли, появляются лирика, взволнованность и энергия музыкальной речи, свойственные Вивальди. Эти элементы все более заметно вырисовываются в выразительной, задушевно-лирической, подчас эпической, образно-взволнованной сфере медленных частей концертов и сонат, а также в финалах, впитывающих в себя черты танцевальных частей сюиты — куранты, жиги, гавота, менуэта или сицилианы, связанных с народными истоками.

Тартини придерживается типа сольного скрипичного концерта, в котором скрипка и ее solo доминируют над tutti. Солирующий инструмент выступает в сопровождении смычкового оркестра, к которому эпизодически могли добавляться гобои и валторны. В рамках традиционной трехчастной формы — первое, наиболее действенное Allegro, медленная, обычно лирическая часть и живой, народный по духу финал — Тартини проявляет много своеобразия и богатства творческой фантазии, мыслей и эмоций.

В качестве примера из числа концертов первого периода назовем E-dur'ный концерт № 46 (нумерация концертов — по классификации М. Дуниаса). Первое Allegro построено на светлой, задорной теме, определяющей жизнерадостность всей части; в дальнейшем в ней, как и в финале, широко используются синкопированные ритмы, придающие музыке народно-танцевальный характер.

Вторая часть (Adagio) сочинена в ритме сицилианы; это образец простой и непосредственной выразительной мелодики. (Над сольной партией этой части Тартини надписал: «В море, в лесу, в потоке я искал свой кумир и не нашел его».) Часть заканчивается небольшой каденцией («на одном дыхании») солирующей скрипки. Этот импровизационный небольшой речитатив делает особенно контрастным наступление яркого, ритмически подчеркнутого финала. В этой части внимание привлекают не только мелодико-гармонические сдвиги, но и авторские динамические обозначения — piano — piu forte,— подтверждающие применение Тартини эффекта crescendo.

В конце финала Тартини выписывает виртуозную сольную каденцию «а capriccio». Подобные каприччи Тартини выписывает и в некоторых других своих концертах, но только до 1740 года. В отличие от Локателли, он строит их на тематической основе, которую мастерски, порой полифонически разрабатывает. Что касается виртуозной техники этого концерта, использованной, главным образом, в обеих быстрых частях, то она требует свободного владения смычком, различными штрихами, включая «летучее staccato», высокими позициями, пассажной техникой, двойными нотами.

Второй период творчества Тартини (1735—1750) — период его художественной зрелости и расцвета — характерен существенным преодолением особенностей стиля барокко. Концерты (как и сонаты) этой поры глубже по содержанию, совершенней по форме; они во многом знаменуют собой непосредственное приближение к классическому стилю XVIII века. Гибче и пластичней становится мелодическая линия, выразительней и индивидуализированней темы-образы (темы теперь нередко лишены «квадратности»), утрачивается ведущее значение секвенционного «нанизывания» мотивов, имитационных формул и «фугированных» построений. Существенно обогащается динамическая палитра его сочинений, включая в себя контрастную, «террасную» и постепенную формы.

Если еще в 30-е годы Тартини много внимания уделяет развитию виртуозного начала, то в дальнейшем он все больше внимания обращает на глубину и, вместе с тем, художественную простоту выражения человеческих чувств. В это время и в концертах, и в сонатах композитор пользуется более скромными технико-выразительными средствами, что отвечает его стремлению к ясности и выразительности музыкального языка, способного говорить сердцу человека.

Тартини, находившийся в эту пору в расцвете своего исполнительского мастерства и славившийся не только искусством «пения» на скрипке, но и исключительной виртуозностью, начинает отказываться от применения самых высоких, позиций, от обильных двойных нот, слишком быстрых темпов, витиеватых украшений, характер и мера использования которых все больше связывается с аффектом.

