Избранники духов

Закат шаманства

Как мы уже говорили, шаманство возникло, вероятно, в каменном веке (быть может, в палеолите) и было известно всем народам на ранних этапах их истории. Как и всякое историческое явление, оно сложилось не сразу и в своем развитии прошло разные этапы.

Не раз высказывалось мнение, что первоначально, в глубокой древности, шаманить мог каждый. Считалось, что эту исходную форму шаманства наблюдали первые исследователи Камчатки в XVIII в. Но с камчадалами не все ясно. Похоже, что их шаманы священнодействовали тайно, скрываясь от жестоких гонений православной церкви. Тем не менее существование коллективного шаманства на раннем этапе вероятно.

Мы уже отмечали, что у многих народов не было резкой f грани, отделяющей шамана от соплеменников. Почти каждый эскимос и ороч считал себя причастным к шаманскому делу. Среди чукчей, по наблюдениям В. Г. Богораза, „чуть ли не каждый третий или четвертый человек претендует на умение шаманить”. Участие сородичей в шаманском ритуале считалось полезным и у тех народов, у которых шаман был достаточно четко обособленной фигурой.

Чем дальше идет в своем развитии общество, тем больше отделяется шаман от сородичей. Значит, на раннем этапе истории могло и не быть особой фигуры шамана. Скорее всего любой человек тогда считался способным к общению с духами, а наиболее важные обряды проводились коллективно. Становление шаманства как особой профессии, очевидно, шло тем же путем, что и образование многих других профессий: с усложнением навыков за специалистами закреплялось занятие, прежде доступное каждому. У большинства народов Сибири шаманство было единственным специализированным занятием. Не было ли оно и первой профессией в истории человечества? Не с него ли началось общественное разделение труда?

Выделению шаманства в профессию способствовали. особенности мировоззрения людей древности. Бессилие перед природой понималось ими как зависимость от духов. Умение ладить с духами представлялось жизненно важным делом, и люди, которым это удавалось, ценились высоко. Очевидно, это умение было связано с какими-либо особыми способностями (и в позднейшие времена любой талант считался признаком расположения духов к человеку, их даром). Со временем неминуемо должно было сложиться убеждение: успешно общаться с духами может не каждый. При этом вопрос шаманской специализации был решен очень практично. Простой житейский опыт показал, что одного шамана достаточно, чтобы обслужить нужды многих людей. Опыт должен был также научить, что иметь второго шамана не только излишне, но даже вредно; честолюбивое соперничество между шаманами внесло бы в жизнь людей разлад.

Шаманство существовало уже в недрах родового строя. (Возможно, оно даже древнее, чем род. Шаманы были у австралийских аборигенов, которые, как принято считать, еще не вступили в эпоху родового строя.) Обрядовые традиции хранят память о связи шаманства с очень архаическими культами рода. Как уже говорилось, ритуальный костюм некогда изображал того духа-животного, от которого вел свое происхождение шаман. На раннем этапе это было то самое животное (тотем), к которому возводил свое начало весь род. В дальнейшем представление о связи рода с животным постепенно забывается, но в шаманстве образ животного-предка еще продолжал некоторое время жить. (Впрочем, уместно напомнить, что в Сибири вера в происхождение родов от разных животных не исчезла бесследно и у некоторых народов сохранялась и в начале XX в.)

Выделение одного лица для исполнения культовых функций не означает, что это лицо противостоит коллективу. Шаман служил своим сородичам, дух — покровитель шамана выступал и как покровитель всего рода.

Развитие и усложнение общественных отношений наделяют фигуру шамана новыми чертами. Когда рамки рода становятся тесными, расширяются и границы деятельности „сильных” шаманов: сохраняя связи со своим родом, они служат всему племени. На этом этапе шаман уже не ограничен родовыми духами, а обладает обширной армией самых разнообразных духов. Он уже может связывать свое происхождение с несколькими духами-животными.

С разложением родо-племенных связей шаман приобретает обособленное положение в обществе. Он превращается в специалиста по общению с духами, который обслуживает окружающее население; его клиентура охватывает и соседние народы. Даже духи его могут теперь принадлежать к другому народу, и шаману приходится переговариваться с духами на языке соседей. Шаманы способствуют развитию представлений о своей сверхъестественной мощи, об особых связях с высшими силами, которые недоступны простому смертному. Контроль общества за деятельностью шаманов ослабевает. Особенно явно отделены от своих соплеменников и даже противостоят им шаманы-„князцы”, шаманы-богачи.

