Карло Росси

МОЛОДОСТЬ РОССИ

Своего отца Карло Росси не знал, да и никто его не знал. Известно было только его имя — Джиованни, которое превратилось в хорошо знакомое русскому языку и уху отчество Карла — «Иванович».

Каждый чиновник в дореволюционной России имел «формулярный о службе список», куда тщательно, год за годом, месяц за месяцем вносились заметки о переменах в служебной деятельности, а также в семейной жизни.

Из этого списка мы узнаем точную дату и место рождения Росси: Неаполь, 18 декабря 1775 года.

На чем основана эта дата и указание места рождения, мы не знаем: возможно, что записано это со слов его матери.

Кто были предки Росси, почему его родители жили когда-то в Неаполе — все это покрыто глубочайшей неизвестностью. Упорно молчит о них и семейное предание, хранителями которого до последней четверти XIX века были дочери Росси.

Мать Росси, Гертруда, не в пример отцу, была хорошо известна всему знатному Санкт-Петербургу. К сожалению, происхождение ее не стало от этого более ясным.

О семейной обстановке Росси мы узнаем кое-что из знаменитых «Записок» Ф. Ф. Вигеля.

Филипп Филиппович Вигель славился в обеих столицах своим ядовитым, циничным умом. Пушкин писал про Вигеля: «Я люблю его разговор — он занимателен и делен, но всегда кончается толками о мужеложестве».

Вигель в свое время служил в архиве коллегии иностранных дел у крупнейшего археографа и историка Бантыша-Каменского, с посольством Головкина ездил в Китай, был керченским градоначальником, чиновником особых поручений у знаменитого инженера александровских времен Бетанкура, наконец, служил директором департамента иностранных исповеданий, но нигде не уживался из-за своего порока…

Вигель был хорошо знаком со всеми известными людьми своей эпохи. Писатели, артисты, архитекторы, инженеры, даже лица царского дома длинной вереницей проходят в его «Записках»; всем он дает ядовитые, подчас циничные, но всегда меткие характеристики.

Когда появилось «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, Вигель писал митрополиту Серафиму, очень влиятельному при дворе Николая I лицу: «Если Вашему высокопреосвященству угодно будет прочитать хотя половину сей богомерзкой статьи, то усмотреть изволите, что нет строки, которая не была бы исполнена ужаснейшей клеветы на Россию, нет слова, которое бы не было жесточайшим оскорблением нашей народной чести. Сей изверг, неистощимый хулитель наш, родился в России от православных родителей, имя его, впрочем, мало доселе известное, есть Чаадаев. Среди ужасов французской революции, когда попираемо было величие бога и царей, подобного не было видано».

Донос Вигеля возымел должное действие. Журнал «Телескоп», в котором было напечатано «Письмо» Чаадаева, был немедленно закрыт; его редактор, известный философ-публицист Н. И. Надеждин, поплатился ссылкой в Усть-Сысольск. Сам Чаадаев по приказу Николая I был об’явлен сумасшедшим и изолирован.

Вигель же донес на кружок петрашевцев. В 1849 году кружок, как известно, был разгромлен до основания.

Циник и доноситель, Вигель сравнительно хорошо знал семью Росси. Только от Вигеля мы знаем, в какой среде протекало детство будущего зодчего.

«Кто был его отец, не знаю, но всякий знал родительницу его, некогда первую танцовщицу на петербургском театре.

В летописях хореографии прославленное ею имя Росси согласилась она променять не иначе, как на столь же знаменитое имя Ле Пика, которое в царствование Екатерины громко доходило до отдаленнейших от столицы провинций. В Киеве с благоговением произносил его танцевальный мой учитель Пото, и я затвердил его, но мне не удалось восхищаться этой четой; вслед за смертью Екатерины и она куда-то закатилась.

Слава ее, однако же, не вдруг исчезла, и мне в первой молодости неоднократно случалось читать на афише: «балет сочинения балетмейстера Ле Пика…»

При Екатерине II столичное дворянство особенно увлекалось театром. Екатерина сама писала пьесы, интересовалась их исполнением. Каждая новая постановка, драматическая или балетная, была целым событием.

Балет в те времена не всегда имел самостоятельное значение. Иногда он ставился после оперы в качестве механического добавления, иногда комментировал пьесу. Балетные артисты выражали при помощи мимики то, что перед тем исполняли певцы и певицы. Публика часто предпочитала хороший балет слабой опере. Композитор сердился, балетмейстер торжествовал.

