— У нас ЧП, — со вздохом заявляет жена, как только отвечаю на звонок. И я срываюсь. Выскакиваю из кабинета, пролетаю мимо обалдевшей и бледной секретарши. В голове прокручиваю миллионы вариантов случившегося происшествия. Но Ника перестаёт тянуть и спасает от нервного срыва: — Соня покрасила волосы в розовый.
— И всё? — на скорости торможу.
— Нет, Асланов, она покрасила волосы, ванну, Асель и наш спальный гарнитур.
— А его зачем? — недоумеваю.
— Вот придёшь и спросишь сам, — опять тяжко вздыхает.
— Бедовая, мне уже не тридцать семь. Доведешь до инфаркта — сама ведь оплакивать будешь!
— Ты это каждый год на протяжении двенадцати лет говоришь, — фыркает Бедовая женщина. — В общем, информирую, придёшь домой, поговори с дочерью. Не так, как в прошлый раз. А серьёзно! Грозно. Если надо, по столу стукни и не дай собою управлять.
— Мной уже одна Беда управляет, — хмыкаю, — Вот уже двенадцать лет вертит, крутит, манипулирует.
— Ты преувеличиваешь, Асланов, — улыбается Ника. Я чувствую даже через трубку её улыбку.
Отключив связь, возвращаюсь в кабинет. Двенадцать лет прошло. Двенадцать идеальных лет. Незабываемых, счастливых, тёплых лет.
Первый год сложным самым был. Меня опять таскали по прокуратурам да следственным комитетам за нарушение испытательного срока. Посадить хотели. Но Натан своей выходкой с репортёрами начал давить на жалость. Мол, не развлекаться уехал. К жене с ребенком, что на больничной койке меня ждали. И как я раскаиваюсь, готов к наказанию с увеличением условного срока. Пришлось раскошеливаться в очередной раз.
Как итог, повесили запрет на выезд на год. Но я не планировал улетать из Петербурга. У нас с Никой другие приоритеты стояли. Свадьба, совсем скромная. Постройка дома. Переезд. Забота о младенце.
Вот уже двенадцать лет я лечу на всей скорости к своей семье. К жене, сыну и трём дочерям. Кажется ничего существенно не поменялось. Кроме Ники. Она выросла, повзрослела, увереннее стала. Самостоятельнее. Рекламное агентство открыла. Мои привычки переняла. Осмелела. Подчинёнными уверенно вертит и мной легко управляет. И за это я её сильнее люблю. Горжусь Бедовой девчонкой, коей когда-то была.
Только по ночам, в моих руках она всё та же нежная Ника. Моя малышка, что ластится, краснеет даже после стольких лет. И отдаёт себя без остатка, вручает полностью всю власть в мои руки.
— Дамир Маратович, Вам ещё что-нибудь нужно или я могу идти? — секретарь заглядывает после короткого стука и выводит из размышлений.
— Можешь идти, до завтра, — отпускаю, смотря на часы.
Шесть часов вечера. И мне пора. Я больше не задерживаюсь на работе. Доезжаю до дома, перепрыгиваю через ступеньки и распахиваю входную дверь.
— Папа! — радостно визжит Асель и со всех ног бросается ко мне. Я в ступор впадаю, смотря на летящую в мои объятья трёхлетку. Она вся розовая, волосы, лоб, уши, шея.
— Привет, моя принцесса, — присаживаюсь на корточки и ловлю любительницу со всей скорости впечатываться в меня. Вся в мать, что тут сказать. Вынимаю из кармана заветный киндер. И заслуживаю крепкие обнимашки с поцелуем в щеку.
— Тебе нлавится? — вертится ребенок, показывая свою шевелюру.
— Нравится, — хмыкаю, пытаясь оттереть с уха пигмент. — Только мне нравились твои светлые, как у мамы, кудряшки.
— Мне тоже, но Соня эск… экс… — хмурит лоб, пытаясь выговорить сложное слово.
— Экспериментировала? — помогаю ребенку и, подняв, несу в сторону гостиной.
— Да. Мама злилась и сказала, ты её лемнём побьёшь, — Асель замолкает, опять хмурится и смотрит пытливо. — Ты же не станешь?
— Нет, но в угол поставлю. Как только осмотрю зону боевых действий, — хмыкаю и останавливаюсь на пороге пустой комнаты. — А где мама и остальные?
— Они на заднем дволе. Малат Глафа пливёл.
— Кого? — опять останавливаюсь на полпути. Нет, надо точно логопеду показать.
— Идём покажу, — Асель спрыгивает с рук и бежит вперёд. Выходим во двор. Дочь тычет пальчиком в пушистого щенка и гордо повторяет: — Вот Глаф.
