Катарсис

Глава 11

Мы движемся на юг. Начало сентября, но жара совершенно летняя. В деревнях продают молодое вино. От него сразу вступает в голову. Много пить не разрешаю. Режим повышенной бдительности. «Братушки» в глаза говорят уклончиво, а за спиной делают свое. Со мной сотня человек и расчеты. Еще сотня на подступах к Варне. Мы не боевики, и не егеря, но опыт нужен. Я рассчитывал, что две сотни здесь повоюют в самостоятельном виде. Взял бы и больше, но показывать силы не хочу.

— Я постоянно чую наблюдение за нами, — делюсь с Гурским.

— Оно есть. Ничего с этим не поделаешь. Местных обижать нельзя. Высочайшее указание.

— Да уж. Куда им деваться, если Его Императорское Величество самолично заявил, что эти земли он присоединять не собирается. Значит, вернутся турки и дадут жару всем, кто помогал.

— Дадут. Казаки, Некрасовцы, просились в подданство, но после такого ответа решили остаться в Турции.

— Если поддержки от населения нет, то добром это не кончится. Ваших уланов полсотни. Моих сотня верхом да расчеты с остальными еще полсотни. Вот и вся сила. Конного полка хватит на ровной местности нас порвать, если внезапно выскочат.

— Разъезды пока ничего не видят. Понимаю твою осторожность, но, право, не стоит так беспокоиться. Как друг скажу, некоторые могут принять сие беспокойство за трусость.

— Почему? Осторожность здесь нужна!

— Не спорю, но ценят проявления смелости и отваги.

— Когда идешь погибать сам, и знаешь, что иначе нельзя, то это отвага. А когда по твоему недосмотру гибнут десятки без всякого толка, это не смелость, а дурость и преступление.

— Дело военное.

— Мертвые сраму не имут, это да. Но и победить не смогут. Думайте, что хотите. Мне нужно сделать свое дело, что Император потребует. По ходу опробовать установки. И пристроить сотню добровольцев, чтоб порох понюхали. А что до риска, то есть еще чума, которая выкашивает бойцов не менее турецких пуль.

Я лукавил. Моим операм еще задача поставлена создавать опорные точки. Придорожные трактиры, мелкая торговля, ресторанчики, агенты и резиденты по всему пути следования от Москвы до Кишинева. Остальные три сотни были заняты этим. И еще обеспечение связи.

Царскую ставку мы обнаружили в дневном конном переходе до основных войск, уже начавших осаду.

Встреченный дозор проводил нас в лагерь. Мы приняты немедленно в личном шатре Николая Павловича.

— Я уже думал, не успеете к победе, — пробасил он.

— Еще не добрались, вроде, — улыбнулся я.

— Куда следует, уже прибыли, — он взял меня за плечи, — безмерно рад вам. Третий день ждем.

— Третий? — у меня поджался живот.

— Да, решили поддержать вашу команду. Турки не дремлют. Но пока спокойно. Да вы побледнели, граф? Не нужно так переживать. Завтра к вечеру, или послезавтра прибудем на место, и пойдет потеха. Но пока обсудим самое важное. Дмитрий Семенович пояснил вам суть?

— В общих чертах, — отозвался Гурский.

— А я скажу не в общих. Пока вы собираете народные сказки, ведомство господина Гурского вышло на такой сверхъестественный предмет, как Копье Ромула. А!? — кивнул он на Дмитрия Семеновича.

— Вышло, — вздохнул тот, — может, не совсем копье. И совсем не Ромула. Но так называют. Сей, как вы изволили назвать, артефакт дает полную власть своему обладателю. Буквально, народы рухнут на колени в немом восторге. Так, по крайней мере, в описании его действия указано.

— Оно в Варне? — кусаю я губу.

— Там. В одном из древних погребений, — кивнул Гурский, — а погребение в одном из домов. В его подвале.

— Все так просто? — Усмехнулся я, — берем Варну, заходим в дом. Открываем гроб. И весь мир на коленях?

— Увы, не просто. Иначе нет смысла в вашем присутствии, — в упор рассматривает меня Николай Павлович.

— Мы пытались обойтись без штурма, — морщится Гурский, — агенты могли взять дом хоть приступом. Но там есть хранитель. Пятеро ослепли, трое умерло.

— А я смогу вдруг?

— Вы, мой друг, — Государь коснулся моей руки, — имели дело с подобным. И не только остались живы, но и получили ответы на вопросы.