Екатерина сама вникала во всевозможные театральные дела. В 1 789 году она приказала «всех лишних [артистов] отпустить». Сурово относилась она и к балету. Она приказала число первых «сюжетов» (артистов) в балетной труппе сократить, оставив только хореографа Ле Пика (отчима Росси), танцовщицу Росси (его мать), да еще «одну пару».

Балетное искусство при Екатерине стояло на большой высоте. Давалось много новых постановок. Имена балетмейстеров, танцовщиков и танцовщиц гремели в столицах, слабым эхом доходили до провинции, а иногда докатывались и до Европы.

Танцовщик Карл Ле Пик (Charles Le Pick) и танцовщица Гертруда Росси (Gertrude Rossi) с маленьким сыном Карло приехали в Россию из Италии в 1783 году.

Ле Пик и Гертруда Росси заключили контракт с «Комитетом, управляющим зрелищами и музыкой», вместе танцовали и вскоре поженились.

Отчим Росси, Карл Ле Пик (Карло Росси так и называли в старых бумагах: «пасынком Ле Пика, Ле Пиком») считался в Европе звездой первой величины и как балетмейстер, и как танцовщик. Его выступления всегда имели колоссальный успех.

Ле Пик — сочинитель многих балетов на тему классической мифологии, тогда очень модной. Современникам особенно нравились его балеты: «Амур и Психея» и «Смерть Геркулеса».

Ле Пик получал 6000 рублей в год жалованья, 500 рублей квартирных и 500 рублей проездных. Он пользовался исключительной привилегией требовать из кассы театра ложу третьего яруса, когда угодно. Остальным артистам давали только общую ложу.

Материальное положение балетных артистов при Екатерине II несколько улучшилось. За десятилетнюю службу им стали назначать пенсию, правда, небольшую.

Во всех лучших балетах танцовала Гертруда Ле Пик, занимавшая амплуа первой танцовщицы. Она получала в год 4000 рублей жалованья, 500 рублей квартирных, 500 рублей проездных и 70 (вместе с мужем) сажен дров.

Ее современница, известная Настенька Бирилова, получала в год жалованья только 1300 рублей, на квартиру 150 рублей, 20 сажен дров и по десять рублей в месяц «на башмаки и чулки».

Павел I в юности сам пробовал танцовать. Танцовщиков он не любил и однажды приказал заменить их танцовщицами. Но Ле Пик значился первым балетмейстером и при Павле. Его балет «Медея и Язон» всегда проходил с выдающимся успехом.

Ле Пик считался состоятельным человеком. В конце XVIII века у него появляется усадьба в любимой резиденции Павла — Павловске; его именем — «проспект Пика» — называют переулок, где была расположена усадьба.

Балетных танцовщиц, как полагалось, окружали поклонники, иногда из самых знатных кругов. Танцовщицы, в том числе и Гертруда Росси, получали от них дорогие подарки.

Материально юноше Росси жилось хорошо, он никогда не знал, что такое бедность и нужда. Он привык сорить деньгами без счета и поэтому всю жизнь сидел без денег.

Театральная богема, легкомысленная жизнь от успеха к успеху, среди блестящей раззолоченной придворной толпы наложила на молодого Росси свой отпечаток.

Много великосветских дам засматривалось на черноволосого стройного юношу.

Есть сведения, что Карло рос и воспитывался у архитектора Бренны.

В 1780 году жена будущего Павла I, Мария Федоровна, пригласила итальянца Винчента Бренну на службу в Россию в качестве живописца и архитектора. Вначале Бренна был только художником, помогал Камерону расписывать по его указаниям дворец в Павловске, резиденции Павла. Когда Павел вступил на престол, Бренну назначили первым придворным архитектором и приказали ему строить Михайловский замок. Каков был смысл этого назначения? Может быть — убрать в сторону зодчих, которых любила Екатерина и которых поэтому должен был ненавидеть Павел?

Вигель очень резко называет Бренну «самозванцем-архитектором, весьма любимым Павлом, но бывшим в Италии весьма посредственным маляром».

Конечно, за долгое время работы у Камерона Бренна должен был научиться приемам высокого строительного мастерства. Но с трудом верится, чтобы он мог самостоятельно спроектировать и построить грандиозный Михайловский замок. Скорее всего постройка эта была подготовлена гениальным русским зодчим В. И. Баженовым, которого мало ценили современники, а Екатерина II держала в опале. Ему помогал Е. Соколов, строитель здания Публичной библиотеки[3].

Бренна заведывал всеми строительными работами. По капризу крайне нетерпеливого Павла I он носился по России из края в край и разбирал незаконченные постройки, чтобы добыть материал для Михайловского замка.

