Избранные труды по теории искусства в 2 томах. Том. 2

Рецензии

Газеты «Екатеринославские г[убернские] в[едомости]».

Известный знаток южной России Я.П. Новицкий по просьбе редакции названной газеты начал печатать некоторые этнографические материалы из своих собраний. Именно в прошлогодних Екат[еринославских] г[убернских] ведомостях] начаты печатанием его «Песни казацкого века», причем были помещены думы: о гетмане Богданке, т.е. Рожинском (№ 46), об Овраменко (№ 48), о Перебыйнисе (№ 53), называемом в исторической литературе Максимом Кривоносом; в нынешнем году печатается продолжение и уже напечатаны думы: о Супруне (№ 2), о набеге орды на Донщину (№ 7), об Орде и Ляхах во времена Хмельницкого (№ 21). Песни все до единой очень поэтичны и характерны. Фигуры противоположения, сравнения, повторения и т.п. встречаются постоянно. В высшей степени рельефно рисуются типы народных малорусских героев с их спокойной, но необъятной силой. Каждая песня может служить тому примером. Подлинные тексты дум автор сопровождает точными указаниями имени певца, места и времени записи, а также весьма ценными историческими объяснениями и сравнительно библиографическими примечаниями. Нельзя не пожелать, чтобы почтенный собиратель выпустил со временем эти материалы отдельной книжкой.

Зырянский край при епископах пермских и зырянский язык. Пособие при изучении зырянами русского языка. Сост. Г.С. Лыткин, преподаватель С. — Петербургской шестой гимназии. СПб., 1889 (V III+232+60+31 in 4).

Эта объемистая книга, предназначенная для зырян, учащихся русскому языку, снабжена предисловием и распадается на две части: историческую (по истории Зырянского края) и филологическую (грамматика и словари). В предисловии автор предается воспоминаниям своих детских размышлений по поводу незнания зырянами русского языка и последствий, отсюда проистекающих. Затем приводится перечень переводов автора с русского на зырянский и описывается судьба их до напечатания. И, наконец, завершается предисловие некоторыми педагогическими указаниями. В этом-то отделе, между прочим, рекомендуется чтение «произведений народного творчества зырян» (IV); самые же произведения находятся во 2-й части книги. Ввиду очень распространенного в литературе мнения, что зыряне не имеют произведений собственного творчества, что почти все ходящие в народ сказки, песни и т.д. — русского или иного, но не зырянского происхождения, приведенные г. Лыткиным образчики зырянского творчества являются несомненно интересными данными в пользу существования национальной зырянской поэзии. Жаль только, что автор из 12 сказок привел всего 5 еще не бывших в печати (остальные перепечатаны из сочинений гг. Савваитова, Рогова и др.). Жаль также и то, что в отделе поговорок попадаются несомненно русские, вошедшие позднее в зырянский язык (как «мягко стелет, жестко спится», «если тихо идешь, дальше уйдешь» и др.). Что, естественно, подрывает доверие ко всему отделу и заставляет желать большей тщательности в проверке. Наконец, мы находим еще «плач при выходе девицы замуж», но также частью перепечатанный у г. Савваитова. Несомненно также, что этот плач более позднего происхождения и со значительным отпечатком русского влияния.

Во 2-й же части помещены, кроме зырянской грамматики, и словари: 1) зырянско-русский с приложением мордовских слов (до 370) и 2) вотско-русский. В прибавлении к этой части дан русско-вотско-зырянский словарь. Все эти словари, представляя интерес, как составленные зырянином по происхождению, отчасти списаны у г. Савваитова (в чем сознается и автор) и кроме того страдают некоторой неточностью и неполнотой, происходящими от желания искусственно вырвать зырянский язык из-под русского влияния. Так, слово «верста» переведено словом «чомкост», «чомкост» же означает непостоянное расстояние около 5 верст, а иногда значительно больше или меньше. Версту же зыряне обозначают словом «верст». Слово «жених» переведено «вероспу», «вajomni», между тем зыряне употребляют взятое из русского «жонiк», а «верос» (муж), соединенное с «пу» (дерево), не встречается в других словарях, да и в народе, насколько известно, не в ходу.

Из статей, помещенных в 1-й части, обращает на себя внимание «Пятисотлетие Зырянского края», главным образом рассуждением о значении и происхождении слова «Зыряне». Этот спорный вопрос, вызвавший догадки акад. Шегрена, г. Савваитова, г. Кл. Попова и др., получает некоторое освещение приведенными г. Лыткиным цитатами из [«]Истории Государства] Российского»] Карамзина и [«]Истории России[«] Соловьева и сближением слова зыряне с «сырьяне», «серьяне», «серень» и «осе ренить», с зырянскими «сылны» и «сыкалны» (таять, растаять); «отсюда, — говорит г. Лыткин, — Сыктылва (талая река), зырянская название р. Сысолы». Итак, заключает автор, серьяне есть сысольцы, сысоляне или просто сысола. Епископ Стефан, хорошо знавший зырянский и русский языки, слово «сыктылтас» буквально перевел русским словом «серьяне», «сырьяне», «сириане». Когда епископская кафедра из Иемдына или Устьвыма была перенесена в Вологду, при Иоанне IV, в 1570-х годах, слово «серьяне», т.е. «сысоляне», измененное в «зыряне» (по созвучию со словом зырны, тереть, теснить), заменяет прежнее слово «пермяне» (стр. 19 и 20). Этому совершенно новому предположению нельзя отказать в оригинальности и остроумии. Приводят в смущение лишь два обстоятельства: во-первых, переход «серьяне» в «зыряне» «по созвучию» с «зырны». «Зырны» зырянами употребляется редко и в другом значении. Сам г. Лыткин приводит его в своем словаре, где мы встречаем еше «зырксыны», «зыксыны» — вздорить, кидаться; и «зыркнитны» — шуметь. У г. Савваитова есть близкое к ним «зыркjосjны» — вздорить, вздорничать (см. его зыр. — рус. словарь, стр. 66). Кроме этих слов у зырян есть еще близкое по значению к ним слово «зыртысны» — спихнуть, столкнуть. Во всяком случае, если искать созвучия, то с одним из этих слов, а не с зырны, имеющим совершенно другое значение. Во-вторых, если предположить, что «серьяне» введено Стефаном, то невольно возникает вопрос: отчего не удержал он известного ему зырянского названия коми? Предположение является совершенно произвольным и похожим на то «внутреннее убеждение», к которому в сомнительных вопросах прибегает г. Лыткин. Крайне зыбкая почва, представляемая этим «внутренним убеждением», принимается иногда г. Лыткиным за твердое основание. Скромно высказав свое «убеждение» где-нибудь в примечании, этот автор через 2-3 страницы так убеждается, что говорит о нем уже как о факте, не подлежащем сомнению. Для примера сличаю прим. 3 на стр. 5 и текст стр. 7. В примечании говорится: «я внутренне убежден в том, что Стефан по мужской или женской линии зырянин, как братья Кирилл и Мефодий — славяне. В характере Стефана много зырянского: добросердечие, правдивость, трудолюбие, твердость, пытливость и трезвость ума (словно это черты, принадлежащие лишь зырянам! — В.К.); его переводы на зырянский язык обнаруживают, что он и думал по-зырянски, а не по-русски, как делают новые переводчики-зыряне» (уже самая бедность зырянского языка противоречит этому, да вообще такому рода доказательства принято называть логическим термином contradictio in adjecto). На стр. 7 говорится: «образованный зырянин Стефан не отказался и от предложения необразованного зырянина Пана» и т.д. Внутреннее убеждение получено силу факта.

Приложенная к книге этнографическая карта составлена, как говорит и сам автор, по картам гг. Стрельбицкого и Риттиха.

Оскар Пешель. Народоведение. Перевод под ред. проф. Э.Ю. Петри с 6-го издания, дополненного Кирхгоффом. Вып. I и II.

Вышедшие два выпуска перевода Volkerkunde охватывают собой введение и три главных отдела книги г. Пешеля: «телесные признаки человеческих рас», «лингвистические признаки» и «ступени развития техники, гражданственности и религии». Мы не будем говорить о введении, где автор определяет место человека в природе, отыскивая разницу между ним и другими животными, где высказываются несколько общие соображения относительно прародины человека и его древности. Оставим в стороне и отдел о телесных признаках, как специально антропологический. Из лингвистического отдела мы можем упомянуть лишь о том, что, признавая язык одним из средств для классификации в народоведении, автор предупреждает, что подобная классификация должна тщательно проверяться всеми возможными способами, должна строиться крайне осторожно ввиду часто встречающихся заимствований и посторонних влияний.

Переходя к последнему отделу, мы остановим внимание на отрицании г. Пешелем существование в данное время народов диких, живущих в естественном состоянии (Naturvolker). Это отрицание основывается на том, что нет самого ничтожного племени, не знающего употребления и способов добывания огня. Самыми близкими к первобытному состоянию автор считает ботокудов Бразилии, при этом в подтверждении своего мнения он приводит следующие два факта: что ботокуды «ходят вполне голыми» и обезображивают свои лица деревяшками ([стр.] 144). Первое доказательство представляется несколько странным ввиду того, что за две страницы ранее автор, оспаривая первобытность бушменов, утверждает, что нагота вовсе еще не признак первобытности. Что касается деревяшек, то это, на наш взгляд, конечно, странное, украшение есть без сомнения то стремление стать выше животного, о котором г. Пешель говорит как о признаке некоторой культуры. Далее приводятся такие данные о ботокудах, как почитание луны — творца мира, заботы о путях сообщения и т.д. (145), данные, конечно, высоко поднимающие племя над уровнем первобытности. Объясняя любопытные рассказы об отвращении некультурных народов перед нашей цивилизацией, строящейся на некоторых ограничениях свободы, г. Пешель признает за ними большой запас свободы духовной в противоположность полукультурным народам, обладающим свободой гражданской (150). Здесь, конечно, замешано некоторое недоразумение, так как, насколько известно, различие цивилизованного общежития от первичной организации в том и заключается, что первое представляет несомненно большую обеспеченность свободы именно гражданской.