Прикипаю к жене. Жадно её осматриваю, Ника в кресле качалке грудью кормит нашу самую маленькую полугодовалую принцессу. Улыбается тепло и стреляет зелёными глазами в сторону притихшей Сони.
Дочь за Марата прячется, только розовые локоны выглядывают. А сын истинный защитник своих сестрёнок, прикрывает малявку. Даже подбородок выпячивает и плечи распрямляет.
— Папа сказал, что ему нлавятся лозовые волосы, — Асель вприпрыжку бежит к сестре. — И лемнём не будет бить.
— Дам! — вздыхает тихо Ника, пряча смех за кашлем.
— Да ладно, красиво же, — хмыкаю и ловлю бегущую ко мне Соню. Тру уши старшей дочери, которые тоже измазаны в краске. — Только в следующий раз экспериментируйте в нормальном салоне, под присмотром специалистов. И как это теперь оттереть?
— А пусть так в школу и идёт! — ворчит Ника. — И никаких карманных денег в течении месяца!
— Ну, мам! — стонет Соня и на меня жалобно смотрит.
— Я поговорю с мамой. А ты попробуй спиртом оттереть краску, он в аптечке. И Асель захвати, — хмыкаю, подталкивая девочек в дом. Те сразу же уносятся выполнять поручение.
Со вздохом спускаюсь с крыльца. На сына смотрю, что упрямо щенка к груди прижимает. Явно готовил речь, теперь храбрится и готовится отстоять свою позицию.
Я вообще собак не очень люблю. Примерно с тех пор, как был с ними заперт. И мы с Никой держали оборону, заводили сначала хомячков да канареек. Потом в нашем доме появился рыжий оборванец. Кот беспородный, по кличке Пират. Маленький пушистый комок за пять лет вымахал в огромную наглую усатую морду. И теперь вот. Щенок. Пушистый. Явно крупным будет.
— Мы же это обсуждали, Марат, — спокойно обращаюсь к сыну. — Собака — это ответственность.
— Я буду сам с ним заниматься. Обещаю! Пожалуйста. Давай оставим? — Марат сильнее прижимает щенка к себе, тот крутится-вертится и выскальзывает из детских рук. Падает на траву и разъезжающимися лапами несется прямо ко мне.
— Где ты только его взял, — ворчу, стараясь увернуться от пса.
Тот вовсю крутится под ногами, обнюхивает, носки туфель покусывает и, падая на спину, смотрит глазами-бусинками. Приехали. Мной не только жена с детьми управляют. Но и этот щенок. Потому что я готов его оставить.
— Дядя Саид подарил, — бурчит Марат, кулаки сжимает. Перевожу взгляд на молчаливую Нику. Жена пожимает плечами, что бы это ни значило. А Саиду всё же нужно ещё пару раз нос сломать, чтобы перестал вмешиваться в мою семью и занимался своими детьми.
— Сам будешь его выгуливать два раза в день. Кормить и дрессировать, — сдаюсь я. Пихаю легонько носком маленького энерджайзера и обхожу щенка.
— Спасибо! — Марат с радостным воплем обнимает. Хлопаю сына по спине, замечая ироничную улыбку на губах жены. Ещё обижается, когда я её манипуляторшей называю. Явно ведь всё обставила, могла сама запретить. Нет, меня ждала.
Сын уносится со щенком к остальным членам семьи, чтобы всех обрадовать пополнением, а я, наконец, добираюсь до одной хитрой женщины.
Скидываю пиджак на ручку кресла, ослабляю галстук, склоняюсь и, наконец, целую самые желанные губы.
— Привет, моя Бедовая жена.
— Привет, мой работящий муж, — улыбается, охотно передаёт уснувшую малышку и, поменявшись со мной местами, усаживается на одно колено. Обнимает. Голову на плечо кладёт и носом утыкается в шею.
Я чёртов счастливчик. И моё счастье — это жена, что до сих пор льнёт к груди. Нежностью и лаской оплетает. Заботой окутывает. Четверо детей. Совершенно не похожих друг на друга, со своим характером. Дом, который мы вместе построили, обставили и вдохнули уют.
Ника словно кошечка вытягивается, ноготками скребет. Поворачиваю голову, ловлю её взгляд. Она пальцем разглаживает морщинку между бровями. Смотрит, как двенадцать лет назад, топит меня в своих вкусных эмоциях.
— Люблю тебя, Асланова, — тихо произношу в пухлые губы. Щёки жены румянцем покрываются. Глаза прикрывает и улыбается. — Безумно сильно люблю, моя маленькая бедовая девочка.