Иван Петрович Павлов (1849 —1936 гг.)

Ученый и учитель

Павлов достиг вершин науки не только благодаря блестящим природным дарованиям, силе могучего ума, но и благодаря глубокой принципиальности в исследовательской работе, высокой общей культуре и совершенному стилю научного творчества. Эти качества ученого, так прекрасно Гармонировавшие с его благородными чертами человека и гражданина, создали в его лице непревзойденного организатора и руководителя научно-исследовательской работы, выдающегося учителя и воспитателя нового поколения физиологов.

Восприняв материалистическое мировоззрение еще в ранней молодости и посвятив себя науке, Иван Петрович остался верен выбранному пути в течение всей своей долгой жизни. Наука была его любовью, его страстью. Творческая работа доставляла ему высшее наслаждение и была формой служения народу. «Я получил,— писал Павлов,— высшее, что можно требовать в жизни: полное оправдание тех принципов, с которыми вступил в жизнь. Мечтал найти радость жизни в умственной работе, в науке — и нашел и нахожу ее там» [⁵⁵ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. V, стр. 373.].

Свое отношение к науке он выразил в известном письме к молодежи, в котором, в частности, говорил: «Помните, что наука требует от человека всей его жизни. И если у вас было бы две жизни, то и их бы не хватило вам. Большого напряжения и великой страсти требует наука от человека. Будьте страстны в вашей работе и в ваших исканиях» [⁵⁶ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. I, стр. 28.].

Павлов считал науку могучим средством решения важнейших практических задач. Вся его творческая деятельность была проникнута стремлением познать явления природы, чтобы управлять ими, поставить науку на службу человечеству. «Для того, чтобы использовать сокровища природы, чтобы этими сокровищами наслаждаться,— говорил он,— для этого я должен быть здоровым, сильным и умным [...] Физиология научит нас — и чем дальше, тем полнее и совершеннее — как правильно, т. е. полезно и приятно, работать, отдыхать, есть и т. д. Но этого мало. Она научит нас, как правильно думать, чувствовать и желать» [⁵⁷ Сб. «XV Международный физиологический конгресс». М., 1936, стр. 139.].

Считая закономерной и полезной тесную связь физиологии с различными сторонами практической деятельности и со многими научными дисциплинами — психологией, педагогикой и т. п., Павлов особенно горячо выступал за союз между физиологией и медициной. Этой теме он посвятил много ярких страниц и несколько блестящих докладов. Он считал такой союз обоюдно полезным как для физиологии, так и особенно для медицины. «Мир патологических явлений,— отмечал он,— представляет собой бесконечный ряд всевозможных особенных, т. е. не имеющих места в нормальном течении жизни, комбинаций физиологических явлений. Это, бесспорно, как бы ряд физиологических опытов, делаемых природой и жизнью, это часто такие сочетания явлений, которые долго не пришли бы в голову современным физиологам и которые иногда даже не могли бы быть нарочно воспроизведены техническими средствами современной физиологии. Отсюда клиническая казуистика остается навсегда богатым источником новых физиологических мыслей и неожиданных физиологических фактов. Поэтому-то физиологу естественно желать более тесного союза физиологии с медициной» [⁵⁸ И. П. Павлов. Поля. собр. трудов, т. II, стр. 57.]. В еще большей степени этот союз нужен медицине, которая в познании сложных явлений человеческого организма пользуется почти исключительно одним приемом — наблюдением, приемом пассивным и весьма примитивным, не пригодным для выявления и изучения сущности протекающих в сложном организме процессов. Медицина, по попятным причинам, не в состоянии использовать для этой цели активное, могучее орудие современного естествознания — опыт, непревзойденным мастером которого в области физиологии был сам Павлов. Поэтому медицина должна возможно шире и сильнее опираться на физиологию, должна всемерно использовать все ценные ее достижения, пройти «через огонь эксперимента». Он писал по этому поводу: «Наблюдение — метод вполне достаточный для изучения только более простых явлений. Чем сложнее явление — а что сложнее жизни? — тем неизбежнее опыт. Только опыт, ничем, кроме естественных размеров изобретательности ума человеческого, не ограниченный опыт завершит, увенчает дело медицины [...] Наблюдение собирает то, что ему предлагает природа. Опыт же берет у природы то, что он хочет. А сила биологического опыта поистине колоссальна» [⁵⁹ Там же, стр. 357 (здесь и далее курсив мой.— Э. А.).].