Не перечисляя подробно всех глав этого отдела, укажем лишь на огромное количество фактов, которыми автор подкрепляет все свои выводы. Говоря о пищевых веществах, одежде, жилище, вооружении и т.д. и восстанавливая с замечательной осторожностью все проявления житейской техники, г. Пешель приводит длиннейший ряд данных, на основании которых им строятся предположения. Конечно, есть и исключения. К таковым нужно отнести отрицание гетеризма. Исходя из своего обычного сравнения человека с другими животными, автор оттеняет наблюдаемое у обезьян парование, упоминая, кроме того, и больший процент смертности незаконнорожденных детей перед законными (233 и 234). Сам по себе интересный и оригинальный прием сравнительного с животными изучения человека все же, как кажется, не должен исключать более широкого наблюдения. Больший же процент смертности незаконнорожденных в сущности ничего не говорит. У значительного числа народностей, говорит далее сам автор, «все семейные права производятся от матери» (237), но это еще «не говорит непременно в пользу того, чтобы принадлежность к отцу рассматривалась, как нечто недостоверное, а лишь за то, что кровные отношения к матери считаются за несравненно более крепкие» (238 и 239).

Здесь совершенно упущено из виду то фиктивное рождение, которое у некоторых народов разыгрывает отец. Упущены из виду и те многочисленные факты, где целомудрие девушки вовсе не непременное условие для брака.

Начало общества — семья; начало власти — первая кооперация. Этого мнения естественно должен придерживаться автор, отрицающий состояние матернитета.

Зачатки религии объясняются г. Пешелем как следствие стремление человека отыскать причину явлений. Странно только то, что явление обоготворяется всегда, когда оно чем-либо поражает человека и совершенно ему не понятно, что в то же время обоготворение отпадает, раз открыта действительная причина явления. Обоготворяя, например, змею, человек едва ли ищет какой-нибудь причины, он просто боится. Очень интересно объяснение идеи бессмертия: увидев во сне умершего, человек думает, что покойник в самом деле являлся ему. Это остроумное предположение не может, конечно, выключать аналогии, проводимой человеком, между смертью и различными состояниями бесчувственности, как это говорит Спенсер (Осн[ования] соц[иологии] 1, 168 и 9).

После общих замечаний о религии автор дает краткие очерки шаманизма, буддизма, дуалистических] религий, монотеизма израильтян, христиан[ского] учения и ислама. Этим оканчиваются первые два выпуска.

Выше уже приходилось говорить о громадном количестве фактов, заполняющих все отделы книги. Теперь позволим себе заметить, что строгость в выборе этих фактов в некоторых случаях не исключает пользования слишком устарелыми для нас источниками. Не знакомые с новейшей литературой легко могут составить себе картину быта хотя бы по Кастрену, Палласу, Буху, что, естественно, поведет к ложным представлениям. Этот недостаток, не исправленный и дополнениями г. Кирхгоффа, эта возможность представлений задним числом заставляют удивляться выбору именно этой книги для перевода, когда наша литература вообще не богата переводами и много прекрасных иностранных сочинений не могут найти переводчика. Раз же книга уже почему-либо переведена, все устарелое должно быть исправлено или, по крайней мере, отмечено (см., напр., о вотяках, лопарях стр. 228, 230).

Maxime Kovalevsky. Tableau des origines et de l'evolution de la famille et de la propriete. (Skrifter utgifna af Lorenska stifteisen. 1890. № 2). Stockholm.

Эта книга представляет собой 15 лекций, прочитанных в Стокгольме бывшим профессором Московского университета М.М. Ковалевским. Задавшись в предисловии целью представить «сжатую критику находящихся в обращении теорий» о происхождении семьи и собственности, талантливый автор обращает особенное внимание на арийцев. Начиная с матриархата, сожитие полов и образование семьи ведется последовательно через эпоху патриархального строя и индивидуализма. Наряду с этими периодами выступает выделение индивидуальной собственности из первобытного коммунизма. Древнейшим фазисом семейной организации автор признает матриархат, определяемый им как «утробную и экзогамическую семью, не допускающую союза, кроме брака между целыми группами» (24). «Народы семитические и арийские не следовали в своем общественном развитии другому порядку сравнительно с другими расами. Так же, как океанийцы и краснокожие, и они прошли период матриархата» (стр. 37). Матриархат уступает свое место патриархальному строю, раз определяется отцовская власть (стр. 47). Посвящая IV главу разбору теорий о происхождении индивидуальной собственности, М.М. Ковалевский приходит к следующему выводу: «в противность общему мнению, орудия производства, за немногими исключениями, были коллективною собственностью одной группы охотников и рыболовов... Индивидуальная собственность могла распространяться лишь на вещи, происхождение которых обязано личному труду,., если эти вещи служат потребностям производителя в данное время» (58). Происхождение же земельной общины автор приписывает времени разрушения общности семейной (стр. 181). Вот главные пункты интереснейшей новой книги нашего талантливого ученого. Что же касается больших подробностей и любопытной главы «le mir russe» (XIV), то отсылаем читателя к самой книге, предрекая ему и пользу и удовольствие от чтения ее.

Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России. Вып. II, под. ред. Николая Харузина. Изв[естия] Императорского] общ[ества] люб[ителей] естествознания], антропологии] и этн[ографии]. T. LXIX. Тр[уды] этнографического] отдела. T. XI. Вып. I. М., 1890. С. 11+234. (12 ар. нот, in 4. Ц. 2 руб.).

Вышедший в прошлом году первый выпуск сборника привлек заслуженное внимание как специалистов, так и вообще интересующихся вопросом изучения быта русского крестьянина. О нем в свое время даны были отзывы. Теперь перед нами 2-й выпуск, почти целиком состоящий из «Материалов по этнографии Вологодской губ[ернии]» H.A. Иваницкого. Автор — постоянный житель Волог[одской] губ[ернии] и, неоднократно путешествуя в пределах ее, имел возможность познакомиться с нею со стороны разнообразных этнографических вопросов. Этой возможностью автор воспользовался с полным успехом, и труд его, кроме обширности в ответах на многие интереснейшие вопросы этнографии, заслуживает глубокого внимания и со стороны проверенности фактов. Начиная с определения географического положения Вологод[ской] губ[ернии], топографического исследования ее, местных преданий о происхождении жителей исследуемого края и общего антропологического описания (гл. 1), этот поистине богатый материал охватывает затем внешний быт вологодских крестьян. Здесь, как и дальше, автор придерживается преимущественно описания Кадниковск[ого] и Вологодск[ого] уездов, упоминая об остальных главным образом в случаях их несходства или интересных особенностей, и касаясь менее всего Усть-Сысольского у[езда], как населенного зырянами, инородцами, требующими особого исследования.

Во всех отделах мы встречаем массу интересных мелких замечаний, которые доступны, может быть, местному жителю, замечаний, делающий весь труд цельной и полной картиной местного быта. Везде мы находим ряд характерных подробностей, вырисовывающихся временами из приведенных отрывков песен. Так, описывая влияние города на изменение костюмов, г. Иваницкий приводит несколько песен вроде:

Вы молодчики молоденькие,

Сюртучки на вас коротенькие;

На гуляньице идут,

В руках тросточки несут,

В устах сигарочки.

За им [ними] девица идет,

Вроде как дворянка:

Платье длинно с кринолином,

Рукава косые;

Пелеринка на плечах,

И браслетки на руках,

и т.д. (стр. 21).

Описав во II гл. жилище одежду, обувь, пищу и питье, приводя тут же пословицы, характеризующие отношение народа к пьянству («Отцы были глупцы, а дети стали молодцы», т.е. пьяницы, и т.п., стр. 29), автор обращается к занятиям населения, поверия, с ними связанным, к уходу за домашними животными, отхожим и ручным промыслам, к мере и счету (гл. III). Так как главным занятием великорусского населения Вологод[ской] губ[ернии] является хлебопашество, то автор особенно подробно на нем останавливается, описывая обработку земель, сельскохозяйственные орудия. И во всех отделах всей этой главы приведены связанные с описываемым приметы, поверья и обряды, так что описание внешнего быта идет рука об руку с верованиями, с ними сопряженными. Очень интересным мерилом быстроты соображения являются, заметим мимоходом, приведенные способы арифметических исчислений, совершаемых в уме (стр. 52).

