Из города на Неве: Мореплаватели и путешественники

Под русским флагом вокруг света

В августе 1806 года[1] петербуржцы были возбуждены радостным известием. Из первого отечественного кругосветного путешествия возвратились в морскую крепость Кронштадт два корабля. Один из них, как писал журнал «Вестник Европы», «о 430 бочках грузу», назывался «Нева», другой, «поднимающий 470 бочек», носил имя «Надежда». Экспедицию возглавлял капитан Иван Федорович Крузенштерн, «опытный мореходец, который несколько лет служил на английском флоте и совершил одно путешествие в Индию и Китай».

Корабли, вернувшиеся из столь далекого плавания, принадлежали Российско-Американской компании, которая основала ряд селений на северо-восточных берегах Америки. Селения нуждались в различных товарах и провианте. Однако сообщение с ними было связано с большими трудностями. Через Сибирь на лошадях на протяжении многих верст грузы везли по бездорожью, преодолевая и крутые горные тропы, и топкие болота, и стремительные реки. Путь из Петербурга на Аляску длился около двух-трех лет. Товары прибывали нередко сильно подпорченными, обозы подвергались нападениям и грабежам. Компания сплошь и рядом терпела убытки: перевозка и перегрузка обходились дорого и поглощали немалую долю прибылей. А ведь значительную часть составляли прославленные русские меха. «Мягкую рухлядь» с Аляски сначала везли морем до Охотска, затем — через пограничный город Кяхту в Китай. Или — через Иркутск в Европейскую Россию. Морской путь, проложенный русскими моряками, должен был открыть широкие перспективы для развития отечественной торговли.

… Сообщение о беспримерном походе вокруг света двух русских кораблей достигло самых отдаленных уголков России. Оно было радостно встречено моряками, учеными, купцами, промышленниками и передовой общественностью страны. Первое кругосветное путешествие блестяще доказало возможность морской связи Петербурга и других российских портов с дальневосточными территориями и русскими владениями на американском континенте.

Судьба капитанов обоих кораблей имела много общего. Оба окончили Морской Кадетский корпус — единственное тогда в России учебное заведение подобного профиля. К тому времени оно уже выпустило немало морских офицеров, гидрографов и геодезистов.

Кто из ленинградцев не останавливался невольно возле огромного здания, расположенного на Неве между 11-й и 12-й линиями Васильевского острова? Построенное в 1796–1798 годах архитектором Ф. И. Волковым, оно обращает на себя внимание строгой монументальностью, свойственной русскому классицизму. Обращенный к Неве фасад украшен десятиколонным ионическим портиком. Слегка выступающие вперед боковые башни-павильоны завершаются плоскими куполами. В этом здании сейчас расположено Высшее военно-морское ордена Ленина и ордена Ушакова Краснознаменное училище имени М. В. Фрунзе.

Во времена отрочества и юности Крузенштерна и Лисянского обучение здесь длилось шесть лет: три года на кадетском курсе и еще три — на следующем, гардемаринском, куда кадетов переводили после сдачи специального экзамена. Изучались математика, навигация, мореходная астрономия, артиллерия, фортификация, корабельная архитектура, такелажное дело, морская тактика, английский и французский языки. Все это, казалось бы, обеспечивало будущим специалистам высокую теоретическую подготовку, а участие их в плаваниях во время летних кампаний способствовало развитию у них практических навыков. На большой модели парусного корабля кадеты обучались такелажному делу и управлению парусами.

Однако, по свидетельству современников, порядочно читались тогда лишь математика и немногие науки; на все остальное не обращалось внимания.

«Тогдашний корпус представлял свой особенный темный мирок, подходящий к старинным бурсам, — писал известный историк русского флота Ф. Ф. Веселаго. — Все было грубо, грязно и должно было страшно неприятно поражать нежную, эстетическую натуру». Один из выпускников корпуса вспоминал, что командиры рот, «казалось, хвастались друг перед другом, кто из них бесчеловечнее и безжалостнее сечет кадет».

Веселаго пишет, ссылаясь на Крузенштерна, что зимою по ночам кадеты затыкали подушками рамы окон, где были разбиты стекла, и отправлялись в ближайшие склады за дровами для печки. Прилежание же и благонравие воспитанников поддерживалось преимущественно розгами. Это педагогическое «лекарство» прописывалось иногда в ужасающих размерах…

Крузенштерн и Лисянский не раз впоследствии вспоминали о тяготах учения в корпусе, но ни тот, ни другой никогда не сетовали на судьбу, повелевшую им стать моряками. Между тем на эту стезю они попали, в сущности, волей случая.

Оба — и Крузенштерн и Лисянский — происходили из вполне «сухопутных» родов мелкопоместных дворян. Иван Федорович Крузенштерн родился 8 (19) ноября 1770 года в Эстляндской губернии, в имении, расположенном недалеко от Ревеля (ныне Таллин). Он был шестым ребенком в семье. Когда мальчику минуло четырнадцать лет, кто-то из друзей посоветовал родителям определить его в Морской кадетский корпус. И в январе 1785 года Крузенштерн стал воспитанником корпуса.

В конце мая 1787 года он был произведен в гардемарины и летом ушел в свое первое учебное плавание по Балтийскому морю.

В этот период он и сблизился с Юрием Лисянским. Лисянский опережал Крузенштерна на курс, так как уже с тринадцати лет имел звание гардемарина и к тому времени успел узнать морскую службу.

Уроженец тихого украинского городка Нежина, Юрий Федорович Лисянский с детства мечтал о дальних странствиях, начитавшись книг о морских путешествиях и о пиратах в отцовской библиотеке.

Дерзкая мечта о покорении морей сблизила и сдружила юных гардемаринов. Их первая встреча состоялась на легендарном впоследствии фрегате «Мстислав», входящем в эскадру адмирала С. К. Грейга. Командиром этого судна был капитан-командор Григорий Иванович Муловский, один из опытнейших моряков русского флота. Стало известно, что Муловского, по-видимому, назначат начальником большой экспедиции в северную часть Тихого океана — к русским землям на берегах Америки — для защиты интересов соотечественников.

Конечно, юные Крузенштерн и Лисянский мечтали побывать в тех неведомых краях… Плавание на корабле под командованием Муловского помогло бы обогатиться знаниями, которых не мог дать корпус.

Но в 1788 году произошли события, которые надолго перечеркнули эти планы. Значительная часть русского флота вела боевые операции на Черном море против турок. Шведский король Густав III решил, что наступило самое удобное время для нападения на Россию с целью реванша за прежние поражения.

Шведский флот 20 июня 1788 года без объявления войны вошел в воды Финского залива, предполагая внезапно напасть на русские корабли, разгромить их, высадить возле Ораниенбаума и Красной Горки десант, захватить Петербург и заставить Россию капитулировать. На первый взгляд план казался выполнимым, и, твердо рассчитывая на успех, шведский король уже заранее хвастливо заявлял, что там он истребит все памятники, кроме памятника Петру I. А на нем напишет… свое имя!

Против неприятеля был мобилизован весь Балтийский флот. Последовал указ о досрочном выпуске из Морского корпуса всех гардемаринов. Крузенштерна выпустили в мае 1788 года в чине «гардемарина за мичмана».

Уже 6 июля 1788 года на фрегате «Мстислав» он участвовал в морском сражении со шведами у острова Гогланд в Финском заливе. Здесь он получил боевое крещение. За проявленную храбрость его произвели в мичманы. В том же бою на фрегате «Подражислав» участвовал и Лисянский.

Готландское сражение принесло новую славу Муловскому. Адмирал Грейг доложил в Петербурге, что «Мстислав», хотя и был во время битвы сильно поврежден, все же последовал за адмиральским кораблем, чтобы гнать неприятеля. Муловский, как писал Грейг, заявил: «Пока мой корабль держится на воде, он не отстанет от своего адмирала».

Морские баталии продолжались.

После зимовки в Ревеле Балтийская эскадра направилась на соединение с эскадрой контр-адмирала И. П. Повалишина, которая вышла из Архангельска. У острова Эланд в западной части Балтийского моря, у самых берегов Швеции, произошло новое крупное сражение. Шведы не сумели помешать соединению эскадр, но в этом сражении 15 июля 1789 года пушечным ядром был убит храбрый Муловский…

Соратники Муловского оказались достойными своего командира. Среди них был и молодой Крузенштерн. Уже в следующем году он участвовал в двух сражениях. Одно из них произошло 2 мая 1790 года. В тот день десять русских линейных кораблей, которые стояли на ревельском рейде, были внезапно атакованы тридцатью шведскими кораблями. Несмотря на количественное превосходство и прекрасную позицию, шведы понесли значительные потери и были вынуждены отступить. Они укрылись в Выборгском заливе, выход из которого быт в руках русских. Шведам все же удалось выбраться, и они начали уходить. Тогда моряки «Мстислава», обрубив якорные канаты, пошли вдогонку отступавшему врагу, в то время как другие русские корабли еще только снимались с якоря.

