Измена хуже предательства (СИ)

44.2

Мучительно больно открывать пересохшие веки, выныривать из той неги, волшебной дымки, где на моих руках уютно устроился маленький сверточек безмятежности, маленький носик, маленькие пальчики, губки бантиком, причмокивают.

Навязчивая болтовня на периферии сознания мешает сосредоточиться на картинке, которая неумолимо растворяется.

— Да, обоих привезли по скорой, эту вот к нам, а его в травму. Мужик-то в рубашке родился, считай легко отделался, сотрясение и перелом…

Начинаю чувствовать свое тело, слабое и бессильное. Трудно двигаться и даже пошевелить рукой составляет неимоверных усилий. Тянущая боль в руке заставляет поморщится, открыть глаза. Тонкие трубки капельницы тянутся к штативу, иголка неудобно воткнута прямо в изгиб локтя, мешает согнуть руку.

Жутко хочется пить. Осматриваюсь по сторонам. Палата на две койки, на одной из которых лежу я, а вторая пуста. Больница. Я же в больнице! Это осознание потрясает, а следом приходят воспоминания случившегося на дороге. Радим, неподвижно лежащий на мокром асфальте в красных всполохах цветов. Моя боль, мутящая сознание..

Боже, Радим! Холодящий страх окутывает, я дергаюсь, но капельница мешает встать. А следом вспоминаю свою боль. Мой малыш! Хватаюсь за живот. Ощупываю его. Вроде на месте. Но я не чувствую ни шевеления, ни малейшего намека на движение внутри. Сердце заходится беспокойством. А если с малышом что-то не в порядке, а я разлеглась здесь и даже не знаю!

Хочу встать, но мне мешает эта капельница, не хватает сил даже сесть. Живот простреливает тянущей болью, от резкого напряжения и я тут же расслабляюсь, замерев в испуге. Дышу, пытаясь успокоится, растираю низ живота, стараясь облегчить боль.

Должен же кто-нибудь быть здесь. Зову, но мой слабый писк вряд ли можно назвать спасительным.

Через несколько минут моих потуг вытащить капельницу и как-то принять вертикальное положение, открывается дверь. Вкатывается тележка для мытья полов, а за ней женщина в робе.

— Врача позовите, пожалуйста, — жалобно шепчу.

— Очухались, уже врача зовут, — ворча выходит женщина из палаты.

Возвращается с медсестрой. Та только взглянув на меня убегает и приходит уже со строгим мужчиной с посеребренными висками в белом халате и строгих очках.

— Семен Аркадьевич, ваш лечащий врач. — представляется он. — Лежите лежите, не вставайте. Вам строжайше запрещено вставать. Беременность сохраняем же, я правильно понимаю?

— Да! — пищу обескураженно от его строгого тона. — Что с моим малышом?

— С малышом все будет в порядке, если его мама будет выполнять все предписания. Главное сейчас для вас полный покой. Вставать категорически запрещается. Захотите в туалет позовите медсестру, это понятно? — смотрит он строго, спустив очки на кончик носа.

— Да, — медленно выдыхаю, забыла дышать от волнения, пока слушала ответ.

— Полежите на сохранении, у нас. Отдохнете. Придете в себя. Сейчас что-нибудь беспокоит?

— Да, живот тянет, — жалуюсь я.

После быстрого осмотра снова назначает капельницы.

Божечки, все что угодно лишь бы малыш мой был жив, здоров.

— Увижу вас на ногах буду ругать. Сильно. — напоследок предупреждает Семен Аркадьевич.