Карло Росси

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ

В течение пятнадцати лет — с 1818 года — Росси, не покладая рук, работал одновременно над очень сложными постройками, над созданием больших городских ансамблей Санкт-Петербурга. К концу 1832 года его напряженная деятельность оборвалась сразу.

Около шестнадцати лет он почти ничего не делает. В пятьдесят семь лет он кажется стариком.

Бывает часто, что люди преклонного возраста, оторванные от любимой привычной работы, скоро умирают. Так умер Воронихин, когда оборвалась постройка Казанского собора, так умер Монферан, спустя месяц после окончания сорокалетней работы над Исаакием.

Уйдя от напряженной деятельности, Росси не умер. Даже на семьдесят четвертом году жизни, когда о нем случайно вспомнили и пригласили в созданный им Александринский театр увеличить боковые императорские ложи, он представляет великолепные рисунки, работает с прежней силой.

Внезапно оторванный от любимого дела, Росси был еще полон творческих сил и новых исканий. И только тяжестью николаевского режима, грубо подавлявшего малейшее проявление оригинального художественного творчества, можно об'яснить бездеятельный закат этой блестящей жизни.

Росси не принадлежал к дворянско-феодальной среде; он вышел из театральной богемы. Поэтому правящая верхушка смотрела на него как на человека не своего круга, она дорожила им только как искусным зодчим, как несравненным рисовальщиком, которого можно использовать для всяческих прихотей двора.

По своему положению он оставался только чиновником, которому приходилось подчиняться всем правилам субординации и беспрекословно выполнять все приказания высшего начальства.

Сам Росси великолепно сознавал силу своего художественного дарования и смотрел на свое призвание иначе. Он смело мог применить к себе слова Пушкина:

Но невежественное начальство, совершенно не считаясь с творческими замыслами художника, требовало «не рассуждать», а точно выполнять все распоряжения по «ведомству искусств».

Самая ничтожная попытка Росси выйти из указанных- ему рамок давала сразу же чувствовать гнет самовластия. Вспомним хотя бы случай с механиком Андреем Роллером, призванным строить александрийскую сцену. Тогда высшее начальство приказало Росси проэкзаменовать его, направить его работу; Росси не захотел стеснять свободу художника и получил строгий выговор.

Еще 4 сентября 1829 года, защищая какой-то пункт своего проекта, Росси писал министру двора, князю Волконскому: «Да удостоит его величество noверить словам благородного художника, у которого одно правило: любовь и честь своего звания. Доказательства оному существуют в колоссальных произведениях, сооружение коих возлагало на меня правительство».

«Любовь и честь своего звания»!.. Это был прямой вызов всему николаевскому режиму.

Вызов этот повторялся неоднократно. Росси вдруг начал настаивать на командировке за границу охтенского[23] крестьянина Ивана Тарасова. Тарасов прославился тем, что сделанная им копия-модель Михайловского дворца была послана в подарок английскому королю Георгу IV (Георг наградил Тарасова «медалью на синей ленте»). Росси захотел улучшить положение своего «помощника четвертого класса», Егора Фишера, человека с большими художественными способностями…

Вряд ли высшее начальство отнеслось снисходительно к просьбам Росси за каких-то «мужиков» и «помощников четвертого класса».

«Любовь и честь своего звания» неизбежно должны были приводить художника к конфликтам с властью.

Так в николаевской России великий зодчий Росси оказался лишним человеком.

В то же время авторитет инженерного департамента, возглавляемого бездарным генералом Опперманом, все возвышался. В его руки переходило все крупное строительство столицы. Бюрократическая машина усиленно работала, засоряя стильный город однообразными постройками казарменного типа. Всякое понятие о создании художественных кусков города, городских ансамблей инженерный департамент отбрасывал как ненужную и вредную затею.

Пылкий и талантливый итальянец Карло Росси со своими широкими архитектурными замыслами, с «любовью и честью своего звания», с ярко выраженной индивидуальностью стоял у военных инженеров поперек дороги.

Этот своенравный человек не хотел признавать никаких традиций. В руках Росси бывали большие выгодные подряды. Для всякого строителя той эпохи эти подряды открывали широкую возможность личной наживы. «Комиссионные» при сдаче и приемке заказов, прямые взятки — утвержденные обычаем доходы всякого чиновника.

Росси ни разу не воспользовался этой статьей дохода. 3 декабря 1828 года он писал князю Долгорукову, что «превыше всего дорожил честью художника и незапятнанной своей репутацией. Никогда интерес не был побудительной для меня причиной в выполнении каких-либо поручений, но единственно для службы».

