Казачий Дон: Пять веков воинской славы

Общественно-политическое и экономическое положение казачества в 1920—1930-х гг. Скрытое расказачивание

В середине 1920-х годов Донская область являлась аграрно-индустриальным регионом со значительным преобладанием сельскохозяйственных отраслей экономики. В индустриальной сфере преобладали предприятия легкой, сельхозперерабатывающей и пищевой промышленности. Имевшиеся в крае созданные еще до революции угольные шахты, металлургические и некоторые другие промышленные предприятия в техническом отношении являлись сильно устаревшими. Задача масштабной реконструкции и нового промышленного строительства была жизненно необходимой.

После принятия в декабре 1925 г. курса на индустриализацию страны на Дону ускоряются темпы восстановления и реконструкции старых заводов и фабрик, и начинается строительство новых крупных промышленных предприятий. Так, уже в 1926 г. было завершено восстановление Таганрогского и Сулинского металлургических заводов, реконструирована Ростовская табачная фабрикам, начала работать новая обувная фабрика. В 1926 г. было принято решение о строительстве в г. Ростове-на-Дону большого завода по выпуску сельскохозяйственных машин. И уже в 1927 г. началось возведение первых цехов крупнейшего не только в масштабе страны, но и всей Европы и мира завода по изготовлению сельскохозяйственных орудий, машин и зерноуборочных комбайнов. Менее чем через два года заработали 4 основных цеха «Ростсельмаша», а в 1931 г. этот завод заработал на полную мощность. Вначале на заводе изготавливались плуги, сеялки, сноповязалки, но уже в январе 1932 г. был выпущен первый зерноуборочный комбайн. А буквально через несколько лет с конвейера «Ростсельмаша» стало сходить по 15 тысяч комбайнов в год. По свидетельствам современников, большую роль в строительстве, особенно на его первых этапах, сыграли казаки из близлежащих к Ростову-на-Дону станиц.

Особенно бурно процессы индустриализации кроме Ростова проходили в Шахтинском и Таганрогском округах. Вскоре была построена Шахтинская ГРЭС, завершена серьезная реконструкция Ростовской ТЭЦ, завода «Красный Аксай».

В годы второй пятилетки (1933–1937) в строй действующих вступили химический комбинат в г. Каменске, паровозостроительный завод в г. Новочеркасске, Несветай ГРЭС, новые угольные шахты в Донбассе. Развивалась транспортная система: строились новые железнодорожные пути, росло число судов Азовского морского и Доно-Кубанского речного пароходств и даже самолетов местного отделения Аэрофлота. Было построено более 200 предприятий местной промышленности (консервных заводов, масложировых комбинатов, швейных и мебельных фабрик). Область из аграрно-индустриальной превратилась в довольно сильный в экономическом плане промышленно-сельскохозяйственный регион.

В сентябре 1937 г. Азово-Черноморский административный край был разделен на Ростовскую область и Краснодарский край. В состав вновь образованной Ростовской области вошли 61 район и 7 городов (Ростов-на-Дону, Новочеркасск, Каменск-Шахтинский, Шахты, Красный Сулин, Миллерово). Вскоре статус городов получили Азов, Сальск, Батайск, позже и Морозовск. Согласно результатам переписи населения 1939 года в Ростовской области проживало 2,9 миллиона человек, 54,1 % из которых являлись сельскими жителями, а 45,9 % составляло городское население. Высокий процент городских жителей в области отражал значительный уровень ее индустриального развития, поскольку именно в городах находились ее основные промышленные предприятия.

В страшные годы кровопролитной братоубийственной Гражданской войны донское казачество в полной мере испытало на себе все выпавшие на его долю тяжелейшие испытания. Активно и практически поголовно участвуя в сражениях этой войны и в составе Белой, и в составе Красной армий, пережив невиданную по масштабности и жестокости, поистине бесчеловечную большевистскую политику «расказачивания», однозначно характеризуемую в настоящее время как самый настоящий геноцид, донские казаки понесли огромные людские потери. Так, если в начале 1917 года численность донского казачества составляла 1 млн. 507 тыс. 178 человек, то, согласно данным переписи населения 1926 года, оно насчитывало всего только 750 тыс. 402 человека. То есть за период Гражданской войны численность донских казаков сократилась на 50,4 %, больше, чем наполовину! Прямые безвозвратные жертвы казачества на полях сражений и особенно от «красного» террора, эпидемий, голода в процентном отношении к общей численности населения во много раз превзошли аналогичные показатели всех других народов бывшей Российской империи. Особенно много в эти годы от болезней, лишений, массового террора погибло ни в чем не повинного мирного казачьего населения – казаков-стариков, казачек и казачат. Очень большими были и понесенные казаками материальные убытки. Причем весь этот печальный итог оказался во многом одинаковым и для вовлеченных в смертельные схватки «белых» и «красных» казаков, и для тех, кто в длительных и мучительных колебаниях безуспешно искал свой особый «третий путь» в революции и Гражданской войне.