Глава IV посвящена семейным нравам и обычаям. Домохозяин пользуется неограниченною властью, поддерживаемой обычаем. Исключение представляют очень редкие случаи подчинения мужа жене, осмеянного в песнях. «Замечательно, говорит автор, что в массе пословиц и поговорок, обращающихся в среде вологодского народа, нет ни одной, характеризующей так или иначе подчиненное положение мужа. Это служит прямым доказательством исключительности подобного явления» (стр. 53). Следовательно, строй семьи патриархальный, — явление очень характерное для севера (ср. книгу В.Х. «На севере»). «Женщина не пользуется уважением в народе, как существо глупое от природы. Она считается бездушной тварью» (ср. Этнографическое] обозр[ение], IV, 49). «Крестьянин обращается с женщиной вообще хуже, чем со своей лошадью или коровой» (стр. 53). Презрением пользуются и старики: «Нонче стариков меняют на быков», а под сердитую руку: «просил бы себе у Господа Бога чередной смерти, да деревянного кафтана», т.е. христианской смерти с покаянием да гроба» (стр. 55). Между тем вообще народ далеко не зол, гостеприимен, подчас нежен (стр. 58 и 62).

При описании свадьбы особенно ярко обрисовано автором положение девушки в доме отца («Дело сделано, дура замуж выдана»), посиделки, на которых сближаются молодые люди. — V глава, излагающая свадебные обряды, заключает в себе большое число причетов и песен (до юо) и дает ясное представление обо всем церемониале.

В главе о верованиях (VI) г. Иваницкий излагает все то, что ему самому известно или что он мог собрать относительно «воззрений вологодских] крестьян на мир физический и духовный» (стр. 117). Здесь изложено, как народ мыслит о земле, светилах небесных, сотворении мира (приведено несколько легенд) и передаются верования в Бога, нечистую силу. Затем следует описание низших чинов нечистых (домовых, леших, водяных, банных, овинных, кикимор), описание праздников и их значения в народной жизни. Этим и заканчивается I отдел.

Отдел II, напечатанный мелким шрифтом и обнимающий страницы 134-231, заключает в себе сырой материал в виде сказок, песен, заговоров и т.п. По всем отделам народного творчества здесь каждый найдет богатую почву для изучения духовного быта крестьян Вологод[ской] губ[ернии]. Достаточно указать на то, что II отдел заключает в себе 33 заговора, 29 детских игр, 55 сказок и заключается 68-ю песнями, ноты к которым записаны г. М. Куклиным, напечатаны тут же в сборнике со статьей г. Ю.Н. Мельгунова: «По поводу русских народных песен Вологодской губ., собранных М. Куклиным». Песни редактированы тем же г. Мельгуновым.

Приветствуя это первое исполнение высказанного редактором Сборника пожелания, «чтобы местные жители способствовали делу изучения быта окружающего их населения», прибавим и от себя тоже пожелание, чтобы материалы, имеющиеся в Отделе Этнографии, составили новые выпуски Сборника. Это пожелание имеет под собой основанием высказанные г. редактором надежды, что следующие выпуски «будут содержать в себе материалы последовательно по Вятской, Олонецкой и Ярославской губ. и по Малороссии».

Aus Nordrussischen Dörfern. Erlebtes und Studiertes von Dr. Georg Böhling.

Ha 99 страницах самого малого размера Dr. Bohling вписывает разные свои наблюдения над северно-русской деревней, излагает свои взгляды на нее, исследует и умозаключает в области этнографии описательной, в области анализа верований и народного творчества и даже в области лингвистики. В каждой из 5 маленьких главок немецкий исследователь касается все новых вопросов и, глядя на жизнь русского села с высоты европейской культуры, изощряет свою безобидную иронию. Очень возможно, что все наблюдения и рассуждения автора никого не затронув, прошли бы никем не замеченные, но сам автор, написав на обложке «erlebtes und studiertes», заставляет нас показать, что так изучать и писать научные книги не следует более.

Не вдаваясь в подробности, укажем лишь на в глаза бьющие промахи и странности. Прежде всего остается совершенно не известным, где производил автор свои наблюдения и о какой местности он пишет. Относительно этого вопроса мы встречаем во всей книжке лишь следующее туманное указание: «Под севером России я разумею здесь, — говорит автор, — область верхнего течения Волги, страны, еще допускающие культуру хлебов, по крайней мере овса и ржи» (стр. 11). Далее в предисловии читаем, что «двухгодичное пребывание в стране дает мне (автору. — В.К.) более права писать о ней, нежели всякому туристу, наблюдающему явления лишь поверхностно» и что цель автора «сравнить русский язык и русскую жизнь с западно-европейским языком и западно-европейской жизнью». И начиная со стр. 3-й Dr. Bohling ведет действительно свое сравнение. Удивляясь тому, что русский мужик везет зачастую несколько центнеров овса за 100 верст в ближайший город на одной лошади и издерживает до 14 рублей на дорогу, автор сейчас же сравнивает нашу деревенскую жизнь с английским, где the time is money, и приводит русскую пословицу «у нас время не куплено», пословицу, которую автор приписывает даже лошадям (стр. 3). Тоже вероятно, в целях сравнения, автор любит называть русскую бабу Пенелопой (стр. 4) и непрестанно унизывает страницы своей книжки выдержками из немецких, швабских, русских поэтов и немецких народных песен. Покончив на 9 страницах с описанием внешнего вида русской деревни, сватания и свадьбы, нищенства, выписав тут же разные стишки, автор переходит ко II главе. Семейному быту всего меньше достается от Dr. Bohling'a: указав пословицу «schto babu bei molotom, sdjelajesch solotom», указав на многочисленность родни мужика (все родственники считаются до 100-го поколения и называются swat, сравнение с древненемецким языком, с берегами Ганга и Инда), исследователь совершенно успокаивается. Пересыпав далее все страницы своего «исследования» неожиданными, несистематичными и чрезвычайно старыми сообщениями, изложив главу о суевериях (преимущественно на основании стихотворения] Жуковского: «sneg pololi pod oknom sluschali» (стр. 55) и «бесспорного мнения г. Суворина, редактора «Нового Времени» (стр. 69), вспомнив татарское иго, приведя народные песни (вроде «chorocha nascha derewnja, tolko ulitsa ghresna» (стр. 47), Dr. Bohling вторгается в область лингвистики и сближает русский язык с древнегерманским, готским, славянским, греческим и латинским. Результатом таких сближений являются курьезные выводы: так, например, слова pomin, pominki оказываются родственными немецкому Minne (стр. 53), «окно» от происходит от «око», как готское augaclaur от Аиде, parenj («парень») родственно английскому fellow, греческому pallax; welbljud или werbliud происходит от греческого elephas; немецкое Lachs от русского lossossina, Sander от ssudak и т.п. Немало места отводится удивляющим автора сопоставлением русских слов с греческими, как Kyriake — trerk wj, monachos — monach, ledanon — ladon, Hades — ad и т.д. Есть сопоставления и с персидским, как karawanserai — ssarai.

B.K. Магницкий. Нравы и обычаи в Чебоксарском уезде. Этнографический сборник. Казань (VI+118 in 8).

Предпосылая своему сборнику краткое предисловие, составитель указывает общие причины, руководившие им при описании нравов и обычаев, и слегка касается способов изображения народной жизни и ее анализа. В предисловии же точно определяются границы исследования захватившего «главным образом» 2-й административный участок Чебокс[арского] у[езда], занимающий восточную половину, «а на нем более всего русские села: Беловежское, в горной стороне, и Алексеевское (Сизинери) — в луговой» (V). Кроме того, автор собрал материалы и в других частях уезда, населенного русскими, чувашами, черемисами и татарами. Собранные г. Магницким «нравы и обычаи» представляют из себя сырой материал, сгруппированный по нескольким главам и рубрикам и заключающий поверья и обряды, прибаутки, прозвища, игры, потехи и загадки и т.д. По некоторым отделам собрано весьма почтенное количество фактов и сведений. Так, в «Сборнике» мы находим 389 поверий и примет, 74 песни разного характера и времени, свыше 600 «побасок» и т.п. Во всех отделах ясно намечается два течения народной жизни: новые притоки новых влияний, заполняющие старое русло переживаний и откликов старины. Например, в песнях, подчас доносящихся из времен непосредственной связи с природой, уже звучат новые мотивы, воспевающие «пароходы с двумя трубами по названию «Самолет», «Макарьевскую ярмынку» и т.п. (стр. 66). Всего больше народная наблюдательность высказывается в пословицах (вроде: «Авоська парень добрый: и выучит и выручит», «айда домой — хлебать помой» и т.д., стр. 99).

Упреком автору можно поставить некоторую несистематичность в подведении под рубрики (стр. 6, 7, го, 19) и недостаточность обычаев, которые выведены не вполне ярко.

Комментарии

Впервые: Библиография // Этнографическое обозрение. 1889. № 1. Кн. I. С. 154; Библиография // Этнографическое обозрение. 1889. № 3. С. 166-168; Библиография // Этнографическое обозрение. 1890. № 1. Кн. IV. С. 229-231; Библиография // Этнографическое обозрение. 1891. № 4. Кн. VII. С. 176-177; Библиография // Этнографическое обозрение. 1891. № 4. Кн. VII. С. 183-185; Библиография // Этнографическое обозрение. 1891. № 4. Кн. VII. С. 200-201; Библиография // Этнографическое обозрение. 1891. № 4. Кн. VII. С. 208-209.

Статьи подписаны: «В. К[андинск]ий».

Из материалов по этнографии сысольских и вычегодских зырян. Национальные божества (по современным верованиям)

Предметом настоящего очерка я избрал национальные божества сысольских и вычегодских зырян. Выделяя эту часть из общего исследования верований, я имел в виду, насколько возможно, восстановить следы языческого периода, поскольку они проявляются в хаосе современных религиозных представлений, образовавшихся под сильным влиянием христианства. Таким образом, я оставлю в стороне и, так сказать, озырянившиеся представления, т.е. представления русские, которым зырянская фантазия придала лишь некоторые своеобразные оттенки. Исключения придется сделать лишь для культа домового, так как он слишком тесно связан с верованием в орта.