Пока я думал, как лучше сказать «А не боитесь ли, что я и стану правителем?» в шатер заглянул русый мальчишка в мундире.

— ПапА?

— Александр! Мы заняты, — вскинулся царь.

— Простите, вы обещали партию в шахматы. Я решил напомнить.

— Я скоро приду, — Государь метнул жесткий взор вслед скрывшемуся сыну, — вот еще моя слабость. Не смог отказать. Уговорил, проказник, взять с собой. Теперь жалею. Ну да здесь он под присмотром. Пускай видит, что такое война.

В пять утра прозвучал горн. Лагерь сворачивался. Наш путь к скалистой гряде. Перевалим ее, а там долина с виноградниками и ровное обжитое место до самой Варны. К обеду подошли к низким горам, более холмам. Дорога идет меж высот. Справа и слева каменистые ущелья, похожие на очень глубокие овраги.

Показалась долина. Разъезд на взмыленных лошадях выскочил навстречу. «Турки!».

«Дождались!» — выругался я про себя.

Позади, с севера, разворачивалась конница. Пестрые песчинки заполнили весь выход в долину. В подзорную трубу видно, как сначала эскадроны легкой разномастной конницы заняли ключевые позиции, потом основная масса вливается под команды офицеров в чалмах и фесках.

— Тысяч пять, не менее, — подошел Гурский и взял у меня трубу, — Дозоры вернулись, говорят, не пробиться. Впереди, с севера, пехота перекрывает проход.

— Где государь?

— Там, на выходе. Планируют прорыв.

— Он реален?

— Сильно сомневаюсь. Турок нагулял военный жирок, — он вернул трубу и посмотрел в глаза, — раньше мы били превосходящие втрое силы и считали это за порядок. А теперь, как ты слышал, под Шумлой просто отступили.

Конечно, слышал. Это была плохая сенсация. Лучший солдат в мире не то, что не победил, а отошел под натиском противника. Правда, превосходящего численно.

— Хорошо подготовленная армия.

— Вот именно! А у наших порой нет пропитания. Да и чума проклятущая забирает свою дань.

Свои предложения по недопущению эпидемии я внес, но натолкнулся на такое непонимания, которое пробить можно только грубой и подлой силой. Разговор с Царем я оставил на потом.

— А здесь как пропустили?

— Да уж так! — Дмитрий Семенович еле сдерживается, — что об том гадать. И потом не выяснишь. Живыми не останемся.

— Что так?

— А как? — он сунул обратно трубу, — я уверен, что они за Императором пришли. Да еще наследник с нами! Представляете, что это будет, если они попадут в плен? Не бывало такого никогда! И не будет. Мы все поляжем на защите Его Императорского Величества. А там как Господь рассудит.

— Так все же, почему не надеешься на лихой наскок?

— Там три полка пехоты и восемь легких орудий.

— Ловко они. Только хвост колонны в камни втянулся, так и поджали сразу со всех сторон.

— На пушки пойдем, покосят картечью. Кавалерия будет ловить прорвавшихся, — поморщился Гурский, — но основная сила здесь.

— Как думаешь, быстро до нас доберутся? — кивнул я на конницу.

— Тут две с половиной версты будет. В пять минут доскачут. Вон, авангард разворачивается. Они первые и ударят. Если не желаете, чтоб ваши опытные телеги достались туркам, прикажите взорвать немедленно.

— Как, даже не постреляем? — Закусил я губу, — все одно пропадать. Кирилл, к бою!

На возвышении расчеты стали бешено разворачиваться. Зарядить установки — дело не самое быстрое. Сначала нужно установить в боевое положение, раздвижные распорки выставить. Арсенал распаковать, загрузить ракеты в направляющие, подсоединить игольчатый контакт от динамомашины к каждой.

Не успеваем. Потому что турецкий авангардный полк уже выстроился и начал движение. Мимо нас с топотом и пылью вышли на позицию пятьсот кавалергардов, полсотни улан и казачья сотня. Турки сейчас проведут разведку боем, а потом хлынут всей массой, понял я. Наша конница выстроилась в несколько рядов. Если бы были пушки, хоть сколько-нибудь, это очень облегчило бы оборону. Здесь туркам нужно подниматься по склону. Он не крутой, но все же скорость сильно заберет. Но пушек нет.

