В бане было темновато, и пар застилал глаза. И в первую долю секунды я сообразил только, что поймал девушку, а не парня.
Сначала подумал было, что это та, рыжая девушка. Уж больно охотно она намекала сегодня на продолжение!
Но крик повторился, и голос показался знакомым. И острые косточки тоже были знакомы на ощупь — Шасти!
— А ты что тут делаешь⁈ — рассердился я.
Рассердился потому, что тело успело ответить, и лучше бы всё-таки это рыжая залезла ко мне в баньку!
А Шасти… Ну не воспринимал я её, как взрослую и всё тут. Пусть она формально вполне годилась мне в невесты, но видел-то я её, как девчонку-подростка.
— Тебя, дурака, спасать пришла! — заверещала Шасти, выворачиваясь из моих рук.
Пар постепенно рассеивался — никто же больше не поддавал. И теперь я бы уже ни с кем не спутал своё сокровище: смуглое, худющее, довольно большеглазое по здешним меркам.
Лицо Шасти очистилось от синяков. Мало того, на щеках и груди были разноцветной глиной нарисованы спирали и ещё какие-то знаки — красные и голубые. Довольно забавно.
А ещё она была голая, но в браслетах и с бусиками. Как дитё, ей богу.
— И как ты меня будешь спасать? — спросил я.
Нужно было срочно начинать шутить. А ещё бы лучше — холодной водички!
— Мыть тебя буду сначала! — огрызнулась Шасти. — Грязный — точно дикая свинья!
Она зачерпнула воды берестяным ковшиком и плеснула в меня.
— А почему не домашняя? — развеселился я.
Вода оказалась очень кстати, и мне слегка полегчало.
— Да кто же свинью приручать будет!
— А ты приручи!
Шасти фыркнула и захлопотала вокруг раскалённых камней и деревянных вёдер с водой, чего-то там намешивая.
Я подкрался, зачерпнул холодной воды и окатил её!
Ну и она меня тоже! Вот же язва мелкая.
Вода помогла мне окончательно остыть, да и банька снова раскочегарилась так, что я уже почти не видел свою голенькую жену.
Правда, шкуры держали пар плохо, и для того, чтобы он клубился как следует, пришлось постоянно плескать на раскалённые камни.
Я разобрался с водой — где горячая, где холодная, где — щёлок для мытья. Нашёл мочалку, связанную из жёсткого конопляного шнура и начал мыться.
Пар тут же преступно улетучился, и Шасти запричитала сочувственно, углядев на моей груди следы от драконьих когтей. Но почему-то ничего не спросила.
Только взялась помогать — тереть спину и мешаться под руками, пока я её не намылил тоже, и она с писком не начала отмываться.
Когда я помылся и отмыл до скрипа волосы — то взял берестяной ковшик с водой и уселся на травку, чтобы как в детстве подышать паром.
Но только приготовился плеснуть на камни — и Шасти отняла у меня ковшик.
Встала надо мной, наклонилась. Стала разглядывать и ощупывать моё лицо.
— Ну? — спросил я. — Чего нашла?
— Ничего не нашла, не мешай! — буркнула она.
— А чего хочешь найти? Рога развесистые? Ты чего весь день от меня бегала?
Шасти не ответила. Она достала из самого маленького ведра запаренные пучки трав, принесла маленькую плошку, что стояла у самого края каркаса из шкур.
Я думал — там что-то женское, но оказалось — густое масло.
Разложив вокруг меня травы и намазав мне лоб маслом, Шасти зашептала:
— Две травы горные, незнакомые, а нужны — остролист и вербена… А марьиным корнем если заменить?..
Мне хотелось рассмеяться, но я покорно сидел.
Пусть играет. Прощаться легче будет. Оберег же, наверное, какой-то.
Оберег, однако, не выходил. Шасти велела мне встать, помотала в сомнении головой и опять зашептала себе под нос:
— А если первоцветом?.. Оной тамалой — сенен маалой…
— Да что ты делаешь-то? — улыбнулся я. — Приворожить меня хочешь?