Всякий, кому доводилось познакомиться с литературой о зырянах, естественно, должен был поразиться многими неточностями и зачастую непримиримыми противоречиями. Источником этих недостатков является то, что некоторые исследователи, не определяя точно описываемой местности, говорят о зырянах вообще. Между тем такие обобщения немыслимы ввиду выраженного различия между всеми частями зырянского народа. Существующие названия: «сысольские», «вычегодские», «пеморские», «удорские» зыряне — определяют не только местность, но и различие быта, верований, обычаев. Поэтому я особенно резко подчеркиваю, что, говоря в данном очерке о зырянах, я буду иметь в виду исключительно сысольских и вычегодских зырян, живущих по всей Сысоле и Вычегде, т.е. занимающих всю юго-западную часть Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии. — Перехожу теперь к самому очерку.

Уже неоднократно говорилось в литературе о зырянах об утрате почти всяких воспоминаний из их прошлой жизни. Действительно, зыряне найдут, может быть, очень немногих соперников в искусстве не сохранять никаких связей с прошлым. Это тем более странно, что, по крайней мере, теперь они высказывают зачастую живой интерес к рассказам о давно минувших временах.

Жадно слушая такие рассказы, они, при возможности, отыскивают удовлетворение своему интересу даже в книгах. Такое удивительное противоречие можно объяснить разве только тем быстрым поворотом в религии, который произошел у них со времен св. Стефана, и той отчаянной энергией в уничтожении языческих верований, описание которой мы находим в Епифановой биографии св. Стефана. Всякая связь с прошлым была порвана сильной рукой проповедника, предки-язычники получили оскорбительное название «поганых», самое слово «язычник» стало презрительным. Зыряне теперь не признают никакого родства с чудью. Среди них ходят известные в литературе рассказы о крещении св. Стефана чуди, о ее бегстве, зарывании себя и имущества в ямы, носящие и теперь название «чудских». И старики указывают эти ямы, но говорят, что их разрывать нельзя, так как они нечистые, в доказательство чего приводят пустынную неплодородную местность близ станции Чукаыб по Вятскому земскому тракту, где были некогда могилы чуди. Зыряне помнят только, что они не последовали примеру чуди и крестились и с тех пор живут «по христианскому обряду». Я встретил всего одного грамотного старика, утверждавшего, что зыряне и чудь — одно и то же. Живут они здесь, по его словам, искони, всегда назывались коми (т.е. зыряне), но русские, не понимавшие их языка, назвали их чудью: от «чудной» — «непонятный». Несколько раз, впрочем, приходилось мне слышать, что чудь была вовсе не дикий народ, а уже оседлый, земледельческий. Доказывая его высокую культуру и богатство, эти зыряне ссылались на тот совершенно ни на чем не основанный факт, что чудинцы обрабатывали свои поля серебряными орудиями. Но такие рассказы все же крайне редки.

Такая полная по общему правилу отчужденность от языческих времен и служит главной причиной того, что зыряне забыли свою прошлую религию.

Подробно описанная Герберштейном Золотая Баба, на существовании которой настаивают как древние, так и новейшие писатели и против которой косвенно восстает лишь г. Лыткин в своей последней книге о Зырянском крае[122], совершенно не известна зырянам. Память о ней утрачена навсегда. Войпель, вызвавший ряд предположений и часто ни на чем не основанных толкований[123], также забыт. Услышав имена этих божеств, зырянин задумчиво качает головой и говорит: «не знаю, никогда не слыхал»... Имя Емалы, по мнению г. Арсеньева, «чисто зырянское»[124], вызывает у зырян тоже недоумение: о нем никогда не слыхали. Даже пословица «ема баба кодь лек» (зла, как ема), приводимая этим писателем в подтверждение зырянского происхождения слова Емала, переводится зырянами с трудом, причем слово ема некоторые переводить отказываются, говоря, что оно ничего не значит, некоторые же передают его словом злой[125], так что пословица принимает такой смысл: зол или зла, как злая баба.

Мне удалось найти всего несколько весьма слабо обозначающихся следов древней языческой религии зырян.

Первый из этих следов сквозит в пословице, распространенной среди женщин: «чурки буди эн вомзясь», что по-русски значит «не испортись». И один старик объяснил, что чурка (имеющее теперь измененный смысл и означающее незаконнорожденного ребенка) происходит от имени Чурила, древнего бога чуди. Уверяя, что он слышал это в детстве от стариков, он сообщил еще, что чудь поклонялась коровам, кошкам и другим домашним животным. Кроме этого старика, больше никто и никогда не говорил ничего подобного.

Обоготворение светил совершенно не известно зырянам. Есть, впрочем, один обычай, в котором можно видеть намек на культ солнца. Воображая себе теперь солнце и луну ходящими по небу, а звезды приколоченными к нему, зыряне сохранили почти бессознательную веру в способность солнца видеть и влиять на явления природы. До Ильина дня лед носят непременно закрытым, «чтобы солнце не видело», говорят зыряне, «иначе оно пошлет град». В ответ на сомнение в способности солнца видеть многие говорят, что так слышали от отцов и дедов, стало быть, солнце видит. Когда я предлагал понести лед не закрытым, некоторые говорили: «может быть, ничего не будет... а вдруг солнце рассердится!» Вера в то, что солнце видит, может сердиться, посылать град, т.е. мстить, в некоторых более глухих местностях живет еще упорно.

Почитание огня выражается в общеизвестных и весьма распространенных формах: в огонь нельзя плевать; нечистую посуду бросают в огонь для очищения; огонь нельзя затаптывать ногами, а надо заливать водой. Последнее, впрочем, поверье потерпело крайне странную метаморфозу: в некоторых местностях говорят, что огонь надо непременно затаптывать ногами. Такая противоположность в обычае свидетельствует о полной утрате верования, его вызвавшего.

Явления природы зачастую понимаются и теперь как одушевленные существа. Ставшие теперь шутливыми[126], разговоры с ветром все же иногда и до сих пор носят характер серьезной веры в способность ветра слышать, понимать и исполнять просьбы. Так, старухи просят совершенно серьезно ветер, чтобы он подул. Если после усиленных просьб ветер все же не дует, старуха говорит: «рассердился»...

Все эти отрывочные данные и почти сгладившиеся следы дают право лишь констатировать факт обоготворения, отнимая всякую возможность восстановить подробности культа.

Почти ту же судьбу претерпел и культ предков, приуроченный некоторыми писателями к орту[127]. Но едва ли основательно такое приручение. Верование в орта, несомненно, чисто зырянское и, кроме того, местное. Встречаясь на Сысоле и Вычегде, оно не было замечено исследователями других местностей[128]. Его нет ни у русских, ни у близких к зырянам пермяков и вотяков. Г. Куратов[129] переводит слово орт русским «дух». То же делает и г. Лыткин в своем только что вышедшем словаре[130]. Может быть, теперь «дух», «душа» по-зырянски — действительно орт, но отсюда никак нельзя делать заключение, что существо (субстанция) орта есть дух. Зыряне имеют даже теперь весьма смутное представление о духе, и это смутное представление есть, несомненно, плод обрусения и христианства. Все их лешие, водяные и т.д. всегда имеют телесную форму. Все эти существа можно видеть и нанести им физическую боль. Представления даже и о человеческой душе чрезвычайно смутны, а зачастую их и вовсе не встретишь. В этом отношении многие совершенно дикие народы опередили зырян. Известно, что, например, Билы (черные племена Индии) делят сваренный для покойника рис на две части, причем одну часть оставляют у его могилы, а другую кладут «на порог его последнего жилища, как пищу для духа»[131]. Зыряне же, веря в способность покойников (в особенности колдунов) ходить, представляют себе их во время этих странствований именно в том виде, какой они имели при жизни. Они связывают своих умерших колдунов, чтобы те не беспокоили близких своими посещениями, причем они нисколько не останавливаются над мыслью, что душа не может быть связана. По рассказам, прежде был обычай делать отверстие в могиле над ртом умершего и вливать туда питье, но рассказов, свидетельствующих о заботах о душе, не встречается совершенно. Что касается собственно орта, то сами выражения «он худ, как орт», «чистый орт» как нельзя лучше указывают на то, что орт есть нечто материальное. Данный каждому человеку при рождении (в некоторых же местностях говорят, что орт бывает лишь у близких уже к смерти людей), орт перед смертью этого человека является его родным всегда ночью, принимая образ именно этого близкого к смерти человека. Местами же верят, что орт является не родным его, а ему самому, причем щиплет его до синяков, — новое доказательство его материальности. Такие появления бывали за три года до смерти. По смерти же человека, добавляют в этих местностях, уходит с ним и орт его, но куда — неизвестно. По более распространенному верованию, орт является в образе покойника и после смерти человека еще 40 дней, а затем пропадает. Эти-то появления и после смерти могли бы дать право видеть в орте поклонение предкам, но зыряне отличают посещения орта от посещений самого покойника. Это отличие рельефно выступает в обычае вывешивать на все 40 дней полотенце, чтобы орт и покойник утирались им по утрам: орт замечает это полотенце, а покойник нет. Наконец, против смешения орта с покойником громко и резко говорят пророческие явления орта человеку, о которых я сказал выше.

На вопросы, откуда явился орт, что он такое, куда девается после смерти человека, зыряне отвечают, что этого знать нельзя. Во всяком случае, едва ли можно сомневаться, что орт не дух и уж ни в каком случае не дух предков.