Замок был закончен постройкой в два года, хотя большая кубатура здания требовала колоссального напряжения сил. Важнейшая декоративная работа в замке также лежала на Бренне: здесь он был полным хозяином своего дела.

Карло Росси — близкий ученик Бренны. Природные способности Росси к рисованию должны были сильно развиваться под руководством Бренны. Под его же руководством юноша начинает делать карьеру.

В 1795 году, когда Росси было всего девятнадцать лет, он получил назначение в адмиралтейское ведомство «гезелием» (подмастерьем) архитектуры в чине сержанта; первое его жалованье — 150 рублей в год.

Вскоре после смерти Екатерины II, в декабре 1 796 года, Росси был назначен в «Кабинет его величества» помощником архитектора Бренны по постройке Михайловского замка с жалованьем уже в 300 рублей.

Кабинет, учрежденный Петром I, имел при нем значение личной канцелярии царя. При Екатерине II в нем сконцентрировались «дела по хозяйственной части всех мест, ко двору принадлежащих». Кабинету подчинялись государственный фарфоровый и стекольный заводы. Он же финансировал все дворцовые постройки.

Двадцати одного года от роду Карло Росси попал на службу к императорскому двору. Балетмейстер, танцовщица и посредственный маляр стояли у начала блестящей жизненной карьеры молодого человека.

«Для Росси, — писал Вигель, — сценической знатности родителей было мало: он пожелал быть артистом еще более благородного разряда. Следуя внутреннему призванию, он сделался архитектором и на сем избранном им пути нажил деньги, получил чины и кресты».

Много неясного в работах самого Бренны в Михайловском замке; так же трудно судить о работах молодого архитектора.

В архитектурном классе Академии художеств был вывешен без всякой даты проект «Памятника великим людям» с подписью: «Projeté et dessiné par Charles Rossi[4]». Здесь нет слова «архитектор». Известно, что это звание Росси получил только в 1806 году. В старых бумагах Академии художеств сохранилось любопытное указание: архитектор Иосиф Ляпеин при присуждении премий в 1796 году был награжден за проект «Монумента великим людям России». Тема — та же, что и у Росси. В проекте /Хяпейна есть черты, сходные с проектом Росси. Ляпейн был также учеником Бренны и его помощником при постройке Михайловского замка. Вывод ясен: проект Росси можно датировать 1796 годом. Его появление — результат выполнения художественного задания общего с Ляпейном учителя — Бренны.

Проект Росси больше всего напоминает театральную декорацию. Нет никакого представления об архитектурном пространстве. В нем видно глубокое различие с тем, что делали впоследствии мастера городского ансамбля, например Захаров в здании Адмиралтейства, фасад которого, являясь частью пространства площади, оформляет его. Проект Росси не организует внешнего пространства. Это не более, как так называемый «задник» театральной сцены, пространственно недоступный действию актера, фон сценических событий.

С подобным плоскостно ограниченным пространством вполне согласуется пышность декорации. Здесь мы видим несколько портиков, множество рельефов, целую вереницу колонн, статуй вверху, Неспокойную цепь филенок, гирлянды и пр.

Чисто декоративный характер проекта — черта, свойственная творчеству Бренны конца XVIII века. Конечно, это не тот проект, который Росси представил в 1806 году для получения звания архитектора, как думают некоторые исследователи. Звание архитектора Росси получил, как увидим, совсем при других обстоятельствах.

Ученический плоскостный этюд совсем не характерен для творчества Росси, великого мастера-организатора внутреннего и внешнего пространства.

Но искусство рисовальщика — неот’емлемое качество Росси: он рисовал, как никто в его время. Недаром Бренна поручал ему вычерчивать планы Михайловского замка. И сейчас можно видеть гравированные планы, исполненные по чертежам Росси.

В ночь с 11 на 12 марта 1801 года в Михайловском замке, который выстроил Бренна и где работал Росси, кучка дворян-заговорщиков убила Павла I.

Звезда Бренны погасла; он стал не нужен. Но Бренна не растерялся. Он успел скопить большой капитал и стал проситься у нового императора Александра I за границу. Одновременно он ходатайствовал отпустить с ним в чужеземные края любимого его ученика, Росси, «на два года для усовершенствования познаний».

В начале 1802 года Бренна и Росси выехали за границу.

Одна из дочерей Росси рассказывала, что Росси был в Италии и посещал во Флоренции Академию изящных искусств. Во всяком случае известно, что в 1828 году, когда слава Росси гремела по всей Европе, Флорентийская академия выбрала его своим «профессором I ранга». Титул — чисто почетный: Росси никогда не преподавал во Флоренции зодчества. Может быть, Академия хотела выразить этим актом почтение к своему бывшему ученику?..

