Капитан Весна

Глава восьмая РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ

Жизнь в горах текла размеренно и спокойно. Она почти не изменилась. В глухом горном селении еды пока хватало. Картошки, каштанов, гороха, сушеных бобов, муки — вдоволь. Молоко было всегда. Мед в ульях не переводился. Вот только одежда, обувь, инструменты, велосипедные и автомобильные покрышки выдавались по талонам и были плохого качества.

Война могла бы казаться очень далекой, если бы радио, газеты и письма не приносили в дома печальные вести. В каждой семье ждали писем: кто от сына, кто от отца, попавшего в плен, кто от родственника, который исчез бог знает куда или бедствовал в оккупации.

Немцы продвигались по русским равнинам. Они дошли до Кавказа. Население захваченных земель терпело ужасные лишения.

Рассказывали, что в винодельческих районах Лангедока жители вынуждены питаться похлебкой из крапивы. Отовсюду шли слухи об арестах, об эшелонах с людьми, отправляемых в концентрационные лагеря Германии. В Париже на стенах домов расклеивали красные афиши с именами расстрелянных заложников.

Большинство этих тягостных новостей мы узнавали от господина Дорена: он много разъезжал и многое видел. По четвергам и воскресеньям учитель отправлялся то в Люшон, то в соседние деревни. Это был очень занятой человек, и мы никогда не задавали ему праздных вопросов. Случалось, он засиживался у нас допоздна. Иногда господин Дорен встречался здесь с семьей Беллини.

Маленькая Изабелла и ее мать часто навещали нас. Что касается ее отца Фредо, то ему удалось устроиться на лесозаготовках. Каждое утро он спускался из Вирвана в долину. Там его поджидала длинная вереница мулов, и он вел их в горы за тяжелой поклажей самшита и шиповника.

— Представьте себе, — рассказывал нам с веселыми ужимками длинный Фредо, — хозяин дровяного склада, нанимая меня, спросил: «А вы умеете ходить за скотиной?» Я даже не рассмеялся, а только переспросил: «За скотиной? За какой? Я никогда не дрессировал львов, но у меня были пудели, ученая черепаха и даже удав». Они там все на складе решили, что я шучу. А я и не думал шутить.

Короче говоря, Фредо наняли на работу, и он превосходно справлялся со своими обязанностями: рубил лес, грузил и отвозил бревна. Мулы слушались каждого его слова.

Всякий раз, когда господин Дорен встречался у нас с Беллини, мы с большим интересом слушали их разговоры. Учитель, любознательный по природе, засыпал его вопросами, а длинный Фредо никогда не заставлял себя просить и охотно рассказывал о своей жизни и приключениях. Он исколесил многие дороги Франции, Италии, Испании, Скандинавии. Фредо хорошо знал жизнь циркачей, так как сам родился среди бродячих комедиантов. Понятно, что и нам хотелось побольше узнать о дрессировке зверей.

— А тюленей, господин Беллини, вы тоже дрессировали?

— А как же! Сам я никогда не выступал с тюленями, но мне пришлось как-то заменять одного из моих приятелей.

— Они злые?

— Да нет, очень ласковые. Заметьте, дрессировать их нетрудно, они жонглеры по природе. Самое важное — всегда иметь для них свежую рыбу.

— Ну, а тигры? Тигры у вас тоже были?

— Нет, тигров у меня не было. Зато собаки, обезьяны…

— И гориллы?

— Нет. С гориллами я тоже дела не имел, но зато у меня был великолепный шимпанзе, очень ловкое животное. Этот шимпанзе сам одевался на арене и опрятно ел, сидя за столом.

— А вашу обезьянку, господин Беллини, вы по-прежнему дрессируете?

— Конечно. А то она потеряет навыки. Как-нибудь я приду и покажу вам, на что она способна.

Вот как вышло, что в сочельник, в разгар войны, семья Беллини устроила для нас представление. Но мы еще не знали всего, что этот вечер принесет нам.