Между тем зыряне почитали своих умерших предков. До сих пор сохранилось название их: их звали «ельниками»[132]. Отсюда возникло и самое предположение, что Стефан срубил не березу, а ель, бывшую местом нахождения многих божеств. Известно также, что в некоторых местностях почитался не только самый очаг, но даже часть дома, прилежащая к нему, считалась неприкосновенною[133].

Наведенные на мысль о чрезвычайно часто встречающемся у разных народов приурочивания культа предков к очагу, мы должны искать его и у зырян прежде всего в существах, близко связанных с очагом и домом. Таким существом является домовой.

Я не буду говорить здесь о тех его свойствах, которые так известны каждому и которые перенесены и к зырянам. Приведу лишь те две особенности его, которые созданы самими зырянами.

Во-первых, встречаясь в старых домах чаще, нежели в новых, домовой никогда не переселяется в эти последние до постройки печи. Эта-то связь с очагом, о которой я только что говорил выше, и дает право видеть скорее всего именно в нем культ предков.

Во-вторых, всякое переселение из старого дома в новый никогда не обходится даром: оно требует жертвы. Зыряне радуются, если домовой в этом случае «навалится», как они выражаются, на скот, так как зачастую при переселениях мрут и люди. Это верование поддерживается тем, что действительно в силу каких-то причин переселения редко обходятся без смерти. Это наводит такой страх, что многие новые дома даже в Усть-Сысольске так и остаются необитаемыми. Во всяком случае, это верование есть один из немногих остатков жертвы. В данном случае она всего легче объяснима как жертва предкам за переселение, за беспокойство, причиненное им.

Добавлю еще третью характерную подробность в веровании в домового: домовых нет совсем даже в жилых помещениях, раз в них нет печи. Такими жилыми помещениями являются «колы», или лесные домики, построенные для первого набредшего на них охотника. Охотники живут в колах по несколько дней, но домового в них нет. Здесь, кроме связи с очагом, открывается еще связь с семьей, постоянно живущей в известном помещении и, стало быть, теряющей в нем своих членов. Следует заметить, что домовой считается существом добрым, покровителем семьи.

Теперь остается еще упомянуть о двух существах, представляющихся крайне сомнительными в смысле их национальности. Это — лешак-морт и полознича. Хотя некоторые зыряне и уверяют, что лешак-морт был прежде (когда — неизвестно) злым богом, но кроме неопределенного «так слышали» ничего в доказательство сказанного привести не могут. Теперь имя лешака-мор-та приурочивается к человеку очень храброму, неустрашимому, но еще недавно «лешак-морт» было бранным словом. Может быть, христианское влияние и превратило имя бывшего бога в оскорбительное прозвище, как это бывает при перемене религий, но все это только предположения. «Морт» значит «человек»; «лешак», очевидно — производное «лес», «леший».

Несколько более обосновано зырянское происхождение полозничи. Это была богиня, жившая во ржи и охранявшая ее. Прежде вера в нее была так могущественна, что ни один зырянин ни за что не коснулся бы ржи до Ильина дня, опасаясь какого-то страшного наказания. Теперь вера эта утрачена. Полозничи боятся только дети, о чем старики немало сожалеют, так как прежде, по их словам, когда полознича оберегала рожь, хлеба были несравненно лучше. Некоторые старики сообщали мне, что она не исчезла и не умерла, а ушла куда-то, рассердившись на маловерие зырян. Самое имя ее, видимо, русского происхождения: оно соответствует полуднице. Г. Савваитов так и переводит слово «полознича» словами «полудница, которая, по мнению зырян, живет во ржи», откуда и «полознича син» — василек[134], т.е. глаз полудницы.

Этим почти забытым существом оканчивается нестройный ряд полуисчезнувших воспоминаний из области древних зырянских божеств.

Примечания

Комментарии

Впервые: Этнографическое обозрение. 1889. № 3. С. 102-110. Статья подписана: «В. Кандинский».

[Вологодская записная книжка, 1889]

[С. 1-32 — без записей]

33) [Здесь и далее нами указаны номера страниц записной книжки.]

От Вологды до Кадникова — 38 в[ерст][135]

От Кадникова до Никольского — 60 в.

От Никольского до Изленского — 54 в.

От Изленского до Явенского — 40 в.

От Явенского до Зеленой — 60 в.

От Зеленой до Вотчинского — 60 в.

От Вотчинского до Васильевской — 55 в.

От Васильевской до Кадникова — 90 в.

______________

Итого — 457 в.

34)[136]

В Усть-Сыс[ольске] Арсеньев[137] (Куп[ец])

В Кадни[кове] Иваницкий[138] (Межаков[139])

В Никольском Межаков будет через неделю

В Усть-Сыс[сольске] Михаил Ив[анович] — Д-р Тур[140].

В Тотьме Вас[илий] Тимофеевич] Попов[141]

Председатель] зем[ской] упр[авы]

В В[еликом] Устюге Виктор Михайлович] Никитин[142] испр[авник]

В Усть-Сыс[ольске] Ротмистр Ладыженский[143] (года?) некад[ровый] офицер

Исправник (исправник Никитин)

В Усть-Куломе — Становой[144]

35)

Волог[одские] Г[убернские] В[едомости][145] — 1865; 16.

Черты нрав[ственно]-религиозной жизни поселян нек[оторых] у[ездов] Вол[огодской] г[убернии][146]

(обряд при закл[ючении] сделок; взгляд кр[естья]н на воровство)

Вол[огодские] Г[убернские] В[едомости] 1866 г.: 34

         1867 г.: 48

Историко-стат[истические] заметки о разных частях Кадник[овского] у[езда][147]

Полночн[ые] [и] Свад[ебные] обряды.

Г[остини]ца Хватова в Кадникове

Иваницкий — Дворянск[ая] ул., д[ом] Акимова,

Ржаницын[148] — С[екретарь] З[емской] У[правы]

В[ологодские] Г[убернские] В[едомости] 1865 г. n 23

        (Wiedemann[149])

36)

В Заднесельской в[олости] Мерцалов[150].

От Мерцалова в Троицко-Енальскую. Оттуда в Вотчину [зачеркнуто: Никольское]. Потом в монастырь. Затем в Васильев[ское] и Кадников.

__________________________

Июня — Тр[оицко]-Ен[альская]

10 Июня — Вотчинское утром

11 Июня — выехать вечером

12 Июня — выехать и приехать

11 Июня — в Кадников вечером

13 Июня — в Вологде

14 Июня — из Вологды.

37)

11 июня — Вологда

13 В[еликий] Устюг

15 — Лальск

20 — Усть-Сысольск

22 — Ульян[овский] мон[астырь]

23 — Усть-Кулом

38)

Полушубок нужно отдать портному Михаилу Дмитриевичу Алову в 1-ой части.

39)

Wiedemann. Syrjänisch-deutsches Wörterbuch nebst einem wotjakisch-deutschen im Anhange und einem deutschen Register. 1880. 2 R. 10 K. = 7 M[ark] Sjögren[151]. Historisch-Ethnographische Abhandlungen über den finnisch russischen Norden. 1861.

        5 R. 30 K. = 17 M[ark] 20 Pf[ennig][152]

40)

Купить

Свечи[153]

— Спичек

— Колбасы      в Устюге Солонины

Хлеба Сыру

Вина кр[асного]

________________

П[етер]б[ург]ские......[?]

Ядгелло

41)

Сольвычегод[ский] у[езд] Метлинская в[олость], д[еревня] Марково (на Двине). —

42)

Зыряне — не общительны (Корм[илицын][154]),

Боятся чиновников (Иваниц[кий])

Переводчика можно достать в Усть-Сысольске.

Зыряне общительны (Никитин)

43)

Лучше всего, по словам Иваницкого, ехать до В[еликого] Устюга, а оттуда через Лальск (зем[ский] тракт; открытый лист) в Усть-Сысольск.

ИзУсть-С[ысольска] зем[ским] трактом в Ульяновский] монастырь.

Центр зыр[янского] края — Усть-Кулом.

44)

Расспросы ямщиков ВологГодского] у[езда]

Казенной земли мало. Выкупают друг у друга и помещиков каждый для себя. Владения — черезполосные. Общин нет. Скота средним числом 3-4 животины. Безлошадные (очень мало) нанимают. Делят часто — скот. Пьянство развито, а отсюда и всякие беды. — Недоимщиков очень много. Не наказывают. — Пашут и боронят под рожь 3 раза (Во 2-ой унавоженную землю). Страда с Петрова дня[155]. Синиц[156] для сена (......[?])

[Рисунок с подписью:] овин [Рисунок с подписью:] синица

45)

До Кадникова — 42 в. 2-ая ст[анция] — 5 р.

До Заднесельской вол [ости] 54

До Троицко-Енальской около 150 в.

До Вотчинской

До Васильевской (Манеевской)

До Кадникова

________________

NB! В Археол[огическое] Об[щест]во

Курган-Городок — «Кар-мыльк»[157] (город-возвышенность) в 90 в. от Усгь-Сысольска, свернуть со сг[анции] Сторожеево 40 в. в сторону д[еревни] Богородской.

Могила — в Шой-Яг[158]. (тут же) И в Каткеровской [так!] волости[159], близ Маджа, при селе Мажском[160] — могила — Кар-ныг. (У[сть-]Куломский становой).

