Иван Петрович Павлов (1849 —1936 гг.)

Мировоззрение Павлова и значение его учения для диалектического материализма

Взгляды Павлова на коренные вопросы естествознания и философии своими корнями связаны с прогрессивными материалистическими традициями славной плеяды русских революционеров-демократов — Белинского, Герцена, Чернышевского, Добролюбова, Писарева и их верного соратника, отца русской физиологии, Сеченова. На протяжении всей жизни Павлова эти взгляды постоянно обогащались новым содержанием и отшлифовывались. Имеется основание считать, что великий натуралист испытал также могучее влияние марксистско-ленинского мировоззрения.

Павлов был материалистом, причем материалистом сознательным, а не «стихийным», не «стыдливым», какими были подавляющее большинство крупных естествоиспытателей XIX в. и многие зарубежные естествоиспытатели нашего времени, блуждающие в лабиринтах мистики и метафизики.

Его учение о высшей нервной деятельности является материалистическим не только по своему содержанию, но и по пониманию и освещению сущности и происхождения сложнейших явлений психической деятельности животных и человека. В кардинальном вопросе о соотношении материи и психики Павлов выступал как непоколебимый боевой материалист. Аргументируя необходимость распространения материалистического принципа рефлекса на высшую нервную деятельность, принципа, благодаря которому «от таинственной до сих пор области жизни была отнята колоссальная часть, чтобы сделаться предметом естественнонаучного изучения», Павлов говорил: «И дело не в фактическом материализме и не в формуле — и то и другое имеется уже давно,— а во всеобщем признании и в систематическом применении формулы при исследовании высших частей нервной системы» [¹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 203.]. Павлов рассматривал природу в ее материальном единстве и беспрерывном развитии. «Перед нами,— писал Павлов,— грандиозный факт развития природы от первоначального состояния в виде туманности в бесконечном пространстве до человеческого существа на нашей планете, в виде, грубо говоря, фаз: солнечные системы, планетная система, мертвая и живая часть земной природы. На живом веществе мы особенно ярко видим фазы развития в виде филогенеза и онтогенеза» [² Там же, стр. 453.]. В этом плане любой исследуемый им объект органической природы и мозг в том числе рассматривался как частица материальной природы. Ученый считал, что все сложные процессы, которые протекают в больших полушариях мозга, имеют материальную базу, что «функция» и «динамика» неразрывно связаны с «видимым аппаратом», «приурочены к тончайшим деталям конструкции аппарата», что все явления, которые ои изучал, объективно существуют во времени и пространстве, что учение об условных рефлексах все время имеет дело «только с объективными фактами, т. е. с фактами, существующими во времени и пространстве» [³ Там же, стр. 166.]. Не удивительно, что все его исследования все время держатся «на прочном материально-фактическом фундаменте, как во всем остальном естествознании» [⁴ Там же, стр. 221.]. На основной вопрос,— что является первичным и что вторичным, производным: материя или мышление,— Павлов дает ответ: «Сознание представляется мне нервной деятельностью определенного участка больших полушарий, в данный момент, при данных условиях, обладающего известной оптимальной (вероятно, это будет средняя) возбудимостью» [⁵ Там же, стр. 196—197.]. Павлов как материалист-физиолог не сомневается в том, что «психическая деятельность есть результат физиологической деятельности определенной массы головного мозга» [⁶ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 557.]. Говоря об интерпретации сущности сложных процессов, протекающих в коре больших полушарий мозга, он писал: «Мы объясняем это чисто физиологически, чисто материально, чисто пространственно» [⁷ Там же, стр. 266.].

Как бы в унисон со словами Энгельса: «Материалистическое мировоззрение означает просто понимание природы такой, какова она есть, без всяких посторонних прибавлений» [⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV, стр. 651.], Павлов еще на заре рождения своего учения писал: «Естествознание — это работа человеческого ума, обращенного к природе и исследующего ее без каких-либо толкований и понятий, заимствованных из других источников, кроме самой внешней природы» [⁹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 58.].

Материализм Павлова особенно ярко выявляется в его полных страсти полемических выступлениях против анимистов, виталистов, дуалистов и зараженных другими разновидностями идеализма психологов и физиологов, в его ожесточенной борьбе за искоренение идеализма и за торжество материализма в биологии и медицине, за победу материалистического понимания сложных «проявлений живой природы вплоть до ее крайнего предела» в виде психических явлений, за победу материализма в важнейшем и сложнейшем вопросе естествознания и философии — в вопросе о соотношении материи и психики.

Материалистические взгляды Павлова по этому вопросу нашли свое воплощение также в одном из отмеченных им основных принципов рефлекторной деятельности нервной системы — в принципе приуроченности динамики к структуре. Классики марксизма-ленинизма неоднократно указывали на единство формы и функции в органическом мире, на их неразрывную связь. Энгельс подчеркивал, что органическая природа является наилучшим доказательством этого положения. А между тем, следуя идеалистам-физикам, пытавшимся метафизически оторвать движение от материи, Лешли, Спирман, Шеррингтон и другие идеалистически мыслящие физиологи и психологи стремились оторвать функцию от структуры, в частности психическую деятельность в целом от ее общей материальной основы — от больших полушарий мозга, а также отрицали приуроченность отдельных элементов этой деятельности к специальным элементам конструкции мозга.

На основании богатейшего гистологического, клинического и физиологического фактического материала Павлов и другие сторонники материалистической теории рефлексов признали единство функции и структуры во всей длинной цепи развития нервной системы, начиная от самых элементарных структур с их примитивной отражательной деятельностью и кончая сложнейшей конструкцией коры больших полушарий мозга с ее отражательной деятельностью высочайшей сложности и совершенства. Полемизируя по этому вопросу со своими идейными противниками, Павлов писал: «Если химик, анализируя и синтезируя, для окончательного понимания работы молекулы, должен воображать себе невидимую глазом конструкцию, если физик, так же анализируя и синтезируя, для ясного представления работы атома тоже рисует себе конструкцию атома, то как же можно отрекаться от конструкции в видимых массах, усматривая какое-то противоположение между конструкцией и динамикой!» [10 И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 437,] Не умаляя трудностей, еще стоящих на пути установления связи известных науке деталей конструкции нервной системы с ее функцией, Павлов, однако, с присущим ему оптимизмом утверждал, что все открываемые детали конструкции нервной системы рано или поздно должны будут найти свое динамическое значение.

Но Павлов не ограничился признанием первичности материи и вторичности психики, не ограничился и блестящим экспериментальным доказательством правильности этого положения. Рассматривая организм как часть природы, неразрывно связанную и взаимодействующую с ней, Павлов считал причинность «верховым принципом» также и «в крайнем пределе живой природы». Одним из основных в его учении является положение о причинной обусловленности всех действий организма, и в первую очередь основной формы связи и взаимодействия высокоразвитого организма с факторами внешней среды, т. е. рефлекторной деятельности нервной системы во всем широком диапазоне ее развития — вплоть до самых высших форм отражения, присущих человеку.

Гениальный натуралист впервые в истории естествознания экспериментально установил, что высшая нервная, или психическая, деятельность животных зависит от условий их жизни, от внешней среды, имеет «опытное происхождение», представляет собой в основном совокупность многочисленных, разнородных, разнокачественных условных рефлексов в их сложной динамике и многообразном взаимодействии, выработанных в течение индивидуальной жизни и интегрированных в упорядоченные динамические системы различной структуры и сложности в зависимости от текущих условий жизни. Об этом говорят результаты его долголетних исследований высшей нервной деятельности собак, человекообразных обезьян и клинических наблюдений над нервно- и душевнобольными людьми.

Опираясь на эти результаты, он непрерывно вел ожесточенную борьбу с приверженцами идеализма в физиологии и психологии, настаивавшими на существовании таких форм нервной или психической деятельности, которые будто бы недетерминированны, спонтанны, существуют изначально и не являются отражательными по своему происхождению и природе. Павлов высмеивал, называл дребеденью эти и подобные им лженаучные, идеалистические утверждения, а также распространенное среди определенных кругов психологов убеждение, будто невозможно детерминировать психическую деятельность. Павлов не сомневался в том, что если детерминированность некоторых форм психической деятельности, например произвольных движений, в то время еще не казалась очевидной и аргументированной, то это значит, что «мы просто не можем подсчитать всех тех влияний, которые определяют эти движения, но нет никакого сомнения в том, что в принципе они все детерминированы» [¹¹ «Павловские среды». М.—Л., Изд-во АН СССР, 1949, т. II, стр. 537.]. Следует в этой связи отметить, что Павлов видел огромную силу и безграничные возможности созданного им объективного метода исследования психической деятельности прежде всего в том, что этот метод позволяет детерминировать изучаемые явления и разоблачать антинаучность метода «беспричинного мышления» идеалистической психологии. Он со всей силой критиковал Лешли, Гатри, Келера, Спирмана, Шеррингтона и других зарубежных ученых за отрицание связи между психической деятельностью и материальной структурой мозга, за отрицание принципа причинности в высшей нервной деятельности и вообще за идеалистическое понимание психической деятельности и «замаскированное утверждение о своеобразности психических явлений, под которым чувствуется, несмотря на все научно приличные оговорки, все тот же дуализм с анимизмом» [¹² И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 437.].

Отрицательное отношение Шеррингтона и других зарубежных ученых-идеалистов к павловскому учению об условных рефлексах сам Павлов объяснял тем, что его учение материалистично, направлено против дуалистического представления. Шеррингтон же прямо заявлял, что «человек есть комплекс двух субстанций: высшего духа и грешного тела [...] как это ни странно для физиолога теперешнего времени» [¹³ «Павловские среды», т. III, стр. 252—253.]. «Заядлым анимистом» считал Павлов и Келера, который «никак не может примириться, что эту «душу» можно взять в руки, взять в лабораторию, на собаках разъяснять законы ее деятельности. Он этого не хочет допустить...» [¹⁴ «Павловские среды», т. II, стр. 430.].