И. М. Сеченов

Понимание Павловым единства теории и практики выражается в том, что он кроме своих чисто физиологических исследований, имеющих огромное значение для медицины и других отраслей практической деятельности человека, занимался специально разработкой ряда вопросов патологии и терапии сердечно-сосудистой системы, пищеварительной системы, головного мозга и т. д. Направление всего научного творчества Павлова характеризуют следующие его слова: «Механик кончает свое изучение той или другой машины тем, что подвергается экзамену, состоящему в сборе разобранной и спутанной машины. То же должно быть и с физиологом. Только тот может сказать, что он изучил жизнь, кто сумел вернуть нарушенный ход ее к норме» [⁶⁰ Там же, стр. 354.].

Павлов указывал, что одна из важнейших задач физиолога — экспериментальная разработка проблем и вопросов возникновения, природы и лечения болезненных состояний организма и что со временем такие исследования должны стать основой всех важнейших разделов медицины. «Чем полнее будет проделан опыт на животных, тем менее часто придется больным быть в положении опытных объектов со всеми печальными последствиями этого» [⁶¹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. II, стр. 363.]. Он глубоко верил, что только эксперимент сделает медицину сознательной, всегда и вполне целесообразно действующей. Великий физиолог считал даже, что «понимаемые в глубоком смысле физиология и медицина неотделимы. Если врач в действительности, и тем более в идеале, есть механик человеческого организма, то всякое новое физиологическое приобретение рано или поздно непременным образом увеличивает власть врача над его чрезвычайным механизмом,— власть сохранять и чинить этот механизм» [⁶² И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 70.]. Поэтому он настаивал на целесообразности учреждения в медицинских институтах трех специальных экспериментальных кафедр физиологии: нормальной, патологической, терапевтической.

Любовь Ивана Петровича к науке была патриотична в самом благородном и возвышепном смысле. Интересы отечественной науки служили ему своего рода компасом в личном и общественном поведении. Сознание того, что его научные достижения приносят пользу родине и поднимают ее авторитет, было для него неиссякаемым источником вдохновения. Отвечая на приветствие Президиума Академии наук СССР по поводу 75-летия, он писал: «Горячо признателен родной академии за привет и добрые пожелания. Что ни делаю, постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мне мои силы, прежде всего моему отечеству, нашей русской науке. И это есть и сильнейшее побуждение и глубокое удовлетворение» [⁶³ «Переписка И. П. Павлова», стр. 44—43.].

Великий физиолог гордился ведущей ролью советских специалистов в развитии многих важнейших разделов физиологии, искренне радовался каждому крупному вкладу наших ученых в сокровищницу мировой науки. Он писал ленинградскому Обществу физиологов им. Сеченова: «Да, я рад, что вместе с Иваном Михайловичем (Сеченовым.— Э. А.) и полком моих дорогих сотрудников мы приобрели для могучей власти физиологического исследования вместо половинчатого весь нераздельно животный организм. И это — целиком наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей человеческой мысли» [⁶⁴ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. I, стр. 27.].

И. П. Павлов оперирует, 1931 г.

В Павлове как ученом гармонично сочетались непревзойденный мастер физиологического эксперимента и крупнейший теоретик физиологии, биологии, медицины. У нас есть все основания считать Павлова основоположником физиологической хирургии. Он был не только подлинным новатором в обдумывании, планировании и осуществлении новых видов хирургических операций в целях физиологических исследований, но и виртуозным хирургом. Будучи левшой, он с детства систематически тренировал правую руку и довел ее в функциональном отношении до совершенства. Финский физиолог Р. Тигерштедт, присутствовавший на его операциях, с восхищением писал о хирургическом мастерстве ученого. Простые операции Павлов делал настолько быстро, что, когда заканчивал какую-нибудь из них, многим из присутствующих казалось, что операция только начинается. Идейный предшественник Павлова, И. М. Сеченов, писал в своих автобиографических очерках, что, по всеобщему мнению, Павлов признавался самым крупным экспериментатором среди физиологов Европы.