Турецкий полк с гиканьем перешел на галоп. Наши выхватили шашки и сабли, ринулись в атаку. Сшиблись. Зрелище впечатляет. Шум схватки слышен и нам. Пестрая конница быстро откатилась назад. Наши тоже вернулись. На поле бегает около сотни лошадей и видны точки тел.

Позади установок подошли и развернулись тремя рядами две роты пехоты. Значит еще три остались с южного направления. Гурский с тремя генералами бурно что-то обсуждает. Через несколько минут он подошел ко мне.

— Потери тридцать шесть человек, — делится он.

— Время, которое они обеспечили, бесценно, — я смотрю на турок исподлобья.

— У них потери больше. Если здесь собрать всю пехоту, то можно отразить одну, а то и две атаки.

— Ага. Турки тоже так думают, — я передаю ему трубу.

С флангов подтягиваются еще два конных полка. Перестраиваются в две линии. Видно, кто будет в первой волне, кто во второй. Десятикратное превосходство в силе. Тут и пушки не помогут.

«Андрей Георгиевич, наши!» Наш связной взлетел на камень и семофорит. Я глянул напротив через ущелье. С десяток всадников на той стороне. А позади еще десяток казаков. Наконец-то!

— Дмитрий Семенович, — указываю я в ту сторону, — наш разъезд. Не зря отправил приказ нас встретить.

— Так это просто разведка. Неприятель отгонит в миг. А что за махи такие? Особая азбука?

— Да, флажный семафор. Очень удобно, если в прямой видимости. Передают, что невдалеке только турецкие дозоры. Наших пришла казачья полусотня и моих пятьдесят. Так просто не возьмешь.

— Переправляться через это ущелье немыслимо в нашем положении. Как только увидят, обойдут и встретят. Тепленькими возьмут, не успеем и подняться.

— Господа! — раздалась команда дежурного офицера, — Государь Император.

Николай Павлович мрачен и растерян. Рядом цесаревич Александр крутится, видит, что взрослые в отчаянии, но еще не понимает всей трагичности ситуации.

— Я благодарю вас всех и каждого в отдельности за службу и верность. Знаю, что каждый поступит так, как велит ему долг и совесть. Что касается меня, то в случае пленения прошу впредь не считать меня Императором. Указания по сему я подписал.

— Разрешите слово, — поднял я руку, как в школе.

— Говори, Зарайский, — он хмуро смотрит.

— Взгляните, на той стороне казачий разъезд и мои люди. Наверняка уже оценили обстановку и послали за помощью. Нужно продержаться.

— Не устоим. Мне уже сообщили. Даже подсказали, кто из казачьих хорунжиев полусотней командует. Но на юг нам не прорваться, а конницу с севера не удержать. Зарайский, давайте отойдем.

Мы отошли в сторону. Свита навострила уши, но Государь перешел на шепот.

— Молчите про наше дело. Мало кто знает. Я решил не сдаваться в плен. Но что делать с сыном? Его я тоже не хочу отдавать. Не имею права. Будьте рядом с ним. Не допустите пленения, пока живы. Гурского я тоже попрошу.

— А-а-а. Конечно, — мысли лихорадочно завертелись, — Николай Павлович, а может, мы цесаревича отправим на ту сторону, через ущелье? Разъезд вывезет в расположение войск.

— Можно, — в его глазах мелькнула надежда, — только, боюсь не успеем. Да и турки наблюдают.

Действительно, поодаль в трубу различимы мелькающие за камнями чалмы разведчиков.

— А если быстро? На параплане?

— На чем?!

— Долго объяснять. Это устройство для парения по воздуху. Новая разработка, между прочим. Если разрешите, то попробуем. Велика вероятность благополучного исхода.

— А неблагополучного?

— Минимальна, но кто знает?

— Это все лучше, чем плен у султана и «слава» на весь мир. Действуйте немедленно.

— Фрол, ко мне! — заорал я.

Главный механик пышет гневом, в руках пистолет, за поясом еще один. Готов к любым подвигам.

— Так, друг ты мой сердечный, — я опустил руку на его плечо, — спрячь пушки. У тебя задание поважней, чем битва с басурманами. Хотел в горах полетать? Вот и настало время. Будешь царевича спасать.

— Так я же как буду? — запутался он.

— Так и будешь. Как Алену я катал, как ты свою зазнобу тешил, нежно и ласково, чтоб ни один волосок с него не упал. Вон разъезд, вон горка. Отсюдова, тудой. Даже не вспотеешь. Расправляй. Быстро! — я крикнул последнее слово, — связной, передавай: пусть готовятся к встрече.