Именно в этот период должно было сформироваться представление о зловредных шаманах. На раннем этапе враждебный шаман всегда принадлежал к чужому роду, а свой шаман защищал сородичей от его козней. С разрушением устоев родового общества шаман приобрел большую самостоятельность и мог теперь противопоставить себя своему окружению. Шаманам начинают приписывать злые поступки. Орочи, например, были уверены, что некоторые из профессиональных шаманов начинают питаться душами людей. По мнению орочей, прежде они были очень многочисленным народом, но численность их сократилась из-за потребности шаманов есть души людей. Нанайские сказания пестрят упоминаниями о шаманах-людоедах. Говоря о старике, „большом” шамане, героя предупреждают: „Он один месяц ест обыденную человеческую пищу, а другой месяц питается человеческим мясом”. Героиня другого сказания, девушка (очевидно, шаманка), приплывает к берегу, на котором растет огромный тополь. Вся земля вокруг него усыпана человеческими костями. Оказывается, некий „большой” шаман всегда поедает свою добычу на этом дереве „великих” шаманов. Он прилетает сюда в образе чудовищной птицы с железными перьями, держа в когтях человека.

Злого шамана не останавливают соседские связи. По нанайской легенде, в одной деревне внезапно заболел и умер ребенок. Родители, заподозрив неладное, решили стеречь тело ночью, не зажигая огня. Вдруг отворилась дверь, в дом вбежала белая собака и стала пить кровь ребенка. Отец вонзил в нее острогу, и собака исчезла. Наутро занемог односельчанин, „великий” шаман. Когда его осмотрели, на животе обнаружили рану от остроги. В тот же день он умер. Подобные легенды отражают наступившее отчуждение шамана от общества.

Шаманство по своей сути предназначено удовлетворять нужды сравнительно небольших групп людей, спаянных родственными, позднее — соседскими узами. С усложнением общественного устройства усложняются и религиозные взгляды, возникают новые культы. Увеличивается дистанция между божеством и человеком. Расслоение общества, приведшее к образованию эксплуататорских и эксплуатируемых классов, рождает у значительной части людей неудовлетворенность жизнью, которая заглушается надеждой на счастье в ином мире. Отныне религиозные вероучения включают в себя идею загробного воздаяния.

Появление государства, взявшего на себя управление обществом, явилось решающим этапом в процессе вытеснения шаманства иными формами религии. Время вдохновенного избранника духов или божеств прошло. Царьку не нужен независимый священнослужитель, окруженный ореолом сверхъестественного избранничества. Ему удобно сосредоточить дела по связи с богами в своих руках. При монархическом правлении общество настойчиво приучают к мысли: царь — потомок богов и их главный жрец. В древних религиях Средиземноморья, например, мы видим фигуру царя-жреца, который представляет собой бога. Правитель присваивает себе посредническую функцию шамана, предполагавшую личные контакты с божествами. (Вместе с ней он сохраняет при себе и некоторые внешние атрибуты, например ритуальную шапку. Почему короны европейских монархов имеют отдаленное сходство с шаманской металлической шапкой? Скорее всего потому, что шаманская „корона” некогда послужила прототипом царской. Не случайно короны корейских правителей раннего средневековья имеют ту же символику, что и шаманские головные уборы, и близки к ним по форме.)

Хоть царь и ближе всех к богам, делами религии занимаются жрецы. В новых условиях требовалось организованное жречество, которое должно было поддерживать установившийся, упорядоченный культ. Новое жречество нередко вырастало из шаманской среды. Так было, например, на первых порах в монгольской империи. Гильом Рубрук, посетивший ставку Мангу-хана в середине XIII в., писал: „Прорицатели, как признал сам хан, являются их жрецами, и все, что они предписывают делать, совершается без замедления… Прорицателей много, и у них всегда имеется глава, как бы папа… всегда располагающий свое жилище вблизи главного дома Мангу-хана, перед ним, на расстоянии полета камня. Под охраной этого жреца… находятся повозки, везущие их идолов. Другие прорицатели живут сзади двора, в местах им назначенных; к ним стекаются из различных стран мира люди, верующие в их искусство”.