«Мстислав» настиг шведский корабль «София Магдалина» и вступил с ним в бой. Через три четверти часа противник спустил флаг. Крузенштерну, который отличился в этом сражении, поручили взять флаг побежденного шведского корабля, а также находившегося на нем контр-адмирала. Он выполнил задание. За смелость и отвагу И. Ф. Крузенштерну был присвоен чин лейтенанта.

13 августа 1790 года война со шведами закончилась победой России.

На корабле потянулась будничная жизнь. Но Крузенштерн не расставался со своей мечтой совершить путешествие вокруг света. Его тянуло к необозримым пространствам Северного Ледовитого и Тихого океанов, на северо-запад американского материка, где простирались огромные российские владения. В Ревеле Иван Федорович вспоминал недавние плавания и сражения. Трезво оценив свои знания, он нашел в них множество пробелов. А ведь чтобы решиться идти в кругосветное плавание, необходимо не только досконально знать морское дело, но и смежные с ним науки…

В отличие от многих морских офицеров, которые вели праздную жизнь, предаваясь увеселениям, молодой лейтенант усердно занимался самообразованием. Вскоре ему нашлась и подходящая компания. В Ревеле Крузенштерн близко сошелся со своим сослуживцем мичманом Яковом Берингом, внуком знаменитого мореплавателя. Яков тоже собирался принять участие в кругосветной экспедиции.

В жизни молодых людей произошло важное событие. Крузенштерн и Беринг в числе лучших молодых морских офицеров были направлены на несколько лет за границу для усовершенствования в морском деле. Ехал за границу и Лисянский.

Русские офицеры, прибыв в Англию, были назначены на разные корабли. Крузенштерн, которого определили на фрегат «Тетис», долго плавал у берегов Северной Америки. Русских моряков отпускали на берег осматривать американские города. Крузенштерн побывал в Нью-Йорке, Бостоне, Филадельфии. До глубокой старости он с удовольствием вспоминал знакомство с президентом США Вашингтоном. Лисянский, также побывавший у президента, в письме к брату восторженно писал: «Вашингтон обласкал меня таким образом, что я по гроб жизни должен ему остаться благодарным и всегда сказать, что не было в свете величее мужа сего. Простота его жизни и благосклонность в обхождении таковы, что в одно мгновение поражают и удивляют чувства».

Фрегат «Тетис» сел на мель и получил повреждения. Для ремонта он пошел в Норфолк — морской порт на восточном побережье Северной Америки. Из-за серьезности повреждений плавание было прервано на продолжительное время, и Крузенштерн получил возможность отправиться на другом небольшом судне на Бермудские острова, а также побывать в Суринаме и на острове Барбадос.

Еще находясь в Англии, Крузенштерн думал об открытии для русского торгового флота пути в Ост-Индию (тогда под этим названием объединяли Южную и Юго-Восточную Азию). Пока там властвовали английские, голландские, французские и некоторые другие компании. Но, чтобы предложить свой план правительству, Крузенштерн должен был побывать в Индийском океане.

Только при содействии русского посла в Лондоне С. Р. Воронцова Ивану Федоровичу разрешили отправиться в Южную Африку. Такое же разрешение получил и Юрий Федорович Лисянский.

В середине марта 1797 года английский линейный корабль «Резонабль» направился к мысу Доброй Надежды. Здесь дороги друзей разошлись. Крузенштерн пересел на английский фрегат «Уазо» и проследовал в Индию. Он плавал в Бенгальском заливе, побывал в Мадрасе и Калькутте.

В Калькутте его ждала интересная встреча с соотечественником лифляндцем Торклером, который бывал у северо-западных берегов Америки. Беседуя с ним, Крузенштерн понял, что Россия могла бы с большой выгодой для себя отправлять товары из своих американских владений морем. Этот морской путь шел вокруг Евразии. Одним из важных портов на этом пути был китайский порт Кантон. Нужно было изучить на месте особенности торговли европейцев с Китаем, условия плавания в опасных китайских морях, где в то время хозяйничали пираты.

«Уазо» встал на ремонт в порту Пинанг, поэтому Крузенштерн решил отправиться в Кантон с попутным судном на собственные средства. В пути ему опять не повезло: он заболел тропической лихорадкой и для лечения остался в Малакке. Но Крузенштерн был не из тех, кто легко расстается с намеченной целью. Едва выздоровев, он в 1798 году на небольшом судне прибыл в Кантон… Он подробно изучил там торговлю мехами, приносившую европейским купцам баснословные барыши. И вновь убедился в правильности предположения: морем везти товары гораздо выгоднее.

Не раз при нем с северо-западного побережья Америки приходили в Кантон суда с пушниной. Весь путь туда и обратно корабль обычно совершал примерно за пять недель. А доставка мехов в Китай из русских поселений в Америке через Кяхту, он знал, занимала около двух лет.

Из записей Крузенштерна: «В бытность мою в Кантоне в 1798 и 1799 годах пришло туда небольшое, в 90 или 100 тонн, английское судно от северо-западного берега Америки. Оно находилось в отбытии из Китая 5 месяцев. Груз, привезенный оным, состоял в пушных товарах, которыя проданы за 60 000 пиастров… По сим причинам казалось мне, что россияне с большою выгодою могли бы привозить пушной товар из своих колоний в Кантон прямо. Мысль сию, хотя и не новую, признавал я столь обстоятельно, что, невзирая на то, что торгующие мягкою рухлядью никогда о том не помышляли, вознамерился по прибытии моем в Россию сообщить ее правительству».

К осуществлению этой идеи он приступил сразу же. Еще на борту корабля «Бомбей», который вез его в Англию, Иван Федорович составил записку министру коммерции П. П. Соймонову с проектом организации русской кругосветной экспедиции в интересах «развития торговли и обогащения страны».

Но, прибыв в Англию, Крузенштерн узнал, что Павел I издал указ: срочно возвратить в Россию русских морских офицеров, проходивших службу в английском флоте. Далее обстоятельства сложились неблагоприятно: когда из Ревеля он послал свой проект Соймонову и получил вызов в Петербург, командование не разрешило ему поездку. Соймонов же вскоре вышел в отставку и умер…

Крузенштерн не смирился. Он решил подать свой проект вице-президенту Адмиралтейской коллегии адмиралу Г. Г. Кушелеву. Ответ был отрицательным и, по словам Ивана Федоровича, лишал его всякой надежды. Крузенштерн пытался обращаться к частным влиятельным лицам, но никто так и не заинтересовался его проектом. Важные для развития государственной экономики предложения И. Ф. Крузенштерна разделили участь многих замечательных проектов передовых людей России той эпохи. Им грозило быть погребенными в дебрях министерских канцелярий на долгие годы.

Однако к 1802 году Российско-Американская компания приобрела большой вес в государстве. Пайщиком компании стал царь Александр I. В программе экономической политики России важное место отводилось мероприятиям по развитию внешней торговли. Вот тогда-то и вспомнили о проекте Крузенштерна. Сам же он, плавая командиром катера «Нептун», а затем фрегата «Нарва», не ограничивался службой, кропотливо собирая ценные сведения по разным вопросам, затронутым в записке. А в январе 1802 года направил новую, значительно расширенную записку по тому же вопросу вице-президенту Адмиралтейской коллегии прогрессивному деятелю Н. С. Мордвинову.

Проект Крузенштерна пришел в очень подходящее время. Мордвинов вскоре же объявил о намерении снарядить экспедицию морем на Камчатку и обязал известного полярного исследователя и гидрографа Г. А. Сарычева разработать ее план. Спустя четыре месяца Иван Федорович получил ответ. Мордвинов сообщал, что присланные записки он находит во многих частях полезными и считает их «достойными монаршего внимания».

Доработанный Иваном Федоровичем проект представлял собой солидный труд на 26 листах, исписанных с обеих сторон. Его характеризуют широта поставленной задачи, глубина анализа состояния мировой торговли и роли в ней России, смелость предложений о необходимости ломки сословных отношений на флоте и в торговле, сохранение которых тормозит развитие флота и коммерции. Крузенштерн предлагал часть матросов военного флота использовать в мирное время для работы на купеческих судах.