Великий натуралист считал таких ученых своими идейными врагами и с гордостью заявлял о том, что с ними он воюет. «Я против некоторых психологов опять имею сердце. Я их отрицал, потом немного примирился, но теперь опять факты восстанавливают меня против них. У них, по-видимому, имеется желание, чтобы их предмет оставался неразъясненным: вот какая странность! Их привлекает таинственность. От того, что можно объяснить со стороны физиологии, они отворачиваются [...] В этом вредном, я бы сказал отвратительном, стремлении уйти от истины психологи типа Иеркса или Келера пользуются такими пустыми представлениями, как, например, обезьяна отошла «подумала на свободе» по- человечески и «решила это дело». Конечно, это дребедень, ребяческий выход, недостойный выход...» [¹⁵ Там же, стр. 386, 388.]. Противопоставляя дуализму и анимизму этих учений свой материалистический монизм, Павлов говорил: «Незаконный успех этой психологии среди современных психологов можно понять так, что среди них все еще дает себя знать дуализм в виде анимизма, то есть понятия о своеобразной субстанции, противопоставляющейся остальной природе и обязывающей исследующую мысль держаться в отношении ее иначе, чем в отношении материальных явлений» [¹⁶ «Павловские среды», т. III, стр. 44.].

Лишь в свете такого враждебного отношения материалиста Павлова к идеализму со всеми его разновидностями и можно правильно понять его истинное отношение к психологии, вызвавшее немало кривотолков. В действительности его отношение к психологии как науке объяснялось непримиримостью воинствующего материалиста к идеализму, свившему себе гнездо в психологии. Он обрушивался на психологию своего времени за ее антинаучную, идеалистическую сущность, за ее индетерминизм, за беспространственное мышление, за отрыв психики от материи. Именно из-за этих качеств он и называл ее фантастической и бесплодной. Не случайно он постоянно противопоставлял психологию и естествознание. В течение многих лет психология была для него как бы символом идеализма, а естествознание — символом материализма.

Павлов признавал возможным познание всех тайн природы. Он был оптимистом и глубоко верил во всемогущество человеческого ума, в его торжество над природой. В его ранних и поздних произведениях есть много прекрасных мыслей, направленных против агностицизма, релятивизма и других разновидностей идеалистического мировоззрения. Он писал: «Сложное берется наукой только по частям и обрывкам, и оно захватывается ею постепенно все более и более. Следовательно, будем надеяться и терпеливо ждать, когда точное и полное знание нашего высшего органа — головного мозга — сделается нашим подлинным достоянием, а с этим и главною основою прочного человеческого счастья» [¹⁷ И. П. Павлов. Поли, собр. трудов, т. IV, стр. 326,].

Павлов безгранично верил, «что на пути, на который вступила строгая физиология мозга животных, науку Ждут такие же поражающие открытия и. с ними такая же чрезвычайная власть над высшей нервной системой, которые не уступят другим приобретениям естествознания» [¹⁸ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 228.]. Обосновывая правомерность естественнонаучного изучения психической деятельности животных и человека, Павлов говорил: «Здесь и сейчас я только отстаиваю и утверждаю абсолютные, непререкаемые права естественнонаучной мысли всюду и до тех пор, где и покуда она может проявлять свою мощь. А кто знает, где кончается эта возможность» [¹⁹ Там же, стр. 104.]. Особенно сильна была вера Павлова в силу эксперимента, как наиболее эффективного и достоверного орудия познания тайн природы, придающего научной работе действенный характер. Он считал, что в научно-исследовательской работе естествоиспытателя «наблюдение собирает то, что ему предлагает природа, опыт же берет у природы то, что он хочет» [²⁰ Там же, т. II, стр. 357.]. Он был строго объективным исследователем сложных явлений природы, придававшим фактам решающее значение при проверке своих теоретических положений; действительность, практику он считал критерием истины. Среди многочисленных упреков Павлова по адресу психологов и психологии имеется упрек и в том, что психолог «еще не совсем отрешился от пристрастия к философскому приему дедукции, от чисто логической работы, не проверяющей каждый шаг мысли согласием с действительностью. Физиолог действует совершенно обратно» [²¹ Там же, т. III, стр. 428.]. Однако когда он говорил, что «факты — это воздух ученого», без них теории—«пустые потуги» [²² Там же, т. I, стр. 27.], это не было проявлением эмпиризма, как полагали некоторые. В этих словах ярко выразилась его мысль о том, что критерием истинности той или иной научной теории является ее согласие с объективной, реальной действительностью. Он смотрел на факты как на мощную броню, защищающую его материалистическое учение от проникновения идеализма.

Органической составной частью боевого материализма Павлова был его атеизм.

Читатель уже познакомился с некоторыми воспоминаниями автора, свидетельствующими о том, что Павлов был убежденным атеистом. В последние годы в нашей печати появились подобного рода воспоминания ряда других учеников Павлова, а также его родственников и знакомых [²³ Имеются в виду, в частности, воспоминания известного художника М. В. Нестерова, писавшего портреты Павлова, воспоминания М. К. Петровой, Ф. П. Майорова, П. К. Анохина, Л. Н. Федорова, в течение многих лет работавших с Павловым, и других хорошо его знавших лиц. Приведем некоторые выдержки из этих воспоминаний об отношении Павлова к религии, опубликованные в журнале «Здоровье», 1954, № 4. М. К. Петрова писала: «Я в течение почти 25 лет находилась в постоянном контакте с ним, много раз слышала его высказывания по этому вопросу. Он, конечно, был полным атеистом и никаким иным быть не мог». «Войдя в лабораторию И. П. Павлова молодым человеком (1921),— пишет П. К. Анохин,—я, естественно, не раз задавал ему вопросы о религии. Меня всегда поражала его прямолинейность как естественнонаучного материалиста. Он, конечно, не был религиозным и, как ответил одному своему корреспонденту, не верил в бога, считая веру несовместимой с его научным мировоззрением». В воспоминаниях художника М. Ф. Нестерова читаем: «Опыты окончились, собачку увели, а мы остались продолжать беседу, которая незаметно перешла на отвлеченные темы, на «веру и неверие». Иван Петрович был откровенный атеист. Наш Павлов, рожденный в духовной семье, уважающий своих дедов, отца, мать, в ранней своей поре, еще, быть может, в Рязани, а позднее и в университете, в Медицинской академии, где в те времена господствовали материалистические теории, по склонности своей натуры проникся этими теориями, их воспринял со всем пылом своей природы, просолился ими, как то было с тысячью подобных ему».].

Еще более показательны собственные высказывания Павлова, нашедшие отражение, в частности, в недавно ставших известными документах [²⁴ К ним относится письмо Павлова к своей невесте С. В. Карчевской, в котором он еще в молодые годы писал: «Сам я в бога не верую и никогда не молился» (журн. «Москва», 1959, № 10, стр. 157). А также письмо Павлова священнику Е. М. Кондратьеву (25 июня 1928 г.), где он пишет: «Правда, я сам не верующий». В Архиве А. М. Горького найдена стенографическая запись беседы, состоявшейся между ним и Павловым зимой 1931 г. По ходу продолжительной беседы на разные темы Горький говорит: «Простите, Иван Петрович, я не знаю точно ваших взглядов на религию [...] О ваших взглядах самые противоречивые вещи».

Павлов отвечает: «Что же, все ясно и просто. Тут и мудрить-то нечего. Правда, с этим вопросом меня допекают. Обращаются граждане, обращаются священники, пишут из-за границы. Думаю, многие на меня надеются. Не огорчу ли я их. Но скажу все по совести. Конечно, веру, которую я имел в детстве, я потерял. Как это случилось? Трудно объяснить. Я увлекся Фохтом, Молешоттом, потом увлекся естественными науками, так всю жизнь и проработал на этом поприще, имел дело с материей, да и времени-то подумать не было».

Горький: «Я вас понимаю, Иван Петрович! Вы не верите, но уважаете веру чужих».

Павлов; «Во-во! Это — вы ловко. Уважение, вот где собака зарыта. А вера - это есть нечто подлежащее изучению. Ведь она тоже в конечном счете развивается из работы мозга» («И. П. Павлов в воспоминаниях современников», стр. 351).].

В 1954—1957 гг. свет увидели «Павловские клинические среды», представляющие стенограммы проведенных Павловым клинических научных собраний. В них, в частности, содержится весьма ценный материал и по вопросам, затрагивающим отношение Павлова к происхождению и значению религии. На одной из «сред», например, он сказал: *«Когда человек впервые превзошел животное и когда у него явилось сознание самого себя, то ведь его положение было до последней степени жалкое: ведь он окружающей среды не знал, явления природы его пугали, и он спасал себя тем, что выработал себе религию, чтобы как-нибудь держаться, существовать среди этой серьезнейшей могущественнейшей природы» [²⁵ «Павловские клинические среды», т. III, стр. 360.].

При анализе причин возникновения тех или иных нервных и психических заболеваний на этих конференциях Павлов нередко высказывал мысль о том, что религия — удел слабых.⁷«Есть слабые люди,— говорил он,— для которых религия имеет силу. Сильные — да, сильные могут сделаться чистыми рационалистами, опираться только на знания, а слабому едва ли это подойдет». Весьма существенно его признание в том, что он «сам рационалист до мозга костей и с религией покончил [...] Я ведь сын священника, вырос в религиозной среде, однако, когда я в 15—16 лет стал читать разные книги и встретился с этим вопросом, я переделался и мне это было легко» [²⁶ Там же.].