Эти „прорицатели” — шаманы. Они даже сохраняли старое тюркское название шамана „кам” (у Рубрука — „хам”). Некоторые из них призывали духов. Ночью в присутствии тех, „кто хочет иметь ответы от демонов”, шаман „начинает произносить свои заклинания и, держа барабан, ударяет им с силой о землю. Наконец он начинает бесноваться, и его начинают вязать. Тогда демон является во мраке, и хам дает ему есть мяса, а тот дает ответы”. Но это уже совсем другие шаманы. Они при дворе, служители официального культа, объединены в корпорацию. Они держат в страхе людей и могут погубить кого угодно обвинением в колдовстве. Рубрук рассказывает о случае, когда по наущению „прорицателей” жена хана приказала убить невинных людей. Разгневанный хан жестоко расправился с теми, кто совершил убийство, подверг временной опале жену, но „прорицателей”, как можно понять из текста, не тронул.

В разных обществах развитие религиозных воззрений шло неодинаковыми путями. Складывались свои вероучения, свои типы жречества. Различными были и взаимоотношения шаманства с новыми культами, идеями и целыми религиозными системами. Но при всем разнообразии вариантов повсеместно протекал единый процесс: упадок шаманства. Оно уже давно не было главным культом и отодвигалось все дальше со сцены общественной жизни в закоулки повседневного быта. Выцветали и яркие краски его ритуального наряда.

При этом воззрения и мифы, характерные для шаманства, оказали большое влияние на поздние религии. В античных религиях, например, важное место занимал культ умирающих и воскресающих богов плодородия. Таким богом был финикийско-греческий Адонис. Согласно мифам, после гибели Адониса Афродита (Астарта) вызволяет его из подземного царства мертвых. По воле Зевса он должен зиму проводить в преисподней, а весной возвращаться на землю. (В этом мифе отразилось ежегодное умирание и возрождение природы.) Но мы помним, что и шаман посещал иные миры, а порой и возвращал умершего к жизни. Возможно, мифы о богах плодородия берут свое начало в шаманстве.

С шаманством связана и известная чуть ли не всем религиям мира фигура пророка. В пророке — избраннике бога, который возвещает народу услышанные от самого бога (или ангела) откровения, — нетрудно узнать сбросившего с себя ритуальную мишуру шамана. В измененном обличье, в новых общественных условиях бывший шаман продолжал утверждать себя в древней роли посредника между людьми и божеством. Он сберег кое-что от наследия шаманской эпохи. Так, ветхозаветные пророки бывали одержимы духом. „И когда он (бог. — В. Б.) говорил мне, вошел в меня дух…”, — читаем в книге пророка Иезекииля (Иез. 2:2). Пророки переживали леденящие душу видения. Тот же Иезекииль не раз ощущал, что переносится в иные места: „И простер он (бог. — В. Б.) как бы руку и взял меня за волоса головы моей, и поднял меня дух между землею и небом, и принес меня… в Иерусалим…” (Иез. 8:3). В легендарных житиях основателей новых религий в преображенном виде сохранен главный мотив „шаманской болезни” — „пересотворение” шамана. К шаманскому „пересотворению” восходят казнь и воскресение Христа, как и сама идея целесообразности его мучительной смерти. Этот мотив более ясно сохранен в исламе. Согласно преданиям, Джабраил и другие ангелы рассекают тело пророка Мухаммеда и очищают его от скверны, чтобы сделать совершенным. Шаманский характер имеет и легенда о вознесении Мухаммеда верхом на фантастическом животном на небо, где ему были показаны рай и ад.

Долгое время несли на себе шаманские черты и разные типы жрецов. Это хорошо видно на примере античного греко-римского жречества. Здесь и экстаз как кратковременное безумие, и способность прорицать, вызванные вселением божества. Устами греческой прорицательницы Кассандры, по словам Цицерона, „говорит бог, заключенный в человеческое тело”. Влюбленный в Кассандру Аполлон одарил ее способностью видеть будущее. Оно представало перед ней в ужасных картинах: „Словно в кровавый туман я гляжу. Вон — душат детей… Жарят, отцу подают на обед…” Как средство вызывать экстаз широко применялись бубны и литавры. Жрецы говорили с богами на особом языке. Жреческое звание и пророческий дар передавались по наследству.