Еще в эпоху Ренессанса Флоренция дала ряд совершенных по художественному оформлению городских ансамблей. Росси имел возможность почувствовать и глубоко изучить красоту знаменитой площади Синьории (Piazza della Signoria) со старым дворцом мастерства ХIII века и открытой галлереей, площадь Собора (Piazza del Duomo) с постройками ХIII–XIV веков. Эти уроки пригодились потом при создании в русской столице удивительных по стилю городских ансамблей.

Росси уже двадцать семь — двадцать восемь лет. Юношеская восприимчивость еще не угасла, но она облеклась в зрелые формы. Талантливый мастер жадно впитывает в себя художественное наследие прошлого, стремится приложить его к делу… но до настоящего дела было еще далеко. Пока он увлекается графикой, зарисовывая все, что поражает его внимание за границей.

В июле 1804 года Росси вернулся в Россию. Судя по его письму, он преподнес свои рисунки Александру I как результат путешествия в чужие края.

Некоторый свет на эти годы Росси проливает одна официальная бумага, представленная Александру I начальником Кабинета Дмитрием Александровичем Гурьевым.

«Архитектурный помощник 10 класса Карл Росси, во всеподданнейшем прошении, поданном им его императорскому величеству, просит о награждении его за десятилетнюю службу званием архитектора.

На службу он, Росси, поступил, в 1795 году в Адмиралтейскую коллегию архитектурии гезелием.

В 1 796 году причислен к Кабинету и состоял при архитекторе Бренне, где, происходя разными чинами, в 1800 году произведен в 10 класс со званием архитекторского помощника.

В 1802 году благоугодно было Вашему величеству повелеть уволить его в чужие края для усовершенствования познаний, с сохранением получаемого жалования по 600 рублей в год.

Ныне, по возвращении его, препоручал я ему делать разные рисунки для Стеклянного завода и других мануфактур, в ведении Кабинета состоящих, и нашел, что он действительно имеет не только знания по архитекторской части, но и искусен в рисовании, а потому и может быть весьма полезным, если употреблен будет для вышеоб’явленных мануфактур.

Почему и осмеливаюсь всеподданейше Вашему императорскому величеству представить, не благоугодно ли будет всемилостивейше повелеть его, Росси, оставить под начальством Кабинета в звании архитектора и с произвождением жалования вместо получаемых им ныне шестисот рублей по тысяче по двести рублей на год».

Шестого марта 1806 года Александр I одобрил предложение Гурьева. Росси стал архитектором только в порядке движения по служебной лестнице.

Финансист, делец и гурман, Гурьев обладал практической сметкой: он положил молодому художнику двойной оклад жалованья, но зато, используя его труд и знания в заводской и фабричной промышленности, извлекал большие барыши из его рисунков.

В шестидесятых годах Екатерина была увлечена грандиозным планом застройки всего Кремлевского холма большим дворцом. Дело было поручено молодому русскому зодчему Василию Ивановичу Баженову. Баженов, один из первых стипендиатов Академии художеств, незадолго до этого вернулся из-за границы и был полон самых разнообразных планов. Он быстро составил проект дворца. Екатерине проект понравился. Для постройки была учреждена в 1768 году особая экспедиция. Главным строителем был назначен Баженов, а его заместителем — знаменитый впоследствии московский архитектор М. Ф. Казаков.

В Кремле снесли несколько старинных зданий. По проекту Баженова была сделана прекрасная модель дворца, но дальше этого дело не пошло. Здание требовало затраты колоссальных сумм. Екатерина скоро охладела и к своей затее, и к самому архитектору.

Но Экспедиция так и осталась в Москве и ведала ремонтом дворцовых зданий.

Пятого декабря 1808 года Росси переводят на постоянную службу в Москву с подчинением главному интенданту Кремлевской экспедиции П. С. Валуеву.

«Росси был еще красив и молод, — пишет Ви-гель, — когда его отправили в Москву; к тому же он был артист с иностранным прозванием. Половины сих преимуществ достаточно, чтобы пользующиеся ими в Москве обретали рай. Кто знает московские общества, тому известно, с какой жадностью воспринимается в них молодость людей разных состояний. Успехи Росси в сих обществах были превыше сил его».