В концертах и этого периода он в основном придерживается трехчастного цикла. При монотематизме первой части привлекает внимание развитие разработочного раздела; начальное tutti приобретает более самостоятельный, свободный характер. Вторая часть в значительной мере теряет известную академичность, порой патетическую монументальность и становится более лиричной и субъективной. Финалы, уступая по своему значению первым частям, носят танцевальный характер (часто в движении менуэта). Соответственно прозрачному, лирическому и грациозному характеру музыки своих концертов с элементами импровизационности в орнаментике (особенно в медленных частях), Тартини, как правило, ограничивается аккомпанементом смычкового квартета, лишь эпизодически добавляя духовые инструменты.

Ко второму периоду относится D-dur'ный концерт (№ 28). Это простая, ясная и вместе с тем выразительная музыка; энергичному характеру быстрых частей противопоставлены лирические оттенки средней части. Образцом эмоционально насыщенной музыки Тартини является Andante из E-dur'ного концерта (№ 53), относящегося к этому же периоду.

К третьему периоду творчества Тартини (1750—1770) относится всего четырнадцать концертов. Следуя эстетическим требованиям эпохи и преодолевая рамки барокко и «галантного» стиля, композитор стремится в них к естественности выражения. Концерты отличаются благородной простотой, пластичностью и законченностью мелодических линий. Богаче становится гармонический язык, разнообразней динамические обозначения.

Примерами задушевной выразительности музыки Тартини позднего периода могут служить медленные части C-dur'ного (№ 14), d-moll'ного (№ 45) и а-moll'ного (№ 115) концертов.

Имеющийся в советском издании Концерт № 45 (существует редакция Ж. Сигети с его каденциями, отвечающими стилю Тартини) состоит из Allegro, сочетающего выразительность мелодики с ритмической оживленностью, элегически-проникновенного Grave (оно близко по духу первой части сонаты «Дьявольская трель») и танцевального финала.

Первые издания сонат Тартини появились в Амстердаме в 1732, 1734 и 1743 годах. Многие сонаты до сих пор остаются в рукописи. Почти все сонаты для скрипки с басом написаны в трехчастной форме. Но только в трех из них дается последовательность быстро — медленно — быстро; в остальных же за первой медленной частью следуют две быстрые, контрастирующие между собой по характеру и метроритму. В более поздних сонатах отмечается проникновение контрастности внутри отдельных частей, большее развитие, элементы разработки и реприза.

Среди двенадцати сонат op. 1, в которых при явном влиянии Корелли уже проявляются черты своеобразия, первые шесть характеризуются более строгим «церковным» стилем, а вторые шесть относятся к камерным сонатам и приближаются к сюитному жанру; в последних ясней проявляется индивидуализация тематики и черты лирики в медленных частях; полифонический склад быстрых частей сменяется гомофонно-гармоническим.

Медленная часть обычно имеет плавный созерцательный, иногда патетический характер. Первое Allegro сохраняет фугированный стиль Корелли, а оживленный финал отличается грацией и близостью к народному танцу, обычно в движении жиги. В последующих сонатах Тартини разделение на стили стирается. Тартини творчески сплавляет их элементы и создает свой тип скрипичной сонаты, в лучших образцах приближающейся к классической Инструментальной сонате XVIII века.

Наиболее интересной из Шести сонат ор. 2, опубликованных в 1743 году, является е-moll'ная. Она начинается с проникновенно-лирического Grave, сходного по своим выразительным достоинствам с медленными частями концертов И. С. Баха. Яркость, грация и ритмическое разнообразие характерны для второй части (Allegro); выразительность музыки этой части подчеркивается обозначениями grazioso, dolce, espressivo, posato, sentito. Финал привлекает энергичностью и народно-танцевальными чертами.

Эти сонаты обнаруживают возросшее стремление Тартини к напевности и благородной простоте. Полифония быстрых частей постепенно уступает место гомофонии. Яснее и законченней становятся части танцевального характера. Об усилении выразительности говорят вводимые Тартини обозначения частей, сочетающие темповые и эстетические указания: Andante cantabile, Aria cantabile, Larghetto affetuoso, Allegro cantabile, Allegro con spirito, Tempo maestoso. Отходя от фугированного построения Allegro и заменяя его двухчастной репризной формой, Тартини в ряде сонат приближается к форме классического Allegro. Ярче и своеобразней начинают проявляться элементы вариантной повторности в финалах; некоторые из них написаны в форме вариаций.