Сохранение в религиях традиций глубокой древности — всеобщая закономерность. Каждая новая идеология, вытесняя старую, использует прежние образы и идеи для своих нужд. „Раз возникнув, религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный от прежних времен…”[23], — указывал Ф. Энгельс. Со временем древние воззрения постепенно угасают. Когда в античном обществе набрал силу официальный культ, шаманские приемы продолжали жить только в практике низшего духовенства (колдуны, ворожеи, знахари). Тем не менее и позже, в средневековье, некогда связанные с шаманством идеи оказывали столь сильное влияние на жизнь народов Европы, что христианские инквизиторы сочли их опасными для судеб церкви. Они подвергали пыткам и жгли на кострах колдунов и ведьм за их воображаемое сожительство с дьяволом и полеты на бесовские сборища. Поверья о разного рода колдунах и колдуньях большей частью берут свое начало в шаманстве. В этих поверьях мы найдем и особые обстоятельства рождения как признак избрания, и связь с духами, и экстаз, и путешествия души. Не случайно обратившийся в собаку нанайский шаман так близко напоминает злую мачеху-ведьму из повести Н. В. Гоголя „Майская ночь, или Утопленница”.

Различные фазы развития шаманства, вызванного переменами в жизни общества, можно увидеть и в религиях народов Сибири и европейского Севера. В частности, можно проследить, как из недр шаманства вырастало общинное жречество. В Южной Сибири этот процесс привел к разделению шаманов на „черных” и „белых”. У якутов и бурят „черные” шаманы считались служителями злых духов, „белые” — добрых. (Правда, такое разграничение не всегда соблюдалось в жизни. У бурят встречались шаманы, которые служили и добрым, и злым божествам и духам.)

Категории „черного” и „белого” шаманства складывались постепенно. Своими корнями они связаны с представлениями о „верхнем” и „нижнем” мирах, которые должен посещать шаман. У алтайцев „белым” шаманом считался кам, который не совершал молений властелину подземного царства Эрлику. Он обращался к небесным божествам и „чистым” духам земли. „Черный” шаман способен общаться с разными духами. При этом считалось, что „черные” шаманы не склонны приносить вред.

Тувинские традиции особенно ясно показывают, что первоначально „черный” шаман — это специалист по связям с „нижним” миром, а „белый” — с „верхним”. У тувинцев, как полагает В. П. Дьяконова, вряд ли можно „четко разграничить шаманов по функциям на тех, которые камлали только чистым духам или только черным (злым). „Большие” шаманы проводили камлания и тем и другим”. Связь шамана с духами „верхнего” или „нижнего” мира обозначалась цветом. Для дороги на небеса шаману шили красный плащ, головной убор с перьями орла, делали красный бубен. Для „черного пути” (в подземный мир) делали черный плащ, шапку с перьями ворона, черный бубен. Одним из главных духов подземных сфер у тувинцев, как и у многих других народов, был медведь. Вот почему во время камланий в „нижний” мир тувинский шаман чаще всего воплощался в медведя. И вместе с тем у южных тувинцев уже сложилось убеждение, что „черный” шаман — преимущественно злой: „Шаманом с черной дорогой обычно становился тот, кто уничтожил хоть одну душу человека”. Такие шаманы уже не могли лечить больных, охранять скот. Если тувинцы подозревали, что шаман с „черной дорогой” причинил вред, они обращались за помощью к шаману с „белой дорогой”. Тот будто бы вступал со злым шаманом в борьбу. Иногда схватка заканчивалась смертью соперника.

С разложением родо-племенного строя представления об иных мирах были переосмыслены в Южной Сибири в свете понятий о добре и зле. Так как „нижний” мир — это царство злых духов, связанный с ними шаман становится злым. Он губит людей. Добрые духи и божества сосредоточиваются в основном на небе, и их служитель, „белый” шаман, приобретает роль доброго шамана. Такое противопоставление не могло сложиться в родовом обществе. Зачем роду злой шаман?

„Белые” шаманы могут быть названы шаманами весьма условно. Это возникающее в шаманской среде жречество племенных или общинных культов. Новому жречеству нужны не все старые традиции. Как убедительно показал Н. А. Алексеев, у якутов „белый” шаман утратил многие характерные для шамана черты: „Обязанностью белого шамана было обращение к (добрым) божествам айыы. При проведении обрядов им помогали „чистые” юноши и девушки. Белые шаманы не впадали в экстаз, а также не имели духов-помощников (это хорошо бы проверить! — В. Б.). Они не могли обращаться к злым духам. Далее, они должны были соблюдать ритуальную чистоту (остерегаться покойников и т. д.). Якутские белые шаманы… по существу, были жрецами общеплеменного культа божеств-покровителей (айыы)”. Показательно, что и у алтайцев „белые” шаманы освободились от некоторых внешних признаков своей профессии. Из ритуального костюма у них была только шапка, сшитая из белой овечьей шкуры, в то время как „черным” шаманам полагался и особый плащ.

