Тут в тексте пропуск, вспомнил Иванов.
За словами «Неужели ничего не осталось, кроме радости?» целый абзац был вычеркнут, замазан чернилами. В том вымаранном абзаце подробно описывалось, как одна из местных баб ни с того ни с сего начала восхищаться этими приезжими, их ладными френчами, выправкой. Не вязалось это с общей интонацией.
— Переименовали мы все ненужное, отвлекающее.
Понятно, строго добавил председатель сельхозячейки Яблоков, бывший Подъовцын, дожди и распутицу одними переименованиями совсем не отменишь, но спокойнее все же говорить о направлении и силе ветра, о мировых факторах, чем о том, что вчера смыло коротким ливнем засеянные клинья у реки, а сегодня ферму затопило навозными ручьями. Хватит! До Советской власти гуси дохли в Жулябине от тоски, одни зеленые лягушки плодились, чистое озеро покрылось ряской, деревянные домишки обросли мхом, причем не только с северной стороны; даже некоторые люди в Жулябине, которые трудиться не хотели, покрылись с северной стороны мхом. Гордись таким. Слава богу, войну пережили на энтузиазме. Все — фронту! Сами почти даже и не плодились — и мужиков нет, да и прилечь на минуту сухого места не найдешь. Время от времени нужную рабсилу для вспашки и снятия некоторого урожая выпрашивали в областном управлении МГБ, — за хлеб даже пятьдесят восьмая работает. Иногда удавалось выпросить инженеров. Если крепко бить по рукам тех, кто не хотел раньше трудиться, они многое начинают осознавать глубоко и искренне.
При этих объяснениях глаза Яблокова светились изнутри, как лунные озерца.
Вот придет такой бывший инженер в бывшее село Жулябино по вредительской статье, ему тут же объяснят, в чем его неправда. Сразу и хлеб научится сеять, и нужный насос построит, и такую машину поставит, чтобы в самую сушь высоко над полем воду пускала, и струи красивой радугой расцвечивали бы белесое от жары небо. Правда, тут снова выходила непримиримая незадача: лягушек не уговоришь бросаться в стороны, всасывает их во все трубы, радуга от этого сразу опадает, мрет, растаивает. Ну и еще одна такая природная незадача: нечищеные уборные. Эти уборные при любой власти сильно и неправильно распространяют запах, — не по указанной розе ветров, как предписано, а самодеятельно.
Вот и решил сход — не беспокоить больше власть.
В самом деле, сила мы или нет? Решили: хватит вождю досаждать своими просьбами. Он один над всеми. Мужиков после войны мало осталось, зато фашисту хребет сломали. Надо теперь самим на этой волне одним махом войти в будущее! Решили: не быть больше на карте грязному и запущенному селу Жулябину. Пусть Новая Радость кипит, пусть трубы домиков Радостного чудесно дымят в зимнее небо, как на старинных картинках. Председатель сельхозячейки Подъовцын всю жизнь учительствовал в самых глухих уголках Сибири, знал жизнь, газеты читал. Он и предложил бабам и мужикам, которые еще остались, закрыть холодным северным ветрам путь на поля сельхозячейки. Никаких тополей и елок! Пустим по горизонту сталинские лесополосы. Свои собственные быстрорастущие деревья придумаем. Вон Эдисон Савельич научные книги читал, он придумает. Он привезет семена, побеги кандиль-китайки, к примеру, или антоновку шестисотграммовую. Он проконсультируется с академиком Лысенко, и в село Радостное умные аграрии зачастят. У каждого — щеки бритые и партийная книжка. Эдисон Савельич уже сейчас утверждает: деревья для новых лесополос будут специально придуманы. За одни сутки будут вырастать на целый метр. Десять дней — десять метров. Чудесными соками земли погонит деревья в высокое сибирское небо. На глазах изумленных людей на всех направлениях поднимутся зеленые стены. Не только пшеницу и овес станем выращивать, это само собой, а еще рис китайский, плотный, какой иногда с промбазы привозят. Не век на бедных брюквенных полях мыкаться, — разберемся, усилим, переименуем. Понадобится, напишем вождю, он поддержит. Все силы бросим на то, чтобы в будущее не через год, не в следующую пятилетку, пусть и в четыре года, а уже завтра войти. Народ-победитель это заслужил. Не просто деревья быстрорастущие начнем гнать в полный рост, все силы умственные и физические бросим на выращивание Нового Человека. Теперь у нас такая программа: Новые Радости — Новый Человек. За границей, к слову, в нищенских городах живут нищенские, испорченные капитализмом люди. Капитализм им сердца изгрыз, иссосал сердца, тело истомил, глаза потухли, а мы в Радостном теперь такого Нового Человека вырастим, что можно будет забыть про тяжкий невеселый труд. Лежи на зеленой травке, оценивай красоту и отдыхай душевно. Лишь бы бабы рожали.
— А пахать кто? — поразился Председатель.
— А на что у нас МГБ? Вредительство тоже сила. Не все люди вот так сразу захотят в радостное будущее. Многим по душе — тосковать, грязь им нравится, готовы по колено в говне ходить, потому что оно якобы тоже нашенское. Но мы не в капитализме растем! — вдохновился Яблоков. — Не строй иллюзий, товарищ! Село Жулябино мы в прошлое отослали со всеми его покосившимися заборами, все у нас в один момент стали жителями Радостного. Одна беда, есть несогласные. Немного их, но есть. Если таких срочно не переименовать, без толку будут болтаться под ногами. Вот Эдисон Савельич, например, был из таких. Он был по фамилии Темный-Темный, а по имени просто Ванька. А теперь посмотри, какой он Темный-Темный, теперь посмотри, какой он Ванька? У него мозги вмиг осветлели, он теперь истинный Эдисон, много изобретает, и по фамилии — Умницын. Бывший Темный-Темный в бывшем Жулябине ничего путного не делал, только лягушек в лужах гонял, чуть с голоду не помер, у з/к, которых приводили конвоиры на поле, казенную брюкву выпрашивал. А переименовали его — и смотри, сразу расцвел, стал как новенький! Он теперь — Эдисон Умницын! Готов выращивать деревья таких сортов, чтобы каждое яблоко шестьсот граммов весом, вождь изумится. Эдисон Савельич все продумал досконально. И где лесополосы будущие пойдут, и где рвы копать нужно. Свезем в эти рвы содержимое деревянных нужников, назовем не противно, ну, скажем, одуванчиковый смрад, — вот вам и лесозащитные полосы! Сам запах переименуем, чтобы не тошнило.