Из Шести сонат ор. 5 две написаны в классической последовательности быстро — медленно — быстро. В этих случаях средняя часть дана в параллельной тональности. Таково полное проникновенной лирики d-moll'ное Adagio из Пятой (F-dur'ной) сонаты. В сонатах последнего периода подчас ощущается оттенок затаенной грусти, меланхолии и примирения; но эти настроения чаще всего преодолеваются светлой лирикой, надеждой, жизнеутверждением.

Наиболее распространенными в репертуаре современных скрипачей являются две g-moll'ные сонаты Тартини, получившие программные названия — «Покинутая Дидона» и «Дьявольская трель». Первая из них издана в 1734 г.— одно из лучших произведений первого периода его творчества; в некоторых изданиях ей предпосылаются стихи Метастазио, под впечатлением которых Тартини сочинял эту сонату. Она состоит (в оригинале) из Affetuoso, Presto и Allegro (имеющаяся в ряде изданий еще одна медленная часть, помещенная между быстрыми частями, заимствована редактором Л. А. Цельнером из другой сонаты Тартини).

В первой лирической части черты патетики сочетаются с трогательной печалью. Принцип контрастности обнаруживается внутри этой части. Вслед за лирически-проникновенным минорным началом появляется скерцозно-заостренный мажорный эпизод, ярко оттеняющий лирический образ. Presto носит волевой, устремленный характер. Финал написан в ритме жиги, но танцевальность смягчена здесь плавностью движения и несколько грустным оттенком музыки.

Художественные достоинства сонаты определяются живой образностью содержания, стройностью формы, выразительностью мелодического языка, виртуозными средствами, тонко отвечающими природе скрипки.

Собственно те же качества присущи и сонате «Дьявольская трель» (ее окончательный вариант появился, вероятно, ок. 1740 г.), которую Тартини считал своим лучшим произведением и которая превосходит сонату «Покинутая Дидона» по глубине содержания и эмоционально-психологической насыщенности, а также в виртуозно-техническом отношении. Программное название связано с рассказом Тартини о приснившемся ему сне, в котором дьявол поразил его воображение сыгранной сонатой; под впечатлением этого сна Тартини будто бы и создал свое творение.

Есть основания предполагать, что первый вариант Сонаты Тартини записал еще в молодости, а затем совершенствовал и шлифовал его на протяжении долгих лет, доведя до того зрелого, художественно и технически законченного варианта, который закрепился в классическом скрипичном репертуаре. Совершенствование и «досочинение» Сонаты происходило, вероятно, в процессе его собственного исполнения. Название сонаты можно объяснить ее содержанием и особенностями использованной техники.

Соната начинается с Larghetto affetuoso, в теме здесь использован ритм сицилианы. Эта очень поэтичная и благородная музыка, полная задушевной лирики и затаенной грусти, относится к лучшим страницам скрипичной классики. Выразительность музыки подчеркивается хроматическими и гармоническими особенностями. Вторая часть — Tempo giusto (Allegro) — носит энергичный, мужественный, подчас драматический характер.

Финал Сонаты (в ранних изданиях он называется «Сон автора») состоит из двух контрастных по своему содержанию разделов — Grave и Allegro assai, которые трижды сменяют друг друга, каждый раз модифицируясь и создавая впечатление жизни и развития музыкальных образов. Именно в этой близкой рондообразности смене состояний сталкиваются два как бы противопоставляемых друг другу начала — человеческое и дьявольское. Grave сочетает певучесть с патетикой и отличается широким дыханием и контрастной динамикой. В Allegro assai музыка приобретает черты решительности, воли и темперамента. Именно в этой быстрой части мастерски используется трель. Заканчивается финал четырехтактным патетическим Adagio. Сонате свойственны цельность и органичность цикла, единство в разнообразии, в контрастном сопоставлении элегически-лирического начала и начала мужественного, энергично-волевого.