(Так как сейчас большую известность приобрела работа М. Элиаде „Шаманизм”, получившая и в нашей печати высокую оценку, полезно обратить внимание читателей на один из выводов, с которым нельзя согласиться. М. Элнаде считает основной чертой шаманства связь с небесным божеством. Но мы могли убедиться, что шаманство исторически одинаково прочно связано с „верхним” и „нижним” мирами. Лишь с развитием религиозных идей служение небесным богам становится главной задачей культа. И именно служители небесных богов в первую очередь лишаются характерных шаманских черт.)

У некоторых народов Сибири, наверное уже в древности, когда возникали недолговечные племенные союзы, княжества или государства, шаманство не раз возвышалось до уровня официального культа. Так, возможно, что шаманство было государственным культом в державе древних тюрков. Но с распадом непрочных политических объединений религиозная жизнь вновь возвращалась к прежним формам.

Самостоятельный процесс преобразований в шаманстве у многих народов нашей страны был прерван мировыми религиями — исламом, буддизмом, христианством. Эти религии имели хорошо налаженную организацию духовенства и пользовались поддержкой властей. Все они стремились покончить с шаманством.

Ислам был занесен арабами в Среднюю Азию в VIII в. и окончательно утвердился вскоре после завоевания края полчищами Чингисхана. У нас нет исторических источников, которые описывали бы борьбу ислама с шаманством, но сам дух мусульманского средневекового фанатизма позволяет предполагать, что искоренение язычества проводилось с непримиримой целеустремленностью. Так, еще в конце XIX в. в Каракалпакии настроенные духовенством верующие забрасывали камнями шаманов, одетых в женское платье.

Калмыки приняли ламаизм в XVI в. Как отголосок борьбы с шаманством дошел до нас закон, принятый калмыцкими феодалами в 1640 г.: „Кто пригласит к себе шамана или шаманку, то с пригласившего человека взять его лошадь и с прибывшей шаманки взять ее лошадь; буде кто увидит и не возьмет (по лошади у них), то и с того взять лошадь”. К бурятам ламаизм стал проникать из Монголии в XVII в. Ламаистское духовенство с помощью властей разрушало древние капища, устраивало гонения на шаманов. „Бедные шаманисты всюду были преследуемы. Ни леса, ни горы не укрывали их от мести лам, целыми стадами рыскавших по всему Забайкалью и даже в окрестностях Иркутска”.

Борьбу с шаманством вела и православная церковь, с XVII–XVIII вв. начавшая активно внедрять христианство в жизнь коренных народов европейского Севера и Сибири. Лишь к концу XIX в. в миссионерской деятельности наступил перелом — получила признание мысль, что надо добиваться сознательного усвоения христианской веры „инородцами”. Но в самом начале в способах не стеснялись. Было и насильственное крещение, и разрушение почитаемых мест, и прямое преследование тех, кто сохранял свою прежнюю религию, — в первую очередь шаманов. Одной из причин восстания ненцев и хантов в 1841 г. было недовольство насильственной христианизацией.

Натиск миссионеров, равно как и разрушение традиционного быта, нанесли тяжелый удар по древнему культу. Наблюдатели прошлого века говорят о повсеместном упадке шаманства. Само коренное население было убеждено, что сила шаманов убывает и они не могут делать того, что делали прежние шаманы. Однако шаманство, тесно связанное с привычными верованиями и всем бытовым укладом, продолжало жить. Шаманы „инородцев” порой пользовались популярностью и у русских. Известны случаи, когда за помощью к шаманам обращались даже священники.

При этом шаманство не могло избежать влияния мировых религий. Чем прочнее утверждались новые религии в жизни народа, тем сильнее было это влияние.

В Средней Азии и Казахстане шаманство приняло мусульманский облик. Противоречия между муллами и шаманами оставались, но это была уже профессиональная конкуренция, а не столкновение разных идеологий. Своим мировоззрением шаманы не отличались от прочих правоверных мусульман. Шаманы, начиная обряд, обращались сначала к Аллаху, к различным мусульманским святым и лишь потом — к своим духам-помощникам, которые считались разновидностью джиннов, столько раз упомянутых в священной книге ислама — Коране.

Узбекские шаманы начинали камлание пением таких фраз:

Бисмилла — это сокращенная мусульманская формула „бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим” — „во имя Аллаха, милостивого, милосердного”. Ее положено произносить перед началом любого дела. Похожими фразами начинали свое обрядовое песнопение и шаманы других среднеазиатских народов.

