Капитан Весна

Глава шестая ГОСПОДИН ПЬЕР

— Я хочу представить вам господина Пьера, — сказал жонглер, указывая в сторону очага.

Только тогда я заметил незнакомца, человека невысокого роста, с седыми волосами и добрым круглым лицом. Его возраст трудно было определить. «Господин Пьер? Господин Пьер?» — мучительно вспоминал я. Но все стало ясным, когда наш гость тихо произнес:

— Я друг Бенжамена…

Разве в последнем письме господин Бенжамен не дал нам понять, что некий господин Пьер при случае зайдет к нам и передаст от него привет?

— Мы познакомились в люшонском автобусе, — объяснил Альфред Беллини. — Попутчик спросил, знаю ли я семью Валетт, Бертрана и Жанно. Еще бы не знать! Вот почему я и привел его сюда. Я…

Большой Фредо вдруг замолчал, будто его голос, обычно такой веселый, неожиданно наткнулся на препятствие. Он посмотрел на носки своих забрызганных грязью башмаков и с видимым смущением потер руки. Тетя Мария тяжело вздохнула, а глаза матери наполнились слезами.

— Что ж, я очень рад видеть вас у себя, — начал Сиприен и вдруг остановился, раздумывая. Какие новости принес нам гость? — Итак, — продолжал дядя Сиприен, — как поживает наш милый господин Бенжамен?

Седовласый человек наклонился вперед и слегка пожал плечами:

— Я ничего о нем не слышал с тех пор, как его арестовали. А это случилось примерно месяц назад.

— Арестовали? — взорвался дядя Сиприен. — Что вы говорите? Почему? За что? Как это случилось?

— В Марселе. Во время облавы в порту. Мы советовали ему не выходить из дому, остерегаться. Но мы думали, что старика оставят в покое. И потом, ведь все было подготовлено для его отъезда. Мы позаботились бы о нем. Ему оставалось только немного потерпеть, не выходить из дому. А он любил бродить по набережным и разглядывать пароходы… И вот…

— И вы не могли вырвать его из лап этих извергов?! — вскричал дядя Сиприен.

— Верьте мне: мы сделали все, что могли. Мне сказали, что господин Бенжамен находится в эшелоне…

— В эшелоне? В каком эшелоне?

— В эшелоне, который отправился на днях из Марселя в Германию.

Бертран топнул ногой и в бешенстве сжал кулаки.

— Вот ужас!

Господин Пьер развел руками.

— Теперь ничего не поделаешь. Немцы увозят схваченных людей в запломбированных вагонах и рассылают по разным концентрационным лагерям… Какое страдание для старика!

Дядя Сиприен покачал головой.

— Надо подождать. Пока ничего не известно. Мы знаем только, что его забрали… — продолжал господин Пьер.

— Этого достаточно! — угрюмо буркнул дядя Сиприен и встряхнулся, как собака, выходящая из воды. — Зверье! Они нам за все заплатят! Нет, друг мой, нет, не говорите, что ничего нельзя сделать.

— Я и хотел поговорить с вами о Бенжамене.

— Подождите… Может быть, кому-нибудь замолвить словечко… Кто знает? Он, конечно, не молод, но обычно худощавые более выносливы, чем толстяки. Он может бежать. Ведь можно же, черт возьми, убежать из лагеря!

— Это не такие лагеря, как вы себе представляете. Там сущий ад!

Мне вспомнилось солнечное утро в лесу. Маленький человек с бородкой склонился над холстом. Его тонкая белая рука плавно водит кистью. «Ты видишь, мой мальчик, я кладу еще чуть-чуть киновари… Всего один мазок. Вот сюда!.. Ты любишь деревья, мой мальчик? Деревья нужно любить. Они прекрасны…»

Я снова видел господина Бенжамена, бредущего мелкими шажками по окрестным лесам. Остановившись у подножия дуба или каштана, он внимательно разглядывает колеблемую легким ветерком зеленую или красноватую листву. А вот береза. Береза с молочно-белым стволом, испещренным черными пятнами. Он останавливается перед елями и долго смотрит на пышную темную хвою. Когда восходит солнце, оно окрашивает деревья в нежные розовые тона. Вечер расстилает над землей широкую пурпурную завесу. Мне кажется, он потому так любил все эти деревья, что они были для него символом свободы. Спокойно и гордо возвышались они на горных склонах, подставляя свои кроны дыханию быстрых ветров.

Глухой голос нашего гостя вырвал меня из мира мечтаний. «Немцы увозят схваченных людей в запломбированных вагонах и рассылают по разным лагерям… Это не такие лагеря, как вы себе представляете. Там сущий ад!»

Я снова попытался вызвать в памяти образ моего старого друга. Вот он бродит по набережным марсельского порта, любуясь кораблями, мачтами, парусами. Мачты напоминают ему любимые деревья. Корабли тоже кажутся ему символами свободы. В один прекрасный вечер какой-нибудь из них должен был унести его вдаль — от опасностей, от преследований, от облав и лагерей… Неужели слишком поздно?..

— Славный человек господин Бенжамен, — слышу я голос дяди Сиприена. — Взгляните на эту стену. Он оставил нам на память свои картины.

Гость покачал головой.

— Прекрасный человек!