Павлов придавал первенствующее значение получению и накоплению новых фактических данных. Он, как и Писарев, считал что «слова и иллюзии гибнут — факты остаются», что проверенному, достоверному «господину факту», и ничему другому, принадлежит последнее слово в научных спорах, в познании сущности загадочных явлений природы. Сам он стоял у истоков живой науки и был плодотворнейшим «добывателем» оригинальных и ценных фактов. «...Всегда держусь на почве фактов,— констатировал он,— все мои предположения проверяю опытами и таким образом всегда опираясь на решение фактов» [⁶⁵ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 151.]. Обращаясь к молодежи, великий труженик науки писал: «Научитесь делать черную работу в науке. Изучайте, сопоставляйте, накопляйте факты. Как ни совершенно крыло птицы, оно никогда не смогло бы поднять ее в высь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух ученого. Без них вы никогда не сможете взлететь. Без них ваши «теории» — пустые потуги» [⁶⁶ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. I, стр. 27.].

Как ученый-экспериментатор Павлов обладал исключительной наблюдательностью. От его глаза не ускользали даже мельчайшие детали сложнейших экспериментов. В нем очень ярко проявлялось чувство реального, способность «ощупывания» действительности, в особенности применительно к явлениям в органической природе, к функциям сложного организма. Он умел выявлять в фактах, на первый взгляд банальных и малозначащих, новые стороны, умел по-новому осмысливать их, найти в них новое содержание. Это всегда доставляло ученому огромное удовлетворение.

Часто подолгу присутствовал Павлов при экспериментах своих сотрудников в звуконепроницаемой камере. С напряженным вниманием следил он за поведением собак во время опыта, проверяя достоверность сообщенных ему сведений. Для полной уверенности в достоверности фактов, которые представлялись ему особенно значительными, он часто организовывал повторную экспериментальную их проверку другими сотрудниками в изначальных или в новых вариантах опытов.

И. П. Павлов присутствует на эксперименте, проводимом его сотрудниками. Слева направо: И. П. Павлов, К. М. Быков, М. К. Петрова, Н. П. Разенков, В. В. Савич

Вообще Павлов придавал крайне важное значение наблюдательности в научной работе, считая ее одним из наиболее ценных качеств ученого. Недаром по его указанию на фасаде лабораторного здания научного городка в Колтушах крупными буквами было написано: «Наблюдательность, наблюдательность и наблюдательность».

Павлову, пользовавшемуся славой виртуозного хирурга и искусного экспериментатора, обогатившего мировую науку совершенно исключительными по объему, многообразию, оригинальности и научной значимости фактами, был чужд слепой эмпиризм. Он очень высоко ценил значение теории в научной работе, всемерно прививал своим сотрудникам любовь к теоретическим исследованиям и относился с презрением к «архивариусам» фактов. Павлов считал, что научная теория нужна не только для того, чтобы было на что «цеплять факты» и объяснять их, но и для того, чтобы «было с чем двигаться вперед», что «Если нет в голове идей, то не увидишь и фактов». «Настоящая законная научная теория должна не только схватывать весь существующий материал, но и открывать широкую возможность дальнейшего изучения и, позволительно сказать, безграничного экспериментирования» [⁶⁷ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 450.]. При этом он постоянно предупреждал экспериментаторов о печальной возможности оказаться «у поверхности фактов». «Пытайтесь проникнуть в тайну их возникновения,— говорил Павлов,— настойчиво ищите законы, ими управляющие» [⁶⁸ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. I, стр. 27.].

И. П. Павлов у камеры условных рефлексов во время эксперимента. Справа от Павлова Ф. П. Майоров и Л. Н. Федоров

Павлов был и всегда останется одним из крупнейших теоретиков естествознания. Созданное им учение о нервной регуляции трофики (питания) тканей и органов, учение о работе пищеварительных желез и учение о высшей нервной деятельности являются величественными, бессмертными памятниками высокоидейной научно-теоретической работы, проведенной с позиций боевого естественнонаучного материализма.