Для военных инженеров Николая I щепетильность Росси была не только чужда, но и враждебна. Убрать с глаз своенравного художника — опасного конкурента при получении выгодных заказов — стало одной из первоочередных задач.

Росси наивно думал, что его громадные строительные работы в Петербурге, его общепризнанная европейская слава — еще в 1828 году Флорентийская академия художеств избрала его своим «профессором I ранга» — будут всегда иметь вес в высоких кругах.

Он жестоко ошибся.

Придирчивая критика инженерного департамента выводила Росси из себя уже во время работ над Александринским ансамблем. Министр двора усердно выискивал неполадки при постройке театра, отказался дать награды строителям, помощникам Росси. С каждым днем положение Росси делалось все менее устойчивым. Атмосфера стала невыносимой. Росси был вынужден одним ударом разрубить узел, неумолимо стягивавший его творческую инициативу. Он подал в отставку, может быть втайне надеясь, что без него не обойдутся. Но все «обошлось» прекрасно. Штауберт строил и достроил Сенат и Синод, помощники Росси довели до конца Александринский ансамбль, а здание Главного штаба закончил военный инженер Черник.

С «любовью и честью своего звания» Росси оказался не у дел. Правда, при отставке ему позолотили пилюлю. Его освобождали от всяких строительных работ, якобы давая ему возможность восстановить расстроенное здоровье: не хотели терять человека с такими выдающимися способностями.

Вскоре после отставки Росси уехал за границу, но вернулся еще более расстроенным и больным.

Говорят, что в конце жизни он всецело замкнулся в кругу своей семьи. Росси был женат два раза. От первого брака у него остались трое сыновей и две дочери, от второго — двое сыновей и три дочери.

Вторая жена Росси, Софья Андреевна, из фамилии Андерсон, со своими детьми, пасынками и падчерицами жила по состоянию здоровья в Ревеле (у Росси было там два маленьких деревянных домика). Она постоянно болела и вечно требовала присутствия мужа. Росси, еще в разгаре своей деятельности, часто вынужден был бросать дела и уезжать в Ревель. Когда Росси был освобожден от строительных работ, он все же оставался членом различных строительных комиссий. Поэтому приходилось жить в Петербурге и вести двойное хозяйство.

Такая жизнь требовала больших средств, и Россг вечно нуждался, постоянно искал денег. В 1830 году Николай I вздумал в виде особой награды подарить зодчему особняк. Росси предпочел получить вместо дома сто тысяч рублей деньгами. В добывании денег Росси часто вынужден был выступать против чиновных традиций. Такова была история с его ложей в Александрийском театре, которую Росси в свое время вытребовал для себя. Росси захотел взамен ее получить от дирекции театров некоторую сумму денег. Директор отказал в этой странной просьбе: «Вправе ли еще Росси делать без особого дозволения подобного рода передачи ложи, высочайше назначенной для безденежного пользования лично ему самому, и по непомерности при том об’явленного им на таковую передачу требования?»…

Росси поступил дерзко и бесцеремонно: он стал продавать свою ложу на каждый спектакль. «Ложа сия — доносил директор театра министру двора — занимается почти при всех представлениях разными лицами из публики, и как впуск в оную… делается по особому на нее выданному господину Росси билету, то открылось, что с сим билетом присылается в театр человек, который и продает сию ложу местами по одиночке разного рода людям».

Это барышничество сочли при дворе совершенно недопустимым. По приказанию директора театра «замеченный человек не только предупрежден, но и задержан с об’явлением, что если продолжит еще впредь подобные действия, то как нарушитель установленных правил будет отправлен за это в полицию».

Предупреждение нисколько не помогло.

Десятого января 1833 года ложу Росси заняли семь человек «разного рода людей, между которыми произошла ссора и драка». В полицейском протоколе, между прочим, сказано, что в ложе Росси были не только дворяне или чиновники, но «также крепостные люди».

Директор снова доложил об инциденте министру двора, особенно подчеркнув ненормальность отношений Росси к театру. «В прежнее время архитектор Модюи действительно имел и Большом театре ложу, тоже во втором ярусе, но, как известно, пользовался оною лично сам, не продавая оной; при том же он состоял совершенно в другом противу господина Росси положении, ибо ему, по высочайшему повелению, назначена была в здании театра и казенная квартира с тем, чтобы все могущие быть по театру сему переправки и переделки производились под его руководством, за что, вероятно, предоставлялась ему также и ложа, о коей, впрочем, точного повеления не имеется. Господин Росси по зданию Александрийского театра, со времени сдачи оного в дирекцию, никакого влияния не имеет, и дирекции не предстоит в нем надобности. За отстройку же театра сего удостоен он другого рода гораздо значительнейшей наградой». Директор намекал здесь на те сто тысяч рублей, которые Росси получил когда-то вместо особняка.

