Из записок бывшего крепостного человека

9

С возвращением барыни из Петербурга жизнь наша пошла обычным путём до 27 января 1854 года, когда мы провожали выступающий в Одессу Владимирский полк, в котором служил сын барыни, Александр Петрович. Последний ещё не поправился от горячки и лежал в постели больной.

К нам приехали полковник Ковалёв и много офицеров. Прощались и пили шампанское. Часов в одиннадцать утра мимо крыльца прошёл весь полк и все уехали.

19 февраля выздоровевший Александр Петрович выехал догонять полк; я поехал его провожать.

Через Тулу мы приехали в Орёл 21 февраля, и в этот же день вступил туда и полк. Александр Петрович пошёл с полком дальше, на войну, а я отправился назад в Москву.

В июне ездили с барыней в Троицкую лавру. Были в гостях у инспектора Вифанской семинарии Нафанаила[57] и пили чай около пруда, на котором катались в лодке семинаристы и пели «Вниз по матушке по Волге».

В июле ездили с барыней в родную деревню Крапивново. Брат Иван был скучен. У него все шли нелады с женой. Возвращались через Кострому и заезжали в гости к владыке. По дороге к Москве перегоняли всё время двигавшиеся к югу войска. В Москве только и говорили о войне. В октябре получилось официальное подтверждение слухов о сражении 8 сентября на Альме[58]. Четверть Владимирского полка уничтожена. Александр Петрович, Зейдлер и полковник Ковалёв ранены.

Барыня ходит грустная. 25 декабря, в семь часов утра, приехал раненый Александр Петрович. Барыня, истерически рыдая, бросилась к нему и долго держала его в своих объятиях. Сейчас же приехали знакомые: Крюковы, Мерлины, Сабуровы и Борисовы. Все интересовались послушать рассказ живого свидетеля сражения, Александр Петрович говорил, что много пало наших напрасно, вследствие необдуманности начальства. Александр Петрович на Альме был впереди с застрельщиками. Не успел он подойти к валу, как его ранили в голову и он скатился вниз.

Лечил его хирург Иван Матвеевич Соколов. О войне все в один голос твердят, что начата она необдуманно.

Теперь работы у меня было очень много. Пришлось ухаживать за раненым Александром Петровичем и заведовать хозяйственною частью, которая вся перешла ко мне, и вести всю переписку. Даже отчёт в дворянскую опеку пришлось составлять мне.

Приезжал брат Савелий. Он привозил людей юрьевецкого помещика Михаила Матвеевича Поливанова[59], который должен был переменить дворню. Поливанов принудил переночевать у себя жену своего камердинера. Желая отомстить барину, муж, зная привычку барина отдыхать после обеда, поставил горшок с порохом под его кровать и перед концом обеда зажёг свечу и вставил её в порох. Уходя из спальни, он прихлопнул дверь. От сотрясения свеча упала, порох воспламенился и произошёл страшный взрыв. Вышибло окна и проломило потолок и часть крыши. Из людей пострадал один только сам камердинер. Его отбросило к стене, и он найден был лежащим на полу без чувств. Следствия и суда не было, так как Поливанов этого не хотел, а камердинер был сдан в солдаты.

Много говорили тоже о случае с генералом фон Менгденом[60]. Он любил очень сечь людей. Поэтому каждый день искал случая, чтобы придраться к кому-нибудь, разумеется, находил предлог и порол. Наконец все люди его остервенились. В один день, когда он пришёл в конюшню смотреть, как будут сечь повара, человек двенадцать дворовых набросились на него, связали и стали сечь. Он стал умолять освободить его от наказания. Его отпустили, когда он дал слово, а затем и подписку, что с этого дня он никого наказывать не будет. Об этом случае он никому не говорил и больше уже людей не сёк.

19 февраля в «Полицейских ведомостях» был напечатан бюллетень о болезни Императора. Было напечатано, что он во время смотра простудился и заболел гриппом. 20 февраля 1855 года в Москве стали говорить, что Император скончался 18 числа.

В два часа дня раздался печальный звон колоколов и все церкви стали наполняться народом слушать панихиду по скончавшемся Императоре. Все были унылы и молчаливы. Я ходил в Рождественскую церковь. Во время чтения манифеста все плакали. Затем начался обряд присяги.

