Измена. Я только твоя. Лирическое начало (СИ)

Глава 26. Витя

Я сел с краю, чтобы первым вручить тебе скромный букет. Хотя был уверен, что ты улыбнёшься при виде его. Но Ника меня уболтала вручить его после. Точнее, я уболтал её пересесть! Боялся, что рядом с Лёлькой они не выдержат, станут кричать. И ещё, чего доброго, растянут припрятанный «лозунг».

В их предпочтения театр пока не входил. И они вели себя, как на концерте. Шумели, игрались, как дети. Один я был серьёзен! Я ждал, в отличие ото всех. И ты появилась…

Я забыл, где сижу. Я забыл даже как меня звать. С той минуты, как ты появилась на сцене. Местами я ловил себя на том, что тереблю лежащий на коленях букет. Обрываю его лепестки. Ты играла потрясно! Это была ты и не ты одновременно. Я наблюдал за тобой. Я подглядывал.

«Вот уж точно, дитя порока», — подумал я и представил, как ты лежишь подо мной. И обнимаешь горячими бёдрами…

Я не помню, о чём был спектакль. О жизни, о чём же ещё? О любви, как ты говорила сама.

— Катерина, Кати! Я хочу тебя, слышишь? — сказал твой «партнёр». Именно так ты его называла. И неожиданно с жаром прижался к губам.

Я даже привстал от «восторга». Сглотнул и под гневом сидящего сзади, опустился обратно, «в седло». Ты не брыкалась, не била его по плечам… Ты обнимала его! Прижимала к себе его голову. Я задышал, но глаза не отвёл. Так и смотрел на тебя. На измену.

«Ведь это же сцена, она — не она», — подсказывал разум. Но сердце твердило обратное! Ближе к концу я слегка отошёл. Хотя ты рыдала так горько, так искренне. Что я невольно подумал — между вами есть что-то. Иначе, зачем так страдать?

Ты полезла на эту скалу.

— Если ты здесь, дай мне знак! — прокричала наверх. И упала…

Я снова заёрзал. Но в этот раз по другой причине. Я подумал, что ты, несомненно, ушиблась. А говорила — нормальный спектакль! Работа в искусстве — не спорт, и т. д. А теперь вот лежишь там лицом на полу, и никто не поможет подняться…

— Вить, ты как? — пихнул меня Жека. Заглушаемый аплодисментами, его голос казался далёким.

— Норм, — отозвался я коротко.

— Ну, чё, идём? — позвала Вероника.

Мы встали, пробрались гуськом между кресел наверх. Она разузнала, где будет гримёрка. Вместе с Лёлькой они походили на девочек-школьниц, фанаток какой-нибудь группы. Мы с парнями шли следом за ними. И я вдруг подумал, что зря…

Зря я ушёл! Ты будешь ждать меня там. Будешь видеть со сцены пустующий ряд. Ты расстроишься. Хотел на попятную, но Саня меня заболтал.

— Слушай, опять барахлит, не посмотришь?

— Да не вопрос, заезжай, — я поправил букет, «причесал» его к встрече с любовью.

Ты появилась с охапкой покруче. Несколько прочих букетов затмил тяжеленный, из роз. Я покосился на свой. Лучше бы взял хризантемы. Говорила флористка, бери!

Вместе с тобой шли ещё две особы. Та самая «мамочка» сразу же стала шутить. Они наблюдали, как ты обнимаешь меня. От тебя пахло так… по-другому! Духами и розами. Запах нравился, но я предпочёл не дышать.

— Ты не злишься? — спросила на ушко.

— За что? — я забыл о стеснении.

Глаза у тебя были влажные. Слишком высокая «доза» эмоций, тебе не по силам такое. Я испугался, вцепился в тебя.

— Ну, — ты прикрыла глаза, — За тот поцелуй.

Я выдохнул:

— Злюсь, ещё как! — хотя на самом деле забыл на мгновение, — Я потом накажу тебя, — обещал.

— Точно? — ты улыбнулась сквозь слёзы.

И мне так захотелось тебя целовать. Стереть с твоих губ чью-то «метку». Сказать всему миру — моя, ты моя! Никому не отдам. Мы слились, присосались друг к другу. Словно пьяные. Я разделял твой успех. Разделял твою ношу. Я тебя раздевал…

— Эй, ну харе! — послышалось Женькино.

Кофточка съехала с плеч, ты натянула обратно. Мы прижимались друг к другу, и я понимал — это ты. Я простил тебя, слышишь?

Лёлька пристала к актрисам, а Ника, державшая этот букет, вдруг сказала:

— Ань! Тут типа открытки. Наверно, тебе.

Парни стали искать «оправдания». Только я промолчал. Наши руки разжались. Ты укрылась в гримёрке. Мне захотелось ворваться туда…

— Что там было написано? — обратился я к бывшей.