Из записок Крузенштерна: «Необходимо еще одной ротой увеличить Морской кадетский корпус, в которой бы готовились офицеры для несения службы на купеческих судах. В эту роту надобно принимать людей различного звания… Сим образом можно было бы приобрести со временем людей весьма полезных для государства. Кук, Бугенвиль, Нельсон не сделались никогда бы таковыми, если бы выбирали людей по одному только рождению».

Вторая часть записок касалась коммерции. Крузенштерн писал, что в Англии, Индии и Китае он наблюдал торговлю, в которой все европейские народы участвуют, — лишь одна Россия не имеет в ней своей доли. Ему, природному россиянину, тяжело было видеть, что «Россия не пользуется трудолюбием и неусыпностью своих собственных сограждан, которых произведения и изделия служат к толикому изобилию некоторых иноземцев… Для чего терпит Россия такое бесславие? Кажется, уже время принять новую систему и свергнуть иго иностранцев, господствующих над нами так долго».

Проект был прост и логически бесспорен. Вместо дорогостоящей и очень продолжительной перевозки грузов посуху, он предлагал отправлять на берега Тихого океана корабли морем из Кронштадта: «На первый раз следует поставить один или два больших транспорта, груженные железом и другими предметами, необходимыми для постройки в Охотске, на Камчатке и в Русской Америке кораблей, способных без риска плавать в опасных дальневосточных морях. Из Кронштадта должны быть направлены на посылаемых кораблях учителя навигации, корабельные мастера и иные специалисты. Кроме постройки судов они занялись бы составлением верных навигационных карт, основанных на астрономических наблюдениях… Такие люди удобно согласились бы отправиться на Камчатку, ежели представлена им будет надежда к поправлению их состояния вместе с позволением возвратиться в Россию по своей воле».

В июле 1802 года Крузенштерна вызвали в Петербург. Мордвинов объявил ему, что проект посылки корабля одобрен. Вести корабль предстоит самому Ивану Федоровичу.

Это внезапное известие поначалу не столько обрадовало Крузенштерна, сколько привело, как вспоминал он, «в немалое смущение»: чуть более полугода он наслаждался семейным счастьем и «ожидал скоро именоваться отцом…» Тяжело было расставаться на долгий срок с любимой женой.

Указ о снаряжении экспедиции и назначении Крузенштерна ее начальником вышел 7 августа 1802 года. Ивану Федоровичу было предоставлено право подобрать помощников и определить маршрут, которым экспедиция пойдет вокруг света. Он избрал своим первым помощником Юрия Федоровича Лисянского. К тому времени этот бывалый моряк и высокообразованный человек принимал участие в восемнадцати морских кампаниях.

Получив вскоре согласие своего давнего друга, Крузенштерн в конце сентября 1802 года направил Лисянского в Англию для закупки судов. В этом деле Юрий Федорович знал толк, и вполне надежные корабли, купленные на средства Российско-Американской компании, пришли в Кронштадт 5 июня 1803 года. Одному из них Крузенштерн дал имя «Надежда», второму — «Нева». Командиром «Надежды» стал Крузенштерн, «Невы» — Лисянский.

Был определен и маршрут судов. «Надежде» предстояло плыть в Японию, а потом на Камчатку. Целью плавания был визит к императору Японии, вручение ему подарков. На «Надежде» находилось и посольство в Японию во главе с Н. П. Резановым. Ему поручалось завязать с этой страной торговые отношения. На Камчатку «Надежда» везла товары. «Неве» надо было плыть с товарами Российско-Американской компании к северо-западным берегам Америки.

Забот перед отплытием было множество: оснащение кораблей астрономическими и физическими инструментами, подбор команд, обеспечение их продовольствием, одеждой, медикаментами и многим другим, что может потребоваться в долгом и трудном пути.

Крузенштерн заранее обратился в Петербургскую Академию наук с просьбой оказать содействие в предстоящей научной работе. Ученые охотно откликнулись на это. Академик П. Б. Иноходцев провел с будущими участниками морской экспедиции занятия по астрономии, академик В. М. Севергин написал для них «Инструкцию для предполагаемого путешествия около света по части минералогии и в отношении теории Земли», академик А. Ф. Севастьянов составил инструкцию «по части зоологической», а профессор Т. А. Смеловский — инструкции по ботанике. Петербургская Академия наук избрала Крузенштерна своим членом-корреспондентом, хотя научных трудов у него тогда еще не было. Впоследствии Иван Федорович оправдал оказанное ему доверие: в течение всего плавания он поддерживал обширную переписку с учеными, посылал в Академию наук коллекции и свои записки.

Команды кораблей состояли исключительно из добровольцев. Но желающих участвовать в кругосветном плавании оказалось столько, что многим было отказано. Крузенштерн писал: «Если бы принять всех охотников, явившихся ко мне с просьбой о зачислении их в сие путешествие, то я мог бы укомплектовать многие и большие корабли отобранными матросами Российского флота… Мне советовали принять несколько и иностранных матросов, но я, зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился… Помимо двух естествоиспытателей, астронома и врача, на обоих кораблях в путешествии нашем ни одного иностранца не было».

Каким же стал состав команд?

На «Надежде» отправились в плавание старший лейтенант Макар Ратманов, в течение десяти лет бывший командиром военного корабля, участник многочисленных сражений на Балтийском, Черном и Адриатическом морях, лейтенанты Петр Головачев и Ермолай Левенштерн, а также мичман Фаддей Беллинсгаузен, впоследствии прославленный исследователь Антарктиды; кадеты Мориц и Отто Коцебу, который также стал известным мореплавателем; штурман Филипп Каменщиков, подштурман Василий Сполохов, доктор медицины Карл Эспенберг и его помощник Иван Сидгам, артиллерийский офицер Алексей Раевский, приказчик Российско-Американской компании Федор Шемелин, широко образованный человек, издавший описание этого кругосветного путешествия, и пятьдесят два матроса. На судне «Надежда» находились посол Резанов со своей свитой и пять японских промышленников, потерпевших в августе 1783 года кораблекрушение у Алеутских островов. Их помощью было решено воспользоваться для установления торговых отношений с Японией.

На корабле «Нева» пошли лейтенанты Петр Повалишин и Павел Арбузов, мичман Федор Коведяев и Василий Берх — позднее автор работ по истории русского флота и русских географических открытий, доктор медицины Мориц Либанд, подлекарь Алексей Мутовкин, штурман Даниил Калинин, подштурман Федул Мальцов и приказчик Российско-Американской компании Николай Коробицын (записки его о плавании были изданы в 1844 году), а также сорок пять матросов.

Оба командира особое внимание обратили на заготовку провианта и противоцинготных средств. Команды были обеспечены прочной и подходящей к различным климатическим условиям одеждой.

27 июля 1803 года «Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта в первый в России кругосветный поход. Сначала суда отправились в Копенгаген. Здесь на борт были приняты товары: железо, якоря, парусина, пушки, порох, свинец, ружья, пистолеты, сабли, медная посуда, мука, вино, водка, табак, кофе, чай, сахар и многое другое— всего на сумму более шестисот тысяч рублей.

За время стоянки моряки осмотрели город и его окрестности — такие экскурсии стали обычными в ходе экспедиции. В Копенгагенской обсерватории, основанной на двадцать лет раньше, Парижской и Гринвичской, они проверили свои корабельные хронометры. Затем осмотрели адмиралтейство, военный порт, арсенал и судостроительные верфи.

В этом порту к экспедиции присоединились иностранные ученые: естествоиспытатели Г. Тилезиус, который вел во время путешествия наблюдения по зоологии и сделал много точных зарисовок, Г. И. Лангдорф, избранный впоследствии адъюнктом Петербургской Академии наук, а также астроном И. К. Горнер.

8 сентября оба корабля вышли в море. Пролив Каттегат встретил их туманной и весьма переменчивой погодой. В Хельсингере — датском портовом городе — жестокий ветер с северо-запада вынудил их простоять на якоре целых шесть суток. А 18 сентября, когда корабли находились в Северном море, разразился невиданный шторм. Мощные удары волн о борта судов, оглушительный свист ветра способны были привести в трепет и опытных моряков. «Казалось, что все страшилища со всего света стеклись сюда пугать нас», — записал в свой дневник Ф. Шемелин. Но командиры отмечали мужество матросов и офицеров. Во время шторма корабли потеряли друг друга из виду и встретились лишь 26 сентября в английском порту Фалмут. Здесь Крузенштерн и Лисянский узнали, что буря погубила многие английские суда.

Первое испытание было выдержано с честью. «Следовательно, — писал Лисянский, — нам ничего более не оставалось желать, как токмо обыкновенного счастья мореходцев для совершения своего предприятия». Пробыв в Фалмуте восемь дней, где конопатили пострадавший во время шторма корпус «Надежды», оба корабля вновь двинулись в путь. Позади остался Лизардскнй маяк — последний европейский маяк на юго-западном побережье Англии. Теперь ближайшая стоянка ожидала их на острове Тенерифе — самом большом в группе Канарских островов.