Наконец, с точки зрения характеристики взглядов Павлова на религию исключительный интерес представляет текст его письма к генеральному секретарю английской ассоциации рационалистов-журналистов Эрнсту Тертлю от 14 октября 1935 г., опубликованного недавно. В этом письме Павлов писал:

«Дорогой сэр,

Конечно, я рационалист, который рассматривает интеллект с его постоянно возрастающим положительным знанием как наивысший человеческий критерий. Оно является тем истинным знанием, которое, пронизывая всю человеческую жизнь, будет формировать конечное счастье и мощь человечества. Но во избежание какого-либо неправильного понимания я должен прибавить, что я, со ' своей стороны, считаю невозможным пропагандировать уничтожение религии в настоящее время и для кого бы то ни было. Я рассматриваю религию как естественный и законный человеческий инстинкт, возникший тогда, когда человек стал подниматься над всем другим животным миром и начал выделяться с тем, чтобы познавать себя и окружающую природу. Религия была первоначальной адаптацией человека (в его невежестве) к его позиции среди суровой и сложной среды — адаптацией, которая стала постепенно заменяться, уступать место науке благодаря деятельности разума с его положительным знанием, представляющим наивысшую неограниченную адаптацию. Я не уверен, способно ли это положительное знание (наука) полностью и для всех заменить религию. Не остается ли религия для слабого типа людей как единственная, одна лишь приемлемая для него адаптация; за исключением того, если бы наука могла бы устранить возможность быть слабым самому человеку.

Если вышеупомянутое рассуждение не вызовет препятствия, я бы принял с благодарностью предложение быть включенным в список по ассоциации.

Преданный Вам

Павлов» [²⁷ «Переписка И. П. Павлова». Л., «Наука», 1970, стр. 348.].

Можно, конечно, согласиться или не согласиться с теми или иными высказываниями Павлова о происхождении религии, об ее необходимости для слабых людей и т. п., но в свете приведенных выше фактов его атеизм выступает с полной очевидностью и исключает всякое сомнение.

Таким образом, становится совершенно очевидным, что Павлов был сознательным материалистом и атеистом, он признавал материальность объективно, вне нас существующего мира, считал материю первичным, а психическое вторичным, признавал, а в отношении животных и экспериментально доказал обусловленность психической деятельности условиями жизни, факторами внешней среды, признавал познаваемость даже сложнейших явлений органической природы и, наконец, считал, что критерием истины являются объективные факты, эксперимент, действительность.

Каков же характер материализма Павлова?

По чисто формальным соображениям некоторые авторы считали, что материализм великого естествоиспытателя — это ограниченный, механистический материализм (определенные неточности были и в нашем первоначальном понимании сущности этого вопроса). При этом обычно ссылались на некоторые сделанные Павловым не совсем удачные теоретические обобщения, выходящие, как правило, из рамок изученных им физиологических фактов и не показывающие истинного содержания, сущности его мировоззрения. К подобного рода высказываниям Павлова относятся, например, следующие: «машинная деятельность организма», «человек есть, конечно, система, грубо говоря — машина», «физико-химическая система животного организма» и т. д. Эти и другие неудачные обороты речи представляют собой скорее метафорические, образные выражения мысли, и было бы по меньшей мере наивно на этом основании характеризовать мировоззрение великого мыслителя как механистическое. Слова «машинный» и «механический», нередко встречающиеся в трудах Павлова, являются как бы синонимами понятия «материалистический», «причинно обусловленный», . «закономерный». Павлов поднимался неизмеримо выше ограниченного механистического материализма и всей душой порицал этот вульгарный, по его словам, «близорукий материализм, который грубо и преждевременно упрощает предмет и тем принижает его в глазах трезвых и цельных натур» [²⁸ И. П. Павлов, Полн. собр. трудов, т, I стр. 407,^]. Ему чужды были односторонний подход к изучаемому объекту и схоластическое понимание причинной связи между явлениями органической природы. Подлинная философская сущность его учения — это диалектический материализм.

Великий натуралист на протяжении 35 лет объективным и точным методом с беспримерным в науке мастерством, целеустремленностью и последовательностью изучал явления и процессы, протекающие в больших полушариях головного мозга, выявил сложные закономерности его работы, непрерывно углублялся, если говорить словами Ленина, «от явления к сущности, от сущности первого, так сказать, порядка, к сущности второго порядка и т. д. без конца» [²⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 227.]. Поэтому подлинное содержание его материалистического учения было диалектическим, так как «объективная диалектика царит во всей природе» [³⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 1961, т. 20, стр. 526.].

В этом отношении Павлов на голову выше подавляющего большинства крупных естествоиспытателей прошлого и нынешнего столетий. Диалектика не только объективно вытекает из богатейшего фактического содержания его учения; он сам при теоретических обобщениях своего эмпирического материала, при характеристике законов работы головного мозга давал, как правило, диалектические формулировки.

Но прежде чем перейти к обоснованию правильности сказанного относительно его учения по существу, скажем несколько слов о его научном методе, который диалектичен и в узкофизиологическом, и в общетеоретическом смысле.

Павлов является творцом метода так называемого хронического эксперимента в физиологии. Этот правильный и плодотворный метод он с виртуозным мастерством и большим успехом применил сначала в своих классических работах по физиологии пищеварительной системы, а вслед за тем с таким же мастерством и с еще большим успехом — в исследованиях по физиологии головного мозга. В отличие от всех старых и множества новых приемов физиологического исследования больших полушарий метод условных рефлексов, созданный Павловым, дает возможность объективно и всесторонне исследовать функции и закономерности этого высшего анализирующего, синтезирующего и приспособляющего органа в его естественной, органической связи со всеми остальными органами и системами целостного организма, исследовать протекающие в мозге процессы в их неразрывной связи и взаимодействии, в естественной динамике, возникновении и развитии. Как созвучно все это с определением элементов диалектики, данным В. И. Лениным. В перечне этих элементов фигурируют, в частности, следующие: «1) объективность рассмотрения (не примеры, не отступления, а вещь сама в себе). 2) Вся совокупность многоразличных отношений этой вещи к другим [...] 7) соединение анализа и синтеза,—разборка отдельных * частей и совокупность, суммирование этих частей вместе» [³¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 202.] . Метод Павлова позволяет исследовать процессы головного мозга так, как того требует диалектический материализм, «в их самодвижении», в их спонтаннейшем развитии, в их живой жизни» (В. И. Ленин), дает возможность исследовать вещи, явления, процессы «в их движении, в их изменении, в их взаимном влиянии друг на друга» (Ф. Энгельс), способствует проведению многогранного синтетического исследования функций мозга и филигранного анализа его деятельности. Бесспорно, что метод Павлова — подлинно диалектический по установкам и подходу к изучаемому вопросу, объекту.

Своей трактовкой условности классификаций предметов и явлений природы, а также относительности законов неорганического и органического мира Павлов также вплотную подошел к диалектическому пониманию сущности этих вопросов. Он писал: «Все наши классификации, все наши законы всегда более или менее условны и имеют значение только для данного времени, в условиях данной методики, в пределах наличного материала»[³² И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 169.]. Если мы вспомним об отсутствии даже тени агностицизма и релятивизма у Павлова, будет понятно, что для него признание условности классификаций и законов и относительности наших знаний вовсе не означает отрицания объективной истины или отрицания возможности приближения к ней.

Теперь перейдем к главному — к вопросу о диалектической сущности сделанных Павловым крупных открытий в области физиологии головного мозга и о павловских диалектических обобщениях и формулировках ряда важнейших положений его учения о высшей нервной деятельности.

Здесь уместно напомнить, что Энгельс характеризовал диалектику как науку о наиболее общих законах взаимодействия, рассматривающую природу как связное, единое целое, где предметы, явления органически взаимосвязаны, находятся в непрерывном взаимодействии и обусловливают друг друга. Он указывал, что диалектика «... берет вещи и их умственные отражения главным образом в их взаимной связи, в их сцеплении, в их движении, в их возникновении и исчезновении» [³³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 22.].

Согласно учению Павлова о высшей нервной деятельности, сложнейшие и многообразные явления и процессы, протекающие в головном мозге (образование и протекание положительных и отрицательных условных рефлексов одного рода, а также разнородных, высшая анализаторская и синтетическая деятельность, явления взаимной индукции, суммации, иррадиации, концентрации процессов возбуждения и торможения в деятельности головного мозга и т. д.), органически между собой связаны, находятся в постоянном взаимодействии и взаимной обусловленности. Неразрывно связаны и постоянно взаимодействуют части головного мозга, головной мозг с другими частями нервной системы, с органами чувств, с двигательной, с инкреторной и почти со всеми другими системами. Эти взаимосвязь и взаимообусловленность проявляются в виде усиления одних групп условных рефлексов и исчезновения других, в виде преобладания условных рефлексов одного рода над условными рефлексами другого, в виде изменения характера основных нервных процессов вплоть до их извращения и т. д. В конце концов вся деятельность мозга обусловлена окружающей средой. Экспериментатор по своему плану может выработать у подопытных объектов любой тип условно-рефлекторной деятельности, комбинируя по-разному раздражители своеобразной «внешней среды», созданной для них внутри изолированной камеры. Не случайно основной вид деятельности коры больших полушарий мозга Павлов назвал условным рефлексом.