Незадолго до рождества выпал снег. Но вскоре поток теплого воздуха из Испании смыл первый белый покров зимы. Снова похолодало, ветер стих. Однажды утром, внимательно посмотрев на небо, дядя Сиприен воскликнул:

— А все-таки на рождество у нас будет снег. — И, обернувшись ко мне, шутливо спросил: — А ты, парижанин, как думаешь? У нас в горах все должно идти по-заведенному. Рождество без снега! Куда это годится? — Дядя разгладил усы и продолжал: — Впрочем, много снега и не нужно. Ведь к нам собираются гости. А если снег будет глубоким, Дорены останутся дома.

Мы и вправду пригласили в сочельник школьного учителя с женой и семейство Беллини. По этому случаю кое-кто из ближайших соседей тоже собирался зайти к нам, чтобы посмотреть представление, настоящее представление, обещанное длинным Фредо.

Дядя Сиприен вздохнул.

— Ну что ж, — сказал он, — по-настоящему мы отпразднуем рождество позднее, когда снова установится мир и все наши вернутся домой. А пока не будем хныкать и отчаиваться. Фредо с таким увлечением готовит для нас свои сюрпризы!

Мы тоже — мама и особенно я — были счастливы. И, конечно, не без причины. После долгого тревожного молчания отец дал о себе знать. Его письмо нас очень обрадовало бодрым тоном и вселило надежду на скорую встречу. За самыми простыми словами угадывалась стойкая воля отца: он никогда не падал духом.

— Перед нами, — решительно произнес дядя Сиприен, — письмо человека, который чувствует себя неплохо, а это ведь главное: здоровье прежде всего. Брат пишет, что получил нашу последнюю посылку. Ему повезло, не до всех они доходят. А что мы еще можем сделать? Работать так, чтобы будущее рождество было веселее, чем нынешнее.

Наступила предпраздничная неделя, и подготовка к рождественскому вечеру началась. Бревенчатые стены и потолок нашей просторной кухни украсились ветками остролиста и омелы. Мы раздобыли в дровяном сарае очень старый, источенный дубовый пень, который перетащили к очагу. Этого своеобразного рождественского «полена» должно было хватить больше чем на одну ночь.

Снег начал падать с утра. Узорчатые хлопья кружились над долиной, и понемногу даль заволокло белой пеленой. Темные склоны посерели, словно посыпанные сахаром или солью. Мало-помалу всем завладела снежная белизна.

Я долго стоял на пороге дома и смотрел, как, покорно кружась, опускаются хлопья. Вот оно и пришло, рождество, со всеми связанными с ним надеждами. В Лангедоке поют песни об этой поре надежд, когда ждут, что день немного удлинится, а в зимней стуже уже угадываются приметы нарождающейся весны. И я тоже, втягивая в грудь морозный воздух, пытался почувствовать в нем весенний аромат. Сочельник приближался, благоухая апельсинами, шоколадом, миндалем, жаренным в сахаре, и блинами. Само собой разумеется, в этом году на рождество шоколада было мало, а апельсины и вовсе исчезли, но в слове «сочельник» хранилось о них воспоминание. Такой день не мог не быть радостным.

Было около десяти часов вечера. Мы отодвинули стол к окну, чтобы артисты могли свободнее двигаться. Из печи вынули подрумянившиеся пироги с хрустящей корочкой. Большие пироги из хорошей белой муки. Я увидел, как у Изабеллы Беллини заблестели глаза. Она повернулась ко мне и прошептала:

— Какие красивые! Удивительно красивые! Я никогда не посмею их съесть.

Дядя Сиприен поднялся из погреба с несколькими бутылками белого вина в руках. Он остановился перед Фредо.

— Выпьем за тех, кто странствует! — крикнул дядя Сиприен. — И за будущий большой цирк Беллини!