В конце концов министр двора, от имени Николая I, велел «об’явить господину архитектору Росси, чтобы впредь не осмеливался продавать своей ложи никому, во избежание случившихся неприятностей. В противном случае ложа будет от него отобрана».

В бумагах Кабинета за тридцатые и сороковые годы сохранились постоянные просьбы Росси о выдаче ему той или иной суммы денег. Частные лица два раза возбуждали процессы против Росси, пред’являя не погашенные в срок закладные листы. Кабинет покрывал эти долги за счет его жалованья. В 1846 году, когда умерла его жена, Росси вынужден был заложить ее бриллианты, чтобы оплатить похороны: Кабинет отказал ему в выдаче пособия.

Так знаменитый русский зодчий, построивший для казны зданий примерно на 60 млн. рублей, наполнивший столицу бессмертными памятниками архитектурного искусства, постоянно сидел без денег и вынужден был выпрашивать подачки.

О работах Росси в 1833–1849 годах сохранились лишь скудные сведения.

В 1836 году его назначили, как мы уже знаем, в состав комиссии архитекторов по осмотру Александринского театра. В комиссию Росси не явился.

В Публичной библиотеке сохранились четыре проекта фасадов какого-то дворца с обычной подписью «Архитектор Росси». Чертежи датированы 1838 годом.

Некоторые исследователи утверждают, что эти проекты относятся к зданию Мариинского дворца[24]. Росси было приказано составить первоначальные проекты дворца, но строить его не дали. Мариинский дворец выстроил любимейший архитектор Николая I, Андрей Иванович Штакеншнейдер. по собственным планам. Никакого, даже самого отдаленного сходства с чертежами Росси в них нет.

Еще несколько дат.

Третьего мая 1845 года Росси осматривал Большой театр, перестроенный Антуаном Модюи, когда-то сослуживцем его по комитету Бетанкура.

В ноябре 1848 года, вместе с архитектором Александром Иеронимовичем Руско, он принимал участие в работах, вероятно реставрационного характера, в Таврическом дворце, выстроенном еще в XVIII веке известным тогда архитектором И. Е. Старовым для князя Потемкина-Таврического.

В семейных преданиях есть сведения о постройке колокольни Юрьевского монастыря в Новгороде. Это — единственная постройка Росси за последние шестнадцать лет. произведенная по поручению М. А. Орловой-Чесменской.

Двадцать четвертого февраля 1849 года министр двора командировал А. И. Руско к архитектору Росси для «безотлучного надзора за успешным производством работ по увеличению четырех лож авансцены Александрийского театра». Речь шла об увеличении боковых императорских лож и лож бенуара. Росси умер в разгаре этих работ.

В «Адрес-календаре Санкт-Петербургских жителей» 1844 года К. Нистрема, на сороковой странице второго тома напечатано: «Росси, Карл Иванович, коллежский советник, проживает по Фонтанке, III Адмиралтейской части, 4 квартал, близ Калинки-на моста, дом Трофимова № 160».

В «Путеводителе по Санкт-Петербургу и его окрестностям» 1843 года можно найти интересную характеристику всех четырех адмиралтейских частей Санкт-Петербурга.

«Первая адмиралтейская часть отличается обширностью площадей и богатством своих зданий, из которых на всем пространстве ее не увидите ни одного деревянного. Первая и вторая адмиралтейские части как бы нарочно предназначены для жительства высшего класса общества, сановников, богатейших купеческих фамилий и иностранцев. Присутственные места, канцелярии гражданского и военного управления, обширные магазины, лавки и лучшие кондитерские сосредоточиваются в первых двух адмиралтейских частях. Оттого и квартиры здесь гораздо дороже, чем в других частях.

Третья часть отличается большей численностью и может называться главным пунктом промышленной деятельности Петербурга… Жители ее принадлежат к среднему и низшему классам общества, мещанам и крестьянам, производящим розничную торговлю. Внутренние помещения в домах, особенно дворы, мало удобны, тесны и даже отвратительны для глаз своей нечистотой. Люди небогатые, обыкновенно чиновники, которые не имеют средств к содержанию, кроме жалованья, ремесленники, не достигнувшие до известности, временно прибывающие из губернии дворяне избирают местом жительства своего четвертую часть, вероятно потому, что здесь менее шума и развлечений, чем в первых трех частях, и дешевые квартиры».