— Не мешай! Это — очень трудная магия! — огрызнулась Шасти. И сказала сама себе: — Нет, не «оной», а «онэй». Ещё раз пробуем!
Я вздохнул: вот же упрямое существо.
— Ты помнишь, что я тебе запретил колдовать?
— Точно! — воскликнула она. — Так вот почему не выходит! Сейчас же скажи, что ты всё разрешаешь!
— А зачем?
— Внешность твою хочу изменить, дурак! Вдруг узнает кто? Ты же пойдёшь к тем, с кем бился на поле боя. Кто-то изранил тебя всего! Вдруг он лицо запомнил?
— А-а, — протянул я. — Ну, ладно, колдуй.
Шасти ещё раз произнесла формулу заклинания, показавшуюся мне смутно знакомой. Смочила руки маслом, поднесла к моему лицу и зашептала:
— Расти нос! И скулы повыше!
Она провела руками по моему носу, по щекам, словно бы вылепливая что-то.
— Ну как? — спросил я. — Получается?
— Сейчас! — выдохнула Шасти. Потом отшагнула, посмотрела на дело рук своих. Опять коснулась моего лица. — Кажется, получилось немного!
— А мне как глянуть?
— Сейчас!
Она попыталась вытереть жирные руки о мокрое тело, потом о волосы. Взяла ковшик с водой, пошептала над ним и протянула мне:
— Смотри!
Я заглянул в воду и с удивлением понял, что это — практически зеркало! Так хорошо своё лицо я в этом мире ещё не видел. В воду смотрел, конечно, но вот так!..
Особых перемен не заметил, но лицо стало немного острее, скулы выше. Пожалуй, для мальчишки — самое то: вроде я, а вроде и нет.
Именно так и надо, чтобы свои засомневались, а чужие не узнали.
— Симпатичнее стал? — пошутил я.
— Не, — тряхнула головой Шасти. — Но тоже ничего мордашка. Вот только всё равно заметно будет, что ты не мальчишка, которому не светит удача в родной деревне, а воин.
— Ну да, — кивнул я. — Ичин говорил, что надо в землю смотреть и не высовываться.
— Да не сможешь ты смотреть в землю! — взвилась Шасти. — В тебе же гонора — мешок целый! К тебе мальчишки твоего рода даже подойти боятся! Ты смотришь на них, как… Как…
— Как Ленин на буржуазию? — подсказал я.
— Чего? — возмутилась Шасти. — И словечки твои непонятные! Скрывать надо, что ты — человек образованный! Откуда у нищего зайца такие слова!
— Да буду я скрывать, буду!
Плеснул воды на камни, а то — больно уж разошлась моя мелкая. Так и хочется обнять и показать, кто тут девчонка, а кто тут мальчишка.
Интересно, а Ичин с Майманом всё-таки явятся в баню, или это меня так подставили?
— Не будешь! — продолжала ругаться Шасти. — Ты не видишь себя со стороны! Не сумеешь! Ты — как волк твой дикий, чуть что — рычишь на всех!
— И что? — рассмеялся я.
— А то, что это здесь тебя терпят, такого важного! А там — разоблачат и убьют!
— Ну, значит, судьба у меня такая, — смех меня прямо-таки разбирал. — Тенгри видит!
— Ой, дурак!
— Слушай, а обратно мне как? Вдруг потом свои не узнают? Сейчас-то не надо бы этим лицом светить. Я доверяю своим, но всё-таки…
— Это ты правильно говоришь, — согласилась Шасти. — А нож у тебя есть? Дай мне его потом, я заговорю лезвие. Порежешь кожу, чтобы кровь выступила — и личина спадёт.
— Годно, — кивнул я. — Хорошее колдовство. А если другим ножом порежут — не спадёт?
— Нет, только этим.
— Умеешь же ты, — похвалил я девушку.
Зря я на неё ругался. Столько разных трав собрать — это она, наверное, весь день бегала. А я думал — играет.