Крузенштерн и Лисянский в пути не теряли ни минуты. С помощью взятых с собой приборов они проводили регулярные метеорологические наблюдения, определяли температуру, влажность, прозрачность и давление воздуха, силу и продолжительность ветра, характер облачности и т. п. Это были обстоятельные научно поставленные метеорологические работы на море. Они имели большое значение не только для мореплавания, но и для географии как науки, так как в те годы еще не было достаточных сведений о метеорологических условиях и климате над обширными пространствами океана. С кораблей велись также наблюдения за морскими течениями, температурой воды и ее удельным весом, проводились промеры глубин и т. п.

8 октября «Надежда» и «Нева» подошли к острову Тенерифе и стали на якорь в бухте Санта-Крус. Предстояло запастись пресной водой, вином и свежей провизией. Перед путешественниками раскинулся утопающий в зелени живописный городок у подножия высокой горы. Ее вершина была покрыта ослепительно-белым снегом. Поначалу участникам экспедиции показалось, что они попали в какую-то сказочную страну…

Но когда моряки и ученые сошли на берег и увидели, к какой нищете и убожеству привело местных жителей господство испанских колонизаторов, от их восторгов не осталось и следа.

Лисянский отмечал: «Нижнее состояние живет весьма бедно. Главная его пища состоит из соленой и запахом весьма неприятной рыбы. Многие из обитателей спят по ночам на улицах на открытом воздухе… Живность, плоды и зелень изобильны. Однако все дорого, кроме виноградного вина».

Крузенштерн рисовал еще более живую картину: «Всеобщая бедность народа, в высочайшей степени разврат женского пола и толпы тучных монахов, шатающихся ночью по улицам для услаждения чувств своих, суть такия отличия сего города, которые в иностранцах, не имеющих к тому привычки, возбуждают отвращение… Нигде в целом свете нельзя, может быть, найти более в содрогание приводящих предметов. Нищие обоего пола и всех возрастов, покрытые рубищами и носящие на себе знаки всех отвратительных болезней, наполняют улицы вместе с развратными женщинами и монахами… Инквизиция господствует здесь равномерно, как и во всех владениях испанских, и притом, по уверению многих, с великою строгостию… Для человека, свободно мыслящего, ужасно жить в таком месте, где злость инквизиции и неограниченное самовластие губернатора действуют в полной силе, располагающей жизнью и смертию каждого гражданина».

Путешественники наблюдали животный мир острова, исследовали его рельеф, астроном оборудовал для себя небольшую обсерваторию.

27 октября оба корабля снова вышли на просторы океана. Русские моряки без сожаления покинули остров, хотя принимали их там весьма гостеприимно.

Целый месяц «Надежда» и «Нева» шли рядом. Ученые совместно наблюдали редкие явления природы. Например, в районе Островов Зеленого Мыса натуралисты занялись выяснением причин свечения морской воды. Оказалось, что вода «светится не от движения и трения частиц оной, но что действительною виною того суть органические существа».

В первой половине ноября корабли достигли тропических широт. Прекрасные солнечные дни с попутным ветром сменились периодом дождей и шквалов. Воздух в каютах пропитался влагой, просушить белье и постели было невозможно. В пищу команда в изобилии употребляла картофель, тыкву, лимоны. Кроме того, каждому матросу выдавалось по полбутылки лучшего тенерифского вина, а утром и в полдень все получали пунш с лимонным соком. На палубе из брезента соорудили бассейн, где матросы купались, и это помогало им переносить тропический зной. «Из сего заключить надобно, — писал Крузенштерн, — что для россиян нет чрезмерной крайности. Они столь же удобно переносят холод… сколько и жар равностепенный».

22 ноября на пути судов встретился американский корабль; с ним отправили письма на родину. Спустя еще четыре дня произошло важное событие: пересекли экватор. Впервые русский морской флаг развевался в южном полушарии! Торжественно прогремел артиллерийский салют. Матросы стояли по вантам и кричали «ура». Весело прошел праздник в честь бога Нептуна и парадный обед.

Направились к мысу Горн, корабли взяли курс на остров Санта-Катарина и 21 декабря 1803 года высадились на берег. Остров Санта-Катарина, как и вся Бразилия, принадлежал Португалии. Он отделен от материка нешироким проливом. Крузенштерн обследовал вход в пролив с севера и сделал его план.

Вблизи стоянки кораблей находился единственный на острове город Носса-Сеньора-ди-Дестерро (ныне — Флорианополис). Здесь стояли долго: на «Неве» шла замена двух треснувших мачт. Мореплаватели имели возможность близко наблюдать местные обычаи. Португальцы в то время населяли только прибрежную часть, а коренное население острова — индейцы, оттесненные колонизаторами, — жило в глубине лесов. На острове процветала торговля неграми, которых привозили сюда из Анголы и Мозамбика. Русские путешественники подробно ознакомились с природой острова, с состоянием военных укреплений, развитием торговли, промыслов, бытом, нравами населения и т. п. Часть этих наблюдений не потеряла значения и теперь.

В своих записках мореплаватели отмечали, что рельеф острова гористый, здесь много родников, ручьев и болот. Берега частью низкие, песчаные, иногда возвышенные — из гранита. Прибрежная полоса сильно изрезана и образует много бухт, мелких островков и скал. Климат острова субтропический. Во время стоянки кораблей температура ежедневно поднималась до 28 градусов Цельсия. В зимнее же время, как выяснилось, температура снижается до 12 градусов, и эти дни жители считают холодными.

Богата и разнообразна растительность: многочисленные виды красного дерева, папоротники выше человеческого роста, кактусы. Лес покрывает горы до самых вершин, тянется по всему острову. Пробраться через него почти невозможно. Только вблизи морского берега прорубили узкие, короткие тропинки, ведущие к вершинам ближайших холмов. Побережья острова заняты во многих местах непроходимыми болотами, поросшими манговыми лесами. Песчаные берега поросли папоротниками и мхами. «Как на Бразильском материке, так и на сем острове, — записывал Шемелин, — земля состоит из красной глины, смешанной с дресвою и крупным песком, которая во время летней жары засыхает до чрезвычайной твердости. В бытность нашу самые большие проливные дожди ни мало не размягчали оную и не делали нигде приметной грязи. Когда же на завтра случался жаркий день, то земля становилась таковою же жестокою, какова была и прежде, от чего травы здешние, служащий скотам пищею, не могущия получить себе из оной соков, почти совсем не растут».

Лес населен млекопитающими, птицами, змеями, амфибиями и насекомыми. Из млекопитающих здесь живут броненосцы, морские свинки, обезьяны. Многочисленны и разнообразны птицы — от крохотных колибри до огромных орлов. «Сверх же всякого изобилия, — пишет Коробицын, — как остров Святыя Екатерины, ровно и весь бразильский берег, наполнен множеством змей». По рассказам губернатора острова, посылаемые им курьеры иногда встречали на пути целые стада ядовитых гадов, которые лежат поперек дороги… Приходилось скакать на лошадях, чтобы избежать их укусов. Множество жабообразных земноводных поднимали в болотах по вечерам ужасный шум. Путешественникам встретилось болото, где лягушки издавали звуки, подобные собачьему лаю, другие — будто где-то колотят, как сторож в доску; третьи скрипели, четвертые свистели…

Поражало великое множество насекомых. Целыми тучами летали яркие, как цветы, ночные и дневные бабочки самых причудливых форм. После захода солнца в воздухе кружились тысячи светляков, которыми женщины по вечерам украшали грудь и волосы. Из-за обилия этих насекомых ночью было довольно светло. Взяв в руку трех светляков, ночью можно было читать книгу. Особое же внимание путешественников привлек удивительный паук-птицеед. Он живет в земле, в ямах, как краб.

В реках острова водилось много ядовитых змей и аллигаторов. Одного небольшого аллигатора матросы «Невы» поймали и притащили на «Надежду» к натуралисту Тилезиусу. Добыть аллигатора было непросто: кожа его оказалась такой твердой, что пробить ее острогой матросы не смогли и принуждены были поднимать на борт с помощью петли… Ученый весьма искусно срисовал животное, кожу его положили в спирт.

Пока натуралисты занимались изучением животного и растительного мира, астроном Горнер, как и ранее на острове Тенерифе, быстро оборудовал переносную обсерваторию. В ней он наблюдал небесные светила, проверял хронометры обоих кораблей; определил и местоположение своей обсерватории.