46)

    Пароходы из В[еликого] Устюга

15 Июня Четверг

    18 Июня Воскресенье

22 Июня Четверг

    25 Июня Воскресенье

29 Июня Четверг

    2 Июля Воскресенье

6 Июля Четверг

47)

Надо ехать в В[еликий] У[стюг] 28

28 — 5 = 23 ч[исла] выехать из У[сть]-Сыс[сольска]

Или в В[еликий] У[стюг] 1 Июля

31 — 5 = 26 ч[исла] выехать из У[сть]-Сыс[сольска]

Быть [?] в Москве — 5 Июля.

В Одессе — 10 Июля.

______________________

450 x 7 = 31,50 = 63 р. (т[уда] и обр[атно])

В Усть-Кулом, там

и обратно 25 р.

      12,24

      75 р. 25 с чаями

      если по 25 к.

75 р.+10+10 = 95 р. до Москвы

48)

У[сть]-Кулом

2 рыбы    (рыба в 60 к.)

утка

3 самовара

молоко

хлеб

сено

ит.д. / 150

[Рисунок с надписью:] средина стола [и указанием цветов:] а — желтый, b — синий, ♥ — зеленый, °°° — синий, c — белый, °° — синий, ∼ — зеленый.

49)

Печальный звон. Простой

Некрашенный и бедный гроб

За гробом медленно толпой

Идет народ. Пред гробом поп...

А солнце жаркое лучами льет тепло,

Но не согреть ему остывшее, холодное чело.

50)

//[161]

[Вверху рисунки с подписью:] пояс кожаный[162].

[Внизу слева: набросок стола, справа — обозначение цветов:] а — красный, b — желтый, с — синий, d — желтый, е — зеленый, f — белый, ⌉ — синий, --- — красный, [замечанием автора:] сильно

развита любовь к крашенным яркими цветами столам [и дополнительным указанием:] с прижиманием кости по винтам [?][163].

51)

[Рисунки с подписями:] котомы; для котомы; накомарники. [Еще один капюшон без специальных характеристик изображен на с. 53 дневника.]

[С. 52-54 — без записей]

55)

Ты — моя теперь навеки

Я счастлив своей судьбой

Уж никто на этом свете

Не разлучит нас с тобой

________

Верь, бесценная супруга,

Я тебя не погублю,

П[отому] ч[то] я безумно

Горячо тебя люблю

______

      ты муж мой[164]

Я люблю тебя не лгу

Разлюбить тебя до гроба

Не хочу и не могу.

[Слева на полях вертикально:] Сольвычегодск

56)

За гробом женщины идут толпой, женщины же и, громко плача, поют причет. Покойников нигде не боятся, хоронят, правда, в санях (а при мне так просто на руках несли), но сани привозят обратно домой. В г. У[сть]-Сыс[ольске] даже бегают смотреть на покойников[165].

57)

От

Павшинской до

Папуловской — 25

Пятинской — 16

Лальской — 18

______________

59 верст

Трошинской — 25

Палемской — 27

Подволоцкой — 17

Устюга — 21

______________

80 верст

______________

Итого 139 верст

[С. 58-60 — без записей]

61)

Выслать Бабенову[166] «для чего собирают подати» и пр[очие] книжки.

Мерцалову — оттиск его документов и свою статью.

Кичеву[167] — программы

62)

[Рисунок с надписью вверху:] Шапка — Пеля-шапка[168]. [Внизу рисунок сопровождается следующим комментарием автора:] Mon chapeau-claque[169].

63)

[Рисунок неопределенного архитектурного элемента.] [С. 64 — без записей]

65)

[Рисунок с надписью в правой части страницы:] Усть-Кулом, 2 / Июня 89.

[С. 66-78 — без записей]

79)

//

Яренск

Ворса[170] — эти чорт и дьявол — одно и то же. Живут в воде и лесу. Десять лет назад схватил мальчика. Видели в прошлом году. Схватил лошадь, задушил. Нужно перекреститься[171]. Он большой, с дерево, и черный. Поднимает правую руку. — Колдун учит жен и обратно — и детей.

80)

//

В день Петра и Павла[172], до к[отор]ых соблюдают пост, варят всей деревней пиво изо ржи у часовни, заменяющей церковь. Тут же служат молебен. Пиво потом пьется всеми. Напиваются, поют, пляшут. «На игрищах» тоже пляшут и поют, но песен своих нет; есть лишь переводы с русского.

      (Арабатская п[очтовая] ст[анция])

[Слева на полях вертикально:] молебны.

81)

//

В У[сть]-Сыс[ольске] моление бывает раз 5 в году, непременно же весной, на Петра и Павла, в начале страды, после страды. Теперь зато животных не колят, а пьют пиво, к [ото] рое варят из собранного хмеля, муки. Здесь есть «еретники» (при жизни, а после смерти нет др[угого] имени)[173].

[С. 82-84 — без записей]

85)

[Рисунок с надписью, слева вертикально:] С[вя]та[я] Федосия; [справа вертикально:] Подъельская ст[анция].

[С. 86-114 — без записей]

115)

//

[Рисунок с подписью:] Столб для привязывания лошадей; Усть-сыс[ольский] у[езд].

[С. 116-162 — без записей]

163)

Чýлки Пимы[174]

164)

[Рисунки с подписями:] Мáлича; Надевается под перед[ником]; Сöвик[175].

165)

[Рисунок с подписью: ] Сáвик (ПápKa)

[С. 166-167 — без записей]

168)

//

[Рисунок овина с подписью:] Рыныш[176].

[С. 169 — без записей]

170)

//

[Рисунок с подписью:] Пывсян[177].

171)

[Рисунок с подписью:] Пывсян (холодный); [Рисунок с надписью:] Бывает и на камнях и обрубях.

172)

//

[Вверху рисунок с подписью:] пывсян (теплый), [внизу рисунок с надписью посередине:] колодец.

173)

//

«Ясной», «ясной» или «яшный» хлеб — печется пирогом из ячменя[178].

[Рисунок: круглый хлеб]

Солома не солома, а чорт знает что такое. Говорят, горячим его есть вкуснее.

М[ожет] б[ыть]!

174)

[Рисунки с подписью:] В Сольвычегодском у[езде].

175)

[Рисунок крыльца с подписью:] Усть-сысольский у[езд].

[С. 176-179 — без записей]

180)

май — 28 (9 июня) 1889[179]

Выехал из Ахтырки в Вологодскую губернию.

181)

май — 29 (го июня)

Приехал [в] Вологду. Маленький чистенький, но идеально скучный городок. Лучшая Г[остини]ца «Золотой Якорь». Дешево и чисто.

[Рисунок: мужской персонаж с рыбьим хвостом[180]].

182)

май — 30 (11 июня)

Губернатор не принял, т.к. не было мундира и шпаги. Целый день корпел над планами поездки. Купил чай и тушь (сепии нет во всем городе) в магазине игрушек и еще Бог знает чего (Саблина). Дождь льет, небо безнадежно серо. Неужели так будет все время? Нет-нет, да такая тоска схватит за сердце, что хоть плачь. Мечты, мечты, где ваша сладость? Решил ехать [в] Кадник[овский] у[езд].

    ______________

183)

май — 31 (12 июня)

Был у губернатора — Кормилицына. После легкого ужина поговорили и все вышло великолепно. Был у Полиевктова[181], секр[етаря] Статистического] Ком[итета], очень милый интеллигент, инспектор реаль[ного] училища, бывший учитель 3 Петер[бургской] гимназии. Дал мне Пам[ятную] книгу за 67-68 гг.

— Смотр[итель] типографии дал мне Степановского[182]. — Купил В[ологодские] Г[убернские] Ведомости] за прошлый год. Вечером проводил Аню С.[183]

184)

июнь — 1(13)

Был у предв[одителя] дв[орянства] Кадн[иковского] у[езда] Алексеева[184]. Очень любезен, дал письма и советы. — Выехал в Кадников. Все эти почтовые станции так и дышут Гоголем. Познакомился с В.Ф. Фишером[185], зем[ским] доктором, тот, к[ото]рый, услышав обо мне, сам пришел повидать студента. Интеллигентный господин, студ[ент] Киев[ского] университета] 70 годов.

— Приехал в Кадников, в гост[иницу] Хватова.

185)

июнь — 2(14)

Кадников — маленький городок; сплошь деревянный, каменных дома 2-3; улицы не мощеные, тротуары дерев[янные]; извощиков нет. Глав[ная] улица — Дворянская; Есть бульвар (!) Сегодня был у Иваницкого. Семинарист в лучшем типе. Заним[ается] естест[венной] наукой и отчасти этнографией. Был на Печоре[186] в 81 году (как уже были почти сплошь раскольники). Сидел опять у Иваницкого от 1 до 4 ч. Были вместе в его (земс[кой]) библиотеке. Получил проездной лист. Вечером снова был у него. Фишер заходил и дал письма, тулуп и......[?]...

186)

июнь — 3(15)

Утром приходил Иваницкий и принес карту уезда. Выпил стакан чаю с молоком, уложился и в тарантасе вместе с писарем, Никольским становым двинулись в путь в 9 ч. Первую станцию трясло так, что готов был плакать. Думал еще минута и не вынесу. Боль в груди и боках нестерпимая. Полило дождем. Глухой писарь измучил меня своими разговорами. На этой станции расспросили мужика о судах. 2 раза переезжали через реку на пароме.

Приехал в 2½ часа. В В[олостном] Пр[авлении] комнат не оказалось. Поместился на станции и сейчас же пошел на заседание. Не ел с 8 утра до 10 вечера, когда кончилось заседание.