И вместе с ним бросился к фургону. По дороге к нам присоединились трое. Мы достали лучшее изделие наших швей. Государь, свита и пехота с конными наблюдают за нашими метаниями и матюгами. Крыло расправилось. Время полуденное, ветер слабый, зной нагрел камни, восходящие потоки чуть ли не глазом видно. Поднялись метров двести в гору. Турки тоже выглядывают.

— Александр Николаевич, прошу вас, — я сделал жест ладонью.

— С Богом, — перекрестился Николай Павлович, — иди, сын.

Ребята споро затянули удерживающие ремни на мальчике, подергали крепления на Фроле. Он тоже перекрестился. Четверо расправили на руках крыло, четверо, и я, в том числе, подняли пилота и пассажира. Понеслась!

Мы побежали по пологому склону. Крыло надулось. Параплан повис в воздухе на пяти метрах. Цесаревич взвизгнул от восторга. Фрол вильнул в сторону, поймал поток и их подняло сразу метров на пятьдесят. И наши, и турки во все глаза смотрят, те вылезли и встали в полный рост.

Я наблюдаю в трубу, как мои, в отличии от казаков, восторгам не придаются, а заняли позиции и ждут. За три минуты Фрол еще сделал круг над ущельем, затем по плавной линии спустился и скрылся на той стороне. Судя по тому, как мои снялись и скрылись, удачно. И точно, появился связной и сигналит, что груз приняли, взяли под охрану и уходят. Надо им торопиться. Турки сейчас очнутся.

— Все, Ваше императорское Величество, — развожу я руками, — цесаревич переправлен и направляется в ставку. Разрешите приступить к полевым испытаниям ракетных установок?

— Делай, что собрался, — махнул он рукой, — я от ваших изобретений пребываю в изумлении.

Я вижу, что Кирилл делает знаки о готовности, боится прерывать Государя.

— И чего молчишь? — поворачиваюсь к нему.

— К бою готовы.

— Площадь цели для поражения видишь? — прикусил я соломинку, — раз готовы, командуй.

— Первая, вторая батареи, пробный огонь!

Пробные ракеты сделаны специально для пристрелки, чтобы боевые не тратить. По весу одинаковы, но дают белое облако взрыва без всяких последствий для противника. Если только в толпу не попадут.

Фыркнул дымный хвост и исчез. Над конницей хлопок, затем второй. Поплыли белые тучки. Слишком высоко и в стороне.

— Этим не отпугнете, — Гурский дернул уголком рта и положил руку на эфес сабли, — вон, собираются. Сейчас пойдут все разом. Одна волна не сметет, так вторая достанет. Смотри: адъютанты скачут.

— Пробный холостой, огонь, — орут сзади.

В этот раз белые цветы расцвели удачно, не высоко, не низко и прямо над центром. Я кивнул Кириллу.

— Первая, вторая батареи, залп! — Кирюшкин голос срывается на фальцет от волнения.

«Фар-фух, фар-фух» — загрохотало из дыма. Да еще из какого дыма! Не видно ничего. Думал, со стороны посмотреть. Какое там. И нас заволокло. Но разрывы видны. Все небо над турками покрылось пушистыми одуванчиками. Сто шестьдесят ракет, если все выйдут из направляющих.

Грохот утих. Издалека донеслись последние хлопки. Дым медленно рассевается. Я вскинул трубу. Мечутся и кричат лошади. И несколько десятков человек. В окуляр видны наваленные трупы коней и людей, сплошь покрывающие поле. Плотный строй становится военной ошибкой.

— Ваше Сиятельство, — сглотнул посреди фразы Кирилл, — цель накрыта.

— Молодец. Быстро перезаряжаем. Казаки, на разведку.

Я протянул трубу Гурскому:

— Смотрите, наверное, уже не пойдут.

Дмитрий Семенович водит трубой, вытянув губы и усы. Получается сурово. Оторвался от окуляра и на меня:

— Они все лежат!

— Ну, не все. Около сотни осталось.

— Но они лежат!

— Устали. Война, знаете ли, утомительное дело, — я сплюнул соломинку.

— Что вы привезли? Пять тысяч за пять минут! Это не ракеты Конгрива и не установки Засядко. Я их видел.

— Секретное оружие Империи. Только, тссс, никому ни слова, — улыбаюсь я, — пусть лучше будут от Засядко.