Население острова занималось сельским хозяйством и рыболовством. Поля и огороды были заняты культурами риса, кукурузы, сахарного тростника, ванили, бататов, арбузов. Выращивали и лук, тыкву, огурцы, а также маниоку — вечнозеленый кустарник, достигающий пяти метров высоты. Из клубней маниоки приготовляли муку и крахмал, делали крупу, называемую тапиокой, — она служила главной пищей населения. Некоторые жители держали коров, свиней, коз, лошадей, ослов.

Длительная остановка у бразильских берегов нарушила все ранее намеченные планы. Вместо того чтобы обойти мыс Горн в январе, в наиболее благоприятное для плавания время, корабли теперь могли быть там только в марте — в самый опасный, по мнению иностранных моряков, период. Поэтому Крузенштерн решил изменить согласованную с Лисянским инструкцию. В случае разлуки во время бури корабли должны были встретиться возле острова Пасхи или у Маркизских островов. Корабли направились к мысу Горн и попали в полосу бурь, дождей, снега и града.

Руководители экспедиции постоянно заботились о состоянии команды. «Неусыпно заботясь о сохранении здоровья людей, я приказал класть в горох сушеный бульон, — писал Лисянский, — с соленой же пищей употреблять тыкву и лук, а для завтрака давать чай или пивное сусло. Такая пища и теплая одежда, которая уже заблаговременно была выдана, без сомнения, предотвратили многие болезни, на которые прежние мореплаватели весьма жалуются в подобном климате».

У острова Огненная Земля разыгрался жесточайший шторм. По показаниям очевидцев, он «свирепством своим уподобился бывшему 15 сентября в Скагерраке, с тою притом разностью, что волны носились здесь, как горы». Эти волны крушили надстройки на палубах кораблей — однако люди, несмотря на качку и валивший их с ног ветер, продолжали работать. Напряженная борьба со стихией продолжалась трое суток. Моряки вышли из нее победителями. 3 марта 1804 года русские корабли впервые в истории отечественного флота обогнули мыс Горн и вышли на просторы Тихого океана…

После трех недель совместного плавания «Надежда» внезапно разошлась с «Невой». Сколько ни звонили на обоих судах в колокола, сколько ни палили из пушек, все усилия отыскать друг друга в сплошном тумане оказались тщетными.

Оказавшись в одиночестве, Лисянский направил «Неву» к острову Пасхи. К этому острову 16 апреля 1803 года подошла «Нева». Однако «Надежды» здесь она не встретила…

Оставалось ждать. Пользуясь свободным временем, Юрий Федорович занялся изучением побережья острова. Интересовали его также быт и нравы жителей. Он писал: «Берега повсюду утесистые, кроме двух небольших заливов на восточной стороне острова, за южной оконечностью, и на северной, не доходя северного мыса… Здешние жители… снабжены многими весьма здоровыми и питательными растениями. Жилища их хотя не могут равняться с европейскими, однако же довольно хороши. Своим видом они походят на продолговатые бугры или лодки, обращенные вверх дном… Около каждого жилища есть поле, усаженное бананами и сахарным тростником. По берегам находится множество статуй… Они высечены из камня с весьма грубым изображением человеческой головы и покрышкой цилиндрического вида. Кроме того, нами замечено много куч камней с небольшими черноватыми и белыми пятнами наверху. Кажется, и они служат вместо каких-то памятников». Это были те самые памятники, на которые обратил внимание Лаперуз и которые в наше время по-прежнему интересуют исследователей.

Подробные описания острова Пасхи и быта его жителей были сделаны впервые, хотя до Лисянского здесь побывали многие мореплаватели.

Тем временем, потеряв уверенность во встрече здесь с Крузенштерном, Лисянский 21 апреля направил «Неву» к Маркизским островам. 10 мая судно подошло к одному из них — острову Нукухива.

Но что же произошло с «Надеждой»?

Не надеясь на постоянство попутного ветра, Крузенштерн решил не заходить на остров Пасхи, а следовать прямо к Маркизским островам. Он был вынужден отказаться и от первоначального намерения прежде всего доставить посольство в Японию. Ведь пребывание в Японии займет не менее полугода, а значит, на Камчатку удастся попасть не раньше мая 1805 года. Естественно, груз, который туда везли по большей части в «худых бочках», мог за это время испортиться.

24 апреля, подходя к Маркизским островам, Крузенштерн издал знаменательный приказ: «Главная цель пристанища нашего на островах Маркизов есть налиться воды и снабжение свежими припасами. Хотя без согласия и доброй воли жителей все сие получить можем, но взаимные опасности запрещают нам прибегнуть к средству сему… Я уверен, что мы оставим берег тихого народа сего, не оставив о себе дурного имени. Предшественники наши, описывая нрав островитян сих, представляют нам его миролюбивым, они расстались с ними со всеми знаками дружбы, то и мы человеколюбивыми поступками нашими постараемся возбудить в них живейшую к нам признательность и приготовить для последовательных соотечественников наших народ, дружбой к Россиянам пылающий». Этот приказ вновь подтверждал высокую гуманность и передовые взгляды Крузенштерна, которым он был верен всю жизнь.

Наконец, долгожданная встреча состоялась: у острова Нукухива моряки с «Надежды» увидели «Неву».

На Маркизских островах ученые обоих кораблей произвели много съемок и наблюдений. Крузенштерн и Лисянский подробно описали остров Нукухива — самый большой из группы Маркизских островов. Всюду простирались роскошные рощи кокосовых пальм, хлебного дерева, бананов. И Крузенштерн, и Лисянский собрали много интересных географических и этнографических сведений в этом районе Тихого океана. Побывали они и в северной группе Маркизских островов.

Крузенштерн всячески стремился достать свежего мяса, крайне необходимого в пути, — оно считалось лучшим средством против цинги. С большими трудностями удалось приобрести лишь двух свиней. Одну получили в подарок за попугая, преподнесенного королю острова самим Крузенштерном, другую — в обмен на большой топор. Мореплаватель отметил: «Единственным средством, по долговременном употреблении соленого мяса, к поправлению жизненных соков служили нам кокосовые орехи. Я велел покупать оные все, сколько доставляли островитяне, и позволил употреблять каждому по его произволу». Сделав запас плодов, топлива, а также свежей пресной воды, «Надежда» и «Нева» снялись с якорей и 18 мая вышли в открытый океан.

Руководителя экспедиции продолжал тревожить недостаток свежего мяса, поэтому, проходя мимо Гавайских островов, он приказал сделать здесь остановку. Но подплывавшие к кораблям на своих лодках туземцы мяса не предлагали. Им давали для обмена на свиней даже железные орудия — они и здесь пользовались большим спросом. Жители острова хотели получить только сукно. Сукна же у мореплавателей как раз и не было…

Все же Крузенштерн на время успокоился: доктор Эспенберг по его указанию тщательно осмотрел всех моряков и не обнаружил ни у кого признаков цинги.

«Неве», путь которой к острову Кадьяк у побережья Аляски был короче, предстояло задержаться у Гавайских островов, чтобы приобрести продовольствие, а также предметы обихода и одежды местных жителей для коллекции.

Расставаясь с Лисянским, Иван Федорович условился о встрече с ним в сентябре 1805 года в порту Макао— небольшой португальской колонии у южных берегов Китая.

Плавание шло благополучно. К Петропавловску-Камчатскому — в то время небольшой деревне, состоявшей из шестидесяти изб и трех деревянных казенных строений, «Надежда» подошла 12 июля 1804 года. Были выгружены товары, присланные компанией, починены снасти и паруса, а также приняты на борт запасы соленой и сушеной рыбы, овощей, дикого чеснока — черемши и семь живых быков.

Остался последний заход — в Японию.

«Надежда» двинулась в путь, следуя без точных карт, вдоль восточных берегов этой страны. Карты приходилось постоянно исправлять. Плавание осложнялось еще и тем, что погода стояла бурная, мрачная, холодная. То и дело свирепствовал шторм. В носовой части корабля обнаружилась течь, заделать которую на ходу оказалось невозможным. Люди были вынуждены беспрерывно откачивать воду, едва не падая от усталости. Бурная погода и шторм, как указывает Крузенштерн, вынудили забить быков, измученных качкой.