Соната «Дьявольская трель» может рассматриваться как художественное credo Тартини, как творческое обобщение не только образно-смыслового и эмоционального содержания его творчества, но и свойственного ему мелодического, гармонического и ритмического языка, а также отдельных композиторских и исполнительских приемов. Соната дошла до нас в редакциях Вьетана, Иоахима, Крейслера, Ауэра, Дулова и других скрипачей[4].

Значительный интерес представляют изданные сравнительно недавно (1970) в Падуе под редакцией Дж. Гульельмо сонаты для скрипки соло или, как их называл сам Тартини, «маленькие сонаты». Они, писал он, «снабжены басовой партией ради традиции... Я играю их без бассето (то есть виолончели), и таково истинное мое намерение». Вряд ли Тартини знал сольные скрипичные сонаты и партиты И. С. Баха. Но исключительное понимание выразительных и технических возможностей скрипки позволило итальянскому современнику великого Баха внести свой вклад в этот жанр, отражающий народные исполнительские традиции.

Среди других скрипичных сочинений Тартини отметим «Искусство смычка», написанное в форме вариаций для скрипки с басом на тему Гавота из F-dur'ной сонаты Корелли ор. 5 № 10. В оригинале (первый его вариант появился еще до 1721 года) тема имеет пятнадцать вариаций, представляющих собой энциклопедию смычковой техники XVIII века, сочетающих художественные и технические качества.

Заканчивая обзор скрипичного творчества Тартини, отметим его важную роль в развитии сонаты и концерта на пути к классическому стилю XVIII столетия. Содержательность и образность, выразительный мелодический язык, ритмическое богатство, ясная и простая форма, мастерское использование кантиленных и виртуозных возможностей инструмента — все это способствует сохранению произведений Тартини в современной концертной и педагогической практике.

Композиторское творчество Тартини было органично связано с его исполнительским искусством, с его педагогическими взглядами. Тартини верил в способность исполнителя активно воздействовать на слушателя, на его чувства и мысли, что находилось в соответствии с передовыми эстетическими взглядами того времени. Исполнительство, в немалой степени связанное с искусством импровизации, было во многом источником его произведений, а фантазия и вдохновение композитора ставили перед ним как исполнителем новые художественные и технические задачи.

Тартини придавал важнейшее значение искусству «пения на скрипке». О его игре современники говорили: «Не играет, а поет на скрипке». Это подтверждается и широким использованием кантилены в сочинениях Тартини. Новое в этом отношении по сравнению с кантиленой Корелли заключалось в содержании скрипичного «пения», в его более субъективном и эмоциональном, углубленно-лирическом и проникновенном характере.

Своим ученикам Тартини не раз говорил: «Чтобы хорошо играть, надо хорошо петь». Это относилось и к кантилене, и к техническим пассажам, которые он желал услышать не только хорошо сыгранными, но и хорошо «пропетыми». При этом тартиниевской кантилене свойственна была инструментальная специфика, родственная вокальной, но отнюдь с ней не совпадающая; особенности ее были связаны с вибрацией, portamento, артикуляцией, динамикой, а также штриховой техникой.

Тартини не просто пел на скрипке, он пел выразительно. Этой выразительности он достигал при сравнительно небольшом звуке и ограниченном применении вибрации, благодаря содержательности исполнения, тонко развитому вкусу, красоте и проникновенности звучания, музыкальности фразировки. Одним из непременных требований, которые Тартини предъявлял к исполнительскому мастерству, было умение извлекать полноценный, насыщенный звук. «Смычок,— говорил он,— надо крепко держать первыми двумя пальцами и легко остальными тремя, чтобы извлечь сильный, полный звук. Чем больше хочешь усилить тон, тем больше надо прижать смычок пальцами, одновременно усиливая нажим другой руки на струны» (11, 22).