Кроме колоссальных людских и экономических потерь, казачество понесло и во многом невосполнимые моральные утраты. Прежде всего к ним следует отнести важнейшие этносоциальные и морально-нравственные основы казачества как этноса (народа).

Протекавшие в казачьей среде объективные социально-экономические процессы уже к началу XX столетия породили немалые проблемы, и даже некоторые кризисные проявления во внутренней сословной организации казачества. Но они не оказали никакого отрицательного эффекта на имевшиеся во всех областях казачьей жизни элементы собственно этнического (народного) характера. Политика же Советского правительства, проводимая по отношению к казачеству в годы Гражданской войны, не только привела к полной ликвидации его сословной организации и всех связанных с ней конкретных проявлений, но и нанесла сокрушительный удар по тесно переплетенным с нею социально-этническим основам казачества. При этом проходившие в его среде активные этнические процессы формирования и развития казачества как этноса (народа) были не просто приостановлены, а искусственно прерваны насильственными мерами. Ведь общий большевистский курс на решительное уничтожение «привилегированного» казачьего сословия преследовал своей конечной целью полную ликвидацию всех социальных и этнических особенностей казачества, нивелировку казаков по отношению к окружавшему их неказачьему населению. Причем ни о каких существеннейших различиях между присущими казачеству социально-классовыми (то есть сословными) и этносоциальными (то есть этническими) элементами никто даже не задумывался. Более того, проводимая большевиками политика террористического «расказачивания» и все ее практические проявления (массовый огульный террор ко всему населению, в том числе и ко многим и многим тысячам сугубо гражданских лиц только на том основании, что они казаки, переселение на казачьи территории жителей центральных российских губерний, насильственная «перекройка» границ бывшей Области войска Донского путем передачи ее больших территорий соседним губерниям, как, например, включение больших по размерам II Донского, Усть-Медведицкого и части Хоперского округов в 1921 году в состав Царицынской губернии, части Таганрогского округа – Донецкой губернии, Украины, позже часть Сальского округа – Калмыкии, с целью фактического, как тогда говорили, «распыления» казачьего населения, переименование казачьих станиц в села, и даже строжайший запрет на ношение традиционной казачьей одежды, в частности, шаровар с лампасами, целенаправленное выведение из обихода самого слова «казак», в первую очередь как раз и бил по этнической специфике казачества.

После Гражданской войны, после полного упразднения всех внешних и внутренних элементов сословной организации казачества политика советской власти по отношению к нему видоизменяется и приобретает характер скрытого расказачивания. Под скрытым расказачиванием понимается целенаправленная деятельность центральных и местных советских партийно-государственных органов с целью ликвидации всех присущих казачеству специфических этнических признаков. Другими словами, в результате осуществления комплекса различных мероприятий должны были быть полностью уничтожены все этнические свойства казачества, характеризовавшие его как этнос (субэтнос, народ). А поскольку эти безусловно существовавшие у казачества признаки невозможно было ликвидировать исключительно административно-карательными мерами, то начинают реализовываться рассчитанные на перспективу планы их постепенного окончательного изживания. На сохранившиеся особенности этнического самосознания казаков, их культуры и быта постоянно оказывалось соответствующее практическое воздействие. Внешне же официальные власти пытались представить дело таким образом, будто бы всех этих особенностей этнического порядка у казаков вовсе не существует.

В 1920-х годах большевики, как это позже признавали даже и их некоторые лидеры, осуществляли политику «огульного», то есть всеобщего, преследования и всяческого притеснения казачьей общности, включая, в частности, и игнорирование очевидного факта самого существования «красных» казаков. Эта политика осуществлялась в основном методами лишения казаков политических и гражданских прав, повышенного налогообложения казачества, значительного ограничения его участия в общественной жизни. Казачья молодежь не допускалась к поступлению в высшие и средние специальные учебные заведения, особенно в военные училища, на рабочие факультеты вузов и техникумов, в станицах было существенно сокращено общее количество школ. Обо всем этом, например, открыто говорилось в официальных выводах специальной комиссии Центрального Комитета Российской Коммунистической Партии (большевиков) по изучению вопроса о положении казачества в начале 1925 года. (А напомнив известные факты массового заложничества семей казаков-повстанцев и бессудных расстрелов, проводившихся во многих казачьих областях в 1921–1922 годах, члены данной комиссии ЦК РКП (б) прямо отмечали, что это было самое настоящее «расказачивание».)