Приведем некоторые из многочисленных высказываний самого Павлова по этому вопросу: «Большие полушария представляют собою в период деятельности систему, все части которой находятся во взаимодействии друг с другом» [³⁴ И. П. Павлов. Физиология и патология высшей нервной деятельности. М — Л., 1930, стр. 23.]. «Кора больших полушарий представляет собой сложнейшую функциональную мозаику из отдельных элементов, каждый из которых имеет определенное физиологическое действие — положительное или тормозное. С другой стороны, также несомненно, что все эти элементы объединены в каждый данный момент в систему, где каждый из элементов находится во взаимодействии со всеми остальными» [³⁵ Там же, стр. 35-36.]. «Всякое новое местное воздействие на эту систему дает себя знать более или менее во всей системе» [³⁶ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. IV, стр. 195.]. Говоря о закономерностях работы коры больших полушарий головного мозга, Павлов отмечает: «Эти явления были описаны нами отдельно, как бы вне зависимости друг от друга. В действительности; же, как это ясно по смыслу дела, они должны встречаться вместе, комбинироваться, взаимодействовать» [³⁷ Там же, стр. 173.].

У Павлова часто встречается фраза: «...по общему закону взаимодействий нервных центров». Выбор прилагательного «условный» для обозначения нового вида рефлекса он мотивирует так: «Этим прилагательным я желал выдвинуть характерную объективную черту этих рефлексов, именно чрезвычайную зависимость от массы условий, начиная с условности их происхождения» [³⁸ Там же, т. III, стр. 206.]. Он говорит, что сложность условного рефлекса «заключается не в сложности механизма его образования, а в чрезвычайной зависимости его от явлений как собственной внутренней среды организма, так и окружающего внешнего мира» [³⁹ Там же, стр. 205.].

Приведенных примеров достаточно, чтобы составить представление о глубоко научной, диалектической сущности воззрений Павлова. Диалектикой насыщено также его понимание взаимоотношений части и целого. Достаточно указать хотя бы на павловскую теорию динамической локализации функций в коре больших полушарий головного мозга или на его воззрения по поводу функциональной мозаики коры.

Энгельс считает диалектику наукой «о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления». В. И. Ленин, определяя и перечисляя элементы диалектики, вслед за объективностью рассмотрения вещи, учета всей совокупности многоразличных отношений этой вещи к другим называет «развитие этой вещи (respective явления), ее собственное движение, ее собственная жизнь» [40 В. И. Лепин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 202.].

Эта особенность диалектики нашла свое выражение прежде всего в общетеоретических взглядах Павлова на природу как на единую и непрерывно развивающуюся материальную систему, проделавшую в своем грандиозном развитии путь «от первоначального состояния в виде туманности в бесконечном пространстве до человеческого существа на нашей планете» [⁴¹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 453.]. Но особенно ярко эта черта диалектики выявляется в фактах и в теоретических положениях Павлова, относящихся к предмету его непосредственного исследования — к физиологии высшей нервной деятельности.

Богатейший фактический материал Павлова по физиологии головного мозга — яркая иллюстрация того, что в центральной нервной системе вообще, а в коре больших полушарий головного мозга в особенности явления и процессы протекают не только в тесной, неразрывной взаимосвязи и во взаимодействии, но и находятся в непрерывном движении, развитии, возникновении и исчезновении. Одной из характерных особенностей деятельности коры больших полушарий головного мозга, можно даже сказать, самой характерной особенностью его сложнейшей деятельности, является именно исключительная вариабильность, подвижность, динамичность, изменчивость, временный характер протекающих в нем процессов и явлений.

. Не случайно основной тип деятельности коры больших полушарий головного мозга Павлов иногда называет «временным рефлексом». Часто он противопоставляет кору больших полушарий головного мозга другим частям центральной нервной системы именно по этому признаку их рефлекторной деятельности. Соответственно условиям среды и условиям внутри самого организма в коре больших полушарий головного мозга возникают, развиваются и исчезают разнообразные положительные и отрицательные условные рефлексы, производятся сложные анализ и синтез, происходит суммация, взаимная индукция, иррадиация и концентрация основных нервных процессов и разыгрываются другие виды церебральной деятельности. Благодаря этой особенности корковой деятельности осуществляется наиболее совершенное, тонкое, точное и быстрое приспособление организма к постоянно изменяющимся условиям внешнего мира и к изменениям внутри самого организма.

Эта «природная» диалектика нашла яркое отражение в теоретических положениях и формулировках Павлова. Вот некоторые из большого числа его характеристик, относящихся к этому вопросу.

Обращаясь к «внутреннему механизму» работы больших полушарий, к основным его нервным процессам, Павлов писал: «Первое, что здесь прежде всего привлекает внимание,— это движение этих процессов» [⁴² И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. IV, стр. 131.]. О коре большого мозга он говорит: «Деятельность ее характеризуют две основные черты: чрезвычайная обусловленность и естественно с нею связанная текучесть явлений, составляющих эту деятельность» [⁴³ Там же, стр. 312.]. Четко и ясно высказывался он и об особенностях условно-рефлекторной деятельности: «Изучаемые нервные явления характеризуются именно их изменчивостью: каждый момент, при каждом условии они получают новое направление» [⁴⁴ Там же, т. III, стр. 114.]. Или: «Окружающий животное внешний мир, вызывая, с одной стороны, беспрерывно условные рефлексы, с другой стороны, также постоянно подавляет их»[⁴⁵ Там же, стр. 106.]. По Павлову, вообще «жизнь есть постоянная смена разрушения и восстановления» [⁴⁶ Там же, т. I, стр. 416.]. Наконец, Павлов писал, что головной мозг есть «специальный орган для беспрерывного дальнейшего развития животного организма» [⁴⁷ Там же, т. III, стр. 216.].

Полученный Павловым бесценный экспериментальный материал и некоторые его теоретические формулировки находятся в полной гармонии и с тем из основных положений материалистической диалектики, которое рассматривает процесс развития не как простой рост и цепь количественных сдвигов, а как переход количественных изменений в качественные, говоря словами Ленина, переход скачком, противоречивостью, перерывом постепенности. Из этих концепций «только вторая дает ключ к «самодвижению» всего сущего; только она дает ключ к «скачкам», к «перерыву постепенности», к «превращению в противоположность», к уничтожению старого и возникновению нового» [⁴⁸ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 317.].

Как уже отмечалось, Павлов в развитии ряда явлений в центральной нервной системе, особенно в большом мозге, видел преимущественно количественные изменения. Правда, нередко он указывал также на возможность качественных сдвигов, на возникновение принципиально новых явлений, новых форм деятельности. Богатейший, эмпирический материал Павлова по физиологии условных рефлексов свидетельствует о том, что качественные изменения, переходы, скачки — важнейшая особенность деятельности коры большого мозга.

Образование условного рефлекса, этого основного «универсального кирпича» высшей нервной деятельности,— само по себе показатель качественного скачка в процессе развития, в цепи количественных изменений при явлениях проторения путей или доминанты. Говоря о трех инстанциях высшей нервной деятельности, возникших в процессе эволюционного развития (сложнейшие специализированные безусловные рефлексы важного биологического значения, условные рефлексы и вторая сигнальная система действительности), ученый подчеркивал наличие коренной, принципиальной разницы между ними. Например, об инстанции условных рефлексов он писал: «Тут возникает при помощи условной связи, ассоциации, новый принцип деятельности: сигнализация немногих безусловных внешних агентов бесчисленной массой других агентов, постоянно, вместе с тем, анализирующих и синтезирующих, дающих возможность очень большой ориентировки в той же среде и тем уже гораздо большего приспособления»[⁴⁹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 475—476.]. Переходы положительных условных рефлексов в отрицательные и, наоборот, развитие так называемого запредельного торможения при постепенном количественном росте положительного условного рефлекса, вызванного планомерным количественным усилением условного раздражителя (извращение закона силовых соотношений) , получение совершенно противоположных результатов при действии одних и тех же возбудителей на предварительно измененном фоне коры большого мозга — вот некоторые новые примеры из корковой деятельности, являющиеся иллюстрацией качественных скачков в процессе определенных количественных сдвигов в ее работе.

Для диалектической сущности учения Павлова весьма показателен и следующий факт. Обобщив громадный материал, ученый сделал важный вывод о «естественной общности основных отношений» между закономерностями высших и низших отделов центральной нервной системы. В то же время он постоянно отмечал специфический характер и качественные особенности основных видов деятельности коры больших полушарий мозга. И действительно, если всмотреться в глубь вещей, нетрудно увидеть, что почти все основные закономерности работы головного мозга отличаются от своих аналогов в низших этажах центральной нервной системы не только степенью сложности, _не только количественно, но прежде всего качественно. Это относится к разнице между низшим анализом и синтезом, с одной стороны, и высшим анализом и синтезом — с другой; это относится также к разнице между особенностями всевозможных безусловных и условных рефлексов; это относится также к разнице между особенностями основных нервных процессов — возбуждения и торможения — в низших и высших отделах центральной нервной системы и т. п.

Для воззрений Павлова очень характерно допущение «специфически человеческого» типа нервной деятельности — второй, или речевой, сигнальной системы, которая, по его же выражению, является «чрезвычайной прибавкой» к первой сигнальной системе в развивающемся животном мире на фазе человека.

В этой связи следует отметить еще одну особенность Павлова-мыслителя.

Считая, что наука должна помогать человеку в решении важнейших практических задач, Павлов всегда уделял много внимания экспериментальной разработке вопросов патологии и терапии, в частности патологии и терапий головного мозга. Но смелый новатор в науке проявлял крайнюю осторожность, когда речь заходила о том, чтобы перенести результаты лабораторного эксперимента с животных на человека, чего бы это ни касалось: закономерностей ли нормальной деятельности головного мозга или закономерностей его патологической деятельности и мер лечения. Он писал: «Если сведения, полученные на высших животных относительно функций сердца, желудка и других органов, так сходных с человеческими, можно применять к человеку только с осторожностью, постоянно проверяя фактичность сходства в деятельности этих органов у человека и животных, то какую же величайшую сдержанность надо проявить при переносе только что впервые получаемых точных естественнонаучных сведений о высшей нервной деятельности животных на высшую деятельность человека! Ведь именно эта деятельность так поражающе резко выделяет человека из ряда животных, так неизмеримо высоко ставит человека над всем животным миром» [⁵⁰ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 326.].