— А что ж? — ответил Фредо. — За цирк Беллини — самый большой цирк во Франции!.. Почему бы и нет? Когда мы натянем в Люшоне тент нашего цирка-шапито, мы вас всех пригласим. «Цирк Беллини!» — недурно звучит! «Заходите, дамы и господа, представление сейчас начнется. Цирк Беллини ждет вас. Вас ждут наши звери, дрессированные лошади, клоуны и акробаты!»

— Наймите меня, господин Фредо! — смеясь, предложил Бертран.

— Нанять тебя? А что ты умеешь? Водить коров? Этого мало. Цирк — это профессия, десять профессий, сто профессий. Ими нелегко овладеть. — Он покачал головой. — С галерки все кажется простым. Публика не знает, сколько терпения и труда вложено в подготовку самого несложного номера.

— А я вам скажу, Фредо, — вмешался господин Дорен, — что так обстоит дело с любой профессией. Но в цирке все обманчиво, и вам кажется, что номера выполняются с легкостью. Акробат улыбается, жонглер беспечно прохаживается по арене. Можно подумать, что они не прилагают никаких усилий. У артистов напряжен каждый мускул, но публика этого не видит. Вот и забываешь, что им пришлось очень долго тренироваться, добиваясь такой непринужденности.

Все ели пирог, запивая его белым вином. Уже начали собираться соседи. Пока они сбивали снег с сабо, в полуоткрытую дверь жарко натопленной кухни ворвалось ледяное дыхание зимы. Оно напомнило нам, что в горах властвует непроглядная морозная ночь. На миг я забыл о веселом празднике, о вкусных пирожных и душистом вине и увидел перед собой огромную безмолвную белоснежную равнину. Мне казалось, что вся эта белизна простирается до далеких границ Германии. Стужа сковала Францию. Страна застыла под зловещими крыльями северного ветра. Селения казались мертвыми. Города, съежась и оцепенев, прижимались к земле. Я подумал об отце.

— Эй, дружище Фредо, — вдруг закричал дядя Сиприен, — ты же собирался нам что-то показать! В ожидании большого цирка Беллини ты обещал нам сегодня дать представление. Где же оно?

Если не ошибаюсь, именно в этот вечер мой славный дядя и длинный Фредо перешли на «ты».

— Мы готовы, — сказал Фредо. — Тише, дамы и господа, не мешайте работе артистов.

Он внезапно поднялся, вытянувшись во весь свой огромный рост. Быстрым движением отец Изабеллы сбросил старую, потертую суконную куртку, снял с шеи коричневый платок, и перед нами возникло первое чудо: Фредо оказался в алой шелковой рубашке, сверкающей и мягкой, которая словно плясала на нем, а стеклянные запонки на рукавах излучали тысячи огней.

Опершись на ближайший стул, циркач выбросил вперед длинные ноги и, ловко перемахнув через накрытый стол, очутился на свободном месте перед печью. На лице не было и тени улыбки. Он хранил задумчивый и таинственный вид. Черные, тщательно приглаженные волосы поблескивали, как вороново крыло.

Циркач медленно приблизился к госпоже Дорен, поклонился и сделал вид, что гладит ее по подбородку. Но тут же отдернул руку, словно ожегся. Фредо сложил пальцы щепоткой, поднес их к глазам и раскрыл. На ладони лежал синий шарик.

Фокусник быстро перебросил его дочери. Она проворно поймала шарик и задержала в руке. Изабелла не сдвинулась с места, но я увидел, как она вдруг преобразилась, подалась вперед, внимательно следя за отцом. Это была уже не маленькая пугливая девочка, которую мы знали. Ее глаза сверкали, как шарик, который только что пронесся по воздуху, а губы вздрагивали. Передо мной была новая Изабелла.