Ислам уничтожил шаманский ритуальный костюм. Изменился и смысл камлания. Мусульманский шаман не путешествует в иные миры. Он лишь посылает своих пухов за зловредным демоном, причинившим человеку болезнь. Духи сражаются с демоном, но чаше сообщают шаману, что требуется выкуп, жертва — баран определенного цвета шерсти или, на худой конец, курица. Многие узбекские и таджикские шаманы считали нужным получить благословение от духовного лица. Это благословение было, по сути, посвящением в шаманы. Некоторые шаманы и шаманки отказывались от традиционного бубна, заменяя музыкальный инструмент четками. Сами духи-покровители нередко представлялись в образе мусульманских святых. Одна самаркандская шаманка (начало XX в.) отказывалась гадать в базарные дни, объясняя, что ее дух-покровитель „дедушка-ишан” (ишан — духовное лицо) ушел за покупками.

Шаманство, в свою очередь, оказало влияние на деятельность неофициального мусульманского духовенства. Жители Бухары, например, считали, что некоторые ишаны обладают особой способностью исцелять („отчитывать”) больных, так как у них есть дух-покровитель. В Туркмении некоторые люди, считавшиеся потомками пророка Мухаммеда, приписывали себе обладание целым „войском” джиннов-помощников. С помощью джиннов они прорицали и брались излечивать бесноватых. Их джинны передавались по наследству.

Ламаизм также наложил глубокий отпечаток на шаманство народов, принявших эту разновидность буддизма. У бурят претерпели изменение прежние представления о душе, загробном мире, устройстве вселенной. Старые родо-племенные святилища обо — кучи камней, насыпанные в честь духов — хозяев местностей, — получили ламаистское истолкование, кое-где были воздвигнуты кумирни. Ламы взяли на себя совершение некоторых шаманских обрядов. Среди шаманских богов заняли свое место и божества с буддийскими именами и титулами. Появились священнослужители, сочетавшие в себе функции шамана и ламы. У них были и шаманские атрибуты, и предметы ламаистского культа.

И у тувинских шаманов среди священных предметов встречались предметы ламаистского культа (например, коврики с изображениями Будды). Ламы считали естественным, заболев, обратиться к шаманам. И в Туве сложился новый тип полушаманов, полулам — бурхан-бöö (бурхан — ламаистское название божества, бöö — бурятско-монгольское название шамана). Эти „божьи шаманы” обучались в ламаистских монастырях. В их одеянии сочетались шаманские и ламские черты. К головному убору ламы пришивалась, как к шаманской шапке, бахрома из ниток, закрывающая лицо. Бурхаи-бöö проводили свои ритуалы, используя предметы и книги ламаистского культа. Но они устраивали и ночные камлания вблизи могил и у так называемых „шаманских деревьев”. Считалось, что „божий шаман” мог нанести вред злому шаману, вернуть заболевшему человеку украденную злым духом душу и даже уничтожить злого духа.

Влияние христианства на шаманство было неодинаковым у разных народов. Там, где христианизация оказалась поверхностной, шаманство усвоило лишь отдельные элементы новой веры. При более глубоком внедрении православия население свыкалось с мыслью о несовместимости шаманства с „верою Христа”. Известны случаи, когда якутские и алтайские шаманы, окрестившись, решались отказаться от служения духам, но не могли победить в себе верований предков: им чудилось, что духи мстят за отступничество и мучают их. Хакасы, проводя камлание, завешивали иконы или поворачивали их ликом к стене; шаманы снимали с себя нательный крест. В начале XX в. хакасы думали, что если во время камлания прочитать христианскую молитву, то „нечистый” станет мучить шамана, мешая проводить обряд. Поэтому оказавшихся на камлании русских просили „не творить никаких молитв”.

Кое-где, однако, произошло и своего рода слияние шаманства с православием. „Крещеные инородцы являются двоеверами… — сообщал этнограф В. И. Иохельсон в начале XX в. — Шаман юкагиров, северных якутов или тунгусов, прежде чем приступить к вызыванию шаманских духов, кадит ладан и произносит молитву перед иконами, прося их помочь в борьбе со злыми духами”. Среди эвенов православие, начиная с ХѴШ в., утвердилось на равных правах с прежними верованиями и культами. Эвены исправно выполняли церковные обряды — венчались, крестили детей, отпевали умерших, соблюдали посты и христианские праздники. Но продолжало жить и шаманство (скрыто, чтобы не раздражать миссионеров). При этом главными и строгими блюстителями христианства являлись прежде всего сами шаманы. И у орочей шаманы были самыми примерными христианами. Здесь никто не обращал внимания на иконы, висевшие в каждом жилище, но „шаман считал своим долгом перекреститься на икону, прежде чем начать камлание”.