Но Гурский не улыбается. Мне неудобно стало. Я так и остался циником, который живет вторую жизнь.

Установки за полчаса перезарядили ипокатили на южное направление.

Когда мы появились и стали разворачиваться, турки что-то заподозрили, услыхали разрывы, видать. Засуетились возле пушек. Бахнули картечью. До нас не долетела.

— Это, чтобы стволы быстро освободить, — подсказывает Гурский, — сейчас зарядят, чтоб до нас достать.

— А конница с флангов зачем перестраивается? После залпа пойдут?

— Нет, сначала пристреляются. Будут вынуждать нас на движение вперед, — подошел Государь, — а уж потом ударят.

— Кирилл?

— Готовы.

— Николай Павлович, если дадите команду к атаке после нашего залпа, то опередим их стрельбу.

Пристрелочные ракеты разорвались чуть выше, чем надо. Но времени на повторные холостые уже нет. Внесли поправки по этим. Турецкие пушки окутались дымом. Ядра выбили перед нами в ста метрах пыль и каменную крошку, прежде чем взорваться. Следующий залп будет ровно по нам.

— Огонь!

Прежнего успеха не повторилось. Хорошо накрыло конницу и большую часть пехоты. Впереди стоящим батареям досталось не сильно. Да еще двадцать шесть ракет не вышло из направляющих.

Затрубили горны. Император отдал команду идти на прорыв.

В суматоху врезалась наша конница. Орудия не успели выстрелить еще раз, потому что прислуга побежала. Артиллеристы прыгали через горы трупов и догоняли остатки пехоты. А в вдогонку, как демоны мщения, неслись все, кто умеет биться в конном строю, включая моих.

Наши сборы прикрывает арьергард из двух рот. Мы запряглись и тронулись с оглядкой. Но никто нас не преследует. По моим прикидкам, после залпа уцелело около трети пехоты и сотни две конных. Две установки дали слишком высокие разрывы. Тоже неплохо. Площадь накрытия больше. С учетом того, что имел место некоторый перелет, то лучше как-нибудь зацепить, чем никак. А вот по фланговой коннице попало превосходно.

Всюду лежат дергающие ногами лошади. Их жалко. Но времени пристрелить нет. Казаки и мои чуть впереди и по бокам. Императорский караван уже прошел. Там кавалергарды расчистили путь. Раненых не слышно. В таком деле не до сантиментов. Каждый недобитый может представлять угрозу. К тому же Государь беспокоится за сына. Поодаль видны трупы тех, кого потом догнала наша конница.

Уланы привели несколько десятков пленных. И с удивлением я увидал знакомое лицо. Точно! Лейтенант с английского корвета «Доблестный». Я его допрашивал и заставил написать собственноручно объяснение. Самуэль, как его там? Сейчас он без мундира, в штатском. Он тоже меня узнал.

— Не ожидал вас здесь увидеть, лейтенант. Где же ваш мундир? Неужели разжалован в корреспонденты?

— Жестокая ирония! А я почему-то не удивлен, — кривится он, — вы чудовище из сибирских лесов. Там, где вы, смерть. Какой допрос устроите сейчас?

— Зачем допрашивать наемника? Милосердие у нас уехало вперед. Впрочем, прежде чем бросить вашу тушку на съедение воронам, из нее можно вытащить что-то полезное.

— Не смейте. Я капитан королевского флота. В ад! Мы уйдем в ад вместе!

Да у него истерика! Немудрено бегать по трупам, да еще ловят тебя, как зайца. Потом поговорим.

— Напоить англичанина водкой и посадить под присмотр.

Погони за нами не было. Через четыре часа мы вышли на головные дозоры посланного подкрепления. Николай Павлович уже в окружении генералов и вместе с сыном.

Мы спешились, поклонились. Он обнял меня и Гурского.

— Я не забуду вашего подвига, господа. Но сейчас дело прежде всего.

— Андрей Георгиевич, — ко мне подошел цесаревич, — такие приключения я буду вспоминать всю жизнь. Здесь намного интересней чем я думал. С высоты видно, как турки суетятся, словно тараканы. Я бы желал еще полетать на том чудесном устройстве.

— Сие никак невозможно прямо сейчас, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся я, — но когда мы вернемся, приглашаю в гости. Фрол, думаю, не откажет нам в компании.