Как известно, многие видные натуралисты спотыкались и спотыкаются именно здесь: они становятся на позиции либо идеалистического отрыва науки от жизни, отрицая возможности использования эксперимента над животными для решения вопросов физиологии, патологии и терапии человека, либо вульгарного практицизма в науке и механистического уравнения особенностей физиологических, патологических и церебральных процессов, происходящих в организме животных и человека.

Наконец, накопленные Павловым данные о двух основных антагонистических нервных процессах — возбуждении и торможении, а также глубокое теоретическое их освещение, в частности положения о единстве этих процессов, их непрерывной борьбе и взаимном переходе одного в другой, о творческой, движущей силе их антагонизма, об их решающей роли в формировании высшей нервной деятельности,— все это принадлежит к числу наиболее основательных естественнонаучных доказательств правоты марксистского диалектического метода. Эти воззрения Павлова вполне созвучны ленинскому взгляду на роль борьбы противоположностей в развитии, движении материи. Для иллюстрации приведем несколько высказываний Павлова: «Нервная деятельность вообще состоит из явлений раздражения и торможения. Это есть как бы две половины одной нервной деятельности» [⁵¹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 129.]; «Раздражение и задерживание — это лишь разные стороны, разные проявления одного и того же процесса» [⁵² Там же, стр. 137.]; «Торможение постоянно следует за возбуждением [...] оно в некотором роде является как бы изнанкой раздражения» [⁵³ Там же, стр. 187.]; «Можно было бы условно говорить о положительной и отрицательной возбудимости» [⁵⁴ Там же, стр. 314.]; «Основные процессы, на которых основывается этот синтез и анализ,— это, с одной стороны, раздражительный процесс, а с другой — тормозной, какая-то противоположность раздражительного процесса» [⁵⁵ Там же, стр. 328.]. Дифференцировка (отрицательный условный рефлекс), по выражению Павлова,— результат «борьбы между раздражением и торможением». Эта борьба имеет всеобщий характер и разные результаты (растормаживание, срывы, взаимная индукция, суммация, тонкий анализ и синтез, сон и бодрствование и т. д.). Более того, по утверждению Павлова, «баланс между этими процессами и колебания его в пределах нормы и за норму определяют все наше поведение — здоровое и больное» [⁵⁶ Там же, стр. 12.].

Таким образом, можно сказать, что основные фактические данные и теоретические положения Павлова о процессах возбуждения и торможения, об их динамике и роли в высшей нервной деятельности по своему содержанию и сущности весьма созвучны с кардинальным положением материалистической диалектики о том, что предметам и явлениям природы свойственны внутренние противоречия, о единстве противоположностей, о борьбе противоположностей как главного источника развития. «Раздвоение единого и познание противоречивых частей его-..,— писал В. И. Ленин,— есть суть (одна из «сущностей», одна из основных, если не основная, особенностей или черт) диалектики [...] Условие познания всех процессов мира в их «самодвижении», в их спонтанейном развитии, в их живой жизни, есть познание их как единства противоположностей. Развитие есть «борьба» противоположностей [...] развитие Как единство противоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотношение между ними) » [⁵⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 316—317.].

В учении Павлова о высшей нервной деятельности можно найти прекрасное естественнонаучное обоснование также для марксистского понимания таких категорий диалектики, как категория случайности и необходимости (факт образования условных рефлексов при случайном сочетании раздражений и вследствие этого — переход случайности в необходимость), категория анализа и синтеза (неразрывность анализа и синтеза и их взаимное проникновение в условно-рефлекторной деятельности), категория формы и содержания (обусловленность функции материальной структурой), категория причинности (строгая детерминированность всех явлений деятельности мозга) и т. п. Ограничимся одной цитатой, характеризующей его понимание большинства этих категорий. «Теория рефлекторной деятельности,— писал Павлов,— опирается на три основных принципа точного научного исследования: во-первых, принцип детерминизма, т. е. толчка, повода, причины для всякого данного действия, эффекта; во-вторых, принцип анализа и синтеза, т. е. первичного разложения целого на части, единицы и затем снова постепенного сложения целого из единиц, элементов; и, наконец, в-третьих, принцип структурности, т. е. расположения действий силы в пространстве, приурочение динамики к структуре» [⁵⁸ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 436.].

Каково значение учения Павлова о высшей нервной деятельности для марксистско-ленинской философии?

Мы уже частично ответили на этот вопрос. Но мы вновь остановимся на нем специально.

В связи с этим вопросом следует вспомнить о том, какое громадное значение придавали гениальные основоположники марксизма-ленинизма естествознанию для развития материалистического мировоззрения. В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» писал:

«... естествознание, отражая внешний мир в «опыте» человека, одно только способно давать нам объективную истину» [⁵⁹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 127.]. Обзор истории развития материализма в связи с развитием естествознания Энгельс в работе «Людвиг Фейербах» заканчивает следующими словами: «... материализм, подобно идеализму, прошел ряд ступеней развития. С каждым составляющим эпоху открытием даже в естественно-исторической области материализм неизбежно должен изменять свою форму» [⁶⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, 1961, стр. 268.].

Хотя Павлову и принадлежат классические исследования по многим вопросам в ряде важнейших разделов физиологии, но венцом более чем шестидесятилетней деятельности гениального ученого являются его работы по физиологии головного мозга, учение о высшей нервной деятельности. Экспериментальные и теоретические данные, полученные Павловым в результате тридцатипятилетней напряженной работы в этой сложнейшей области науки, знаменуют собой крупнейшее достижение современного естествознания на магистральном пути познания глубоких тайн мозга — самого высшего, совершенного и сложного из созданий природы, и поэтому бесспорно, что они имеют громадное значение не только для физиологии, для многогранной жизненной практики и для материалистической психологии, но и для марксистско-ленинской философии, в первую очередь для марксистско- ленинской теории отражения.

Классики марксизма считали, что развивающееся естествознание должно не только давать все новые и новые доказательства правильности марксистско-ленинской теории отражения, новые естественнонаучные обоснования ее положений, но и служить источником ее дальнейшего развития. Быстрое развитие естествознания блестяще подтвердило правильность данного утверждения. В этом отношении огромное значение имели крупные достижения в области физиологии центральной нервной системы, особенно высших ее отделов, связанные в основном с именами русских ученых, и в первую очередь с именем И. П. Павлова.

Добытый Павловым и его учениками громадный и ценнейший эмпирический материал и построенное на этой основе его учение имеют ближайшее отношение к высшему, как считал Энгельс, в философии вопросу — к вопросу об отношении мышления к бытию, духа к природе. Как явствует из вышеизложенного, ответ на этот вопрос, содержащийся в фактах и учении Павлова, находится в полнейшей гармонии с единственно правильным ответом диалектического материализма: мышление есть продукт материи, достигшей в процессе своего развития высокой степени организации и совершенства,— продукт мозга.

Энгельс и особенно Ленин уделяли большое внимание развитию и естественнонаучному обоснованию этого главного положения марксистского философского материализма, мастерски используя для этой цели все основные достижения естествознания XVIII и XIX вв. в космогонии, палеонтологии, эволюционном учении, сравнительной анатомии, физиологии и т. д. Классики марксизма-ленинизма всегда рассматривали материальный субстрат психики и самое психику в их возникновении и развитии. Из элементарного свойства всякой материи — простого отражения, благодаря развитию материи, ее «самодвижению» по длинной цепи ступеней развития, благодаря возникновению и развитию органической материи, нервной системы и органов чувств возникают и развиваются сначала простейшие явления раздражимости, а затем и все более совершенные виды нервной и психической деятельности вплоть до человеческого сознания — высшего выражения этой деятельности, обусловленного общественно-историческими закономерностями происхождения и развития человека. «В действительности же в природе материи,— говорил Энгельс,— заключено то, что она приходит к развитию мыслящих существ, и поэтому такое развитие совершается необходимым образом всегда, когда имеются налицо соответствующие условия» [⁶¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 524.]. В. И. Ленин по этому вопросу писал: «Материализм в полном согласии с естествознанием берет за первичное данное материю, считая вторичным сознание, мышление, ощущение, ибо в ясно выраженной форме ощущение связано только с высшими формами материи (органическая материя), и «в фундаменте самого здания материи» можно лишь предполагать существование способности, сходной с ощущением» [⁶² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 40.].

Учение Павлова в современном естествознании наиболее адекватно марксистско-ленинской теории отражения еще и потому, что и оно рассматривает вопрос об отношении материи и психики исторически, в аспекте развития.

Исходя из достижений современного ему естествознания, а также опираясь на результаты своей долголетней исследовательской работы, Павлов высказывал глубокие мысли общего характера, из которых явствует, что свойство реагирования, по существу говоря отражения, присуще не только низкому уровню развития органической природы, но и неорганической материи. Хотя эти высказывания не связаны с его экспериментальными и теоретическими исследованиями по физиологии высшей нервной деятельности, тем не менее они представляют исключительный естественнонаучный и философский интерес и, как нам кажется, во многих отношениях созвучны с некоторыми общими положениями материалистической теории отражения.

