Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2

Пауль Клее[107]

Этот номер журнала «Баухауз» посвящен Паулю Клее.

Поводом для этого явился уход Клее из Баухауза. С искренней любовью я готовил этот номер, посвященный моему коллеге по Баухаузу, и в противоположность поводу взял за основу не уход, но собственно возвращение.

Десять лет работы в Баухаузе тесно связывали каждодневную деятельность Клее с институтом. Такая связь не рвется безболезненно.

Она вела к интенсивности всех служащих Баухауза — преподавателей и студентов, особенно тех, кто был связан с ходом обучения у Клее. Я знаю, как бы Клее сам легко себя ни чувствовал, конфликт назревал.

Что касается меня лично, позволю себе, пусть и несколько субъективно, говорить следующее. Более 20 лет прошло с тех пор, как я появился в Мюнхене на Айнмиллерштрассе и вскоре, непосредственно после первого успешного дебюта в галерее Таннхаузер[108], познакомился с Паулем Клее, жившим неподалеку. Мы составляли вплоть до начала войны кружок соседей, и с этого времени повелась наша дружба. Война отдалила нас друг от друга. Лишь спустя восемь лет судьба привела меня в Баухауз в Веймаре, и так мы — Клее и я — вторично стали соседями: наши мастерские в Баухаузе находились поблизости. Вскоре опять потрясение: Баухауз из Веймара удалился со скоростью, которой бы мог позавидовать Цеппелин. Благодаря этому бегству Клее и я в третий раз оказались в тесном соседстве: более пяти лет жили крайне близко. Только брандмауэр разделял наши жилища, но мы могли общаться, и невзирая на стену и не покидая дома — короткий проход через подвал тому способствовал. Бавария — Тюрингия — Ангальт. Что же дальше? Однако и без подвального прохода в доме мы оставались духовно близкими.

Для Клее Баухауз стал почти что воспоминанием. Однако забыть его быстро нельзя. Уже с самого первейшего его начала Клее принимал в нем участие и пережил судьбу этого многострадального института: начальные «героические» времена, когда молодые люди словно перелетные птицы — длинные волосы становятся уже через несколько дней несколько короче, обнаженный торс вскоре прикрыт галстуком, сандалии позже сменились на лакированные туфли.

Это лишь только внешняя и преходящая сторона баухаузиста. Внутренне он был всегда молодым, который искал с упорством и серьезностью, соединенными вместе, формы нового жизнестроения, приносил в дар серьезное изучение и творческую идею. Если Клее непосредственно не впечатлял длиной волос, то воздействие его слова и его дела, его собственного примера в высшей степени влияло на внутреннее положительное начало обучающихся. Слово само по себе плохо, если только не подкрепляется делом, впечатляющим примером. Примеру полной отдачи своей работе мы можем у Клее еще поучиться. И, определенно, учимся.

При этом вперед выступают не только чисто художественные, но и человеческие качества. И их не так уж легко углядеть и влияние их заметить. Также меня мой педагогический опыт учит, что молодежи (чаще бессознательно) человеческие достоинства учителя не менее жизненно интересны, чем художественные и научные. Каждое знание без человеческого основания остается на поверхности: количество (начало познания) растет, но качество (плодотворная сила знания) остается невостребованной. Рост внешней количественности ведет порой к внутреннему «о», а нередко к «минусу».

Клее в Баухаузе распространял здоровую и плодотворную атмосферу — как великий художник и как ясный, чистый человек. Баухауз его ценит.

Комментарии

Впервые: Paul Klee // Bauhaus (Dessau). 1931. № 3. S. 752-754.

Статья представляет одно из немногих высказываний Кандинского о своих современниках-художниках. Она была написана в связи с тем, что П. Клее покидал Баухауз, в котором совместно с Кандинским вел пропедевтический курс. В статье говорится не столько о самом искусстве Клее, сколько о его появлении и работе в Баухаузе.

Перевод с немецкого B.C. Турчина