Итак, Росси жил не в аристократических частях Адмиралтейского острова, а в одной из самых худших— третьей части.

История дома № 160[25] очень интересна.

Сенатор П. Д. Трофимов купил дом у А. В. Путятиной, племянницы вице-адмирала Клокачева, когда-то архангельского генерал-губернатора, участника убийства Павла I. Это был каменный трехэтажный дом с очень низким первым этажом, на правом берегу речки Фонтанки в конце ее, у Калинкина моста, в так называемой Коломне. Фасад дома небольшой, всего десять окон. В глубине двора был маленький сад.

Стены этого небольшого дома приютили двух замечательных людей.

В десятых годах XIX века здесь жил Александр Сергеевич Пушкин.

На третьем этаже была квартира отца поэта, Сергея Львовича Пушкина. Квартира — довольно поместительная, из семи комнат; три из них выходили на улицу. Службы, во втором этаже, выходили во двор.

Пушкин «расстался с Коломной» в 1820 году. Быт Коломны повидимому прочно врезался в память великого поэта и ярко отразился в его произведениях.

Герой «Медного всадника», Евгений —

Или «Домик в Коломне»:

В сороковых годах дом № 160 в Коломне занял Карло Росси.

Различна жизнь двух людей в стенах скромного дома. Пушкин жил там на заре своей жизни, в ореоле нарождающейся славы; Росси — уже на закате жизни, в забвении. Пушкин мечтал о блестящем будущем; Карло Росси с горечью вспоминал прошлое. «Клокачевский дом» соединил великого творца художественных образов «Петра творенья» и великого зодчего — создателя незабываемых ансамблей Петербурга.

Семейные горести неотступно следовали за Росси, когда он жил в этом доме. 20 марта 1846 года, после долгой болезни, в Ревеле умерла его вторая жена, которую он безумно любил. В том же году, в далеком Ливорно[26] умер от чахотки его любимый старший сын Александр. Как стипендиат Академии он был послан в заграничную командировку. Когда-то он помогал отцу, чертил вместе с ним проекты, был на хорошем счету в Академии художеств по архитектурному классу у К. А. Тона. Его архитектурные проекты носят следы влияния Тона. Он умер уже на закате стиля ампир, гениально выраженного в работах его отца.

В 1848 году, незадолго до своей смерти, Росси переменил неаполитанское подданство[27] на русское, окончательно превратился из Карло Росси в Карла Ивановича Росси. Вероятно он это сделал в надежде, что после его смерти дочери унаследуют хотя бы часть его пенсии.

Семейные горести 1846 года могли тяжело отразиться на старике, которому шел семьдесят первый год. Но Росси выдержал и этот удар, не впал в дряхлость, сохранил работоспособность до конца дней.

Пятого апреля 1849 года, около полудня, Росси возвращался из Александрийского театра домой. Внезапно он почувствовал себя плохо. В 10 часов вечера были вызваны врачи. Диагноз был совсем ненеожиданный — быстро развивающаяся холера. В 1848 году холера опять начала свирепствовать в Петербурге, и Росси сделался ее жертвой.

Врачи провели у больного всю ночь, но спасти его не могли. Росси умер утром 6 апреля 1849 года. Похоронили его на Волковом лютеранском кладбище.

Кроме краткой заметки в «Северной пчеле» (от 9 апреля 1849 г., № 76), ни одна газета даже не вспомнила о нем.

Вот еще одна маленькая заметка о Росси, которую нам удалось найти: «Календарь на 1850 год. Апрель. Некролог достопримечательных особ. 6/18 в Санкт-Петербурге умер коллежский советник Карл Иванович Росси, архитектор, известный по постройкам многих публичных зданий в Санкт-Петербурге».

Потом о Росси более пятидесяти лет никто не вспоминал. Даже известный энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона позабыл поместить заметку о нем среди всех других «Росси». «Русский биографический словарь», заполненный разными мелкими именами, в краткой статье А. Новицкого о Росси, вышедшей уже в 1918 году, говорит: «Биография этого выдающегося строителя стольких замечательных петербургских зданий очень мало известна».

В начале XX века возник интерес к старому Петербургу; стали вновь замечать его художественный облик, созданный главным образом произведениями Росси и воспетый Пушкиным. Начали собирать семейные предания о Росси, подбирать документы о нем. И. А. Фомин дал первую, очень отрывочную биографию Росси в «Истории русского искусства» И. Э. Грабаря.

Только теперь Карло Росси встает во весь свой рост, только теперь стали ценить самый существенный момент, его творчества — несравненное уменье планировать, создавать и оформлять законченные городские ансамбли.