Первый погожий день выпал 24 сентября. Крузенштерн и Горнер произвели проверку хронометров, которые показали правильность хода. Тут же появилось множество бабочек, береговых птиц, плавающих ветвей и травы — все это свидетельствовало, что вблизи находится земля. 28 сентября моряки «Надежды» увидели берега Японии, но приблизиться к ним не удалось — мешали неблагоприятная погода и неточность карт. Мытарства продолжались. Через два дня в полдень вновь разыгралась буря. Ветер становился все более неистовым. Корабль попал в тайфун. «Надобно иметь дар стихотворца, чтобы описать ярость оного. Довольно здесь рассказать только о действии его на корабль наш… Каждое мгновение ожидали мы, что полетят мачты. Хорошая конструкция корабля и крепость вант (снастей, поддерживающих мачты с боков) спасли нас от сих бедствий», — писал Крузенштерн. Рассказывая о буре, он отмечал необычно низкое давление воздуха.

3 октября 1804 года, в полдень, «Надежда» наконец приблизилась к японскому побережью. Спустя трое суток моряки увидели множество японских лодок. Все они, однако, держались на значительном расстоянии от русского корабля. Японцам, сидевшим в лодках, с корабля делали знаки приблизиться; их окликали на японском языке соотечественники, которые находились на «Надежде», — все тщетно.

Моряки не знали, что еще в 1638 году в Японии был издан закон, который гласил: «На будущее время, доколе солнце освещает мир, никто не смеет приставать к берегам Японии, хотя бы он даже был послом, и этот закон не может быть никем отменен под страхом смерти». Со временем грозная суть этих слов перестала пугать многих путешественников, да и сами японцы подчас уклонялись от выполнения этого закона. Так, голландским купеческим судам было разрешено заходить в залив Нагасаки.

Однако русским морякам о действии закона стало известно лишь 8 октября 1804 года. «Надежда» получила, наконец, разрешение войти в залив Нагасаки. На русский корабль вместе с японскими чиновниками — баниосами — взошли четыре голландца. Это были директор голландской фактории, его секретарь и два капитана голландских кораблей, стоявших в то время в порту. Изложив требования закона, японцы и голландцы в полночь покинули «Надежду», оставив корабль под охраной более чем двадцати японских судов.

На другой день губернатор прислал морякам подарки: домашнюю птицу, крупу и свежую рыбу. Затем на корабль прибыл городской голова — оттон — с казначеем и секретарем губернатора. Его также сопровождали вездесущие голландцы. С одним из них, капитаном Мускатером, хорошо владевшим английским, французским и немецким языками, Иван Федорович близко познакомился. Однако подозрительные японские чиновники вскоре запретили общительному и приветливому капитану-голландцу встречаться с русскими. Чиновники порта заявили Крузенштерну, что «Надежда» получит разрешение войти в гавань Нагасаки только в том случае, если моряки согласятся сдать порох, пушки и все огнестрельное оружие, а также сабли и шпаги. Шпага может быть оставлена только посланнику. После того, как все оружие было сдано, «Надежду» отбуксировали в западную часть гавани и снова окружили множеством сторожевых лодок.

Тянулись дни и недели. Крузенштерн позднее назвал этот период «совершенным невольничеством». Время от времени корабль менял стоянку. Посланник Резанов заболел, и ему отвели на берегу место для прогулок — длиной в сто шагов, шириной — в сорок… Притом место это было огорожено забором и строго охранялось.

Но астроном Горнер и тут исхитрился найти себе крошечный уголок для наблюдений.

После длительных и томительных переговоров посланника Резанова поселили в доме, который находился в местечке Мегасаки. Окна в этом доме были закрыты двойными железными решетками, а сам он обнесен высоким забором и опять-таки строго охранялся.

Всякое сношение со стоявшими на рейде голландскими кораблями русским было запрещено. Им не разрешили даже отправить с уходившими кораблями письма на родину.

В городское правительственное здание посланника Резанова доставили лишь полгода спустя после прихода «Надежды». Там его принял представитель императора. Он заявил, что доступ русским судам в Японию решительно запрещается. Японцы отказались взять грамоту русского императора японскому. Присланных подарков они тоже не приняли: сослались на то, что-де Япония не в состоянии преподнести русскому императору равноценные дары. Однако ремонт корабля и удовлетворение всех жизненных потребностей русских моряков были приняты на счет императора Японии. Вдобавок он велел снабдить их двухмесячным запасом провизии «безденежно». Получили они и подарки.

Все объяснялось просто: действие закона то ужесточалось, то смягчалось, в зависимости от выгоды для Японии.

Пробыв в Нагасаки с 8 октября 1804 года до апреля 1805 года, экипаж «Надежды», «радуясь сердечно» своему освобождению, как писал впоследствии глава экспедиции, покинул эту страну.

Крузенштерн избрал дальний путь на Камчатку — через Японское и Охотское моря. Эти моря в то время были мало изучены, и из европейцев там побывал лишь француз Лаперуз.

Из записок И. Ф. Крузенштерна: «Зная, что ни он и никто другой из европейских мореходцев не определил точного положения всего западного берега Японии, большей части Кореи, целого западного острова Иессо (ныне — Хоккайдо. — Авт.) юго-восточного и северо-западного берегов Сахалина, а также многих из островов Курильских, вознамерился я изведать из сих стран те, кои удобнее при настоящем случае избрать возможно будет».

Японцы пытались всячески отговорить Крузенштерна. Уверяли, что плавать по неисследованному Японскому морю опасно, что пролив Цугару (Сангарский) между островами Хонсю и Хоккайдо очень узок, усеян подводными камнями и также крайне опасен сильным течением. А перед уходом корабля вручили посланнику Резанову письмо японского губернатора, который запрещал русским мореходам даже приближаться к японским берегам. Впрочем, это ничуть не поколебало намерений Крузенштерна исследовать западные берега Японии.

«Надежда» направилась к Корейскому проливу, продвигаясь вблизи японского берега. Ее командир продолжал определять географическое положение приметных пунктов, и все сведения тотчас же наносил на свою карту.

1 мая 1805 года судно приблизилось к острову Хонсю, самому большому из островов Японского архипелага, а затем прошло к проливу Цугару, разделяющему острова Хонсю и Хоккайдо. Точного положения его тогда не знали, и Крузенштерн повел корабль в сущности наугад, продолжая изучать линию берега. Возвратившись снова в Японское море, «Надежда» направилась на север, теперь уже вдоль западных берегов острова Хоккайдо. Достигнув самой северной его точки, моряки миновали ее и вошли в пролив Лаперуза, который отделяет остров Хоккайдо от Сахалина. В этих местах Крузенштерн опять-таки произвел подробную опись западного и северо-западного побережий Хоккайдо, открыл и нанес на карту множество мысов и бухт.

Много времени заняло изучение и описание побережья Сахалина. В этом районе были открыты и нанесены на карту мыс Сенявина, мыс Муловского — в память об учителе Крузенштерна, мыс Соймонова, залив Мордвинова и другие географические пункты. Немало названий, данных Крузенштерном, сохранились и на современных географических картах.

На острове Хоккайдо мореплаватели встретили местных жителей — айнов. Было известно, что иезуиты, приехавшие в Японию в XVII веке с целью распространения христианства (и изгнанные оттуда), рассказывали, будто бы тело айнов покрыто шерстью, как у животных. Русские моряки убедились, что это выдумка. Из записок Крузенштерна мы узнаем, что «айны среднего и все почти ровного роста. Цвет лица так темен, что близко подходит к черному, борода большая и густая, волосы черные и жесткие, висящие книзу, по которым, включая бороду, походят на камчадалов, но только черты лица их гораздо правильнее… Женщины… чрезвычайно скромных нравов… Скромность их простирается даже до застенчивости… Они не выходили ни на минуту из хижин, когда мы были на берегу, оказывали величайшее замешательство, когда Тилезиус снимал с некоторых из них портреты. Айны более всего отличаются добросердечием, изображающимся ясно в чертах лица их… В бытность нашу в заливе Румянцева привозили они на корабль рыбу и отдавали нам оную, не требуя за то ничего; когда же мы предлагали им подарки, то они, сколько оными ни любовались, однако не хотели признавать их своими, покуда из разных знаков наших не уверились, что вещи сии точно отданы им в собственность. Одеяние айнов состоит по большей части из кож дворовых собак и тюленей».

2 мая «Надежда» вошла в залив Анива на южном побережье Сахалина. Окончив съемку берегов, Крузенштерн повел корабль в другой сахалинский залив — Терпения, расположенный севернее Анивы. Сведения о нем также были очень неточны, и Иван Федорович изобразил на карте линию его берегов. Теперь путь мореплавателей шел на север, вдоль восточного берега Сахалина.

Приходилось спешить: Резанов торопился в Петропавловск-Камчатский, чтобы послать в Петербург донесение о неудаче миссии в Японию. Но неожиданно путь кораблю преградил густой плавучий лед. Ждать же, пока он растает, было некогда, и Крузенштерн повернул «Надежду» к берегам Камчатки.