Шасти фыркнула и стала мыть волосы, испачканные маслом. А я опять плеснул воду на камни, чтобы не смотреть на неё, но всё равно видел её, полускрытую паром. Блии-н…
Всё-таки у Камая развитие в этом плане было не чета моему. И никакой робости. Наоборот возникала уверенность, что девчонки у него уже были. И он хорошо знает, что с ними делать.
Жена моя непутёвая мылась и ругала меня:
— Ну вот как ты там один? Колдовать толком не умеешь! Куда без своего меча попрёшься, а?
Я только рассмеялся в ответ:
— Я ж шпионить, а не воевать пойду. Это ненадолго совсем. Назовусь зайцем, запишусь в волчьи воины. И они сами отвезут меня к Белой горе, да ещё и с охраной. Обряд с волчатами проводить надо там, это без вариантов. Я проберусь, куда нужно. Гляну изнутри, что там и как. И тут же смоюсь.
Шасти вдруг отставила ковшик и сказала:
— Ага, смоешься ты! А стражу как усыпить? А другим парням глаза отвести? Решено! Я возьму мужскую одежду и с тобой пойду!
— Чё? — не понял я.
— С тобой пойду, я сказала!
— Ах ты, мелкая, глупая, невоспитанная женщина! Да ты же мне руки свяжешь! А если случится с тобой чего? Как я тебя вытаскивать буду, ты подумала, а?
— Да я знаю больше тебя! Я вполне могу за себя постоять! — рассердилась Шасти.
— Это ты-то? Ты забыла, как мы с тобой ночью дрались! Да ничего ты с парнем не сделаешь, если у тебя молнии кончатся! Даже не вздумай! Никуда не пойдёшь, поняла⁈
— Пойду!
Я вскочил, схватил Шасти, но поскользнулся на мокрой мыльной траве, и мы вместе свалились на землю.
— Не пойдёшь, я сказал!
Она сдавленно пискнула.
Женское тело подо мной было мокрое, горячее…
— Вот же шустрит-то как с девками-и! — раздался над головой насмешливый голос Маймана. — То-то дочка мне говорит — пристаёт ко всем бабам подряд! Уже и в бане какую-то повалил!
— Да это жена его, — пояснил Ичин. — Видишь, тощенькая?
Шасти заверещала, выворачиваясь из-под меня. И я угрюмо поднялся навстречу обоим вождям, скрывая её отступление.
Не хватало ей ещё на других голых мужиков смотреть. Одного-то ещё много!
Огрызнулся:
— Ещё дольше бы шли, я бы десяток сюда затащил!
— Силён! — обрадовался Майман. — Ну-ка, мордой-то повернись? Глянь, Ичин? На кого схож теперь?
И я понял: они знали, что Шасти делает со мной в бане! Наверное, устали ждать и захотелось посмотреть на результат колдовства.
Я повернулся, давая им рассмотреть себя в полутьме и пару.
— Хорошая личина! — оценил Ичин. Зрение у местных было на высоте. Никаких компьютеров и смартфонов у них не имелось, чтобы до времени его посадить.
— Если сам не проговоришься — никто тебя не узнает! — провозгласил Майман и потянулся за берестяным ковшом. — А ну-ка, добавим парку!
Утром я проснулся ещё до света. Сонный, как муха, но всё равно надо было вставать.
Ночевали в аиле Майи. Полночи я уговаривал Шасти, что всё со мной будет нормально, что вернусь и даже принесу ей яшму и бирюзу, о которых она мечтала.
В здешних бусах моей жене не хватало ярких камней, я пообещал достать.
Шасти успокоилась наконец. И даже дала мне несколько дельных советов. Я обещал, что буду максимально осторожен. Какой мне смысл погибать?
Вторые полночи я прощался с Майей и братьями.
Говорили и по делу, и просто так. Расспрашивал про род зайца, про то, как ведут себя деревенские не воинских родов. А потом вдруг заговорили про магию.
Самыми опасными в моём путешествии были не воины, а колдуны. Они могли разглядеть моё истинное лицо, могли заподозрить во мне шпиона не из-за того, что где-нибудь проколюсь, а из-за особого колдовского зрения.