Большое значение придавал Тартини динамическим краскам, которые должны служить выразительным задачам. С ними же связывал он меру и характер вибрации, которую рассматривал в ряду украшений, призванных обогатить мелодию.

Особо следует отметить богатство штриховой палитры Тартини. Если Корелли ограничивался штрихами detache и legato, то Тартини, несомненно, использовал staccato, в том числе летучее, и прыгающие штрихи. В рукописях его концертов над нотами некоторых быстрых пассажей можно увидеть точки, указывающие на «прыгающий» характер штриха.

Из других штрихов (среди них немало комбинированных) у Тартини можно отметить бариолаж, быстрые переброски смычка через струны и другие. Технику арпеджио Тартини применяет реже, чем Вивальди, и оставляет на усмотрение исполнителя выбор штрихов и ритмическое варьирование. Интересна его аккордовая техника, которую он чаще применяет в разложенном виде. Разнообразие штрихов у Тартини тесно связано с его ритмической изобретательностью, в частности, с такими ритмическими рисунками, как синкопы, или характерное для так называемого «ломбардского» стиля чередование короткой и длинной нот и т. д.

Выразительности исполнения отвечала и техника левой руки Тартини. Его игру отличали блестящая пассажная техника и техника украшений, требовавшие высокоразвитой беглости пальцев. Острота его ощущения интонации подтверждается, например, различием, которое он делает при интонировании увеличенной кварты и уменьшенной квинты («Трактат о принципах музыкальной гармонии», 1767).

Если Корелли обычно ограничивался первыми тремя позициями, то Тартини пользовался всем грифом (напомним, что скрипичной гриф в то время был короче современного). Примеры использования высокого регистра (девятая позиция), что было связано со стремлением Тартини к расширению мелодического диапазона, мы находим в сольном каприччо из E-dur'ного концерта и в финале A-dur'ной сонаты op. 1 № 5; двойные ноты в девятой позиции Тартини применяет в первой части е-moll'ного концерта.

Развиваясь на основе достижений итальянского скрипичного искусства XVII — XVIII веков, исполнительский стиль Тартини ознаменовал новую ступень в развитии этого искусства, в развитии всей скрипичной культуры.

Наше представление о Тартини-исполнителе и Тартини-педагоге существенно дополняют его труды, имеющие эстетическое и педагогическое значение. Он стремился придать им практическую направленность, используя при их составлении свой богатый практический опыт, художественный вкус и педагогический талант. Рассмотрим некоторые из этих трудов.

«Трактат об украшениях» Тартини раскрывает не только его практику исполнения различных украшений, но и общую направленность его исполнительского стиля. И в наше время «Трактат» может помочь при исполнении или редактировании музыки XVIII века. Но особенно важное значение имел он в ту пору, когда многое определялось вкусом исполнителя и было связано с искусством импровизации.

В своем понимании выразительных возможностей украшений Тартини сделал значительный шаг вперед по сравнению с Джеминиани: ему в большей мере удалось преодолеть определенную узость понимания выразительной способности музыкальных украшений. Выбор, меру и характер исполнения украшений Тартини соотносит с содержанием исполняемой музыки. Он не только тонко различает применение тех или иных украшений в медленных («серьезных и печальных») частях и в частях быстрых, оживленных и веселых, но и стремится индивидуализировать их исполнение соответственно основному «аффекту» музыкальной фразы.

В первой части «Трактата» Тартини рассматривает различные виды форшлагов, трели, тремоло (так он называет вибрацию) и мордентов; во второй — излагает основы так называемой свободной орнаментики — естественные и искусственные «манеры» (приемы, способы исполнения украшений), а также естественные и искусственные каденции.