187)

июнь — 4(16)

В дороге так растрясло, что часа 2-3 провозились с очисткой вещей в чемодане от рассыпавшегося персид[ского] порошка[187]. Записал все виденное и в 12-ом часу поехал к Мерцалову. Заднесель[ское] — большое село с двумя лавками, церковью, В[олостным] правле[нием], училищем. Душ[188] ; дворов 70. Народ веселый и открытый. Местами лишь попадались и угрюмые лица. У А.Е. [Мерцалова] встретил прегостеприимнейший прием, узнал много интересного. Дай Бог побольше таких. Подарил мне свою книгу[189]. Там же видел бывшего непремен[ного] члена Петрова[190], угрюмого, предубежденного но и на первый взгляд сильн[ого] чел[овека]. Под вечер сидел в В[олостном] Правлении]

188)

июнь — 5(17)

До 3 ч. сидел в В[олостном] Пр[авлении], а в 4½ двинулся в Тройчину. Ехал всю ночь, 18 часов. И, слова Фишера оправдались, — спал отлично. Остановился на станции и пошел в правление, где расспросил сторожа, принявшего меня за нового непрем[енного] члена. Дорога опять почти вся стала хорошая. Ночь была совсем светлая. Ст[анция][191]       какой-то оазис среди «Европы»! Все дико и бесконечно бедно. Везде бедно, бедно. Только и жалоб, только и слов.

По дороге иногда попадаются часовни чисто монгольского типа. Откуда — это?

189)

июнь — 6(18)

Нашел кое-что интересное и в решениях и в расспросах. Писаря и служащих не было. Нужно спешить. Вечное положение! Хочется написать письмо и нельзя.

Поел. Теперь 4½ часа. Бегу в Правление. Теперь я верст за 700 от Москвы. В первый раз в жизни испытал на себе, что кусок горячего мяса — роскошь. Даже неповаренного [?] молока вчера выдул целую кринку. Иду, иду! В 7 ч. кончил. Узнавать больше нечего, да и не у кого. Ехать бы, да нельзя: на ночь глядя приедешь. — Хозяин станции спросил меня: «Как Вас понимать?» т.е. кто я? Вообще говорят здесь странно, как будто с малор[оссийским] акцентом и почти все не произносят «г». — Написал Ане. Читал Калевалу. Приклонялся.

190)

июнь — 7(19)

Утром в 9 ч. отправился и в 10½ был уже в Вотчинском. Сейчас же пошел к священнику — Аристарху Левитскому[192], оказавшемуся довольно развитым семинаристом, радетелем школ и просвещения. Просидел часа 4, поел, чаю попил. Записал м[ежду] пр[очим] свадебные песни. Потом был в Вол[остном] правлении, переполошил писаря. В 7 ч. двинулся дальше в Васильевское. И тут началось. Не успел я проехать первую станцию, как оказалось, что лошади 1-ой не хватает (это у помещиков), все же нашли, угостили квасом. На второй не было вовсе лошадей, и п[оэтому] ждали следовать. Спал от 11 ½ ч. до 4 и в 4½ уже двинулся в путь...

«Нечаянность» извиняет и убийство.

191)

июнь — 8(20)

Сначала не давали лошадей; ждал часа 2, покусали блохи, наконец двинулся с мальчиком 12 лет, к [ото] рому было совершенно не под силу управиться с лошадьми. Кое-как доехали. Попили молока и дальше. Мальчики, отпирающие ворота, слишком явно выказывали желание получить etwas [Кое-что (нем.)]. Как туча воробьев бросались на гривенники. 2-е ехали далее 2 станции, чтобы отворять ворота. На последней ст[анции] сидел с час и болтал с женой ямщика и ребятишками. Поехали и о, ужас!... надо назад, оба колеса не в порядке. Ямщик поехал, а я целый час сидел у дороги. М[ежду] пр[очим] вырезал «К. д[орог]ой А.» и взял незабудку. Наконец, в 3 часа, я сидел чисто умытый за самоваром на почт[овой] станции. Поел и поехал к Бабенову. Сей последний сказатель Бабенов премилый и пресимпат[ичный] господин.

192)

июнь — 9(21)

У Бабенова ночевал и обедал. До 4 ч. проговорили. Назад я шел с Дмитрием-шоптарем[193]. — По дороге бывают грабежи и я старался не спать, но уснул даже под ливнем. Промокший ночевал на второй станции. Комары и оводы!..

[Рисунки с подписями справа:] борона, соха, часовня, телега; [справа вертикально набросок лошади, запряженной в телегу].

193)

июнь — 10(22)

Приехал в Кадников. Был у Иваницкого целый вечер. Он читал мне свой дневник с Печоры, подбирали песни и говорили. Заставил взять меховую шапку. Послал телеграммы и получил Wiedemann'a и письма.

[Рисунок с подписью:] Крыльцо Сольвыч[егодского] и Устюжского] уез[дов]

194)

июнь — 11(23)

Был у Фишера, где и обедал. Встретил сына Красикова[194] и Завадского[195]. Заставил Ф[ишера] взять полушубок. Был у Межакова.

В 3½ выехал и приехал прямо на пристань в 7½. Познакомился с Арх[ипом] Никитиным[196], человеком образованной жалобы [?]. В 10 ч. при стечении публики двинулись в путь («Вот он путешественник... этнограф»). Познакомился и до 2 ч. ночи проговорил

с Ус[тюжским] ... ... [?] и каким-то переезж[ающим] в Арх[ангельск] одесситом (... ...[?]).

195)

июнь —12(24)

Встал в 7½ и, попив кофе, стал читать Wiedemann'a. Пароход м[ежду] пр[очим] пристал к самому берегу, чтобы спустить попа. — Зырянское начинается. Холод!..

Целый день дули с Самсоновым[197] чай. Смотрели Тотьму. Хорошенький, чистенький, но бесконечно провинциальный город. Везде есть будки с продажей арестантских изделий. (Тюрьма здесь ... ... [?] chambres garnies [Меблированные комнаты (франц.)]). ... ...[?] После обеда лег спать

и... проснулся лишь на другой день.

196)

июнь — 13(25)

Приехал в В[еликий] Устюг. Был у исправника Никитина, где встретил любезный прием. Лодка стоит до 9 р., но дороги рабочие. Обедал и гулял по саду, обращая на себя, как иноземец, общее внимание. В 9 часов пошел в цирк. Печальное зрелище!.. Какая-то дама, французская дама, моя соседка, позволяла дочери бегать в помещение и даже поднести г. Люй букет. Sancta simplicitas! [Святая простота! (лат.)]. В 1-ом часу был уже дома. За стеной пьяная компания, потеряв стыд, орет всю ночь!...

[Слева на полях вертикально:] Жарко

197)

июнь — 14(26)

Что-то все начинаю терять и забывать. Боюсь приступов рассеянности. Как ехать? Когда? А времени страшно мало. — Холодно, градусов 5-6. Часа в 2 жарко.

198)

июнь — 15(27)

Выехал и приехал в Сольвычегодск. Ночью переправлялся через Двину на карбасе[198]. Холод нестерпимый! Никак не согреешься.

[Рисунок с подписью:] для молебнов о скоте.

199)

июнь — 16(28)

Весь день ехал. В «Зырянах» на днях был снег. Везде дороги в лучшем состоянии, — «не тряхает», — т.к. ждут губернатора, к[ото]рый едет на пароходе.

— Везде по дорогам кресты. [Рисунок: деревянный крест] У них служат молебны о скоте: медведей и волков много. Заговоров нет, даже в Сольвычегодском у[езде]. Все чаще зыр[янские] шапки и фуфайки.

200)

июнь — 17(29)

В 4 ч. приехал в Яренск. Поел. Кстати заметить, поразительно чисто, чище, чем в Вологде. — Геологи проехали еще 23 мая; 25 были уже в Усть-Сысольске («Сысоле»). — Весь день и ночь холод. В полушубке только что в пору — «Беседка» — козлы. — Церквей нет; в самом Яренске всего 4. Избы низкие под одной крышей с двором. Яр[енск] — тоже деревян[ное] село. — Попил чаю и марш в путь. До У[сть]-С[ысольска] еще 164 в. В Яренске нет гостиницы!

[Слева на полях вертикально:] 3 дня назад выпал снег и покрыл всю землю.

201)

//

июнь — 18(30)

В 12 ч. ночи я выехал «в Зыряне». «Мэ Коми!» «Коми» — зырянин, морт — человек, войтыр — люди. Коми — войтыр[199]. Зыряне запуганы чиновниками до невероятности. — Кругом русской речи не услышишь. — Но легко поддаются ласковому обращению. Купил пеля-шапку за 2 р. Коми все трогали мои вещи и спрашивали сколько стоит. Пил чай и в путь.

Зыряне... Зыряне... В 5 ч. снова пил чай; до У[сть]-С[ысольска] всего 66 У г верст.

Приехав в У[сть]-С[ысольск], поел яиц и попил чаю, умылся и, побывши с хозяином, пошел к Туру. Вечером был в зем[ской] больнице.