Около рождества помещики начинали стекаться в Москву — отдохнуть от «великих забот» и повеселиться в раздолье да в приволье первопрестольной столицы. Впереди них тянулись длинные обозы с замороженными поросятами, гусями, курами и другой снедью. В Москве их ожидал собственный деревянный дом, неприхотливо убранный, широкий двор и сад — зимой без дорожек, а летом заросший крапивой, но в котором можно было найти дюжину диких яблонь и сотню кустов малины и смородины.

На балах провинциальные дворяне держались землячествами и с завистью смотрели на столичных кавалеров и барышень, на золото мундиров, на платья, сшитые французскими портнихами по последней моде. Здесь устраивались сватовства; счастливцы успевали венчаться еще до поста, а менее счастливые дожидались «красной горки» (первого воскресенья после пасхи). Жили не тужили до первой недели поста, когда возвращались к себе домой в усадьбу.

Столичное дворянство постоянно развлекалось в разных салонах. Опальные или недовольные правительством вельможи от’езжали в свои подмосковные имения и жили там хлебосольно, как и подобает большим барам. В Москве у них были роскошные особняки, где молодые люди и девицы всегда имели возможность повеселиться, а пожилые, за партией бостона или виста, пересуживали текущие политические новости, критиковали фаворитов и министров.

В таких великосветских домах вращался красивый итальянец-художник. Известная пословица «Делу — время, потехе — час» у Росси должна была звучать наоборот: «Делу — час, потехе — время».

Какому делу уделял он этот «час»?

Еще 7 марта 1807 года известный театрал и великосветский жулик, Сергей Петрович Жихарев, записывал в своем дневнике: «Пишут из Москвы, что. несмотря на военное, хлопотливое время[5], решено построить театр, к чему приступят тотчас же после пасхи. Место для постройки выбрано у Арбатских ворот. Эта мысль хороша потому, что большая часть дворянских фамилий живет на Арбате или около Арбата».

Новый деревянный театр был построен по проекту Росси в 1808 году у Арбатских ворот, где оканчивается Пречистенский (теперь Гоголевский) бульвар. К сожалению, ни одной гравюры, ни одного рисунка Арбатского театра до нас не дошло.

Современники хвалили красоту театра, со всех сторон окруженного колоннами. Большое пространство между зданием и колоннами в виде соединявшихся вместе длинных галлерей, казалось очень удобным для прогулок. В акустическом и зрительном отношении театр был устроен прекрасно. Слышно и видно было отовсюду — таков единогласный отзыв современников.

Представления в Арбатском театре продолжались до занятия Москвы Наполеоном. Тотчас по вступлении Наполеона в Москву французской труппе удалось дать несколько спектаклей, но вскоре театр сделался одной из первых жертв пламени. После пожара Арбатский театр больше не возобновлялся.

Росси приписывают еще две постройки в Московском Кремле. Предполагают, что он построил Екатерининскую церковь Вознесенского монастыря и верх Никольской башни. Башня была взорвана при отступлении Наполеона из Москвы. Возобновил ее московский мастер Бове, который, по мнению специалистов, в общем повторил архитектуру Росси.

Во время Наполеона Росси уже не было в Москве. Формуляр лапидарно говорит, что с ГО марта 1811 года он был прикомандирован «к генерал-директору путей сообщения, тверскому генерал-губернатору, принцу Георгу Ольденбургскому», родственнику Александра I.

Принц жил в Твери, и Росси полагалось жить там же. Но от Москвы до Твери (теперь Калинин) всего 157 километров… На прекрасных лошадях, даже в то медленное время, легко можно было добраться до Москвы, можно было жить там целыми неделями. а то и месяцами.

Чиновник принца Ольденбургского просто забавился от нечего делать сочинением проектов для провинциальных построек узко практического значения: винных лавок, питейных заведений, фасада магазина и городе Бежецке, Тверской губернии, фасада и плана другого магазина и питейного заведения. Ко времени жизни в Твери относится первый датированный проект Росси (26 января 1812 года) — больница на Мариинском канале.

Светский образ жизни и видимое внешнее бесплодие только завуалировали сложный процесс внутреннего художественного развития Росси. Незаметно расширялся кругозор, росли замыслы, оттачивалась методология творчества. Словно легендарный богатырь Илья Муромец, Росси сиднем просидел почти до сорокалетнего возраста, чтобы потом блеснуть в Санкт-Петербурге своим высоким мастерством. Только невидимая постороннему глазу упорная работа над отшлифовкой своих художественных дарований, чувство величайшей ответственности мастера перед современниками и потомством могут об'яснить огромную разностороннюю, превышающую силы одного человека художественно-строительную деятельность Росси в последующие годы.

Росси поздно закончил свою молодость. Зрелость с избытком окупила потерянное время.