Длинный Фредо подошел к моей матери, снова поклонился и сделал вид, будто ищет что-то в ее закрученных узлом волосах. Мама улыбалась, не возражая против этой игры. Фокусник оставался невозмутимым. Его пальцы сомкнулись и разомкнулись. Мелькнул пурпуровый шарик, который Фредо также перебросил Изабелле. Та быстро схватила его на лету. Игра продолжалась. Зеленый шарик был извлечен из носа дяди Сиприена, а белый — из уха моей соседки. Эти четыре шарика стали перелетать из одного конца комнаты в другой — от отца к дочери и обратно — с невообразимой скоростью. Маленькие руки Изабеллы сжимались и разжимались, ловко подхватывая и перебрасывая блестящие шарики. Зрители хлопали от чистого сердца.

Фредо взял из вазы с фруктами шесть яблок и начал ими жонглировать. Внезапно возле него очутилась Изабелла: она незаметно шмыгнула под стол, сняла там темную шерстяную фуфайку и теперь была в малиновой кофточке и ярко-красной юбочке, похожая на пляшущий язычок пламени. Отец продолжал жонглировать, а она перехватывала у него на лету одно яблоко, два, три, потом четыре и принималась жонглировать ими. Окончив номер, она ловко перевернулась в воздухе и поклонилась.

Затем мы смотрели разные карточные фокусы, чудеса с появлением и исчезновением разноцветных платков. Кусочек пирога, положенный в золоченую коробку, превратился в обыкновенный горный камушек. Между отдельными Номерами Изабелла, помогавшая отцу показывать фокусы, кувыркалась и улыбалась, как заправская актриса.

Но, конечно, гвоздем программы было выступление обезьянки Малико. Во время ужина Малико спокойно сидел в клетке из ивовых прутьев, поставленной вблизи очага. Время от времени он вылезал оттуда и устраивался на плече у хозяина. Зрелище это было привычным для нас, ибо мы много раз видели, как изящный зверек сидел на плече у Фредо, и восхищались его крохотными розовыми лапками, блестящими, как черные жемчужины, глазками, гибким хвостом.

Изабелла поставила на свободное место небольшой стол и повернулась к ивовой клетке.

— Ваш номер, Малико! — сказала она. — Мы ждем.

Быстрым прыжком Малико очутился у стола, ловко вскарабкался по его ножке и расположился на своем сиденье напротив зрителей. На нем были красные штанишки, курточка и такого же цвета феска, лихо сдвинутая набекрень.

— Поздоровайтесь, пожалуйста, с публикой! — сказала девочка.

Обезьянка сняла феску и снова надела ее на голову, за что получила кусочек печенья.

— А теперь потанцуйте! — приказала Изабелла.

Зверек смешно запрыгал и закружился, рассекая воздух хвостом.

— Спойте!

Послышалось нечто похожее на чириканье.

Затем Фредо поставил на стол два деревянных столбика, которые сам смастерил, и натянул между ними проволоку. Малико по команде прыгнул на натянутую проволоку, постоял на ней, сохраняя равновесие, потом проворно забегал от одного столбика к другому. Фредо спустил проволоку пониже.

— Мы сейчас будем прыгать в высоту, — объявила Изабелла. — Малико, не угодно ли вам прыгнуть?

Обезьянка, не двигаясь, смотрела на девочку. Изабелла подошла к ней, приласкала и дала еще кусочек печенья.

— Ну, будем прыгать? — повторила дочка Фредо.

Малико не шевельнулся.

— Понятно, — сказала Изабелла. — Вы хотите прыгнуть для кого-нибудь. Будь по-вашему, Малико. Прыгните для господина Сиприена.

Стремительным броском обезьянка преодолела преграду.

— Очень хорошо. Прыгните для господина учителя.

Малико прыгал, не заставляя себя просить.

Наконец с лукавыми искорками в черных глазах Изабелла вновь наклонилась к обезьянке.

— Малико, прыгните для Гитлера! — приказала она.

Малико пронзительно завизжал и скрылся в своей клетке. Раздался громкий смех и аплодисменты.

И как раз в ту минуту, когда веселый шум наполнил кухню, я заметил, что собака покинула угол возле огня, откуда она добродушно следила за движениями наших цирковых друзей. Блэк проскользнул между ног гостей и подошел к двери. Он двигался, опустив нос к земле, и что-то обнюхивал. Дойдя до порога, пес сильно втянул в себя воздух и тявкнул.