Тартини описывает форшлаги долгие и короткие, восходящие и нисходящие (последние он считает более естественными). Применение долгого нисходящего форшлага (который получает половину длительности основной ноты) Тартини описывает следующим образом: «Этот вид форшлагов придает выражению певучесть и благородство. Соответственно этому он подходит для всех серьезных и печальных пьес. Если его использовать в веселых и быстрых частях, именуемых "ломбардским стилем", можно ослабить блеск и оживленность, которые подобные пьесы должны иметь». «Короткие форшлаги,— продолжает Тартини,— делают выражение оживленным и блестящим»; поэтому он рекомендует применять их «лишь в Allegro или, в крайнем случае, в Andante cantabile». Скачкообразные форшлаги он находит подходящими для музыки «певучей, серьезной и патетической».

Трель рассматривается Тартини как важное выразительное средство, которым, однако, не следует злоупотреблять. В «Трактате» он советует начинать трель с верхней ноты, но позднее в «Письме к ученице» в соответствии с установившейся практикой предлагает начинать трель с основной ноты. Скорость и динамику трели он связывает с выразительными задачами (медленную он рекомендует в «серьезных, патетических и грустных пьесах», быструю — в оживленных, веселых).

Мордент, по словам Тартини, «придает ноте живость, вдохновение» и больше подходит к музыке оживленной, чем к певучей. Вибрацию Тартини различает по ее скорости и амплитуде и, подчеркивая ее выразительное значение, предостерегает против злоупотребления ею. Помимо медленной и быстрой вибрации Тартини называет и постепенно ускоряющуюся.

«К естественным манерам» Тартини относит такие мелодические украшения, которые применяются в народном исполнительстве: «они возникают естественно, без упорядочений и труда». «Искусственные манеры» обусловлены мастерством композитора: «они зависят от хорошего вкуса», и применение их ограничено.

Более творческий характер, связанный с импровизацией, носят естественные и искусственные каденции. Первые обычно заключают музыкальную фразу. Вторые — свободные, часто импровизируемые каденции в конце пьесы, «которые певец или музыкант исполняет по желанию и, невзирая на такт, так долго, как он хочет и может», придавая ей самые различные выражения. Тартини считает, что поэтому их правильней называть каприччо. Такие каприччи встречаются в его концертах.

В «Письме к ученице» (1760)[5] Тартини в ответ на ее просьбу лаконично излагает свои советы, как упражняться на скрипке. Главное внимание здесь уделено смычку, его атаке, динамике, штрихам. Он советует добиваться легкой, едва слышной, «подобной дыханию», атаки звука.

Одно из основных упражнений заключается в выдержанных нотах, исполняемых в различных нюансах. Другое упражнение состоит в исполнении одной из быстрых частей сонаты Корелли штрихом martele в различных частях смычка, вниз и вверх смычком. Упражнения для левой руки заключаются в транспонировке одного и того же отрывка в разные тональности, при использовании различных позиций. Заключительное упражнение касается трели, которую Тартини рекомендует изучать в различных градациях скорости.

Тартини воспитал более семидесяти учеников, которые образуют его школу, получившую название падуанской. Среди них первое место занимает Пьетро Нардини (1722—1793), который с двенадцати лет учился у Тартини в Падуе. Работал на родине в Ливорно, позднее (по рекомендации Н. Йомелли) — концертмейстер Штутгартской капеллы, затем в Падуе и Флоренции. Славился особой выразительностью игры, изяществом виртуозной техники. Автор скрипичных сонат и концертов, а также сольных каприччо и ранних квартетов. Были известны как прекрасные исполнители и педагоги Д. Далольо, М. Ломбардини, Ф. Манфреди, Д. Феррари, П. Лахуссе, А. Пажен, И. Граун, Ф. В. Руст и другие. На сочинениях падуанского маэстро воспитывались многие поколения скрипачей.

Завершая разделы, посвященные итальянскому скрипичному искусству, можно отметить его раннее развитие и прогрессивную роль в формировании классического стиля XVIII века. Особое значение имела итальянская скрипичная школа в процессе развития основных инструментальных жанров — сонаты и концерта. Сочинения выдающихся итальянских скрипачей не утратили своей художественной ценности и входят в современный концертный и педагогический репертуар. Этому способствуют их выразительные достоинства, мелодические и технические качества, соответствующие природе скрипки, классическое совершенство формы.