Даже когда в большевистской политике по отношению к казачеству намечалось некоторое смягчение, как это было, например, в середине 1920-х годов, ее общая антиказачья направленность оставалась прежней. Так, например, в избранный на I Северо-Кавказском краевом съезде Советов, проходившем в феврале 1925 г., Краевой комитет Советов вошли 31 крестьянин и только 1 (!) казак. В решениях апрельского 1925 года пленума ЦК РКП (б), знаменовавших смягчение политики по отношению к казачеству, отмечалось, что общая политика партии в отношении деревни в условиях казачьей жизни должна была проводиться с учетом местных особенностей и традиций, а игнорирование «особенностей казачьего быта и применение насильственных мер по борьбе с остатками казачьих традиций» признавалось недопустимым. В то же время пленум указал на необходимость классового подхода к казачеству и высказался против предложения вынести обсуждение вопроса о казачестве на более высокий уровень – на Всероссийский съезд Советов. Таким образом, признавая наличие «остатков казачьих традиций» и бытовых отличий казаков, большевистское руководство по-прежнему смотрело на казачество исключительно как на особого рода крестьянство. После этого пленума казакам разрешили носить лампасы и другие элементы традиционной казачьей одежды. Многочисленные же особенности казаков этнического характера либо вообще не замечались, либо безосновательно причислялись к проявлениям казачьей сословности. При этом вполне закономерный вопрос о том, чем же объяснялась такая живучесть особенностей внутренней жизни казачества спустя много лет после полной ликвидации сословной организации казаков и упразднения вытекавших из нее казачьих прав и обязанностей, оставался без ответа. Что же касается внутренней сущности, основного содержания советской политики по отношению к этим особенностям, то о них можно судить даже по официальным партийно-государственным документам того времени. Например, в постановлении Северо-Кавказского краевого исполнительного комитета Советов «О работе советов в бывших казачьих областях Северо-Кавказского края» от 25 августа 1925 г. и в разработанном на его основе специальном циркуляре окружным исполкомам говорилось о необходимости всем партийным и советским органам проводить целенаправленную работу по устранению «казачьих бытовых особенностей». В постановлении подчеркивалось, что «казак не должен видеть и здесь издевательства и насмешек, ни голых приказов и насилия. Исключая случаи, требующие применения немедленных административных мер, нельзя забывать, что переработка была – дело культуры, что ее единственное оружие здесь – только воспитание сознательности казачьих масс». Документ, как видим, весьма красноречиво свидетельствовал о том, какими методами велась «работа» советских органов среди казачества до этого времени.

После начала коллективизации сельского хозяйства и раскулачивания против казачества вновь усилились прямые репрессии. Так, в приказе Объединенного государственного политического управления (ОГПУ), известного «преемника» печально памятной Всероссийской чрезвычайной комиссии, от 2 февраля 1930 г. указывалось на необходимость ликвидации так называемого «контрреволюционного актива», в состав которого были отнесены не только зажиточные казаки и крестьяне, но и все без исключения бывшие белогвардейцы и казаки, вернувшиеся ранее на родину из вынужденной эмиграции. В тогдашних условиях бывшей Донской области это означало физическую ликвидацию наиболее образованной части казачества, являвшейся, среди прочего, и носителем казачьего самосознания, культуры, морально-нравственных основ.

По предложению известного партийного деятеля Л. Кагановича и в соответствии с принятым в декабре 1932 г. решением совместного заседания Бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП (б) и Комиссии ЦК ВКП (б) не выполнившие плана поставок государству хлеба казачьи станицы заносились на так называемые «черные доски». На практике это означало полную изоляцию этих станиц, прекращение подвоза товаров, свертывание в них всей внутренней торговли, арест всех подозреваемых в «саботаже» жителей. Для казаков этих станиц все это выливалось в повальные всеобщие реквизиции всего продовольствия, в плотное оцепление этих станиц войсками и массовой гибелью от голода всех их жителей. Таких «чернодосочных», полностью вымерших станиц было 13 на Кубани и 4 – на Дону.

Только в апреле 1936 года, ввиду нарастания в мире военной угрозы, были отменены все существовавшие ограничения в отношении воинской службы казачества. В это же время принимается и решение о формировании донских, кубанских и терских казачьих кавалерийских дивизий. Тогда в Красной Армии существовали национальные кавалерийские части (башкир, татар), и казачьи полки как бы приравнивались к ним. В феврале 1937 г. в Северо-Кавказском военном округе была создана сводная кавалерийская дивизия в составе Донского, Кубанского, Терско-Ставропольского казачьих полков и полка горских национальностей. Эта дивизия с большим успехом участвовала в параде 1 Мая 1937 г. на Красной площади в Москве. В то же время ни о каком воссоздании утраченных и развитии сохранившихся этнокультурных особенностей казачества никто даже и не заикался. Казачество просто объявили «советским».

Таким образом, масштабы осуществление террористической политики «расказачивания» в годы Гражданской войны и реализация целенаправленного курса на скрытое расказачивание в 1920—1930-х годах привели к очень большим негативным последствиям во всех областях жизни казачества, сильно отрицательно сказались на изменении его самосознания, основополагающих мировоззренческих принципов, традиционных казачьих морально-нравственных нормах и представлениях, культурных и бытовых особенностях и хозяйственного уклада казаков. Существованию и развитию казачества как особой этносоциальной общности был нанесен очень сильный, во многом невосполнимый урон. Очень серьезные отрицательные последствия самым непосредственным образом сказались и на всех без исключения элементах традиционной культуры донского казачества, что привело к утрате многих основных понятий, принципов, структур и явлений, определявших его внутреннее этническое содержание. Однако и после всех этих негативных изменений донское казачество все же сохранило свои основные этносоциальные признаки, казачье самосознание, культуру, что и стало основой его последующего возрождения.