Как в ранних, так и в самых поздних произведениях Павлова имеются многочисленные высказывания о том, что нечто вроде приспособления к внешнему миру присуще и неживой материи, а именно свойство реагирования, уравновешивания с окружающими условиями. Если рассматривать эти положения под углом зрения интересующего нас вопроса, отвлекаясь при этом от неточных и неудачных оборотов речи и обращая внимание на их смысл, нетрудно убедиться, что они созвучны с основным содержанием ленинской теории отражения. Было бы смешным полагать, будто тот Павлов, который постоянно подчеркивал качественную разницу не только между безусловными и условными рефлексами, но и между разными классами приобретенных рефлексов, в том числе и между первой и второй сигнальными системами действительности, имел намерение в упомянутых выше высказываниях отождествлять с мышлением человека такие явления, как стремление растения к свету или уравновешивание камня и сложного органического соединения с окружающими условиями. Нам кажется, что в этих высказываниях Павлова содержится идея об универсальности свойства динамического уравновешивания, или приспособления, присущего всему материальному миру — неорганическому и органическому,— в том принципиальном, мы бы сказали философском, смысле, в каком В. И. Ленин понимал отражение как всеобщее свойство материи — неорганической и органической. Согласно высказываниям В- И. Ленина, универсальное для всей материи свойство отражения представлено в реальной действительности в виде целого ряда различных и многообразных в количественном и качественном отношениях форм, или ступеней; в точном соответствии с этим, согласно учению Павлова, универсальное для всей материи свойство уравновешивания, или приспособления, представлено в реальной действительности в виде длинной цепи различных, многообразных в количественном и качественном отношениях форм, или ступеней.

Правомерность сопоставления взглядов Ленина и Павлова по обсуждаемому вопросу станет еще более очевидной, если учесть, что Павлов под уравновешиванием подразумевал «реакцию» живой или мертвой материи «на явления внешнего мира», т. е. по существу отражение этого мира. Говоря о естественнонаучном понимании сущности психической деятельности животных, он писал: «Для последовательного натуралиста и в высших животных существует только одно: та или иная внешняя реакция животного на явления внешнего мира. Пусть эта реакция чрезвычайно сложна по сравнению с реакцией низшего животного и бесконечно сложна по сравнению с реакцией любого мертвого предмета, но суть дела остается все той же. Строгое естествознание обязано только установить точную зависимость между данными явлениями природы и ответными деятельностями, реакциями организма на них: иначе сказать, исследовать уравновешивание данного живого объекта с окружающей природой» [⁶³ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 58.].

Вопрос о высших ступенях и формах отражения, связанных с появлением и развитием нервной системы, особенно высших ее отделов,— сложный и крайне важный в естественнонаучном и философском отношении. И если высказывания И. П. Павлова об универсальности свойства уравновешивания для всей материи только созвучны с понятиями марксистско-ленинской теории познания о всеобщности свойства отражения для всей материи, то основные естественнонаучные положения учения Павлова о высшей нервной деятельности весьма близки, можно сказать родственны, положениям диалектического материализма о высших формах отражения.

Рассмотрение этого важнейшего вопроса мы начнем с некоторых общих его аспектов и в первую очередь с общих принципов динамической теории рефлекторной деятельности нервной системы, разработанных в основном Сеченовым и Павловым, и отношения этой теории к основным положениям марксистско-ленинской теории отражения о высших формах отражения материей.

Согласно воззрениям Павлова, присущее живому существу фундаментальное свойство приспособления находит свое выражение в виде двух взаимосвязанных и взаимодействующих форм его деятельности: врожденных и индивидуально приобретенных. «Самая общая характеристика живого вещества состоит в том,— писал он,— что живое существо отвечает своей определенной специфической деятельностью не только на те внешние раздражения, связь с которыми существует готовой со дня рождения, но и на многие другие раздражения, связь с которыми развивается в течение индивидуального существования, иначе говоря, что живое существо обладает способностью приспособляться» [⁶⁴ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 369.]. Из этого, как и из некоторых других его высказываний, явствует, что способность к индивидуальному приспособлению и свойство индивидуально приобретенной деятельности Павлов приписывал также существам, стоящим на самых начальных ступенях эволюционной лестницы и не имеющим еще нервной системы. Речь идет по существу о донервной, весьма примитивной форме индивидуального приспособления, присущей живой протоплазме вообще.

Как врожденная, так и приобретенная формы приспособления живых существу поднимаются на новый и неизмеримо более высокий уровень с появлением у них в процессе эволюционного развития нервной системы, которая становится своеобразным «физиологическим скелетом» всех функций развивающегося и усложняющегося организма, главным регулятором и основным носителем их приспособительной деятельности. Таким образом, в полном соответствии с достижениями многих биологических наук и в созвучии с принципами марксистско-ленинской теории отражения он считал, что нервная система, возникшая в результате длительной эволюции органической материи, становится основным носителем функции приспособления организма к условиям существования, к внешней среде, а также и основным регулятором сложных процессов, протекающих в самом организме.

На основании многообразных достоверных фактов Сеченов и особенно Павлов коренным образом изменили «первобытную», по существу своему механистическую рефлекторную теорию Декарта, вложили в понятие рефлекса новое содержание, подняли знание о рефлексе на несравненно более высокий уровень, т. е. создали новую рефлекторную теорию, рассматривающую врожденный рефлекс как довольно вариабильное, изменчивое, активное и к тому же приспособительное отражение воздействий внешнего мира на организм или же изменений, происходящих в самом организме.

Наконец, следуя И. М. Сеченову и другим прогрессивным ученым XIX в., Павлов отстаивал положение о том, что вся нервная система, начиная с низших и кончая самыми высшими ее отделами, осуществляет эту свою важную роль посредством рефлекторной, т. е. отражательной, деятельности — путем рефлекса. Материалистический принцип рефлекторной деятельности, столь близкий принципам марксистско-ленинской теории отражения не только по существу, но даже по терминологическому обозначению (рефлекс — отражение, отображение), был превращен в генеральный принцип деятельности всей нервной системы, тогда как ранее считалось (некоторыми и теперь считается), что этот принцип применим лишь к узким рамкам примитивных форм деятельности нервной системы или же низших отделов центральной нервной системы. Появление идей о «рефлексах головного мозга» открыло новые горизонты в развитии физиологии центральной нервной системы и послужило основой для рождения понятия «условный рефлекс», который создал новую эру в физиологии и естествознании. Раскрыв сущность высших форм психической деятельности как деятельности отражательной в своей основе, учение об условных рефлексах в сильной мере укрепило естественнонаучную основу материалистической теории отражения.

Однако гениальная идея Сеченова, сыгравшая поистине колоссальную роль в нашей науке и жизни, равно как и близкие к ней идеи отдельных западноевропейских его предшественников и современников (Прохаски, Грезингера, Хексли и др.), из-за их созерцательного характера, из-за отсутствия под ними питательной почвы точных и достоверных научных фактов, не получила тогда должного признания и была воспринята лишь ограниченным кругом передовых физиологов того времени. Это обстоятельство не могло не отразиться и на убеждающей силе самой этой идеи как естественнонаучной основы материалистического мировоззрения, в частности марксистско- ленинской теории отражения.

Понятие «условный рефлекс» Павлова в отличие от понятия «рефлексы головного мозга» Сеченова родилось в недрах оригинальных и весомых фактов, добытых ученым в непревзойденных физиологических экспериментах по изучению функций высших отделов центральной нервной системы. В исследовании психической деятельности Павлов шел по пути, который великий Ленин еще на заре своей научно-теоретической и революционной деятельности считал единственно правильным для плодотворной исследовательской работы в этой области. В знаменитом труде «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» Ленин писал: «Пока не умели приняться за изучение фактов, всегда сочиняли a priori общие теории, всегда остававшиеся бесплодными [...] Нелеп тут был уже прием. Нельзя рассуждать о душе, не объяснив в частности психических процессов: прогресс тут должен состоять именно в том, чтобы бросить общие теории и философские построения о том, что такое душа, и суметь поставить на научную почву изучение фактов, характеризующих те или другие психические процессы» [⁶⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 141—142 (курсив мой.— Э. А.).].

И. П. Павлов с присущим ему мастерством претворил в жизнь этот единственно правильный для натуралиста-исследователя принцип исследования. Он блестяще решил задачу, оказавшуюся непосильной всем его предшественникам и современникам, и создал истинную научную физиологию больших, полушарий мозга. «Условный рефлекс», бывший сравнительно простым и малозначащим фактом, приобрел огромное научное значение и стал основой сказочно быстро развивающегося передового, глубоко материалистического учения о высшей нервной деятельности. Опираясь на объективный и строго научный эксперимент, эта теория постоянно подтверждалась новыми, достоверными и весомыми научными фактами и черпала в них жизненные соки Для своего дальнейшего развития.

Без всякого колебания можно сказать, что заслуга истинно научного открытия и доказательства рефлекторного происхождения психической деятельности принадлежит именно Павлову, создателю учения об условных рефлексах. Именно он, опираясь на адекватные весомые факты, реально распространил принцип рефлекса на психическую деятельность, на самые высшие проявления органической природы и тем самым завоевал для своего учения о высшей нервной деятельности право стать наиболее адекватной и незыблемой естественнонаучной основой марксистско-ленинской теории отражения.

Говоря о том, что «жизнь рождает мозг. В мозгу человека отражается природа»[⁶⁶ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 183.], В. И. Ленин представлял это отражение не как простое, однозначное явление, а как весьма сложный и активный процесс, как систему многообразных, разнозначных, взаимосвязанных и взаимодействующих форм единой познавательной деятельности. По уровню развития и по характеру отдельные формы отражения принято делить на две группы: на формы непосредственного и на формы опосредованного отражения действительности — и соответственно на ступень чувственного, или эмпирического, познания и ступень рационального, или логического, познания.

Богатейший фактический материал лаборатории академика И. П. Павлова и построенные на этой основе его глубокие материалистические теоретические положения об условно-рефлекторной деятельности как высшей форме отражательной деятельности нервной системы, о первой и второй сигнальных системах как формах непосредственного и опосредованного отображения реальной действительности представляют собой в современном естествознании наиболее мощное естественнонаучное подкрепление этих фундаментальных положений марксистско-ленинской теории отражения.