— Там кто-то есть, — сказал я.

Вначале никто не услышал моих слов. Я поднялся и вслед за Блэком подошел к двери. Мама заметила это и с беспокойством спросила:

— Что случилось?

— Не знаю.

Блэк залился лаем.

В кухне все смолкло, и я отворил дверь.

Дядя Сиприен, Бертран и Фредо тотчас же подошли ко мне и остановились на пороге. Собака продолжала лаять, она рвалась вперед. Хозяин удержал Блэка.

— За изгородью кто-то есть, — прошептал Бертран.

Никогда не забуду, как из снежного мрака раздался голос. Казалось, он возник в студеных недрах зимы. Он пробился к моему сердцу сквозь ледяное безмолвие и безлюдье. Этот голос!.. Эта темная фигура, склонившаяся над жердью деревенской ограды! Эта поднятая рука!.. Я не мог удержаться от громкого крика. Теперь я все понял. Я узнал его. Я больше не боялся. И уже позади я слышал голос мамы, дрожащий от волнения и нежности.

— Папа, папа, папа! — закричал я во тьму и как безумный бросился к ограде, но не успел поднять жердь…

Две мокрые руки обхватили меня. Небритое родное лицо прижалось к моему, и я не знал, отчего мои щеки стали мокрыми — от снега, от моих радостных слез или от слез моего вновь обретенного отца. Он был с нами. Отец! Он вышел из тьмы, он долго бродил по горам и искал этот дом, где так давно не был. И все же нашел!

Отец крепко обнимал мать, а она все твердила:

— Не может быть! Не может быть!..

Вся семья окружила отца и повела в дом. С него сняли солдатский вещевой мешок и старое гражданское пальто, добытое неизвестно где.

Дядя Сиприен ругался, вытирая глаза.

— Ах ты такой-сякой! Тысяча чертей! Вот он, целехонек! Удрал-таки! Я-то знал, что он нам приготовит такой сюрприз. Гром и молния! Я знал наверняка. Не думал только, что это ему удастся так скоро и что он доберется до нас как раз в сочельник. Ну, вот ты и с нами! Я знал… Ай да плут! Тысяча чертей! Ты сыграл с ними неплохую шутку. Дай-ка я тебе всех представлю. Это мой сын Бертран, а вот наши друзья — маленькая Изабелла, ее отец. Дружище Фредо, познакомься с моим кузеном Фернаном, отцом Жанно, с нашим Фернаном, который вернулся к нам из самой Германии.

Какой замечательный вечер! Отец был с нами! Живой, исхудавший, но бодрый, сбежавший от тюремщиков! Ему пришлось пройти всю Францию, прежде чем он добрел до этой далекой пиренейской деревушки. Он хорошо подготовил свой побег и сумел достигнуть родного края. Теперь он снова с нами. У меня было такое чувство, будто с его приходом окончилась война. Я забыл про все тяготы и горести. Раз отец улыбался возле меня, раз я видел его любящие глаза, чувствовал твердые добрые руки — ничто иное сейчас не имело для меня значения.

— Ну, — громовым и все же дрожащим от волнения голосом крикнул дядя Сиприен, — дайте же ему наконец сесть за стол! Человеку надо поесть и попить. Бертран, принеси-ка еще колбасы. Возьми самую толстую. Нацеди вина, Фредо, нарежь хлеб и передай мне окорок. Черт побери, вот он с нами, цел и невредим!..

За окном падал снег. Его хлопья ложились медленно и плавно на дно безмолвной долины. Кругом все было тихо. Ели простирали свои ветви, покрытые пушистой белой пряжей, и казалось, что с высоты горных склонов они защищают на краю поселка этот последний, еще освещенный дом, скромное крестьянское жилье, где наш отец, как бы в награду за терпение и мужество, после долгой разлуки только что вновь обрел семью.