Поздно вечером мы разбили лагерь недалеко от Ставки. Сразу же ко мне прислали нарочного с «срочным приглашением к друзьям». Я проверил караулы своих, раздал указания и пошел, держа в потемках провожатого за рукав. В большой армейской палатке меня встретили Шильдер и Засядко. Оба с приподнятым настроением. Так душевно обнялись мы, что слезу вышибло. Денщик занес котелок с бурлящим варевом и начал разливать по серебряным тарелкам густую похлебку. Александр Дмитриевич выудил бутылку хлебного вина.

— Наслышаны о ваших подвигах, дорогой Андрей Георгиевич, — Шильдер разлил по чаркам водку, — совершенно фантастические вещи рассказывают. Так что просим самого пролить свет.

— И что же фантастического?

— Самое сказочное, что цесаревича от турок перенесли через ущелье на крыльях.

— Было такое.

— Как было?! — хором вскрикнули они.

— Потом покажу. Придумали устройство для парения. Параплан называется. Если погода и местность подходящие, то можно и через ущелье махнуть.

— Ну уж, не знаю, что сказать. А что целый корпус турок вашими ракетами положили?

— Положили. Но ракеты крайне дорогие. И мало их осталось. Дальше воевать не выйдет, только если поддержать, — я заглотил водку, — лучше бы вы для начала ввели меня в курс дела. Что тут вообще происходит? Где Государь?

— Осада тут происходит, — налил по новой Карл Андреевич, — роем туннели под стены. Тоже хочу опробовать пироксилин в боевых условиях. Через неделю будем готовы. Ты вовремя. Мы тоже пару недель, как прибыли, весь цвет русской армии. Гвардейский корпус в полном составе. От взятия Варны многое зависит.

— Да уж, тут тирады не уместны, — вставил Александр Дмитриевич, — есть верные сведения, что за успешный штурм быть Карлу Андреевичу командиром лейб-гвардии саперного батальона. Он и сейчас командует всеми инженерными работами.

— А прежний командир где? — я жую жареные баклажаны.

— Александр Клавдиевич Геруа? Так здесь же. Он надзирает за всем, потому как еще и в штабе начальствует.

— В штабе? И здесь успевает?

— Сам все увидишь, — щурится Шильдер, — или думаешь, что с чистыми руками все делается? Да он из траншей не вылезает. Везде сам. Дай Бог оказаться его достойной заменой.

— Я не спорю, я только ничего не знаю, вот и спрашиваю. Без всяких обиняков, — сдаю я на попятную и переключаюсь на Засядко, — А твои ракеты тоже здесь?

— Его ракеты в ракетной роте, — отвечает Шильдер, — которая под командованием подполковника Внукова включена в состав Гвардейского корпуса. Стало быть, здесь.

— Серьезная подготовка, — киваю я, — а что еще в составе этого корпуса?

— Куда еще серьезней, — берет слово Засядко, — кроме саперов там две гвардейские пехотные дивизии вместе с артиллерией, легкая кавалерийская дивизия, жандармский полуэскадрон и гвардейский экипаж, который будет за морскую пехоту. А еще князь Меньшиков привез десант, который штурмовал Анапу. Лучшие из лучших. Зачем, тебе объяснять не надо?

— Уже рассказали. В общих чертах, — я вильнул, чтобы не разглашать детали, — думал пристроить своих, чтоб опыту набирались. Теперь глаза разбегаются, к кому.

— Завтра лейб-егеря уходят на рекогносцировку для усиления. Омар-паша Вриони подходит с юга во главе двадцатипятитысячного корпуса. Желаешь, так рекомендуем включить твоих отдельной командой?

Очень заманчиво. Лейб-гвардии егерский полк. Элитный полевой спецназ этого времени. У меня Федя подметки рвет. Отправлю из его команды человек пять и своих человек двадцать.

— Да, не откажусь от такого предложения. А Государь где?

— Он распорядился устроить свою ставку на «Париже», — налил еще Шильдер.

— Это линейный корабль о ста десяти пушках, — пояснил Александр Дмитриевич, — может, слыхал, он был раньше «Дербентом». А после взятия Парижа переименовали.

— Не слыхал. Там и жить будет?

— Конечно. И Гвардейский экипаж там разместили. Так чуть не полторы тысячи человек теперь. Сила!

— А если турки с моря?

— Ни, — протянул Засядко, — у стен Варны почти весь черноморский флот. Заблокировали наглухо.