Как известно, к первой ступени познания относятся ощущение, восприятие, представления и близкие к ним формы прямого, непосредственного отражения действительности. «Ощущение,— писал Ленин,— есть действительно непосредственная связь сознания с внешним миром, есть превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания» [⁶⁷ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 46 (курсив мой.— Э. А.).]. Характеризуя ощущение как «субъективный образ объективного мира», Ленин неоднократно подчеркивал, что хотя этот образ и является субъективным, т. е. существует только в нашем сознании, принадлежит определенному индивиду или субъекту, в известной мере носит на себе отпечаток его личности, тем не менее он всегда является объективным по своему содержанию, по своему источнику, по своему происхождению, верным отражением реальной действительности, представляет собой копию, слепок, снимок реальных вещей. Такими же образами реальных вещей являются восприятие и представления, близкие к ощущению, но более сложные и несколько отличные от него формы непосредственного отражения окружающей действительности. «...Вне нас существуют вещи. Наши восприятия и представления — образы их»,— писал Ленин [⁶⁸ Там же, стр. 109.]. Он подчеркивал, что ощущение и близкие ему формы непосредственного отображения предметов и явлений материального мира суть первичное, чувственное познание реальной действительности и что ощущение — основа всей познавательной деятельности в целом. «Иначе, как через ощущения,— писал В. И. Ленин,— мы ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать не можем» [⁶⁹ Там же, стр. 320.]. По Ленину, ощущение, восприятие и представление, являясь непосредственным отражением внешнего мира, именно потому обусловливают его первичное, чувственное и верное познание, а в дальнейшем помогают субъекту все более глубоко, всесторонне и опять- таки достоверно познавать этот внешний мир, совершеннее приспособиться к нему и овладеть им, что они отражают этот мир адекватно, верно, точно. «Господство над природой,— писал Ленин,— проявляющее себя в практике человечества, есть результат объективно-верного отражения в голове человека явлений и процессов природы» [⁷⁰ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 198.].

Основная сущность фактов и теоретических положений Павлова, представляющих собой наиболее солидное естественнонаучное обоснование положений марксистско- ленинской теории о первой, чувственной, или созерцательной, ступени познания, в частности положений Ленина об ощущении и близких ему формах отражения, сводится в кратких чертах к следующему.

Павлов считал, что условно-рефлекторная деятельность, как бы она в процессе эволюции животного мира ни развивалась, ни разнообразилась, ни осложнялась и ни совершенствовалась, не претерпевает коренных качественных изменений в пределах этого мира. Он придерживался той точки зрения, что у всех без исключения животных, независимо от занимаемого ими места на эволюционной лестнице, условно-рефлекторная деятельность обусловливается непосредственным и прямым воздействием предметов и явлений внешней среды или изменениями внутри организма. «Для животного,— писал Павлов,— действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно (разрядка моя.— Э. А.) приходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма» [⁷¹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 568,]. Этим видом непосредственной, предметно-конкретной сигнальной деятельности исчерпывается вся психическая, или высшая нервная, деятельность животных, их «предметное мышление». Павлов считал, что этот вид условно-рефлекторной деятельности занимает значительное место также и в психической деятельности человека. Проявляясь в форме ощущения, впечатления и представления от окружающей среды — общеприродной и социальной, он составляет первую ступень его познавательной деятельности, его первую сигнальную систему действительности.

Таким образом, результаты проведенного Павловым тридцатипятилетнего изучения деятельности мозга, обобщенные им в концепции о первой сигнальной системе действительности, поистине подкрепляют основные положения марксистско-ленинской теории отражения относительно чувственной ступени познания.

Согласно марксистско-ленинской теории познания, с помощью одних ощущений, восприятий, представлений невозможно познать сущность предметов и явлений окружающей действительности, закономерности их развития, их' взаимосвязи и взаимодействия. Все это постигается более высокими и совершенными формами отражения, составляющими вторую, рациональную, или логическую, ступень познания — ступень мышления в высшей его форме.

Классики марксизма-ленинизма неоднократно подчеркивали генеалогическое родство психической деятельности высших животных и человека, не раз высказывали мысль о том, что даже специфические для человека формы психической деятельности своими биологическими «корнями» связаны с психической деятельностью животных. Они и в этом вопросе выделяли ту историческую преемственность в развитии явлений, без которой возникновение нового качества может показаться чудом или же будет приписано каким-то таинственным, сверхъестественным началам. Формы опосредованного и обобщенного отражения, которые находятся у животных в зародышевом состоянии, в результате длительной исторической эволюции диалектически перерастают в специфически человеческие формы отражения в виде человеческого языка и мышления. Характеризуя этот исторический процесс, В. И. Ленин писал, что «диалектичен не только переход от материи к сознанию, но и от ощущения к мысли etc.» [⁷² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 256.].

Отражательная деятельность мозга, переходя в процессе своего развития с биологических рельсов на рельсы социальные, претерпевает глубокие, коренные, качественные изменения. Общественная жизнь и трудовая деятельность человека обусловили возникновение и развитие языка как средства общения между людьми, ставшего теперь для них насущной потребностью. В процессе труда у людей появилась «потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим» [⁷³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 489.]. В свою очередь речь, возникшая благодаря труду и как функция мозга, стала мощным фактором дальнейшего развития мозга и его сложной абстрагирующей отражательной деятельности, т. е. мышления.

В свете марксистско-ленинской теории отражения мышление есть опосредованное через ощущения отражение действительности, отражение посредством сложного процесса отвлечения и обобщения, т. е., с одной стороны, выделение наиболее типичных черт или свойств многих сходных в каких-нибудь отношениях конкретных предметов и явлений, а с другой — их объединения по этим именно признакам. Особенно наглядно это выступает в ходе развития речи, т. е. языкового проявления мышления. В. И. Ленин неоднократно указывал на абстрагирующее и обобщающее свойство речи, слова, как и на то, что хотя абстракция и обобщение и удаляют человека от конкретной материальной действительности, но именно они позволяют познать предметы и явления глубже, вернее, всестороннее, познать существенные связи и отношения между ними, постигнуть истину в ее конкретности и высшем выражении. Эта особенность специфически человеческого отражения материального мира и закономерностей его движения и лежит в основе неотразимого могущества человеческого ума, в основе того, что «сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» [⁷⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 194.], что человек стал хозяином природы.

Вплотную подходя в последние годы своей творческой жизни к своей исконной цели — к изучению высшей нервной деятельности человека и на протяжении ряда лет систематически изучая эту деятельность в условиях клиник нервных и душевных заболеваний, И. П. Павлов обогатил свое учение об условно-рефлекторной, или сигнальной, деятельности новым, исключительно ценным и принципиально важным вкладом — развитием концепции о второй сигнальной системе действительности. Эти передовые, материалистические теоретические положения великого физиолога являются бесспорно одним из величайших достижений современного естествознания и наиболее солидным подкреплением естественнонаучной основы марксистско-ленинской теории отражения в вопросах о порождающих факторах, о сущности и специфических особенностях самых высших форм отражения человеческим мозгом, составляющих рациональную ступень познания.

Еще в ранних своих работах по физиологии больших полушарий головного мозга Павлов указывал на то, что слово для человека является по существу таким же условным раздражителем, как предметы и явления окружающего мира. В этой стадии развития своего учения он еще не видел коренной, качественной разницы между высшей нервной деятельностью животных и людей, хотя и подчеркивал грандиозную сложность и неизмеримо более высокий уровень развития ее у последних. Эволюция его взглядов в этом вопросе шла в дальнейшем по линии выявления характерных особенностей слова как специфически человеческого условного раздражителя, обусловливающего этот более высокий уровень, большую сложность высшей нервной деятельности у человека. В самом начале 30-х годов ученый уже стал выступать с изложением основ своих новых теоретических положений и с присущей ему страстностью отстаивал и развивал их до конца своих дней.

Отмечая общность непосредственной отражательной деятельности нервной системы, или первой сигнальной системы действительности, у животных и человека, Павлов одновременно с этим и в полном соответствии со взглядами классиков марксизма-ленинизма подчеркивал и коренную, принципиальную разницу между высшей нервной деятельностью животных и человека. Если у животных, на каком бы уровне эволюционного развития они ни стояли, высшая нервная деятельность целиком сводится к непосредственной отражательной деятельности, или к обычной условно-рефлекторной деятельности, психическая деятельность человека далеко не исчерпывается этим. «В развивающемся животном мире на фазе человека произошла чрезвычайная прибавка к механизмам нервной деятельности» [⁷⁵ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 568.]. С возникновением и последующим непрерывным развитием общественной жизни и трудовой деятельности человека у него «появились, развились и чрезвычайно усовершенствовались сигналы второй степени, сигналы этих первичных сигналов,— в виде слов, произносимых, слышимых и видимых. Эти новые сигналы в конце концов стали обозначать все, что люди непосредственно воспринимали как из внешнего, так и из своего внутреннего мира, и употреблялись ими не только при взаимном общении, но и наедине с самим собой» [⁷⁶ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 576.].

О причинах, обусловливающих возникновение и развитие этой специфически человеческой «межлюдской сигнализации», Павлов говорил в полном созвучии с высказываниями классиков марксизма-ленинизма по этому вопросу. «По-видимому, это было вызвано необходимостью большего общения между индивидуумами человеческой группы» [⁷⁷ «Павловские среды», т. I, стр. 238.]. «Труд и связанное с ним слово,— писал Павлов, как бы повторяя Энгельса,— сделало нас людьми» [⁷⁸ БСЭ, т. 56, стр. 332.]. При этом ученый считал, что этот новый тип сигнализации, составляющий вторую и высшую ступень познавательной деятельности человека, развивался на базе первой сигнальной системы, т. е. непосредственного условно- рефлекторного отражения. Эти сигналы коренным образом отличаются от лежащих в их основе первых, или «конкретных сигналов».