Было слышно, что каждый присягал искренно, от всего сердца, выражая полную преданность и готовность положить жизнь за царя и отечество. Все искренно молились и возносили желание к Богу о благополучном царствовании вступившего на престол Императора.

Во время обеда приехал Митусов и сообщил, что при начале благовеста упал большой колокол с колокольни Ивана Великого, продавил три пола и убил несколько человек[61]. Стали ходить слухи, что этот случай не к добру. Другие же говорили, что это знамение того, что случится что-то необыкновенно важное. Ждут окончания войны.

23 февраля умерла Авдотья Назаровна Глушкова. Когда я пришёл к ней на квартиру 25 числа, она ещё не лежала на столе. В квартире был полный беспорядок, и вся дворня была пьяна. После её смерти нашли денег только четыре рубля бумажками и три медью.

В городе говорили, что Государь, вступая на престол, заявил, что он будет заботиться об улучшении быта крестьян[62].

В июле месяце через Москву идут все ратники, дружина за дружиной с барабанным боем и музыкой. Дворяне вооружают на свой счёт целые дружины, купцы жертвуют деньги на пушки. Граф Закревский предложил городскому голове Колесову собрать с московских купцов на вооружение армии триста тысяч. Подписка замедлилась. Граф потребовал Колесова[63] и спросил о причине замедления. Тот замялся и не знал, что ответить. Граф потребовал показать ему подписную книгу и, увидев, что Колесов подписал только тысячу рублей, прибавил к цифре два нуля и велел доставить все сто тысяч через три дня. Деньги полностью были доставлены.

Александр Петрович получил орден св. Анны и темляк на шпагу. Его встретил великий князь Николай Николаевич и долго расспрашивал о сражении, в котором он был ранен. Теперь он зачислился в запас армии.

О войне только и говорят, но вести все неутешительные. 26 августа была такая телеграмма: «С каждым днём неприятельская армия усиливается прибывающими свежими войсками, нападения их становятся всё сильнее и сильнее, и потери наши доходят до огромного размера. Нынешний урон людей с нашей стороны доходит до тысячи человек. Если придётся оставить северную часть города в руках неприятеля, то он найдёт в ней одни окровавленные камни и развалины». Все предполагали, что Севастополь уже в руках неприятеля и что телеграмма эта подготовительная[64]. Вообще уныние и недовольство. Ругали французов и англичан за то, что приняли сторону нехристей-турок. Возвратившиеся с войны раненые рассказывали, что неприятель провёл железную дорогу и пушки подвозили с моря прямо к крепости. Солдат они хорошо кормят и поят ромом. Нашим же трудно приходится, потому что около Крыма болота и трудно добраться до Севастополя и доставить провизию. Той же, которая наконец доставляется, солдаты не радуются — гнилая. В газетах описываются геройства Щёголева[65], черноморских моряков и солдат. Сердце радуется, но предчувствует недоброе.

Вечером пошёл в театр. Шла нарочно написанная на тему текущих событий пьеса[66]. Семьи провожают идущих на войну рекрут и плачут, а помещик (Самарин) воодушевляет их и обещает разные льготы. Все кричат, что готовы умереть за Царя и Отечество. Многие из зрителей плакали. Ходят все невеселы — у кого сын убит, у кого — брат. Молодёжь рвётся всё-таки на войну. Даже бывший семинарист Смирнов, который летом занимался по русскому языку с кадетами, и тот говорит: «Духовных людей ныне тоже призывают на войну. Пошёл бы я, да кончил дело, вышел из семинарии. Хочу в дьячки. А что, кстати, Федя, не слышно ли от меня запаха водки». Он любил выпивать.

Александр Петрович зимою стал часто ездить в клуб. Он там играет в карты и проигрывает. Барыня не знает и очень тревожится, недоумевая, куда тратит он деньги, которые постоянно у неё просит.

Я же продолжаю ходить в театр. 28 ноября, в бенефис Шуйского, шла в первый раз пьеса Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского». Играли: Муратова — М. С. Щепкин, Кречинского — С. В. Шумский, Расплюева — Садовский. Театр был полон. Хлопали, топали, кричали. Садовский был так смешон, что публика хохотала до слёз. Публика много раз вызывала автора, но он не показывался, хотя и говорили, что он в театре. Передавали, что ему запрещено жить в столице. Когда я возвращался домой и шёл по Сенной площади, дом Сухово-Кобылина был весь освещён. Во дворе стояло много карет. Артисты и знакомые у него ужинали.