Коренные преобразования в жизни всех народов нашей страны, происшедшие после Великой Октябрьской социалистической революции, привели к резкому спаду деятельности шаманов. Первоначально немало шаманов выступали против Советской власти, пытаясь увлечь за собой и часть соплеменников. Само шаманство в целом, будучи важным звеном всего традиционного уклада, объективно препятствовало социалистическому строительству. Поэтому советская общественность выступала с критикой шаманов, вела активную разъяснительную работу, стремясь свести на нет их влияние на жизнь народов Севера и Сибири. Судя по сообщениям печати, многие шаманы в 30-е годы прекратили шаманить. Однако, чтобы шаманство полностью угасло, требовалась коренная перестройка мировоззрения у людей, воспитанных на вере в богов и духов. А это оказалось нелегким делом. И пока сохранялись старые верования, сохранялось и шаманство. Оно пережило, видимо, некоторый подъем в тяжелые годы войны, когда тревога за судьбы близких, ушедших на фронт, приводила некоторых людей к шаманам.

Кое-где шаманство сохраняло свои традиционные формы еще в 60—70-х годах. В 60-е годы, например, А. В. Смоляк беседовала с нанайскими шаманами, уверявшими ее, что их предшественники могли летать на солнце. В 1964 г. еще брал в руки бубен Шончур, которого С. И. Вайнштейн считал последним „великим” тувинским шаманом. В начале 70-х годов, по сведениям В. М. Кулемзина, встречались и среди хангов люди, исполнявшие отдельные функции шаманов. В 70-е годы еще камлал по просьбе стариков нганасан Демниме Костеркин, сын знаменитого Дюхаде. В 1974 г. Ч. М. Таксами видел камлание нивхской шаманки Казык. Старая шаманка поручила своим духам посмотреть, хорошей ли будет дорога гостя, а потом согласилась покамлать над заболевшей сотрудницей экспедиции. Казык сказала, что в те дни, когда она не камлает, ей бывает тяжело, она болеет. Духи-помощники тревожат ее, требуют деятельности”.

В наши дни шаманство сохраняется в пережиточных формах. У некоторых народов шаманов уже нет, но живы верования, еще недавно тесно связанные с шаманством. Так, в ряде районов Бурятии, по материалам Н. Л. Жуковской, еще не ушел в прошлое культ Даян Дерхе — духа-покровителя шаманов. Прежде за получением шаманского дара ходили к его святилищу (на севере Монголии). Сильный человек становился шаманом, а слабый будто бы погибал тут же возле камня, считавшегося воплощением Даян Дерхе. Сейчас этого духа почитают как покровителя чадородия. Среди отдельных групп бурят ему приносятся жертвы и как предку-покровителю. Иногда ему дарят коня, украсив гриву белыми ленточками: дух будет разъезжать на этом коне.

В отдельных местах порой можно встретить и шаманов. На одной из иллюстраций, помещенных в книге, читатель видит тувинскую шаманку. Снимок сделан С. И. Вайнштейном в 1983 г. Шаманка держит у рта древний инструмент варган, который издает жужжащий, мрачный, „потусторонний” звук. К варгану привязаны ленты и предметы, отпугивающие злых духов. Во время камланий варган заменяет ей бубен. Варган — не новшество в шаманстве, им пользовались и в старину. Значит, здесь традиции пока еще соблюдены. Но на Алтае люди, которых можно условно причислить к шаманам, исполняют свои несложные обряды, как правило, и без бубна, и без специального костюма.

Наиболее прочно шаманство сохраняется в быту народов Средней Азии и Казахстана. Это странно лишь на первый взгляд. Здесь шаманство уже давно воспринималось как часть ислама, и в этом одна из причин его живучести. Вера в духов, в святых, а порой и просто в какие-то сверхъестественные силы до сих пор влечет к шаманам людей, в основном женщин, потерявших покой из-за болезни ребенка, от собственных недугов. К шаманам подчас идут люди, которым не смогла помочь современная медицина. Почему бы не попытать счастья на всякий случай? — рассуждают они. И как сотни лет назад, зажигается самодельный светильник для духов, звучит бубен.