Не удивительно, что Павлов не любил «пустословов» и питал отвращение к любителям «умствовать» без учета достоверных фактов, реальной действительности. Он считал, что исследователь обязан проверять «каждый шаг мысля согласием с действительностью». Для него как для ученого-материалиста достоверные научные факты служили критерием истины, своеобразной мощной броней, защищающей науку от разного рода поспешных умозаключений, гипотез и т. п. В этом свете его страсть к научным спорам (известны его острые дискуссии с В. М. Бехтеревым, Я. П. Горшковым, П. А. Останковым, Л. М. Пуссеном, с Лешли, Келлером, Пьером Жане и другими отечественными и зарубежными учеными) может быть расценена как стремление бороться за установление научной истины.

Высокая идейность и необычайная смелость Павлова в постановке и решении научных проблем, его дар научного предвидения, широкий размах и большая глубина его новаторской исследовательской мысли, материалистическое понимание сущности явлений природы делали его экспериментальную и теоретическую работу необычайно результативной. Прав был А. Ф. Самойлов, когда писал о Павлове: «Его непосредственное чутье истины в сфере физиологических функций животного организма представляется действительно каким-то чудом, откровением поэта» [⁶⁹ «И. П. Павлов в воспоминаниях современников», стр. 210.]. На протяжении более чем 60-летнего триумфального научного пути Павлова не одна трудная и запутанная проблема биологии и медицины была им решена с легкостью и изяществом, не одна тайна шауки раскрылась силой его гения.

Наконец, следует отметить высокую культуру и вдохновенность труда Павлова. Он бь!л самым воодушевленным и трудолюбивым членом коллектива, любовно и терпеливо выполнял «черновую» лабораторную работу и воспитывал своих учеников прежде всего личным примером. Даже в глубокой старости он не переставал оперировать подопытных животных, экспериментировать, лично участвовать в опытах, зорко следить за ходом повседневной работы своих многочисленных сотрудников, вникать в детали их исследований, внимательно проверять протоколы опытов.

Иван Петрович обладал редким умением объединить сотрудников в единый, дружный научный коллектив, безупречно четко организовать общую работу и мастерски возглавить ее, возбудить у других живой интерес к изучаемым вопросам. Сам Павлов всегда был сердцем и душой коллектива. «Мы все впряжены в общее дело,— писал он,— и каждый двигает его по мере своих сил и возможностей. У нас зачастую и не разберешь, что «мое», а что «твое», но от этого общее дело только выигрывает» [⁷⁰ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. I, стр. 28.]. Он считал, что даже основные идеи работы — «дело общее, дело общей лабораторной атмосферы, в которую каждый дает от себя нечто, а вдыхает ее всю» [⁷¹ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. II, стр. 20.].

Научная работа Павлова отличалась исключительной целеустремленностью. Он никогда не разбрасывался, никогда не отклонялся от избранного пути к намеченной цели, пока не убеждался, что цель не заслуживает внимания, либо избранный путь неправилен. А для этого требовалась суровая экспериментальная и логическая проверка. Изучая какую-нибудь проблему, он отдавал ей все внимание и энергию, оставляя в стороне все другое. Более того, если из всего комплекса вопросов исследуемой проблемы какой-нибудь один особенно увлекал его, он нередко переставал до поры до времени активно интересоваться другими вопросами. Павлов считал важным умением ученого «неотступно думать об одном избранном предмете, с ним ложиться и с ним вставать». О самом себе он говорил, что в подобном неотступном и концентрированном думании состоит его основная сила.

Характерен эпизод, о котором рассказывает Б. П. Бабкин. Однажды Павлов в Мариинском театре слушал оперу Пуччини «Богема». Когда его на следующий день спросили о впечатлении, он ответил, что думал об условных рефлексах и сконцентрировать внимание на опере не сумел. Такой сосредоточенной работой ученый последовательно и настойчиво добивался больших и сложных научных результатов. При этом, однако, от него не ускользали многие попутные факты и явления, не представлявшие особой ценности для решения главной в данный период проблемы, и он спокойно передавал их на хранение своей изумительной памяти. Потом, в надлежащее время, он делал их предметом специального исследования.

Прежде чем приступить к какому-либо эксперименту, Павлов тщательно разрабатывал план действия, всесторонне обсуждая его в коллективе своих сотрудников. В этой фазе работы он был, как правило, весьма внимателен к мнениям и замечаниям. Самый же процесс претворения в жизнь своих мыслей и идей имел у Павлова характер стремительного наступления, которое не могли остановить никакие препятствия. В этой фазе работы он уже не всегда обращал внимание на советы окружающих, в особенности маловеров и пессимистов. Не было случая, чтобы ученый остановился на полпути и не довел дело до успешного конца.