— А вы, господин Пьер, — спрашивает дядя Сиприен, — что вы собираетесь делать? Не думаете ли вы поселиться здесь? Может быть, и вы парижанин?

— Да, парижанин, но вся моя семья живет теперь в Марселе.

— Здесь чудесные места, — вставил Альфред Беллини. — Посмотрите на мою малышку, как она здесь оперилась! Я недавно вернулся из турне и собираюсь обосноваться здесь на зиму. Надеюсь, мне удастся найти какую-нибудь работу.

— Подумаем, подумаем… — обещал дядя Сиприен.

— У меня были дела в этом округе. А Бенжамен столько рассказывал о Вирване и вашей семье, что мне захотелось вас навестить.

— И правильно сделали, господин Пьер, — сказала тетя Мария. — Только бы мы могли чем-нибудь вам помочь…

Несколько секунд длилось неловкое молчание. Вдруг дядя Сиприен хлопнул в ладоши и натянуто засмеялся.

— Что же мы стоим и смотрим друг на друга… Так не годится. Я здорово хочу есть, да и дети, наверно, умирают с голоду. Не сесть ли нам за стол? Господин Беллини, вы останетесь и поужинаете вместе с нами. А вы, господин Пьер, надеюсь, не собираетесь вернуться сегодня в Люшон? Последний автобус уже ушел.

Беллини собрались уходить. Длинный Фредо, как он сам сообщил, только что вернулся и не успел еще даже распаковать вещи. Ему хотелось домой. Дядя Сиприен понял, что настаивать не следует.

— А маленькая обезьянка по-прежнему с вами? — спросил он смеясь.

— Как же, как же! — сказал Фредо. — Она ждет нас у огня. Бедняжка простудилась и в последние дни немного кашляла. Она ждет нас. Это очень послушное существо.

Беллини простились с нами и отправились домой, а мы с гостем сели за стол.

Горячий ужин укрепил силы нашего гостя. Его лицо оживилось, глаза заблестели. Он стал рассказывать нам о Париже, о своей семье. У него была небольшая книжная лавка в Париже, на острове Сен-Луи, неподалеку от квартиры господина Бенжамена. Господин Пьер был женат, имел двоих сыновей примерно моих лет. Внезапно он прервал свой рассказ и спросил, показывались ли немцы в этих краях.

— Нет, — ответил дядя Сиприен. — Теперь их не видать. Они установили вдоль границы свои посты, а здесь почти не показываются. Это не то что в оккупационной зоне, по ту сторону демаркационной линии.

Господин Пьер рассказал нам, что ему пришлось тайно перейти границу, чтобы пробраться в Париж.

— Может быть, вам стоило бы поселиться здесь, — подала мысль тетя Мария.

— Нет, — после едва заметного колебания ответил гость, — у меня есть дела поблизости от Марселя. Впрочем, неизвестно, что еще может случиться…

Ужин подходил к концу. Тетя Мария подала нам большой омлет с картошкой. Наш гость посмотрел на него с недоверчивым восхищением, как если бы перед ним было чудо из чудес. Однако ел он мало, объясняя тем, что отвык от обильной пищи. Когда же принесли большую миску заварного крема, приготовленного в честь его приезда, господин Пьер с грустной улыбкой покачал головой. Затем вдруг наклонился к дяде Сиприену:

— Скажите мне, господин Валетт, не ошибаюсь ли я. Мне кажется, что поблизости отсюда можно перейти границу.

— Да, конечно. Правда, это не рядом, нужно знать дорогу…

— А здесь живет некий Фога?

— Живет, — удивленно ответил дядя Сиприен. — А вы его знаете?

— Нет, не знаю. Но мне говорили о нем в Люшоне. Точнее, говорил один из моих друзей, которого я случайно встретил на вокзале. Мой друг — беженец, живет уже несколько недель в Люшоне и вступил в переговоры с этим человеком.

Сиприен покачал головой:

— Ясно. Речь идет о том, чтобы перейти границу.

— Да, — сказал господин Пьер, инстинктивно понижая голос. — Но Фога дорого запрашивает.

— Вот оно что… — процедил дядя Сиприен. — Ах разбойник!

— Я не говорил моему другу, что собираюсь встретиться с вами. Я ему только советовал немного подождать.

Сиприен сжал кулак и стукнул им по столу.

— Тысяча чертей! — воскликнул он. — Нельзя допускать такие вещи! Этот негодяй наживается на чужом не счастье. Я подозреваю его уже давно. Но старый скряга себе на уме. Он обделывает свои делишки втихомолку. Разве мне пришло бы в голову требовать вознаграждения за подобную услугу?

Теперь мне стала понятна причина таинственных исчезновений и появлений папаши Фога. Он был проводником, помогал беженцам переходить через горы. Куда он их отводил? Этого никто не знал, а сам он, видимо, нисколько не интересовался их дальнейшей судьбой, после того как покидал на испанских склонах Пиренеев. Ему важно было одно — получить деньги, побольше денег.

В эту минуту послышались шаги. Бертран первый обратил на них внимание. Потом протяжно залаяла собака. Мы вышли из дому. Среди ночного мрака мы не заметили ничего подозрительного. Калитка была закрыта. Но через нашу ограду без труда можно было и перелезть. А собака не переставала рычать, повернув морду в сторону гор.