Следует специально подчеркнуть, что существует полное совпадение взглядов Павлова со взглядами классиков марксизма-ленинизма на важнейший вопрос о принципиальной сущности, о коренных качественных отличительных особенностях этого нового, более высокого типа отражательной деятельности человеческого мозга. По Павлову, качественно специфической особенностью слов как вторых сигналов является то, что «они представляют собой отвлечение от действительности и допускают обобщение, что и составляет наше лишнее, специально человеческое, высшее мышление, создающее сперва общечеловеческий эмпиризм, а, наконец, и науку — орудие высшей ориентировки человека в окружающем мире и в себе самом» [⁷⁹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 490.]. Поясняя мысль о важнейшем прогрессивном значении отвлечения и обобщения в высшей отражательной деятельности человека, Павлов говорил: «Благодаря отвлечению, этому особому свойству слова, которое дошло до большей генерализации, наше отношение к действительности мы заключили в общие формы времени, пространства, причинности. Мы ими прямо пользуемся, как готовыми для ориентировки в окружающем мире, не разбирая часто фактов, на которых основана эта общая форма, общее понятие. Именно благодаря этому свойству слов, обобщающих факты действительности, мы быстро учитываем требования действительности и прямо пользуемся этими общими формами в жизни»[⁸⁰ «Павловские среды», т. III, стр. 320.]. И далее: «Человек прежде всего воспринимает действительность через первую сигнальную систему, затем он становится хозяином действительности,— через вторую сигнальную систему (слово, речь, научное мышление)» [⁸¹ Там же, т. I, стр. 239.].

Созвучие приведенных нами раньше высказываний классиков марксизма-ленинизма об основных принципах специфических форм отражательной деятельности человека и только что приведенного высказывания Павлова об основных специфических особенностях высшей нервной деятельности человека настолько очевидно, что едва ли следует специально комментировать их.

В целях завершения этой гармонической картины мы хотели бы отметить указание Павлова на то, что наличие у обезьян четырех рук оказало стимулирующее влияние на развитие их мозга. У обезьян благодаря активности рук, говорил Павлов, образуется «масса ассоциаций, которых не имеется у остальных животных. Соответственно этому, так как эти двигательные ассоциации должны иметь свой материальный субстрат в нервной системе, в мозгу, то и большие полушария у обезьяны развились больше, чем у других, причем развились именно в связи с разнообразием двигательных функций»[⁸² Там же, т. II, стр. 432.]. Совершенно очевидно созвучие этой мысли Павлова с высказываниями Энгельса о роли рук и их активности в развитии мозга, в очеловечении обезьян.

Важным звеном марксистско-ленинской теории отражения является вопрос о роли практики в познавательной деятельности, в частности о роли практики как единственно достоверном критерии истины. Учение Павлова о высшей нервной деятельности и в этом вопросе — важное естественнонаучное подспорье марксистско-ленинской теории отражения.

Считая ощущение, как и восприятие и представление, верным отражением действительности, копией, образом предметов и явлений окружающей нас среды, исходным пунктом всего познавательного процесса, марксистско-ленинская теория отражения не исключает, однако, что в определенных условиях ощущение может давать нам также и искаженные образы этих предметов и явлений, неправильное отражение действительности. Подчеркивая важную роль абстракции в мышлении, необходимость абстрагирования для последующего обобщения, образования общих понятий, В. И. Ленин одновременно с этим указывал и на возможность отрыва абстракции от ее материально-чувственной основы, отхода, «отлета» мышления от действительности, возможность появления заблуждения, фантазии и даже идеализма.

Теория познания диалектического материализма считает, что практика в виде общественно-исторической деятельности людей является не только основой и целью познания, но и единственно достоверным критерием истины, самым точным средством проверки достоверности образов предметов и явлений окружающей среды, создаваемых в нас ощущением и близкими ему формами отражения действительности, как и самым точным средством проверки адекватности, верности сделанных нами на этой основе абстракций и обобщений. «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике —таков диалектический путь познания истины, познания «объективной реальности» [⁸³ В. И. Ленин. Поля. собр. соч.. т. 29, стр. 152—153.].

Нам кажется, что к естественнонаучной основе марксистско-ленинского положения о практике как критерии истины, как критерии верности отражения действительности относится в первую очередь твердо установленный в лабораториях Павлова факт утраты сигнального значения раздражителем, который не подкрепляется сигнализируемым им воздействием на организм. В сфере первой сигнальной системы действительности условные раздражители перестают вызывать первичные рефлексы при систематическом неподкреплении их соответствующим безусловным раздражителем; в сфере второй сигнальной системы действительности условный раздражитель также теряет свое сигнальное значение при систематическом «неподкреплении» его раздражителями первой сигнальной системы, при отрыве одного от другого, т. е. при нарушении их естественной взаимосвязи и взаимодействия.

Постоянно отмечая более высокий ранг и преимущества второй сигнальной системы перед первой, придерживаясь точки зрения, что у нормального взрослого человека «вторая сигнальная система постоянно держит под сурдинкой первую сигнальную систему» [⁸⁴ «Павловские среды», т. III, стр. 319.], доминирует над нею, Павлов одновременно подчеркивал их тесную связь и взаимодействие, указывал на то, что вторая сигнальная система, оторванная от первой, перестает быть средством правильной ориентации в действительности. «Нужно помнить,— говорил он,— что вторая сигнальная система имеет значение через первую сигнальную систему и в связи с последней, а если она отрывается от первой сигнальной системы, то вы оказываетесь пустословом, болтуном и не найдете себе места в жизни [...] Следовательно, нормальный человек, хотя он пользуется вторыми сигналами, которые дали ему возможность изобрести науку, усовершенствоваться и т. д., будет пользоваться второй сигнальной системой эффективно только до тех пор, пока она постоянно и правильно соотносится с первой сигнальной системой, т. е. с ближайшим проводником действительности»[⁸⁵ Там же, стр. 318.]. «Нормальное мышление, сопровождающееся чувством реальности,— говорил Павлов,— возможно лишь при неразрывном участии этих двух систем» [⁸⁶ Там же, т. I, стр. 232.].

Ярким выражением взглядов Павлова на роль практики в сложном познавательном процессе является также его преклонение перед точным и достоверным научным фактом, перед могучим «господином фактом», играющим решающую роль в научном исследовании, в познании тайн природы. Он считал, что в науке только точному и проверенному факту принадлежит право верховного судьи вынести окончательное заключение о судьбе тех или иных теоретических положений, определить истинную их ценность, подтвердить или отклонить их. Именно в этом смысле и следует понимать изречение безликого теоретика естествознания: «Факты — это воздух ученого. Без них вы никогда не сможете взлететь. Без них ваши «теории» — пустые потуги» [⁸⁷ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. I, стр. 27.]. В этом отношении весьма характерны также следующие его замечательные слова: «Только тот может сказать; что он изучил жизнь, Кто сумеет вернуть нарушенный ход ее к норме» [⁸⁸ Там же, т. II, стр. 354.].

Тесное отношение к обсуждаемому здесь вопросу имеют также некоторые высказывания Павлова более общего Характера. В своей великолепной научно-полемической статье «Ответ физиолога психологам», направленной против некоторых американских идеалистически мыслящих психологов, Павлов, сурово и беспощадно критикуя принципы и приемы их работы, отметил и то обстоятельство, что психолог такого направления «... еще не совсем отрешился от пристрастия к философскому приему дедукции, от чисто логической работы, не проверяющей каждый шаг мысли согласием с действительностью. Физиолог; действует совершенно обратно» [⁸⁹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 428 (курсив мой,— Э. А.).].

Павлов — слава и гордость нашей пауки, вершина естественнонаучной мысли. Он был не только виртуозным экспериментатором, непревзойденным мастером физиологического опыта, искусно и изящно раскрывающим сложнейшие тайны органической природы; он был также крупнейшим теоретиком физиологии, биологии и медицины. В отличие от большинства классиков естествознания XIX и XX вв., он был не стихийным, а сознательным материалистом, принципиальным, непримиримым, страстным борцом за материализм в важнейших вопросах естествознания. Павлов в сильнейшей степени способствовал его победе в этой области как виртуоз эксперимента и глубокий мыслитель. Его богатейший фактический материал по физиологии головного мозга насыщен «объективной диалектикой»; при обобщении этого материала он вплотную подходил к сознательному диалектическому пониманию сущности сложнейшей работы мозга. Неизмеримо велико значение его учения для диалектического материализма, для марксистско-ленинской теории отражения. Всей силой точных, достоверных естественнонаучных фактов Павлов доказал существование материальной основы психической деятельности, доказал ее отражательное происхождение и природу, ее зависимость от условий существования организма, иными словами, решающее значение внешней среды и роль активного взаимодействия организма с этой средой для возникновения и формирования высших форм психической деятельности, доказал «опытное происхождение» последней.. Можно смело утверждать, что фактические данные и учение Павлова о высшей нервной деятельности являются в современном естествознании наиболее солидным естественнонаучным подкреплением правильности основного положения марксистского философского материализма о том, что мышление есть продукт высокоорганизованной материи — продукт мозга. Неотразимой силой таких же достоверных данных Павлов доказал также диалектический характер процессов, протекающих в головном мозге, дав. еще одно подтверждение того, «что в природе, в конце концов, все совершается диалектически, а не метафизически» [⁹⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, 1961, стр. 22.].