Весьма показательно в этом отношении воспоминание А. Ф. Самойлова: «Я был свидетелем разработки так называемого маленького желудка. Я помню, как очаровала меня смелость и вера Ивана Петровича в правильность задуманного им операционного плана. На первых порах операция не удавалась, было загублено около 30 больших собак, было затрачено без результата много трудов, много времени, почти полгода, и малодушные уже теряли бодрость. Мне припоминается, что некоторые профессора родственных физиологии дисциплин утверждали, что эта операция не может и не будет иметь успеха, потому что расположение кровеносных сосудов желудка противоречит идее операции. Над такими заявлениями Иван Петрович хохотал так, как умел хохотать только Иван Петрович: еще несколько усилий — и операция стала удаваться» [⁷² «И. П. Павлов в воспоминаниях современников», стр. 206—207.].

Заслуживает особого внимания также привычка Ивана Петровича подвергать полученный научный факт, особенно значительный, многократной и многосторонней проверке. При этом он часто прибегал к варьированию характера опытов и к взаимной проверке данных, полученных его сотрудниками. Но зато как он любил научные факты, выдержавшие такой сурбвый и придирчивый экзамен, как дорожил ими, как верил им!

Важной чертой стиля работы Павлова была исключительная добросовестность, честность в освещении истории изучаемых вопросов, в оценке роли предшественников, щепетильное обращение с фактами и мнениями других ученых. К самому себе Павлов относился крайне требовательно и чрезмерно скромно оценивал свои заслуги. Серафима Васильевна вспоминает, что Иван Петрович, видя ее радость по поводу присуждения Нобелевской премии, сказал: «Создала себе кумира и радуется, поклоняется ему. Ничего особенного нет в моих работах. Все дело в логическом развитии мысли на основании выводов из фактов» [⁷³ «Новый мир», 1946, № 3, стр. 134.].

И. П. Павлов спорит

Смелый революционер науки, он был исключительно строг и осторожен при публикации новых фактических данных и новых теоретических положений. Мучительные сомнения долго не покидали Павлова: не заблуждается ли он, все ли сделано для предотвращения ошибки? Тщательная проверка и разбор собранных фактов, долгое и внимательное предварительное обсуждение новых теоретических положений в коллективе сотрудников были непреложными правилами его работы. При этих обсуждениях самокритичность Павлова нередко принимала характер придирчивости к себе, часто он выступал в роли ядовитого противника своих же собственных рабочих гипотез.

Как уже отмечалось, Павлов вообще любил научную дискуссию, был горячим спорщиком и вкладывал в свои выступления много юношеского задора и страсти. Причем он не переносил пустых разглагольствований оппонентов, не терпел «словесников», но внимательно прислушивался к деловым возражениям, особенно если они подкреплялись фактами. Такие возражения даже радовали Павлова; он считал, что они позволяют с новых позиций осветить обсуждаемые вопросы и дают возможность либо привести новые доказательства в защиту его точки зрения, либо своевременно отказаться от ошибочных взглядов. И как бы ни было трудно Ивану Петровичу иной раз расставаться со своими убеждениями, он делал это без сожаления и колебания, если факты, приводимые оппонентами или полученными им самим, были убедительны. Показателен исход дискуссии с английскими учеными Б. Бэйлиссом и Е. Старлингом об открытии ими гормона кишечного секретина, способного стимулировать секрецию поджелудочного сока. Павлов первоначально отрицал правильность установленного ими важного факта, но потом признал свою неправоту. Точно так же отказался Павлов и от своего положения о замыкании условной связи между пунктом коры большого мозга и пунктом подкорковых образований и начал развивать новую концепцию, согласно которой условная связь замыкается между двумя пунктами коры мозга. Многократно менял он точки зрения на характеристику, классификацию и механизм возникновения разных видов кортикального торможения, на характеристику и классификацию типов нервной системы и т. п. Одну из своих «Лекций о работе больших полушарий головного мозга» Павлов в значительной мере посвятил разбору допущенных им ошибок в процессе многолетних своих исследований сложнейшего предмета — мозга, ибо, считал он, «посягая на такую сложность, не стыдно и ошибаться». Нельзя в этой связи не вспомнить мудрые слова из его письма-завещания молодежи: «Никогда не пытайтесь прикрыть недостатки своих знаний хотя бы и самыми смелыми догадками и гипотезами [...] Никогда не думайте, что вы уже все знаете. И как бы высоко ни оценивали вас, всегда имейте мужество сказать: я невежда. Не давайте гордыни овладеть вами. Из-за нее вы будете упорствовать там, где нужно согласиться, из-за нее откажетесь от полезного совета и дружеской помощи, из-за нее вы утратите меру объективности» [⁷⁴ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. I, стр. 27—28.]. Научную истину ученый всегда ставил выше любых других соображений.