Ничего подобного я в убитом колдуне вроде бы не заметил, но родным пообещал держаться от черных гадов подальше.
Темира и Ойгона больше всего беспокоил меч: как же я буду сражаться без своего меча? А я… Всё-таки юные — ничего не боятся. И кровь у них горячее.
Я думал про то, что там, в ставке терия Вердена, мой второй меч! Вот только как бы его достать?
Ставка — это такой палаточный лагерь — юрты, аилы… Это ведь не дворец, можно как-то и просочиться…
Все мои ещё спали, и Шасти спала, когда я встал тихонечко, подхватил одежду, кожаный мешок, что приспособил на спину, вместо рюкзака, и вышел на улицу одеваться.
Не хотел я никого будить, но Майя так же тихо поднялась и вышла меня провожать.
И Ойгон проснулся и тронул за плечо Темира. И ещё полдеревни вышло. Но так тихо, понимаешь, вышло, что жена не проснулась.
Бурка не вернулся, и я решил, что так даже лучше. Удрал он, наверное, в свои горы. Разуверился в подлых и злых людях, которые не ценят маленьких диких волков, а всё норовят домашнего подманить.
Но ведь и я Бурку не насовсем приручил. Пусть валит к своим и живёт вольным крылатым волком!
Тропа вильнула, отстали Темир и Истэчи, провожавшие меня. И я остался один.
Ещё поворот, и смолкли последние звуки, пропал запах жилого. Кругом были только горы и лес. И каменистая тропа, ведущая вниз.
Было прохладно, роса мочила мои любимые сапоги, подбитые кожей дракона. Непромокаемые, отличные сапоги.
Это было единственное, что я не согласился менять. Хорошие сапоги — половина успешной дороги.
В лесу я и в старой жизни ориентировался прекрасно. Очень любил ходить по грибы. Вот и сейчас представил себе, что вышел поутру на тихую охоту.
Шёл себе по тропинке и шёл. И к вечеру уже не только спустился с нашей горы, но и покинул условную «территорию барсов».
Дальше, согласно плану, нарисованному Ичином, я сначала запутал следы, прошагав полчаса по ручью, потом вышел на тропу, которой часто ходили охотники разных родов и стал спускаться по ней между гор, вниз в долину.
Был отсюда и более удобный путь — караванная тропа, но я выбрал скрытность и сравнительное бездорожье.
Под ноги ложился то хвойный лес, то небольшие долинки и горные речки.
Но в основном дорогу я выбирал по густому кедрачу, и потому вовремя заметил патруль. Четыре волчьих тушки промелькнули в небе и унеслись к югу.
Волки предупреждали меня, что волчьи всадники терия Вердена пытаются облетать до конца не покорённые земли. Не боятся, гады. Ну, ничего, этих-то и без меня встретят и приласкают стрелами.
Деревья стали редеть, и я понял, что свернул к болотцу.
Его мы планировали обойти, но… Я ощутил вдруг спиной чей-то пристальный взгляд! А потом услышал и хруст сухой ветки.
Кто-то шёл за мной!
Тогда я спустился до болотистой низинки и стал аккуратно забирать влево, чтобы сделать петлю и пройти по тому же месту.
И о-па — различил на сырой земле след обутой ноги! Побольше моей, но не намного.
Шасти — вот что я первым делом подумал. Не уговорил. Пошла следом! Вот же маленькая мерзавка!
Ну, ничего. Поймать её не составит труда. И надавать, наконец, по мягкому месту! И домой развернуть ещё не поздно. Тут дорога ещё более-менее безопасная.
Я остановился, сделав вид, будто собираюсь устроиться на ночлег. Разжёг костёр и стал раздумывать, как напугать посильнее неугомонную жену, чтобы неповадно ей было нарушать данные мне обещания.
Уважаемый читатель!
Поставьте автору
)) В день сомнений и грусти я посмотрю на него и мысленно скажу вам спасибо!