— Где? — Вероника смотрелась в карманное зеркальце.

— Ну, на открытке на этой, — поторапливал я.

Она усмехнулась:

— Признание в любви.

— Да ладно тебе! — я одёрнул.

Она продолжала подкрашивать губы. Вазюкать измазанной в красное кисточкой. Я схватил её за руку:

— Гонишь.

Выдержав хватку, она подняла на меня озадаченный взгляд:

— Да поздравления! Блин, отпусти!

Я отпустил:

— А точнее?

— Да я не успела понять! — заартачилась Ника, — Чё-то там про дебют.

— От кого? — призадумался я.

— Да ясно от кого, — манерно ответила Ника, — От того режиссёра. Саранского. Типа он же её наставлял.

— Что делал? — бросил я машинально.

— Ну, учил, — сказала она по-другому, но оттого смысл её слов не менялся.

Я вспомнил Сперанского. Его физиономию на афише. Твою главную роль. Твои пробы… Я втянул носом воздух и тут же себя осадил. Представить не мог! Но невольно представил.

Ты вышла из театра уже в сарафане. Каблучки застучали по камню. Я подумал о том, что букеты оставила там, в своей театральной гримёрке. Подавил сожаление! Ведь надеялся, мой ты прихватишь с собой.

— Позвольте поздравить вас, — раскланялся Сашка и о́бнял по-дружески.

Женька опять стал расстёгивать джинсы.

Ника прикрикнула:

— Хватит!

— Чё, пойдём напиваться? — ответил Женёк.

— Пить за успех, алканафт, — уколола она.

— Харе! — рявкнул он неожиданно, и Ника притихла. На время.

Из дверей вышли парни. Вне сцены они растеряли загадочный лоск. Один прокричал:

— Ань! Не забудь в понедельник на репетицию!

Ты махнула рукой:

— Хорошо!

Вы обменялись «энергией». Я почувствовал эту незримую связь. Он был частью другой твоей жизни. Наполненной, яркой, чужой! В которой я был только зрителем…

— Устала, — добавила ты, сунув руку в мою.

Я выдохнул, сжал её крепко.

— Я тобою горжусь, — похвалил, хотя эту фразу уже повторял не единожды. Но теперь я, и правда, гордился тобой! Ты была так красива на сцене. Или сцена тебе очень шла.

— Я представляла тебя, — произнесла неожиданно.

— Вот же я! Зачем представлять? — улыбнулся в ответ.

— Нет, — опустила глаза, — Там, на сцене. Во время поцелуя я представляла тебя.

Я замолчал. Я не знал, что ответить.

— Вить, ну не злись! — ты прильнула ко мне. И слова полили́сь из души бесконечным потоком:

— А если ты будешь сниматься в кино и постельная сцена? Ты тоже будешь меня представлять, и я типа должен не злиться?

— Я не буду играть в постельных сценах. Обещаю! — ты капризно поджала губу. Как ребёнок.

Сердце кольнуло, но я удержался от ссор. Не хотел омрачать тебе праздник.

— Он тебе нравится? — вырвалось вдруг.

Ты отмахнулась:

— Вообще не мой тип.

— А кто же твой тип? — обронил, надеясь услышать комплимент в свой адрес.

— Догадайся, — ответила ты. И пальчики ловко нырнули в карман. В мой карман! Брюки «пустили тебя». Под ними ладошка проделала фокус, и скрылась в трусах.

— Ань, — я поймал её, словно зверька.

— Ты ревнуешь? Ревнуешь? — прижалась, порывисто выдохнув в губы.

Я обхватил твою выпуклость правой рукой. Уместилась в ладони. До трусиков было всего ничего. Слой ткани, тончайшей настолько, что я ощутил их приятный рельеф.

— Эй, ну вы где? Извращенцы! — крикнул Жека.

На кухне был ящик спиртного, закуску готовила Лёлька. Ника надула шары и развесила их по квартире. Мы собирались отметить премьеру, поздравить тебя. А ты постоянно зевала.

— А красивая эта Дана, правда? — мечтательно бросила Лёля.

Ника тут же её опровергла:

— Ничего в ней красивого! Просто типаж.

Женька поддел её:

— Слов нахваталась!

Они шутливо «пинали» друг друга. Как мы.

— К тому же, она уже старая, — фыркнула Ника.

— Я посмотрю на тебя в тридцать пять. Будешь ли ты считать себя старой? — мудро ответила Лёля.

Я обнимал тебя левой рукой. Ты обмякла, лицом улеглась мне на грудь. Я убрал твои волосы за ухо. Чмокнул в макушку. И всё тот же навязчивый розовый запах коснулся ноздрей.