Осторожность Павлова достигала крайних пределов, когда возникала речь о применении в медицине или в других отраслях человеческой деятельности выводов, полученных в экспериментах на животных. Он требовал, чтобы результаты исследований были обсуждены весьма тщательно и многосторонне, при самом внимательном учете специфических особенностей человеческого организма.

«Значительный интерес представляют для нас некоторые навыки Павлова-ученого. К ним относится унаследованная от отца полезная привычка читать книги по два раза. Можно также указать па его ответственнейшее отношение к своим докладам и весьма серьезную их подготовку. Выступления и доклады Павлова всегда отличались блестящей формой и глубиной содержания. Выступая по-русски, ученый, как правило, не пользовался никакими записями, даже конспективным планом. Правда, судя по некоторым сведениям, перед особо важными выступлениями он готовил письменные тексты докладов и основательно тренировался по ним. Доклады на иностранных языках читались Павловым или кем-нибудь по заранее написанному тексту: свободно читая научную литературу по-немецки, по-английски и по-французски, Павлов недостаточно хорошо владел разговорной речью. В случае необходимости он прибегал к помощи своих детей, которые прекрасно знали основные европейские языки. По свидетельству Б. П. Бабкина и других учеников (старшего поколения), ученый вообще не любил процесс письма. Его научные статьи, доклады обычно записывались другими под его диктовку. Письма Павлова были коротки и лаконичны, писал их он весьма редко, а отвечал своим корреспоцдентам со значительной задержкой, постоянно извиняясь за этот свой недостаток.

Павлов был не только незаурядным учителем, но и умелым, заботливым воспитателем молодых ученых. Однако главную роль в формировании научного облика его учеников играли обаятельная личность Ивана Петровича и сам процесс его научного творчества, а не какой-то особый педагогический прием. Недаром Павлов любил повторять: «Я люблю учить не рассказом, а показом».

И. П. Павлов среди своих сотрудников, 1935 г.

На глазах учеников он ежедневно и ежечасно применял свой могучий метод «экспериментального думания» — разрешать все волнующие научные вопросы посредством добротных физиологических экспериментов, будь то обоснование собственных теоретических положений, проверка правильности новых идей и фактов или доказательство несостоятельности взглядов и недостоверности данных своих противников. И лица, имевшие счастье стать его учениками и сотрудниками, не только старались возможно совершеннее усвоить те или иные частные приемы работы этого мастера-виртуоза физиологического эксперимента, они непрерывно перенимали у него, порой незаметно для себя, особенности творческого подхода к проблемам и стиль ведения научной работы.

Но в руководимых Павловым научных учреждениях процесс воспитания и формирования новых научных кадров не сводился исключительно к подражанию учителю. Поступившие в его лабораторию молодые сотрудники приступали к экспериментальной работе не сразу, а спустя довольно продолжительное время, после ознакомления с лабораторной обстановкой, проводимыми исследованиями, методическими приемами и т. п. Часто работа новичка начиналась с повторения ранних или дублирования проводимых экспериментов других сотрудников. На последующем этапе начиналась разработка такой темы, которая органически продолжала какую-то выполненную другим сотрудником тему. Этот прием введения молодого специалиста в курс дела позволял Павлову повторно проверить заслуживающие внимания факты и выявить индивидуальные особенности и наклонности новых сотрудников. Павлов часто присутствовал на опытах новичков, регулярно просматривал протоколы их экспериментов, обсуждал с ними полученные факты и т. п. Умело и ненавязчиво он направлял процесс научного роста и формирования своих учеников сообразно с индивидуальными качествами каждого из них. Поощряя добросовестность, трудолюбие, целеустремленность, наблюдательность, свежий подход к явлениям, фактам, инициативу, энтузиазм своих учеников, Павлов регулярно давал им прямые указания, притом каждому в отдельности, сообщал им свое мнение о характере, направлении и сущности их научной работы, о полученных ими фактических данных и вытекающих из этих фактов соображениях относительно предстоящих близких и отдаленных задач и т. п.