Вот и родные места… В бухту у Петропавловска-Камчатского судно вернулось через 48 суток после выхода из Нагасаки.

После выгрузки соли, подаренной японцами (в ней остро нуждались жители Камчатки), Крузенштерн снова двинулся в путь. Предстояло закончить исследование берегов Сахалина, нанести их на карту. Резанов со своей свитой остался на берегу.

У Сахалина корабль был в начале июля. Лед, конечно, давно растаял. Исследуя берега и нанося их на карту, моряки дошли до самого северного мыса острова.

Дальше путь шел вдоль северо-западного берега Сахалина. Продвигаясь в этом направлении, судно дошло до небольшого залива. Его решили назвать по имени корабля заливом Надежды. Здесь и встали на якорь. Идти дальше на юг уже не оставалось времени. Таким образом Крузенштерну не удалось обойти Сахалин кругом, и вопрос, является ли он островом или полуостровом, пока остался нерешенным. Ясность в него внес лишь сорок четыре года спустя другой выдающийся русский путешественник — Геннадий Иванович Невельской. Крузенштерну же и его команде надо было теперь спешить в Петропавловск-Камчатский и успеть подготовить корабль к обратному рейсу. Первым пунктом остановки был Макао. Там «Надежду» должна была встретить «Нева».

Набрав на Сахалине пресной воды, судно взяло курс на Камчатку и 17 августа, теперь уже в третий раз, бросило якорь у Петропавловска-Камчатского.

Труды Крузенштерна, в частности его плавание в Японию и к берегам Сахалина, дали богатейшие научные результаты. Веселаго писал: «Нельзя не подивиться добросовестной точности этих работ, особенно, если принять во внимание, как мало времени он имел в своем распоряжении. Все это сделано, за исключением месяца, проведенного в Петропавловском порту, всего за 87 дней, и это в местах, почти впервые посещенных, — в морях, где целое лето господствуют непроницаемые туманы. Достаточно сказать, что в эти 87 дней одних астрономических определений пунктов набирается более ста, а исследовано и большею частью пройдено съемкою протяжения берега не менее 1500 верст».

…Между тем во время стоянки «Надежды» у Петропавловска-Камчатского с Аляски пришел один из торговых кораблей Российско-Американской компании, и его капитан сообщил тревожную весть: морякам «Невы» якобы пришлось выдержать где-то сражение с индейцами… А чем оно закончилось — неизвестно.

Это сообщение заставило всю команду «Надежды» еще более поторопиться. 5 октября 1805 года судно вышло в путь, держа курс на юг, к берегам Китая.

И этот переход оказался очень трудным. Неудачи посыпались почти сразу же. Не успели выйти из Петропавловска, как повалил густой снег. Отыскивая в снежном мареве выход в океан, судно село на мель. Чтобы сняться с мели, пришлось вылить пресную воду из пятидесяти бочек, а затем снова наполнить их и снова грузить…

К утру, однако, небо прояснилось. Избы Петропавловска, видные вдали, были завалены снегом по самые окна. Началась восьмимесячная камчатская зима.

Миновав не без труда пролив, «Надежда» вышла в океан. Теперь можно было идти прямо на юг, в Китай, но Крузенштерн задумал выполнить еще одно исследование: проверить часть карты Тихого океана. «Сия карта наполнена множеством островов, — писал Крузенштерн, — которые тщательно переносят на новейшие, невзирая на то, что многократные по сему морю плавания доказали, что большая часть из оных не находится, по крайней мере, в тех местах, на коих показывается».

Отыскивая острова, обозначенные на старой карте, «Надежда» не раз попадала в очень трудные условия — в туман, в дожди и бури. Вот запись Крузенштерна только об одном дне непогоды: «Небо покрывалось черными облаками, сильны^ дождь шел долгое время, все предвещало наступающую бурю, к которой мы приготовились. В 4 часа пополуночи начался шторм сильными порывами, коими изорвало обе наши марсели. В 8 часов свирепствовал шторм жестоко, в 11 же часов свирепость его еще увеличилась. Волнение было чрезвычайное, так что корабль, если бы построен был с меньшею крепостью и не имел бы самого хорошего такелажа, не мог бы противостоять силе оного. Сия буря сравнялась бы с тайфуном, который претерпели мы прошедшего года в той же параллели, если бы продолжалась столько же времени и была, впрочем, самая жесточайшая во все наше путешествие».

Убедившись, что многие из указанных на карте островов не что иное, как вымысел, «Надежда» взяла курс на юго-запад, к Макао. Она вошла в этот порт 20 ноября 1805 года, но «Невы» там еще не было. Лишь спустя две недели она прибыла сюда с грузом мехов для продажи.

Радостной была встреча друзей. Лисянский рассказал Ивану Федоровичу, что «Нева», как и было намечено, побывала в российских владениях в Америке — на островах Кадьяк и Баранова. Довелось участвовать в баталии — отбивать у туземцев захваченное ими укрепление Архангельское. В довершение всего моряки даже заложили новую крепость, названную Ново-Архангельском…

Как и Крузенштерн, Лисянский производил съемку берегов островов, делал этнографические наблюдения. И еще радость: на пути к Макао, к западу от Гавайских островов он открыл новый остров, назвал его своим именем. Удалось Юрию Федоровичу и обозначить новые рифы, которые он назвал Нева и Крузенштерн.

В Макао оба мореплавателя продолжали свою исследовательскую работу. Они подробно ознакомились с тамошней жизнью и бытом китайцев, португальцев, англичан, а также с организацией торговли.

После продажи с большой выгодой мехов командиры обоих кораблей решили отправляться в обратный путь на родину. В феврале 1806 года они покинули Макао. Более двух месяцев корабли шли вместе. Но погода вновь подвела, и 15 апреля в южной части Индийского океана они потеряли друг друга в густом тумане…

Встретились же вновь лишь в родном Кронштадте. «Нева», как более быстроходная, вернулась раньше, 5 августа 1806 года. Судно счастливо, без единой задержки, прошло весь путь. Спустя две недели пришла и «Надежда».

Беспримерное в истории отечественного мореплавания путешествие закончилось блистательно. Оно не только имело неоценимое научное и практическое значение, но и явилось новым доказательством доблести и трудолюбия русских моряков.

Это историческое плавание полностью подтвердило мысль о том, что доставлять товары на большие расстояния удобнее и выгоднее именно морским путем. Таким путем Россия может вести и торговлю с Китаем.

Велик был вклад в географическую науку. Русские моряки впервые исследовали многие тысячи километров побережий Японии, Сахалина, Курильских и других островов, астрономически определили местоположение почти сотни важнейших пунктов. Были проведены ценные наблюдения за течениями, температурой и плотностью воды, привезены обширные коллекции изделий, приобретенных у жителей островов Тихого океана, собран большой этнографический и лингвистический материал. На его основе впоследствии был составлен словарь языка айнов. Ученые — члены экспедиции — обогатили науку выдающимися работами по географии, зоологии, ботанике, астрономии. Эти труды заложили основу новой науки — океанографии.

Отечественные ученые горячо приветствовали российских первооткрывателей. Петербургская Академия наук направила Крузенштерну специальное послание: «Ожидания академии были оправданы самым блистательным образом, и это столь же смелое, сколь и счастливое плавание, совершенное под Вашим благоразумным управлением, не только возвысило славу русского флота в глазах всей Европы, но и обогатило науку открытиями и исследованиями, далеко раздвинувшими предметы естествознания и географии».

В 1806 году Крузенштерн был избран почетным членом Российской Академии наук. В честь отважных отечественных мореходов изготовили специальную медаль. Все участники плавания были награждены и получили пенсии, а матросы обоих кораблей — освобождены от дальнейшей службы, срок которой в то время составлял двадцать пять лет.

Пришло время разбирать материал, привезенный из путешествия. Крузенштерн принялся за работу. Предстояло написать сочинение в трех томах, а для этого вычислить и проверить множество астрономических наблюдений, начертить немалое количество карт. Всю эту многотрудную работу Крузенштерн осуществлял сам. «Почасту за краткостью дневного времени употреблял я ночи», — сообщал Иван Федорович своим друзьям.

От усиленных занятий у него стали болеть глаза. Но замечательный труд Крузенштерна «Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежда» и «Нева»», снабженный подробными атласами, увидел свет уже в 1809–1812 годах. Впоследствии он был переведен на пять западноевропейских языков и принес русским мореплавателям всемирную известность.

Крузенштерна избрали своим членом научные общества многих стран. Он стал почетным членом Адмиралтейского департамента, который ведал развитием мореходных наук.