202)

июнь — 19 (1 июль)

Проспал!... Затем снова был с хозяином. Отправил телеграмму, ходил по домам, был у исправника. Затем, пообедав у Тура (прелесть ботвинья[200]!), попив у него чаю, пошел к Аф[анасию] Як[овлевичу][201], где и просидел за расспросами и чаем весь вечер до 2 ч. Срисовал всякие штуки. Ночью напихался колбасой и лег на свое музыкальное ложе. Песня найдена! —

А комары-то действительно побольше наших. —

203)

//

июнь — 20 (2 июль)

Нет зыр[янского] слова жена; жена по-зыр[янски] — «баба», ergo[202]... Во ржи прежде жили женщины и хлеб был лучше. Нельзя б[ыло] трогать хлеба до Ульянова дня[203], до этого же срока нельзя б[ыло] мыть белья. — За иконами и теперь везде торчит рожь.

— Песни семейные сущ[ествуют].

— Еду с 1 ч. дня. Питаюсь калачами. Все эти калачи и колбасы влекут за собой Verstopfen [Запор (нем.)]...

Через 2 недели я буду в это время в Ахтырке с Анной. Недурно, ей Богу, недурно!..

Нет заговоров скота от зверя, а молебны. Пью чай. 10½ ч. вечера.

[Слева на полях вертикально:] Ночью коми заботливо укрывал меня.

204)

июнь — 21 (3 июль)

В 10 ч. утра приехал в У[сть]-Кулом. Встретил судебного] пристава[204], к[ото]рого и подверг допросу. Ели утку и рыбу, как пострещинские [?] Коми — раздирали руками. Говорил с писарем

В[олостного] Пр[авления], хозяевами (с ними даже подружился), ходил в Керки[205]. Да здравствует У[сть]-Кулом! Бог Чудов найден!!..[206] Купил ружье за 3 р., рыбу за 60 к. в 6 ф[унтов] весу. Недоумение пропадает. О Stella mea!.. [О, моя звезда! (лат.)] Роды найдены! — Но ... как же отсутствие слова «жена»? Роды позже. Был у станового — спит! Зыряне бегают меня смотреть. Все же 170 верст чувствительны.

205)

июнь — 22 (4 июль)

Ездил 45 в. верхом. О, Боже, не пошли же сего и врагу моему. Найдена еще песня, но ... без конца. Зыряне — премилый народ. Все на них клевещут. В первый раз испытал ощущение трясущейся трясины. Оказывается, что мы проездили 70 верст! До Керчома-то 35! Выехали в 7 ч. утра, в и были там, а в 3 ч. назад. Конец песни найден, но не м[ожет] б[ыть] пропет, т.к. певец заболел. Нашел загадки. Найдена еще песня о вдове и ее дочери. Здесь бы пожить, то кое-что нашлось бы. Я положительно влюблен в зырян. Был в В[олостном] правлении. Были у меня Инспектор зем[ских] школ, благочинный и учитель из Усть-Выма. В ночь выехал при трагич[еской] картине прощания с зырянами.

[Слева на полях вертикально:] Es ist lossgegangen [sic! Тронулись (поехали, нем.)]. NB! Корова!..

206)

июнь — 23 (5 июль)

Всю ночь так и не спал. Холодно — смерть! Я думаю, был мороз. Останавливался на 3-х станциях. Ездил в Богородск[207] верхом, в Шой-яг на лодке, в Подъельск маленький на двух-колесной тарантайке, причем зыр[янин] сидел верхом и ни за что не хотел склониться на мою просьбу сесть со мной. — В Шой-яге совершенные дикари. Нигде ничего нового. Кроме разве изменений в прибаутках, выдают ... ...[?] за песню. На меня смотрели как на нечто чудесное и никогда не виданное. Посмелее трогали очки, а робкие издали тыкали пальцами и быстро тараторили, обращаясь ко мне. Самовар просил знаками, иначе не понимали. Не оказалось.

207)

июнь — 24 (6 июль)[208]

В 12½ приехал в У[сть]-Сыс[ольск]. Надо побегать, а не хочется.

Пообедав с приставом,......[?] с ним, отправились на игрище во 2-ую деревню от У[сть]-Сысольска. Песни поют искл[ючительно] русские. Всего раз пели по-зырянски, но переводную. («Жил некогда в Англии царь молодой»). Обращение сдержанное, жестов мало. Ходят за руки. Деревни ... ... (?) м[ежду] собой чередуются.

Вернувшись, попил у меня чаю. Он назвался Стефаном, и в десять часов пошли в сад, где встретили зем[ского] секретаря. Ужинали у меня. Секретарь рассыпался в любезностях и нежностях.

208)

июнь — 25 (7 июль)

Проспал и сейчас же стал укладываться, что заняло часа полтора. Завтракали в карете и в два с половиной часа я двинулся в путь. Nach Hause! [Домой! (нем.)] Пора, пора!... Неужели же я еду в Москву и конец моим скитаниям? Не могу себе представить. Ехал с быстротой поезда Яросл[авской] ж[елезной] дороги.

Часов в десять пили с Коми чай и рассуждали о старых временах, водке, табаке. 52 года ему, а на вид не больше 35-36.

209)

июнь — 26 (8 июль)

В 5 ч. утра пил чай. Теперь А. С. уже подъезжает к Москве. Счастливая! Зыр[янин] спрашивает, не знаю ли я его сына, солдата? Он тоже служит в Москве. В книге под гранкой [?] подписано: «все равно никто не обратит внимания на вопиющего в пустыне» и нарисован человечек на четвереньках, воющий подобно собаке. Бывает же на некоторых] станциях какая-то особенно противная грязь! — Коми предлагал мне конфекту. — Урядник принял, кажется, за какого-н[и]б[удь] ревизора, т.к. суетился и бегал до неприличности.

— Всего 108 в. до Лальска + 8о = 188. Если часто будет, как здесь, что все ушли [?], то пожалуй не доеду до завтра. Коми сидит грустный: услышал чисто русскую речь. Зыряне кончились!

Пошли неудачи: склоки.

210)

июнь — 27 (9 июль)

300 верст позади! Слава Богу. Теперь 6 ч. утра и я сижу в Лальске в ожидании самовара. Лальск-то не только Кадников, пожалуй и У[сть]-Сыс[ольск] за пояс заткнет не величиной, а красотой зданий; два каменных дома! Но всего одна церковь. — Еще 80 в. Поскорее бы доехать: все болит; весь в грязи утонул. Часам к 6 конец мученьям этим, если только... везде лошади будут. С удовольствием думаю о двухдневном отдыхе в Устюге. — В самом городе встретили женщину в одной рубашке! Simplicitas morum[209] —

Мыл было блюдце — не отмывается, а грязь сидит комьями! Что за черт? Вгляделся — а это цветы нарисованы... Перед самым Устюгом, в 4 в., у перевоза застала страшная поистине гроза и ливень. Вымок до нитки. Целый час сидел я, дожидаясь карбаса, да переезжали с полчаса, да потом с полчаса ехали до города. Но... quidquid id est[210]... Я в Устюге и послезавтра еду в Москву.

[С. 2II-2I6 — без записей]

216)

Июль — 3(15)

Приехал в Ахтырку

Finis [Конец (лат.)]

[С. 217-397 — без записей]

398)

Адресы

Николай Васильевич Бабенов

Вологод[ская] губ., ст[анция] Васильевская

Николай Александрович Иваницкий — Волог[одская] губ., Кадников.

Инспектор зем[ских] школ Усть-Сыс[ольского] у[езда], Усть-Сысольск (программы) Кичин[211]

Левитский Отец Аристарх

Вологодская] губ., Кадников[ский] у[езд] Вотчинской вол[ости]

Александр Евграфович Мерцалов — Кадников Вологодской губ.

Усадьба Радилово Заднесельской вол [ости]

Никитин (полицейский)

Архангельск

Самсонов

Арханг[ельская] губ. Холмогорский у[езд], мир[овой] судья 2-го участка.

Николай Михайлович Садков, частный поверенный, ... ...[?] Садовая, 2-ой

Спасский пер[еулок], д[ом] Панкова (поклон)

Тур Михаил Иванович, Усть-Сысольск; земскому врачу.

Усть-Сысольский судебный пристав Бобров (2 уч[асток]) Николай Петрович

Фишер Василий Федорович

Кадников Волог[одской] губ.

[После с. 398 записей нет]

Комментарии

Активная роль в публикации Вологодской записной книжки принадлежит Галине Сергеевне Разиной (5 сентября 1938-2 сентября 2007). Начиная с 2001 года, она вела самоотверженную работу по поискам архивных материалов. Ей удалось определить точные географические названия деревень, поселков, городов, уездов, которые посетил Кандинский во время экспедиции, а также установить личности тех, с кем он встречался на своем пути. Без ее интуиции и бесконечной преданности работе эта публикация была бы невозможна. Публикация посвящается ее памяти.

Заметки, сделанные Кандинским при подготовке и во время его путешествия — с 28 мая (9 июня) по 3 (июля) 1889 г. — в Вологодскую губернию для этнографических и юридических исследований.

Рукопись по-русски в переплетенной записной книжке-календаре на 1889 год (14,7 x 10 x 1,6 см), 405 страниц, из них 75 — с текстом или рисунками. Записная книжка в матерчатом переплете с надписью: «Записная книжка, День за днем, и календарь на 1889 год» (Отдел графики Национального музея современного искусства, Центр Ж. Помпиду, Париж). На карте России, помещенной в книжке, территория Вологодской губернии закрашена Кандинским желтым карандашом. Рукой Кандинского на первой странице написано: «В. Кандинский 89 г.».

Комментарии и примечания к тексту подготовлены Дж. Буассель, И. Кронрод, Ж. — Кл. Маркадэ и Г. Разиной при участии Б. Шишло (Б.Ш.).