Были у Павлова и некоторые специфические приемы активного регулирования научного воспитания будущих ученых. Например, громадное значение имела его способность определять свое отношение к сотрудникам по их деловым качествам, по результатам их экспериментальной и теоретической деятельности. Он не был щедр на похвалы и гораздо охотнее «подхлестывал» своих учеников; тем не менее они без большого труда улавливали довольно тонкие нюансы его положительного и отрицательного отношения к каждому из них и делали должные выводы.

Всемерное поощрение Павловым самостоятельности своих учеников в научной работе выражалось, в частности, в том, что он всячески содействовал тому, чтобы каждый, достигнув определенной зрелости, становился самостоятельным научным руководителем в другом учреждении. В первую очередь это относилось к тем молодым ученым, кто начинал развивать новые ветви на могучем научном дереве учителя и чувствовал необходимость в большем просторе. Так при содействии Павлова в свое время получили возможность самостоятельной работы по физиологии Б. П. Бабкин, В. Н. Болдырев, А. Ф. Самойлов, Л. А. Орбели, В. В. Савич, А. Д. Сперанский, К. М. Быков, И. П. Разенков, Д. С. Фурсиков, Ю. В. Фольборт, Н. А. Рожанский, Г. П. Зеленый, П. С. Купалов, М. К. Петрова, А. Г. Иванов-Смоленский, Ю. П. Фролов, П. К. Анохин, автор этих строк и другие его ученики.

И. П. Павлов и Л. А. Орбели

Естественно, некоторые качества Павлова нравились далеко не всем. Он был вспыльчив, нередко в порыве горячности повышал голос и не всегда мог воздержаться от крепких выражений. Судя по воспоминаниям Чистовича, Савича, Бабкина, Орбели и других его учеников старшего и среднего поколений, раньше такие истории случались с Павловым гораздо чаще, чем в последние десятилетия его жизни. Особенно резок Павлов бывал во время хирургических операций, отпуская в адрес не очень расторопных помощников нелестные для них слова. К счастью, такие порывы гнева были у Павлова непродолжительными, он быстро успокаивался и раскаивался в своей несдержанности. Об одном эпизоде из раннего периода научной жизни Павлова рассказывает Н. Я. Чистович: «В личных отношениях к нам, работающим, Иван Петрович умел соединить свой высокий научный авторитет с совершенно простым, дружеским отношением. Расскажу маленький инцидент, происшедший между ним и мною. Когда опыт изолирования сердца собаки нам уже удался, Иван Петрович хотел его продемонстрировать С. П. Боткину и пригласил Сергея Петровича в лабораторию. Все было заранее подготовлено, собака прооперирована, и в присутствии С. П. Боткина оставалось сделать лишь последний момент операции: затянуть лигатурами нижнюю полую вену, дугу аорты и снять зажим с vena jugularis communis, чтобы пустить кровь из резервуара. Иван Петрович спросил меня, все ли готово. На мой утвердительный ответ он быстро затянул лигатуры, но вытекание крови из art. subclavia вдруг прекратилось: я забыл снять зажим с яремной вены. Увидев, в чем дело, Иван Петрович схватил зажим и неосторожно снял его, так что вена прорвалась, хлынула кровь и опыт не удался. Кто знает Ивана Петровича, может себе представить, как он на меня обрушился: виноват был во всем я, так как забыл снять пинцет! Я возражал, что и он виноват, так как следовало осторожно снять зажим, а не дергать. Слово за слово, мы поссорились до того, что признали невозможным далее вместе работать и разошлись, огорченные и взволнованные.

Вечером я получил от Ивана Петровича такую записку: «Брань делу не помеха, приходите завтра ставить опыт».