Назначенный в 1811 году инспектором Морского кадетского корпуса, Иван Федорович продолжал заниматься наукой. До определенной поры в жизни Ивана Федоровича все шло благополучно. Но вскоре ему пришлось терпеть притеснения со стороны консервативно настроенных чиновников. Немалую роль в том, что отношение к Крузенштерну в «верхах» изменилось к худшему, сыграла и зависть, которую испытывали к этому талантливому человеку высокопоставленные бездарные честолюбцы.

Началось с того, что написанные Крузенштерном статьи перестали выходить в изданиях Морского ведомства. Так, без всяких оснований была отвергнута работа «Путешествие к Северному полюсу» — о плавании капитана В. Я. Чичагова; не принята статья о землях, недавно открытых русскими в Северном Ледовитом океане; без внимания остался труд, посвященный вопросам гидрографии.

Такая же участь, понял Крузенштерн, будет уготована и уже начатой особенно дорогой для него работе — «Атласу Южного моря», — задуманной сразу же после возвращения из путешествия.

Издание всех этих крайне важных для развития русской науки трудов тормозилось главным образом вице-адмиралом Г. А. Сарычевым, генерал-гидрографом русского флота. Он знал о том, что Крузенштерн — мореплаватель-практик и ученый, — считает его неспособным управлять Адмиралтейским департаментом, завидовал ему и мстил.

Был у Крузенштерна еще более сильный противник: сам морской министр И. И. Траверсе, человек злой и капризный. Он не терпел людей, отмеченных настоящим талантом, предпочитая послушную посредственность. Это принесло свои плоды: по свидетельству многих современников, при Траверсе русский флот стал заметно приходить в упадок.

В весьма трудном положении, опять-таки из-за Сарычева и его окружения, оказался и командир «Невы» Юрий Федорович Лисянский. Получив после возвращения из экспедиции чин капитана I ранга, он в 1809 году вынужден был уйти в отставку. Описания плавания — «Путешествие вокруг света на корабле «Нева» в 1803–1806 годах» ему пришлось издать на собственные скромные средства.

Крузенштерн был причислен к русскому посольству в Англии. Ему поручили заказать навигационные приборы и подготовить новую кругосветную экспедицию — на этот раз на бриге «Рюрик». Руководить экспедицией должен был О. Е. Коцебу, ученик Крузенштерна и участник его кругосветного путешествия. Но здоровье Ивана Федоровича пошатнулось. В 1815 году он вышел в отставку. Ему был установлен «пенсион по смерть».

Уехав в свое имение — мызу Асе близ Ревеля, Крузенштерн продолжал упорно работать. Он готовил инструкции и другие документы, которые могли быть полезны для экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена, — она направлялась на поиски Южного материка. Продолжалось и составление «Атласа Южного моря».

Неуемной натуре Крузенштерна было, конечно, скучно в деревенской глуши. Уже в 1818 году он хочет вернуться на службу; однако решение этого вопроса затягивается, ведомственные притеснения продолжаются, и злобствующий Траверсе не позволяет знаменитому путешественнику, прославившему своим беспримерным походом Россию, даже бывать в Петербурге… Более того: приказывает командиру Ревельского порта еженедельно сообщать ему: действительно ли Крузенштерн безвыездно живет в своей деревне?

Иван Федорович не сдавался. В конце 1819 года он вновь направил Траверсе свои труды: карту Каролинского архипелага и приложенную к ней записку «Исторические и гидрографические исследования о Каролинских островах». Карта и записка были напечатаны лишь спустя четыре года. Их опубликовали в «Записках Государственного Адмиралтейского департамента».

В 1821 году Крузенштерн послал в Адмиралтейский департамент половину уже полностью подготовленного «Атласа Южного моря», состоящего из 32 карт. Эта работа содержала глубокий историко-географический анализ обширных русских и иностранных источников. За свой труд Иван Федорович ждал единственной награды — издания «Атласа», как он писал, «для общей пользы, в честь мореплаванию нашему…»

И — получил отказ.

Крузенштерн обратился к начальнику Главного штаба П. М. Волконскому с просьбой определить его для ученых занятий при Депо карт. И в этом ему было отказано…

Через некоторое время Траверсе заболел, и, хотя временно за ним был сохранен пост министра, руководство флотом было возложено на более прогрессивного деятеля — адмирала А. В. Моллера.

Капитальная работа Крузенштерна, плод его десятилетнего труда — «Атлас Южного моря» увидел свет. А в 1823 году его вместе с выдающимися мореплавателями В. М. Головниным и Ф. Ф. Беллинсгаузеном снова «определили» членом Адмиралтейского департамента, и он смог, насколько это было возможно, влиять на развитие научных исследований.

В октябре 1827 года Крузенштерн был назначен директором Морского кадетского корпуса. Это назначение стало важной вехой в жизни учебного заведения. Вскоре Иван Федорович произвел здесь целый ряд важных преобразований: отменил телесные наказания, обязал преподавателей гуманно относиться к воспитанникам, установил для всех учащихся летнюю морскую практику, учредил офицерские классы, пригласил известных педагогов, среди которых были и академики.

Руководство Морским кадетским корпусом Крузенштерн совмещал с научной работой. В 1836 году вышло в свет «Дополнение к изданным в 1826 и 1827 годах объяснениям оснований, послуживших для составления «Атласа Южного моря»». «Дополнение», как и сам «Атлас», вскоре нашло широчайшее распространение, увидело свет и за рубежом. Академия наук предложила Крузенштерну почетное место ординарного академика, а в 1831 году отметила его большой труд Демидовской премией. Эта премия была учреждена в том же году крупным промышленником П. Н. Демидовым с целью «содействовать к преуспеянию наук, словесности и промышленности в своем отечестве».

Много сделал для славы русского флота Иван Федорович Крузенштерн. В 1839 году было торжественно отмечено 50-летие флотской службы руководителя первого российского кругосветного плавания и первого нашего гидрографа Тихого океана.

На чествовании собрались многочисленные ученики юбиляра. Среди них были и трое убеленных сединой матросов, которые совершили с ним знаменитое плавание на «Надежде». Один из старых моряков, родом крестьянин, Клим Григорьев прибыл в Петербург издалека. Автор статьи о Крузенштерне, опубликованной в журнале «Морской сборник», писал в июне 1869 года об этом матросе: «Он совершил это путешествие среди зимы, большей частью пешком, потому что, как он говорил, не мог умереть, не повидавшись еще раз со своим капитаном».

В 1842 году, уже будучи в звании адмирала, Иван Федорович ушел в отставку и уехал к себе в имение. На этот раз — навсегда. Но трудиться не прекращал, и в 1845 году вместе с другими крупными исследователями— Ф. П. Врангелем, Ф. П. Литке и К. М. Бэром — принял участие в создании Русского географического общества, ставшего впоследствии крупнейшим центром географической науки в России.

С тех пор минуло почти 150 лет, но и сегодня нас поражают широта и энциклопедичность научных интересов Крузенштерна, глубина его капитальных трудов по гидрографии, «Атласа Южного моря» и описаний к нему, его работ о полярных странах и многого другого. А в то время успехами российского ученого-первопроходца восхищался весь цивилизованный мир. Ведь именно Крузенштерн одним из первых подверг сомнению утверждение известного английского мореплавателя Дж. Кука о недостижимости Южного материка, притом он не только разработал план первой русской антарктической экспедиции, но и предпринял попытки организовать такие путешествия.

Иван Федорович Крузенштерн умер 12 (24) августа 1846 года. Он похоронен в Домеком соборе в Ревеле (Таллине). Память о руководителе первой русской морской кругосветной экспедиции жива. Именем Крузенштерна названо двенадцать географических пунктов, в их числе атолл в архипелаге Маршалловых островов в Тихом океане, мыс на острове Парамушир в Охотском море, гора в Антарктиде…

Не осталось безвестным и имя верного друга и сподвижника Крузенштерна — Юрия Федоровича Лисянского. Он умер в Петербурге 22 февраля 1837 года и похоронен в Александро-Невской лавре. Его имя также увековечено на карте мира. Им названы остров в архипелаге Гавайских островов, полуостров на побережье Охотского моря, гора на Сахалине.

6 ноября 1873 года в Петербурге, на набережной Васильевского острова, напротив Морского кадетского корпуса был установлен памятник. Его авторы — скульптор И. Н. Шредер и архитектор И. А. Монигетти. «Первому русскому плавателю вокруг света Ивану Федоровичу Крузенштерну от почитателей его заслуг», — гласит надпись на нем.

…И сегодня стоит он там на бронзовом пьедестале. Задумчиво устремив свой проницательный взор вдаль, словно видит Крузенштерн новые морские подвиги и открытия славных сынов своей Отчизны.