Иванов-48

10

Вечером зазвонил телефон. Татарка из коридора крикнула: «Иванов!».

Иванов решил, что Филиппыч звонит, но звонили из писательской организации. Сам Слепухин — секретарь писательской организации. Александр Леонидович. Он сразу спросил: «Не спишь?». Сидел, наверное, за письменным столом и привычно курил папиросу.

В книгах Слепухина все курили.

Женщины и мужчины, военные и штатские, пастухи и плотники.

Обычный «Беломор» курили. И тоненькие — «Прибой». И шикарные — «Первомайские», «Казбек» — с абреком на фоне гор. Толстые «Люкс», «Севан», «Конкурс» — с фортепьяно и скрипкой. «Новогодние» и, конечно, «Северную пальмиру» — с биржей и рострами на стрелке Васильевского острова. Даже утопленника в каком-то очерке Слепухина милиционеры выловили из реки с папиросой в зубах. «Делегатские». По этой размокшей папиросе и определили потом преступника (кто мог угостить несчастного такой дорогой папиросой?). Но вообще-то очерки Слепухин писал вдумчиво, интересно, хотя действительно курили у него все — и местные, и вербованные, и ссыльнопоселенцы, и врачи, и охотники. Он даже эпиграфы соответствующие отыскивал. «Рыбаки закидывают сети в дымное мерцание озер». Перед собраниями писатели Шорник и Михальчук иногда любили поиграть с названиями книг своего секретаря. «Выигрывает человек», — называл книгу Слепухина Шорник, а Михальчук продолжал с улыбкой: «…курящий». «Добрые всходы», — называл Шорник, и Михальчук опять продолжал: «…табачных грядок». — «Расправляются крылья». — «…стоит закурить „Депутатские“». — «Снова весна». — «…угощайтесь каннской махоркой».

«Ты, — подышал в трубку Слепухин, — завтра в газету не спеши».

«Ну да, не спеши! Мне Филиппыч строгача вставит».

«Я с ним договорюсь. Перебьется Филиппыч».

«А к чему это вы, Александр Леонидович? — спросил с надеждой. — Неужели верстку моей книжки в издательстве подписали?»

«Не торопись, Иванов. Работают еще с твоей версткой. Ты по другому поводу нужен».

«По какому?» — радость как-то зависла.

«Бывал в „Сибири“?»

«В ресторане?»

«Вот видишь, — укорил Слепухин. — Дел у тебя по горло, а на уме одни рестораны. Где только деньги берешь? — Ворчал, впрочем, не скрывал приязни, шутил, конечно, но и озабоченность в голосе проскальзывала. — Я не про ресторан, я про гостиницу того же имени».

«Я не бываю в гостиницах».

«Ну, значит, приспело время. Завтра в восемь тридцать. Без опозданий. Войдешь с главного входа, там направо коридор — мимо стойки. В конце служебный лифт, не запутайся. Этаж пятый, номер шестой. Их там три — шестых. Стучи в тот, которыйв».

«Да меня же швейцар в гостиницу не пустит».

«Ты главное не опоздай».

«А зачем?»

«Вот и узнаешь».

И повесил трубку.

А Иванов до трех ночи не спал.

Листал невнимательно книжку научно-техническую.

Описывалась в ней, так сказать, химия войны. Он раньше о таком не думал.

А книжку научно-техническую взял из комнаты Полярника, — Полина разрешила. Открыл, увидел какие-то цифры, хотел оставить, но взял. Учиться всему надо. Теперь пытался учиться. Почему-то не хотелось ему утром идти в гостиницу. В восемь тридцать. Будто приказали. Лучше бы к Филиппычу заглянуть, узнать, что нового натворили мошковские скотники. Но знал, что пойдет именно в гостиницу, не опоздает, характер такой. Но почему все-таки в гостиницу? Может, кто из москвичей приехал? Вдруг сам Эренбург заглянул проездом? «Буря» — роман, конечно, тягомотный, все там только и делают что разговаривают. Про водку, например, про войну, про русских.

«Рихтер своими глазами видел эту таинственную Россию.

— Ты думаешь, русские будут защищаться?

— Этого я не знаю. Чем дольше их наблюдаешь, тем труднее их понять. Это люди без душевной организации. — Так иностранные герои Эренбурга представляли себе Россию. — Когда они пьют водку, они морщатся, кряхтят, ругаются, можно подумать, что их заставляют глотать хинин. А я видел, как русские девушки клали кирпичи, дикое зрелище, у них были пальцы в крови, содраны ногти, и эти девчонки улыбались, как на свадьбе. Можешь ломать голову, в русских ты все равно ничего не поймешь. Но у них нет нашей организации, и мы их расколотим, это ясно каждому. Зачем гадать — будут они защищаться или нет, это их дело, в обоих случаях мы будем в Москве, и я тебе даю слово, что я с большим удовольствием скушаю целый фунт икры.

— А какие там женщины? Хуже полек?

— Разные. Ассортимент неплохой».

Наглость требуется — писать такое.

А вот химия войны — тут все иначе. Автор — академик, он знает, о чем писать.

Пишет, например, о том, как побеждать врага. Новые времена пришли. Теперь для победы одних только людей мало. Нужны сталь, уголь, нефтепродукты, марганец, никель, вольфрам, золото. Мы вот фашистов раздолбали, пусть не в два года, как хотелось, зато вчистую. Не зря теперь гоняют Полярника по лесам и горам, чтобы впредь не считать каждую тонну меди и кобальта. Вот идет, скажем, бой между танковыми частями и бронированными машинами. Хром и никель, марганец и молибден придают устойчивость танковой броне, ванадий и вольфрам, молибден и ниобий входят в состав самых прочных осей, передач, гусениц. Хромовые краски со свинцом окрашивают боевые машины в защитный цвет; свечи в моторах — из керамики с чистым бериллом; особое стекло с добавками бора позволяет водителю хорошо видеть своего противника, несмотря на дикую пляску встречных прожекторов…

Но почему это Слепухин назначил встречу в гостинице?

Вдруг пришло в голову: а если кто-то нашел мою тетрадь?

На улице или на почте, уж не знаю где. Нашел и заинтересовался. Вот, скажем, написано в тетради: «видел НТ», а кто такой (такая) этот НТ? Почему не назван человек по-человечески. И почему так много записей о Сталинских лауреатах?

Пытался переключиться на химию войны.

«На тонких стальных тросах, мешая пикирующим самолетам, упруго колеблются защитные воздушные шары, наполненные водородом. Улавливая звуки далеких моторов, особые слухачи при помощи селеновых и цезиевых мембран даже сквозь низкие тучи определяют положение налетающих коршунов и автоматически выбрасывают в их сторону ярко мигающие желтовато-красные звездочки, то вспыхивающие, то потухающие, начиненные рядом ослепительных составов, в которых соли кальция играют особую роль. Десятки ярчайших лучей вонзаются во тьму неба. Золото и палладий, серебро и индий — вот металлы, отблеск которых играет на отблескивающих в прожекторных лучах длинных дюралюминиевых птицах…»

Золото и палладий, серебро и индий.

Как тут писать книжки, если знаешь мало?

Вот написал одну, считал — хорошую, а Полина вскользь отозвалась: «Говна-то!» Вот только-только начались у них отношения, а Полина и тут: «Ребенка хочу. От Полярника хочу». У кого же учиться? Может, у селькора Ептышева.