Нечего и говорить, что все мы, которых Иван Петрович ругал самыми изысканными выражениями, горячо любили его и не смущались его слабостью во всех неудачах винить только нас, зная его искренность и безукоризненное благородство души» [⁷⁵ «Сборник, посвященный 75-летию академика И. П. Павлова». Л., 1925, стр. 31.].

Л. А. Орбели рассказал мне о другой похожей истории из более поздпего периода жизни Павлова (о ней говорится также в воспоминаниях Б. П. Бабкина). Как- то в Институт экспериментальной медицины приехал в командировку профессор Харьковского ветеринарного института Н. Рязапцев, давний товарищ Павлова по рязанской духовной семинарии. Случилось так, что во время хирургической операции он ассистировал Павлову и тот в один из моментов обругал бывшего школьного товарища. Рязанцев ответил ему в том же тоне. Павлов сразу замолк. После завершения операции он заявил, что необходимо избавиться от дурной привычки.

Демонстрация опыта во время лекции И. П. Павлова студентам Военно-медицинской академии

Относясь очень внимательно к экспериментальной работе своих сотрудников, Павлов, однако, не уделял должного внимания подготовке их статей или диссертаций к печати. По рассказам, ему читали работы вслух, а он попутно делал те или иные замечания и давал советы. К редактированию он привлекал более опытных старших сотрудников.

Однако авторитет и обаяние Павлова были настолько сильны, что подобные недостатки и шероховатости в поведении учителя не оказывали заметного влияния на сердечное отношение к нему его сотрудников.

Иван Петрович обладал редким даром сжатого, образного, понятного изложения своих мыслей даже о самых трудных предметах. Если ко всему этому добавить еще Звучность голоса, отличную дикций, живую мимику, энергичную жестикуляцию — понятна будет магическая сила живого слова ученого, которая сохранилась до глубокой старости. Лекции Павлова в Военно-медицинской академии всегда пользовались громадным успехом: глубокие по содержанию, блестящие по форме, они сопровождались прекрасно поставленными опытами на животных.

«На втором курсе, когда мы приступили к систематическому слушанию лекций Ивана Петровича,— вспоминает академик Л. А. Орбели,— уже при первых его словах стало ясно, что пропустить какую-нибудь из его лекций невозможно, в такой степени живо и увлекательно они протекали. Они характеризовались исключительной простотой, исключительной четкостью и ясностью изложения, а вместе с тем были чрезвычайно богаты по содержанию и сопровождались очень интересными экспериментами» [⁷⁶ Л. А. Орбели. Памяти Ивана Петровича Павлова.— «Вестник АН СССР», 1936, Ко 3, стр. 21.].

Дар живой, образной и простой речи Павлов сохранил до конца своих дней. Он охотно и увлекательно рассказывал о событиях давно минувших дней, о встречах и впечатлениях, о привлекавших его внимание событиях текущей лабораторной и социальной жизни и в особенности о том, какие научные вопросы его волнуют, говорил о возможных подходах к их решению, вообще о перспективах своей научной работы. Павлов любил говорить и говорил долго и без устали. Часто он вслух размышлял над тем или иным вопросом. Возможно, одной из причин организации еженедельных (по средам) научных собраний сотрудников лаборатории Павлова (после того как он перестал читать регулярные лекции студентам) послужила любовь Ивана Петровича к живой речи и к педагогическо-лекционной деятельности. Его выступления на этих «средах» сплошь и радом были своеобразными лекциями, из которых его ученики обильно черпали идеи и темы для своей научной работы, а стенографические их записи, опубликованные в трех объемистых томах после кончины великого ученого, — до сих пор неиссякаемый источник для огромной армии его последователей в нашей стране и далеко за ее пределами.

Во время беседы

Живое общение с Иваном Петровичем оставляло глубокий след у его сотрудников, знакомых и случайных собеседников. Каждая встреча с ним обогащала и давала заряд бодрости и оптимизма. Несмотря на преклонный возраст, он своими физическими и умственными данными больше походил на молодого человека, чем на старика; ему по натуре всегда была свойственна страсть молодости. Его любовь к молодежи символична — он видел в ней будущих хозяев страны, строителей той новой жизни, убежденным сторонником которой он стал в последние годы своей жизни. В молодежи Павлов видел, в частности, своих наследников по науке — продолжателей дела, которому он посвятил свою яркую, содержательную жизнь.