Способы шаманского исцеления все те же. В 1978 г. К. Байбосинов был в гостях у 80-летней казахской шаманки Балбике-баксы (Южный Казахстан). Она рассказала, что лечит пациентов, играя на кобызе и призывая мусульманских святых и духов-пери (пари). Иногда откладывает кобыз и берет нож. Перечисляя имена святых, касается ножом тела больного. „Боясь ножа, джинны убегают”. Есть и другой способ удалить зловредных джиннов: зарезать рядом с больным живую курицу и сразу же отнести ее на „святое” место. Кровь — лакомство духов. Они собираются к окровавленной курице и вместе с нею уходят от больного. Балбике делает также небольших куколок. Если куколки обнести вокруг головы больного, а затем завернуть в кусок материи и положить на „святом” месте, вместе с ними останутся и духи, причинившие болезнь. При тяжелом заболевании надо делать „зикир”: вместе с шаманкой участницы обряда выкрикивают имена Аллаха или фразы тапа „Нет бога кроме Аллаха”.

Традиции шаманства сохраняются среди таджиков и узбеков. Здесь оно издавна отличалось большим разнообразием. У шаманов и шаманок разные духи-помощники, неодинаковые приемы гадания и лечения. Вместо бубна (а то и наряду с ним) употребляются как ритуальные предметы плеть, сито, деревянная разливательная ложка, посох, зеркало, чаша с водой.

У шаманов и шаманок разные личные судьбы, непохожие друг на друга характеры. Интересна, например, колоритная фигура пожилой таджикской шаманки Оулия-фолбин — властной, решительной, уверенной в себе, внушающей верующим людям почтение и страх. Ее обрядовые песнопения записывал на магнитофон О. Муродов. У нее особое помещение для приема клиентов; туда редко допускаются мужчины. Призывая духов-пари, шаманка сидит на молитвенном коврике, ударяя в бубен. На стене укреплено белое полотнище: явившись, духи садятся на него. Для исцеления от болезни духи предписывают самые различные действия (в таком-то месте поставить светильник, в такой-то ручей бросить две горошины и т. д.).

Узбекских шаманов и шаманок мне довелось видеть самому, и не раз. Последние встречи были в 1983 г. в Южном Узбекистане. Обратило на себя внимание то, что шаманским духам не чужды веяния современности. Как-то вместе с этнографом К. Кубаковым я был гостем у пожилой гадалки. Она призывала своих „пари” игрой на бубне, а затем смотрела в раскрытые страницы книги — народного дастана „Рождение Кёр-оглы”. Духи вдохновляли ее и на пение. Когда наше знакомство было упрочено, хозяйка взяла в руки бубен и высоким сильным голосом спела песню, в которой воздавалась хвала ученым из Академии наук. „Видите, мои пари шлют вам привет”, — сказала она. Духи благосклонны и к современной моде. Я вспоминаю рассказ сельских женщин о девушке 20 лет, ставшей шаманкой:,И платье у нее короткое, и туфли на толстой подошве. И на губах краска!” В этих словах не было осуждения: ведь девушка одевалась так, как велели духи.

Шаманство неуклонно вырождается, но все же еще живет. Как долго оно будет сохраняться? В. М. Михайловский в 1892 г. писал: „Шаманство у сибирских народов представляется в настоящее время в состоянии вымирания”. Как видим, это состояние затянулось почти на столетие. И вряд ли должно удивлять го, что могут обнаружиться вспышки шаманства в новых формах — не на традиционной бытовой основе, а на почве увлечения мистикой. Разношерстные мистические учения, обильно расплодившиеся в капиталистических странах, в частности в США, охотно используют сведения о шаманах, чтобы убедить обывателя в существовании потусторонних сил. Древние верования облекаются в изысканную „научную” терминологию. Шаман, оказывается, связан с „божественным сознанием, наполняющим природу”, с духовной энергией вселенной”. Он постиг „особые измерения священного”. „Невидимые психические силы” являются для него „живой составной частью реальности”. А что такое экстаз? Это перемещение из „обычной реальности” в „необычную реальность”… Нельзя исключать, что зарубежная мода покажется привлекательной и кое-кому у нас.

Да, путь отмирания религиозных пережитков не прямолинеен. В тех или иных конкретных условиях они могут оживляться, оказывая влияние на отдельные группы люден. Но общая тенденция развития общества неизменно обрекает их на постепенное угасание. Кризис религии проявляется и в отмирании шаманства — факте неоспоримом, подтверждаемом самой жизнью.